Текст книги "Телохранитель"

Наконец с помощью Николь Гарри удалось закрыть ворота, сохранив при этом в целости все пальцы. Джордж оттащил Алессандру в сторону, и теперь она прижималась к нему, пряча лицо у него на груди; все ее тело содрогалось. При падении ее брюки порвались, и одно колено было видно сквозь прореху, но она, по-видимому, этого не замечала.

Черт возьми, а ведь он мог оказаться на месте Джорджа и она бы льнула к нему, а ее руки обнимали бы его за шею!

Гарри тотчас же прогнал эту мысль. Глупо! Сейчас надо думать совсем о другом.

– Черт, кто отдал распоряжение о том, чтобы снабдить дом сторожевой собакой? – взревел он.

Бах тут же зашелестел бумагами, ища в них ответ на вопрос, кто виноват в этой накладке. Но искать ему пришлось недолго, потому что вперед выступила агент Макфолл.

– Я, – сказала она спокойно, словно уже заранее приготовилась принять на себя гнев Николь и Гарри. – Мы знали, что миссис Ла… миссис Конвэй панически боится собак – об этом сказано в ее досье, – вот и подумали, что сторожевая собака сыграет в этом случае роль очень хорошего прикрытия. Кто бы ее ни искал, он никогда не решит, что она может жить в доме с такой собакой. Я отдала распоряжение до того, как…

Она осеклась и посмотрела на Алессандру, внезапно осознав, что сказала, должно быть, больше, чем собиралась.

– Имя собаки Шнапс, – подхватил Джордж, к изумлению Гарри, повышая голос. – Ее тренер – Джо Харрис. Я работал с ними обоими примерно три года назад.

Он попытался передать Алессандру Баху, но смущенный агент никак не мог справиться со своей папкой, поэтому вместо него она попала в объятия Гарри.

Гарри тут же принял меры; он даже отступил, чтобы вместо него на дороге у Алессандры оказалась Николь, но та была слишком озабочена своей ролью разгневанного босса. Выходит, только он один мог и должен был принять на себя заботы об их подопечной. К счастью, она и сама уже прекрасно держалась на ногах, поэтому он только поддерживал ее под руку.

– Уведи ее в дом, – приказала Николь, потом обернулась к Джорджу:

– Можешь ты запереть эту собаку?

Алессандра, которая больше всего на свете хотела оказаться подальше от собаки, вырвалась от Гарри и побежала туда, где они оставили машины, так что ему пришлось припустить трусцой, чтобы догнать ее. Обернувшись, он увидел, что Джордж сделал какой-то знак рукой, и, как по волшебству, собака перестала лаять, будто ее выключили.

Джордж Фолкнер умел работать с собаками, хотя трудно было вообразить, что он не придет в ярость, если к его сшитому на заказ костюму пристанет хоть один собачий волос, хоть один клочок шерсти.

– Особенно хорошо я умею обращаться с суками, – услышал Гарри обычный спокойный и мягкий голос напарника и, увидев его ничем не омраченное лицо, не смог сдержать смеха. Он представил, как Никель медленно закипает, понимая, что ей нечем ответить на замаскированную шпильку своего бывшего мужа, особенно в присутствии двух своих агентов.

Алессандра подняла на Гарри полные страдания глаза.

– Вам это кажется смешным?

Мгновенно отрезвев, Гарри слегка растерянно произнес:

– Простите, мэм. Видите ли… это из-за Джорджа.

Она задрожала. Ей пришлось опуститься на потрескавшуюся бетонную ступеньку, потому что ноги ее не держали. На ее левом колене была кровоточащая ссадина, видная сквозь прореху в брюках, волосы растрепались, солнцезащитные очки превратились в горсть жалких обломков. Алессандра сидела на ступеньке, беззащитная, потерянная, – ничего похожего на холодную, уверенную в себе женщину, вышедшую из лимузина всего несколько минут назад. Она даже внутренне как-то съежилась – так выглядит воздушный шар, из которого вышел воздух.

– Вы в порядке? – спросил Гарри, присаживаясь рядом с ней и чувствуя к ней жалость, хотя только что строго-настрого запретил себе это – ведь Алессандра не была жертвой, она сознательно позволила себя вовлечь в эти неприятности, когда принесла брачные клятвы Гриффину Ламонту.

