Текст книги "Леди и лорд"

– Ты можешь ошибаться.

– Ну, вот я и хочу выяснить это.

– Возможно, ценой собственной жизни.

Поднаторевший в чтении женских чувств, Джонни не собирался вступать с родственником в спор по поводу того, насколько пылко и искренне Элизабет относилась к нему. Тем более что его больше волновали собственные чувства. Охрана Ридсдейла – дело другое! Но все же он сомневался, что, защищая свою добродетель, Элизабет Грэм зайдет настолько далеко, что позволит прикончить его.

– Я думаю, ничего подобного не произойдет, – проговорил он, желая рассеять страхи Монро. – Она, помимо всего прочего, еще и очень разумная женщина.

– В таком случае она тебе непременно откажет.

– Посмотрим… – Теперь, когда после трех дней угнетающей и непривычной для него самодисциплины Джонни вновь стал хозяином самому себе, в его голосе снова появились насмешливые нотки, а на лице расцвела улыбка – свежая, словно утренняя заря. – А может, случится наоборот – я откажу ей. Конечно, если прежде она не велит заживо содрать с меня кожу.

Не в силах провести еще один день рядом с Джонни Кэрром в постоянной борьбе с самой собой, Элизабет уехала ранним утром. Растерянная, мятущаяся, напряженная из-за необходимости каждую секунду противостоять его чарам, она поняла, что единственным шансом на спасение для нее является побег. В противном случае ей пришлось бы пустить скандально знаменитого лэйрда Равенсби в свою постель на глазах у всех любопытных гостей семейства Грэмов, после чего слава о ее грехопадении распространилась бы по всей Шотландии.

Однако причиной ее бегства стали не только нескончаемые попытки Джонни соблазнить ее, но и еще кое-что. В последнюю ночь, лежа без сна в своей постели, Элизабет поймала себя на том, что напряженно размышляет над тем, в каких укромных местах в Хоувике могли бы происходить их любовные встречи, чтобы о них не узнали ни любопытные гости, ни слуги Грэмов. А утром она не пошла в комнату Джонни только потому, что не знала ее расположения. dot почему, напуганная силой своих чувств, которые грозили выйти из-под контроля, Элизабет сочла за благо как можно скорее уехать из этого дома. Ей приходилось выбирать из двух возможностей: либо продемонстрировать свое отношение к лэйрду Равенсби перед всем Хоувиком, либо бежать. Она выбрала последнее.

И впрямь, чем дальше удалялась Элизабет от дома Грэмов, тем менее беззащитной она себя ощущала. После того как они выехали из деревушки, дорога сузилась, и, велев кучеру ехать помедленнее, девушка откинулась на мягкие подушки и успокоилась.

Она была в безопасности. Ей больше не угрожали ухаживания Джонни Кэрра, перед которыми нельзя было устоять, она оказалась вне досягаемости его волшебной улыбки и свойственных лишь одному ему манер, извилистая дорога уносила ее прочь от его необузданной чувственности.

Сделав глубокий вздох, Элизабет набрала полные легкие свежего летнего воздуха, что свободно влетал в открытые окна кареты. День был хоть и солнечным, но прохладным. Изменение атмосферной температуры совпадало с изменением температуры ее души после того, как она приняла решение уехать. Безмятежность и тишина сельской местности еще больше успокоили Элизабет и отрезвили ее рассудок. После трех дней, в течение которых бешеное желание бушевало в ее крови, в душу Элизабет снова возвращался мир.

Да, уехав из Хоувика, она поступила совершенно правильно. Дикий и необузданный Джонни Кэрр до основания разрушил бы ее спокойный домашний мир, к которому она уже успела привыкнуть.

Зная каждую пядь Приграничья как свои пять пальцев, Джонни и Монро, игнорируя дороги, гнали своих коней крупной рысью прямо по пересеченной местности. Они не сомневались в том, что без труда догонят карету. Тем более что шотландские проселочные дороги можно было лишь с натяжкой назвать так. Они были лишь жалким подобием главных путей, ведущих к Эдинбургу, Глазго и Лондону. Карета могла продвигаться по ним не быстрее, чем пешеход на своих двоих.

