Текст книги "Хроники Престижного района"

Глава 9
Москва, 2011 г.

Коридор был длинный, с поворотами, и сопровождающий командовал:

– Направо… налево… лицом к стене. Заходи!

Открыл тяжёлую дверь, и Артём оказался в тесной камере без окна, с тусклой лампочкой под потолком. Дверь захлопнулась. И вся его бравада словно осталась за дверью. Ему хотелось кричать:

– Выпустите меня! Я на это не подписывался!

Сжал зубы. Сел на узкий топчан с одеялом неопределённого цвета, взялся за край обеими руками, крепко, так, что пальцы побелели. И расплакался.

Старался плакать тихо, будто кто-то мог услышать его сквозь железную дверь и стены. Потом лёг и уткнулся в подушку. И заснул, незаметно для себя.

Дверь лязгнула, он проснулся. Ему принесли еду – обед? Ужин? Завтрак? Он буквально выпал из времени! Стало очень страшно. Тот же всепоглощающий страх, как тогда, в поезде, после звонка дяди Олега.

Поел, не чувствуя вкуса. Неужели это всё с ним? Было же так хорошо, не страшно, весело. Увлекательная игра, за которую ещё и деньги платили!

Олег позвонил адвокату. Он давно не звонил ему, слишком всё было спокойно последние годы, слишком, как перед бурей. Узнают ли друг друга?

– Алексей, машина чёрная, справа от входа. Дверцу приоткрою. Найдёте?

– Конечно, Олег Сергеевич, какие проблемы!

Олег его узнал по вальяжной походке и безукоризненному костюму. Проседь появилась, но только придавала солидности. Лицо замкнутое, и дежурная улыбка на подходе.

Олег уже приготовился открыть дверцу, но застыл. За адвокатом бежала женщина. Немолодая, одета явно не из модных бутиков. И стрижка эконом-класса. Но что-то неуловимо знакомое в лице, в походке, в жесте, которым поправила волосы. И глаза, когда она была уже близко. Господи, да это же Люся! Быть не может!

Она нагнала адвоката почти у самой машины Олега:

– Извините, я мама Артёма.

– Подождите минут пять, у меня ещё одна встреча. И тоже по поводу Артёма. Посидите там, в скверике на углу. Я не долго!

– Хорошо, конечно. Я просто не знаю, что делать!

– Мы это обсудим. Простите.

Олег потрясённо смотрел ей вслед. Она шла, понурившись, низко опустив голову. Это было даже не отчаянье – безысходность, когда у человека в жизни всё кончено.

Люся, Господи! И Артём её сын, тот, что лежал тогда в коляске в красивом костюмчике. Ну и кульбиты выдаёт Судьба, нарочно не придумаешь.

Он оставил её, чтобы не омрачать жизнь своими проблемами. И что – Артём! Ну, не мог же он знать, даже вообразить не мог! Как теперь жить, как вытащить мальчишку из капкана, в который он попал с его, Олега, подачи, с его помощью!

Разговор с адвокатом был короче воробьиного носа. Тот назвал сумму, не маленькую, если не посадят. Чуть меньше, если всё же посадят, но не на максимальный срок. И ещё чуть меньше, если, несмотря на все его усилия, Артём получит максимальный срок, полагающийся по статье.

– О-кей. Я на вас надеюсь.

– Приложу все усилия.

Он гнал машину, не видя дороги, и только Ангел-хранитель с дядей Сомом, который, конечно же, приглядывал за ним Оттуда, уберегли от аварии.

Значит, это про Люсю Артём говорил – она никогда не знает, сколько денег в ящике. И звонит своим больным, сидя на раскладушке в нарисованной спальне, на цементном полу.

И её муж – тот самый студент архитектурного. И он, в своём нарисованном кабинете, на вертикальной доске с переносной лампой, корпит над очередным левым проектом, чтобы заказать кирпич или смесь для штукатурки.

Он бы ей… он бы выстроил загородный дом! Нанял прислугу! Купил частную клинику, если бы не захотела сидеть дома! Но это сейчас. А тогда его заперли в тюрьме.

Надо вытащить Артёма любой ценой. Если бы не Денис, его адвокат был мастер на нестандартные решения. Но с Денисом этот номер не пройдёт.

