Текст книги "Леди и лорд"

Как только ужин закончился и вся компания переместилась в гостиную, чтобы немного передохнуть после обильного стола, Джонни, сославшись на состояние Элизабет, извинился перед гостями за ранний уход. Супруги Линдсей остались ночевать, как это водилось между соседями в те времена, когда бездорожье делало путь от одного поместья к другому, и без того неблизкий, еще более значительным с наступлением темноты. Поскольку друзья Джонни уже не первый раз оставались в его доме на ночлег, слуги привычно проводили их в специально отведенные покои.

– Надеюсь, нам не слишком часто придется развлекать твоих старых любовниц, – взвинченно заметила Элизабет, когда они с мужем остались наедине в своей спальне. – После десятого бокала вина они становятся на редкость неприятными.

Замечание явно требовало ответа, и Джонни перебрал в уме с десяток вариантов, отчаянно пытаясь найти такой, который не спровоцировал бы взрыва. Печальная правда заключалась в том, что в сопредельных поместьях действительно проживали несколько дам, которых вполне можно было отнести к этой категории. И в ближайшее время они наверняка собирались наведаться к бывшему поклоннику, естественно, в сопровождении мужей.

– Извини, милая, – выбрал он наконец из всех ответов самый простой. – Как-то нескладно все это получается.

– Так как же мне быть, как защищаться? – продолжала вопрошать Элизабет, давая выход раздражению, накопившемуся за вечер. – Эта пьяная сучка кругом права, и ты прекрасно знаешь это! Да, я скоро растолстею и подурнею, и мне останется только по очереди принимать за чаем или ужином всех потаскушек Роксбурга, бессильно наблюдая, как каждая из них похваляется тем, что когда-то зналась с тобою весьма близко.

Стоя перед зеркалом в подвижной раме, она скорчила себе гримасу. Теперь, когда на ней не было бордового бархатного платья с кружевами цвета слоновой кости, стало особенно заметно, как раздалась ее талия, а располневшие груди еще больше утяжеляют се тело.

Подойдя к ней сзади, Джонни тихо проговорил:

– Да разве хоть одна из них сравнится с тобой? Ведь я так тебя люблю – именно сейчас, когда ты беременна.

– Все это только слова! – Бросая ему этот упрек, она в глубине души осознавала, что ведет себя как капризный ребенок. Однако после нескольких мучительных часов, проведенных в компании Джанет Линдсей, красивой, как фарфоровая статуэтка, и соблазнительной, как фея, Элизабет просто не могла вести себя иначе. – А она просто наглая шлюха! – подытожила возмущенная жена.

«Чем и привлекательна», – закончил про себя ее фразу Джонни, хотя о его влечении к Джанет можно было теперь говорить только в прошедшем времени.

– Я позабочусь о том, чтобы утром они уехали, – попытался он успокоить расходившуюся супругу, опасливо прикоснувшись к ее руке. Передряги с гостями заставляли его усомниться в том, что этот жест будет воспринят достаточно благосклонно. И он оказался прав.

Крутанувшись на месте, как волчок, Элизабет зло произнесла:

– А вот я сомневаюсь, что графиня соблаговолит завтра убраться восвояси!

Долгий опыт научил Джонни не отвечать криком на раздраженные женские упреки.

– Тогда, может быть, мне стоит поговорить с Калроссом еще сегодня? – произнес он как можно спокойнее. – Чтобы быть уверенным заранее…

– Ты снова хочешь встретиться с ней!

– Да нет же! О Господи, как такое могло прийти тебе в голову? Надо же, принесла их нелегкая… – Он обеспокоенно посмотрел на часы. – Ничего, еще не поздно. Калросс сейчас наверняка играет в бильярд.

– А что же, интересно, делает она? – язвительно осведомилась Элизабет. – Или, вернее, что она делала, в то время как Калросс играл в бильярд? Наверное, поджидала тебя в своей комнате?

Ее интуиция была просто поразительной. Сделав это печальное открытие, Джонни тут же почувствовал раскаяние перед пожилым человеком, который ни разу не позволил себе укорить его за беспутство.

