Текст книги "Кульбиты на шпильках"

Честно говоря, в то время я на самом деле верила, что все дело в авторитете. Но мне и в другие годы, да, пожалуй, всю мою спортивную жизнь никогда и нигде поблажек не давали. С меня всегда требовали по большому счету. Потому что всегда ждали от меня чего-то эдакого, всегда «супер». И никогда не прощали даже самых маленьких погрешностей. Как это было на тех же олимпийских играх в Афинах, где я чуть-чуть на бревне качнулась, тем не менее эти «десятые», которые с меня сняли по-черному, стоили мне золотой медали в многоборье.

Впрочем, к такой особой любви к собственной персоне я тоже давно привыкла, поскольку «виновата» в этом сама же, приучив судей к тому, что каждое мое выступление – это обязательно шедевр по сложности, техническим новинкам, замысловатым элементам, отточенности движений, безошибочности и артистизму. Да и я сама никогда не хотела снижать планку собственного мастерства, поскольку всегда была максималисткой, считая, что я должна быть либо лучшей, либо вообще никакой. А тогда, в Австралии, я себя не только успокаивала, но и «заводила» на будущую работу, говоря, что этот чемпионат мира – первый в моей жизни, что медали у меня все-таки есть, и что все учатся на ошибках…

Мы вернулись в Москву, и я, зная, что впереди чемпионат Европы в Швеции, провела серьезную работу над ошибками. И в Стокгольм я ехала с серьезным боевым настроем.

Швецию считают страной самых привлекательных девушек в мире – белокурые и голубоглазые. Но я бы с этим поспорила: девушки из бывшего СССР – самые красивые. Уж, поверьте, я объездила почти весь земной шар и многих повидала…

В Швецию, в Стокгольм, я ехала впервые. Ужасно хотелось его посмотреть, как и все новое. Но, как всегда, не хватало на это времени. Мы выступали в новом спортивном комплексе, который поразил необычной архитектурной формой – это был большой шар. Я думаю, это был какой-то универсальный комплекс, где наверняка проходили не только соревнования, но и концерты.

Тогда бесспорным лидером была Джина Гогян из Румынии. Она же и выиграла состязания в многоборье. А я стала второй, совсем немного проиграв абсолютной чемпионке, но завоевала золотую медаль на брусьях и еще серебряные медали на других снарядах. Словом, урожай собрала приличный.

Тот же 1994 год был отмечен в моей спортивной биографии успешным выступлением на Играх доброй воли. Эти состязания появились в спортивном календаре в период «холодной войны», еще в 80-е годы, после того, как американцы бойкотировали московскую Олимпиаду. Однако борьба за первенство на этих альтернативных Играх была очень даже жаркой, поскольку на них приезжали практически все сильнейшие гимнасты мира. В этот год состязания проходили в Питере. И там мы впервые за время существования российской сборной выиграли командные соревнования. Как раз на этих Играх доброй воли в свое время и произошло примирение США и России. Ну и я выступила очень успешно: утащила с этого турнира большую кучу медалек. Можно сказать, что эти Игры еще больше утвердили мой авторитет в спорте.

Потом был оздоровительный сбор в итальянском Порто Сан-Джоржио, где я позволила себе первые революционные эксперименты с собственным стилем, но об этом более подробно в следующей главе. А следом за ним был командный чемпионат мира в немецком Дортмунде, где наша команда довольствовалась лишь «бронзой». Хотя я выступала там очень успешно. Завершая этот год признанным лидером мировой гимнастики.

Но Дортмунд запомнился мне не только спортивными эмоциями, но и смешным приключением. Нам на каждую поездку, в качестве карманных расходов, выдали так называемые «суточные». Выдали американские доллары. А в Германии в то время в ходу были немецкие марки. И нам, естественно, для всяких шоколадок и сувениров доллары надо было где-то обменять. Но вот где? Мы понятия не имели! На своем не очень уверенном английском стали спрашивать, где находится ближайший банк? Обратились к первому встречному прохожему. И вдруг он на чистом русском языке объяснил нам, что, во-первых, сегодня суббота и банк не работает. А деньги можно поменять прямо в гостинице, где мы жили.

