Текст книги "Степная царица"

Глава III. Дурные вести

Греки не успели дать название этому поселению, а скифы звали его своим домом – местом, где они проживали в настоящее время, прежде чем отправиться дальше, выше или ниже по течению, а может, податься куда-нибудь на заливные луга или кочевать по холмистым равнинам, пока не придет нужда поворачивать обратно. Как ни крути, а Истр, сегодня известный нам как Дунай, был наиболее благоприятной средой обитания не только для кочующих, но и для оседлых племен. Вдоль реки паслись тучные стада, воды ее были полны рыбы, русло служило проторенной дорогой в оба конца.

Скифы не снисходили до того, чтобы самим строить лодки, и довольствовались плотами и утлыми челноками из шкур, однако другие племена вовсю совершенствовали плавучие средства, чтобы иметь возможность торговать и совершать внезапные набеги.

Когда чужие лодки проплывали мимо, скифы, угрожая луками, заставляли чужеземцев платить дань, но не разоряли их, потому что лучше десятикратно взять понемногу, чем сорвать куш за раз и тем самым отпугнуть остальных. Бралась дань и с фракийцев, но не слишком большая, потому что без них не было бы в Скифии бесценных греческих товаров, таких как ткани, вина, масла, краски, сушеные фрукты, украшения и многое-многое другое, без чего, конечно, прожить можно, но не так весело, сытно и красиво.

Всякий такой привоз становился в стойбище настоящим событием, и, когда дозорные принесли весть, что по течению поднимаются тяжело груженные лодки, Арпата принялась спешно собираться на берег.

Ночь она, как обычно, провела одна, потому что муж ее погиб много лет назад, успев только влить в Арпату семя для рождения их единственного сына. Она не давала обет хранить супругу верность и часто ловила себя на стыдных мыслях, но до сих пор ни разу не позволила себе потешить плоть с другими мужчинами. Причин было две. Во-первых, чувствовать и вести себя вольно мешал сын, который всегда был рядом и с возрастом все пристальнее следил за матерью; он даже имел наглость угрожать тем, кто ее домогался. Но вторая причина была важнее. Будь дело только в Танасисе, Арпата всегда нашла бы способ обмануть его бдительность. Не позволяло сделать это осознание своей принадлежности к царскому роду. Она не могла подвести отца и братьев, не могла опозорить их, дав окружающим право насмехаться за их спинами.

Перед отъездом отец несказанно удивил ее, заявив, что передает власть ей, а не ее старшим братьям.

– Но почему? – воскликнула она недоуменно. – Почему ты оставляешь вместо себя меня, женщину?

– Гелен и Картис тоже могут пасть в бою, – ответил на это Атей. – Мы не можем выпустить власть из своих рук. Подрастет Танасис, станет законным царем. Сколько ему до шестнадцатилетия осталось? Три года? Промелькнут, не заметишь.

– Не бери в поход Гелена или Картиса, – предложила она. – Оставь править народом, как принято. Передай одному из сыновей шлем и меч.

Отец покачал головой:

– Ты плохо знаешь людей, дочь моя. Хочешь, чтобы, воротившись, я услышал, что мой сын не намерен возвращать мне трон?

– Как ты можешь так думать о своих сыновьях?

– Я сам когда-то был царским сыном, – последовал бесстрастный ответ. – И знаю, какие мысли будоражат такие головы.

– Почему же тогда ты доверяешь мне? – осведомилась Арпата.

– Потому что у меня нет иного выбора, – сказал Атей и был таков.

Вот уже второй месяц она ждала его возвращения. Обязанности наместницы были пока что не слишком обременительны, однако ночи уже дышали прохладой, и близилась зима, когда жизнь становится значительно труднее, забот прибавляется у всех.

Покинув свой шатер, Арпата в сопровождении двух охранников отправилась на берег, чтобы встретить караван купцов. Люди здоровались и расступались перед ней, но не очень почтительно и даже неохотно, давая тем самым понять, что они признают власть женщины лишь по необходимости, да и то временно.