– Все это дела давно минувших дней, – произнес он, все еще сохраняя выдержку. – Отчего бы тебе не послать вместе со мной Хелен в качестве провожатой, которая следила бы за каждым моим шагом? Клянусь тебе, единственное, чего я сейчас желаю, – это поговорить с Калроссом. Он все поймет.

– Что твоя жена – ревнивая зануда… Ты это имеешь в виду?

– Нет, что в следующий раз им лучше приезжать вместе с другими людьми.

– Или не приезжать вовсе! – отрубила Элизабет.

– Я не могу поступить так с Калроссом. – Голос Джонни был несколько растерян, но в то же время тверд. – Он был другом моего отца.

– Так, может, он разведется с ней? – Чувства окончательно взяли верх над ее рассудком.

– Не исключено. – Разговаривая с ней, он взвешивал каждое слово.

– Но не могут же все мужчины, с женами которых ты в разное время переспал, подать на развод! Или я ошибаюсь?

«Наверное, в эту минуту они сделали бы это без колебаний», – хотел было сказать Джонни, но вовремя сдержался. То, что мужчина сам решал, как ему вести себя, было непреложным фактом жизни, и Джонни был не единственным, кто путался с замужними женщинами.

– Тогда я не знал тебя, а сейчас такого просто не случится, – объяснил он жене без околичностей. – Так ответь же: ты хочешь, чтобы Хелен пошла со мной?

– Да… Нет… Да, черт возьми! Я на всю жизнь останусь ревнивой женой, заруби это себе на носу!

– Что ж, в таком случае зови ее. – Джонни хорошо знал, что такое ревность. Он сам ревновал ее даже к покойному мужу.

Как он и ожидал, Калросс гонял шары в бильярдной вместе с Адамом и Кинмонтом. Монро в тот день уехал в Эдинбург, чтобы вызвать инженера для устройства перемычки между прудами и рекой. А Джанет, насколько можно было судить, осталась в своей комнате. Она не слишком любила наблюдать за мужскими играми.

Хозяин и гость расположились в креслах у огня, наполнив бокалы коньяком, недавно доставленным из Ла-Рошели. Хелен скромно стояла в сторонке, не до конца уверенная в том, что имеет право присматривать за лэйрдом, который всегда отличался своеволием. Однако леди Элизабет дала ей ясный наказ, а лэйрд только стоял как паинька и молча слушал, что говорит его жена. Так что делать было нечего – оставалось только во все глаза таращиться на хозяина. Поговорив несколько минут о достоинствах бренди и любимых виноградников, мужчины замолчали. И тогда Калросс сказал:

– Джанет нужна мне. Она согревает мою старость.

– Понимаю, – ответил Джонни. – На твоем месте я тоже выбрал бы ее. – Хотя на самом деле не сделал бы этого. Ни за что! Он был не из тех мужчин, которые безучастно взирают на то, как их жены проводят время с другими. – Беда лишь в том, что беременность сделала Элизабет более эмоциональной, – осторожно добавил он. – Вот видишь, сегодня вечером я пришел к тебе с дуэньей.

Калросс удивленно поднял бровь.

– Ты слишком потакаешь своей супруге. Вот что значит большая любовь. Это и непосвященному видно, хотя, признаюсь, весь Роксбург гудит от слухов о твоих необычных ухаживаниях. К тому же я знаю, как ведет себя женщина… женщина enceinte[17]17
  Беременная (фр.).


[Закрыть], – заметил он. – Все девять месяцев моя Джонетта была напряжена, как струна. – Калросс грустно улыбнулся при воспоминании о покойной первой жене. Она подарила ему шесть детей, у которых уже росли собственные дети.

– Я хочу, чтобы счастье Элизабет ничем не было омрачено, – задумчиво произнес Джонни, вертя в пальцах бокал с бренди.

– Мог ли ты, мой мальчик, предаваясь земным усладам, предположить, что такое когда-нибудь случится? Мог ли предвидеть, что и твое сердце познает любовь? – Эрл Лотиан пристально смотрел на своего молодого соседа.

Джонни густо покраснел – так, что даже бронзовый загар не смог скрыть румянец, заливший его щеки.

