Текст книги "Степная царица"

Глава XII. Великое воинство великого полководца

Не все ранние походы Александра Македонского описаны и даже упомянуты в истории, не все труды летописцев дожили до наших дней. Но зато мы имеем достаточно ясное представление о той армии, которая находилась в распоряжении молодого царя. Она была великой задолго до того, как стал великим он сам.

О, это было поистине непобедимое воинство, не знавшее аналогов и не имевшее себе равных в свое время. Оно было приспособлено для войны на любой местности – в горах и долинах, в густых чащах и пустынях, под проливным дождем и в зной, при дневном свете и ночном мраке. Обладая такой армией, доставшейся ему в наследство от отца, Александр всегда и везде добивался успеха, а эпизодические неудачи не оказывали особого влияния на ход военной кампании в целом.

Первое его прозвище было Неистовый. Этот Неистовый Македонец никогда не дожидался, пока его атакуют, а сам гонялся за врагом, искал встречи с ним, наседал, преграждал путь, навязывал сражение. Когда же вражеское войско принимало бой, Александр неизменно разбивал его наголову, а потом рассеивал и преследовал, уничтожая до конца.

Не было у него правил, которым бы он следовал постоянно. И это являлось еще одним преимуществом Александра перед любым неприятелем. Он был не только неистовым, но и непредсказуемым. Очень часто он с небольшим отрядом отборных воинов действовал в отрыве от своих основных сил, совершая неожиданные обходные маневры, появляясь во вражеском тылу и проводя карательные операции. Сейчас бы его назвали авантюристом. Что ж, возможно, он им и являлся, но из всех своих военных авантюр Александр обязательно выходил с триумфом. Нет ни малейших сомнений в том, что он был военным гением. С другой стороны, имей Александр Македонский другую армию, вряд ли он добился бы таких впечатляющих успехов.

Ему было от чего оттолкнуться. Благодаря заветам отца, он научился выстраивать прочный тыл для своей армии. Процветающая и развивающаяся Македония, которую цепко держал в руках наместник Антипатр, была способна снабдить войска Александра всем необходимым для экспансии. Это был безупречный, безотказный механизм, выгодно отличающийся от хаотично набиравшихся и так же хаотично действовавших армий современников молодого честолюбивого царя. Если сам он был гениальным тактиком, то Филипп II, вне всякого сомнения, являлся гениальным стратегом, способным заглядывать далеко вперед и предвосхищать события. Ни до них, ни после них на античных полях сражений не появлялось более грозной боевой силы. Македонская армия была явлением уникальным, и не только благодаря изобретенной Филиппом фаланге. Нет, ее главная сила крылась в потрясающей сбалансированности, в гармоничном сочетании всех родов войск, от лучников до разнообразных метательных и осадных машин, от легкой кавалерии до тяжелой, от летучих отрядов пехотинцев до монолитных фаланг и каре.

Самой вымуштрованной частью армии Александра Македонского были его телохранители – пешие и конные сотни, состоявшие из лучших воинов, взятых из отличившихся подразделений. И если всадники были представителями знати, то пехота для так называемых «царских эскадронов» набиралась среди гипаспистов, то есть щитоносцев. Вооруженные большими круглыми щитами и укороченными копьями, они являлись мастерами ближнего боя и прикрывали фланги и тылы, а также бросались в зазоры между подразделениями, препятствуя их окружению. Александр очень ценил своих охранников, осыпал их бесчисленными почестями и наделял сказочными привилегиями. Именно они находились вокруг него в бою, так что от этих бойцов зависела его жизнь.

Что касается фаланг, то они, организуя боевые порядки для атаки и обороны, были основой македонской армии. Ее воины, именуемые фалангитами, были вооружены сравнительно небольшими прямоугольными щитами и очень длинными копьями, от трехметровых – для передних шеренг, до пятиметровых – для тех, кто находился сзади. Помимо этого, каждый имел при себе короткий прямой меч либо тяжелую кривую саблю для рубящих ударов. Их шлемы, панцири и поножи отличались особой прочностью, да и сами эти воины были словно отлиты из металла.

