Текст книги "Пес, который порвал поводок"

Я не отказалась. Ее кухонька была примерно такого размера, как в жилом вагончике. Четыре сорокафунтовых пакета собачьего корма АНФ выстроились вдоль одной стены вместе с грудой металлических мисок для кормления. На этой стене висел плакат со словом «Аляска» и изображением двух воющих волков. Когда Дженет сняла куртку, я не удивилась, увидев голубую футболку с апельсиновой луной и собачьей упряжкой, тащившей нарты поперек ее тяжелой груди. Дженет зажгла глаз под помятым чайником. Накрыла стол для кофе, достав две кружки, украшенные изображениями… догадайтесь кого.

– Недавно я интервьюировала Маргарет Робишод, – сказала я.

– Мне никогда, ни за что не надо было продавать ей моего пса, – откликнулась Дженет. – Я всегда это знала и не понимаю, зачем это сделала. Ну, вообще-то, понимаю… но больно уж дурная была причина. – Она покаянно вздохнула. – Вы знаете, что она такое. Эта женщина – сила. И она всех знает. Как тут скажешь «нет»? Я говорю ей «нет», отказываюсь продать ей одну из моих собак, а она обсуждает это с каждым, именно с каждым, и в конце концов судьи начинают подозрительно посматривать на моих псов. Вот я и убедила себя, что это будет хорошо для собак, хорошо для породы. Я выслушала все, что она думает о маламутах, все ее замечания насчет их темперамента, хотя меня от этого просто тошнило. Знаете, он был прелестный щенок, из тех, что от Денни, и я сказала себе: «Уж если этот ее не переубедит, ничего не попишешь». Что тут сказать!

Значит, производителем был Денни.

– Она не говорила об этом щенке ничего дурного, – вступилась я. – Напротив, сказала, что обожала его. Если точно, она говорит, у нее не хватит сил завести другую лайку после того, как его потеряла.

– Дерьмо, вот что это такое! – Дженет налила в кружки кипятку.

– Вы уверены?

– А говорила она вам, как здорово срабатывало с ним дерганье за ошейник? «Минимальное поощрение похвалой. Заставьте его понять, что у него нет другого выбора, кроме как слушаться. Минимальное заигрывание, максимальные поправки». Верно? – Она наклонилась вперед и указала на меня пальцем.

– Да, – сказала я, отклоняясь.

– Все это дерьмо. Понимаете, откуда я знаю? У меня сейчас восемнадцать псов. – Она махнула рукой на заднее окно. – Я держу аляскинских лаек тридцать лет, и позвольте вам сказать, что если вы хоть немножко не приласкаете этих собак, то в ответ ничего и не получите, поверьте мне. Ее метод как раз и не срабатывает. Я этих собак знаю. Мой первый муж это испробовал. У него были немецкие овчарки. Я дала ему одного своего пса, и вскоре пес стал портиться. И у моих собак никогда, никогда не было никаких проблем с темпераментом. Я тогда просто не смогла бы выступать.

Как и любой другой премированный корм, АНФ предусматривает сложную сбалансированную диету, но, увидев выражение лица Дженет, когда она припоминала этот случай, я на секунду заподозрила, что она дополнила рацион АНФ, скормив собакам своего первого мужа.

– По-моему, вам понравился бы метод, который д-р Стэнтон применял со своей лайкой, – предположила я. – Его зовут Рауди. Такой миляга…

– Фрэнк был славный человек, – откликнулась Дженет. – Мы с ним часто встречались на выставках, да и не только там – повсюду.

– Он, наверное, любил Денали.

– Знаете, в последний раз я видела Фрэнка, когда выступала с Денни у ветеранов. В Бейсайде.

Ветеранами зовется нерегулярный класс послушания. Для псов восьми лет или старше. Им надо иметь степени в послушании. Они ни на что не претендуют. Это способ сохранить в них ощущение счастья, когда они уже слишком стары, чтобы прыгать, но еще достаточно активны, чтобы наслаждаться игрой.

– Вы когда-нибудь видели Рауди? – спросила я.

– Нет. Никогда не видела. Если ему хотелось маламута, не понимаю, почему он не пришел ко мне.

– Он не решался взять маламута, а потом нашел Рауди, – сказала я. – Окольным путем. Он увидел Рауди, и как раз это заставило его решиться. Рауди чудный пес, а по-моему, доктору Стэнтону щенка брать не хотелось.