– До какого-то времени никто не ведает, что такое чувство существует… Или знает, но не придает этому значения…

– До тех пор, пока оно не отнимет у тебя рассудок, – Да, – невесело ухмыльнулся Джонни и перевел взгляд с коньяка, плескавшегося в бокале, на Калросса. – Однако, как ни странно, я не жалею об этой утрате.

– Утром я увезу Джанет домой, так что твоя жена может спать спокойно, – тихо произнес старый эрл.

– Я очень благодарен тебе за это. Заранее прошу простить Элизабет, если утром она не выйдет проводить вас. Она обычно спит долго.

– Ничего, ничего… Ей вовсе нет нужды подниматься из-за нас чуть свет, – поспешно ответил Калросс, заглаживая неловкость, поскольку в их разговор явно вкралась фальшь. – Некоторое время Джанет может продолжать доставлять нам кое-какие хлопоты, – продолжил он с удивительным спокойствием. – Она не из тех женщин, которые легко смиряются с поражением, к тому же ей неведомо, что такое настоящая любовь. И твой брак не будет для нее препятствием.

– Спасибо за предупреждение, – поблагодарил Джонни старого друга. Так впервые они косвенно признались друг другу в том, что пользовались благосклонностью одной женщины.

Пока мужчины наслаждались бренди, в дверь спальни раздался громкий стук. Открыв дверь, Элизабет оказалась носом к носу с Джанет Линдсей.

– Мне надо поговорить с Джонни, – выпалила с порога графиня Лотиан, у которой в руке был зажат бокал вина. В белом атласном платье с воротом, отороченным густой оборкой, она выглядела неотразимо.

– Его здесь нет, – пролепетала Элизабет, от неожиданности едва не лишившись чувств.

– Так где же он?

– Не здесь, – произнесла Элизабет уже тверже, намереваясь захлопнуть дверь перед носом непрошеной гостьи.

– Врешь! – презрительно бросила Джанет, плавно переступив через порог и направившись прямиком к туалетной комнате с уверенностью, красноречиво говорившей о том, что она здесь далеко не впервые. Открыв узкую дверь, графиня недоверчиво заглянула внутрь, а затем подошла к соседней небольшой гостиной, которая также была подвергнута осмотру.

Никого там не найдя, она лениво обернулась.

– И часто он тебя оставляет ночью одну?

– Не понимаю, почему это должно тебя интересовать. – Элизабет не отходила от входной двери, едва удерживаясь от того, чтобы не наброситься на бывшую любовницу Джонни, с наглой уверенностью расхаживавшую по ее спальне.

– Он никогда не будет тебе верен, – продолжала Джанет.

– Не думаю, что он был верен и тебе. – Ответив резкостью на резкость, Элизабет почувствовала неизъяснимое удовольствие.

– Не будь дурочкой, милая. Ты заблуждаешься, если полагаешь, что именно тебе удастся стать исключением из правила.

– Верен мне мой муж или нет, тебя совершенно не касается.

Джанет Линдсей залилась торжествующим смехом.

– Верность Джонни Кэрра… Хорошо сказано! Все равно что милосердие Англии или дети папы римского. Ах, милое мое дитя, – проворковала она, – даю тебе месяц, не больше. Твоя фигура еще не испорчена окончательно, но скоро… Он никогда не хотел детей. Ты знаешь об этом?

– Может быть, он не хотел их от тебя? – И все же самоуверенность графини заставила Элизабет внутренне содрогнуться от недоброго предчувствия.

– Вот тут ничего не могу тебе возразить. Но все же подумай: можешь ли ты хоть на секунду вообразить его с орущим сопляком на руках? Он даже пальцем боялся притронуться к младенцу.

– Откуда ты знаешь? – Едва вымолвив эти слова, Элизабет захотела взять их обратно.

– Запомни, моя девочка, я знала его задолго до того, как он стал лэйрдом. Я действительно знаю его, а ты – нет!

– Вот ведь как интересно! Отчего же он тогда на тебе не женился?

Вспышка гнева была внезапной и яростной. Утонченное злорадство, которое разыгрывала до этого Джанет Линдсей, мгновенно сменилось откровенным бешенством. Ее белая кожа неожиданно стала бурой.

