Текст книги "Пес, который порвал поводок"

– Вы разве не знали? У Рауди нет документов. Он отказной пес.

Я не поверила. Отказной? Возможно. Но без документов? Я знала, конечно, что Рауди уже не был щенком, когда его взял д-р Стэнтон. Это случилось больше года назад, и Рауди выглядел тогда месяцев на десять. Я слышала также, как д-р Стэнтон говорил; что Рауди приемыш, и всегда полагала, что его надо вернуть заводчику. В отличие от зоомагазина, добросовестный заводчик возьмет обратно пса, у которого проблемы со здоровьем, темпераментом, нравом – с чем угодно. Заводчикам приходится брать и выросших собак. Супружеская пара покупает собаку. Они из-за нее спорят и вздорят и решают ее усыпить, если заводчик ее не заберет. Рауди отдали явно не из-за проблем со здоровьем, так что, согласно моей догадке, он просто был слишком буен для своего первого владельца и отношения у них не заладились. Я не особенно верила, что он отказной. Во-первых, над многими отказными псами хозяева попросту издевались, а он не выглядел псом, над которым издевались. Во-вторых, отказываются обычно от собак, купленных в магазине, а он казался мне – и Баку, конечно, – дорогой призовой выставочной собакой, фактически псом из такого питомника, в котором и мог его купить человек вроде д-ра Стэнтона. Наконец, хоть я и знала, что д-р Стэнтон прекратил выступления, мне и в голову не приходило, что он мог взять собаку без документов, собаку, которую никогда не смог бы показать как породистую или использовать как производителя.

Но все-таки Роджер кое-что мне сказал – имя адвоката д-ра Стэнтона, и в воскресенье я до него добралась: позвонила ему домой, что едва ли ему понравилось.

– Я ищу бумаги для его пса, – сказала я.

– Да берите любые, – ответил он. – Собакам ведь все равно. Или, еще лучше, выводите его прямо на улицу. Все время приводите на одно и то же место. Идея до него дойдет.

– Нет, нет. Его регистрационные бумаги из АКС. Формы из АКС. И наверное, родословную.

– Они ценные?

– Не особенно. Но для доктора Стэнтона они, по-моему, ценность имели. Я думала, он мог оставить их у вас. Или в банковском сейфе.

– Извините. В таком случае я бы знал.

Я сварила себе кофе и достала племенную книгу и бумажку, на которую списала татуировку – ВФ 818769. Кофе предназначался, чтобы не заснуть, – если не слишком разбираешься в родословных, за сюжетами племенной книги не уследить, – но я сразу увидела, что кофе мне не понадобится. Последняя линия шла от Фрости Найт, владелец Адака, – к Антар-Тики, владелец Янг, декабрь 1986 года. Как раз в это время Рауди, должно быть, и родился, так что тогда было еще рано вносить его имя в племенную книгу.

Для заводчика волчьих собак мой отец во всем, что касается Американского клуба собаководства, – реакционер, каких свет не видывал. Он хочет, чтобы гибрид волка и собаки признали как породу. (Вообще-то, АКС сейчас признает их тем, чем они в действительности являются, – интересными дикими животными.) Бак понимает, что в ближайшее время их не признают, но говорит, что планирует это на будущее. Планирование, кажется, состоит в том, что он старается втереться в доверие к верхушке Американского клуба собаководства. Или, может быть, как и волки, он – стайное животное, и АКС так долго был его стаей, что он просто не может изменить своей ему верности. Как бы то ни было, он до сих пор знает уйму народу в АКС, и если хочет, чтобы там ему в чем-то посодействовали, то знает, к кому обращаться за помощью. Думаю, многие из этих людей помнят Марису. Я позвонила Баку насчет регистрационного номера, и, поскольку до завтрашнего утра АКС был закрыт, он обещал позвонить туда на следующий день, а потом сообщить мне.

