Текст книги "Леди и лорд"

15

Приехавшие собрались в гостиной. Поскольку Элизабет и Джонни еще не спустились, поскольку не успели привести себя в порядок, Монро чувствовал себя довольно неловко, играя роль хозяина по отношению к людям, которых он видел впервые в жизни. Разговор шел довольно бессвязный. Впрочем, до обеих сестер Жерард уже дошли слухи относительно того, кем являлся отсутствовавший пока гость Элизабет, поэтому их вопросы были более определенными.

Монро старался отвечать вежливо, но уклончиво. Он еще не знал, какую историю предпочтет рассказать Джонни, чтобы запудрить мозги любителям сплетен, и поэтому издал глубокий вздох облегчения, когда наконец Элизабет и Джонни вошли в комнату.

Гости были представлены Джонни. Джордж Болдуин и его сестра Анна – оба светловолосые и стройные – приветствовали хозяйку дома и ее гостя похожими приветливыми улыбками – вежливыми и дипломатично равнодушными. Они гордились собственной христианской добродетелью и ради Элизабет старались оставить без внимания скандальную репутацию эрла из Грейдена. Джордж Болдуин, помимо того, еще прилагал все усилия к тому, чтобы вежливо не замечать раздражавшую его мужественность этого Равенсби.

Лорд Эйтон и его толстушка жена, жившие рядом с Элизабет, немедленно принялись обсуждать ее строительные планы.

– Похоже, работы идут именно так, как вы и рассчитывали, леди Грэм, – заметил тучный и коренастый сельский сквайр. – Если вашим строителям понадобится помощь, я смогу прислать своих людей, чтобы те им подсобили.

– Спасибо, может быть, со временем такая нужда и возникнет, – ответила Элизабет вежливым отказом. В месяцы между охотничьими сезонами Эвери было совершенно нечем заняться, и Элизабет не хотела, чтобы он от безделья совал нос в ее дела.

– Вы уже выбрали ткани для драпировки и цвета, в которых будут выдержаны комнаты, милочка? – пискляво осведомилась леди Эйтон. Впрочем, тонкий голос этой матроны с лихвой компенсировался шириной ее талии. – Я нашла в Ньюкасле одного чудесного торговца тканями, который с наслаждением проконсультировал бы вас по этому вопросу.

– Пока еще рано говорить о внутреннем убранстве и интерьерах, леди Эйтон, но я все равно запишу его имя. Возможно, в будущем он мне пригодится. – Элизабет знала, что Шарлотта предлагает это от чистого сердца и ею движет природная доброта. – Вероятно, именно он консультировал вас по поводу вашей розовой гостиной? – вежливо спросила она.

– А ведь правда, миленькая комната получилась? – воскликнула леди Эйтон, метнув быстрый взгляд на своего мужа, который, казалось, был не особо увлечен беседой об интерьерах. – Такая уютная… Хотя Эвери и говорит, что не выносит, когда на стенах столько сатина, – мягко добавила она. – Правда, – с улыбкой продолжала леди Эйтон, – у него есть собственный кабинет, где он может просиживать целыми днями со своими пыльными книжками. Уверяю вас, Элизабет, вы будете просто в восторге от Хьюго. Впрочем, сейчас, когда идет эта ужасная война, мы, наверное, не должны говорить о французах, не так ли?

– Из-за этой чертовой войны Марльборо цена на бренди, который я покупаю, подскочила просто до небес! – воскликнул Каклорд Эйтон. Такой оборот беседы его сразу заинтересовал. и большинство мелкопоместных английских дворян, он являлся ревностным тори. – И кроме того, я никак не могу приобрести перчатки для верховой езды. Да, чертовски много неудобств!

– Сейчас Марльборо глубоко завяз в Австрии, – будничным тоном заметил Джонни. Обладая самыми быстроходными кораблями и своими людьми во всех торговых центрах Европы, он получал важную информацию даже раньше, чем правительственные чиновники.

– Ходят слухи, что готовится решающая битва, – заметил Джордж Болдуин. – Вы ничего об этом не слышали? – Он услышал эту новость от своего кузена, работавшего в Уайтхолле помощником министра финансов.

