Текст книги "В поисках шестого океана. Часть первая. Безмятежность"

22. Астория

Мы обосновались в устье реки Колумбия, в городке Астория штата Орегон. Население – десять тысяч человек. Это вместе с нами. Штат Орегон встретил нас утренним туманом. Самое первое, что я увидела при входе в залив, – огромный мост. Он словно бы парил, едва касаясь воды. Позже я постоянно видела его только с другой стороны и навсегда запомнила его силуэт на оранжево-красном закатном небе.

В Астории мы поселились на Харрисон-авеню. Папа договорился с хозяевами пирса, и нам сдали небольшой домик недалеко от берега. Домик был настолько крошечным, что по размеру напоминал большой гараж, но с широкими окнами. Эти окна выходили на залив, и можно было наблюдать и чудный мост, и красивые закаты. Я любовалась ими всё то время, пока мы с родителями жили на Харрисон-авеню. Но в первые дни нам было не до закатов – мы обустраивались на берегу.

Дальше последовала череда хлопот: надо было записать меня в школу, арендовать автомобиль, купить новую одежду (из прошлогодней я безнадежно выросла), книги. К тому же необходимо было пополнить запасы бумаги, мелков, кисточек и красок, их никогда не бывает много. За всем этим мы отправились в Портленд.

Я помнила Портленд – курортный городок в Австралии. Он запомнился мне по левостороннему движению. После плотного автомобильного движения Нью-Йорка к этому привыкнуть тогда было трудно. Портленд штата Орегон оказался огромным и утомил меня за полдня. Я не любила ходить по магазинам.

«Загадка природы: райская пташка залетела к нам с Аляски» – прочитала я в еженедельном выпуске школьной газеты. Рядом с этой статьёй размещена моя фотография: я была заснята в прыжке на уроке физкультуры, раскинув руки, словно лечу. Фотография была классная, тем не менее я разозлилась. Посмотрела на подпись под статьёй. Она была та же, что и под фото: Джей-Эйч. Мне стало скверно, словно я съела что-то нехорошее. «И здесь Джей-Эйч!» Я хотела найти его и отругать за то, что разместил моё фото без разрешения, но никак не могла его найти. Каждый раз ему удавалось исчезнуть перед моим приходом. Может быть, или даже наверняка я встречала его в коридорах, но не могла узнать его в лицо. А вот меня, наоборот, все узнавали:

– О, райская пташка прилетела!

– Иди к нам, пташка с Аляски!

– На Аляске холодно – она зимует у нас!

Так ко мне приклеилось прозвище «пташка с Аляски» или просто «Аляска».

Когда же я прочитала статью о себе, мне захотелось просто убить этого неуловимого Джей-Эйча. Там обо мне было всё: о моих переходных баллах, о «Нике», о том, что я рисую, люблю спорт и гоняю на велосипеде. И всё это было в таких подробностях, словно я давала ему интервью. В конце концов, я пришла на собрание редакции газеты, чтобы выловить этого злодейского папарацци.

Когда все были в сборе, я задала свой вопрос:

– Кто из вас Джей-Эйч?

Старший из парней посмотрел на часы и сказал:

– Сегодня опаздывает.

И тут в кабинет вошел индеец. Настоящий. Высокий, с красновато-коричневой кожей, блестящими черными волосами и пером за ухом.

Я сглотнула. Одет он был в заношенную рыжую куртку с бахромой на рукавах и такие же штаны.

Увидев меня, он улыбнулся широкой белозубой улыбкой и протянул мне руку.

– Джо Харпер, псевдоним Джей-Эйч. А ты – райская пташка с Алеутских островов!

Я не могла прийти в себя. Я была готова увидеть какого-нибудь прыщавого зануду или очкарика – ботана, но никак не такого красивого парня, да ещё и такого откровенного индейца.

– Так ты – краснокожий? – выдавила из себя я.

Внезапно в кабинете повисла напряженная тишина, словно я сказала что-то неприличное.

– Вообще-то, да, – спокойно отвечал индеец. – Только об этом не принято говорить. Не толерантно, знаешь ли… «Краснокожий» – унижает человеческое достоинство. Де-юре так меня имеют право называть мои соплеменники, но даже они предпочитают называть друг друга «не-нуро» – люди.

Я была смущена и подавлена, щеки горели, словно их натерли перцем.