– Ах ты, белобрысая сучка, – злобно зашипела она. – Не пройдет и двух недель, как я получу его обратно…

– Ты случайно не заблудилась, Джанет? – неожиданно прозвучал из темного коридора холодный голос Джонни.

Обе женщины испуганно обернулись, подняв глаза на высокую фигуру, вдруг возникшую из тьмы. Джонни неподвижно стоял в дверном проеме, и свет из спальни переливался на бархате его камзола терракотового цвета. Его легкая усмешка свидетельствовала о чем угодно, но только не о добродушии.

– Я говорил о тебе с Калроссом, – спокойно сообщил он Джанет, – и он проявил полное понимание. Ведь когда-то у него была жена, которую он по-настоящему любил. – В его голосе зазвучала сталь. – Так что лучше тебе побыстрее убраться отсюда.

Не дожидаясь ответа, Джонни подошел к Элизабет.

– Еще раз прости меня, – прошептал он, не решаясь, впрочем, притронуться к ней.

– Провались ты ко всем чертям! – завопила графиня Лотиан, запустив в них своим стаканом. – Да что ты знаешь о любви?!

Джонни быстро дернул Элизабет за руку, и она качнулась в сторону. Этой доли секунды было достаточно, чтобы спасти ее от прямого попадания. Разбившись о стену, бокал разлетелся на мелкие осколки. В следующее мгновение Джонни заслонил собой жену, поскольку Джанет сама ринулась в атаку.

В тот вечер она слишком много выпила, чтобы смиренно воспринять собственное поражение. Впрочем, смирение никогда не входило в число ее добродетелей. Джонни перехватил ее занесенную руку.

– Уж не думаешь ли ты, что сможешь остановить меня? Ты, мерзкий… – Джанет извивалась, как змея, пытаясь освободиться от его железной хватки. Но ему все-таки удалось вытолкать ее за порог. Захлопнув дверь, он тут же повернул ключ в замке.

– Что ж, теперь твоя очередь. – Прижавшись затылком к запертой двери, Джонни не мог отдышаться. – Давай же, визжи, набрасывайся на меня с кулаками – любая жена поступила бы так на твоем месте после подобного визита. Я бы извинился перед тобой, но у меня просто нет слов для извинений за выходку Джанет. Хотя тебе вряд ли доведется увидеть ее вновь. Лучше я сам как-нибудь навещу Калросса.

– Ни за что в жизни! – решительно выпалила Элизабет.

Его брови удивленно поползли вверх.

– Она тоже будет там. Теперь-то я не сомневаюсь в этом. Но я дьявольски ревнива, а потому не допущу никакого свидания между вами. Уж лучше пусть он сам приезжает сюда. Один.

Черная бровь Джонни оставалась по-прежнему вопросительно изогнутой.

– Значит, ты становишься моим тюремщиком?

– Ты совершенно прав, черт возьми! И думаю, тебе лучше сразу предупредить своих бывших любовниц, что, если они вздумают сунуться сюда, никто не гарантирует их безопасность.

Джонни весело рассмеялся.

– Кажется, меня сажают на короткий поводок.

– Было бы правильнее назвать это намордником.

Улыбка не сходила с его лица:

– Звучит достаточно непристойно. Может быть, нам стоит, не откладывая, испытать кое-что из задуманного тобой уже сегодня ночью?

Элизабет презрительно скривила губы.

– Не думай, что сможешь своей болтовней сбить меня с толку. Я разговариваю с тобой совершенно серьезно. Ты принадлежишь только мне, Джонни Кэрр, запомни это, и я ни с кем не собираюсь тебя делить.

– Но разве это не восхитительно? – зашептал он, направляясь к жене. – Я сгораю от нетерпения стать твоей собственностью. Ведь это предполагает… определенную близость между нами. – Теперь Джонни стоял почти вплотную к ней. Его фигура возвышалась над ней, как утес, – мрачный и прекрасный одновременно. – С каждым днем я люблю тебя все больше. – Ирония в его словах сменилась подлинной теплотой, и чем проще были эти слова, тем больше чувств выражали. – Я так жалею о годах, растраченных впустую без тебя. Владей же мной – я буду только рад.