– Верно, – кивнул Джонни. – Как только Теллард и Марльборо решат, где это произойдет.

– Скажите, – затаив дыхание и восторженно глядя на Джонни, обратилась к нему Люси Жерард, – вам когда-нибудь приходилось убивать человека?

В комнате мгновенно наступила звенящая тишина. Разговор оборвался, и глаза всех присутствующих с нескрываемым любопытством устремились на Джонни.

– Прошу прощения, – торопливо заговорила Элизабет, первой нарушив неловкую паузу, – вы еще не представлены. Люси и Джейн Жерард. Эрл Грейден.

Сестры Жерард сделали книксен лэйрду Равенсби, весьма сомнительная слава о котором распространилась далеко по обе стороны границы. Джейн была явно не прочь пофлиртовать со знаменитым рейнджером. Люси, ее младшая сестра, тряхнув белокурыми кудрями, стала торопливо объяснять:

– Я просто спросила об этом потому, что вы так много знаете о войне и обо всех этих вещах…

– Я никогда не служил в английской армии, – ответил Джонни. Он предпочел не говорить о том, что служил зато в армии французов под командованием своего дяди.

– Как это, наверное, восхитительно – быть в заложницах! – воскликнула Джейн. Ее ум работал уже только в одном направлении, а ее целенаправленность была очевидна, хотя и не слишком удивила Монро, которому пришлось отражать вопросы этой дамочки относительно его кузена на протяжении примерно получаса. И хотя последняя фраза была явно адресована Элизабет, Джейн не отрывала взгляда от Джонни.

– Подобное часто случается в Приграничье, мисс Жерард, – ответил Джонни, выручая Элизабет. Вообще-то лэйрд Равенсби считался довольно толстокожим субъектом, но на сей раз даже он был шокирован прямотой Джейн. – Обычная практика.

– Сколько же вы там пробыли? – задыхающимся от возбуждения голосом продолжала допрашивать Элизабет неуемная девица, тем не менее по-прежнему не спуская глаз с Джонни.

– В самом деле, Джейн, – вступилась Анна Болдуин, приходя на выручку Элизабет, – наша хозяйка уже устала пересказывать историю о том, как ее обменяли на брата лорда Грейден. Сколько же можно!

И действительно, история эта была хорошо известна в округе «Трех королей», и теперь только присутствие печально известного лорда Приграничья возродило к ней интерес у любопытных и чересчур впечатлительных сестер Жерард.

– Почему бы тебе не показать нам, как продвигаются дела со строительством, Элизабет? – предложил Джордж Болдуин, чтобы нарушить неловкую паузу. – Насколько я понимаю, ты уже приступила к сооружению фундамента?

– Вы не станете возражать, Монро? – обратилась Элизабет к молодому архитектору, чувствуя благодарность по отношению к Болдуину за то, что тот вызволил ее из неловкой ситуации. – Он разбирается в этом гораздо лучше меня, – с улыбкой пояснила она, обращаясь к гостям.

Вслед за этим вся компания вышла через застекленные двери, ведущие в сад. Поместье, купленное Элизабет на деньги, которые она унаследовала после смерти мужа, включало в себя постройку красного кирпича, сооруженную в эпоху Тюдоров, и великолепный ухоженный сад, который террасами поднимался к самой вершине холма. Когда-то там находилась какая-то старинная романская постройка, однако теперь от нее остались лишь руины. Именно это возвышение, откуда открывался изумительный вид на близлежащие окрестности, Элизабет и выбрала для строительства своего нового дома.

– Да, нас ожидает долгий день, – пробормотал Джонни. Они с Элизабет замыкали небольшую процессию, шедшую между аккуратно подстриженными деревьями. Джонни внимательно смотрел на идущих впереди, готовый в любую секунду убрать руку, которая лежала на талии Элизабет. – Клянусь Богом, следующее, что захотят узнать сестрички Жерард, – это чем я занимался в течение последней ночи. Причем – в деталях.