И выплатить эту чёртову ипотеку. Хоть это! Поручить адвокату, придумать фонд, зарегистрировать и выплатить через него.

И закрыть немедленно. Это он сделает после суда, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Как он мог отдать Люсю этому лузеру, неудачнику, который держит её на раскладушке в нарисованной спальне! Как он мог!

А Люся робко выспрашивала у адвоката, что грозит её мальчику. Есть какая-нибудь надежда? И можно ли увидеться с ним?

– Вы не представляете, он такой домашний, и вдруг тюрьма, ни за что ни про что! Я убеждена, его заставили. Или обманули. Он сам не мог, понимаете?

И адвокат с профессиональным терпением убеждал её, что сделает всё возможное, чтобы вытащить Артёма. И постарается добиться свидания. Но буквально взмок, пока смог оторваться от её глаз, полных отчаянья и надежды.

– Я сейчас как раз иду к Артёму, простите.

– Правда?! Я подожду вас, можно? Вы мне расскажете, как он там.

Пока ждала, подошла к окошку, где принимали передачи.

– Раз в неделю. Сигареты и спиртное не передавать.

– Я поняла. Только раз в неделю!

Опять лязгнула дверь камеры. Артём вздрогнул.

– Собирайся.

– Меня отпускают?

– Ещё чего захотел! Свидание.

Бесконечный коридор. Дневного света нет, но хорошо освещённый, словно в подземелье. И, наконец, обыкновенная комната с окном. И за ним – солнечный день!

Он вздохнул прерывисто и огляделся. Стол посредине, две скамейки по обе стороны, и незнакомый человек смотрит на него внимательно.

– Здравствуй, Артём, садись. Я твой адвокат, меня зовут Алексей Николаевич. Что ты перепуганный такой?

– Да, это я с непривычки.

– Дай Бог, чтобы она у тебя не выработалась, эта дурная привычка, – засмеялся адвокат.

И Артём рассмеялся. Отпустило.

– Что со мной будет, вообще?

– Вопрос некорректный, опять пошутил адвокат, – как выстроишь свою жизнь. Не станешь влипать в сомнительные истории, всё будет хорошо. А ближайшее время тебе ничего хорошего не сулит. Но и ничего особо страшного тоже.

Не убьют же тебя! И на пожизненное не тянешь, и на большой срок тоже. Самый, подчёркиваю, самый тяжёлый вариант – три года спецшколы для несовершеннолетних. Люди живут везде.

И учиться сможешь. В общем, переносимо. Неприятно, конечно, но не смертельно. Будем стараться уменьшить срок. Перед судом всё обговорим подробно. На сделку со следствием ты не идёшь, – почему-то не спросил, а сам ответил за Артёма.

– Из школы возьмём характеристику, родители у тебя нормальные. Ты же пошёл на это, чтобы им помогать, так?

И не дожидаясь ответа:

– Какие пожелания сейчас у тебя?

– Камеру с окном. И свидание с Олей Токаревой.

– Мама очень хочет тебя видеть.

– И с мамой тоже. Но Оле я должен объяснить…

– Объяснишь, обещаю. Не падай духом. Главное, держись. Соберись, настройся – пережить, перетерпеть.

Адвокат замолчал. И с удивлением обнаружил, что ни с кем из своих подзащитных он так не разговаривал. Но отчаянье уходило с лица мальчика. Он стал серьёзней и взрослей. И поверил своему адвокату! Это главное.

– Свидание окончено.

Люся бросилась к адвокату, как только он вышел из дверей:

– Вы его видели, как он?

– Знаете, нормально. Не плачет, не жалуется. Вам надо набраться терпения…

– Я его увижу, мне разрешат?

– Я займусь этим, обещаю вам.

Назавтра она пришла к окошку, где принимали передачи, до работы. Но перед ней уже стояла девочка, ждала, когда откроется.

– Кто у тебя там?

– Друг.

– Ты такая маленькая, а у тебя уже друг преступник.

– Он не преступник. Разве вы не знаете, преступник, это когда суд постановил. А его ещё, может, оправдают. – И отдала свой пакет.

– Там написано, Артёму Широкову.

– И я Артёму Широкову, – заволновалась Люся.

– Две передачи нельзя.

– Что же делать?

– А вы вложите в мой пакет! – предложила девочка.

И отошли вместе.