Увы, вслед за радостями от успехов и завоеванных позиций пришли и первые серьезные проблемы. У меня начала очень сильно болеть спина. Даже не могу точно сказать, что явилось тому причиной, но боли стали просто адскими.

Понятное дело, профессиональный спорт – это не общефизическая подготовка и далеко не фитнес. Фитнес – это сплошное удовольствие, даже если ты и чувствуешь после тренировок приятную боль в мышцах. Она способствует укреплению твоего организма, развивает его. А делая выбор в пользу профессионального спорта, ты понимаешь, что нагрузки будут нешуточные. И ты вкладываешь все свое здоровье, энергию и время в результат, в ежедневные сверхчеловеческие нагрузки. И очень часто бывает так, что во время интенсивных тренировок не обращаешь внимания на какие-то мелкие воспалительные процессы, поскольку все спортсмены сызмальства приучены терпеть и бороться со своими недомоганиями. Возможно, спина и по жизни была у меня слабым местом, этакой ахиллесовой пятой, но до поры до времени я этого не знала. Во всяком случае, и сейчас, когда меняется погода, у меня, как у бывалого солдата, спина напоминает о себе, как старая рана.

Когда ты молод, многие мелочи не замечаешь, что-то не долечиваешь, боясь выйти из графика, ритма и формы… И в этой круговерти тренировок, соревнований, соревнований и тренировок у меня спина так воспалилась, что в один прекрасный момент я просто упала и не смогла встать. Боли были просто невыносимые.

В начале очередной тренировки, на разминке, я села на шпагат. Слегка повернулась и почувствовала, что в спине что-то хрустнуло. А следом – острая боль… Попробовала встать – не могу. Невероятными усилиями заставила себя подняться и еле добрела до места построения. А когда вошел старший тренер и скомандовал: «Построились!» – а строились мы по росту и я, естественно, стояла первой. Но когда мы поприветствовали старшего тренера и Аркаев скомандовал: «Направо! Шагом марш!» – я не смогла сдвинуться с места и рухнула на пол. Меня сразу же подхватил наш массажист и отнес в массажный кабинет, но я не давала никому дотронуться до моей спины, я орала от боли и ужаса. Состояние было чудовищным. Мне вкололи обезболивающее… На следующий день меня повезли в ЦИТО – Центральный институт травматологии и ортопедии – место, ставшее впоследствии моей палочкой-выручалочкой, ведь я за годы своей спортивной жизни не раз обращалась туда для лечения и профилактики. Но там мне сказали, что подобные вещи махом не лечатся, надо ложиться на обследование. И чем скорее, тем лучше! Мол, приезжайте завтра, ложитесь, и будем лечиться. А я думаю: «Как – „ложиться“? Как – „лечить“? Ничего подобного! У меня послезавтра контрольная тренировка – отборочная на чемпионат мира в Японии, в Сабайо. Ну уж нет! Я просто так не сдамся! Я же так здорово готова к этому турниру…»

Борис Васильевич, видя мои мучения и в то же время нежелание сдаваться, пошел на переговоры к Аркаеву. А на тренировке, на которую я еле доползла, Аркаев сказал: «Пройдет Света „прикидку“, и если в это время у нее ничего не оторвется и она будет чувствовать в себе силы выступать – поедет в Японию». Как сейчас помню эти слова. Я обрадовалась, а сама чувствую, что боль невыносимая… И понимаю, что пройти эту контрольную тренировку выше моих сил. Но разве для Хоркиной существует что-то невозможное? Пилкин попросил, чтобы мне разрешили разминаться индивидуально, отдельно ото всех… Я надела специальный пояс почти во всю спину шириной, сидела в разминочном зале и утирала слезы, не в силах сделать первый шаг… Превозмогая боль, попыталась залезть на канат, но тут же сорвалась вниз и разрыдалась. Борис Васильевич успокаивает: «Да ладно, Свет, не мучайся… Да бог с ним, с этим чемпионатом! Не надо так рисковать. Пусть пройдет без нас… А мы с тобой тем временем подлечимся, а потом и наверстаем все…» Как меня это взбесило! Как это не мучайся! Я столько сил отдала этой подготовке! Да вы посмотрите, какая у нас шикарная программа… И главное, что я чувствовала, что этот чемпионат мира должен стать моим… В то время гимнасты еще выступали с обязательной и произвольной программами. И именно обязательную программу надо было пройти на «прикидке». В чем-то было проще, а в чем-то и сложнее… И пошла в зал, безапелляционно заявив своему тренеру, что я буду выступать, чего бы мне это ни стоило. Ну а Борису Васильевичу ничего не оставалось делать, как идти вместе со мной и по возможности помогать.