– Привозите его иногда сюда, – посоветовала она. – Откуда он взялся?

– Не знаю, – ответила я. – У меня еще нет его документов.

– Вы собираетесь с ним выступать?

– Надеюсь, – сказала я.

– Конечно собираетесь, – решила Дженет.

Перед самым моим отъездом Дженет задала мне странный вопрос:

– Вы не слышали забавную историю про Маргарет Робишод?

– Забавную?

– Произошло нечто, с моей точки зрения, странное. Пару месяцев назад. У приготовишек. Одна из ее сук уснула.

– На ринге?

– На укладке.

– Я об этом не слышала, – ответила я. – Это странно.

Я уезжала с грустным чувством – жаль, что я не решилась показать Дженет Рауди. Денали старел. Она затрепетала бы от радости, увидев нового Денали, опять молодого. Я чувствовала также, что вычеркнула из списка подозреваемых одно лицо. Несомненно, Дженет признала бы в Рауди одного из своих псов, но она никогда не угрожала бы отобрать его у д-ра Стэнтона, да не отняла бы и д-ра Стэнтона у собаки. И конечно, Дженет старалась бы помешать Маргарет отобрать у него Рауди. И бесспорно, даже если бы Дженет и ухитрилась как-то прокрасться в арсенал во время состязания по кунштюкам, ей в жизни не взбрело бы на ум травить лайку – все равно какую, все равно чью.

Глава 13

Барбара Вудхауз писала где-то, что рай без любимой собаки не был бы тем раем, о котором мы мечтаем. Вы знаете, кто это – Барбара Вудхауз? Кто она была? Скажу только – сейчас она как раз в том самом раю, о котором мечтала. Ее телесериал о дрессировке собак обессмертил слово «прогулочки» и фразу «Какая чудненькая собачечка!», произнесенные ею с четким британским акцентом и не менее четким сюсюканьем. Для многих жителей Кембриджа рай, однако, особое место, куда собакам вход воспрещен. Это – бар сверхдорогого ресторана под названием «Жатва». «Жатва» – на Брэтл-стрит, за углом Гарвард-сквер, возле дома, который кембриджский люд зовет старым зданием ХЦ. Художественный Центр был магазином, который давным-давно разорился, но гарвардцы все еще говорят ХЦ, точно так же как продолжают считать театр на Гарвард-сквер – УТ, хотя он уже несколько десятилетий не Университетский театр. То, что они называют старым зданием ХЦ, на самом деле строения магазина Крэйга и Баррела, и они-то и есть настоящее новое здание ХЦ. Около двадцати лет назад Гарвардский университет снес самое первое здание ХЦ, чтобы построить библиотеку. Я об этом знаю только потому, что когда была маленькой, Мариса обычно водила меня в старый старый ХЦ покупать особые рождественские украшения и висюльки из желтого и голубого стекла, чтобы вешать их на окно в моей спальне, и всякий раз, идя в библиотеку, я вспоминаю эти рождественские походы.

Возвращаясь к теме рая: меню в «Жатве» претенциозно, еда не всегда превосходна, а бар – обветшалый и стильный, и все туда ходят, в том числе и туристы, которые надеются повидать там кого-нибудь из знаменитостей вроде ректора Гарварда или Роберта Б. Паркера. Стив и я были в баре, но не видели ни одной знаменитости. Да мы и не смотрели. После размолвки, о причине которой я предпочла бы умолчать, мы в последнее время редко виделись. Но мы помирились. Ни один из нас даже и помыслить не мог выпить в «Жатве», поэтому пойти туда было особым удовольствием. Оба мы надели костюмы, не изорванные собаками и не исполосованные кошками, и поочередно смахнули друг с друга шерсть одним из этих красных бархатных вращающихся собирателей всякого ворса. Мы выглядели – для нас – весьма элегантно..

– Ты ветеринар. Скажи-ка мне кое-что, – попросила я. – С чего бы это собаке засыпать на укладке?

– Усталость. Скука.

– На ринге?

– Собака была под хмельком?

– Не думаю, – ответила я. – Не колдовство ли это? Я видела собак, которые засыпают на занятии, примерно в конце девятичасового занятия. Но на выставке? На ринге?

– Это возможно, – сказал он. – Пари держать готов, такое бывало.

– И бывает. Одна из сук Маргарет заснула. Давай возьмем еще по бокалу и поговорим насчет валиума.