Как бы ни задирала нос Арпата, как бы ни старалась распрямлять спину, а все равно было ей неуютно от множества испытующих и неприязненных взглядов, обращенных на нее. Она была хороша собой и еще довольно молода – в ту пору ей не сравнялось и тридцати лет, – поэтому мужчины смотрели на нее особенно пристально, и это беспокоило ее как в хорошем, так и в плохом смысле. Но своим видом Арпата не выказывала волнения и сохраняла на лице маску спокойного достоинства.

Поздняя дочь Атея, она привыкла к тому, что всегда была любимицей не только своего отца, но и всего племени. Стоило ей стать правительницей, как отношение к ней изменилось. Порой Арпате чудилось, что она слышит злобные перешептывания за спиной, но, оборачиваясь, всегда видела поджатые губы и непроницаемые взгляды. Груз ответственности тяготил ее. Каждое утро она просыпалась с мыслью, что станет делать, если вдруг отец проиграет битву и македоняне двинутся на ее родину. Выросшая среди воинственных скифов, она, конечно, имела представление о том, как ведутся войны, и сама неплохо владела всеми видами оружия, но достаточно ли этого для того, чтобы дать достойный отпор врагу?

Отбросив невеселые думы, Арпата спустилась на пристань, чтобы первой встретить лодки. Обычно их было значительно больше и они сидели глубоко в воде, а эти скользили вверх по течению легко, словно почти ничего не весили.

– Царица, – негромко молвил Иглис, – лучше бы тебе подняться на кручу.

Это был глава многочисленного и уважаемого рода, который был оставлен Атеем для поддержки дочери. Он также командовал теми полутора тысячами воинов, которые остались охранять селение на время похода. Царь всегда прислушивался к мнению Иглиса, и во время застолий тот обычно сидел по его правую руку. Возможно, это объяснялось тем, что воевода был тоже стар и находился подле Атея на протяжении многих лет.

– Что не так? – быстро спросила Арпата.

– Не финикийцы к нам пожаловали, – ответил вождь. – Это македоняне, и здесь их не меньше сотни. Я уже послал за своими людьми, но следует поберечься.

Люди, собравшиеся на берегу в праздничных одеяниях, тоже почувствовали неладное и гомонили, обмениваясь мнениями и предположениями. Сердце Арпаты сжалось, как будто стиснутое боевой рукавицей.

– Они нападут? – спросила она.

– Нет, – ответил Иглис, щуря на солнце подслеповатые глаза. – Слишком мало их. Но за ними могут последовать другие. Уходи.

– Нет, – отрезала Арпата. – Не пристало дочери царя бегать от опасности.

– Правильно, мама, – поддержал ее Танасис. – Один наш воин стоит двадцати вражеских. Пусть они остерегаются.

Он только что прибежал откуда-то, запыхавшийся и мокрый. Арпата в очередной раз отметила его сходство с покойным отцом. Волосы только-только начали проступать на румяных щеках сына, но уже было ясно, что борода у него будет золотистая и курчавая. Он уже прошел обряд отроков и получил право носить меч, за рукоять которого сейчас держался. Арпата хотела пригладить его взъерошенные волосы, но Танасис не дался, резко отклонившись.

Обе лодки одна за другой ударились носами в прибрежный песок. Подоспевшие воины Иглиса дружно натянули тетивы со вложенными в них стрелами.

На берег спрыгнул македонянин без доспехов, но в дорогом шлеме и пурпурном плаще, ниспадающем до земли. Его сопровождали пятеро телохранителей и невзрачный человек, заговоривший на родном наречии скифов.

– Предатель! – презрительно воскликнул Танасис. – Эй, предатель! Из какого ты рода? Назовись, чтобы мы могли плюнуть в глаза твоим сородичам!

Толмач испуганно сжался, но македонянин в сияющем шлеме ободряюще хлопнул его по плечу. В наступившей тишине звонко и отчетливо толмач спросил, кто правит народом, после чего, избегая смотреть Арпате в глаза, объявил о полном разгроме скифского войска и смерти царя Атея.

– Где ваши доказательства? – выкрикнула Арпата, сердце которой по-прежнему трудно и мучительно билось в тисках грудной клетки. – То, что волки воют на луну, еще не означает, что для нее это важно.