Днем я снова повела Рауди на Эпплтон-стрит, чтобы взять в библиотеке д-ра Стэнтона книгу Брерли «Это – аляскинский маламут». Раз уж я все равно пришла, то покопалась в столе. Библиотека была всегда для всех открыта, так что у меня не возникло чувства, будто я поступаю дурно. Д-р Стэнтон не стал бы хранить у себя в столе ничего личного, а я была все еще убеждена, что бумаги где-то там. Кое-что я нашла, но не бумаги. Может быть, мне и не следовало читать записи в календаре, но я прочла. У него было довольно много назначено и на ту неделю, когда он умер, и на следующую. На пятницу – день после его смерти – планировались три встречи.

– «В девять утра – Соренсон, чистка», – прочла я вслух Рауди. Зубной врач? Парень-уборщик? – «Полдень – М. Р.», а в четыре – наш адвокат, который знает, какая бумага нужна собаке.

Кевин или полиция штата скорей всего уже все проверили. Милли сказала мне, что полиция провела здесь несколько часов. Я расписалась, что взяла книгу о лайках и два последних выпуска «Ежеквартальника по маламутам», простилась с Милли и ушла.

Бак позвонил только к вечеру следующего дня.

– Рауди, – объявил он, – это Снежной Тучи Коцебу Король Грома.

Когда люди слышат имена типа этого, они говорят что-нибудь вроде: «А! Так его на самом деле зовут Снежная Туча!» Не так. На случай если щенок со временем станет международным чемпионом, заводчику хочется, чтобы доля славы досталась его питомнику, у всех собак которого одно из имен – общее. Если бы Рауди не был Снежной Тучи Коцебу Королем Грома, то был бы Снежной Тучи кто-нибудь там или кто-нибудь там Снежной Тучи. Если бы мои родители многого от меня ждали, я была бы Остролистом Зимних Стран.

– Дальше? – спросила я.

– А заводчик – Дженет Свизер.

Он сделал паузу. Я поняла – сейчас последует нечто сногсшибательное.

– А зарегистрированный владелец, – продолжал он, – некая Маргарет Л. Робишод.

– Боже! – воскликнула я. – Ты сказал кому-нибудь в АКС, зачем тебе этот номер?

Не сказал. Он подчеркнул к тому же, что все знают, кого он сейчас разводит. Всякий счел бы, что он проверяет собаку, от которой хочет получить гибрид, или проверяет родословную одного из своих гибридов. Кроме того, когда Бак звонит в АКС, его не спрашивают, зачем он звонит.

«Покойная» лайка Маргарет лизала мне руку и скулила, чтобы отвлечь меня от телефона.

Глава 8

Следующие два дня я больше ни с кем не говорила о регистрации Рауди. Написала статью о жителе Садбери, у которого в упряжке ходят ирландские сеттеры, подстриглась, выводила Рауди побегать, отрабатывала с ним «к ноге» и размышляла о Маргарет Л. Робишод.

Я помнила, сколько Маргарет кудахтала из-за того щенка. Его звали Кинг. Оригинальностью она не отличалась. По словам Маргарет, он десять недель воспитывался дома. Затем она отучила его жевать что попало. Нам была известна каждая веха его пути к послушанию: от команды «к ноге» до идеального подзыва. Конечно, в то время мы ничего этого не видели. У нас даже ходили шутки о воображаемом псе Маргарет, пока она не принесла фотографии. Из них у меня в памяти осталась одна, где Маргарет держала в руках, несомненно, щенка лайки. Я смотрела на Рауди, спавшего на боку, и старалась найти сходство между его мордой и полузабытым, размытым образом со снимка, который видела давным-давно. У щенка, как и у Рауди, не было никаких темных пятен у пасти или вокруг глаз – или так мне казалось. Или по-иному? По-иному – не знаю. Я старалась совместить Рауди, Маргарет и д-ра Стэнтона в единой картине, пусть даже и размытой, но всегда кто-то либо не влезал, либо оказывался отрезанным. Уж не хотел ли кто, чтобы д-р Стэнтон был отрезан от реальной картины?