– Я уверена, что они жаждут узнать о тебе абсолютно все, дорогой, – насмешливо ответила Элизабет, резко повернувшись к возлюбленному, отчего юбки зеленого платья завернулись вокруг ее ног.

– Ну уж, уволь, – поморщился Джонни. Женская назойливость всегда раздражала его.

– Разве ты не находишь, что Люси очень миленькая? – сладким, как мед, голосом осведомилась Элизабет, легко коснувшись его руки.

– Нет, не нахожу.

– Ну, тогда, может быть, твоему вкусу больше отвечает Джейн? – Элизабет прямо-таки сияла улыбкой.

– По-моему, тебе это доставляет удовольствие? – На лице Джонни также появилась улыбка. – Нет, Джейн тоже не в моем вкусе. Мне не нравятся жеманные блондинки.

– Она пока еще не жеманилась.

– Будет, можешь мне поверить.

– Как вы в себе уверены, Равенсби! Может, это проистекает из обширного опыта? – продолжала подтрунивать над возлюбленным Элизабет.

– Да, черт побери, ты совершенно права, моя маленькая милая Битси. И если ты не перестанешь донимать меня этими разговорами, за которыми стоят одни только сплетни, я обниму тебя и поцелую прямо на глазах у всех твоих соседей!

– Ты мне угрожаешь? – Элизабет ничуть не выглядела встревоженной.

– Абсолютно верно!

Элизабет смерила его оценивающим взглядом и ответила:

– Ну что ж, возможно, в таком случае я отвечу тебе таким же пылким поцелуем.

– Невозможно, дорогая, ты этого не сделаешь. – Джонни поглядел на нее из-под своих длинных темных ресниц. – Ты уже не в том возрасте.

– Заносчивый нахал!

– Нет, просто откровенный человек. Поверь мне, я крутился в свете гораздо больше твоего и видел таких вот сестриц Жерард больше, чем ты можешь себе представить.

Джонни был прав. Не ошибался он и относительно неукротимого любопытства сестер Жерард.

– Что же мне сказать Люси и Джейн? – с легким вздохом проговорила Элизабет. Лукавая улыбка исчезла с ее лица, и вместо нее на нем появилось выражение неподдельной озабоченности. Они уже миновали сад и почти вплотную подошли к своим спутникам, собравшимся на вершине холма.

– А ничего! – выразительно объявил Джонни. – Ты не должна отчитываться перед ними в делах, которые касаются только тебя. И они не имеют никакого права задавать тебе вопросы по поводу твоей личной жизни.

– Мы тут, в деревне, живем несколько иной жизнью, и личная жизнь каждого чаще всего становится достоянием всех остальных.

– Как и везде, дорогая, – пожал плечами Джонни, – Но если ты позволишь окружающим переступить определенную грань, они съедят тебя заживо.

– Может, мне сказаться больной? – с надеждой спросила Элизабет. С каждым шагом они все ближе подходили к гостям, столпившимся возле строившегося фундамента. Перспектива провести весь остаток вечера с сестрами Жерард вдруг показалась ей невыносимой.

– Может быть, но позже. – Легкая улыбка искривила губы Джонни. – Если только я не придумаю что-нибудь более правдоподобное.

– Сейчас я уже жалею, что вчера вечером не отправила гонца и не отменила приглашение. Так и нужно было сделать – пусть даже в полночь!

– Аминь! – пробормотал Джонни, и на лице его появилась ничего не выражающая светская улыбка – они подошли так близко к остальным гостям, что те уже могли услышать их разговор. – Ну что, Монро, ты уже успел объяснить, зачем этому дому нужен такой мощный фундамент? Меня особенно восхищает то, как Монро загодя удается вычислить необходимую степень прочности стен и кровли. Расскажи им, как ты обучался этому в Риме.