Повинуясь жесту македонского предводителя, пришельцы перекинули через борт и положили на песок сверток из звериных шкур, перетянутых ремешками.

– Посмотри ты, Иглис, – попросила Арпата, едва шевеля похолодевшими губами. – Я не могу.

Старый вождь с охранниками приблизился к свертку и достал нож, чтобы перерезать ремни. Когда это было сделано, он невольно отшатнулся от густого запаха, шибанувшего в нос, но заставил себя наклониться и присмотреться повнимательнее. После этого он повернулся к Арпате и утвердительно наклонил голову.

У нее настолько ослабели колени, что ей пришлось опереться на плечо сына. На этот раз Танасис не возражал, а только пошире расставил ноги.

– Их надо убить, мама, – процедил он. – Всех до одного. Как они убили деда.

– Нет, – сказала она. – Это послы.

– И что? – спросил Танасис.

– Против тех, кто не соблюдает законы, объединяются все племена, и таким нет места на земле, – медленно произнес Иглис, отошедший от почерневшего трупа. – Терпи, юноша. В этом наша честь и долг.

Тем временем македонянин в блестящем шлеме что-то говорил толмачу, а тот бегло переводил, иногда сбиваясь на бормотание. Арпата плохо его слышала и урывками воспринимала речь, обращенную к ней. Ее внимание было приковано к телу, тронутому разложением. Того, кто еще недавно был ее отцом, не стало. И та самая ответственность, которая так тяготила Арпату, легла на ее плечи в полной мере. До сегодняшнего дня все было будто понарошку, как в детстве. Теперь мир изменился. И в этом новом грозном мире к ней явились победители, чтобы получить причитающуюся им добычу. Через своих послов Филипп передал, что требует от наследницы Атея двадцать тысяч голов скота, двадцать тысяч лошадей и столько же детей и женщин, будь то рабы или же чистокровные скифы.

– Гони их в три шеи, мама! – прошипел Танасис.

Арпата отпустила его плечо, встала очень прямо и отчеканила:

– Не бывать этому. Ваш царь требует непомерную плату, так ему и передайте.

Она посмотрела на труп отца, над которым роилась туча мух, и спросила себя: «А не казнить ли македонян, как предлагает сын?» Но те по-прежнему оставались в лодках и могли отчалить в любой момент, загородившись щитами от стрел. И если хоть одному удастся сбежать, то ужасный позор и всеобщее презрение падут на племя.

– Это не плата за поражение, царица, – перевел толмач слова посланника Филиппа. – Это выкуп. Сыновья Атея у нас. Насколько я понимаю, ты приходишься им сестрой. Хочешь получить их обратно, Арпата?

По знаку человека в блестящем шлеме со дна лодки поднялись истерзанные Гелен и Картис, раздетые догола и даже не имеющие возможности прикрыть срам, поскольку руки их были связаны за спиной. Они ни о чем не просили, не делали умоляющих глаз. Просто стояли, смотрели на Арпату и ждали ее решения.

– Да, – сказала она. – Я заплачу Филиппу назначенную цену.

Глава IV. Мертвые и живые

Жрецы всю ночь колдовали над поруганным телом Атея, и наутро он уже выглядел пристойно и даже отчасти величественно, а зловоние почти не ощущалось из-за обилия ароматных трав, которыми не только обложили, но и набили вскрытый живот. Отстраненным и безмолвным предстал вождь перед своими детьми и племенем. Рыдали наложницы, а жены в последний путь Атея не провожали – он их всех пережил. Даже молодая жена, родившая ему Арпату, ушла из жизни много лет назад, не говоря уже о матери Гелена и Картиса. Чтобы вождю не было слишком одиноко в загробных странствиях, Арпата велела похоронить вместе с ним не трех, а трижды по три наложницы, то-то они и надрывались теперь: не только с царем прощались, но и с жизнью тоже.

– Трех было бы достаточно, – пробурчал Гелен, прознавший о таком решении. – Подумай, сестра, какую цену назначил нам Филипп? Каждая баба на счету.