Мы заказали добавку. Порции спиртного в «Жатве» довольно щедрые.

– Валиум бесспорно нагонит на собаку сон. Вспомни, что он натворил с тобой, – сказал Стив, перебирая мои волосы.

– Он меня не убил, – отозвалась я. – Я считала, что умираю, но в больнице мне сказали, что себя, например, им убить трудно. Одна докторица рассказывала, что они постоянно наблюдают неудачные суицидные попытки с валиумом. А еще она мне сказала, что худшее – не передозировка. Худшее – последствия. Так что же в нем еще? С медицинской точки зрения.

– Валиум, известный еще и под названием диазепам, – одно из самых часто прописываемых лекарств в США, а может быть, и в мире. Это бензодиазенин. Хочешь, по буквам скажу?

– Нет, дурашка, – отказалась я.

– О'кей. Во-первых, у него долгое последействие. Ты принимаешь его перед сном, и он все еще у тебя в организме на следующий день. Дольше. Иногда много дольше. Он наркотичен. Противопоказан при беременности.

– А когда показан?

– При чувстве беспокойства. Бессоннице. Спазмах мускулов. При остром похмельном синдроме. Это противосудорожный препарат.

– А собаки? Им ты его прописываешь?

– Очень редко. Иногда при остром стрессе. Нервным животным – при путешествии на самолете. Или, допустим, хозяин психует, потому что собаки чем-то возбуждены. На день-другой я животное успокою. То же самое – если пес летит в самолете рядом с пустующей сукой.

– Заменяет успокоительное, – вставила я.

– Верно. Он может служить мерой предосторожности. Например, когда некоторые коты начинают бесноваться в машине, даже в хорошем темном контейнере. Ну если ко мне обратился владелец нервного кота, который, переезжая с ним в Чикаго, должен вести машину, то я этого кота утихомирю. Иначе где-нибудь под Буффало бедняга нарвется на несчастный случай, или придушит кота, или выбросит его в окно машины.

– Так кто же в последнее время путешествовал с нервным котом?

– Из моих пациентов никто.

– Ты недавно прописывал кому-нибудь валиум? Может, ты не должен рассказывать…

– Говорю же тебе, мне валиум не нравится. Я его редко применяю. Только когда без него не обойтись. Его большой плюс – то, что он снижает кровяное давление, так что я употребляю его для животных постарше – для какого-нибудь пса-сердечника.

– А знаешь, кто им пользуется? – мягко заговорила я. – Лично для себя?

– Ну кто?

– Винс. Он забыл у меня дома куртку, а когда я проверяла карманы, чтобы выяснить, чья она, то нашла бутылочку.

– Забудь об этом.

– Почему?

– Он принимал его от мышечных спазм, просто как временное средство. Он мне об этом говорил.

– А где он находился, когда я была на ринге?

– Наблюдал. Так же, как и Рон.

– Нет, – возразила я, – Рон был снаружи, в патруле.

– Не тогда.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Мы с ним потом еще говорили – как легко ты отделалась. Слушай, да откуда бы ему знать про этот термос?

– Он знал, что это мой. Все знали. На нем изолента, а на ней крупными буквами написано «ВИНТЕР». И поверх ведь была моя куртка. Рон, по-моему, знает, что я вечно таскаю термос. Прошлой весной, когда он и я делали дрессировочные просмотры для группы в Бруклине, я всегда брала с собой термос. Для Винни. Я беспокоилась, что ей не хватит воды с ее почками. Так что Рон его видел. Но Рон не убийца. Кроме того, я ему нравлюсь.

– Да от тебя все без ума. Кто-то просто подумал, что с капелькой валиума в организме ты будешь податливее.

– Тут у тебя просто пунктик.

– Слушай, – сказал он. – Добавляем еще по одному бренди, а потом начинаем обмозговывать все это систематически. – Он сделал знак подать еще. – Средство, мотив, благоприятный случай, – перечислил Стив, когда принесли выпивку.

– Правильно.

– Давай сначала обсудим убийство Стэнтона. Средство? Физическая сила. Есть кто-нибудь, кого мы можем исключить?

– Мы все сильные. Кроме Милли, я думаю.

– Кто это – Милли?