Тяжелая пехота Александра поддерживалась мобильными войсками, набиравшимися как из македонских простолюдинов, так и из подвластных племен. Несмотря на то что эти отряды плохо умели действовать согласованно, они тоже играли свою роль. Александр использовал их в качестве «заградительного мяса», направляя туда, где требовалось задержать противника, вынуждая его идти по трупам. Исключение делалось для фракийцев, способных обратить врагов в бегство одной своей безумной отвагой. Их Александр щадил и не жертвовал ими понапрасну. Выделял он среди чужеземцев также критских лучников, демонстрировавших меткость, недоступную остальным эллинам и союзникам.

Почти во всех сражениях Александр использовал принцип молота и наковальни, нанося комбинированные удары кавалерии и пехоты. Конница под его командованием творила чудеса. Самым эффективным подразделением считались отряды гетайров, или «товарищей», как переводится это слово. Название себя полностью оправдывало. Гетайры отличались особой сплоченностью. Это были тяжело вооруженные всадники, которые, как следует разогнавшись на равнинной местности, проламывали любой вражеский строй. Общая численность этих древних латников никогда не превышала 1800 воинов и делилась на илы по двести человек в каждой, за исключением той «царской илы», что насчитывала вдвое больше всадников и подчинялась лично Александру. В бой они шли несколькими клиньями или одним большим клином, в зависимости от обстановки.

Фессалийская конница, сражавшаяся в рядах македонян, предпочитала атаковать прямоугольниками и ромбами, выставив перед собой всесокрушающие пики. Порядок они менять упорно не желали, и Александр не настаивал. Уже в первых походах он понял то, что так и не сумел втолковать ему Аристотель во время мирных прогулок по тенистым рощам. Нельзя все время требовать от других только слепого подчинения. Похвала нужна солдатам не меньше, чем твердая рука. И порой нужно приказать так, чтобы это прозвучало как братская просьба. Тогда посланные на убой воины будут славить своего полководца и умирать за него с улыбкой на устах.

Научившись скрывать свою железную волю за мягкой улыбкой, Александр сделался не просто царем, а царем любимым, царем обожаемым. Хотя и защищенный со всех сторон непоколебимыми эскадронами, он шел в бой вместе со всеми, и это вызывало всеобщее уважение. Его боготворили, то есть боялись и любили одновременно. И он делал все, чтобы поддерживать свой статус. Вожди фракийцев и пеонийцев, одрисов и спартанцев, все они могли сколько угодно грызться друг с другом, но тотчас умолкали и становились присмиревшими, как только видели перед собой полководцев.

Александр знал это и во время переходов обязательно находил время для того, чтобы наведаться в одно из подразделений и побеседовать с военачальниками, изображая внимание к их мнению, что на самом деле не стоило выеденного яйца.

В один из вечеров, когда армия уперлась в очередную речную излучину, которых за Истром было немало, Александр пришел к командиру инженерного подразделения Эгибу. Это был немолодой мужчина с маленькой облезшей головой и необычайно густой бородой, завитой на персидский манер. Царь никогда не допытывался, откуда Эгиб родом, потому что интересовали его только умения и рвение этого человека. Благодаря способностям и усилиям его людей македоняне форсировали реки и преодолевали горные перевалы, делали подкопы под осажденные города и крушили крепостные стены. Множество разнообразных машин, как разобранных, так и поставленных на колеса, находилось в ведении Эгиба. При виде царя его глаза, похожие на темные оливки, сделались масляными.

– Как ты справляешься с переходом? – спросил Александр после короткого приветствия. – Насколько устали твои люди? Нужна ли вам помощь?