– Вы мама Артёма. Я Оля.

– Я поняла уже, это он вместо тебя сидит.

– Нет, это я вместо него сидела. Он попросил меня… заменить его на одну поездку. Я всё сделала, как он сказал, но на станции была собака.

Люся слушала и не верила своим ушам. Заменить на одну поездку. Значит, была не одна? Выходит, она ничего не знает про собственного сына! А ведь была уверена, что он сидит, выручая девочку.

– И давно он этим занимался?

– Мы не успели поговорить. А свидания мне ещё не дали.

– Что же будет…

– Вы говорили с адвокатом, я видела. А я постеснялась. Что он вам сказал?

– Сказал, что будет бороться за Артёма. Хороший мальчик, и явка с повинной. Не понимаю, зачем ему нужны были эти бандитские деньги! Он что, дорогие подарки тебе покупал?

– Что вы такое говорите! Какие подарки? Ну, мороженое, когда мы вместе пиццу развозим. Говорил, я же сторожу его велосипед! А деньги вам отдавал, тайком. И смеялся, что вы их считать не умеете.

– Правда? – удивилась Люся. Деньги считать она просто не успевала, они уходили раньше. Отец Бориса, когда свои у него кончались, заезжал по дороге на строительный рынок. Материала требовалось несметное количество!

Она схватилась за сердце. Её мальчик золотой!

– Вам плохо? Вызвать скорую?

– Иди, в школу опоздаешь.

– Уже опоздала. Давайте, провожу вас домой.

– Мне в поликлинику, на работу. Ты лучше скажи, у вас с Артёмом далеко зашло?

– Что? – она покраснела, – нет, мы просто друзья.

Артём просил свидания с Олей. Надо же было ей объяснить, что произошла накладка, он и не думал её подставлять! Это стечение обстоятельств. Всё ведь схвачено, за всё заплачено. Откуда собака в это время!

Но Денис разрешил раньше с мамой. Он не мог смотреть на её измученное лицо с несчастными глазами. Пусть увидит своё сокровище, убедится, никто его не трогает, не выбивает показания, как рисует её воображение. Пусть поговорят. Может, выскочит что-то полезное ненароком.

С Олей – потом. Он очень надеялся, что Артём проговорится, какой-нибудь намёк, ниточка, хотя бы кончик! А уж он ухватится, не упустит.

Мама сидела напротив Артёма и плакала. Слёзы текли по щекам, она их не вытирала, руки беспомощно лежали на столе. Оба молчали, просто смотрели друг на друга.

Первым заговорил Артём:

– Мам, это надо пережить. И мне, и вам. Ну, проиграл я. Надо уметь проигрывать.

– Жизнь не игра.

– Знаешь, если её принимать всерьёз, можно сойти с ума.

– Артём, родной, что ты такое говоришь? Я тебя не узнаю. Впрочем, наверно, и не знаю совсем. Отношусь к тебе, как к маленькому, а ты деньги подкладывал, пытался нам помочь.

– Откуда ты знаешь?

– Оля сказала. Зачем ты, мы справимся, ну, чуть больше времени уйдёт.

– Чуть! Уже домой заходить не могу, я хоть на кухне живу, а вы – нарисовали себе счастливое будущее на цементе! Спите на раскладушках.

– Ну и что? А сейчас мы вовсе не спим.

– Я же не рисковал, это было не трудно и безопасно, ты понимаешь, почему.

– Не понимаю.

– Это сбой программы, авария. Всю зиму было спокойно. Сбой программы ты тоже не понимаешь. Не должно было там оказаться собаки в это время!

Она смотрела на него широко открытыми глазами. Её ли это мальчик? Когда он стал взрослым?

– Мам, как мы живём, это не жизнь. Сколько я себя помню, все деньги шли на квартиру. Сначала откладывали каждую копейку. У меня и в той школе был самый дешёвый смартфон, да и то, у последнего в классе. Но там было проще, не один я был такой – нищеброд.

Здесь я один такой. Зачем только вы этот район выбрали! Помнишь Дашу? Мы дружили в прошлом году. За лето она вдруг поняла, что я не человек, а так. Она мне сказала – я тебе не по статусу! А вы же не пьяницы, работяги, каких поискать! Почему мы так живём?

– Артём, этот разговор не здесь.

