Текст книги "Леди и лорд"

22

Так потекли дни, вернее, ночи ожидания на берегу бухты Маргарт. И каждое утро приносило лишь разочарование. Супруги постоянно переезжали с одного места на другое, выдавая себя за путешественников, с тем чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Однако с каждым таким переездом риск оказаться узнанными лишь возрастал. Они жили в постоянном страхе, что в один прекрасный день, наведавшись в какую-нибудь из деревень в окрестностях бухты, попадутся на глаза не слишком благородному человеку, который опознает их по описаниям, распространенным вдоль всего побережья. Цена, назначенная за голову Джонни, способна была разбудить жадность в ком угодно.

Прошло несколько дней. Как-то раз, когда они остановились на ночлег довольно близко от бухты Маргарт, Джонни настоял, чтобы Элизабет осталась в комнате, пока он будет дежурить на берегу. В случае появления Робби он мог бы буквально в считанные минуты добежать до постоялого двора, чтобы забрать ее оттуда. Если же корабль так и не появился бы, то ей, во всяком случае, не пришлось бы проводить еще одну ночь на пронизывающем ветру.

– Лучше бы мне пойти туда с тобой, – несмело попросилась Элизабет, поскольку боялась оставаться одна. Во сне ее начинали мучить навязчивые кошмары: ей постоянно снилось, что кто-то черный вырывает Джонни из ее рук. Миссия спасения сильно запаздывала, и это начинало сказываться на нервах.

– Но ты не спала несколько ночей подряд, – мягко возразил муж, пытаясь придать своему голосу убедительность. Ведь ее здоровье было гораздо более хрупким, чем его. – А здесь ты выспишься, да и просто отдохнешь в тепле. Мы можем прождать еще несколько ночей, прежде чем Робби прорвется сквозь блокаду. В случае чего я доберусь до тебя за пять минут.

Его доводы казались основательными, и ей пришлось признать, что ее страхи были преувеличены. Он прав, все эти кошмары и дурные предчувствия не имеют под собой никакой разумной основы, согласилась она, хотя и не без колебаний.

– Хорошо, я подожду тебя здесь, – капитулировала Элизабет перед аргументами супруга. – Но спать буду в плаще.

И все же, когда Джонни собрался уходить, взяв с собой оружие и надев тяжелую накидку, оказалось, что разыгрывать из себя бесстрашную даму не так-то легко. Напряжение последних двух недель нашло выход в обильных слезах.

У Джонни сердце разрывалось при виде того, как безутешно рыдает его жена, однако тот факт, что с каждым днем сил у нее оставалось все меньше, тоже не мог не тревожить его.

– Только сегодня, милая, – попытался он успокоить ее нежным шепотом, взяв за обе руки. – Лишь одна ночь. И если Робби сегодня не появится, завтра непременно отправишься на берег вместе со мной. Договорились?

Пусть отдохнет хотя бы одну ночь от этих океанских ветров, пронизывающих до костей.

– Я ненавижу себя, – шмыгнула Элизабет носом. – Только и делаю, что реву да цепляюсь за тебя. – Сделав глубокий вдох, она попыталась улыбнуться, но губы ее только еще сильнее задрожали. – Иди, иди, а я подожду тебя тут у огня.

Их поцелуй был все так же свеж и сладок, хотя эта комната с грубой обстановкой находилась так далеко от Голдихауса, так далеко от их прежней беззаботной жизни. Они оба бессознательно пытались продлить этот короткий момент тепла, не в силах освободиться от объятий. Его подбородок покоился на ее пышных волосах, их руки тесно переплелись. Ни один не желал произнести слова прощания. Но Джонни в конце концов решился:

– Мне пора…

В дверях он обернулся, чтобы послать ей воздушный поцелуй.

– И еще один для нашего ребенка, – добавил он, снова оторвав пальцы от губ и взмахнув рукой в глубь плохо освещенной комнаты.