– Помощь не нужна, слава богам, – был ответ. – Ты знаешь, царь, что на меня всегда можно положиться. Вот только…

Недосказанные слова повисли в воздухе. В прежние времена Александр нахмурился бы, теперь же, умудренный опытом, состроил участливую мину.

– Что – только?

– Ты приказал везти с собой все эти метательные камни и снаряды, царь, – заговорил ободренный Эгиб. – Повозки увязают и ломаются под их тяжестью, лошадей приходится постоянно менять. Позволь избавиться от лишнего груза. На месте сражения мы наберем новых камней. Строим же мы новые машины по моим чертежам, когда есть такая нужда.

– Деревья растут повсюду, – возразил на это Александр, – тогда как подходящих камней может не оказаться под рукой в нужный момент. Нет, Эгиб. Я не отменю своего приказа.

– Но, царь…

Речь шла о случае, когда мягкость была непозволительна. Начальник военных машин зашел слишком далеко и был готов зайти еще дальше, если не укротить его своевременно. В такие моменты Александр всегда вспоминал, как объезжал Буцефала, который теперь был под ним как шелковый.

– Я так понимаю, что ты жалеешь лошадей, Эгиб, – заговорил Александр тихим, подрагивающим от гнева голосом. – Тогда почему бы тебе не облегчить их участь? Может быть, стоит самому взвалить на себя камень потяжелее и нести его на своей спине? Как тебе такое предложение? – Александр повернулся к метателям и землекопам, собравшимся вокруг них: – Эй, среди вас есть желающие нести камни? Нет? Тогда скажите это своему командиру. Похоже, у него есть собственное мнение на сей счет.

Речь сопровождалась свистом и хохотом. Эгиб съежился от страха и унижения. И настало время ободрить его, чтобы он почувствовал отеческую заботу.

– Закройте рты, глупцы! – воскликнул Александр громовым голосом. – Ваш командир лучший из лучших, и я не позволю никому насмехаться над ним. Он и сам прекрасно понимает, что без метательных снарядов далеко не уйдешь. Кстати… – Царь приложил ладонь к бровям, разглядывая противоположный берег. – Кажется, сейчас вы немного разгрузите свой арсенал. Видите? Передовой отряд скифов вышел нам навстречу.

Глава XIII. Проба сил

Река в этом месте образовывала излучину. Течение намыло песчаные косы на том берегу, где остановилось войско македонян. За рекой тянулась круча высотой примерно в десять человеческих ростов. Александр посмотрел влево, затем вправо и снова перевел взгляд на горстку всадников, гарцующих на другом берегу. По виду это были, несомненно, скифы. Перед тем как отправиться в поход, Александр тщательнейшим образом выслушал рассказы очевидцев об этом племени и посвятил немало времени изучению рисунков скифских воинов, на которых было изображено их вооружение.

Судя по отсутствию длинных мечей и копий, а также по довольно легким латам, можно было сделать вывод, что костяк скифского воинства состоит из легких всадников. Так оно и было. За спинами почти всех собравшихся на противоположном берегу торчали луки. Один из них даже попробовал пустить стрелу в сторону пришельцев. Напрасная затея. Не долетев и до середины реки, стрела плюхнулась в воду.

Александр, не шелохнувшись, продолжал изучать противников. Все больше и больше скифов появлялось вдоль высокой береговой линии. Их было не так уж много – три или четыре сотни, но они могли нанести македонянам серьезный урон во время переправы, осыпая стрелами тех, кто оказался в пределах досягаемости. Конечно, можно было соорудить лодки с высокими бортами и кровлей. Высадить на чужом берегу достаточные силы пехоты, отогнать скифов подальше, а уж потом начать переправу. Но Александр не хотел терять время. И он уже принял решение, когда показал Эгибу на всадников.

– Начинай забрасывать их легкими камнями, – сказал он. – Прикажи выкатить баллисты и катапульты.