Я перепроверила регистрационный номер на татуировке Рауди, которую теперь нетрудно было найти: я знала, где раздвинуть шерсть. Цифры сами собой местами не поменялись. Что могло быть общего у Стэнтона с псом Маргарет? Да и знал ли он, что это ее пес? В конце концов, зрение у меня было куда лучше, чем у него, но я ведь тоже не заметила татуировки, пока не искупала Рауди.

В среду я позвонила Милли:

– Это Холли Винтер. У меня дурацкий вопрос.

– Спрашивайте, – сказала она. Голос у нее звучал тоскливо, она любому вопросу обрадовалась бы.

– Доктор Стэнтон когда-нибудь купал Рауди?

Она засмеялась:

– Однажды попробовал, когда только-только взял Рауди. Мне потом пришлось столько убираться в ванной… а Рауди так ни разу и не вошел в воду.

– Так что же, в конце концов, делал с ним доктор Стэнтон? Водил он его куда-нибудь мыть и вычесывать?

– Нет, – ответила Милли. – Он всегда пользовался порошком – не в доме, на улице. Называл это сухой ванной. Но драил его не очень часто. Рауди ведь славный пес, чистенький.

Я об этом не подумала. Маламуты чистоплотны. От них меньше пахнет псиной, чем практически от любой другой породы.

У меня был еще вопрос:

– А не подскажете ли вы мне, где он взял Рауди?

– Его привела одна леди, – повеселев, сказала она. – У нее были два корги.

Никто, проработав у д-ра Стэнтона столько, сколько Маргарет, не перепутал бы корги с золотистым ретривером, принадлежавшим Маргарет. Когда корги стоит, в холке у него около фута. Это плотные, крепкие, выносливые работяги. А для владельца с чувством собственного достоинства – еще и образец послушания. Я знавала не меньше сорока женщин, которые могли сойти за леди с корги из рассказа Милли.

– А имя ее вы помните? – спросила я.

– Понятия не имею. Маленькая, хорошенькая.

Никто, кроме Милли, не додумался бы назвать Маргарет Робишод хорошенькой и маленькой. Злобная махина – это да, но Милли таких слов не знала. Я и до разговора с Милли понимала, что Маргарет не отдавала и не продавала Рауди д-ру Стэнтону. Гарвардцы любят поговорить о том, как надо вести себя в обществе. Это – одна из тех штук, которой учит учебно-развлекательная телепрограмма «Улица Сезам». Может быть, Большая Птица, персонаж этой программы, мог бы отдать или продать пса своему главному врагу, найдись таковой у этого добряка. Но никак уж не Маргарет Л. Робишод. Признать поражение – может быть, так себя и надо вести. Придушить кого-нибудь – отнюдь нет. Я представила себе Маргарет и д-ра Стэнтона на лужайке перед арсеналом. Она нависает над ним с поводком, накрученным на костлявые руки. Локти ее расставлены, как крылья жирного ощипанного гуся. Говорит она то, что всегда втолковывала нам: «А если так не сработает, дергайте посильней!»

Но если Рауди и впрямь был ее пес и она хотела забрать его назад, зачем же душить д-ра Стэнтона? Почему просто не забрать Рауди? А если она хотела забрать Рауди, зачем пытаться убить его и меня? Зачем позволять мне его дергать? Зачем позволять д-ру Стэнтону? Если бы Мapгapeт пошла к Стэнтону, показала бы ему документы Рауди, указала на татуировку и потребовала его назад, то у д-ра Стэнтона был бы, конечно, мотив, чтобы убить ее. Мог ли он сопротивляться кому-нибудь там, возле арсенала? Стив думал, что нет, но Кевин мог кое-что знать – и хранить про себя.