– А где? Дома я буду не скоро. И когда мы теперь увидимся, на суде? Я хочу, чтоб ты знала, почему я это делал! Я не хочу так жить! Ну окончу институт. Устроиться на хорошую работу не смогу, всё занято детками, племянницами, детьми друзей и знакомых. У вас такие же друзья, как вы сами. И я буду, как вы. А я не хочу!

– Ты говоришь страшные вещи.

– Но когда-то надо было вам это сказать! Я вас очень люблю. И никогда не оставлю, мам, помни это.

Люся уже плакала навзрыд. Не выдержал Денис, подал знак дежурному:

– Свидание окончено.

Он сидел у себя в кабинете. Что остаётся в сухом остатке? Вот оно, поколение зуммеров. Свои требования к жизни. Ищут выход, преступление – самый лёгкий. Хорошо ещё, банду не сколотил банк ограбить, или магазин, по крайней мере.

Бедность страшна не только потерей среднего класса, интеллигенции. Мы теряем поколение зуммеров.

Сейчас они подростки, растёт подростковая преступность, агрессия, потеря веры во всё – в жизнь, в будущее, в справедливость, в добро.

Не об этом нужно думать сейчас. Главное – там не должна была в это время оказаться собака.

Он не может бороться с причинами. Но обязан, по долгу службы, бороться с последствиями.

Сбой программы! Значит, есть программа. Кто-то рядом – крысёныш. С этого надо начинать. Вычислить, вывести на чистую воду!

А если не крысёныш, а Крыс? Надо быть очень осторожным и вычислить этого Крыса. Если смогу, если дадут. Если успею.

Послушаем, что он скажет Оле.

Назаров пропустил свидание Артёма с мамой, был на выезде. А уж с Олей – стоял за спиной Дениса, смотрел, что показывала камера. Если будет утечка, он должен знать, это дорогого стоит.

Оля улыбалась, и Артём радовался её приходу! Было полное впечатление, что они встречаются не в Следственном изоляторе, а у метро, кинотеатра, или в кафе-мороженом.

– Я просил, чтобы тебе разрешили прийти. Не подставлял я тебя, этого не должно было произойти.

– Я знаю. Ни одной секунды не думала, что это подстава. А знаешь, когда в классе услышали, что я курьер, меня просто презирали. А тебя считают героем, прямо типа – партизан. И думают, ты бы справился, а это я виновата. Но я всё сделала, как ты сказал. А там собака. Ей всё равно, кто курьер, пакет она учуяла мгновенно.

– Ты не виновата. Я не имел права втягивать тебя. Сам ввязался, сам и должен был отвечать. Понимаешь…

– Я не спрашиваю, зачем. Ты хотел помочь своим, пицца, это не заработок. У тебя не было другого выхода.

– Да был! Надо было стать программистом. У них нормальные заработки, и работа есть всегда. Адвокат сказал, я там смогу учиться. И английский подтяну, и вообще. Времени терять не буду. И свидания там разрешены. Будешь приезжать?

– Ты ещё спрашиваешь!

Оба рассмеялись.

– Но ты пойдёшь, как это называется… на сделку со следствием? Пусть их арестуют!

– Ты кого больше любишь, Пушкина или Лермонтова?

– Пушкина.

– И я раньше больше Пушкина любил. Но он слишком со всем согласный. Трагизма жизни не чувствуется, понимаешь?

Назаров не мог больше этого слышать.

– Детский сад! Денис, что ты пытаешься поймать? Детки влюблённые! Пушкина или Лермонтова! Я пошёл.

– Вот и иди, нечего тебе тут делать, – пробурчал Денис ему вслед.

– У Лермонтова в «Бэле» – не хочу мешать жить честным контрабандистам. И я не хочу мешать им. Программистами они уже не станут, возраст не тот, и мозги другие. Вот и пусть зарабатывают по старинке, как могут.

А нужен совсем другой уровень! Знаешь, хороший программист, не выходя из дома, может взломать любую систему, хоть английский банк, и снять, сколько ему нужно.

Кончились деньги, взломать какую-нибудь крупную фирму и жить год или два на эти деньги. Купить дом где-нибудь в Италии или Испании, у моря, большой, с бассейном. Кончились деньги – посмотрел, где их очень много, и не заметят, деньги летают со счёта на счёт.

