Текст книги "Леди и лорд"

Между тем людской поток продолжал стремительно прибывать, как вода, прорвавшая плотину. Элизабет ошеломленно наблюдала, как толпа с каждой секундой прибывает, и стены просторной спальни начинают уже казаться тесными. Для свершения любого законного акта, как правило, требовалось не более двух свидетелей, однако Джонни, решив подстраховаться, пригласил несметное количество народу, зазвав на свою свадьбу даже несколько крестьян из деревни, не входившей в его владения. В том случае, если кому-то вздумалось бы объявить его брак незаконным и ему пришлось отстаивать свои права, свидетельства тех, кто не находился от него в личной зависимости, считались бы в суде полностью беспристрастными, а потому ценились выше показаний челяди. Еще одна предосторожность состояла в том, что, помимо священника шотландской церкви, на церемонию бракосочетания был приглашен и англиканский епископ. Учитывая могущество своих врагов, Джонни предусмотрел буквально все.

Предупредив священнослужителей относительно небольших изменений, внесенных в текст брачной присяги, он откинулся на обшитые кружевами подушки, и не одна пара женских глаз из толпы свидетелей жадно впилась в его обнаженную грудь. Взяв Элизабет за руку с такой невозмутимостью, словно все уважающие себя эрлы женятся не иначе как нагишом, а их невесты, как и подобает благородным леди, непременно должны быть всклокоченными и облаченными лишь в ночную сорочку, Джонни спокойно объявил:

– Мы готовы.

Преподобный отец и епископ, вежливо потупив глаза, зачитали молитвы по своим книгам, а Элизабет и Джонни, как и полагалось, по отдельности дважды ответили на их вопросы, обменявшись затем обручальными кольцами. Участники и свидетели бракосочетания торжественно подписали брачное свидетельство, и акт бракосочетания был занесен в церковные книги двух приходов. Так были повенчаны эрл и графиня Грейден.

– Хоть теперь-то можно чего-нибудь поесть? – прошептала Элизабет на ухо человеку, который только что стал ее мужем, в то время как толпа свидетелей все еще оживленно гудела, а оба святых отца следили, чтобы ни один документ не остался не скрепленным печатью.

– Как прикажешь тебя понимать? Получается, стоило мне жениться на тебе, и ты тут же готова променять меня на телячью котлету? – поддразнил ее Джонни.

– Нет, просто… Просто сегодня вечером мне так и не удалось поужинать. Я так нервничала из-за того, что… Ну ты сам понимаешь, – несмело улыбнулась она. – А теперь уж беспокоиться не о чем. Чему быть, того не миновать. И все же… так хочется есть, – извиняющимся тоном пожаловалась молодая жена. – С тех пор как у меня под сердцем появился ребенок, я вечно голодна как волк.

Элизабет, все еще запинаясь, продолжала говорить, а Джонни уже сделал госпоже Рейд повелевающий жест.

– Нам бы хотелось устроить небольшое свадебное пиршество, – объяснил он пожилой женщине, которая прямо-таки излучала довольство, по-видимому чувствуя себя самой ловкой свахой на свете. – Внизу все готово?

– Столы ломятся от угощения, а музыканты готовы грянуть величальную. Не извольте беспокоиться, милорд, все будет честь по чести.

– Поскольку леди Кэрр неважно себя чувствует, мы, к сожалению, не сможем участвовать в общем веселье, – заявил Джонни тоном, не терпящим возражений, так как не желал ни с кем делить общество своей очаровательной жены. – А посему приносим всем извинения…

Слова о «неважном самочувствии» были восприняты госпожой Рейд как сигнал к бою, и, неодобрительно закудахтав, она тут же принялась выталкивать за дверь разношерстную компанию гостей, которым, впрочем, и самим не терпелось вкусить праздничных яств.

Очистив спальню от посторонних, она подошла к кровати молодоженов и, вперив в Джонни пронзительный взгляд, назидательно произнесла:

– А теперь скажу пару слов твоей милости. Уж коли леди Элизабет нездоровится, то и ты не больно-то хорохорься, веди себя с ней по-человечески. Бедняжка ребеночка ждет, с ней надо быть понежнее. – И после многозначительной паузы госпожа Рейд для вящей убедительности добавила: – Сам, поди, знаешь, о чем я. Не маленький.

Проведя с Элизабет довольно бурный час в постели непосредственно перед бракосочетанием, Джонни имел серьезные основания усомниться в правоте слов госпожи Рейд относительно хрупкости своей молодой жены. И тем не менее, чтобы не дразнить гусей, он заверил свою суровую наставницу:

– Отдых ей обеспечен, госпожа Рейд, можете не переживать по этому поводу. Я буду обращаться с ней со всей нежностью, на какую только способен. Даю вам слово.

– Уф… – недоверчиво фыркнула старуха. – Смотри, а то ведь, ежели обманешь, тебе же хуже будет. – В подкрепление своих слов она грозно воздела к потолку пухлый палец. Этому жесту позавидовал бы любой деспот.

– Вообще-то я и в самом деле чувствую какую-то слабость, – протянула Элизабет умирающим голосом и, закатив глаза, обессиленно упала на подушки. Это было похоже на мелодраму в исполнении провинциальной актрисы, а потому Джонни не смог удержаться от осуждающего взгляда.