– Боишься, что на тебя выкупа не хватит, дядя? – дерзко спросил Танасис.

Они вчетвером стояли на вершине холма – два брата, сестра и ее сын. Покойный царь в споре участия не принимал, спал вечным сном, набеленный, нарумяненный, с чинно сложенными на груди руками.

– Как ты смеешь, сопляк! – воскликнул Гелен и попытался схватить парня за волосы.

Арпата отбросила протянутую руку.

– Не здесь и не с тем дерешься, брат, – проговорила она и поджала губы.

– Надо было им поступить, как дед! – крикнул Танасис, подрагивая от ненависти. – Мне Иглис пояснил, что такая рана на груди означает. Дед сам из жизни ушел, чтобы не даться врагу. А вы двое? Почему в плен сдались?

– Убери его, сестра! – нервно произнес Картис. – Убери своего выкормыша с глаз долой.

– Иначе мы за себя не отвечаем, – поддержал его брат.

Арпата обогнула тело отца и пошла на них, уперев кулаки в бока:

– Кто сына моего тронет, тот руки лишится, а то и головы. Не забывайте, что теперь он наследник власти.

– Тогда пусть держит язык за зубами, – прошипел Картис. – Не то не доживет до нужного возраста.

– Угрожаешь? Мне?

Танасис, легкий и стремительный, выдернул меч из ножен. Арпата схватила его за плечи, встряхнула и произнесла ему в лицо:

– Веди себя достойно! Не смей оскорблять старших мужчин. Пользуешься тем, что они ответить не могут?

– Пусть ответят! Я их не боюсь! Я никого не боюсь!

Арпата снова встряхнула сына, на этот раз сильнее.

– Я не допущу раздоров среди своих. Нас теперь совсем мало осталось, Танасис. Мы должны объединиться и держаться вместе, вот так. – Она сжала кулак и показала. – Сейчас каждый воин на счету. Или ты не хочешь отомстить врагу?

– А мы отомстим? – быстро спросил юноша.

Глаза его зажглись огнем надежды.

– Конечно, – кивнула Арпата. – Дай только срок. Не горячись. Будь холоден и выдержан, как твой дед. Не веди себя как задиристый мальчишка. Тебе не подобает такое.

Танасис исподлобья посмотрел на братьев матери и бросил меч в ножны, после чего развернулся и пошел по склону к подножию холма, где в ожидании погребения собралось племя.

Арпата проводила его взглядом, а затем перевела его на своих подданных. Воины, уцелевшие в битве с македонянами, помаленьку возвращались, но все равно в толпе преобладали женщины, дети и старики.

– Гелен! – окликнула она. – Сразу после похорон бери три сотни всадников и поезжай на восток оброк собирать. Ты, Картис, на запад отправляйся. Иглис на север поедет.

– Три сотни маловато будет, – возразил Гелен, насупившись. – Подождем, пока все домой воротятся, тогда за скотом и рабами поедем.

– Нет! – отрезала Арпата. – Сейчас. Немедленно. Пока весть о поражении во все края не разнеслась. Думаешь, если соседи про нашу слабость прознают, то станут платить нам?

В ее словах был резон. Братья переглянулись и одновременно пожали плечами.

– Как скажешь, – пробурчали они.

Она снова подбоченилась.

– Вот именно! Как скажу, так и будет. Отец меня назначил. – Она кивнула на Атея. – И мое слово теперь не меньше его слова весит.

– Сестра, – произнес Гелен, сменив недовольный тон на увещевающий, задушевный. – Самое время поговорить об этом.

– О чем? – не поняла Арпата.

– О власти, – подсказал Картис.

– Говорите, – согласилась она, тряхнув волосами, распущенными на время траура. – Только скорее. К нам жрецы поднимаются. Незачем им наши споры слушать.

– Тебе не нужна власть, – продолжал Картис вкрадчиво. – Об управлении народом должны заботиться мужчины. – Он посмотрел на энергично кивающего брата. – Мы с Геленом справимся лучше. У нас и сил больше, и отваги.