– Но программистов ловят другие программисты!

– Это сложно отследить.

– Учиться ты учись, но есть же у программистов честные заработки! Подумай, пожалуйста. Снова попадёшь в тюрьму…

– Я подумаю.

– Свидание окончено!

Денис выключил монитор.

Так. Что мы имеем опять же, в сухом остатке? Он совершенно не собирается уходить из этого славного сообщества моих подопечных. Только сменить профиль на более современный! Кибер-преступники! Поколение зуммеров ещё заставит нас тянуться за ними, на опережение уже времени нет…

Глава 10
Москва, 2011 г.

Всё шло по обычному плану. Артёма возили в Питер на следственный эксперимент. Показал бабушкин почтовый ящик, ячейки в супермаркете. Как шёл на автовокзал.

Денис видел, ничего не добьётся от мальчишки. Страх у него прошёл, он внутренне подготовился и к суду, и к приговору.

– Ты ведёшь себя так специально, чтобы посадили?

– А меня всё равно посадят.

– Этого можно избежать. Пойти на сделку со следствием.

– И сделку с собственной совестью, а потом с этим жить. Но я всё равно больше ничего не знаю. И если бы знал…

Дело можно было передавать в суд. Всё ясно, есть преступление, есть явка с повинной. Всё доказано и подтверждено следственным экспериментом.

Преступник, даже малолетний, должен сидеть в тюрьме. Но Денису он был нужен не в тюрьме, а на свободе! Он – единственная ниточка, которая может протянуться к кому-то повыше в их иерархии, кто промывает мозги таким, как Артём, делает их помощниками, шестёрками, преступниками.

Пошёл в прокуратуру.

– Ну, Денис, передаёшь дело в суд? Выжал из мальчишки что-то полезное?

– Выжать не выжал, но много чего узнал о нынешнем поколении. Он вовсе не перепугался и не решил быть законопослушным гражданином. И не собирается годами брать ступеньку за ступенькой в их иерархии, до вора в законе, например. Он нацелен сразу на высшую – киберпреступника.

Прокурор расхохотался:

– Ну, даёт!

– Зря смеёшься. Выстроил себе программу – в спецшколе подтянуть английский… Поколение зуммеров. Они ещё заставят нас побегать и научиться не хуже их, во всяком случае, шевелить мозгами.

– Сколько ты предлагаешь ему дать, все три?

– Он мне нужен на свободе.

– Здрасте!

– А ты подумай, сколько лет мы не закрывали ни одну сеть? До каких пор будем играть в поддавки, сажать курьеров и прочую мелюзгу? Они в тюрьме подрастают, набираются опыта. Он хорошо знаком с кем-то из главных, и может привести к нему. Я это почувствовал, глаз с него не спущу! Но на свободе. Всегда можно будет взять его по вновь открывшимся обстоятельствам.

– Посмотрим. Я поговорю с судьёй.

Артём держался. Убеждал себя, что везде люди живут. И сотни тысяч, если не миллионы, сидят в тюрьмах по всему миру. Наши не самые страшные.

И мама, и Оля, приходили ещё, Денис разрешал. Думал, что-то важное выпадет в «сухой остаток». Не выпадало.

Отец не приходил, он просто не знал, что сказать сыну. Боялся сорваться, а ему и так не сладко.

Дело передали в суд. Прокуратура просила три года, защитник – год.

Олег никак не мог решить, идти на суд или не идти. Конечно, Денис, эта ищейка, обязательно, проверит всех присутствовавших, пропустит через своё сито проявивших интерес к процессу.

Ну и что, узнает шестнадцатилетнего мальчишку почти через двадцать лет? Надо просто не выделяться из толпы, одеться во что-нибудь такое… обычное. Знать бы, что оно, обычное!

Поехал к Луизе.

– Нечего тебе делать в суде. На тебе обычная одежда будет выглядеть карнавальным костюмом. Лицо, фигура… а стрижка, у кого-нибудь в зале будет такая? Узнать не узнает, но заинтересуется наверняка, кто таков.

– Мне надо видеть, что там будет. Парня судят, курьера моего. И он меня знает, и в лицо, и где живу. Пока он меня не сдал.

– Ну, Олег! Сом бы выдал тебе. Где ты, а где курьер, что за панибратство! Я сама пойду на этот суд. Купи диктофон, чтобы не шумел и объём побольше.