Джонни отчего-то мешкал. Его рука в перчатке застыла на дверной щеколде, словно он хотел сказать что-то еще. Однако он не произнес ни слова, а только улыбнулся, распахнул дверь и шагнул в темноту.

После его ухода Элизабет начала ходить из угла в угол, размышляя, не следует ли ей поспешить вслед за ним. Ее изводила неопределенность еще одной ночи ожидания. Она просто не знала, сможет ли остаться здесь одна наедине со своими страхами. Подойдя к окну, молодая женщина протерла запотевшее стекло, но не увидела за ним ничего, кроме сплошной тьмы. Ночь выдалась безлунной, днем со стороны моря ветер пригнал густые облака, а вместе с ними ветер и дождь. От прикосновения к холодному и влажному стеклу ее передернуло. Теперь Элизабет не ставила под сомнение мудрость решения Джонни. Она была даже рада, что не пошла вместе с ним. На улице с минуты на минуту мог начаться настоящий снегопад. Несколько крупных снежинок уже ударились в окно, словно предупреждая о грядущей метели.

Подойдя к камину, Элизабет села на грубый стул и, сцепив на коленях пальцы, начала нервно притопывать ногой. Однако вскоре ей это надоело, и она снова метнулась к окну, как если бы могла различить что-то в кромешной тьме. Словно одного ее желания было достаточно для того, чтобы Джонни вернулся. Она попыталась было читать, но при тусклом свете чадящих свечей почти ничего не смогла разобрать, и книга полетела в сторону. Так начинался этот вечер – с беготни от стула к окну и обратно. От беспрестанной ходьбы у нее уже болели ноги и спина; ребенок в животе, реагируя на ее беспокойство, заворочался.

И тут неожиданно раздался стук в дверь. Она замерла на месте.

В это время к ней никто не мог прийти. Для визитов было слишком поздно, а Джонни не стал бы стучать. Эти мысли лихорадочно завертелись у нее в голове, и от страха мурашки пробежали по спине. Верно, Джонни окликнул бы ее из-за двери, чтобы жена сразу знала, что это вернулся он. Чувствуя тошноту и головокружение, Элизабет молча стояла как вкопанная, по-детски всей душой желая, чтобы этот стук оказался ошибкой. Ведь мог же обознаться дверью кто-нибудь из постояльцев. Хотя, впрочем, в такой сельской гостинице, где всего-то три каморки, заблудиться крайне сложно.

Стоя в самом центре комнаты, она напряженно прислушивалась. Прошла секунда, потом еще несколько. Все было тихо. Страх начал постепенно отпускать ее.

Однако в следующий момент безмолвие нарушило кла-цанье металла. Что-то тяжелое с силой грохнуло в дверь, и щеколда заколебалась, готовая вот-вот сорваться. Вопль ужаса застрял у нее в горле. Она не закричала, повинуясь инстинкту самосохранения. Элизабет молнией бросилась к кровати, на которой ранее оставила свою пелерину. Вполне возможно, что ночные пришельцы не знают, что она находится внутри, и, если дверь окажется достаточно крепкой, у нее еще есть время, чтобы вылезти в окно. Быстро оглядев почерневшую деревянную раму, она сосредоточилась на защелке и петлях.

«Хотя бы несколько минут», – возносила она молчаливую мольбу.

Не заботясь больше о скрытности, мужчины в коридоре подали голос, разразившись проклятиями в адрес старой толстой двери, которая вдобавок еще была окована железом. Элизабет вздрогнула – один из этих голосов показался ей очень знакомым, но в следующий момент он потонул в потоке площадной брани. «Гости» бурно обсуждали возможные способы проникновения внутрь. Потом снова раздались скрежет железа и скрип дерева. А Элизабет в этот момент возилась с оконной рамой. Старый заржавевший запор оказался на редкость неподатливым. Она дергала его изо всех сил, ее сердце бешено колотилось, однако, несмотря на все ее усилия, только ржавчина осыпалась на пол. Элизабет начали душить слезы бессилия, но она дернула защелку еще раз, вложив в это движение всю свою злость и отчаяние. Ржавое железо заскрежетало. Еще один рывок – и старая защелка открылась. Всем своим весом Элизабет навалилась на окно – петли взвизгнули, и замшелые створки неохотно подались вперед на несколько сантиметров. Стиснув зубы, она толкнула створки еще раз… Потом еще и еще, пока окно наконец не открылось достаточно широко, чтобы можно было в него протиснуться. Что само по себе было не таким уж легким делом для беременной женщины.