Не кормить двух самцов-лидеров вместе – вообще-то хорошее правило. Обстоятельства иногда требуют исключений из правил. После путешествия в магазин на Фреш-Понд, откуда я привезла три жирных бифштекса, бутылку «Джонни Уокер Блэк» и четыре упаковки по шесть банок пива, я пригласила Кевина и Стива обедать. Мама и сестра Стива были в городе, и все они обедали со старым д-ром Дрейпером, практика которого отошла к Стиву, но Стив обещал забежать около десяти – как только освободится. Когда Кевин узнал, что Стива не будет, он принял приглашение.

Кевин редко пьет крепкие напитки. Я все время подливала ему «Джонни Уокера» и в результате его поднакачала. Если не принимать во внимание его отношений с матерью, он привлекательный мужчина – мне нравятся рыжеватые волосы и хорошо развитые мускулы, – но я его не завлекала. Он знал, что я жду Стива.

– Маргарет Робишод, – сказала я за бифштексом. – Я хочу знать, где она была в тот вечер, когда умер доктор Стэнтон.

– Миссис Робишод, – выговорил Кевин заплетающимся языком, – выгуливала собак.

– У нее только одна.

– У нее четыре. Четыре собаки. – Голос у него был усталый. – А, извини меня. Четыре золотистых. Маргарет Л. Робишод днем была чем-то занята, и ее четыре золотистых попросились погулять. Так?

– Так! – сказала я. – По-моему, она тебе показалась очаровательной.

– Как шприц в заднице. Извини за плохой английский.

– Так что было в прошлый четверг?

– Прогулочка. А встретила ли миссис Робишод кого-нибудь, пока собачечки были на прогулочке? – Кевин неплохо подражал англизированной растяжечке в речи Маргарет – как у снобов на Брэтл-стрит. – Нет, она никогошеньки не встретила. А валиум она когда-нибудь принимала? Она придерживается принципа «нет – наркотикам».

– А собакам она когда-нибудь его давала? Ты ее спрашивал?

Он так очумел, будто я спросила, не нюхают ли ее собаки кокаин.

– Я не шучу, – сказала я. – Ветеринары иногда его прописывают. Представь себе, что у тебя кобель и сука, у которой начинается течка. – Кевин покраснел. – Ты помещаешь их в отдельные ящики, – продолжала я.

– Ящики…

– Переносные контейнеры. Коробки. Ну такие, как в аэропорту. Или на заднем сиденье в машинах.

– Клетки, – сказал он.

Он прикончил бифштекс с картошкой и зеленой фасолью. Сейчас он был под пивом «Бадвайзер» – великой американской сывороткой правды.

– Ящики. Ты суешь обеих собак в ящики или разводишь их по разным вольерам, но как быть с шумом? Кобель станет так колотиться о стенки ящика, так выть, что взвоют и все соседи. Выход? Собачий валиум.

Кевин подозрительно глянул на пиво. Стал изучать банку. Может быть, он размышлял, не продает ли Бадвайзер пиво с каким-нибудь успокоительным молодым женщинам, которых осаждают слишком горячие искатели.

– Или, – продолжала я, – она могла его давать им, если перевозила их самолетом. Иногда собакам дают перед полетом успокоительное, чтобы они не нервничали.

– Что за притча? Дорого ведь!

– Показывать собак? Возить их на выставки? Недешево, – кивнула я. – Платишь за авиабилеты для себя и собак. Плюс за гостиницу. За питание. Вот почему у большинства наших есть прицепы. Потом существует еще плата за вход, хотя по сравнению с прочим – пустяковая. Хочешь торта? Шоколадный.

Он хотел. Кевин верит, что углеводы подкрепляют организм. Он бегает трусцой вокруг Фреш-Понд. Тощие гарвардцы в спортивных костюмчиках от Нью-Боланс, бросив на него взгляд, благовоспитанно ухмыляются и первые полмили обгоняют его, а потом он их обходит и продолжает обходить одного за другим. Миссис Деннеги приписывает его успех вегетарианской диете.

– Конечно, – сказала я, – Маргарет сама водит собак. Ей не надо платить вожатому.