– Я знаю, – ответила она с такой же прямотой. Гнев ушел куда-то сам собой, а особы из прошлой жизни ее мужа, подобные Джанет Линдсей, отодвинулись на задний план, где им и надлежало пребывать. Лишенная любви на протяжении многих лет, Элизабет сейчас гораздо острее, чем большинство женщин, испытывала блаженный прилив этого чудесного чувства.

– А ты действительно уверена? – шутливо спросил он.

– Абсолютно.

– Кто знает? – задумчиво улыбнулся он, склонившись над ней так низко, что его дыхание коснулось се губ. – Быть может, мы становимся законодателями новой моды… моды на супружескую верность?

Свирепые зимние штормы, ставшие в ноябре полновластными хозяевами Северного моря, означали полный штиль в торговом судоходстве. Редкий корабль осмеливался выйти в плавание в такую погоду. А потому Джонни и Элизабет под Рождество окончательно осели в Голдихаусе. Незадолго до праздников они с распростертыми объятиями встретили Робби, который вернулся из поездки в Роттердам. Праздничные торжества отличались особой пышностью, несмотря на то что Керк пытался возражать против бурных церемоний, считая их пережитком «папства и язычества». Но Кэрры издавна отмечали Рождество с размахом. Эта традиция велась еще с тех пор, когда в этих местах не было монастырей.

В каждый из двенадцати рождественских вечеров Джонни дарил своей очаровательной супруге какую-нибудь драгоценность, хотя уже на третий вечер она начала протестовать против подобного расточительства, утверждая, что муж вконец избаловал ее.

– К чему эти излишества, дорогой? – нежно бормотала она, доставая из шкатулки серьги с жемчужинами огромных размеров. В их спальне было очень тихо, и эту необычную, уютную тишину не могли нарушить даже пьяные выкрики, доносившиеся снизу, из большого зала, где в разгаре была праздничная пирушка. Комната была наполнена ароматом ветвей сосны и остролиста. Элизабет нежно улыбнулась мужу, лежавшему рядом на кровати. – Ведь они стоят целую кучу денег…

– Это шотландский жемчуг, – пояснил он, – к тому же никто не может мне запретить покупать моей жене подарки по собственному выбору. – Его улыбка была поистине ангельской. – Примерь их, я хочу посмотреть, идут ли тебе эти побрякушки, когда ты раздета.

– Распутник, – прошептала она.

– Какой уж есть… – Черная бровь едва заметно дрогнула. – Но признайся, разве не прекрасно мы ладим между собой?

Она тихонько засмеялась.

– Ты развращаешь меня.

Его глаза светились добротой и нежностью.

– Но разве не в этом заключаются мои супружеские обязанности?

– Не слишком ли многого я требую от тебя?

Теперь уже он не смог удержаться от смеха.

– Не беспокойся, дорогая. Кажется, я пока еще в силах исполнить все твои требования.

В этот морозный день Элизабет нежилась в постели. Казалось, весь Голдихаус поеживается от холода, и ее неумолимо клонило в дрему. Джонни был в отъезде – вместе со слугами он отправился в Келсо на скачки. Два его берберских жеребца участвовали в праздничном заезде.

Когда Элизабет проснулась, солнце уже село. Она лежала на подушках и мягких перинах, задумчиво вглядываясь в сумерки, сгущавшиеся за окном. Элизабет было скучно без Джонни – со времени свадьбы они были практически неразлучны, и каждый из его редких отъездов превращался для нее в невыносимое испытание.

Зарывшись поглубже в мягкую перину, она принялась мечтать о том, как хорошо было бы, если бы Джонни был сейчас возле или, вернее, внутри ее. Бесстыдные мечты розовым туманом обволакивали ее полусонное сознание. Ее чувства, тело, кожа, нервы, казалось, пребывали в вечной готовности к наслаждению. И она не могла не спрашивать себя, все ли беременные женщины столь же безраздельно сосредоточены на собственной чувственности, почти полностью забывая об остальном, что их окружает. К сожалению, ей некого было спросить об этом – уж, во всяком случае, не Хелен или госпожу Рейд. А Джонни эта проблема вряд ли могла беспокоить – ее сексуальный аппетит был для него просто источником наслаждения.