Милях в пяти от границы, где дорога шла по неширокому полю, впервые распаханному предыдущим поколением здешних землевладельцев, до слуха всадников, сопровождавших карету Элизабет, донесся топот копыт. Машинально потянувшись за оружием, они остановили коней и прислушались. Дорога впереди была пустынной и выглядела мрачновато. От широкого деревенского приволья ее отделяли целые акры сосновых зарослей, возвышавшихся до самого неба. Если бы кто-то хотел устроить засаду, более подходящего места было не найти. Они настороженно подали кучеру знак остановить карету.

Почувствовав, что карета остановилась, Элизабет выглянула из окна, оглядела мирный пейзаж и крикнула кучеру:

– В чем дело?

– Сопровождающие, миледи, – откликнулась ее служанка, сидевшая рядом с последним. В это чудесное утро она сама решила пересесть на козлы, чтобы наслаждаться свежим воздухом и живописными пейзажами. – Они что-то услышали.

Еще раз оглядев окрестности, Элизабет не обнаружила ничего подозрительного – лишь деревья да пыльная лента дороги.

– А вы сами что-нибудь слышали?

– Пока нет, леди Грэм, – ответил кучер, – но Майкл что-то слышал, иначе он не поднял бы тревоги. Вы лучше оставайтесь в экипаже, пока мы не разберемся, что к чему.

Летнее утро выглядело слишком идиллическим для какой бы то ни было опасности. В хрустально-чистом воздухе раздавались птичьи трели, солнечный свет, пробиваясь сквозь густые ветви сосен, падал на дорогу широкими светлыми полосами, в которых хороводом кружились невесомые пылинки, а вдоль нее нескончаемым пестрым ковром рассыпались полевые цветы. В такой живописной обстановке даже сама мысль о каком-либо нападении казалась невероятной.

Однако в следующее мгновение звук скачущих галопом коней сделался еще более явственным. Телохранители заняли оборонительную позицию, превратившись в грозный щит, готовый отразить любую опасность.

А через несколько секунд в отдалении показались два всадника. Не было никаких сомнений в том, что она направляют своих коней к карете. Увидев, что ее охранники повернули свои мушкеты на приближающихся наездников, Элизабет еще дальше высунулась из окна, охваченная не столько испугом, сколько любопытством. Разбойники редко орудовали по утрам, да еще в такой пустынной местности, кроме того, они вряд ли стали бы так открыто приближаться к путникам.

Сузив глаза, чтобы лучше видеть, Элизабет вглядывалась в незнакомцев, однако те находились еще слишком далеко. На несколько секунд все замерли в молчании, и девственную тишину леса нарушал лишь тяжелый топот копыт. И в тот момент, когда начальник ее охраны приказал своим людям приготовиться к стрельбе, Элизабет различила длинные черные волосы, которые трепал ветер, узнала могучую фигуру всадника, что скакал первым, цвет его костюма и истерически закричала:

– Не стрелять!

Редмонд резко повернулся к своей госпоже.

– Это Равенсби, – задыхаясь, сказала она, ошеломленная драматическим появлением Джонни. – Не стреляйте в него!

– Поглядим, что ему нужно, – буркнул Редмонд и, обращаясь к своим людям, скомандовал: – Не спускать с него глаз!

– Он не опасен, Редмонд.

– Да, миледи, – откликнулся командир ее охраны, но оружия никто из его людей не опустил.

– Они могут пристрелить тебя даже раньше, чем ты подъедешь достаточно близко, прежде чем ты успеешь хоть что-нибудь сказать, – предостерег кузена Монро, когда они чуть осадили лошадей и те пошли легким галопом. Он не спускал глаз с направленного на них оружия.

– Нет риска – нет и удовольствия, – миролюбиво откликнулся Джонни, осаживая своего взмыленного коня и заставляя его перейти на рысь. – Ты только, пожалуйста, не делай никаких резких движений, – весело попросил он Монро, после чего дружелюбно улыбнулся и широко развел в стороны руки, показывая охранявшим Элизабет мужчинам, что невооружен.