Вожатому платят немало. Причем платят не только то, что он запросит за показ собаки на выставке, – надо оплачивать еще его расходы на дорогу и гостиницу.

– Но, – добавила я, – четырех собак вообще держать недешево. Да и за новых она, наверное, что-то заплатила.

Я была уверена, что она их купила. Никогда не слышала, чтобы она разводила собак сама. Она всегда была человеком, который уж устроит так, чтобы взять лучших из помета, за что обычно платят дополнительно.

Эффект «Джонни Уокера» сходил на нет, или, может быть, его заглушил торт. Глаза Кевина стали осмысленнее. Я вручила ему еще банку «Бада».

– Значит, она при деньгах, – решил он, открывая банку.

– Нет. Не при деньгах. И не без них. Обеспечена. У ее семьи была уйма денег, но им не очень понравилось, что она бросила колледж ради замужества. Или, во всяком случае, я так слышала. Не знаю, оставили ли они ей что-нибудь, кроме дома. У мужа было не очень много, но, может, у него имелась страховка или что-нибудь еще. Она работает. Что-то делает в ГОЗ – Гарвардском общественном здравоохранении.

Гарвардское общественное здравоохранение – самая большая здравоохранительная организация в Бостоне. Я никогда не могла взять в толк, что именно делает там Маргарет.

– Может, у нее там был доступ к лекарствам? – Он показал на кость от бифштекса, оставшуюся у него на тарелке, а потом ткнул большим пальцем на Рауди: – Можно я ему отдам?

– Валяй.

Рауди, который ходил кругами, поглядывая с надеждой, выхватил у Кевина кость и оттащил в угол кухни. Устроившись там, зажав кость меж передними лапами и грызя ее, вскидывая глаза, чтобы убедиться, что мы не собираемся ее отнять, он еще больше обычного походил на волка. Я бы и пытаться не стала отнимать у него кость.

– В ГОЗ валиум где попало не валяется, – вернула я Кевина к теме. – И она не врач. Она и впрямь не делает ничего медицинского. Занимается, ну не знаю, каким-то обучением пациентов. Профилактикой. Общественными связями. Чем-то в этом роде.

– И как по-твоему, во что обошлась ей каждая новая собака?

– Не знаю, – честно сказала я. – И не знаю, откуда она их взяла. Я их не видела. Даже не знала, что она их заимела.

– Скажи просто, почем одна такая? На прикидку.

– Чтобы собака была перспективна для выставок? Ей ведь этого надо? Тысяча? Больше? Для настоящего приза – много больше. Зависит от обстоятельств.

– Три-четыре тысячи. Минимум.

– Скорей всего больше, – предположила я. – Плюс прививки. Корм. А где она их держит?

– Дом у нее как маленький зоопарк, – ответил он.

– Ладно, – сказала я. – Плюс стоимость вольеров. А они вовсе не дешевы.

– Только между нами, – начал Кевин. – Семь-восемь месяцев назад Стэнтон стал много тратить.

– Гарантирую, на Маргарет он ничего не потратил. Или ты думал, он стал бы ее патроном? Ее папашей? – Такая мысль была несуразна. – А что он покупал?

– Он снимал со счета наличные, – объяснил Кевин. – Регулярно. Большие суммы.

– И при этом волновался из-за цены на хлеб, – брякнула я, но потом припомнила, что только представляла себе это. – Необязательно на хлеб. Но Милли говорила, будто он расстраивался. Она считает, он беспокоился из-за денег. Но знаешь, мне что-то не верится.

– А ты поверь.

– У него с ней была назначена встреча. С Маргарет. Но он умер раньше.

– Она получила от него письмо. Показала его мне. Оно у меня. Там сказано, что он к ней придет. Потолковать. Это все. Пара строчек. Она говорит, он хотел восстановить отношения.

– Не верю, – откликнулась я, думая о татуировке.