– Все зависит от того, можете ли вы определить словами «в порядке» состояние человека, которого уже несколько раз пытались убить.

Глаза Алессандры наполнились слезами, а нижняя губа задрожала. Такое уж было у него везение – она собиралась расплакаться.

– Я ненавижу все это, – сказала Алессандра. – Ненавижу этот дом, ненавижу свои волосы, ненавижу вас.

– Знаю, – ответил Гарри.

Она его ненавидела. Конечно, это не должно было иметь никакого значения, но почему-то было ему неприятно.

– Мне жаль.

Слезы хлынули из глаз Алессандры сплошным потоком, и Гарри стало ясно, что в этом нет ничего показного и преднамеренного. Она яростно сопротивлялась, пыталась побороть этот приступ слабости, хотя явно проигрывала битву.

Впрочем, и Гарри свою тоже проиграл. Изрыгая проклятия, он обнял ее за плечи, ожидая, что она отшатнется; но Алессандра, по-видимому, была сломлена полностью и, вцепившись в него, прижалась к нему и спрятала лицо у него на шее.

Она была теплой, много теплее, чем когда разыгрывала роль принцессы. И пахло от нее так чертовски хорошо, что у него просто сжималось горло.

Гарри снова выругался, на этот раз тихонько, сквозь зубы, потому что не мог заставить себя оторваться от ее ароматных волос. Проводя рукой по этим мягким, как у ребенка, волосам, он понимал, что делает это не только ради утешения. Он умирал от желания прикоснуться к ее волосам с того самого момента, как увидел их.

– Эта собака навсегда останется здесь? – спросила Алессандра приглушенным голосом.

– Навсегда.

Это было некое относительное понятие – она не должна была задержаться в Пол-Ривер надолго: после того как Тротта попытается убить ее и они упекут мерзавца в тюрьму, ей снова придется переехать. Но и тогда не будет уверенности в том, что она надолго останется на новом месте. Никто и никогда не мог и не может дать такой гарантии. В слове «навсегда» есть нечто нереальное, кроме тех случаев, когда речь идет о смерти. Гарри знал, что только смерть или скорбь об умерших длятся вечно.

– Если хотите, – сказал он, – собаку уберут.

– Хочу.

– Неужели животные всегда приводят вас в такой ужас?

Алессандра вытянула вперед руку, пытаясь держать ее так, чтобы она не дрожала.

– Нет, это нервное.

Гарри улыбнулся. Она ему гораздо больше нравилась такой, чем когда казалась лишенной чувств Снежной Королевой.

– Я читал досье, которое упомянула агент Макфолл. Вы ведь говорили, что боитесь собак и что это было хорошо известно и вашему мужу, и его друзьям, в частности, возможно, Майклу Тротта.

– Майкл Тротта действительно знает.

– В таком случае понятно, почему Крис решила поместить тут собаку. Думаю, в ваших интересах оставить Шнапса здесь на некоторое время. Если вы действительно не хотите, чтобы Майкл Тротта нашел вас, вы должны вести образ жизни, совершенно не похожий на тот, что вела Алессандра Ламонт, и походить на Барбару Конвэй во всех отношениях. А если для Барбары чувствовать себя надежно защищенной – значит иметь при себе огромную собаку, то…

Она подняла голову. Тушь на ее ресницах размазалась, и вокруг красных распухших глаз образовались черные круги. Теперь она выглядела почти земной женщиной.

– Как вы думаете, я должна разрешить им оставить мои волосы в таком безобразном состоянии и сохранить этот чудовищный темный цвет?

Гарри не мог удержаться от улыбки:

– Так вот что случилось? Вам не понравился цвет, и поэтому вы уговорили их покрасить волосы в более темный?

Алессандра вытерла слезы руками.

– Цвет был ужасный. Конечно, выглядело это вполне реалистично, но кто же захочет иметь волосы такого уродливо-скучного цвета?

– Тот, кто пытается скрыться от мафии и ее киллеров, – высказал предположение Гарри.

– У вас нет носового платка?

– Неужели я похож на человека, у которого он может быть?