Теперь, подтаскивая к открытому окну стул, Элизабет молила Бога только о том, чтобы дверь продержалась еще несколько секунд.

Но как раз в тот момент, когда она, неуверенно балансируя, пыталась залезть на стул, дверь, сорванная с одной петли, резко распахнулась и с размаху ударилась в стену. В комнату ввалилась толпа солдат. Некоторые из них держали в руках увесистые железные дубинки, которые, видимо, и использовали в качестве тарана.

Элизабет, уже вскарабкавшаяся на стул, была готова броситься в окно, предпочитая неизвестность перспективе оказаться в руках этих мужланов. Однако крохотное помещение быстро наполнилось незваными гостями, и прежде чем ей удалось протиснуться в оконный проем со своим круглым как шар животом, массой юбок и пелериной в придачу, чья-то грубая рука схватила ее сзади. Она попыталась вырваться, но коренастый солдат дернул ее так, что ока плюхнулась на стул, на котором только что стояла. Обхватив ее под горло согнутой в локте рукой, служивый потянулся вперед и быстро захлопнул окно.

Почувствовав дурноту, Элизабет обессиленно откинулась на спинку стула и, чтобы не потерять сознания, глубоко задышала. Солдаты плотным кольцом обступили ее. Полностью сосредоточившись на попытках преодолеть головокружение, она не заметила, как быстро утихает гомон. Однако наступившее молчание было настолько глубоким, что Элизабет, оглушенная этой внезапной тишиной, удивленно вскинула голову и увидела, как толпа поспешно расступилась надвое.

В развороченном дверном проеме стоял ее отец.

– Где он? – нарушил мертвое молчание его вопрос, заданный ледяным тоном. Взгляд холодных глаз тоже был ледяным.

– Не знаю, – ответила она слабым голосом. Отец расслышал ее лишь потому, что остальные стояли, словно набрав в рот воды. Однако вслед за этим Элизабет почти инстинктивно выпрямила спину, набрала полные легкие воздуху и вызывающе подняла подбородок. – А если бы и знала, то все равно не сказала бы тебе, – произнесла она значительно громче, избавившись от ужаса перед неизвестным. Сейчас, когда перед ее глазами стоял хорошо знакомый противник, былой страх как рукой сняло. – Он уехал три дня назад, – решительно выговорила Элизабет, и ее глаза своей ледяной холодностью стали похожи на отцовские.

– Забавно, – бросил Гарольд Годфри столь же отрывисто. – Хозяин постоялого двора утверждает совершенно иное. – Быстро оглядев десяток лиц, глаза которых были выжидающе устремлены на него, он, повелительно взмахнув рукой, приказал: – Обыщите комнату, а потом дожидайтесь меня снаружи.

– Должно быть, ты заплатил хозяину гостиницы слишком мало, вот он и не говорит тебе всей правды, – издевательски ответила Элизабет, не заботясь о том, что посторонние могут подумать о ее родителе. – Думаю, не стоит пояснять, что я имею в виду. Ты разбираешься в таких вещах как никто другой. – Отец держался на редкость надменно, и она намеревалась платить ему той же монетой.

– Хорош муженек – бросил тебя в таком положении. – Взгляд Годфри скользнул по ее располневшему стану.