– Его домоправительница. Если ты хочешь поразмыслить о мотиве, у нее он, я считаю, был, только она этого не делала. Она пробыла с ним всю жизнь, и они стали друзьями. Но она около четырех футов росту и хрупкая. Она и впрямь не смогла бы это проделать.

– Давай забудем на минуточку о мотиве. У кого был удобный случай? Кто находился снаружи?

– Или, – сказала я, – кого не было внутри?

– Верно.

– Рона, может быть, – неохотно выговорила я. – Помнишь? Он был в туалете.

– Он сказал, что был в туалете.

– Снаружи мог быть и Джерри, – предположила я.

– Нет, не мог, – ответил Стив.

– Откуда ты знаешь?

– Я его видел, вот откуда.

– Ты в этом убежден?

– Да. А как насчет этого бродяжки?

– Гэл, – сказала я. – И Маргарет. Ну что такое Эйвон-Хилл? Десять минут ходьбы от арсенала? Пятнадцать минут? И поговорим-ка о мотиве.

– Стой! Сбавь обороты! Мы пока остановились на удобном случае. Нам надо еще бренди.

Мы взяли еще.

– Потом есть Роджер Сингер, – сказала я. – Он мог приехать туда раньше. Он сложен как горилла. Можно мне сказать еще и о мотиве?

– Конечно.

– Мотив. Деньги, – пояснила я.

– Он вряд ли что-нибудь получит по завещанию.

– Может, он жадничал. Может, он просто ненавидел дядюшку. Может, все эти скучные воскресные обеды довели его до мании.

– Убийства обычно происходят в семьях, – согласился Стив.

– Обычно это мужья и жены, не так ли? Стэнтон приходился ему только дя… де… двоюродным дедом, вот что. В «Глоб» редко встретишь заголовок вроде «МУЖЧИНА УБИВАЕТ ДЕ… ДЯ… ДЕДЯДЮ».

– Мотив, – сказал Стив, не слушая меня. – Ты хочешь мотив? Рон Кафлин. Этот парень практически болезненно отождествляет себя с клубом. Прислушайся к старинному «колбу выгодно». Кто выигрывает от смерти доктора Стэнтона? Очевидный ответ – кембриджский клуб дрессировки собак.

– Рон знает, что он не клуб, – возразила я. – Он, конечно, отождествляет себя с ним. Ну так и я что-то в. этом роде. Но он не псих.

– Потом этот парень, Гэл, – продолжал Стив. – Не могло ли у него быть какого-нибудь иррационального мотива?

– Кевин полагает, что он тут ни при чем. Да и кто не мог бы иметь иррациональный мотив? Я могла бы. Ты мог бы.

– Мы так и не добрались до удобного случая, – спохватился Стив. – Вспомни, мы систематичны.

– А хочешь знать, у кого было все? У М-Маргарет, – выговорила я, наверное, чуточку заплетающимся языком.

– Ты ее не любишь, а?

– Она ненавидит м-моего отца и владеет моим п-псом.

– Т-твой отец тут ни при чем, Холли.

– Конечно, – подтвердила я. – Мы ведь говорим о М-Маргарет. Мы не знаем, что ее там не было.

– Вот это систематично, – одобрил он. – А к-как насчет тебя и Рауди?

– Мы этого не делали! – сказала я. – Рауди никого не убил бы!

Стив с шумом выдохнул воздух и повращал глазами.

– Я говорю об отравлении, о п-передозировке. Средство?

– Средство было у В-Винса, – ответила я.

– Нет, – сказал Стив. – Он сидел на валиуме только пару недель, доза минимальная. Ему было столько не достать.

– О'кей. Забудь В-Винса, – согласилась я. – У кого еще был валиум?

– Этого еще мы и не знаем.

– Маргарет, – сказала я, – давала своим псам д-допинг. Я просто это знаю. И давай поговорим о шантаже.

– Ш-ш-шантаж – не то слово.

– Грабеж. Что бы там ни было. Что бы там ни было, доктор Стэнтон платил, потому что Кевин считает, он платил, и немало, так как мучился из-за денег.

– О'кей. Согласен. И согласен, что это, д-должно быть, связано с собакой, – ведь собака – то, что его волновало. За что он стал бы платить.

– Ттточчно, – сказала я, но, по-моему, вышло это у меня не так чтобы точно. – Дженет Свизер не в счет. Она бы вмиг поняла, что Рауди – один из ее псов, и, уверена, узнала бы в нем того, которого она продала М-Маргарет. Но прежде всего, я не думаю, что она когда-либо видела его с доктором Стэнтоном. А во-вторых, я действительно д-думаю, что она заплатила бы, чтобы только он остался при докторе Стэнтоне.