Сначала мы делали прыжок. Понимая всю сложность моего состояния, Пилкин вместе с другими тренерами настелили мне в зону приземления кучу матов, чтобы я приземлилась максимально мягко. И чтобы у меня ничего не порвалось, и я могла бы продолжить эту мучительную тренировку. Разбежалась и кое-как прыгнула. Мне поставили «галочку»… Потом также с горем пополам забралась на брусья и также спрыгнула в конце комбинации на кучу матов. Кряхтя, влезла на бревно… Можно было подумать, что я готовлюсь выступать на соревнованиях среди инвалидов. Шаг за шагом на бревне – муки ада. И, наконец, вольные… Вот тут-то предстояли самые серьезные испытания, потому что здесь уже не было матов и мне нужно было продержаться всего лишь полторы минуты… И тогда я еду в Японию.

Я настолько мобилизовала свои силы и эмоции в кулак, что перестала слышать музыку и видеть кого-то рядом. Я не чувствовала ни боли, ни прыжков, ни приземлений. Я вообще больше не чувствовала своего тела, как будто наблюдала за всем происходящим со стороны. Нет, я не теряла сознания, я видела все вокруг и понимала, что я делаю свою программу. И в то же время я ничего не ощущала. В этом же состоянии нереальной отрешенности от реального мира я сделала свои вольные упражнения. Но боль тут же вернулась, как только я закончила упражнение и ушла с ковра. Это состояние стало для меня самым настоящим открытием. Уж не знаю, что это было, но явно не «второе дыхание» и даже не «третье». Наверное, именно таким образом индийские йоги умудряются ходить по стеклу и лежать на гвоздях. Но самое главное, что я тогда поняла, что можно абстрагироваться от боли, если очень сильно чего-то хочешь и у тебя есть большая цель. И раз это состояние пришло ко мне один раз, значит, оно вернется снова. И я смогу сделать все, на что способна. Значит, я могу ехать на чемпионат мира и я смогу победить. А настроена я была исключительно на победу.

Стоило ли так рисковать? Сегодня я думаю, что не стоило. Но тогда мне было жалко сил, которые были потрачены на подготовку и на эту фантастическую программу. И я верила в то, что обязательно выиграю. К счастью, мы летели прямым рейсом, не было бесконечных взлетов и посадок. Наш доктор Вячеслав Михайлович держал меня все дни до старта на таблетках и на уколах. В самолете устроили на двух сиденьях, и я обложилась подушками…

За день до старта все гимнасты выходят на помост – это так называемый «опробовочный» день, когда ты можешь попробовать все снаряды и сделать свои разметки для разбега. И почувствовать зал. И в этот день на тебя все смотрят: и судьи, и соперницы. Это своего рода генеральная репетиция. И ты уже не имеешь права ударить в грязь лицом. Эти смотрины я прошла с честью, без единой помарочки. Даже старший тренер потом пошутил, мол, «мастерство не пропьешь», и безо всяких «если» поставил меня в команду. И пройдя все абсолютно чисто, я вышла в финал многоборья. И вот тут-то силы меня оставили: я не смогла сделать сложный элемент в конце вольных упражнений и проиграла Лиле Подкопаевой из сборной Украины. Она стала абсолютной чемпионкой мира. Ну что тут скажешь: если бы не травма – я была бы четырехкратной абсолютной чемпионкой мира… Но это «серебро» в абсолютном первенстве было для меня дороже «золота». И японский город Сабайо навсегда останется в моей памяти, ведь именно там я впервые стала чемпионкой мира на брусьях. Именно там, в Японии, я впервые познакомилась со своими фанатами, которые даже создали фан-клуб. Они дневали и ночевали около моего номера в гостинице, засыпали цветами, подарками, фотографиями с соревнований, на которых я уже выступала. И оказалось, что они уже много лет следуют за мной на соревнованиях. И все следующие годы спортивной жизни они продолжали следить за моими успехами на помосте и присылать свои фотоальбомы и публикации в прессе, которые выходили в разных странах мира.