Алессандра отрицательно покачала головой и вытерла нос тыльной стороной ладони.

Прежде чем убрать руку, он ободряюще сжал ее плечи.

– Попробуйте потерпеть собаку несколько дней – может быть, привыкнете.

– Этого никогда не произойдет. Даже маленькие собачки приводят меня в ужас.

Она тяжело и горестно вздохнула – печальная фигурка, с подбородком, подпертым обеими руками, с локтями, упершимися в брюки, покрытые пятнами.

– Я так устала.

– Да, последние несколько дней были нелегкими. Я тоже порядком устал.

Несколько минут они сидели молча. Гарри оглядел запущенный двор, а Алессандра как зачарованная смотрела на муравейник, переместившийся из плотной, слежавшейся глины в место у самого подножия лестницы.

Потом она подняла голову и посмотрела на него.

– Право, мне очень жаль, что вы потеряли сына. Не могу себе представить, что чувствуешь, когда так вот теряешь ребенка. – Алессандра безрадостно рассмеялась и снова принялась наблюдать за муравьями. – Я хорошо понимаю, что это значит – желать ребенка и не иметь возможности завести его, пытаться взять ребенка на воспитание и получить отказ… Хотя едва ли это одно и то же.

– Постойте! – Гарри повернулся к ней. – Вы хотели иметь детей?

– Гриффин и я пытались два года.

Она пожала плечами, и ее нижняя губа снова задрожала, а Гарри в очередной раз осознал, что ему далеко не безразлично то, что она ему сообщила.

– Я прошла почти все положенные в этом случае тесты, пока меня не признали бесплодной. Господи! Как я ненавижу это слово! Врачи полагают, что причина в том, что в шестом классе я переболела скарлатиной. Возможно, это осложнение.

Так вот как? Теперь вся история приобретала иную окраску. Гриффин Ламонт начал бракоразводный процесс не потому, что его жена не хотела и отказывалась иметь детей. Ламонт ее оставил потому, что она не могла иметь детей. Сукин сын!

– Господи! – сказал Гарри. – Мне так жаль. Не могу поверить, что вы с Ламонтом пытались взять ребенка из приюта и вам отказали.

– Гриффин не хотел. Я попыталась это сделать, только когда мы разошлись. Там есть ребенок, девочка Джейн Доу. Вы можете поверить, что в больнице кто-то назвал ее так? Она едва ли сможет когда-нибудь ходить, и ей еще надо сделать несколько операций на сердце – у нее врожденный порок. Но я ее люблю, а они там считают, что в приюте ей будет лучше, чем со мной. Вот почему я взбесилась, когда поняла, что моя новая одежда погибла.

– Одежда?

– Ну, когда взорвалась эта бомба в машине, – пояснила Алессандра. – Когда еще я вам врезала…

– Да, – сухо ответил он, – прекрасно помню.

– На следующее утро меня пригласили на собеседование, чтобы решить, смогу ли я стать приемной матерью для Джейн. – Губы Алессандры снова задрожали. – Я думала, если буду выглядеть хорошо, то понравлюсь им, произведу хорошее впечатление и они мне разрешат ее взять. Я рисковала жизнью из-за этих новых тряпок, и в тот момент мне не пришло в голову, что у меня больше нет дома.

– А мне тогда показалось, что вы рехнулись, – усмехнулся Гарри.

– Возможно, вы правы. Если от любви к ребенку можно сойти с ума, то значит, так оно и было. – Алессандра подняла на него полные слез глаза. – Теперь я никогда больше не смогу ее взять.

Этого Гарри не мог вынести. Робко, нерешительно, понимая, что совершает ужасную ошибку, он потянулся к ней и положил руку ей на спину.

– Мне жаль, – сказал он.

Алессандра выпрямилась, повернулась и прижалась к нему.

– Я хочу домой, пожалуйста! Не можете ли вы отвезти меня? – Она словно забыла, что вместо дома у нее теперь была куча щебня и пепла, огороженная желтой лентой, протянутой полицейскими.

Гарри неуклюже похлопал ее по спине.

– Я не могу этого сделать, Барбара.

– Боже! Не называйте меня так!

– Но теперь это ваше имя! Вы должны приучить себя к нему.