– Ничего не поделаешь, сила привычки. Ему не сидится на месте…

– А ты, значит, торчишь в этой дыре?.. – Теперь, когда солдаты вышли за дверь, у него наконец появилась возможность как следует разглядеть убогое убранство тесной каморки.

– Мне она вполне подходит, поскольку не нравится тебе. Я всегда стараюсь быть там, где меньше всего шансов столкнуться с тобой. Ведь ты обычно предпочитаешь более изысканную обстановку, не так ли?

– Кажется, он и в самом деле порядком вскружил тебе голову, коли ты с таким жаром защищаешь его. Что ж, придется немало потрудиться, чтобы наставить тебя на путь истинный, прежде чем начнется суд. Жена поневоле – таким должно быть твое амплуа. Оно нам вполне подходит.

– Так, значит, приговор еще не вынесен? – оживилась Элизабет. – Затягивать такие дела из уважения к букве закона явно не в твоем характере. Значит, дело здесь в Куинсберри, для которого этот суд – очередная хитроумная интрига. Что ж, можете плести свои интриги сколько угодно, однако не рассчитывайте, что я буду желать вам удачи в этом деле, – добавила она.

– Обойдемся как-нибудь и без твоих пожеланий. Четыре эскадрона рыщут сейчас по всем дорогам, разыскивая его… Кстати, что это – рубашка Равенсби? Или у тебя появились новые вкусы в одежде? – Взгляд Гарольда Годфри остановился на шерстяной рубашке Джонни, висевшей на одной из ножек кровати.

– Он оставил ее мне. Для тепла.

– Редкое благородство… Немного же он тебе оставил, – видно, совсем обеднел. Раньше он со своими любовницами был гораздо щедрее.

– Раньше он был богат.

– Н-да, что и говорить, превратности судьбы… – Улыбка отца была отвратительной. – А теперь прошу извинить меня. Вынужден оставить тебя одну, чтобы подготовить нашему общему знакомому торжественную встречу. На тот случай, конечно, – добавил он со значением, – если милорд Кэрр еще не окончательно сбежал от тебя.

Уходя, Гарольд Годфри оставил снаружи у двери двух караульных. Чуть позже он вернулся. К его приходу дверь была наспех починена и вновь навешена на разболтанные петли. Пододвинув стул поближе к камину и усевшись, Годфри с наслаждением вытянул и скрестил ноги, всем видом давая понять, что намерен остаться здесь надолго.

Он не пригласил дочь сесть поближе. Да она и не подумала бы делать это, даже если бы отец позвал ее. Сейчас, когда в комнате царили полумрак и молчание, ее занимала только одна мысль: как предупредить Джонни об опасности. Заметит ли он солдат, обратит ли внимание на покосившуюся дверь? А может, Робби все-таки объявился, и Джонни придет не один? Или ей стоит встать у окна, чтобы он по ее позе догадался, что что-то тут не так? Однако сальные свечи уже оплывали в своих подсвечниках, и единственным источником света оставался огонь в камине. При таком скудном освещении за запотевшими стеклами окна вряд ли можно рассмотреть, что творится внутри. Словно прочитав ее мысли, отец раздраженно буркнул:

– Отойди от окна!

Она осталась стоять на месте.

Мельком взглянув на нее, Годфри устроился поудобнее.

– Дура, ты все равно не сможешь предупредить его, – спокойно сказал он, задумчиво уставившись в огонь. – Ведь он придет за тобой, невзирая на любую опасность. Этому идиоту следовало оставить тебя в Голдихаусе, а самому со всех ног бежать к побережью. В таком случае он, может быть, и спасся бы. Но раз уж он не оставил тебя тогда, то не оставит и сейчас. Так что можешь торчать там сколько угодно, можешь визжать, орать, предупреждать своего ненаглядного об опасности, как только заслышишь его шаги, можешь делать все, что взбредет тебе в голову, – он все равно придет сюда. Ты – самая надежная приманка.

– Возьми все мои деньги, – волнуясь проговорила Элизабет. – Я отдам тебе все – только дай ему уйти.