– Остановитесь и сообщите, что вам нужно! – выкрикнул начальник охраны. Несмотря на то что Элизабет узнала подъехавших, он все еще был настороже.

– Я хотел бы перемолвиться словом с леди Грэм, – спокойно ответил Джонни, натягивая поводья и останавливая коня.

«Нет!» – было первой мыслью, промелькнувшей в лихорадочно возбужденном мозгу Элизабет. «Боже, спаси меня!» – было второй. Однако поток возбуждения, захлестнувший ее тело, не погасил голос рассудка. И все же в следующую секунду она напомнила себе, что она уже давно не шестнадцатилетняя девочка, не способная к самостоятельным действиям, а взрослая женщина, умеющая не пасовать перед жизненными трудностями, увлечениями, соблазнами и душевными порывами. В самом деле, не сорвется ж она с привязи, если поговорит пару минут с Джонни Кэрром. Ведь она успешно противостояла его атакам в течение двух дней в Хоувике.

Однако, что бы ни нашептывал ей здравый смысл, положив ладонь на ручку дверцы, Элизабет ощутила, как от волнения у нее замирает дыхание и она ничего не может с этим сделать.

В ту же самую секунду, когда открылась дверца кареты, Джонни, не замечая нацеленных на него мушкетов, легко соскользнул с лошади и оказался на земле даже раньше, чем ее коснулась нога Элизабет. И по-прежнему не обращая ни малейшего внимания на вооруженных всадников, с подозрением, исподлобья глядевших на него, он направился к ней.

– Как рано вы уехали, миледи, – произнес он, поравнявшись с Элизабет и отвесив ей галантный поклон. Его взгляд ощупывал ее стройную фигуру, обтянутую хлопчатобумажным платьем, и лицо в обрамлении кашемировой шали, аккуратно завязанной под подбородком. – Вы устали от празднеств Грэмов?

В такой изысканной манере, подумалось Элизабет, он мог бы приветствовать ее где-нибудь при выходе из церкви, но только не здесь – взмокший от скачки, с растрепанными ветром волосами и в повседневной одежде, стоя на проселочной дороге на расстоянии многих миль от дома.

Менее склонная к великосветской учтивости, Элизабет проговорила:

– Вы не должны были преследовать меня.

– А вы не должны были уезжать, не попрощавшись, – парировал Джонни, глядя на нее ангельским взглядом своих голубых глаз.

– Вот уж не предполагала, что не имею права уехать, не простившись с вами, – резко ответила Элизабет. Голос ее был ледяным. Она отчаянно пыталась и дальше оставаться холодной, но этому мешало то, что она видела перед собой? – влажная от пота льняная рубашка, облепившая широкие плечи Джонни, запах сандалового дерева, исходивший от его разгоряченного тела, спутавшиеся от ветра черные локоны, струившиеся по кроваво-красной накидке, наброшенной на одно плечо.

– Я очень скучал по вас, – просто сказал он, как если бы она только что не попыталась поставить его на место своим жестким до грубости ответом, как если бы она не была окружена плотным кольцом вооруженных мужчин, как если бы он пускался в погоню за женщинами каждый день на протяжении всей своей жизни, хотя на самом деле такое случилось с ним впервые.

– Мне очень жаль, – проговорила Элизабет голосом, похожим теперь на едва слышный приглушенный шепот, и, подняв голову, встретилась с ним взглядом. Нет, видимо, она никогда не научится высокому искусству флирта и неотъемлемому от него умению обманывать. Неудивительно, что, заглянув в ее глаза, Джонни увидел в них неприкрытую страсть.

– Давайте поговорим, – низким глухим голосом попросил Джонни. – Только отойдем подальше от всех этих людей.

– Я не должна.

– Я тоже не должен быть здесь, и тем не менее я перед вами, – возразил он требовательно и даже с ноткой возмущения в голосе. – Отзовите своих охранников, и отойдем в сторонку. – Бросив быстрый взгляд в сторону своего кузена, все еще сидевшего на лошади, он продолжил: – Пусть не волнуются. В качестве заложника у них останется Монро.