– Я не хочу к нему привыкать! Я хочу домой! Хочу навещать Джейн. Пожалуйста, Гарри!

Его сердце детектива болезненно сжалось.

– Я не могу вас туда отвезти.

– Не можете или не хотите?

Размазанная тушь теперь потекла по ее щекам двумя черными струйками.

– Я не должна там появляться, да? Но вы не можете меня заставить. Или можете?

О черт! Он не позволит ей сделать это!

– Конечно, вы имеете право выбора, но…

– Может быть, мне попытать счастья и объясниться с Майклом Тротта?

Гарри крепче прижал ее к себе.

– Вы хотите умереть? Вы хотите именно этого?

– Но я не думаю, что Майкл действительно хочет меня убить. Мне трудно в это поверить… После того как я вернула деньги… – Она вытерла глаза и попыталась объяснить:

– Если я останусь здесь, ко мне будут поступать только те сведения, которые ФБР позволит мне узнать. А вдруг вы окажетесь не правы?

Гарри продолжал обнимать ее за плечи, боясь выпустить и тем дать понять, что ей позволяется уйти. На самом деле в любой момент она могла подняться с места и отправиться прямо в лапы к Тротта, который непременно убьет ее.

Гарри не хотел, чтобы она умирала.

– Вы не правы.

– Но неужели непонятно? Я могла бы тогда вновь обрести свою жизнь.

Он привлек ее еще ближе к себе, крепко прижал к своей груди, понимая, чего она хочет, понимая, что она чувствует. Это было несправедливо. У нее отняли жизнь. Эта несправедливость была ужасной.

– Нет, Элли, не можете. У вас нет больше дома. У вас ничего больше нет.

Алессандра покачала головой, будто пыталась отгородиться от его слов.

– Мне нужна моя жизнь. Я хочу ее вернуть. – Она издала странный звук, нечто среднее между смехом и рыданием. – Господи! Иногда мне кажется, что я даже была бы рада вернуть Гриффина, если бы это было возможно.

– Но это невозможно, – решительно возразил Гарри. – Гриффин умер. Отправляйтесь на Лонг-Айленд – и последуете за ним.

Она вцепилась в его куртку.

– Если я останусь, то стану Барбарой Конвэй, а Алессандра Ламонт умрет.

– Да, и, вероятно, наступило время, когда вам пора от нее избавиться.

При этих словах она подняла голову. Ее глаза были широко раскрыты, на ресницах дрожали слезы. Нос Гарри находился в нескольких дюймах от ее носа, а рот настолько близко от ее рта, что он мог бы поцеловать ее. Только тут он внезапно осознал, что держит ее в объятиях, а также то, что эти объятия предназначались не для одного лишь утешения.

Теперь он ощущал ее как женщину, тело которой было нежным, а груди высокими и полными. Он также ощутил упругость ее бедра, его изгиб. Все это воспринималось как обещание чего-то невероятного.

Внезапно он словно утратил свою неуклюжесть – одна его рука обнимала ее талию, другая оказалась на шее под волосами. Обнимать ее было приятно и удобно, будто он занимался этим всю свою жизнь.

Для него не составило бы большого труда наклониться и поцеловать ее в губы. От нее пахло кофе и шоколадом, и он знал, что на вкус ее губы окажутся сладкими.

Но Гарри не сделал этого последнего движения, и она тоже не двигалась. В течение некоторого времени они так и оставались неподвижными, будто их подвесили в воздухе, и едва осмеливались дышать.

Тикали часы, шли секунды, минуты… Почему она не отстранилась? Хотела, чтобы он поцеловал ее? Черт возьми! Что же он делает? Поцеловать ее было бы чистым безумием.

Гарри медленно наклонил голову, и она не отстранилась, напротив, подняла к нему лицо и…

За их спиной отворилась входная дверь. Алессандра отпрянула от него и вскочила на ноги.

Во взгляде Джорджа Гарри прочел, что от напарника не ускользнуло стремительное движение Алессандры.

– Все чисто. Ник ждет вас в доме.

Алессандра вытерла ладонью все еще влажное лицо и без особого успеха попыталась привести в порядок волосы, хотя понимала – пока ей не дадут умыться и сменить одежду, она по-прежнему будет выглядеть убого.