Инженер с сомнением покачал головой:

– О царь, еще никто не использовал метательные машины на открытой местности, да еще против всадников.

Александр улыбнулся и кивнул:

– Конечно, никто. Я все делаю первым, а уж потом остальные следуют моему примеру. Так и должно быть, друг мой. Сыну богов во всем следует быть первым. И тебе, Эгиб, выпала великая честь. Сейчас ты осуществишь то, что никому еще не приходило в голову. Выкатывай баллисты! А пока одни солдаты будут обстреливать тот берег, остальные пусть собирают и готовят стрелометы, созданные по чертежам Полиида. Надеюсь, ты их изготовил?

Эгиб закивал так энергично, словно намеревался стряхнуть собственную голову с плеч.

– Разумеется, мой повелитель. Все в полной готовности. Я даже обучил людей пользоваться стрелометами.

– Это правильно, – одобрил Александр. – Иного я от тебя и не ожидал. Начинай действовать, Эгиб. Время разговоров кончилось.

Выехав к самой воде, царь стал ждать, усмиряя Буцефала, который бил копытами и шумно фыркал, выражая тем самым свое нетерпение, передавшееся ему от хозяина. Кто-то из свиты предложил отъехать в сторону.

– Снаряды будут лететь прямо над нами, – предупредил он. – Мало ли что может случиться. А вдруг какой-нибудь метатель окажется недостаточно искусным в своем деле.

– Тогда горе ему, – обронил Александр.

– Но камни могут свалиться нам на головы, царь.

– В таком случае горе нам. Но это будет справедливо. Куда годятся полководцы, не способные добиться точного и правильного исполнения своих приказов?

Возразить на это было нечего и, главное, некому. В окружении Александра давно усвоили, что споры с ним заканчиваются плохо. Приближенные постарались не пригибаться и не втягивать головы в плечи, когда над ними загудели первые камни, пущенные через реку.

Всего их было четыре, и все они были окрашены в красный цвет, чтобы следить за их полетом и определять место падения.

Начало было удачным. Один камень сшиб на землю всадника вместе с конем, другой врезался в скопление скифов, породив тем самым смятение в их рядах. Не готовые к такому обороту, они рассыпались по круче, встревоженно перекликаясь. Покалеченные лошади и люди бились в агонии, оглашая округу криками. Македонские войска приветствовали успех камнеметателей гулом одобрения, перемежаемым свистом и улюлюканьем.

– Стрелометы! – приказал Александр, даже не оглянувшись.

Его грудь вздымалась, на гладком лице блуждала счастливая улыбка. Сражения всегда приводили его в состояние, близкое к экстазу.

Механики уже толпились вокруг деревянных каркасов, заправляя туда толстые, окованные железом стрелы и яростно крутя рычаги, натягивающие толстые тетивы, сплетенные из сухожилий. По команде Эгиба они сделали залп. Стрелы не задели никого из скифов, но пронеслись так близко и так стремительно, что дальний берег опустел. Всадники благоразумно отступили, не желая принимать смерть, которой они не могли противопоставить ничего. Пытаться отстреливаться из луков было бесполезно, а щиты не служили защитой от камней и острых кольев, летящих со стороны македонян.

– Урон, нанесенный метательными машинами, весьма незначительный, – определил командир легкой пехоты.

– Ты ошибаешься, друг мой, – возразил Александр с усмешкой. – Урон нанесен весьма значительный. Пусть убитых скифов только горстка. Зато мы поселили в их душах неуверенность и страх.

Подозвав Эгиба, он приказал держать машины наготове, чтобы продолжить обстрел, как только скифы вернутся на берег. Кроме того, Александр распорядился спустить на воду два плота с лучниками, которые должны были держаться на середине реки и разить врагов своими стрелами. Как только это было сделано, последовала команда переправляться через реку.

Первыми двинулись пехотинцы. Свое снаряжение они закрепили на кожаных бурдюках, наполненных воздухом.