– Тем не менее, я тебя прощаю. Надеюсь, мы подружимся, – закончил свой монолог Джо.

– Я пойду, – пискнула я и как пробка вылетела в коридор.

Через два дня в школьной газете вышла статья о толерантности. Ни моё имя, ни имя Джо Харпера там не упоминалось, но статья была стыдной. Словно я специально унизила человека из-за цвета его кожи. Но ведь это было не так! Я всегда общалась на равных и с ребятами-алеутами в Уналашке, и с детьми Гавайев разных национальностей, и с коричневой, как молочная шоколадка, Туа. Мне даже нравились коричневые люди. Коричневые, но не черные. Потные руки того бандита, с Ямайки, зажимающие мне рот, мне не забыть никогда. Но здесь… И как у меня вырвалось это: «краснокожий»? Но ведь и Джо тоже хорош: «Я тебя прощаю!» Мог бы и не прощать. Нужно мне его прощение. «Подружимся» – на кой сдалась мне его дружба?

Очередной заголовок меня возмутил – «Странствия по четырем океанам». Статья была о моей семье. После уроков я снова пришла в редакцию.

– Почему вы печатаете непроверенную информацию? – сразу начала возмущаться я.

– Здравствуй, София! – Джо Харпер тоже оказался в редакции.

Я повернулась к нему, но здороваться не хотелось.

– Софи! Ты сердишься, следовательно, ты – существуешь!

Джо поднялся, приблизился ко мне, и я вдруг рядом с ним стала совсем маленькой.

Близость к индейцу волновала меня, но я взяла себя в руки и приступила к делу.

– Что ты написал? Я никогда не была в Северном Ледовитом океане. Это – ложь!

– Зря возмущаешься. Аляска омывается этим океаном. – Джо самодовольно улыбался.

– Я жила на Алеутских островах, в Беринговом море. А это – север Тихого океана, тупица!

– Ну, вот, ты уже перешла на оскорбления. Горячая итальянская кровь играет?

Редактор газеты пробовал нас развести:

– Ребята, поостыньте! Я уже чувствую себя в эпицентре зарождающегося взрыва.

Я завелась.

– Я просто констатирую факт. Джо Харпер три года учится в одном и том же классе и не может выучить, где расположена Аляска!

– Зато сразу видно, как Аляска расположена к Джо, – хихикнул кто-то за моей спиной.

Джо смотрел на меня и самодовольно улыбался. Мне захотелось ударить его в нос, чтобы навсегда стереть с его лица это самодовольное превосходство. Я уже сжала кулачки, как в редакцию заглянул парень. Это был капитан футбольной команды Брайн Браун.

– Эй, Джей-Эйч, где ты болтаешься? Я собрал парней, тебя только ждем.

– Привет, Би-Би! Я сейчас, – ответил Джо, не отрывая от меня глаз. Брайн вдруг тоже заинтересовался:

– Так это и есть знаменитая Аляска? Четыре океана и все дела… – Брайн бросил оценивающий взгляд. – Хорошенькая. Только маленькая ещё.

Я больше не могла терпеть такое бесцеремонное обращение. Я оттолкнула с дороги Брайна и побежала вон из школы.

Сев на велосипед, я поехала не через Асторию, а по длинной дороге, вдоль побережья. Злые слезы мешали мне смотреть. Какие же эти мальчишки придурки! Кто разрешал этому Брайну оценивать меня?

«Хорошенькая. Только маленькая…»

Да я выше почти всех девочек в моем классе!

Я сразу вспомнила Джастина, и у меня вспыхнули щеки. Если вслух парни говорят такое, то что же они обсуждают наедине?

«Как же я ненавижу этих парней!» – думала я, вспоминая самодовольство Джо.

Родители видели, что я волнуюсь, но я ничего им не рассказывала. Я злилась, переживала, но всё время думала о Джо. Мысли постоянно возвращались к нему. Оказалось, что и учимся мы с ним по одной программе, часть предметов у нас совпадала. Но ведь он явно старше меня. Как вышло, что он учится в том же классе? Прогуливал? Но на хулигана он не похож. К тому же – репортер школьной газеты. Был неизлечимо болен? Но по его цветущему виду этого не скажешь. Я снова и снова вспоминала его внешность: высокий рост, широкие, уже не детские плечи, гладкая, красновато-коричневая кожа, точеные черты лица, ровные, белоснежные зубы, глаза… И тут я словно споткнулась, мысли напирали одна на другую, и я окончательно запуталась. Глаза у Джо были серые! Разве могут у индейца быть серые глаза? И у алеутов, и у туземцев Французской Полинезии, и у коренных жителей Галапагоса глаза неизменно были коричневыми или черными, как сливы. А у Джо – спокойно-серыми. Как это вышло?