Здравому смыслу здесь больше нечего было делать, беспомощно умолк и голос разума. Элизабет уже была не властна над собой. Поколебавшись несколько секунд, она велела телохранителям убрать оружие, спешиться и отдыхать.

– Никакая опасность мне не грозит, – закончила она, думая одновременно, как далеки от истины эти слова. Ей сейчас грозила самая большая опасность – опасность того, что ее сердце окончательно сдастся в плен.

13

Бок о бок они шли по лесной дороге до тех пор, пока не потеряли из виду карету и окружавших ее людей. Шли, разговаривая о свадебном празднике Грэмов, погоде и других пустяках, боясь заговорить наконец о том, почему оказались в этот час на пустынной деревенской дороге за много миль от собственных домов. Вскоре Джонни легко махнул рукой в сторону едва заметной тропки.

– Если спуститься по этой оленьей тропе, то попадешь на маленькую полянку, – сказал он. – Мы с Монро приехали с этой стороны, – пояснил Джонни, словно в этот момент были необходимы какие-то объяснения и словно какие-то слова хоть что-то значили. – Там нам никто не помешает.

Короткая фраза, но сколько в ней таилось!

Он предлагал ей выбор.

– Это далеко? – спросила Элизабет, выбрав самый невинный из тысячи вопросов, теснившихся в ее голове.

– Нет, совсем не далеко, – с легкой улыбкой ответил Джонни. – Если вы позовете на помощь, охранники непременно услышат.

– А вы собираетесь вести себя так, что мне придется звать на помощь? – с улыбкой уколола его Элизабет.

– Ни в коем случае!

– Значит, мне ничто не грозит, – бросила она и первой ступила на поросшую травой тропинку.

«Вполне подходящее выражение, учитывая мои намерения», – подумал Джонни, но не стал ничего говорить вслух, так как полагал, что Элизабет не готова к разговору на эту тему. Да и у него голова была занята совершенно другим.

Наконец они вышли на тихую зеленую полянку, окруженную зарослями кружевных папоротников. Трава в одном месте была примята – здесь, видимо, устроил себе ночлег олень. Сосны темными башнями возвышались над их головами, лучи утреннего солнца уже начинали пригревать землю. Стоявших друг против друга молодых людей разделяли считанные сантиметры, но они хранили неловкое молчание, не находя слов, чтобы нарушить его. Наконец Джонни заговорил приглушенным, надтреснутым от волнения голосом:

– Что-то не так…

– Вы имеете в виду, что обычно женщины не оказывают вам сопротивления?

Элизабет заметила, что губы Джонни тронула было легкая усмешка, но лицо его все же осталось серьезным.

– Это неверно.

Элизабет смотрела на собеседника и думала, сейчас он полностью держит себя в руках.

– Неверно?!

Ей была невыносима сама мысль, что она может оказаться всего лишь одной из целой череды женщин, принадлежавших в разное время этому человеку.

Уловив в ее голосе гнев, Джонни подумал, так ли уж нужна искренность в подобную минуту. Однако после четырех дней в Хоувике, в течение которых он разыгрывал из себя лощеного джентльмена, ему было невыносимо снова изображать фальшивый великосветский флирт. Поэтому ответ его прозвучал так:

– В общем-то… это, конечно, верно. Обычно они не сопротивляются…

– Ага! – негромко воскликнула Элизабет. Такое восклицание, умей она говорить, могла бы издать кошка, поймавшая беззащитную мышь. – Они обычно сразу же падают в ваши объятия. Ведь так?

На сей раз Джонни не ответил. Больше всего сейчас ему не хотелось затевать ссору. Вместо этого он заговорил – медленно и отчетливо, как если бы эти слова было не только трудно просто выговорить, но еще и уяснить:

– Я очень часто думал о вас. Даже тогда, когда должен был думать об иных вещах. – Джонни переменил позу, и это движение выдало владевшее им беспокойство. – То, что происходит в парламенте, неуклонно приближает Шотландию к той черте, за которой должна последовать либо война, либо приобретение нами независимости, – продолжал он ровным тоном, – а я трачу немыслимое количество времени, думая о вас. Я не должен был приезжать в Хоувик. Твидейл лезет из кожи вон, обхаживая тех из нашей партии, которым нужны деньги, а я тем временем изображаю перед вами саму галантность.