– Тебе тоже там светиться ни к чему. Что, ты не будешь выделяться?

– За меня не беспокойся. Я буду выглядеть, как обычная тётка, которая от нечего делать ходит в суд, как в театр.

Суд был событием районного масштаба.

Престижный район, элитная школа. И вдруг мальчик из прекрасной семьи – наркокурьер. Очень многие собирались в суд.

И родители – надо знать, с какими отбросами общества учатся их дети! И знакомые родителей. И знакомые знакомых. И корреспонденты, жёлтой прессе только дай повод. Все пришли, как на спектакль по незнакомой пьесе, не зная, чем он закончится.

Но пришли зря, суд был закрытый. Существует особый порядок, когда подсудимый приходит с повинной, сам признаёт свою вину, дело рассматривается на закрытом заседании.

Люди разочарованно расходились. Но многие остались в коридоре суда ждать приговор.

Оля отошла к окну. Луиза нервно ходила по коридору, диктофон оказался бесполезным. Несколько одноклассников жались в маленьком холле. Директор, классная руководительница, остались.

Денис распорядился установить в коридоре камеры. Может, человек, который учил Артёма жить, придёт, он же заинтересован в его судьбе. Проверим каждого!

Денис знал, что мальчишке дадут условный срок. Чего ему это стоило! Он убеждал судью, никуда парень не денется, выведет на тех, кто на самом деле должен сидеть на скамье подсудимых.

И можно будит судить его по вновь открывшимся обстоятельствам.

В зале присутствовала судья, прокурор, защитник и представитель опеки. Родители сидели особняком, как два изваяния, глядя прямо перед собой.

Ввели Артёма. Отец опустил голову, а мама смотрела на него, не отрывая глаз.

Обычный вопрос:

– Признаёшь себя виновным? – судья называла Артёма на «ты».

– Признаю.

– Что тебя толкнуло на это преступление? У тебя нормальная семья.

– У меня прекрасная семья. Но сколько я себя помню, эта прекрасная семья считала каждую копейку. Я уже не мог видеть, как они мучаются. Сначала собирали деньги на квартиру – мы жили впятером в двушке. Потом ипотека.

Папа проектировал и продолжает проектировать этот район, и только смог купить в нём так называемую квартиру эконом-класса без отделки. Фактически, недостроенный дом. Второй год живём на стройке, осилили только сантехнику и кухню.

Сейчас папа с дедушкой выкладывают стены в моей комнате. Папа сказал, подерусь в школе, или ещё что-нибудь, придёт опека – ах, ребёнок спит на кухне, на раскладушке! Уроки делает за кухонным столом! В детдом его!

Сами спят на раскладушках в своей спальне, нарисованной на цементном полу. И мама вечером сидит и звонит своим больным: «Какое давление у Семёна Семёновича?»

А папа, когда дедушка уходит поздно вечером, в своём нарисованном кабинете делает какую-нибудь дополнительную работу по ночам. А по выходным и вечером они с дедушкой достраивают квартиру.

– Родители знали о твоей так называемой работе?

– Нет, конечно. Папа бы меня убил. Он законопослушный и правильный человек. Настоящий.

– А как они брали твои деньги? Не спрашивали, откуда?

– Они не брали, я сам их подкладывал понемногу в общую стопку. Их не считают, только отсчитывает дедушка, когда его пенсия кончается, а за материалами ехать надо. А так – туда идёт мамина зарплата, папины ночные подработки, зарплата уходит на проценты по ипотеке.

– Кто тебя втянул в это дело?

– Никто не втягивал. Была реклама в почтовом ящике – «Хорошая работа за хорошие деньги».

– Отпечатана типографским способом?

– Не знаю, может, типографским, или на принтере. Рисунка не было, только текст.

– Кто-нибудь из твоих знакомых получал такую рекламу?

– Может, и получал. Я же никому не говорил.

– А как они узнали, что ты согласен?

– Надо было приклеить кусочек бумаги на подоконнике второго этажа.

– А то, что у тебя бабушка в Питере?

– Я думаю, они знали об этом. Но адрес попросили – положить конверт поверх почтовых ящиков. Там, где наш.

– Его забрали?

– Да.

– Как тебе сообщили, что ты засветился?