– Отваги? – переспросила Арпата таким тоном, словно примеряла это слово к братьям.

После этого уже необязательно было напоминать им, в каком виде и в каком качестве привезли их домой.

– Сестра! – повысил голос Гелен. – Отец объяснил нам, почему отдал тебе шлем и меч. Он не мог обойтись без меня и брата. Мы были нужны ему в походе.

– Он хотел, чтобы в случае его гибели ты передала правление нам, – подхватил Картис.

– Так и сказал. Слово в слово.

– Да? – Арпата прищурила один глаз. – Тогда пусть повторит.

– Что? – спросили братья в один голос.

– То, что вы мне говорите.

– Почему ты так цепляешься за власть? – осведомился Гелен, уже не скрывая злости.

Это только подтвердило опасения Арпаты и убедило ее в том, что она поступает правильно. Власть была нужна ей исключительно для достижения одной цели. Уберечь сына. После выяснения отношений Танасис не мог чувствовать себя в безопасности. Кому, как не Арпате, было знать злопамятный и мстительный характер сводных братьев. Даже если бы они простили задиристого племянника, он все равно представлял угрозу их положению, поскольку в случае их смерти получал право на наследство. Стань Гелен или Картис царем, они выждут немного, а потом найдут способ избавиться от мальчика.

Прежде чем снова заговорить, Арпата властным жестом остановила жрецов, приблизившихся на расстояние двадцати шагов.

– Воля отца для меня закон, – отчеканила она. – Я слышала только то, что он сказал мне, а не вам. И я поступаю так, как мне было велено. Свое решение он принял в присутствии верховного жреца. Спросите его.

Гелен и Картис посмотрели друг другу в глаза и кивнули:

– Мы спросим.

– Обязательно спросим.

– Но не сегодня, – закончил мысль Картис. – После того, как тело нашего любимого отца будет предано земле и обретет покой.

– Хорошо, – согласилась Арпата. – Вы правильно делаете, что не торопитесь, братья мои. Нужно время, чтобы рубцы от пут сошли с ваших запястий. Пусть не напоминают о том, что все хотят забыть: и вы, и мы. А теперь… – Она властно повела рукой, неизвестно у кого и когда переняв этот жест. – А теперь займемся похоронами нашего отца, который был вынужден пронзить себе сердце, потому что некому было защитить его на поле брани.

Прямых упреков высказано не было, но и этой отповеди хватило, чтобы Картис и Гелен сочли за лучшее умолкнуть.

После недолгих переговоров со жрецами был зажжен загодя сложенный жертвенный костер, которому предстояло пылать, не угасая, до утренней зари. Соплеменники собрались вокруг родни Атея, а те, в свою очередь, обступили погребальные носилки. Состоялся обряд поклонения священным мечу и шлему, сброшенным с небес самими богами, дабы их избранник мог вершить божественную волю на земле. Была исполнена священная песнь верности и единства, подхваченная каждым из многих тысяч, собравшихся на вершине холма. В небо взлетели стрелы, тщательно пересчитанные жрецами, которые торжественно провозгласили, что девять стрел пронзили поднебесье и остались там. Девять наложниц поочередно подвели к Арпате, державшей в руке царский меч. После произнесения заговора верховный жрец выкрикивал, что надобно утолить жажду богов, и Арпата вонзала клинок в плоть жертвы. Никто из казненных не страдал и не молил о пощаде: сказывалось действие особого жертвенного зелья, после которого любой был готов умереть с блуждающей улыбкой на устах. Арпата не испытывала угрызений совести или жалости, когда убивала наложниц. Жизнь племени была многократно важнее жизни избранниц.

– Сладка ли вам кровь человеческая? – вопрошал верховный жрец всякий раз, когда окровавленный меч извлекался из тела, которое медленно оседало на траву.

Его имя держалось в строгой тайне, чтобы на него не смогли наложить заговор злые силы, поэтому все звали его Верховный или Отец. За свою жизнь он стал свидетелем стольких смертей, что глаза его тоже стали мертвыми, лишенными какого-либо выражения.