– Как у тебя в школе, солнышко? – спрашивала меня мама. – Ты подружилась с кем-то?

Я рассказывала маме об уроках, о том, какой образовательный маршрут мне составили.

– Сколько человек в вашем классе? – встревал папа, и я в который раз объясняла ему, что в американских школах нет классов, что все учатся по разным программам, хотя некоторые уроки совпадают. Поэтому на истории я с одними ребятами, на математике – с другими и чаще всего мы все встречаемся на физкультуре.

Папа понимающе кивал и всё равно в разговорах называл моих соучеников – одноклассниками. А потом снова и снова расспрашивал:

– Значит можно выбрать несколько незамысловатых предметов вроде физкультуры, труда и французского… нет, в данном случае – английского, отсидеть положенное количество часов и получить аттестат?

Я пожала плечами.

– Получается так. Только с таким аттестатом не примет ни один приличный колледж. Надо набрать определенное количество баллов. – И я снова принималась объяснять папе систему американского образования.

– Софи, деточка, – вдруг запереживал папа, – а ты получаешь нужное количество баллов?

– Я получаю максимум из того, что удалось впихнуть в моё расписание. К сожалению, я не знаю, какие предметы мне понадобятся при поступлении в колледж. Я ещё не определилась.

– А куда бы ты хотела?

– Не знаю. Я хочу быть настоящим художником. Как Рафаэль. Но можно закончить сто пятьсот разных колледжей, а художником не стать. А можно – как Гоген.

Ты же не любишь Гогена, – удивился папа.

– Не люблю, – вздохнула я. – Но он – талантливый.

– Тогда, может, тебе стоит учиться в Сорбонне? Или в Академии Художеств?

– Пока я хочу спокойно учиться в школе Астории.

– Тебе нравится?

– Да.

– Ну и славно, – говорила мама.

23. Марианна

У меня никогда не было подружек. Я вообще относилась к девочкам настороженно. Они были для меня загадкой. То ли дело – мальчики. Они – как раскрытая книга: понятные и предсказуемые. А девочки… Они слишком много думают о себе, о своей внешности и не просто думают, а хотят быть самыми красивыми и постоянно требуют подтверждения своей неотразимости. И каждый раз я слышала от них самый дурацкий вопрос:

– Правда, у меня самые красивые глаза?

Или ещё более дурацкое сравнение:

– А у меня волосы красивей, чем у Энни?

Я ненавидела такие разговоры. Я не могла врать, поэтому отвечала:

– Самая красивая девочка в классе – Лиззи. У неё большие глаза, но этого не видно из-за очков. А волосы и у тебя, и у Энни – тонкие и хилые. И в этом никакой красоты нет.

Девочки ненавидели меня за такие ответы и часто колотили. Со временем они понимали, что мне нельзя задавать подобных вопросов, а я – что не всегда моя правдивость уместна.

Ещё на Гавайях я научилась складывать губы в милую улыбку и отвечать по-французски:

– Oh, c’est magique!

Часто девочек это вполне устраивало, и они не требовали большего.

В школе Астории я придерживалась того же правила: бормотала комплимент по-французски, и все оставались довольны. Примерно через две недели все решили, что я «милая», и перестали лезть ко мне. И тут на меня обратила внимание Мэри-Энн. Вернее, она приглядывалась ко мне и раньше, но однажды, после урока физкультуры, когда девочки попросили меня оценить, как смотрится их новое бельё и я по привычке сказала: «magique», Мэри-Энн подняла на меня внимательный взгляд и четко произнесла на том же языке:

– Этот бюстгальтер ей на два размера больше и сидит, как сбруя на свинье. Почему ты не сказала правду?

Я так обрадовалась, услышав родную речь!

– Откуда ты так хорошо знаешь французский?

– Не ты одна здесь француженка. Так почему ты врешь?

Я ответила, как есть: что раньше меня часто колотили за такую правду и что иногда сохранить хорошие отношения важнее истины. Мэри-Энн засмеялась.

– Стрелянная пташка. Хочешь дружить?