– У тебя есть носовой платок? – спросил Гарри. Конечно, у Джорджа он был. Детектив молча протянул его Гарри, а тот, в свою очередь, передал его Алессандре.

– Мы придем через секунду, – сказал Гарри напарнику.

Джордж тотчас скрылся, плотно закрыв за собой дверь, а Алессандра принялась вытирать глаза и сморкаться.

Что ему полагалось сказать? Должен ли он извиниться за то, что чуть было не поцеловал ее? А может, за то, что не использовал удобного случая, когда мог бы это сделать? Вероятно, было бы правильно показать свое влечение к ней именно таким образом – выложить карты на стол и вести себя сообразно ее реакции.

Когда Алессандра перевела дух и обрела способность говорить, Гарри уже знал, что ему предстоит услышать. Конечно, он застал ее врасплох, в момент эмоционального кризиса. Она будет ему признательна, если впредь он будет держать свои блудливые руки подальше от нее.

Однако вместо этого она сказала совсем другое:

– Не хочу, чтобы они думали, будто я плакала. Пожалуйста, не говорите им, ладно?

Неужели она совсем не заметила того, что он чуть не поцеловал ее?

Гарри откашлялся, чтобы голос его звучал тверже:

– Не скажу.

Алессандра с тревогой повернулась к нему:

– Вы думаете, они не догадаются?

Гарри разглядывал ее обведенные черными кругами глаза, все еще красные и опухшие, покрасневший нос, разводы на щеках, оставленные пролившимися слезами, там, где они смыли косметику. Интересно, а если бы он ее поцеловал, она по-прежнему делала бы вид, что не заметила этого? Притворялась бы, что ничего не произошло?

– Да, – ответил он.

– В этом нет сомнений, да?

Он вытащил из кармана темные очки и протянул ей:

– Возьмите. Это поможет.

Надевая их, Алессандра застенчиво улыбнулась, и они вошли в дом.

Глава 7

Гарри стремительно распахнул дверь в спальню Алессандры. В его ушах все еще звенел ее крик.

Он тотчас же охватил взглядом всю комнату. Элли, съежившись, сидела на кровати, пока еще живая, без признаков раны или крови. Комната была пуста – в ней не было мебели, если не считать двуспальной металлической кровати и платяного шкафа. Никаких киллеров. Никаких мафиози. Никого, кроме нее. Двери стенного шкафа закрыты. Шторы на обоих окнах задернуты.

Гарри мгновенно понял, что Алессандра съежилась, укрываясь от его взгляда, – он ворвался в ее спальню полуодетым и с револьвером в руке. Оглядывая комнату и скудную мебель, он краем глаза видел и ее. В чем же дело? В платяном шкафу минимум одежды, он наполовину пуст, если не считать нескольких висящих там рубашек, пары туфель и кроссовок на полу. Постель… Он присел на корточки и обшарил взглядом пространство под кроватью. Пусто. Ни одной пылинки.

В дверях, сжимая в руке револьвер, появился Джордж.

– Ложная тревога, – успокоил его Гарри.

Он стремительно поднялся на ноги и, пройдя через комнату, подошел к окну, затем раздвинул шторы и сделал знак агентам, наблюдавшим за домом снаружи. Все, что требовалось для успеха операции, – не более двадцати агентов, готовых тотчас же броситься в дом.

Если бы Элли оказалась немного умнее и проницательнее, она мгновенно сообразила бы, что их операция не была стандартной в рамках Программы защиты свидетелей. Она бы сразу догадалась, что они устроили ловушку для Тротта.

Господи, как ему претило, что она должна стать приманкой!

– Мне привиделся кошмарный сон, – сказала она с дрожью в голосе. – Прошу прощения. Что, я очень громко кричала?

Да так ли громко она кричала? В крови Гарри еще бушевало несколько кварт адреналина, вызванного к жизни силой ее голоса. Никогда до сих пор ему не доводилось слышать крика, полного такого ужаса, а ведь на своем веку он слышал немало разного. В мгновение ока он проснулся и взлетел на второй этаж, одолевая по три ступеньки кряду.