– А Б-Бобби… как там ее?

– Рид. Не думаю, что она уловила тут связь, хотя могу и ошибаться. Не думаю, что и Р-Ронни уловил. Бобби просто не из таких, кто мне не расскажет. И слушай, они истратили кучу денег на свой дом, но я твердо уверена, что у Бобби откуда-то есть деньги, да и Ронни массу з-заколачивает. Они звали его Кингом, ну и что? Я все равно могла бы поклясться, что Бобби верит, будто Кинг, принадлежавший Маргарет, умер. Но о Маргарет я такого сказать не могу. Я имею в виду, что, с одной стороны, почти убеждена: она считает, что Кинг умер.

– Или привыкла считать, что он умер, – добавил Стив.

– Да. Я правда это знаю. С другой стороны, она вдруг получила все эти деньги. Она со своими псами просто кампанию проводит. Неужели ей понравилось бы наблюдать корчи Стэнтона? Плюс к тому, я знаю, что ты считаешь мою мысль об Антарктике бредовой, но для кого-то это могло бы стать сильным мотивом. Допустим, ее брат был командиром того корабля. Она сама д-достаточно искаженная личность. Может, таким был и ее б-брат, на другой манер. И допусти, что Стэнтон знал или в-выяснил. Ведь она не устранилась бы от защиты памяти б-брата? Хотя память только часть дела. Бак говорит, она его обожала. Это и есть другая часть, и ее это р-раздавило бы, разве нет? Не могу представить, как бы она появлялась на виду у всех, если бы все узнали, что ее брат – тот, кто чуть не истребил породу. Да она бы скорей умерла…. или уб-била.

– О'кей, может быть, Стэнтон, именно может быть, но как насчет тебя? У нее не б-было удобного случая. Ни малейшего. Ее не было на состязании. Никто не видел ее в арсенале. А все прочие присутствовали. Она отсутствовала. И если бы она намеревалась удушить Стэнтона, так ей бы надо было сделать это пару лет назад. П-почему сейчас?

– Он что-то имел п-против нее, – сказала я. – Ее 6-брат. Д-допинг. Что-то такое. Он знал, что она давала своим псам д-допинг, и собирался доложить о ней в AKC.

– Подумаешь!..

– Это он ей устроил бы, п-поверь мне.

– Ты просто выдумываешь.

– Д-да, – сказала я. – Но кто-то ей что-то платил. Или п-платит. Видел бы ты эти собачьи 6-будки. И собак. Она же все это откуда-то берет?

– Кстати, не пора ли по человечьим 6-будкам, – вспомнил он. – Нам надо д-добраться д-до д-дому. Если сможем.

К счастью, мы прибыли в «Жатву» не на машине. Холодный ноябрьский воздух возымел отрезвляющее действие. Когда мы шли по Брэтл-стрит мимо Гарвардского университета и дома Лонгфелло, Стив держал меня за руку и старался убедить, что у меня развивается паранойя насчет флота и Маргарет и что мне нужно выяснить с Маргарет все о Рауди, а потом испробовать свои возможности. Он считал, что она может даже отдать или продать мне Рауди.

– Это невозможно, – сказала я. – Ты ее не знаешь.

– А как насчет поговорить с юристом? Суд может решить, что он уже не ее пес. По истечении года она не имеет права собственности. Достань номер ПДС. Тебе ведь вовсе не нравится выступать по экстерьеру.

– Зато очень нравится владеть чемпионом по экстерьеру, – ответила я. – Кроме того…

– Что «кроме того»?

Есть вещи чересчур затруднительные, чтобы в них признаться – даже Стиву. «Я знаю, что это за пес. Ради ПДС мне пришлось бы солгать АКС». Если вы еще не догадались, знайте: это – смертный грех.

– По-моему, нам нужно получить больше информации, прежде чем я что-нибудь сделаю, – сказала я, отпирая заднюю дверь. – А знаешь, чего я хочу от тебя?

– Нет ничего, что я для тебя не сделал бы, – улыбнулся он. – Скажи мне все.

Я сказала.

Если бы я спела песню, она не называлась бы «Трепет всей моей души», но это не значит, что он мне безразличен. Он замечательный ветеринар и еще лучший мужчина.