После этого Джонни проявил себя настоящим дипломатом и с большим умением направлял беседу в течение всего времени, которое потребовалось, чтобы обойти здание, вернуться в дом и даже пообедать. Он развлекал гостей историями из жизни лондонского двора, который находился так далеко, что обитателям Нортумбрии казалось, будто он существует на другой планете, рассказывал о китайских морях и своих торговых складах на Востоке, описывал великолепные дворцы императоров Сунг, куда англичанину попасть было практически невозможно. Помимо всего прочего, Джонни пообещал дамам прислать тонкие французские вина – очень дорогие и исчезнувшие в Англии с тех пор, как началась война. Мужчинам же он посулил выдержанное бренди, купить которое было невозможно ни за любовь, ни за деньги.

Они еще немного поговорили о войне на континенте, а затем – о возможном столкновении между Шотландией и Англией.

– Господи, я все же надеюсь, что до этого не дойдет, – пробормотал лорд Эйтон. – Из всех возможных вариантов Лондон далеко не всегда выбирает лучшие. – Выходец из старинной романско-католической семьи, лорд Эйтон имел собственный взгляд на смену правления. – Не обращайте внимания на Ганноверов, – добавил он, умолчав только о своей ярой приверженности якобинцам.

– Ни для кого не секрет, что шотландский парламент также озабочен сменой правления, – заметил Джонни.

– Так что же, шотландцы собираются встать на тропу войны? – осведомился Эйтон. Как и большинство провинциальных дворян, он привык говорить без обиняков.

– Пока что это спорный вопрос, – уклончиво ответил Джонни. Он не собирался выкладывать секреты никому из англичан, вне зависимости от того, какой стороне тот симпатизировал.

– Мой кузен-шотландец сообщил мне, что графства повышают налоги, – проговорил Эйтон. – Будь я проклят, если это не пахнет войной. А на прошлой неделе из Донкастера прибыл конный полк. Мы снова окажемся в самой гуще потасовки.

Граница между Англией и Шотландией представляла собой линию, произвольно проведенную на карте, и многие члены больших семей, жившие по обе стороны этой искусственной границы, зачастую предпочитали защищать семейные, а отнюдь не национальные интересы того государства, гражданами которого оказались по воле случая.

– Ходят разговоры о возможном союзе. Не устранит ли это угрозу войны? – поинтересовался Джордж Болдуин.

– Комиссия, работавшая над таким соглашением, распушена еще в феврале. Это никому не интересно. А что, в Вестминстере над этим снова задумались? – Со стороны Джонни это был всего лишь вежливый вопрос, предназначенный только для того, чтобы поддержать беседу. В Шотландии никто не хотел такого союза – разве что магнаты, которые владели собственностью в Англии и имели места в совете директоров Ист-Индской компании. Разумеется, они боялись войны, которая могла лишить их всего этого. Кроме того, финансовые интересы в Лондоне и Бристоле, контролировавшие английский парламент, были категорически против того, чтобы Шотландия посягала на зону их торговых интересов. Что же касается лондонского двора, то если бы тому удалось заставить Шотландию согласиться со сменой правления, он и в дальнейшем мог бы полностью контролировать ее. Так что в заключении союза сейчас не была заинтересована ни одна из сторон.

– Турлоу, который представляет в парламенте наш избирательный округ, сообщил, что тори снова зондируют этот вопрос. Вроде как пробуют воду, прежде чем в нее войти.

– Или кидают пробный шар, желая выяснить настроения своих противников, – предположил Джонни.

– Стало быть, вы скоро снова уезжаете, чтобы участвовать в работе вашего парламента? – спросил Джордж.

– Да, в самое ближайшее время, – с нарочитой неопределенностью ответил Джонни. Он, похоже, нашел способ, с помощью которого им с Элизабет удастся отделаться от гостей. – К сожалению, перерыв оказался недолгим. Если вам когда-нибудь доведется оказаться в Эдинбурге или Равенсби, прошу вас всех быть моими гостями, – со всей сердечностью, на которую был способен, добавил он.

Как бы то ни было, Джонни удалось проявить себя перед местной публикой с самой лучшей стороны. Он также сумел предупредить дальнейшие бесцеремонные вопросы со стороны сестер Жерард. А после того как было покончено с десертом, Джонни учтиво обратился к высокому обществу:

– Я обещал леди Грэм взглянуть перед отъездом на ее винные погреба, чтобы знать, что присылать ей по возвращении домой. К сожалению, я крайне ограничен во времени, поэтому, надеюсь, вы простите нас, господа.