Уже темнело, когда мужчины принялись перерезать вены и рубить головы скоту и коням. Следовало как следует напитать холм кровью, чтобы трава на нем никогда не высыхала и покров над царской гробницей был густым и радующим взор. Животные кричали, зрители хлопали в ладоши. Освежеванные туши стаскивались вниз для будущего пиршества. Оно началось поздней ночью, когда тела Атея, его коня и наложниц погребли в холме.

Дым костров был пропитан запахом мяса: его жарили на вертелах, пекли на углях и варили в больших бронзовых котлах. Собаки и волки дрались из-за внутренностей и костей, не обращая внимания на людей, которые тоже не смотрели в их сторону. К утру все, включая Арпату, были сильно пьяны и уже начали забывать, по какому поводу пируют. Верховный незаметно увел своих жрецов, чтобы не путались с простыми смертными. Перед уходом он ненадолго задержался возле Гелена и Картиса, обратившихся к нему с какой-то просьбой.

Арпата этого не заметила. Все кружилось и качалось перед ее глазами. И это было хорошо. Горе забылось. Будущее больше не пугало неизвестностью. По крайней мере, этой ночью.

Глава V. Родная кровь

Могильный курган долго полоскали дожди, становясь все холоднее и холоднее, пока их не сменил снег. Вначале мелкий и нерешительный, он слегка притрусил черную землю, после чего осмелел и повалил хлопьями, окрашивая мир в белый цвет. Курган сделался гладким и округлым, приятным взгляду. Однажды Арпата, увязая в снежных наносах, поднялась наверх и попыталась воззвать к отцу, потому что ей нужен был кто-то, чтобы выговориться и, возможно, получить совет или хотя бы какой-нибудь ободряющий знак.

– Отец, – негромко заговорила она, глядя себе под ноги, – иногда я не знаю, как мне быть. Тяжела ответственность, которую ты на меня взвалил. Трудно вершить судьбы других людей. Во время суда я только делаю вид, будто знаю, кого объявить правым, а кого виновным. На военных советах меня выставляют дурой. После уплаты выкупа македонянам наше племя едва сводит концы с концами. Это меня угнетает. Хочется бросить все, и будь что будет. Как думаешь, отец, это возможно?

Холм молчал, но в этом молчании угадывалось холодное неодобрение. Вздохнув, Арпата побрела обратно. Продрогшая и печальная, забралась она в свою зимнюю кибитку, когда доложили, что на прием к ней просятся братья. Она долгое время не общалась с ними. Не потому, что зазналась или презирала Гелена и Картиса. Они сами избегали ее, словно не желая напоминать о себе. И вдруг решили поговорить. О чем? И не собираются ли они вести разговор с помощью кинжалов, а не языков?

Приказав страже не отходить ни на шаг, Арпата вытащила из ножен меч и сунула его под меховую подстилку, на которой сидела. Кибитка была значительно меньше летнего шатра, зато прогревалась намного лучше. Снимай колеса и живи себе в уютном доме с непродуваемыми войлочными стенами. Так и поступила Арпата. Правда, ее повозка была шестиколесная, достаточно вместительная, чтобы устраивать советы и принимать просителей. Пожалуй, места для одной молодой женщины было даже многовато, потому что по ночам ей становилось одиноко, так как сын часто отправлялся с охотниками на зимний лов, а дружба с соплеменницами и родственницами не заладилась. Все они чего-нибудь хотели от Арпаты, смотрели на нее с притворным обожанием, разговаривали с ней приторными голосами и слишком громко смеялись ее шуткам. Заметив это, она отстранила их и осталась одна… что было временами хорошо, а временами почти невыносимо. Арпата была еще очень молода, чтобы вести столь замкнутый образ жизни. И ей был нужен мужчина. Так сильно нужен, что по ночам она была готова кусать кошму и костяшки пальцев, чтобы никто не слышал ее тоскливых стонов, напоминающих те, что издают по весне кошки, преисполненные сладкой муки.

Никто не должен был знать об этой слабости царицы Арпаты. Как никто не должен был знать ее истинные мысли и желания.