Кевин – сотрудник правоохранительных органов. С точки зрения закона собака принадлежит зарегистрированному владельцу. С моей точки зрения, Рауди принадлежит мне. Если зарегистрированный владелец в каталажке, чей тогда пес? Я понятия не имела, но не собиралась отдавать Рауди никому, тем более убийце. Я взглянула на него, свернувшегося в углу кухни. Кость исчезла. Он только что догрыз ее. Я причмокнула.

– А чей это у меня тут мальчик? – спросила я.

Вопрос просто вырвался сам собой. Я привыкла спрашивать Винни, чья это девочка. Он поднялся, махнул хвостом, подбежал ко мне и, прижав уши, подставил башку, чтобы его погладили. Я почесала его меж ушами и пошлепала по спине. Он знал, чей он мальчик.

Когда Кевин собрался уходить, было уже без четверти десять, – я поняла, что он следил за временем. Рауди встал, встряхнулся, потопал к Кевину и хлопнулся на пол – пузичко вверх, лапы в воздухе, глаза ожидающие.

– Не стоит уходить. Стив будет рад тебя видеть, – заверила я. – Кроме того, мне хочется услышать о Гэле.

Кевин встал на колени, погрузил пальцы в гриву Рауди, мягко его встряхнул, потом потер ему пузичко.

– Тебе надо бы завести новую собаку, – сказала я.

– Еще чего. Было так ужасно, когда я потерял Траппера. Я не мог бы пройти через это сызнова, – ответил Кевин, качая головой.

– А насчет Гэла?

– Об этом типе у меня есть кое-какие новости.

– Какие?

– Успеется, – сказал он.

Стив пришел в самом начале одиннадцатого.

– «Джонни Уокер Блэк», – прокомментировал он, глянув на бутылку.

– У меня губа не дура.

– Надеюсь.

Индию он оставил дома. Согласно монахам из Нью-Скита, ваша собака должна спать у вас в спальне. Сон у вас в спальне дает псу возможность провести долгие часы отдыха подле вас, вдыхая ваш запах. Эти долгие часы отдыха работают на духовное здоровье пса. Совет монахов доказывает, что они не мошенничают, давая обет безбрачия. Кроме того, они не держат лаек. Спустя примерно полчаса после прихода Стива Рауди задрал голову к потолку спальни и выдал серию щемящих завываний. Мы выставили его на кухню и заперли дверь. Всему есть предел.

Утром я рассказала Стиву о татуировке Рауди и о Маргарет, и он отметил то, что до меня дошло даже прежде, чем я накачала Кевина. Всякому было бы понятно, если бы д-р Стэнтон убил Маргарет. Он берет к себе Рауди. Она опознает Рауди. Она знает о татуировке. Она шантажирует Стэнтона. Он хочет сохранить Рауди и прекратить выплаты шантажистке – и, так или иначе, ненавидит ее. Душит ее. Но, по словам Кевина, никакой борьбы не было.

– Отчего ты считаешь, что она его опознала? Не взял ли он Рауди после того, как она его бросила?

Стив ел яичницу и подогретые сдобные булочки. Это единственный горячий завтрак, который я умею готовить, и, по счастью, таково же представление Стива о настоящей еде. Проведи мы вместе больше времени, показатели холестерина подпрыгнули бы до потолка. Бак познакомился со Стивом в начале октября, когда приезжал в город делать что-то насчет волков для Музея науки. «Стив – правильный парень, – сказал он с одобрением. – Я имею в виду, что он любит рыбалку и охоту». Кроме рыбалки и охоты правильные парни любят на завтрак яйца.

– Маргарет уволили в начале лета, – напомнила я. – Кинг, предположительно, умер в начале сентября. Доктор Стэнтон взял Рауди, по-моему, где-то в начале октября. Или, может быть, чуточку раньше. Знаешь, вполне возможно, она вовсе его и не видела, хотя и могла бы встретить его тут поблизости. Она живет на Эйвон-Хилл. Но на выставке она бы его не увидела. Он ведь Рауди не выставлял.