Вслед за этим они с Элизабет вышли из-за стола и вежливо попрощались со всеми гостями.

После изрядной доли выпитого за обедом вина Монро не возражал против того, чтобы остаться за хозяина и продолжать развлекать гостей, а еще позже, отведав другие сорта вин из погребов Равенсби, он пришел к выводу, что даже жеманные блондинки временами могут быть весьма привлекательны.

Наконец-то Джонни и Элизабет оказались наедине. Они были безмерно рады и никак не могли поверить, что им так легко удалось отделаться от гостей.

– Как я тебе благодарна! – прошептала она, бросаясь к нему на шею раньше, чем за ними успела закрыться дверь ее дпальни.

– С моей стороны это был чистой воды эгоизм, дорогая, – мягко ответил Джонни, крепко обняв Элизабет и одновременно толкнув ногой дверь, отчего та захлопнулась со страшным грохотом. – Я буквально минуты считал и не мог более так бездарно тратить время.

– М-м-м, как мне это нравится… – Руки Элизабет скользнули по его спине, обтянутой тонким льном. – Весь день я мечтала прикоснуться к тебе и никак не могла себе этого позволить.

– А мне с десяток раз хотелось вытащить тебя из-за обеденного стола и унести в спальню. «А может, черт с ними со всеми?» – думал я.

– Сестры Жерард обсуждали бы это до конца своих дней.

– Именно эта мысль меня и удержала, – улыбнулся Джонни. Наконец-то его улыбка стала чудесной, как всегда, когда она предназначалась одной только Элизабет, и никому больше.

– Значит, в нашем распоряжении еще полтора дня, – прошептала она, сияя счастливой улыбкой.

– Два с половиной.

Элизабет отпрянула и, удивленно посмотрела на Джонни, – Но ты же говорил, что уедешь в шесть утра в пятницу!

Джонни еще крепче стиснул ее в своих объятиях и проговорил:

– Я решил остаться до субботы.

Лицо Элизабет снова озарилось радостью, и она констатировала:

– Это потому, что ты так меня любишь!

– Потому что я так тебя люблю, – эхом повторил Джонни.

Последующие дни, проведенные вместе, состояли из неистощимых любовных утех, пленительной лени, отдаваясь которой они валялись в постели и поздно завтракали, счастливых прогулок по тенистому лесу или вдоль медленно движущегося речного потока, нагретого жарким летним солнцем. Как-то раз они отправились на верховую прогулку, однако, когда на следующее утро Джонни предложил повторить ее, Элизабет отказалась, сославшись на то, что для подобных развлечений у нее «слишком нежная попка».

– Вот это мы сейчас и проверим, – с серьезным видом проговорил Джонни и, подняв ее на руки, отнес в сарай возле конюшни, где так чудесно пахло свежим сеном…

Втроем с Монро они устраивали почти семейные ужины, и молодой архитектор не мог надивиться на поведение своего кузена, который обычно никогда не позволял себе выражать свои чувства прилюдно. Сейчас тем не менее он обращался к Элизабет не иначе как «моя дорогая» и «любимая», садился рядом с ней и кормил ее с ложечки. А иногда они менялись ролями. Такого Джонни Кэрра Монро еще никогда не доводилось видеть. А ведь он знал его всю жизнь!

В последнюю ночь, которую Элизабет и Джонни провели вместе, они были скорее нежными, чем ненасытными. Как будто в предыдущие дни они сполна утолили свою жажду. Однако это было не так. Сердца обоих наполняла тихая грусть, поскольку и он, и она понимали, что до неизбежного расставания остаются считанные часы.

Их поцелуи были неторопливыми и долгими, словно они хотели как можно крепче запечатлеть в своих душах воспоминание об этих последних минутах, а любовные игры утратили прежнюю порывистость и безудержность, которые уступили место бесконечной нежности и ласке.