Глава 14

На следующее утро, приняв по три таблетки аспирина, Стив и я приступили к нашей систематической программе. Начали мы с Гэла Шагга, поскольку думали, что он может знать что-то, о чем не рассказал полиции, и решили – стоит выяснить, не скажет ли он этого нам. Кембриджская полиция привыкла к парням вроде Гэла, но и парни вроде Гэла привыкли к полицейской брани. Я подозревала, что едва Гэл протрезвел, то умолк в надежде как можно скорее вернуться на улицу. Мы посадили Рауди на заднее сиденье «бронко» – Индия находилась в клинике у Стива – и сделали круг, чтобы осмотреть излюбленные местечки Гэла.

Когда Рауди увидел на Мемориэл-Драйв австралийскую овчарку, бежавшую за молодой парой, то так ужасающе заревел и заскулил, что у меня голова затрещала. В остальном же он вел себя не слишком плохо.

Гэла мы обнаружили на Вэр-стрит, которая идет от Гарвард-стрит к Бродвею. Он тащил большой прозрачный пластиковый мешок, набитый банками-бутылками. Я поняла, что он направляется к Бродвейскому супермаркету, одному из любимейших своих мест, чтобы получить наличные за свои находки. Мы припарковали «бронко» на стоянке супермаркета, против магазина, и стали ждать Гэла снаружи.

– Привет, Гэл, – крикнула я, когда он вышел. – Помните меня? Холли Винтер? Из арсенала?

Цветовая гамма одежды Гэла, верно, была подобрана в обществе Св. Венсана де Поля. На нем были: зеленая нижняя сорочка, младенческая голубенькая клетчатая фланелевая рубашка, мешковатые свекольного цвета штаны и коричневые рабочие башмаки с малиновыми носками. Он взад-вперед возил ногами, пробуя мостовую, и глазел на небо, словно его изучая.

– Я хотела бы познакомить вас со своим другом, Стивом Делани, – сказала я. – Стив – ветеринар. Он лечит моего пса. Вы ведь любите собак?

Гэл кивнул.

– Я привезла пса с собой в машине. Хотите с ним поздороваться?

Ответа я ждать не стала, а пошла через улицу, надеясь, что Гэл за мной последует. Стив понял намек и пошел за мной, то же сделал и Гэл. Я отперла «бронко», открыла задние дверцы, взяла поводок Рауди и позволила ему выпрыгнуть. Он, как всегда, скакал и улыбался, стремясь вкрасться в доверие к кому угодно.

– Не трогать собаку, – сказал Гэл.

– Трогать вполне можно, – возразила я. – Он любит, когда его гладят.

И доказала это, вовсю оглаживая спину Рауди. Он, верно, решил, что сделал что-то замечательное.

– Видите? Ему это нравится.

Гэл что-то пробормотал.

– Что? – переспросила я.

– Не трогать собаку, – повторил он.

– Гэл, кто-то вам так говорил? Не трогать собаку? – мягко спросил Стив. – Эта собака не кусается. Можете погладить.

И Стив вслед за мной продемонстрировал, как безопасен Рауди.

– Вы знаете этого пса, не так ли? – спросила я. – Вы привыкли его видеть у арсенала. Со стариком. Он принадлежал старику, человеку, который умер.

Гэл преувеличенно пожал плечами, вытянул шею, вздернул подбородок и завертел головой туда-сюда.

– Это был плохой вечер, – продолжала я. – Все перепугались. А у вас были настоящие неприятности.

Он перестал вертеть головой и теперь взглянул на меня.

– Мы знаем, что вы ничего плохого не сделали, – продолжала я. – Мы знаем, что вы ничем не повредили старику. Но мы хотим знать, что произошло, и хотим, чтобы вы нам помогли.

Я понимала, что мчусь во весь опор, но была уверена: если сбавлю обороты, он куда-нибудь забредет и пропадет – или убежит – и мы совсем его потеряем.

– Гэл, – сказал Стив, – мы хотим, чтобы вы подошли к арсеналу и показали нам, что видели. Только нам. Вы, я, Холли и Рауди. Никакой полиции.

– Никакой полиции, – подозрительно повторил Гэл.

При попытках разговаривать с Гэлом одной из проблем была полная неопределенность что он понял. По мне, так мы могли употреблять хоть десятисложные слова, не утомляя его, но что-то в выражении его лица заставило меня говорить очень просто.