Я пожала плечами:

– Не знаю. Я никогда не дружила с девочками.

Мэри-Энн усмехнулась, и в этот раз улыбка вышла какой-то кривой:

– В этом мы похожи. Я тоже никогда не дружила с девочками.

Она помолчала и добавила:

– И вообще, моё настоящее имя – Марианна.

У Марианны были рыжеватые волосы, курносый нос и пухлые губы, которые она всё время подкрашивала, и от этого они казались ещё больше. В лице Марианны не было ничего примечательного, разве что губы, но оно было таким живым, постоянно менялось и потому притягивало к себе, как магнит. Может быть, природа наградила её таким лицом, чтобы отвлечь от остальной фигуры: Марианна была не в меру пухлой и коротконогой. То есть ноги у неё были вполне себе обыкновенные, но я всех окружающих людей мысленно помещала в круг Да Винчи, чтобы запомнить особенности фигуры. И как раз ноги Марианны немного не дотягивали до окружности. Вероятно, сама Марианна догадывалась о такой своей особенности, поэтому неизменно носила большие каблуки, несмотря на то, что была и без того высокой.

Её родители были эмигрантами. Не знаю, что выгнало семейство Дюпон с берегов прекрасной Луары на берега Колумбии. Марианна родилась уже в Америке, но французский язык знала очень хорошо и постоянно практиковала его. Отец запрещал дома разговаривать по-французски, он хотел стать стопроцентным американцем. Марианна же часто заявляла, что язык – единственная полезная вещь, которая досталась ей в наследство от эмигрантской семейки. А когда появилась возможность общаться со всем миром при помощи Интернета, завела себе множество друзей во Франции. Заграничные друзья Марианны были гораздо старше её, учились или уже работали. Марианна представлялась им студенткой, и чтобы быть в теме, являлась неизменным посетителем студенческих сайтов, виртуальных диспутов и реальных мероприятий. Поэтому она была в курсе всех модных течений Америки и Европы, начиная от музыки и заканчивая модой.

Марианна отчитывала меня:

– Почему ты ходишь всё время в одной и той же одежде? Вы бедные? Тебе ничего не покупают?

Я пожимала плечами:

– Зачем? У меня всё есть.

– Но ведь у тебя нет ни одной приличной шмотки! Я уже не говорю о дизайнерской одежде.

– Зачем она мне? – протестовала я.

– А зачем, по-твоему, одежда? – Марианна переходила в наступление.

– Смотря какую функцию она выполняет. Иногда – для тепла, иногда – для приличия…

– Да вся твоя одежда – верх неприличия. Уж лучше вовсе голой ходить, чем в такой. – Марианна горячилась. – Всё, во что одета женщина, должно её украшать. Ты когда-нибудь видела, чтобы драгоценности заворачивали в оберточную бумагу? Или бросали в пластиковый пакет, как покупки в супермаркете? Ни один приличный миллионер не обратит внимания на замухрышку в таком тряпье, как у тебя.

Марианна распланировала всю свою будущую жизнь, и в этой жизни неизменно присутствовали миллионеры. Она хотела стать известным психоаналитиком и уже прочитала множество книг из популярной серии на эту тему. Она мечтала консультировать самых богатых и знаменитых людей мира и в этих блистательных кругах непременно встретить свою любовь. Дальше великолепная свадьба. Занавес.

– Но ведь Джей-Эйч тоже ходит в одной и той же одежде, – пыталась защищаться я.

Марианна морщилась.

– Джей-Эйч – это вообще клинический случай в одежде первых поселенцев. С ним всё понятно.

Мне так хотелось узнать, что же понятно Марианне, но вместе с тем я не хотела обнаруживать излишнюю заинтересованность. Я так хотела продолжения, и Марианна влезла на своего психоаналитического конька:

– Ты думаешь, почему он так выставляется? Корчит из себя индейца? Носит нелепую одежду? Этим всем он как бы говорит: «Я – особенный». Он демонстрирует окружающим свою внешность и тем самым отвлекает от внутреннего мира. А там может быть что угодно…

Марианна понизила голос, как в страшилках:

– От фобий и девиаций до маниакально-депрессивного психоза!

Меня передернуло. Я не поняла ни одного из ученых слов, но как-то не хотелось верить, что хоть одно из этого есть в Джо.

– К тому же у него дурная наследственность, – Марианна вернулась к своему обычному тону. – У него сумасшедшая мать.