– И теперь мы знаем почему.

– Теперь мы полагаем, что знаем почему. Никаких бумаг. Черт их дери! Я имею в виду – Стэнтон все равно перестал участвовать в выставках, но мне всего тридцать, и я-то не готова уйти в отставку. И слушай. Когда выступаешь с лайкой в послушании, всякий это считает, знаешь, чем-то вроде шутки. Я имею в виду – всякий говорит: «Гм, это пес своевольный и упрямый». Но Рауди не таков.

– Так достань попросту номер ПДС.

Это значит состоять в Привилегиях по Дополнительному Списку. Номер ПДС позволил бы мне выставлять Рауди по послушанию, но не по экстерьеру и, разумеется, не сделал бы его моим псом.

– Потому что Маргарет могла бы отменить ПДС, когда ей заблагорассудится. Черт возьми, я хочу его сохранить.

– А не кажется ли тебе, что Маргарет не обязательно была единственной, кто мог установить эту связь? Между Рауди и ее псом. Ты, например, установила. Не установил ли и кто-нибудь еще?

– Кто?

– Кто-нибудь, кто видел татуировку.

– Она практически невидима, – сказала я. – Пока не знаешь, что она там.

– Кто был ветеринаром Стэнтона?

– Доктор Дрейпер. Я знаю, потому что в скоросшивателе было свидетельство о прививке против бешенства, оно в библиотеке.

– Я просмотрю историю болезни. Может быть, доктор Дрейпер что-нибудь увидел и сделал запись.

– Не ляпнул ли он насчет этого что-нибудь не то?

– Зачем? Стэнтон был как раз из тех, кто татуирует собаку. Ответственный, знает о татуировках, любит пса. Ты видишь татуировку и заключаешь, что владелец знает о ее существовании. Зачем еще что-нибудь говорить?

– О'кей, просмотри историю болезни. Но не расспрашивай доктора Дрейпера. Ничего никому не говори. Считай, я никогда тебе не говорила. А еще я продолжаю думать, что бумаги у Стэнтона были. Знаешь, AKC не самая подвижная организация на свете. Когда регистрируешь собаку, требуется с месяц, чтобы получить бумаги. Я думаю, регистрация была пройдена, но этого еще нет у них в книгах.

– Принимаешь желаемое за действительное, – сказал Стив. – Я сегодня проверю историю болезни. Мне пора. Я тебе позвоню.

Я приступила к колонке о средствах против рытья. Она была у меня на очереди. Тем временем Рауди начал превращать мой дворик в уменьшенную модель Вердена. В полдень позвонил Стив.

– Я просмотрел историю болезни, – заявил он. – Там ни слова о татуировке, но зато есть кое-что, о чем тебе надо знать. По карте – он давно застрахован от всего, кроме бешенства.

– Это, верно, какая-то ошибка. – Я видела запись д-ра Стэнтона.

– Может, он поменял ветеринара. Так делают.

– Без причины ветеринаров не меняют.

– Ох, в самом деле? – Голос Стива звучал уверенно – человек с опытом.

– Стэнтон должен был сделать какую-нибудь заметку в скоросшивателе, – сказала я. – Тут что-то подозрительное. Когда Рауди обследовали?

– Дай-ка взгляну, – в сентябре. Через год после того, как мы впервые его увидели. И, ох, ты, конечно, подозреваешь, что у него собачий кашель. Немножко раньше, в марте, он прошел пробу на кашель. Она была отрицательная. Ты давала ему таблетки?

Милли мне их вручила. Они были из старомодных – маленькие, розовые, которые дают каждый день с апреля по ноябрь. Они защищали Рауди от кашля, но ни от чего более. Пес, который любит всякого и съест что угодно, – уязвим, даже большой пес, с виду похожий на волка. Стив мог защитить его от чумки, ушного клеща и воспаления легких, но мне предстояло оградить его от человеческих существ.