– Верно, – согласилась я. – Никакой полиции.

– Мы все сейчас едем туда, – сказал Стив, – а потом отвезем вас куда хотите. Это ненадолго.

По пути в арсенал Стив тихо рассказывал Гэлу о собаках и кошках, о работе ветеринара. Он пригласил Гэла к себе в лечебницу. Гэл говорил мало, но у меня создалось ощущение, что приглашение он понял. Я припарковалась за арсеналом, прямо перед площадкой для игр, рядом с навесом, под которым люди ждут автобуса, идущего по Конкорд-авеню.

Площадка для игр на самом деле полупарк-полуплощадка – с катками, с деревянными сооружениями для лазанья, хитроумными конструкциями для прыжков, а также деревьями, тропинками и скамейками. В это время ее границы были не столь четко определены, как обычно, потому что старые ограды снесли, а новых еще не установили. В. результате преграды между площадкой и тропинками-скамейками – как и преграды между площадкой и бейсбольным полем, тянувшимся вдоль Конкорд-авеню до школы Тобина, – не оказалось. Во многих отношениях было удачно, что это городское обновление не стало всеобщим. Свежая пихтовая кора была разбросана у подножий кленов, но сами деревья остались нетронутыми. Они не нуждались в омоложении. Они выше и толще, чем юная поросль, но все еще молодые, здоровые деревья, и пересадка или подрезка им ни к чему.

Мы все, в том числе и Рауди, вышли из «бронко», и Гэл повел нас прямо к правой стороне площадки для игр. Подойдя к дереву с могучими ветвями, он остановился и выжидающе взглянул на Рауди, который прекратил обнюхивать пихтовую кору и учтиво поднял ногу на указанный клен.

Гэл издал ликующий звук, который прозвучал раздельным «ха-ха-ха-ха-ха», и я мигом поняла – не могу объяснить, каким образом, – что в его удовольствии не было смакования непристойности. Оно было проще. Он просто любил видеть что-нибудь ожидаемое, знакомое.

– Это его любимое дерево? – спросила я, – и Гэл повторил свое «ха-ха-ха».

– Спорим, доктор Стэнтон его здесь выгуливал, – заметил Стив. – Перед занятиями.

В кембриджском центре людей, выгуливающих собак на площадке для игр, к сожалению, не поощряют. Причина – так называемый токсикариаз, который причиняют паразиты, способные переселяться с собачьих экскрементов на людей, особенно на глаза к детям, нанося им существенный вред, о чем д-р Стэнтон, конечно, был осведомлен. Он был осведомлен и о том, что Рауди токсикариазом не страдает, так что он, может, сделал для Рауди поблажку. И все же казалось странным, что законом пренебрег как раз офтальмолог, будь он даже второстепенным врачом, офтальмолог, чей профессиональный долг – защита детских глаз.

– Старик приводил сюда Рауди? – спросила я. – К этому дереву?

Гэл кивнул.

– Вы с ним разговаривали? Разговаривали со стариком?

Глаза у Гэла забегали вправо-влево, словно он подумывал, а не удрать ли.

– Он знал, что вы были здесь?

Гэл качнул головой туда-сюда.

– Вы были на площадке для игр, – мягко сказал Стив. – С этим все о'кей. Покажите мне, где вы были.

Гэл, казалось, чуточку занервничал, но пошел к игровому оборудованию площадки и указал на коробкообразную часть деревянного сооружения для лазанья. Конечно. Это, верно, было одно из тысячи его укрытий.

– Нам надо знать все, что произошло, Гэл, – сказал Стив. – Все. В тот вечер, когда умер старик. Вы помните этот вечер. Покажите мне все, что случилось, и мы навестим моих собак и кошек. Если хотите, можете их покормить.

Это подействовало.

– Вы были здесь, – продолжал Стив, указывая на убежище Гэла в сооружении для лазанья. – Старик выгуливал на площадке Рауди. Этого пса. И пес пошел к дереву, к тому дереву, которое вы нам показали. Был там кто-нибудь еще?

Гэл вправо-влево качнул головой.

– Не трогать собаку, – сказал он.

– Эту собаку трогать можно, – повторила я. – Он хороший пес. Он не кусается. Хотите подержать его на поводке? Возьмите поводок и покажите нам, что делал старик.