Элизабет повернулась и пошла в сторону. Джонни смотрел ей вслед, но догонять не стал. Злясь на самого себя за то, что не может противостоять ее чарам, и за собственную откровенность, он молча глядел, как она села на ствол поваленного дерева. В то же время, наблюдая за ней, Джонни чувствовал, как учащается его сердцебиение. Элизабет не собиралась ни бежать, ни звать на помощь, ни сопротивляться. И это должно было бы поднять ему настроение.

Затем, посмотрев на него, Элизабет заговорила – так тихо, что Джонни пришлось напрячься, чтобы услышать ее.

– Из-за вас у меня перемешалось все: мысли, мечты, сама жизнь… – прошептала она, крепко стиснув сложенные на коленях руки. – После Голдихауса… Я не хотела, чтобы все это началось сначала.

– И поэтому сбежали?

– Да.

– Я ведь приехал в Хоувик только из-за вас, – проговорил Джонни.

– А не из-за молодой невесты? – лукаво улыбнулась Элизабет, польщенная его прямодушным признанием.

Джонни передернул плечами и отрицательно потряс головой.

– Я вообще стараюсь не бывать ни на каких свадьбах.

И вновь в воздухе повисло неловкое молчание.

«Он приехал, только чтобы повидать меня! – радостно билось в мозгу Элизабет. – Гордый и высокомерный Равенсби приехал в Хоувик, несмотря на то что жизненно нужен в данный момент своей партии и стране. Приехал, что бы ни нашептывал ему голос здравого смысла, и свидетельство тому – его теперешняя угрюмость и напускное равнодушие. И, – подумала Элизабет, – наверняка это было сделано по предварительному сговору с его кузеном Монро».

– Монро все еще исполняет роль дуэньи при вас? – осведомилась Элизабет, безмерно счастливая оттого, что сейчас уже знала наверняка: их обоих переполняет одна и та же страсть, и теперь уже нет нужды скрывать свои чувства. – Он по-прежнему держит вас на коротком поводке?

Несколько секунд Джонни ничего не отвечал.

– Нет, – наконец выдавил он из себя.

Он был растерян от близости этой женщины, что так Неудержимо притягивала его к себе, от собственной откровенности и пытался сопротивляться всему этому, как будто воля могла помочь ему обрести свободу от этой зависимости.

– Ну, тогда идите сюда и сядьте рядом со мной, – мягко похлопала ладонью Элизабет по шершавой коре ствола. Она словно призывала к себе непоседливого ребенка.

«Нужно немедленно уйти!» – пронеслось в голове у Джонни. Он не должен был ехать вслед за ней. Он вообще не должен гоняться, как кобель, за каждой юбкой, и… в особенности за этой, за дочерью своего заклятого врага Гарольда Годфри!

– Вы боитесь меня? – Элизабет уже прекратила бесполезную борьбу с обуревавшей ее страстью. Теперь она испытывала еще и непривычное для себя удовольствие от власти, которой, как выяснилось, обладает над Джонни Кэрром. Однако главным чувством, которое она испытывала в данный момент, было состояние блаженного счастья. При этом она даже не пыталась проанализировать, чем конкретно вызвано подобное ощущение. Это был могучий прилив веры в душе женщины, которая всегда смотрела на мир с подозрением.

– Я не боюсь никого и ничего, – безапелляционно отрезал Джонни.

– А мне показалось иначе.

Впрочем, одна мысль о том, что Джонни может чего-то бояться, казалась нелепой. Одетый в кожаные брюки, высокие башмаки, клетчатый плед цвета осенней листвы, с рубашкой, расстегнутой у горла, он походил на разбойника и скорее сам мог напугать кого угодно. Он являл собой олицетворение опасности и привлекательности, необузданности и греха – темноволосый и вызывающе мужественный.