В воздухе повисла пауза, после которой Годфри произнес:

– Не нужны мне твои деньги. – В отличие от тона дочери его голос был мягок. Как ни странно, в нем сейчас звучали даже какие-то нежные, умоляющие нотки. – Как только закончится суд, мне будут переданы изрядные поместья. И этого мне будет достаточно.

– А что, если он решит защищаться? – тут же спросила отца дочь. – Что, если ты проиграешь? Зато мои деньги ты мог бы получить прямо сейчас… Без всех этих неопределенностей, которые предполагает судебный процесс.

Отец снова метнул на нее заинтересованный взгляд.

– Какие неопределенности? Жюри присяжных уже подобрано, – самодовольно рассмеялся он. Тому, кто не знал этого человека, его смех мог бы показаться даже добрым. – Так что прибереги-ка лучше свои денежки для адвокатов.

«Во всяком случае, Джонни жив, а это главное, – мысленно успокоила она себя. – Он будет жить сегодня, завтра, все время, пока длится суд».

И все же ей было бы намного спокойнее, если бы ему удалось бежать. А потому чуть позже, когда за окном раздались знакомые шаги, она завопила изо всех сил:

– Спасайся, Джонни! Беги! Беги! Они здесь!

Шаги смолкли. Но тут через секунду сквозь слезы, застилавшие глаза, она увидела его. Распахнув дверь, Джонни решительно вошел в комнату. Края накидки обвились вокруг его ног, когда он резко остановился, перешагнув порог. В этой комнатушке с низким потолком его высокий рост был особенно заметен. Черноволосой макушкой он едва не касался стропил.

– Отпустите ее, – сказал он, устремив горящий взгляд на Гарольда Годфри, который медленно поднялся со стула. – Она вам не нужна.

В руке Годфри держал пистолет, который, однако, был нацелен не на Джонни, а на Элизабет.

– Как же так – не нужна? Очень нужна, во всяком случае, сейчас, и вам прекрасно известно зачем. Она – крайне ценный свидетель на суде над вами.

– В таком случае вам незачем стрелять в нее, – резко произнес Джонни, сделав шаг по направлению к нему.

– Я и не собираюсь убивать ее.

Джонни остановился.

Годфри самодовольно ухмыльнулся.

– Вот видите, мы прекрасно понимаем друг друга.

– Я не хочу, чтобы ей было причинено зло.

– Ваши желания меня мало заботят, Равенсби. Но если вы проявите несговорчивость, это может выйти Элизабет боком. Не говоря уже о вашем ребенке, который, судя по всем признакам, готовится вскоре появиться на свет. – Постепенно меняясь, его тон терял учтивость, становясь все более резким и властным. – А теперь будьте добры сдать оружие… Капитан! – скомандовал Годфри, вызывая драгун. Через несколько секунд в комнате снова было тесно от солдат.

Супруги так и не смогли приблизиться друг к другу. В считанные мгновения Джонни был окружен драгунами, а его руки крепко связаны. Глядя поверх голов утаскивающих его прочь людей в красных мундирах, он на короткий миг поймал взгляд Элизабет.

– Не надо отчаиваться, – только и успел сказать Джонни своей жене.

Сейчас не отчаяние владело Элизабет – дикий гнев, казалось, застилал ее разум и пронзал все ее существо. Единственное, чего сейчас жаждала Элизабет, – это убить своего отца, и, будь у нее под рукой оружие, она без колебаний осуществила бы свое желание. Впервые в жизни ей стало понятно, как сильно человек может желать уничтожить себе подобного.

– Ты заплатишь за это жизнью, – пообещала она отцу голосом, звенящим от ненависти.

Подняв на мгновение голову, Годфри вновь углубился в осмотр вещей Джонни.

– Мне совсем не страшно. Отчего бы это?