Гарри поставил револьвер на предохранитель, потом склонился над ней. Слава Богу, он был еще достаточно молод и здоров, чтобы с ним не приключился сердечный приступ.

– Это все собака. – Темные волосы Алессандры были растрепаны, на лице выступили капельки пота. – Когда я была маленькой, то постоянно видела этот кошмарный сон.

– Но похоже, вам удалось с ним справиться, – саркастически заметил Джордж и исчез за дверью.

– Постой! – крикнул ему вдогонку Гарри, но его напарник уже скрылся.

Черт возьми! Он старался не оставаться с Алессандрой наедине. Но теперь они все-таки оказались одни в спальне при скудном свете, просачивающемся в комнату из холла. Здесь было тепло, темно и чертовски уютно.

На Алессандре была та самая пижама, что и в отеле. Она полностью скрывала ее тело, в котором теперь не усматривалось ничего сексуального, если не считать самой пижамы.

Но сейчас и этого было вполне достаточно.

– Я буду внизу на всякий случай – вдруг понадоблюсь.

Уже произнеся эти слова, Гарри понял, как глупо поступил. Какого черта он мог ей понадобиться?

Но она кивнула, будто столкнулась с непреложным и вполне естественным фактом.

– Вы не проверите на всякий случай заднюю дверь? Я хочу убедиться, что собака не ворвется. Гарри повернулся к ней.

– Почему вы так боитесь собак?

Алессандра не могла видеть его лица, только силуэт, туманную фигуру, и все равно она чувствовала, что он смотрит на нее.

– Когда мне было пять лет, соседская собака сорвалась с цепи. Я увидела ее в нашем дворе и подбежала, чтобы приласкать, но собака не была ни ручной, ни комнатной. Должно быть, я ее рассердила, потому что она бросилась на меня.

Алессандра закрыла глаза, пытаясь отогнать воспоминание об этом кошмаре – обнаженные клыки и страшные свирепые темные глаза, которые она не забудет до самой смерти.

– Не знаю, как я уцелела, – думаю, меня спасла изгородь, отделявшая наш двор от участка моей подруги Дженни. Я была маленькой, и мои ноги как раз вошли в кольца изгороди, похожей на ту, что во дворе. Я мгновенно вскарабкалась по кольцам, но когда оказалась уже наверху, собака ринулась на изгородь, тряхнула ее и я свалилась – к счастью, во двор Дженни. Я сильно расшибла ногу и не могла двинуться с места, а собака лаяла на меня из-за изгороди. Рано или поздно она должна была найти дыру в заборе, которой часто пользовались мы с Дженни, чтобы сократить путь друг к другу, поэтому я просто лежала в ожидании смерти.

Гарри шагнул в комнату. Теперь свет из холла освещал половину его лица. Подбородок его казался черным, потому что он гуще обычного зарос щетиной, спутанные волосы падали на лоб.

Алессандра с трудом заставила себя улыбнуться:

– Как видите, я осталась жива…

– Но должно быть, получили травму на всю жизнь. Неудивительно, что вас мучают ночные кошмары.

– С тех пор я не выношу собак, даже маленьких, величиной с ваш кулак.

Только тут Алессандра заметила, что на Гарри были ярко-синие трусы и белая тонкая майка, плотно обтягивавшая его мускулистую грудь, отчего плечи казались шириной в милю.

Она отвела взгляд, стараясь не вспоминать о том, какими теплыми и надежными ей представились его руки вчера, когда он обнимал и утешал ее. Она даже чуть не позволила ему поцеловать себя, но это было бы безумием.

И все же, хотя Гарри казался ей грубым, неотесанным, однако из всех многочисленных агентов Бюро, с которыми ей довелось пообщаться в последние дни, он один был с ней совершенно честен. И она ему доверяла, по крайней мере настолько, насколько вообще могла доверять кому бы то ни было.

Похоже, ее красота не оказывала на него никакого воздействия, пока в силу обстоятельств ее внешности не был нанесен такой ужасный урон: вчера днем на ступеньках крыльца она, вероятно, выглядела хуже, чем когда-нибудь в жизни. И все же именно вчера ему захотелось ее поцеловать. Он бы наверняка сделал это, если бы внезапно не открылась дверь и им не помешали.