О Японии у меня остались незабываемые впечатления. Меня поразил не только Токио, но и Сабайо. Боже мой, это и сумасшедшие небоскребы, и фантастические интерьеры, и изысканные рестораны, с настоящей японской кухней, и свежайшей сырой рыбой…

Там все буквально вспыхивает, зажигается вечером и горит в огнях. Помню, зашла как-то в магазин, увлеклась, потеряла счет времени, выхожу на улицу и не могу понять: где нахожусь? Город просто стал другим… И хотя до гостиницы было минут пять ходу, мне пришлось взять такси: мне показалось, что я заблудилась.

Техника и электроника, окружающие тебя на каждом шагу, настолько ушли далеко вперед по отношению к нам, что ты не перестаешь удивляться: «Боже мой, мы живем в другом веке!» Меня поразила до глубины души их традиционная культура отношений, субординация: уважение малого к старому и старого к малому, все эти поклоны, – настолько это здорово и очень правильно. И честный рост по служебной лестнице: ты не сможешь, закончив вуз, сразу же встать у руля компании, а будешь честно работать и только к годам к 50–60 выйдешь на руководящие позиции…

А еще меня удивило то, что и в этой, на мой взгляд, не поддающейся пониманию стране, живет немало русских. Все-таки мы поразительная нация – мы можем найти себя везде, где только захотим, даже в самых экзотических странах мира. Я бы с удовольствием подольше пожила в Японии, насладилась моей любимой японской кухней, поездила по стране. Но спортивная жизнь диктовала свой график. К тому же мне надо было срочно что-то делать со спиной. И я поспешила в Москву, лечиться.

Потом были полтора месяца, проведенные в ЦИТО, где без оперативного вмешательства мне подлечили спину. За это время я набрала большой лишний вес и ощущала себя такой кругленькой свинкой. Но вышла из клиники с большим желанием свернуть горы, ведь впереди 1996 год – Олимпиада в Атланте. Я даже не поехала на Новый год домой, оставшись на базе на «Озере Круглое» и встречала его почти в одиночестве. Но я знала, что впереди главные старты четырехлетия, а мне надо было срочно сбрасывать вес, показывать программу, – чтобы ни у кого не было сомнения в том, что Хоркина является капитаном и лидером сборной команды России по праву.

Уже к тому времени я стала опытным бойцом и позволяла себе в процессе разминок закручивать такие интриги, что соперницы начинали мандражировать задолго до выхода на помост. Ко времени японского чемпионата мира у меня были уже четко отработанные программы. Но я могла во время разминок сделать какой-нибудь совсем свежий элемент, с которым собиралась выступать. Он был суперсложным, и я специально на разминке делала его с помарками, чтобы другие гимнастки немножко испугались и помечтали о том, что я, вставив этот элемент в упражнение, свалюсь на нем в соревновании. На самом деле это было чистой воды баловство, поскольку я уже в мельчайших деталях, на уровне двигательной памяти, выполняла этот элемент играючи. На показательной тренировке да на разминке мне было весело немного пустить пыль в глаза, нравилось вводить конкуренток в заблуждение. А еще в запасе у меня всегда был какой-нибудь элемент, который мы еще только думали вводить в программу, но для состязания он был еще сыроват. Но ради интриги Борис Васильевич вдруг предлагал: «Ну что, покажем соперницам класс? Попробуем сделать? Есть у тебя желание?» А я всегда только этого и ждала! Мне только дай волю: раз! И, как это ни странно, все получалось нормально. Сделала и пошла как ни в чем не бывало… Зато у других был серьезный повод для раздумий. Мой тренер всегда говорил, мол, пусть теперь поломают свои мозги, как это я такое смогла сделать? И буду ли я показывать эту штуку в программе?

А иногда во мне просыпались неведомые актерские таланты, и я начинала ныть, изображая недомогание, будто у меня что-то болит, а потом выходила на помост – и все хвори как рукой снимало – работала на все сто.