Сладко потянувшись в постели, Элизабет с удовольствием ощутила прикосновение теплых гладких простыней к своему обнаженному телу. Переведя взгляд на каминную полку, она увидела, что тонкие золотые стрелки часов показывают половину пятого. Было уже совсем темно. Скачки должны были вот-вот закончиться. Нетерпеливая жена беспокойно заворочалась под одеялом.

Еще пять минут она следила за тем, как минутная стрелка лениво ползет по затейливо расписанному циферблату. Что же делать? Может, позвонить в колокольчик, чтобы Хелен зажгла свечи, принесла поесть или помогла одеться? Интересно, запланировал ли Джонни что-нибудь на вечер? Ждать ли гостей? В бешеной кутерьме рождественских праздников она совершенно забыла о том, в какой день какое увеселение их ожидает. Впрочем, вряд ли нашелся бы человек, которому было бы под силу запомнить столь насыщенное «праздничное расписание». Ей не хотелось ни есть, ни пить, ни просто видеть Хелен. Сейчас ею владели беспокойство, раздражение, странное возбуждение.

Ей нужен был Джонни.

И тут на се губах появилась улыбка. На этом роскошном ложе ей пришла неплохая идея, как скоротать время в ожидании мужа. А заодно доставить удовольствие и ему, и себе.

Решительно откинув одеяло, она быстро поднялась с пуховиков, затем сама, чтобы обойтись без помощи Хелен, зажгла несколько свечей и подбросила угля в камин. Нужно было хорошенько натопить спальню.

Холод ей был вовсе ни к чему. Он мог только все испортить.

При свете свечей Элизабет собрала все драгоценности, которые подарил ей Джонни на протяжении последних дней, и вышла в туалетную комнату.

Запалив вощеный фитиль от жарко пылавшей в углу небольшой шведской печки, обложенной изразцами, она зажгла две свечи, стоявшие по обе стороны от венецианского зеркала, и лукаво улыбнулась собственному отражению. Ее кожа была до сих пор розовой от сладкого сна, а над растрепанными волосами предстояло как следует потрудиться, чтобы соорудить из них нечто похожее на прическу. «Ничего, успею еще», – лениво подумала красавица, отвернувшись от зеркала и направившись к массивному узорчатому канделябру, стоявшему на туалетном столике. От стоявших в нем пяти свечей и еще двух – в хрустальных бра по обе стороны двери – в небольшом помещении стало светло как днем.

Элизабет прикрыла дверь, но не плотно, оставив небольшую щель, чтобы услышать, когда вернется Джонни. Бросив в печку остатки фитиля, она приступила к осуществлению созревшего у нее плана. Развернув зеркало так, чтобы видеть в нем себя у туалетного столика, она вытащила из возвышавшейся на его поверхности груды сокровищ жемчужные серьги.

Однако крупные жемчужины не были видны под пышными локонами, ниспадавшими на плечи. Поэтому в конце концов ей все-таки пришлось заняться своей прической, прибегнув к помощи яшмовых заколок, подаренных любящим супругом предыдущей ночью. Великолепные вещицы, покрытые цветочным орнаментом и принадлежавшие в давние времена одной из принцесс китайской династии Тан, были гладкими на ощупь, как атлас. Одно лишь прикосновение к ним доставляло наслаждение.

«Ну вот, так лучше», – с удовлетворением подытожила Элизабет, разглядывая в зеркале результаты своего труда. Теперь шотландский жемчуг был на виду – словно две гигантские слезинки свисали с зажимов, украшенных бриллиантами. Она несколько раз повернулась перед зеркалом, и прекрасные жемчужины засияли в мягком свете свечей.

Затем Элизабет повесила на шею небольшой медальон – первый рождественский подарок Джонни. Одна его сторона была усыпана бриллиантами, а другая представляла собой увенчанное короной сердце в обрамлении инициалов «Э» и «Д». По краю золотого сердечка была выгравирована французская надпись: «Fidel jusqu a la moil» – «Верность до гроба». Она задумчиво провела пальцем по этим шершавым буквам, заключавшим в себе нежную клятву ее Джонни – того самого, который совсем недавно скорее предпочел бы такому обещанию немедленную смерть. В следующую секунду медальон занял свое место между обнаженными грудями.