– Ты слишком правильная, – говорила мне Марианна. – Подросток не должен быть таким. Где твой бунт? Отрицание? Конфликты с предками?

– Зачем конфликты? – не понимала я. – У меня хорошие родители.

– Хорошие, кто спорит. Но ты должна противостоять им, бороться за свою независимость, попробовать всё на свете: курение, алкоголь, секс, травку. Как ты иначе найдешь своё место в жизни?

– И всё это обязательно сейчас? – ужаснулась я.

– Ну, можешь годик подождать, – усмехнулась Марианна. – Ты ведь у нас ещё маленькая.

Я действительно была самой маленькой в своём классе. Не по росту, а по возрасту. Мне исполнилось четырнадцать. А самым старшим был Джо.

Я стеснялась расспрашивать, но по обрывкам разговоров я поняла, что два года учебы он пропустил из-за болезни матери. Ему приходилось ухаживать за ней и ещё работать. Джо жил в Гардене с матерью, бабушкой и младшей сестрой. Я как-то видела его сестру, она была моей ровесницей, училась в средней школе и вовсе не походила на Джо. И она носила другую фамилию. Может быть, у них с Джо были разные отцы?

Отношение к Джо в школе было неоднозначным. Учителя его любили и считали целеустремленным. Его ровесники, с которыми он учился раньше, жалели, что он много пропустил и теперь учится с малышнёй. Остальные считали «чудиком» и «пронырой». Действительно, его чудаковатая одежда, словно из шестидесятых, и экспонирование индейских корней выделяли его из общей массы школьников. А его способность из любой, даже самой скучной, темы сделать блестящий репортаж вызывала откровенную зависть. А ещё, и это заметили все, он неординарно относился ко мне. Все его репортажи и статьи, так или иначе, относились к моей персоне.

Когда в школьной столовой он заметил, что я совсем не ем мяса, в газете тут же появилась статья «Вегетарианцы среди нас». Когда увидел, что я пытаюсь писать левой рукой (я специально тренировалась, чтобы уметь то же, что и Леонардо да Винчи), – статья «Леворукость: дар или проклятье?». Узнав, что мой отец – француз, а мама ирландка, Джо выдал заметку: «Талантливые дети смешанных браков».

Одноклассники шушукались. А когда в газете был опубликован очерк «Аляска – воплощенная мечта!» – меня так и стали называть: «Аляска – мечта Джо Харпера!» И уже не важно, что статья была об истории, экономике и ресурсах штата. Никто её не читал. Всем хватило названия и того, что меня звали Аляской.

– Зачем он так со мной? – жаловалась я Марианне.

Марианна сидела в глубоком кресле, очень старом, ободранном и по бедности накрытым покрывалом, сшитым из старых джинсов, и курила. Курила она редко, только когда проводила свои «сеансы» психоанализа. Но обязательно с мундштуком, чтобы от рук не пахло табаком, и чтобы её холеные пальцы с безупречным маникюром, не дай Бог, не пожелтели.

Мы сидели у Марианны дома. Она жила в центре Астории, ровно на полпути от школы до моего дома, и я часто бывала у неё. Отец Марианны почти всегда работал, мать была занята своими делами и не мешала. Мать Марианны была модисткой, и все наши встречи происходили под стрекот её швейной машинки.

– Что он от меня хочет? – снова повторила я.

Марианна в очередной раз затянулась сигаретой, откинулась в кресле и стала выпускать дым колечками. Так она думала.

– Я-то знаю, – наконец изрекла она. – Но тебе, боюсь, не осилить. Знаешь, спроси-ка у него сама. Может получиться забавно.

Я решалась на разговор с Джо целую неделю. Он тоже словно выжидал чего-то, смотрел на меня и улыбался. Я всё время ловила на себе его взгляд и отводила глаза.

24. Объяснение

«Нет, не могу. Я, наверное, чокнутая и всё себе придумала», – думала я и даже пошла в библиотеку смотреть все газеты, которые выходили в школе до моего прихода. Имя Джо мелькало на страницах, и я смогла сделать вывод, что проучился он два года назад только четыре месяца. Статьи были о бизонах, о популяции бобров, об экономии энергетических ресурсов и подростковом курении. Спустя год он снова появился в школе, но я нашла только две его статьи: о возможностях работы для подростков и об уважении к личности. И вот теперь. С начала учебного года он выдает по статье в неделю. Не пропустил ни одного номера.