– Мои телохранители будут ждать столько, сколько понадобится, – проговорила Элизабет очень тихо, думая про себя: «Вот так-то. Это должно тебя расшевелить!»

А после того как он сделал первый шаг по направлению к ней, Элизабет одарила его обольстительной улыбкой, которой нельзя было противостоять, – бесконечно женственной и безыскусной.

– Вы мне очень нравитесь, – проговорила она, наблюдая за тем, как медленно приближается Джонни.

– А вы сводите меня с ума, – пробормотал он, сев на поваленное дерево и сложив руки на коленях, после чего погрузился в созерцание своих пыльных башмаков.

– И вам это не нравится?

– Меня от этого просто переворачивает, – с обидой в голосе откликнулся мужчина. Он даже не смотрел на нее.

– В таком случае вы не станете возражать, если я уйду?

Джонни резко повернул голову к Элизабет, и в глазах его промелькнула циничная искорка.

– Конечно же, нет!

«Ответ еще тот», – подумалось Элизабет, но в конце концов их еще никто не украсил гирляндами из маргариток.

– Почему же в Хоувике все было по-другому? – спросила она. Джонни теперь был не похож на самого себя. От его обычного напористого обаяния не осталось и следа.

– Потому что в Хоувике была всего лишь модная игра по общепринятым правилам, – ответил он, удивляясь собственной откровенности. Он редко бывал искренним с женщинами, но Элизабет Грэм отличалась от всех других. Именно поэтому он сейчас находился здесь – разозленный, испытывающий возбуждение и не знающий, как совладать с обуревавшими его чувствами.

– А сейчас – не игра?

Не зная, как правильно ответить, Джонни бросил на нее взгляд из-под своих густых ресниц.

– По-моему, нет.

– Значит, вы предпочитаете игры? – продолжала Элизабет, начиная понимать, что мучит собеседника.

– Да.

– М-м-м… – протянула она, вытянув губы, сцепив ладони и также изучая носки своих туфель. – Значит, и впрямь, что-то не так, – с удивлением в голосе продолжила она через пару секунд. Выпрямив спину, Элизабет повернулась вполоборота, чтобы взглянуть на Джонни. – Никогда раньше мне еще не приходилось соблазнять мужчину. – На губах ее заиграла по-детски невинная улыбка. – Не могли бы вы мне в этом помочь? Если, конечно, вы не имеете ничего против, милорд, – учтиво добавила она.

Губы Джонни скривились в усмешке.

– У вас неплохо получается эта роль, леди Грэм, – проговорил он, также выпрямляясь, чтобы лучше видеть женщину, и встретился с ее откровенно чувственным взглядом. – Впрочем, Битси, дорогая, – продолжил он, и неожиданно его светло-голубые глаза потеплели, – я поразмыслил и пришел к выводу, что не имею ничего против.

Это было как какое-то откровение, которое вполне закономерно пришло на смену его плохому настроению.

– На самом деле я был бы полным болваном, если бы стал возражать. – Лукавая улыбка Джонни резко контрастировала с пылким чувством, светившимся в его взгляде.

– Я вам крайне признательна, милорд, – с театральным вздохом склонила голову Элизабет, изображая некую пародию на глубочайшую благодарность. – Без вашей помощи мне вряд ли удалось бы возбудить вас надлежащим образом.

Джонни рассмеялся, и этот звук, в котором звучала неподдельная радость, согрел ее сердце.

– На этот счет ты могла бы не беспокоиться. Я сохранял целомудрие с того самого дня, когда отправился из Эдинбурга в погоню за тобой.

– Как мило! – продолжала подтрунивать над ним Элизабет, тая от счастья.

– Ну, на этот счет многие могли бы с тобой поспорить, котенок, – поддержал Джонни их шутливую пикировку.

– Итак, чем я могу быть полезна? – промурлыкала она голосом записной искусительницы.

Джонни почувствовал жаркую волну нестерпимого желания и стал выискивать глазами место, где они могли бы прилечь.

– Предупреждаю тебя, – заговорил он очень тихо, сопровождая свои слова многозначительной улыбкой, – я веду монашеский образ жизни уже много дней. Надеюсь, ты не будешь возражать против травы. Хотя следует признать, что моя кровать в Хоувике была гораздо мягче.