Скифы, спешившись, засели на круче с луками. В какой-то момент казалось, что им удастся задержать и остановить македонян своими стрелами, но тут в события вмешался Эгиб. Ободренный успешным обстрелом, он решился применить не только легкие, но также две тяжелые катапульты, не испросив на это царского позволения. С одной стороны, это был весьма рискованный шаг. С другой, Александр любил и ценил тех соратников, которые не боялись проявлять инициативу, – конечно, лишь в тех случаях, когда подобная самодеятельность увенчивалась успехом.

Эгибу повезло, вернее, он сумел правильно применить свое искусство и подручные средства, находящиеся в его распоряжении. Лично выставив угол наклона метательных механизмов, он пустил два увесистых камня в обрыв прямо под лучниками, вызвав тем самым обвал и поспешное отступление остальных. Скифы никогда в жизни не подвергались обстрелу камнями и бревнами, летающими по воздуху. Это сражение не походило ни на одно из тех, в которых они участвовали прежде. Судьба нескольких соплеменников, сползших с кручи вместе с потоками песка и расстрелянных македонскими лучниками, отбила у них охоту препятствовать переправе. Они решили затаиться поблизости, дождаться, когда враги начнут перетаскивать через реку свои удивительные орудия, а потом ударить по тем, кто успеет высадиться на их берег.

Это была ошибка, которую Александр никому не прощал. Несмотря на незначительность сил противника, он не пошел напролом, не считаясь с потерями. И, как обычно, был щедр на неприятные сюрпризы для тех, кто отваживался на противостояние. Пока пехота форсировала реку под торжествующее гудение труб, два отряда кавалерии скрытно разъехались в разные стороны и начали переправляться, выбрав для этого места, где противоположный берег был не столь отвесен и высок.

Появление македонской конницы стало полной неожиданностью для скифов, которые настолько привыкли к своей манере атаковать неожиданно, что совершенно не ожидали этого от своих врагов. Мокрые всадники на мокрых лошадях взяли их в тиски и начали окружение, пользуясь растерянностью скифов и неспособностью их вождя организовать достойное сопротивление. По существу, это был не бой, а самое настоящее избиение. Скифов гоняли по округе, разя мечами и стрелами, пока они не бросились наутек.

Александр Македонский, наслышанный о том, что кочевники имеют обыкновение отступать, чтобы заманить врагов в засаду, загодя приказал командирам конницы не поддаваться соблазну и не пускаться в преследование. Так они и поступили, удовлетворившись одержанной победой.

Когда Александр выехал на место сражения, там уже добивали раненых и ловили разбежавшихся коней. Упоенные победой, македоняне разразились приветственными криками при виде своего царя. Хор их голосов был несмолкаем. И для Александра Великого это была еще одна причина для того, чтобы вести войны и выигрывать их.

Глава XIV. Собраться с духом

Отступление скифов, которое поначалу было беспорядочным и паническим, постепенно начало приобретать характер некоторой организованности. Они, не сговариваясь, начали придерживать поводья, оглядываться и сближаться, чтобы не скакать сломя голову поодиночке, а держаться вместе. Когда же все воины наконец остановились и собрались воедино, выяснилось, что их осталось всего полторы сотни. Углы ртов поползли вниз, брови насупились, глаза забегали по сторонам.

Никто не признавался в этом, но душу скифов разъедало чувство стыда. Они повели себя не как воины, а как дети, разбежавшиеся при возникновении угрозы. Так ли уж страшны были эти камни и гигантские стрелы, которыми их обстреливали? Нет, конечно нет. Тогда, может быть, скифов напугал вид многократно превосходящих сил противника? И это тоже было не так. В чем же была причина того, что дозорный отряд, посланный специально, чтобы задержать продвижение македонян, позорно побежал, бросив занятые позиции?

Вождь Медалан знал ответ, и он ему определенно не нравился.