Однако в пятницу на уроке естествознания в чашу моего терпения упала последняя капля. Задание было подготовить доклад о птицах. Джо вышел на середину аудитории и хорошо поставленным голосом объявил:

– Перелетные птицы Аляски.

Класс грохнул аплодисментами, меня обдало жаром, в глазах потемнело от гнева.

Джо церемонно раскланялся и продолжил:

– На широких просторах Аляски, с её нетронутой природой, живет множество птиц. Многие из них перелетные. То есть они проводят лето на Аляске, а на зиму улетают в южные широты, преодолевая при этом огромные расстояния…

Конечно, доклад Джо был хорош. Я и не знала, что существуют птицы, которые летают от Аляски до Новой Зеландии, а потом обратно. И птички эти небольшие, длинноносые и невероятно выносливые. Но когда Джо объявил:

– Сейчас я познакомлю вас с птичкой, которая пересекла океан… – все головы опять были повернуты в мою сторону.

Джо при этом самодовольно скалился и подмигивал мне.

Я не выдержала. Это надо было прекратить. Когда все от меня отвернулись, я написала на развороте тетради: «После школы, на берегу» и быстро показала Джо. Он кивнул и засветился такой радостью, словно ему поставили А+ по всем предметам сразу.

Мы стояли за кустами на берегу, у самой воды. Листвы на кустах уже не имелось, нас было видно как на ладони, и я просто чувствовала, что из школы на нас смотрят. «Пусть, – подумала я. – Смотреть-то не на что. Ну, поговорим. Выясним наши чертовы отношения…»

Я поняла, что чертыхаюсь, и попробовала взять себя в руки. Джо стоял передо мной, засунув большие пальцы в карманы и разведя локти. В такой позе он казался ещё больше. Я начала, неуверенно подбирая слова:

– Я позвала тебя….

– … на свидание, – услужливо подсказал Джо.

Если бы взглядом можно было бы убить, я расстреляла бы Джо на месте.

– Чего ты от меня хочешь? – наконец спросила я.

– Всего, – ответил Джо так быстро, словно ожидал этого вопроса.

Хоть на улице было холодно, от таких откровенных слов меня бросило в жар.

– Что это означает?

– А сама не догадываешься?

– Нет. Знаешь, я несколько туповата.

– Тебе подробно рассказать?

– Рискни.

После такой перепалки, которая только подогрела нас обоих, Джо вдруг стушевался.

– Я хочу, чтобы мы были всегда вместе, – промямлил он. – И в горе, и в радости…

– Пока не убьем друг друга! – закончила я за него.

– Пусть так, – обрадовался Джо, – так ты согласна?

– На что? Замуж за тебя выйти? Я, между прочим, католичка и других вариантов просто не рассматриваю.

– Ну, тогда можно и замуж.

Я вздохнула.

– Ты, оказывается, ещё тупее меня. – Я повысила голос. – Мы оба – несовершеннолетние. Это – де-юре.

Я помнила, что Джо любил вставлять умные словечки, и подготовилась.

– Но мы же когда-то вырастем, – успел вставить Джо, но я уже не слушала.

– А де-факто мне хорошо и без тебя. У меня уже есть семья, где я – счастлива! И менять всё это на нечто в драных джинсах, – я указала на потрепанный край его штанов, – я не стану ни за что на свете.

– Не плюй в колодец… – самонадеянно усмехнулся Джо.

– Что?! Да я лучше от жажды сдохну, чем к такому колодцу подойду! – мне хотелось стукнуть его чем-то тяжелым, но под рукой ничего не оказалось, и я в ярости сломала ветку кустарника. – Уйди с дороги! И из моей жизни тоже убирайся!

Я оттолкнула Джо и пошла прочь.

Конечно, я рассказала обо всем Марианне. Она требовала личных подробностей.

– Говорят, ты подскакивала и тыкала в него пальцем. Так сильно он тебя разозлил? Или это такие брачные игры перелетных птиц?

– Издеваешься?

– Немножко. Ты теперь такая лакомая мишень. Не часто можно наблюдать такой бурный роман в непосредственной близости…

– У нас нет романа! – прорычала я. Марианна тоже начала меня донимать.

– А я поспорю, что есть!

– Я ненавижу его!

Марианна покачала головой:

– Ненависть такое сильное чувство. Оно сродни страсти…