– Да, но тогда об этом узнал бы весь Хоувик.

– Ну и что с того! – Брови Джонни выразительно вздернулись, выказывая его отношение к мнению окружающих.

– Люди не должны ставить на карту свою репутацию…

Однако разумные слова, слетавшие с губ Элизабет, не имели ничего общего с тем, что творилось внутри ее. Она понимала, что сейчас готова была пожертвовать всем ради того, чтобы их тела наконец слились. Да и Джонни мог думать только об одном – чтобы почувствовать ее возле себя. Светские условности были ему настолько безразличны, что он даже не считал нужным их обсуждать.

– Пропади он пропадом, этот Хоувик. Единственное, что я могу тебе предложить, – вот эта постель из травы. Ты не возражаешь?

Элизабет улыбнулась и вложила свою руку в его ладони.

– Только при двух условиях: если вы будете меня держать, милорд, и если на моем платье не останется зеленых пятен.

Несколько мгновений он молчал, нежно держа в руках ее тонкую ладонь, а затем мягко сказал:

– Ты – очень необычная.

Главной чертой, объединявшей всех остальных женщин в его прошлой жизни, было то, что они тщательно избегали откровенности.

– Я слишком искренна для вас, милорд? – с улыбкой спросила Элизабет.

Его длинные пальцы сомкнулись вокруг ее тонкого запястья. Это движение было наполнено властностью, но в то же время было чистым и искренним. Джонни словно пытался удержать подле себя эту одухотворенную и не признающую обиняков женщину, что сидела рядом и смотрела на него.

– Твоя прямота восхищает меня, – проговорил он. – Но хочу предостеречь тебя, – продолжал он, поднимая Элизабет с дерева. – Я хотел тебя беспрерывно на протяжении последних трех дней, поэтому сейчас не обещаю быть пай-мальчиком.

– Меня и саму всю трясет по той же самой причине. Так что, вполне возможно, я первая разорву тебя на части, – выдохнула Элизабет, качнувшись навстречу Джонни и подняв лицо для поцелуя. Аромат ее тела ударил ему в ноздри. – Я хотела тебя не три дня, а целых четыре месяца – с тех пор, как уехала из Голдихауса.

В следующее мгновение Джонни резко притянул ее к себе, провел руками по ее спине, затем опустил их ниже и крепко прижал Элизабет к своему телу. Когда тела их сомкнулись, он издал низкий глухой стон. Встав на цыпочки. Элизабет наклонила голову Джонни, и их губы слились в долгом сладострастном поцелуе. Руки ее уже лихорадочно расстегивали пуговицы на его рубашке.

– Скорее, Джонни, умоляю тебя…

Вскоре жар их соединившихся тел превратился в настоящий вулкан, и, ощутив себя глубоко внутри ее тела, Джонни почувствовал, как в его мозгу что-то ослепительно взорвалось…

Несколько минут спустя, опустошенные страстью, дрожащие, они лежали друг возле друга, дыша, как пловцы, только что переплывшие Ла-Манш.

– Со мной… такого… еще не бывало… – выдохнул Джонни.

– Со мной… тоже… – прошептала Элизабет.

Повернувшись к ней, он улыбнулся. В глазах его светилась радость триумфа, будто он только что одержал великую победу. Светлые волосы Элизабет сверкающим потоком рассыпались по грубой ткани его пледа, ее сияющие глаза смотрели прямо на него, словно их взгляду представилось видение рая. «Я никогда не видел никого прекраснее ее», – подумал он.

– Как ты могла… выйти за него замуж? – прошептал Джонни, и в голосе его слышалось неподдельное изумление, словно он впервые задался этим вопросом. Сейчас сама мысль о подобном браке не укладывалась в его голове, хотя он прекрасно знал о том, что подобные браки были широко распространены: многие семьи выдавали молоденьких девушек замуж только ради денег. Но она… она была слишком прекрасна, чтобы ее можно было продать такой старой сволочи, как Хотчейн.