Лично он заранее был готов к отступлению. Молва о непобедимости войска Александра сломила его волю к сопротивлению. Вместо того чтобы подбадривать и воодушевлять своих людей на подвиги, он позволил им обратиться в бегство. Как это вышло? И снова на ум приходил ответ, который никак не мог порадовать Медалана. Он не остановил отряд, потому что и сам стремился удрать от македонян. Вот и вся правда. Гнетущая, уничтожающая. Правда, с которой невозможно смириться.

Медалан обвел взглядом собравшихся.

– Что? – спросил он. – Довольны собой?

– Нет… Нет… – качали понурыми головами воины.

И лишь один из них поднял глаза на вождя и задал ему встречный вопрос:

– А ты доволен собой, Медалан? У тебя хороший конь. Как я ни подстегивал своего Ветра, а все никак не мог угнаться за тобой.

В толпе всадников прозвучал сдержанный смех. Медалан наполовину вытащил меч из ножен и в сердцах втолкнул его обратно. Не было у него права покарать насмешника. Он действительно бежал в рядах первых. Как после такого отстаивать задетую честь?

– Я недоволен собой, – глухо произнес Медалан. – Совсем. И вами тоже. Стыд грызет меня изнутри. Я не знаю, что говорить царице и как смотреть ей в глаза, когда мы вернемся.

Многие согласно закивали, но никто в толпе не нарушил молчания. Все было ясно без слов. Арпата послала их, чтобы они не позволили македонянам явиться слишком рано. Сейчас ее гонцы скакали по степям, собирая племена и роды на великую битву. Если они не успеют, то Александр беспрепятственно пройдет по земле, выжигая поля и разрушая стойбища.

– Давайте вернемся и погибнем в бою, – предложил молодой воин с вытекшим глазом.

Одна половина лица у него была красная, а другая белая, но смешным или забавным он не выглядел. Не в этот проклятый богами день.

– Невелика мудрость – умереть, – отрезал Медалан. – Какая польза нашему народу будет от того, что мы сложим головы и позволим воронам клевать наши глазницы? Нет, братья. Мы должны задержать чужаков и нанести им урон. Если уж нам суждено погибнуть, то надо продать свои жизни подороже.

– Даже если каждый из нас заберет с собой в подземное царство десятерых врагов, – сказал кто-то в толпе, – то македонян все равно останется тьма-тьмущая. Видели, сколько их? Больше, чем звезд на небе. Такую силищу не одолеть.

Медалан собрался возразить, но за него это сделал однорукий Бермедай, научившийся биться мечом левой рукой так, что легко справлялся с тремя, а то и с пятью противниками.

– Сколько я живу на этой земле, – молвил он, – столько помню, как враги наползают, будто грозовые тучи. И где все они теперь? Вот где! – Бермедай плюнул под ноги своему коню. – Они стали землею, по которой мы скачем, которую распахивают наши земледельцы. Травою стали они, чтобы лошадям нашим было чем набивать животы. Превратились в глину для наших горшков. Дело говорит вождь. Поквитаться нужно. Пока что проигран только бой, а не война с македонянами. Нужно вернуться и ударить, пока они не ожидают.

– Да! Да! – закричали скифы, разворачивая коней мордами в ту сторону, откуда бесславно бежали. – Нужно отомстить! Покажем чужакам, кто здесь хозяин! Вперед! Сейчас македоняне пожалеют, что явились к нам незваными!

– Не горячитесь! – призвал соплеменников к спокойствию Медалан. – Дождемся ночи. Враги, несомненно, остановились отдохнуть после боя. Пусть отдыхают. Пусть набивают животы пищей и напитками, тем веселее будет выпускать им кишки.