Элизабет не осмелилась бы назвать это любовью, поскольку это слово вообще не вязалось со всей предыдущей жизнью лэйрда Равенсби, однако она ощущала в себе незнакомую прежде страсть и со страхом думала, что станется с ней, если она вдруг потеряет этого человека.

Что же касается Джонни, то он испытывал чувство утраты, был озабочен и мрачен. Он не узнал бы любовь, даже постучись она в его двери разодетая в шелка и с плакатом на шее, но сейчас, еще не успев расстаться с Элизабет, он уже скучал по этой женщине. Именно отсюда бралась теперь эта, незнакомая ему доселе, нежность.

Именно в эту ночь сладкой любви Элизабет поймала себя на том, что думает: как замечательно было бы иметь ребенка от этого необузданного и прекрасного мужчины. Впрочем, она тут же испугалась этой мысли и отбросила ее.

Однако мысль эта не оставляла ее, поскольку являлась порождением ее самых потаенных чувств. В течение всех восьми лет своей одинокой жизни со старым Хотчейном она мечтала о ребенке. И каждый раз, когда неизменно, из года в год, словно по часам, приходили месячные, сердце ее снова и снова наполнялось тоской и безнадежностью. Конечно, ей было легче винить в этом своего престарелого мужа, нежели – какая ужасная мысль! – допустить возможность, что бесплодна она сама. Но кто мог знать наверняка…

По мере того как шли годы, ее мечта о ребенке становилась все более навязчивой. Она ловила себя на том, что разглядывает чужих детей с какой-то гнетущей тоской. Когда они смеялись, ей хотелось расцеловать их пухлые щечки, когда плакали – утереть слезы. Неужели настанет день, когда вот такое чудесное маленькое существо обратится к ней с этим волшебным словом – «мама»?

После смерти Хотчейна Элизабет перестала думать о детях, занятая лишь необходимостью утвердиться в новом для себя качестве – свободной вдовы. У нее не было ни секунды свободного времени. Сначала она воевала со своим папашей, возжелавшим снова выдать ее замуж, затем была занята выбором и покупкой земли, составлением планов и приготовлениями, необходимыми для начала строительства. Однако сейчас, когда она лежала рядом с горячим и восхитительно мужественным Джонни Кэрром, мысль о детях вновь вспыхнула в ее сознании.

– У тебя есть дети? – проронила она в вечернем сумраке едва освещенной пламенем свечей комнаты.

Находившемуся в полудреме Джонни показалось, что его ударили обухом по голове.

– Что? – непонимающе переспросил он, думая, что ослышался.

– Я просто подумала, есть ли у тебя дети.

– А почему ты спрашиваешь? – насторожился он.

– Да так, интересно… – Элизабет почувствовала, как ее душу начинает глодать червячок зависти: наверняка есть какая-нибудь счастливица, которой удалось заиметь от него ребенка.

– Откуда мне знать. – Обычные мужские увертки.

– Нет, скажи!

Джонни тяжело вздохнул. По тону Элизабет он понял, что на сей раз отвертеться не удастся и ответить на ее вопрос ему все же придется.

– Да, несколько, – неохотно признался он.

– Это очень неопределенно.

– Я никогда не спал с девственницами, а возможность того, что родится ребенок, существует всегда. Поэтому они наверняка есть, но я не знаю, сколько и у какой из бывших со мной женщин.

– Ты хочешь сказать, что спал с замужними женщинами?

– Чаще всего – да, – снова вздохнул Джонни. – Но почему ты завела этот разговор?

– Просто я подумала о том, как приятно родить от тебя ребенка.

– Боже милостивый… – застонал Джонни, и мысли его тревожно заметались.

– Не волнуйся, я не собираюсь тебя ни к чему принуждать.

– Сейчас уже поздно об этом говорить, – пробормотал Джонни. Он никогда не боялся принуждения со стороны женщин, а тех из них, кто все же пытался его к чему-либо принудить, умел блестяще поставить на место. Но сейчас он был явно встревожен. Высвободив руку из-под спины Элизабет и перекатившись по постели, Джонни улегся на бок и подпер голову ладонью.