А порой мне казалось, что я и сама себя разыгрываю. Или, вернее, у меня была такая особенность организма, что перед днем соревнований он сам подсказывал, что нагрузку нужно максимально снизить, будто сам организм требовал передышки перед ответственным выходом. И Борис Васильевич, почувствовав это во мне, стал перед стартами снижать нагрузку, чтобы дать мне и физически, и эмоционально передохнуть. И мы на этих тренировках все делали играючи, даже не вспоминая о том, что завтра, может быть, главный старт в моей жизни… И получив такую разрядку, на следующий день я выходила на помост, как натянутая струна, и «бомбила» на всю катушку.

Это все нюансы подготовки, которые вырабатываются годами совместного труда тренера и ученика. И тем не менее мне всегда хотелось узнать чего-то большего из опыта лучших гимнасток мира. Именно поэтому я с жадностью хваталась за книжки воспоминаний сильнейших гимнасток мира, каждый раз выискивая для себя ответы на новые вопросы, которые постоянно возникали. То это было связано с подготовительным процессом, с тренировками, то отношениями с личным тренером и тренерами сборной команды, отношением к самой себе, с психологией борьбы, то с какими-то тактическими ходами… Во многом благодаря этим книгам я поняла, как это важно, чтобы с тобой всегда был твой тренер. И как много от него зависит. Он должен досконально знать свою ученицу. И постоянно, на всех тренировочных сборах, обязательно должен быть с ней рядом, чтобы разрабатывать стратегию и тактику подготовки своей воспитанницы. По-другому просто нельзя: иначе и девочку можно загубить, и сборную, которая рассчитывает на эту спортсменку. А дальнейший результат не заставит себя ждать.

Но одно дело, когда тебя всему учит тренер, и совсем другое, когда ты до каких-то вопросов доходишь самостоятельно. Ведь в тот период я переживала еще и переходный возраст. И многое стремилась делать сама, не желая слушаться советов старших.

А это значит, не всегда следовала голосу разума, частенько поддавалась сиюминутным желаниям – вкусно поесть, не лечь вовремя спать, нарушить режим, не послушаться замечаний тренера, забывая о том, что это в нужную минуту может помешать, или позволяла себе расслабиться в компании, думая: «Да, ладно, пройдет». Хотя на самом деле у меня никогда и ничего просто так не проскакивало. И только с возрастом я стала понимать, что в большом спорте мелочей не бывает. И именно эти мелочи чаще всего и ложатся на чашу весов, когда спор идет на такие мелкие десятые и сотые балла.

Несмотря на то что у меня никогда не было проблем с лишним весом, я всегда знала, что должна контролировать его перед выступлением, держать вес на минимальном для себя уровне, чтобы потом было легче. Я довольно быстро поняла, что нужно ограничивать себя в еде, чтобы соревновательный вес был хотя бы на килограмм меньше обычного. На самом деле ты сбрасываешь его уже непосредственно накануне старта автоматически, потому что нерв-ничаешь. Но лучше, если ты позаботишься об этом заранее, хотя бы для того, чтобы тебе самой потом было легче, чтобы была воздушность, ощущение полета, а не чувства, что ты еле ползаешь и пыхтишь под тяжестью собственного веса. Именно поэтому важно следить за тем, что ты ешь, как ты отдыхаешь, как проводишь свободное время, на что расходуешь силы и стоит ли это занятие того, чтобы тратить на него силы.

К счастью, в моей спортивной жизни было мало таких ситуаций, когда мой тренер не смог со мной куда-то поехать. Но был случай, когда я всерьез испугалась и задумалась над тем, что и мне стоит поберечь своего спортивного «папу», – все-таки пятьдесят лет разницы в нашем возрасте не шутка. Однажды мы выехали с ним на поезде в Ленинград, где проводился чемпионат России. Почему-то ехали в разных купе. Выходим в Ленинграде, а мне говорят, что Бориса Васильевича увезла «скорая». Как – «скорая»? Куда? Зачем? И у меня тоже сердце прихватило. Я в ужасе… Некоторые тренеры наперебой предлагали мне свою помощь. А у меня непроизвольно потекли слезы – с родным для меня человеком что-то стряслось, а я не могу быть рядом, потому что должна выступать на чемпионате. Ведь на этом турнире я должна работать не только за себя, за нас обоих, и мои оценки – это результат нашего совместного творчества. И по его результатам будет формироваться команда…