А Элизабет хотелось сказать: «Если бы я знала тебя тогда, я бы скорее убила себя, чем позволила выдать за Хотчейна». Но вместо этого она ответила:

– Тогда я еще не знала, что у меня есть выбор. – Поскольку она все еще находилась во власти только что пережитого ею счастья, в голосе ее звенели радостные нотки, и это неприятно удивило Джонни, не понимавшего, в чем Дело. Приподнявшись на локте, Элизабет нежно прикоснулась к уголкам его глаз, пытаясь прогнать морщинки, и добавила: – Сейчас бы я уже этого не сделала. Я бы скорее полола репу на полях или выпрашивала работу в деревенских школах. Сейчас, когда я повстречалась с тобой. – Элизабет улыбнулась Джонни и звонко чмокнула его в щеку. Душа ее пела. – Как я рада, что ты поскакал вслед за мною, – призналась она. – Мне не следует говорить тебе об этом, но… Я мечтала о тебе с самого Голдихауса. Раньше со мной не происходило ничего подобного. Я никогда… так отчаянно не хотела мужчину. – Элизабет едва могла говорить, настолько ее захлестнули эмоции, которые она сдерживала на протяжении последних месяцев. – Мне даже приходило в голову приблизить к себе одного из моих телохранителей, чтобы выяснить наконец, в чем же дело: в тебе, в каком-то необъяснимом импульсе или… – Лицо Элизабет залила краска смущения, и последние слова она едва слышно прошептала: – Или в том, какой ты особенный мужчина… – Подняв взгляд на Джонни, она увидела, что он улыбается, и улыбнулась ему в ответ. – Но я не сделала этого, – быстро добавила она и затараторила, словно слова, которые так долго копились внутри ее, требовали немедленного выхода наружу. – Спать с телохранителями или с Джорджем Болдуином, который всегда под рукой и умоляет о поцелуе, или…

– Джордж Болдуин? – перебил ее Джонни тоном ревнивого мужа, требующего отчета у жены.

– Это мой сосед. Он добрый и очень милый.

– Милый? – зловещим голосом переспросил Джонни.

– Ты что, ревнуешь? – спросила Элизабет и, прежде, чем Джонни успел ответить или даже задуматься над тем, насколько нелепо это выглядит, добавила: – Как интересно! Но он всего лишь приятный человек. Я воспринимаю его как духовника, которому я доверяю.

– Так он священник?

– В общем-то, нет…

– Так кто же он?

– Он – не ты, мой милый, – ответила Элизабет все с той же прямотой, которая не переставала восхищать Джонни. – Таких мужчин, как ты, я вообще не встречала никогда в жизни. Я, конечно, не должна говорить тебе этого, чтобы ты не зазнался, но я жажду одного только тебя, и даже мои бравые охранники не привлекают меня. Поэтому, сколько бы я ни думала о том, чтобы уложить их к себе в постель… Точнее, кого-нибудь из них, – быстро поправилась Элизабет, – я так и не стала этого делать.

Внезапно Джонни почувствовал, что безыскусная простота этой женщины действует на него странным образом. Она восхищала и… возбуждала его.

– Вот я и думаю, – продолжала Элизабет, – уж коли ты отправился в такую даль… – длинные густые ресницы прикрыли бездонную глубину ее изумрудных глаз, – чтобы… составить мне компанию… Могу ли я рассчитывать на то, что твой интерес ко мне возродился? – Она говорила, а рука ее тем временем путешествовала по самым заповедным местам его тела.

– Жадная девчонка, – усмехнулся Джонни.

– А чего ты ожидал? После такого долгого воздержания… – проговорила она глухим от желания голосом.

Джонни, не привыкшему противостоять своим прихотям, мысль о воздержании даже ни разу не приходила в голову, однако он не мог ошибаться относительно интонаций, которые различил в голосе Элизабет. Она снова хотела его.

– Может быть, на сей раз мы подойдем к этому не столь быстро? – с обвораживающей улыбкой предложил он ей.

– В моем распоряжении – целый день, – страстным шепотом ответила она, прижимаясь к нему.