– Ты считаешь, я должен был подумать о том, как лучше предохраняться? – спросил он чуть охрипшим от волнения голосом, не сводя пристального взгляда с Элизабет. На какое-то мгновение ему показалось, что разговор сейчас коснется одной из двух крайне нежелательных в постели тем – или женитьбы, или денег.

– Никто из нас не утруждал себя тем, чтобы задуматься об этом, – ровным голосом ответила Элизабет. – Я не собираюсь от тебя ничего требовать.

– Я слышал разговоры о том, что ты не можешь иметь Детей, – проговорил Джонни, успокоенный тем, что разговор о женитьбе ему не грозит. Что же касается денег, то он всегда был щедр к своим любовницам. Джонни Кэрр не привык считать гинеи в постели.

– Ну вот, видишь, значит, тебе тем более нечего опасаться, – с наигранным оживлением бросила Элизабет. Однако глаза ее наполнились слезами, а нижняя губа предательски задрожала. Она никогда не могла до конца поверить в свою неполноценность, и в душе ее все еще продолжала жить надежда.

– О Боже… Прости меня ради всего святого! – пробормотал Джонни, обняв Элизабет и прижав ее голову к своей груди. – Я не хотел быть таким бесчувственным скотом, – добавил он, нежно гладя ее волосы.

– Ты же… не знал… что мне будет больно, – ответила Элизабет жалобно, изо всех сил пытаясь удержать слезы. Заботливый тон и утешения Джонни причиняли ей лишь большую боль.

– Не плачь, моя родная, прошу тебя, – прошептал он, вытирая ручейки слез, уже струившихся по ее щекам. – Возможно, когда-нибудь у тебя все же родится ребенок. – Это было так не похоже на Джонни Кэрра, что, произнеся последнюю фразу, он даже не поверил собственным ушам и подумал: «А не спятил ли я вконец?» Однако он был странным образом тронут горем Элизабет. Сейчас она выглядела такой маленькой и беззащитной!

– В конце концов, эта не твоя забота, – задиристо проговорила она, пытаясь превозмочь душевную боль и понимая, что разговоры о детях заставляют Джонни чувствовать себя неловко. – Не будем больше говорить об этом.

– Вот и прекрасно! – со вздохом и облегчением согласился Джонни. Как и все мужчины его положения, он предпочитал вести вольную, полную развлечений жизнь, свободную от каких-либо обязанностей и ограничений. Для богатых, как он, господ правил не существовало. То было время, когда аристократы и богачи могли безнаказанно удовлетворять свою похоть, не будучи ни перед кем в ответе. Правила обязывали жениться на матерях своих детей лишь бедняков да низкорожденных.

– А ну-ка, улыбнись! – приказал Джонни, бережно развернув Элизабет к себе лицом. Он склонился над ней и принялся целовать ее лоб, глаза, уши. По телу Элизабет стало разливаться тепло, исходившее от него, и она почувствовала, как счастье вновь возвращается в ее сердце. – Если хочешь, я могу тебе спеть, – с озорной улыбкой предложил Джонни.

Элизабет молча смотрела на его мужественное лицо, которое игра света и тени делала еще более утонченным. Синие глаза под густыми черными ресницами сулили ей все наслаждения, о которых она только могла мечтать, а чувствительные изгибы губ навевали мысль о совсем иных, нежели пение, забавах. Она ощутила, что, помимо исчезнувшей было радости, к ней возвращается и желание. Одарив Джонни улыбкой роковой соблазнительницы, она прошептала:

– А теперь рассуди, Равенсби: с какой стати мне слушать твое пение, если в мой живот упирается твой в прямом смысле выдающийся член!

– Что это у тебя на уме? – притворился непонимающим Джонни, и в его синих глазах промелькнула хитрая усмешка.

– В моем распоряжении еще несколько часов, в течение которых я могу пользоваться тобою.

– А я – развлекать тебя, – приглушенным голосом согласился он.