Я в истерике позвонила маме: мол, Бориса Васильевича увезли в больницу, я не могу без него нормально подготовиться к старту, у меня ничего не получается, я не смогу выступать. И мама, как верный и самоотверженный борец, в тот же день сорвалась сама, собрала моего белгородского хореографа Ларису и выехала в Ленинград. На утро следующего дня я, как обычно, вышла на тренировку, у меня по-прежнему ничего не получалось. Да еще страх за тренера прибавился. Кое-как что-то поделала и снова со слезами на глазах ушла из зала. Брела в растерянных чувствах по аллее и вдруг увидела, что навстречу мне шел… мужик в противогазе! Впервые за несколько дней я рассмеялась: ведь не было тревоги «Газы!» и погода стояла прекрасная… А потом посмотрела в сторону гостиницы и увидела на крыльце свою маму и Ларису. Я подумала, что это сон, ведь только вечером я плакалась маме в телефонную трубку, а она уже здесь. Да еще и с Ларисой. «Ну, слава богу! – обрадовалась я. – Родные люди рядом, значит, еще не все потеряно…» Забрезжил лучик надежды.

Они, чтобы отвлечь от грустных мыслей, потащили меня гулять по городу. Но сначала позвонили Борису Васильевичу, и нам сказали, что ему гораздо лучше. После этого до конца дня мы гуляли, болтали, смеялись… А уже на следующий день я вышла на старт. Мама на меня вообще боялась смотреть. Раньше она ходила на все детские соревнования, в которых я выступала, болела за меня, помогала. А вот когда я уже выросла, в ней будто что-то перевернулось. И всякий раз, когда соревнования транслировались по телевизору, папа обязательно все внимательно смотрел, а мама находила себе тысячу дел на кухне, лишь бы не видеть, что и как я там вытворяю… И в тот день, в Ленинграде, когда я, воодушевленная ее приездом, вышла на помост, она хоть и была в спортивном комплексе, моральных сил, чтобы выйти на трибуны, ей не хватило.

И мама моей подружки Лены Грошевой в этот день взяла на себя роль связной. Моя мама скрывалась под трибуной, а Ленкина ей транслировала происходящее: «Люб, да все нормально. Прыгнула. Стоит. Выступила на брусьях. Четко, стоит. Вольные, Люб, стоит…» А потом как закричит: «Люб, она выиграла! Иди…»

В этот день я была на таком подъеме, что завоевала абсолютно все медали, которые там разыгрывались. И после этого поехала к Борису Васильевичу в больницу и ему, счастливому и довольному моим результатом, посвятила все свои медали этого чемпионата.

Я очень любила своего тренера. Конечно, у нас не все и не всегда было гладко. Когда друг с другом бок о бок проводишь многие месяцы, годы, десятилетия подряд, надоедаешь по полной программе.

И я никогда не поверю, что кто-то из спортсменов провел свое многолетнее общение с личным тренером без шероховатостей и конфликтов. Лет в семь–десять я, естественно, слушалась его во всем и у меня не было своего «я». Но я взрослела, и возникало недопонимание, особенно в переходном возрасте, когда он мне говорил одно, а я хотела все делать по-другому. А сколько раз ему приходилось выслушивать мои капризы, типа: «мне это плохо», «мне это не нравится», «я боюсь и не буду»… И он относился к этому спокойно, давая мне возможность самой наступить «на грабли». И любил приговаривать: «Пока тебя мордочкой в грязь не ткнешь, ты будешь стоять на своем. Зато потом быстро все понимаешь… Ведь я прожил уже столько лет, столько всего видел и вижу…» И я всякий раз с ним соглашалась, извинялась, и мы снова продолжали работать.

Но с возрастом я становилась все более и более упертой… Думала, что теперь мы уже и «сами с усами». Хотя до «самости» было еще ох как далеко! И я абсолютно точно знаю, что все мои ошибки и проигрыши были только из-за того, что я шла поперек предложений своего мудрого тренера. К сожалению, понимаешь это только потом, когда взрослеешь и умнеешь.