Алессандра отвела волосы с лица и отерла влажный лоб рукавом; ее кожа блестела, пижама взмокла от пота. Она знала, что выглядит ужасно, и все равно гадала, захочет ли он теперь поцеловать ее.

– Иногда самое лучшее, что можно сделать в таком случае, – собраться с силами и встретиться с собакой лицом к лицу, – сказал Гарри. – Пока же каждый раз, встречаясь с собакой, вы чувствуете себя снова пятилетней и совершенно беззащитной. – Он переступил с ноги на ногу. – Вы знаете, как защититься от нападающей на вас собаки?

Алессандра показала на револьвер, который Гарри держал в руке:

– Ну, например, можно запастись такой штукой, как у вас. Правда, по соседству найдется множество владельцев собак, которые возмутятся, если я начну стрелять в их любимцев, приблизившихся ко мне на расстояние в сто футов.

Гарри улыбнулся и сразу, казалось, сбросил лет десять.

– Есть и другие, не столь жестокие, способы. Самое лучшее оружие – знание. Если вы сумеете сразу определить, что собака опасна, а также научитесь правильно вести себя… Знаете, у Джорджа есть опыт работы с собаками. Держу пари, что он будет рад поговорить с вами об этом утром.

Гарри снова переступил с ноги на ногу, и Алессандра поняла, что сейчас он выйдет, а она снова останется в темноте одна. Ей надо было задержать его здесь хоть чуть-чуть дольше.

– У вас бывают ночные кошмары?

И тотчас же Алессандра поняла, каким глупым был ее вопрос. Его сын умер ужасной, жестокой, бессмысленной смертью. В ее памяти зазвучал голос Гарри: «…иногда единственный способ заставить себя заснуть – это не спать по семьдесят два часа кряду…» Конечно, его мучили кошмары.

Но Гарри не обиделся, не сказал ей, чтобы она заткнулась и занялась своими делами, – он просто смотрел на нее, однако улыбка его потускнела и исчезла.

Наконец он вздохнул, и усталость ясно обозначилась на его лице.

– Хотите сандвич?

Она почувствовала, что в желудке у нее забурлило.

– Нет, но выпила бы чаю.

– Чаю? – Улыбка снова осветила лицо Гарри. – Ну что ж, чаю так чаю.

Алессандра обеими руками держала свою чашку с чаем, будто ей стало зябко и она грела об нее руки. С волосами, собранными сзади в конский хвост, в огромной, не по размеру, пижаме она выглядела почти девочкой; без косметики лицо ее было бледным, а кожа гладкой, без единой морщинки.

– Когда-то я брал уроки плавания и научился правильно двигать руками и ногами, но переплыть Ла-Манш – это не по моей части, – признался Гарри. – У меня бывает повторяющийся кошмар: улица затоплена, я на крыше машины и знаю, что должен плыть, но когда вхожу в воду, течение сбивает меня с ног, и я просыпаюсь, когда ухожу под воду с головой. – Он откусил от своего сандвича. – Эти кошмары засасывают.

В плохие ночи ему снился Кевин в его последние минуты. Иногда он видел и Соню за рулем машины, видел несущийся на них грузовик. Гарри знал, что и Кевин, и она обречены, что они умрут, что он не может остановить несущуюся на них махину и предотвратить преждевременную смерть своего ребенка. Он протягивал руки к Кевину, чтобы прижать его к себе, но не мог дотянуться до него даже кончиками пальцев. Гарри никогда не удавалось дотронуться до него.

Он снова откусил, но мясо утратило прежний вкус; тогда он отложил сандвич. Алессандра подняла на него глаза от своей чашки.

Гарри готов был держать пари, что она прочла его мысли. Всего несколько дней назад он не считал ее способной на это, но теперь его мнение о ней изменилось. Алессандра Ламонт не глупа – она оказалась гораздо более восприимчивой и чувствительной, чем он думал прежде.

– Вы подозреваете, что Майкл Тротта имеет отношение к гибели вашего сына?

– Да.

Она снова посмотрела на него, но на этот раз он был готов встретить ее взгляд и смотрел на нее твердо.