К моему удивлению, это сработало. Я отпустила поводок Рауди, и Гэл его взял. Рауди на своем конце потянул, и Гэл потащился за ним обратно к большому клену. Рауди обнюхал то, что, наверное, было его же старой меткой на основании ствола, а Гэл вытянулся и сунул руку в самую нижнюю развилку дерева.

– Все время, – с широкой бессмысленной улыбкой сказал Гэл.

– Он всегда так делал? – спросила я.

– Все время, – повторил Гэл.

Стив и я переглянулись.

– Он что-то туда клал? Или что-то брал? – спросила я.

– Он что-то оставлял, – сказал Стив. – A потом, позже, кто-то приходил и это забирал; верно, Гэл? Мужчина или женщина?

Он отвел назад плечи и скривил рот.

– Женщина, – сказала я. – С желтой собакой.

– Мужчина, – откликнулся Гэл так громко, что я подскочила.

– Вы знаете этого мужчину? – спросила я.

Я знала – это бесполезный вопрос, и удивилась, что он вообще ответил.

– Красивая большая собака, – сказал он, и лицо его приняло виноватое выражение. Он сказал как раз то самое – я предчувствовала, что он это скажет: «Не трогать собаку», и я как бы увидела частицу того, что произошло. Не знала, когда это произошло, но увидела.

– Некоторые собаки любят, чтобы их гладили, – сказала я. – Вроде Рауди.

Гэл все еще держал его на поводке, и я наклонилась и снова продемонстрировала, какое наслаждение гладить собаку. Рауди сел, прислонился ко мне и взглянул на меня одним из своих смягченно-волчьих взглядов. Он готов был навеки запомнить этот день.

– Здесь была большая собака, так? И вы потрогали собаку. Вы погладили собаку. Это хорошо. Мы никому не скажем. Это был Рауди? Эта вот собака?

Гэл покачал головой.

– Большая-большая собака? Больше Рауди?

Не так-то много псов, которые значительно крупнее Рауди.

– Большая собака, красивая большая собака. – Тон у него был тот самый, которым обычно говорят с собаками. Рауди он понравился. Он встал и уставился на Гэла.

– Вы разговаривали с этой собакой, – сказала я. – И вы ее гладили. Где была эта собака?

Он, казалось, был озадачен.

Стив понял:

– Прямо тут. Здесь, у этого дерева. А этот мужчина разрешил вам гладить собаку?

Гэл нагнулся и обвязал поводок Рауди вокруг ствола дерева.

– До меня доходит, – сказала я. – Этот пес был привязан к дереву. Мужчина привязывал его к дереву. Потом мужчина уходил. А пока его не было, вы гладили пса и разговаривали с ним.

На лице Гэла появилась хитрая улыбка, как у того, кто удирает с добычей.

– Не трогать собаку, – самодовольно сказал он.

Я завезла Стива и Гэла в лечебницу, поехала домой, приняла еще аспирину и проспала три часа. В четыре, после душа, кофе и глубоких размышлений на тему всех «про» и «контра» насчет выпить бренди, я позвонила Стиву:

– Сказал он что-нибудь после того, как я уехала?

– Нетрудно догадаться.

– «Не трогать собаку». Что-нибудь еще?

– Ни слова.

– Так что же все-таки мы теперь знаем? Знаем, что он гладил собаку, – сказала я.

– Мы очень много знаем, – возразил Стив.

Голос у него был куда добрее, чем я когда-либо слышала. – Ветка дерева. Вот где Стэнтон оставлял свои платежи. «Все время», помнишь? Получка у кого-то бывала по четвергам. Перед занятиями Стэнтон оставлял в развилке дерева конверт.

– Теперь я кое-что соображаю. Знаешь, до меня сперва не доходило, с чего бы это ему выгуливать пса на площадке для игр. Именно офтальмологу, не кому-нибудь, понимаешь? Если кто-нибудь и должен был содействовать недопущению собак на площадку, так это офтальмолог, особенно офтальмолог, любящий собак. Я имею в виду – допустим, какой-нибудь кембриджский малыш подхватывает токсикариаз. В этом месте и без того уже запрещены собаки. Так доктор Стэнтон, во-первых, удовлетворился бы и лужайкой, а во-вторых, он не захотел бы нарываться на неприятность – жалобы людей насчет пса на площадке для игр. Так что не он решил туда пойти. Он действовал по приказу.