– Мне не сообщали, я сам заметил слежку. Ещё на вокзале, потом въехала во двор чужая машина, стояла целый день. Я и понял, что следят. Не думал, что автобус будут встречать с собакой, раньше этого не было. А то не подставил бы Олю.

– Ты кого-нибудь предупреждал, что идёшь в полицию?

– Нет, у меня не было такой возможности. И как вы думаете, они бы допустили? Вот и я так думаю.

– Какие у тебя планы на жизнь?

– Какие сейчас могут быть планы? В университет после спецшколы не возьмут.

– Ты ошибаешься. Ответил перед законом, и чист.

– Это теоретически. И жалко тратить пять лет, стоящей работы всё равно не будет. Связей у моих родителей никаких. Да разве они воспользовались бы, не то воспитание. Так что пойду помощником к дяде Гургену.

Всё шло не так. Он должен был каяться, уверять, что это была ошибка. И тогда судье легко смягчить наказание.

Но мальчишка упорно твердил – виноваты вы, взрослые. Выстроили такие стены вокруг – не пройти, только перемахнуть. Честные, порядочные люди не могут жить, только выживать, работая на износ. При всём желании не могут позволить ни себе, ни ребёнку того, что он видит рядом.

Ну и получайте!

Судья была женщиной. Приговоры подросткам выносила щадящие, старалась не ломать жизнь в самом начале. Только, если перед ней был законченный негодяй.

Этот не тянул на негодяя. Но каяться явно не собирался.

Она чувствовала, что сорвётся, покажет этому храбрецу, кто здесь главный, посадит по полной. А нельзя.

– Слово прокурору.

– Ваша честь, я считаю, что подсудимый случайно попал в эту компанию и опасности для общества не представляет. Но преступление он совершил, и заслуживает наказания.

– Господин защитник!

– Ваша честь, по моему мнению, необходимо учесть смягчающие обстоятельства. Во-первых, явка с повинной. Вполне осознанный мужественный поступок. И, во-вторых, мотивы преступления. Семья бедствует. Он же не сразу ввязался в это дело. Пробовал зарабатывать, развозил пиццу. Но это были копейки. Предложили хороший заработок, он и ухватился. Что мы можем в качестве заработка сейчас предложить подростку?

И чтобы не быть изгоем в элитной школе, нужны немалые деньги. А тут – жизнь в недостроенном доме, рядом с элитными. Подростковый максимализм!

Я просил бы, Ваша честь, назначить ему наказание, не связанное с лишением свободы.

– Представитель опеки, вам слово.

– Ваша честь, мы обследовали жилищные условия мальчика. Всё, что он здесь говорил, правда. И про кухню, и про нарисованную спальню родителей. И что они в первую очередь стараются именно мальчику создать нормальные условия жизни и учёбы. Зря ты так про опеку, Артём. Всё, что мы делаем – в интересах ребёнка. Никто из нормальной семьи детей не забирает. А у тебя прекрасная семья. Ваша честь, если я имею право высказать своё мнение, обычно я этого не делаю. Я бы хотела попросить вас назначить наказание, не связанное с лишением свободы. Он получил хороший урок. О родителях я уже не говорю. Простите меня…

– Спасибо. Ваша позиция понятна. Артём, тебе последнее слово.

– Ваша честь, я признаю свою вину и готов принять любой приговор. Я очень виноват и перед родителями. Я не знаю, что сделать, чтобы они не переживали за меня, знали, что я не сломаюсь, вынесу всё. Как им помочь это вынести!

– Суд удаляется для принятия решения.

Объявили перерыв. Все ждали приговор.

И он прозвучал:

– Широкова Артёма Борисовича признать виновным по статье 228 Уголовного кодекса. С учётом смягчающих обстоятельств, явки с повинной, сотрудничества со следствием, назначить ему наказание в виде заключения в спецшколу сроком на два года.

Артём замер.

И, после паузы:

– На основании части 1 статьи 73 Уголовного кодекса наказание считать условным. Руководству школы никаких взысканий на Артёма не налагать. За свою вину он уже наказан судом.

Мама плакала, не вытирая слёз. Отец дрожащими руками поправлял очки.

Луиза приоткрыла дверь, самую щелочку, и услышала приговор.