Что-что, а прятаться и подкрадываться незаметно скифы умели. Около двух десятков самых отважных и опытных воинов обвешались ветками и пучками травы, чтобы слиться с местностью. Несмотря на то что ночь выдалась ясная, часовые не замечали их до самого последнего момента, когда темные поросшие кочки внезапно стали вздыматься с земли и превращаться в человеческие фигуры, вооруженные короткими мечами и ножами. Македонян они резали и кололи умело, очень быстро и совершенно бесшумно. Побулькает умирающий кровью, вытекающей из глотки, поскребет землю скрюченными пальцами – вот и все. Такими звуками окружающих не разбудишь, тревогу с перерезанным горлом не поднимешь. Не будили, не поднимали. Умирали часовые один за другим, не успев предупредить товарищей.

Освободив проход, лазутчики подали знак остальным, чтобы те следовали за ними. Медалан повел воинов не вглубь лагеря, а на окраину, где на фоне ночного неба вырисовывались очертания метательных машин. С собой они несли охапки промасленных тряпок и жгуты, свитые из сухих стеблей. И снова передовой отряд занялся своей важной кровавой работой, после чего к ним присоединились остальные. Медалан совершенно справедливо рассудил, что если просто сжечь машины, то македоняне довольно скоро отстроят новые. А вот если уничтожить людей, умеющих обращаться с этими хитрыми штуковинами, то, возможно, заменить их будет некем. Поэтому убивали не только часовых, но всех и каждого, кто спал поблизости.

И тут уж обойтись без шума не получилось. Один заорал спросонья, другой вырвался и побежал, поднимая лагерь.

– Уходим! – заволновались скифы. – Уходим, пока не окружили!

– Уходите, – сказал им Медалан. – Со мной останутся только те, кто хочет. Остальные свободны.

С этими словами он принялся высекать искры из огнива, поджигая тряпки у деревянных лап баллисты. Руки его не дрожали. Лицо было бесстрастным, как будто он просто разводил костер, чтобы приготовить ужин и завалиться спать. А вокруг уже бушевали страсти. Македоняне, поднятые командирами, носились по лагерю, пытаясь определить в темноте, где свои, где враги и что вообще происходит.

Рядом с Медаланом осталось всего лишь три десятка храбрецов, которые, как и он, подожгли вражеские машины. Еще можно было улизнуть в темноту, еще можно было пробиться с боем, пользуясь замешательством противника. Однако скифы понимали, что в этом случае огонь очень скоро будет погашен, а довершить начатое им представлялось очень важным. Не только для того, чтобы лишить македонян возможности убивать их соотечественников на расстоянии. Нет. Это было делом принципа. Скифы видели, как радовались и торжествовали люди Александра, когда метали через реку свои камни и бревноподобные стрелы. Их следовало лишить повода для гордости, уничтожить чувство превосходства. Только так могли помочь скифы своему небольшому племени в противостоянии с военной махиной, наползающей с юга. Показать македонянам, что они здесь не хозяева и никогда хозяевами не будут. Сбить их спесь, внушить страх, дать понять, что, несмотря на численный перевес, они вовсе не являются непобедимыми.

Именно об этом думал Медалан, когда он и его воины образовали кольцо и принялись яростно отбиваться от наседающих врагов. Скорее всего, имей они время хорошенько обдумать последствия своего решения, этот короткий неравный бой в полыхающих отблесках горящих машин не состоялся бы. Только не было у скифов времени. И думать было некогда. Они просто сражались, кто как умел, и погибали, как было суждено погибнуть.

Дольше всех продержался Медалан с тремя верными воинами. Прижавшись спинами друг к другу, они наносили удары и отбивали их, покуда хватало сил, покуда бились сердца и оставалась еще кровь в разрубленных венах. Пали все четверо одновременно, буквально смятые окружившим их войском. А македоняне еще долго секли и кололи их бездыханные тела, словно отыгрываясь за пережитый страх и унижение. Но это было уже лишнее. Невозможно убить убитых. Невозможно победить тех, кто ушел из жизни с осознанием своей победы.