Когда братья, с головы до ног усыпанные снегом, ввалились в кибитку, она успела напустить на себя совершенно непроницаемый вид и ни разу не покосилась туда, где был припрятан меч.

– Садитесь у огня, – пригласила она, указывая на жаровню.

Гелен и Картис расположились со всеми удобствами. Когда они откидывали полы своих шуб, Арпата заметила, что оба явились к ней без оружия. Впрочем, в некоторых случаях удобнее пользоваться не мечом, а ножом, припрятанным в сапоге.

– С чем явились, братья? – спросила Арпата сдержанно.

Ей совсем не хотелось возвращаться к разговору о передаче власти Картису или Гелену. Но зачем бы еще им приходить к ней? Не братские же чувства в них проснулись…

– В последнее время мы почти не виделись, сестра, – сказал Гелен.

– Это неправильно, – добавил Картис. – Помнишь, какими неразлучными мы были в прежние времена? Куда один, туда двое других. Взрослые шутили: «Их словно веревкой связали».

Арпата улыбнулась:

– Я помню. Хотя давно это было.

– Не так уж давно, – возразил Гелен, тоже улыбаясь.

– Можно вспомнить, – сказал Картис. – За этим мы и пришли.

– Вот как? – Арпата подняла бровь.

– У нас сохранились сани, на которых мы съезжали с Орлиной кручи, – напомнил Гелен. – Нашли их и подумали: почему бы не отправиться на Истр втроем, как в прежние времена?

– Хватит дуться друг на друга, – кивнул Картис. – Поехали, сестра. Будет весело.

– Прямо сейчас, – поторопил Гелен.

– Завтра, – сказала Арпата. – Сегодня у меня слишком много дел. Я ведь теперь не та беспечная девушка, которая могла предаваться забавам от зари до зари.

– Конечно, – согласились братья. – Ты у нас царица. Твое слово для нас закон. Завтра так завтра.

Едва они ушли, как она оделась потеплее и отправилась к верховному жрецу. Он со своими помощниками обитал на приличном расстоянии от селения, но тропа туда была проторена, так что Арпата приехала верхом. Возле капища кобыла заартачилась и сошла с тропинки, увязнув по брюхо в снегу. Из шатра вышел Верховный, глянул на кобылу, и она враз присмирела, прижав дрожащие уши к голове. Удивительное дело, но и Арпата тоже почувствовала робость и желание угодить колдуну. Это так ее разозлило, что вопреки собственной воле она повела себя надменно и вызывающе.

– Не задирай нос, царица, – рассмеялся он. – Я людей насквозь вижу. И опасения твои, и тревоги. Заходи, потолкуем.

В шатре, кроме них, находилась волчица. Положив голову на вытянутые передние лапы, она наблюдала за гостьей одним глазом. Стоило кому-нибудь повысить голос, как кожа на лбу зверя начинала подергиваться. Было одуряюще жарко. Пахло сушеными травами.

Арпата рассказала о своих взаимоотношениях с братьями, об их недавнем визите и испросила у жреца совета, как ей быть: принять приглашение или поостеречься?

– А ты сама как думаешь? – спросил он, усмехаясь.

– Мне кажется, что они меня в ловушку заманить хотят.

– Тебе правильно кажется, царица. Ты мешаешь им. Поперек дороги стоишь. Не уймутся, пока не уберут тебя. Или пока ты их сама не уберешь.

– Ты точно знаешь, отец?

Верховный усмехнулся шире, показывая темные провалы между зубами.

– Я всегда и все точно знаю. Для меня человеческая душа не загадка. Были у меня твои братья. Союз предлагали. Просили поддержать их на совете, когда тебя не станет.

– А ты? – спросила Арпата с замиранием сердца.

– Я пообещал, – невозмутимо ответил жрец.

Она вскочила, намереваясь покинуть шатер. Но Верховный сначала пригвоздил ее взглядом к полу, а потом и вовсе заставил сесть на место.

– Слова ничего не стоят, царица. Только дела. Я дал обещание, чтобы они подвоха не почувствовали и решились. Нельзя вечно жить в доме, где притаилась ядовитая змея. Лучше пусть высунется, а затем, как только покажет зубы, убить ее.