– Условно, вы слышите, условно! И это слово прокатилось по коридору. Все вздохнули облегчённо.

А в зале суда продолжался процесс.

Судья обратилась к мальчику:

– Я хочу сказать тебе, Артём. Начинать надо с себя. Если люди воруют, это не значит, что и тебе можно. Зла в мире хватает, и не надо его приумножать. Добра – больше, только оно не на виду. И честных людей значительно больше, но они не кричат о своей честности!

Есть хорошая формула – я в этом не участвую. Не лгу, не подличаю, не хожу по головам. Не причиняю вреда ни людям, ни природе. Веду себя так, чтобы не создавать лишних проблем близким, у них и так – выше головы.

Общество, оно дискретно, состоит из отдельных людей. И чем больше будут говорить себе самому – я в этом не участвую! Не выбираю лёгких путей, не беру взяток, но и не даю. Зарабатываю деньги своим трудом, а не жду, что их принесут мне на блюдечке с голубой каёмочкой, тем чище будет жизнь.

Подумай над этим. Не всё зависит от тебя, но многое. От твоего настроя, трудолюбия. От того, могут ли окружающие тебе доверять, полагаться на твоё слово.

И я очень надеюсь, что в эти два года ты не наделаешь глупостей. Если сорвёшься – к любому сроку они прибавятся. Ты меня понимаешь?

– Да, Ваша честь.

– Я могу быть уверенна, что не ошиблась, оставив тебя на свободе?

– Да. Спасибо. Я подумаю над тем, что вы сказали.

– Заседание окончено.

Первой его обняла мама, лицо её было залито слезами. Отец растерянно стоял рядом. Стайка ребят – в двух шагах. Улыбались, ждали, когда мама разомкнёт руки на его спине. Оля стояла особняком, всхлипывала и вытирала слёзы.

Всё это останется в памяти навсегда. И взрослая мысль – две женщины плачут обо мне…

Он сам обнял отца. Тот похлопал его по спине:

– Ты стал совсем взрослым!

– Станешь тут, – наконец улыбнулся Артём.

Потом его обнимали одноклассники. Олю он обнял сам, на секунду. И сразу опустил руки.

– Я тебе позвоню, как только всё уляжется, хорошо?

– Конечно!

– Мам, а дедушки нет? Они здоровы с бабой Таней?

– Они не знают, и не надо. Бабе Вере, особенно.

– Она как раз всё знает, меня же возили к ней на следственный эксперимент, надо ей позвонить, что я свободен. И от стариков не скроешь – камеры, журналисты… Господи, какое счастье! Только дошло. Не ожидал, совсем не ожидал.

– Никто не ожидал. Пронесло, просвистело у виска, – сказал отец. Он держал Артёма за плечо, будто не веря, что он рядом, а не в камере.

Назавтра появился в кабинете директора школы. Они познакомились, когда школа была ещё даже не в проекте, в эскизах.

Виделись, когда проект был в работе, на открытии школы три года назад. И Артёма он привёл в эту свою школу, когда жили ещё у ВДНХ.

– Здравствуйте, Борис Александрович, рада вас видеть. Хотелось бы по другому поводу. Вы хотите перевести Артёма в другую школу?

– Нет, зачем! Если только вы не будете настаивать.

– Не буду. Судья своё слово сказала, он уже наказан. Табель ему выпишем по средним оценкам. Учился без троек. А за лето подгонит, если надо, учителей подключим.

– Да нет, справимся. Спасибо, одной проблемой меньше.

Дома не было разговоров – зачем, почему. Будто постепенно все отходили от шока. Артём по вечерам снова развозил пиццу, а днём помогал дедушке.

– Ты прекрасный подсобник. Скорее дело пойдёт!

И вдруг через неделю отец пришёл домой вне себя:

– Слушай, Артём, я принёс в банк проценты по ипотеке, а мне говорят, ваш кредит погашен. – Как, кем?! Этого быть не может! Фонд «Счастливое детство». Я потребовал реквизиты. Их нет! Нет такого фонда, испарился. Это всё твои работодатели. Они ещё заставят тебя отрабатывать!

– Не заставят. Я засветился, дальше некуда.

– Так что, я ещё должен их благодарить за то, что сделали моего сына наркодилером, так это называется?

– Скромней называется – курьер. За наркодилера срок был бы внушительней.