На пальцы Элизабет надела два перстня: один – с редким золотым бриллиантом, другой – с еще более редким сиамским рубином. В той стране, где был добыт этот кроваво-красный камень, носить подобную драгоценность имели право лишь короли. Во всяком случае так сказал ей Джонни.

Покопавшись в горке драгоценных камней, мерцавших ча столе, она выбрала пояс из балтийского янтаря. Эти ярко-желтые камешки обладали магнетической силой. При их прикосновении к коже Элизабет почувствовала легкое покалывание. И ей сразу же пришел в голову вопрос о том, какой выдержкой должны были обладать те женщины, которые носили этот великолепный пояс до нее. Пряжка, выполненная из золота и бирюзы, была египетского происхождения. Ее поверхность украшал тонкий орнамент, стилизованный под пальмовую ветвь.

Налюбовавшись вдоволь античной красотой полупрозрачного пояса, она обернула им свои бедра, а на запястья нанизала по браслету. Один из них, золотой, был покрыт эмалью, другой – фиолетовыми сапфирами. Третий браслет, представлявший собой массивную золотую цепь на застежке в виде сердца, был предназначен для лодыжки. Повернув ногу, Элизабет увидела, как вспыхнуло в зеркале золото тусклым огнем. В этой цепи, неумолимо давившей своей тяжестью на нежную щиколотку, заключалась какая-то особая, варварская красота, заставлявшая сердце учащенно биться, а душу – изнывать от желания.

Теперь наступила очередь нити жемчуга, подаренной ей Джонни на восьмую ночь. Это украшение было словно специально создано для белой шеи пышнотелой красавицы. Затем по очереди были надеты все остальные ожерелья. Крупные матовые жемчужины южных морей каскадами спускались на грудь Элизабет, делая ее похожей на восточную богиню. Она свила сверкающие гирлянды двойными кольцами и расположила их так, чтобы они поддерживали ее тяжелые груди.

При каждом движении все тело Элизабет переливалось жемчужным блеском. «Более красивого рождественского подарка не придумаешь», – подумала она, разглядывая себя в зеркало. Груди с розовыми сосками ослепляли своим сладострастным великолепием; янтарь, ставший горячим от прикосновения к ее бедрам, пленял своей первобытной мистической красотой. А обет верности, который принес ей Джонни, хранился меж двух прекрасных холмов. Но и цепь, сковавшая ее ногу, напоминала о том, что Элизабет должна быть верна своему суженому.

Огонек, тлевший в ее груди, становился все жарче. Он жег требовательно, неумолимо. Желание стало неотвязным, сосредоточенным. Элизабет нетерпеливо обернулась, чтобы посмотреть на часы, но тут дверь спальни тихонько заскрипела.

В следующую секунду она уже стояла во всем великолепии на пороге туалетной комнаты.

– С Рождеством, милорд.

Подняв глаза, Джонни застыл в немом изумлении. Черная кожаная перчатка так и осталась лишь до половины снятой с его правой руки.

По мере того как взгляд изумленного супруга постепенно охватывал пышную красоту нагого тела Элизабет, богато убранного драгоценностями, его улыбка становилась все шире, а глаза наполнялись благодарностью за подобный сюрприз.

– Если бы я знал заранее, что ты задумала, милая, – медленно произнес он, – то мои кони участвовали бы сегодня в скачках без меня.

– Ты вернулся как раз вовремя, – проворковала она, – и ничего не пропустил. – Элизабет приняла позу молодой Клеопатры, и в ее глазах мелькнул огонек – лукавый и чувственный одновременно.

Весело улыбнувшись, Джонни наконец продолжил стаскивать перчатки.

– Мне крупно повезло! Но в таком случае томиться ожиданием пришлось тебе.

– Ты и так слишком балуешь меня, – успокоила Мужа Элизабет, выходя из туалетной комнаты и грациозной походкой приближаясь к нему. Ее полные груди покачивались в такт жемчужинам, свисавшим с мочек ушей. – Пришла пора и мне побаловать тебя.