– Доказательств нет – ничего, за что бы можно было притянуть его к ответу. В то время Тротта был тесно связан с капо одного из мафиозных кланов, который мы разрабатывали. Похоже, Тротта был среди наемных убийц, которые стреляли в машину Сони. – Гарри оттолкнул тарелку с сандвичем. – Ваш славный Майкл Тротта, этот добрый и приветливый малый, с которым вы вместе праздновали Рождество, совершил преступление, в результате которого погиб мой сын.

Алессандра не смела взглянуть на него.

– Он не собирался убивать. Это должно было стать только предупреждением, напугать меня: несколько пуль в ветровое стекло машины, и ни одна из них не должна была ни ранить, ни убить. Но что-то пошло не так. Они ранили шофера грузовика. Это случилось на шоссе, где всегда оживленное движение, много транспорта. Шофер не справился с управлением. Соня нажала на тормоз, но у них с Кевином не было ни малейшего шанса спастись.

Гарри рассказывал ей эту историю бесстрастно, как репортер, будто все это случилось с чужими людьми, а не с его бывшей женой и сыном.

Алессандра закрыла глаза.

– О, мне так жаль!

– Да, – откликнулся Гарри. – Мне тоже. А вот Тротта, должно быть, все равно.

Подняв глаза, Гарри увидел, что Алессандра, не мигая, смотрит на него.

– Тротта не сядет в тюрьму за то, что убил моего сына, – продолжил он, – но рано или поздно этот негодяй проиграет: он сделает ошибку, а уж ФБР будет тут как тут. И я тоже.

– Но это не вернет вам Кевина.

От ее спокойных слов он чуть не онемел – они застигли его врасплох. Потом он отвел глаза. Никто на свете – ни Джордж, ни Мардж – не осмеливался говорить с ним столь откровенно. Гарри знал, что они так думают, но Алессандра первая сказала об этом вслух.

– Я знаю, – ответил он хмуро. – Но все равно отправить Тротта в тюрьму или в ад – дело моей жизни: когда я засажу его, то почувствую себя много лучше.

– Вы действительно так считаете?

Гарри внимательно разглядывал ее. В жестком свете флуоресцентной лампы, падавшем из кухни, она казалась измученной – глаза ее запали, их окружали темные тени. Она была искренней, не играла роли адвоката дьявола, но лишь хотела знать правду.

Алессандра слегка подалась вперед.

– Неужели вы и впрямь почувствовали облегчение, когда этот Рипоза погиб при сопротивлении полицейским во время ареста?

– Вам-то, черт возьми, откуда известно имя Фрэнка Рипозы? – Впрочем, Гарри уже догадался:

– Вы говорили обо мне с Джорджем?

Теперь настала очередь Алессандры отвести глаза. Она едва заметно пожала плечами, глядя куда-то мимо него.

– Здесь особенно нечего делать. Можно только болтать. Верно, я задала ему несколько вопросов о вас.

– И выбрали именно эту тему из всех доступных вам четырехсот шестидесяти восьми триллионов тем, – вслух размышлял он. – Я в этом списке значусь под номером один. Польщен.

Алессандра отхлебнула чаю с небрежным видом, но щеки ее окрасились едва заметным нежным румянцем и она по-прежнему старалась не встречаться с ним взглядом.

– Не сердитесь. Я просто пыталась справиться с одолевающей меня скукой.

Она солгала. Он сразу понял это, и она знала, что он догадался о ее лжи.

– Так вам стало легче, оттого что умер Рипоза?

Гарри встал и поставил горчицу в холодильник.

– Да, – ответил он.

Теперь они оба знали, что и он солгал.

Алессандра открыла дверь спальни и споткнулась о Гарри – он сидел за дверью в коридоре и крепко спал, но как только ее нога уперлась в его ребра, тут же проснулся.

Алессандра мгновенно отлетела к противоположной стене и ударилась об нее с громким стуком.

С непостижимой быстротой Гарри оказался с ней рядом.

– Вы ушиблись?

Глаза его были сонными и опухшими. Сквозь ткань пижамы она почувствовала тепло его рук. Алессандра и раньше знала, что у него теплые и сильные, удивительно надежные руки. Как было бы хорошо прижаться к нему и позволить позаботиться о себе…