Она не могла немедленно привести свою угрозу в исполнение – один из караульных по-прежнему находился в комнате, в то время как остальные уже ушли готовиться к отправлению в Эдинбург. Повернувшись спиной к солдату, застывшему у двери, Элизабет принялась обдумывать способы мести, зная, что в этом деле можно положиться на Редмонда и его людей в «Трех королях». Если бы только удалось направить им весточку, они непременно помогли бы ей. Однако времени на это практически не было, а жизнь Джонни между тем висела на волоске. Надо было также подумать о том, как связаться с Робби или Монро. Не вызывало сомнения то, что в Эдинбурге у нее будет больше возможностей снестись с Кэррами или их друзьями. А потому ей не оставалось ничего другого, как ждать отъезда.

Через несколько часов, покинув под конвоем таверну, она увидела ожидавшую ее карету. Сам вид экипажа – средства передвижения, весьма редкого в те годы для провинции, – вызвал у нее удивление. Еще удивительнее было то, что у распахнутой дверцы ее ожидал отец, которого можно было заподозрить в чем угодно, но только не в заботе о родном чаде.

– Можешь сказать спасибо своему мужу. Экипаж предоставлен тебе благодаря его хлопотам, – произнес с наигранным безразличием Годфри, небрежно махнув рукой куда-то в сторону конюшни. – Демонстрируя горячую преданность супруге, – ехидно продолжил он, – милорд Кэрр уже оплатил проезд.

Ошеломленным взором Элизабет следовала за руками отца, выписывающими неопределенные жесты. Его слова были не простым ерничеством – в них явно читалась скрытая угроза, и в ее голове настойчиво застучали тревожные мысли.

Сигнал тревоги поступил с запозданием. Она была явно не готова к подобному зрелищу. От пронзительного женского крика встрепенулись даже чайки, рассевшиеся на каменистом берегу далекой бухты Маргарт.

Посередине конюшни стояла повозка для транспортировки боеприпасов. К ее огромному колесу был привязан Джонни. Он был без сознания. Его большое тело безжизненно обвисло, став похожим на гигантскую подстреленную птицу. Из-под врезавшихся в кожу веревок, которыми он был привязан к колесу за кисти, обильно текла кровь. Подкосившиеся ноги утонули в смешанном с грязью снегу, сапоги и бриджи были покрыты багровыми пятнами.

Джонни был обнажен до пояса, а спина его превращена в сплошную кровавую рану. Алые ручейки струились по ней из глубоких рубцов, оставленных кнутом. Кровавые пятна на снегу были похожи на красные озера с белыми берегами.

Казалось, на нем не осталось живого места. Багровые рубцы блестели при свете факелов, кожа кое-где висела лоскутами. Раны были очень глубокими: местами тело было разорвано до кости. Там, где сошла кожа, мышцы и сухожилия были обнажены, как на наглядном пособии для урока по анатомии.

Красивая голова неестественно упала на левое плечо, на темных волосах запеклись сгустки крови. Красные капельки, срывающиеся с шелковистых прядей на снег, были подобны рубинам. Они были зловещи, как сама смерть.

– Хоть бы раз крикнул. ан нет – не хотел тебя беспокоить, – равнодушно сообщил Годфри дочери, с интересом вглядываясь в ее побелевшие от ужаса глаза. Его слова отозвались в сердце Элизабет, как укол кинжала. – Позволь, я помогу тебе сесть.

Элизабет почувствовала, что ее выворачивает наружу. В ушах стоял непрекращающийся звон, белые пятна плясали перед глазами. Муки, которые только что вытерпел Джонни, передавались теперь его жене. Она задрожала всем телом, ноги под ней подкосились, и сознание оставило ее. Элизабет тяжело осела на землю.

Гарольд Годфри бесстрастно щелкнул пальцами, будто подзывал собственный экипаж, только что выйдя из театра.

– Грузите ее, – отдал он короткое распоряжение двум подбежавшим солдатам. – Мы едем прямиком в Эдинбург. Да не забудьте отвязать арестованного, остолопы.