Его пальцы лихорадочно побежали по накидке, расстегивая пуговицы.

– Я полностью к твоим услугам, – галантно поклонился он, небрежно отшвырнув верхнюю одежду в сторону. – Правда, тебе придется подождать буквально минуту, пока не нагреются мои руки, иначе твоя нежная кожа может пострадать.

– Пусть они будут холодными, – прошептала она, и в ее шепоте прозвучала мольба.

Эти слова – один лишь выдох – пробудили в нем нестерпимое желание. Очарованный ее телом, красивым, как зрелый плод, и чувствуя, как возбуждение в буквальном смысле растет у него между ног, Джонни с нетерпением ждал ее приближения. Он смотрел ей прямо в глаза, в которых жарко тлела страсть. И когда она была уже рядом, он наклонился и подхватил Элизабет обеими руками, так что его сплетенные ладони почувствовали влажный зной ее плоти.

Она тихонько охнула. Холод его рук одновременно сковывал и возбуждал, ее соски затвердели, словно к ним приложили по кусочку льда. Но в следующее мгновение ощущение зимнего мороза сменилось жаром пламени, вспыхнувшего в самом низу живота, и все ее чувства увлек водоворот безумного желания, от которого захватило дух. Она в изнеможении положила голову ему на плечо, пытаясь справиться с нахлынувшим на нее ощущением, от которого впору было лишиться рассудка. Низкий, почти неслышный стон вырвался из ее трепещущего рта. Его пальцы неспешно открывали ее. Длинные и холодные, они погружались в Элизабет, сгоравшую от страсти.

Ее гортанный, почти животный вопль потряс Джонни. Она всем своим весом опустилась на его ладонь. Ноги уже не держали ее. Он слегка приподнял Элизабет, отчего пульс разгоряченной плоти стал еще резче и нетерпеливее. Его пальцы продолжали раздвигать ее лоно. Податливое тело само открывалось перед ними – их восхитительный напор заставлял Элизабет погружаться в глубочайшие пучины наслаждения, и стоны ее становились все тоньше, едва не переходя в восторженные рыдания.

– Обними меня, – прошептал Джонни, подхватывая ее на руки. С готовностью выполняя просьбу мужа, она крепко обвила руками его шею и прижалась к широкой груди.

Поднеся Элизабет к кушетке, он осторожно положил ее на мягкие подушки и поцеловал в трепещущие губы, упиваясь их сладостью. Нежно проведя пальцем по подбородку своей обольстительной супруги, Джонни устремил пристальный взор в ее глаза, затуманенные от наслаждения.

– Это лучший из всех рождественских подарков за всю мою жизнь.

Запах Элизабет, исходящий от его пальцев, щекотал ноздри, вызывая первобытное, неудержимое возбуждение.

– Поцелуй меня еще раз, – томно выдохнула она, вся подавшись ему навстречу, желая почувствовать его силу.

Губы Джонни заскользили по ее рту – неспешно, нежно. Ему всегда удавалось быть более терпеливым и сдержанным. Ожидание в любви позже воздается сторицей – он отлично знал эту закономерность.

– Ты хотела бы получить подарок и на одиннадцатый день Рождества? – пробормотал Джонни, целуя жену в порозовевшую щеку.

– Да, если этим подарком будешь ты. – Ее пальцы блуждали в его шелковистых волосах.

Он коротко хохотнул, и его дыхание теплым ветерком повеяло ей на щеку.

– Легко же тебе угодить.

– Может быть, ты просто лучше других знаешь, что мне требуется.

Джонни, сидевший на краешке кушетки, выпрямился и чуть-чуть отстранился, чтобы получше видеть все великолепие драгоценностей, в изобилии украшавших жену. Его взгляд был иронично-весел.

– Пока ты беременна, милая, предугадать твои желания не так уж сложно. Так позволь же преподнести тебе еще один подарок. – Он улыбнулся, поскольку Элизабет снова взяла мужа за руку и направила его пальцы туда же, где они только что побывали. – У меня для тебя есть еще один орнамент.