– Разве нельзя просто отнести ее подальше и бросить?

– Нет, – отрезал жрец. – Ты имеешь дело с двумя змеями, и обе они из той породы гадов, которые всегда возвращаются. Они не угомонятся, пока не отрубишь им головы.

– Они мои братья, – сказала Арпата.

– У вас были разные матери, – напомнил Верховный.

– Но кровь одна. Родная кровь.

– Тогда иди и умри за них. И брось сына на милость братьев.

Арпата, опустив взгляд, покачала головой.

– Знаешь, почему я на твоей стороне? – неожиданно спросил жрец. – Я увидел в тебе силу. Ты сильнее своих братьев. Племени не нужны слабые вожди. Они гибнут сами и увлекают за собой в пропасть остальных. Поэтому ты должна знать, как правильно поступить. Я не сомневаюсь в тебе, Арпата. Ступай, думай и делай. Боги ждут. И я, верховный жрец, обещаю тебе, царица, свою полную поддержку.

Она ушла, а наутро братья приехали за ней на заиндевевших, дышащих паром конях. Возбужденно смеясь, они сказали, что их воины всю ночь расширяли и утаптывали тропу к Орлиной круче, нависающей над ледяной рекой.

– Мы будем там одни? – спросила Арпата. – Не хочу, чтобы кто-то видел, как царица кувыркается в сугробах.

– Мы будем одни, – заверил ее Гелен. – Только мы трое, как в прежние времена.

– Хорошо, – согласилась она и забралась в седло.

Они тронулись в путь, болтая о всякой всячине, пересмеиваясь и перешучиваясь. Если бы их услышал посторонний, он бы решил, что эти трое были очень дружны в детстве и поэтому с удовольствием вспоминают былые времена, но на самом деле братья, будучи намного старше Арпаты, тогда были заняты своими юношескими забавами и делами, а она едва ковыляла на своих ножках и только-только училась баюкать первую куклу. Что касается катания на санях, то да, был такой случай, однако весело было лишь Гелену с Картисом, а она ужасно замерзла, вывалялась в снегу и плакала всю дорогу домой, потому что у нее болели окоченевшие пальцы рук и ног. Помнится, братья взяли ее по велению отца и совсем не радовались этому обстоятельству. Арпата никогда не была им нужна. В особенности теперь, когда стала препятствием для их честолюбивых устремлений.

По мере того как три всадника приближались к одиноким саням, заблаговременно оставленным на круче, их беседа становилась все более вялой и вымученной.

– Зачем там прорубь? – спросила Арпата, глядя на заснеженную гладь внизу. – Мы собираемся ловить рыбу?

– Садись в сани, – нервно произнес Гелен. – Сейчас прокатим тебя.

Он не ответил на вопрос. Картис тоже. Первым усевшись в сани, он выжидательно смотрел на сестру. Его глаза были такими же черными и холодными, как вода в проруби. Внизу было много человеческих следов, чтобы их не заметить, хотя Арпата делала вид, что не замечает.

– Скажите мне, братья, – заговорила она, не спеша присоединяться к Картису. – В наших жилах течет одна кровь?

– Что ты сказала? – рассеянно переспросил Гелен, постоянно озирающийся и думающий о чем-то своем.

– Одна, одна, – нетерпеливо произнес Картис. – Садись скорее, Арпата. Время ехать.

– Пусть сперва Гелен сядет, – предложила она. – Я сзади пристроюсь.

Старший брат, не споря, занял свое место на передке саней. Арпата подошла к ним со спины, поднатужилась и столкнула обоих вниз. Стремительно уменьшаясь на спуске, они обернулись, что-то крича. Она стояла неподвижно и молчала, провожая их взглядом. Когда сани уменьшились до размеров подковы и заскользили по льду, со всех сторон к ним побежали царские охранники, которые до сих пор укрывались под снегом. Поскольку братья оставили мечи на луках седел, сопротивление их было недолгим. Обоих схватили и, заломив им руки за спину, поволокли к проруби. Один охранник уже разбивал ледяную корку, которой успела подернуться стылая речная вода.