– Какое счастье, что хоть в чем-то мы с тобой согласны! – Элизабет провела пальцем по его черным бровям.

– А разве так не всегда, Битси, котеночек мой? – Прошептал Джонни. Взяв Элизабет за руку, он поднес ее ладонь к своему рту и принялся нежно водить языком розовым пальцам.

Утро наступило слишком рано, слишком неожиданно! Словно невиданный золотой цветок, над Ридсдейлом поднялось солнце. Не размыкая объятий, любовники молча лежали в постели и наблюдали, как тают последние тени в их маленькой вселенной и комната наполняется мягким утренним светом. Оба знали, что отъезд в Эдинбург больше откладывать нельзя.

Умиротворенная, полная любви и нежности, лежа в объятиях Джонни, словно ребенок в колыбели, Элизабет сказала:

– Не забудь навестить меня, когда позволят государственные дела. К тому времени у нового дома уже успеют построить стены.

– Обязательно, – пообещал Джонни, гладя волосы возлюбленной. – Я приеду сразу же, как только смогу.

За эти дни между ними возникло нечто новое, чему невозможно было подобрать определение – то ли любовь, то ли глубокая привязанность, – некое блаженное заклятие, которым они стали повязаны друг с другом. И их прощальный поцелуй был сладок и нежен.

И было еще одно прощание – на усыпанной гравием дорожке перед домом в присутствии Монро, Редмонда, слуг и телохранителей. Джонни галантно поклонился, Элизабет приветливо улыбнулась, после чего они обменялись принятыми в свете и подходящими к случаю любезностями. Снова превратившись в обходительного кавалера, Джонни запечатлел на ее руке легкий поцелуй и, взобравшись на коня, присоединился к Монро, который некоторое время терпеливо ждал, пока закончится церемония прощания.

– До свидания, Джонни, – проговорила Элизабет, поднимая руку в прощальном жесте.

В этот момент Джонни наклонился, чтобы проверить подпругу, и, казалось, не услышал ее, однако Монро подтолкнул его, и, выпрямившись в седле, Джонни взглянул на возлюбленную и ответил:

– Прощай, Элизабет. – Вид у Джонни был отстраненный, словно мысли его уже витали где-то далеко.

Элизабет постаралась отогнать от себя острое и мгновенное разочарование. Она понимала умом, что Джонни – занятой человек, которому спустя несколько часов предстоит приступить к выполнению своих обязанностей в парламенте, да и в дальнейшем заниматься управлением целой торговой империей. Его жизнь не могла вращаться исключительно лишь вокруг ее особы. И все же сердце с трудом воспринимало доводы разума, и то огромное счастье, которое он подарил ей, было омрачено последними минутами расставания.

Кони скакали ровным галопом. Путь до Эдинбурга предстоял неблизкий, и мужчины торопились. Джонни уже сожалел о том, что задержался так надолго, а Монро опасался, что им не удастся поспеть в столицу к сроку – ведь на утро у них уже была назначена встреча.

Мужчины скакали на север в молчании. Если бы им вздумалось поговорить, то из-за свиста ветра и тяжелого топота копыт пришлось бы кричать во все горло. К тому же Джонни не сомневался, что Монро при первой же возможности станет выговаривать ему за их легкомысленную поездку в «Три короля». Что ж, у него были для этого все основания. Однако для самого Джонни это уже представлялось чем-то вроде перевернутой страницы или прочитанной главы. Все его мысли теперь были сосредоточены только на одном – парламентской сессии и в первую очередь на Акте о безопасности. Если Лондон согласится утвердить его, это станет самым главным событием в истории Шотландии со времени слияния двух государств. Если отвергнет… надо будет проследить за тем, чтобы продолжалась мощная поддержка сил, противостоящих придворной партии. Если за короткий перерыв в работе парламента деньгам королевы удалось переманить на свою сторону еще нескольких лордов, которые проголосуют теперь в поддержку закона о субсидировании английской армии, Аондон вполне может протолкнуть его. Мозг Джонни лихорадочно работал, перебирая имена тех, кто голосовал против, и тех, кто теперь может проголосовать за.