– А я что говорю! – не без торжества проворчала госпожа Рейд, пристально глядя на хозяина, который лежал пунцовый, силясь не прыснуть со смеху. – Дама-то деликатная, не чета твоим эдинбургским штучкам, которые, как завидят кобеля, так и хвост на сторону. Так-то вот, милый мой Джонни! Миледи требует обхождения нежного, благородного. Да, кстати, а чего бы миледи изволила сейчас покушать? – заворковала пожилая женщина, внезапно ставшая воплощением любезности. Она заботливо оправила краешек простыни, которую Элизабет подтянула под самый подбородок.

– Может быть, немножко бульона, – еле слышно пробормотала Элизабет, изобразив на лице слабую улыбку, – и яблочное пирожное. – Тут она жалобно вздохнула. – Да еще, может быть, кусочек-другой мясного пирога – того, что вы предлагали мне на ужин… Если вас, конечно, не очень затруднит.

– Да что вы, миледи, какие могут быть трудности! Наш повар хоть всю ночь напролет будет стоять у плиты, коли вашей милости того захочется. Ведь ваш ребеночек должен родиться крепеньким да здоровеньким.

Ее слова оказались вещими. Повар действительно всю ночь прохлопотал на кухне, подгоняя поварят, изо всех сил пытаясь угодить переменчивому вкусу Элизабет. Много часов спустя, когда свечи уже догорали, а аромат роз, наполнявший опочивальню, стал почти нестерпимым, постель молодых была почти сплошь усеяна объедками. С удивлением глядя на спутницу жизни, Джонни поинтересовался:

– И как в тебя столько умещается?

Элизабет, раскинувшись на простынях, усыпанных крошками, застенчиво улыбнулась в ответ.

– Я все еще не наелась досыта. Не дашь ли мне еще одно пирожное с кремом? Ты что-то почти ничего не ешь.

Джонни недоумевал. В брачную ночь он вовсе не мог пожаловаться на отсутствие аппетита: за мясным пирогом последовала бутылка кларета, и все это было подкреплено целым блюдом фруктовых пирожных. Однако по части обжорства молодая супруга явно опережала его. Невозможно было без улыбки взирать на ее разрумянившееся личико, перепачканное кремом, и торчащие белокурые волосы. Ее довольный вид сам по себе заставлял радоваться жизни.

– Отчего-то совсем есть не хочется, – солгал он. – Может, хочешь пирога с почками? Мне кажется, наш ребенок неплохо сегодня подкрепится.

В эту волшебную ночь можно было с уверенностью сказать, что рай земной расположен в Приграничье, в баронском замке, вернее, в его роскошной спальне, на мягкой кровати под тяжелым зеленым пологом, который отгораживал двух счастливцев от остального мира. Это было долгое, пышное пиршество, достойное небожителей. Это была любовь, обретенная после месяцев невзгод. И даже если ложе любви под балдахином из великолепной итальянской парчи не вполне заслуживало называться Эдемом на земле, то, во всяком случае, казалось, что до рая рукой подать.

Целых два дня лорда и леди Кэрр не видел никто, кроме слуг, которые приносили и уносили еду, а также снабжали молодоженов теплой водой, чистыми простынями, цветами и дровами для очага. Но даже они редко воочию видели своих господ, поскольку лэйрд и леди практически ни на минуту не прекращали заниматься важным делом, о чем можно было судить по волнам, перекатывавшимся по зеленой поверхности задернутого полога.

Наутро третьего дня они наконец вышли за пределы своего гнездышка, вовремя вспомнив о платье, которое Джонни заказал мадам Ламье. Элизабет срочно нуждалась в свадебном наряде – официальная церемония была назначена на следующий день.

– О Господи… – ахнула Элизабет несколько минут спустя, стоя в окружении белошвеек, в то время как мадам Ламье изо всех сил старалась застегнуть платье у нее на талии.

– Миледи прибавила в весе, – недовольно ворчала Портниха, тщетно пытаясь свести края ткани вместе.

Взглянув поверх головы модистки и встретившись глазами с Джонни, Элизабет невольно рассмеялась.

– Подойди-ка сюда, дорогая, – поманил ее рукой муж. – Я покажу тебе, какая трудная задача ожидает мадам Ламье.

И как только Элизабет, соблазнительно покачивая бедрами, двинулась к своему супругу, для мадам Ламье стало вполне очевидно, что за то короткое время, что она не видела эту парочку вместе, два голубка успели помириться. Она с жадным любопытством следила за тем, как легко и непринужденно Элизабет заманивает в обольстительные сети собственного мужа, словно, кроме них двоих, в комнате не было больше ни одной живой души.

В то время как Джонни продолжал сидеть, Элизабет встала у него между ног и склонилась, чтобы шепнуть ему что-то на ухо. Проведя пальцем по губам красавчика мужа и нежно поцеловав его, она грациозно выпрямилась.

Он же не торопился отпускать ее, плотно зажав ногами. Его руки сначала обняли раздавшуюся талию Элизабет, потом соскользнули ниже, на бедра, а губы все это время продолжали шептать что-то, предназначенное лишь ей одной. И вдруг ловкие пальцы Джонни, легко вспорхнув, скользнули в вырез, где платье не сходилось на талии. Мадам Ламье едва не вскрикнула от неожиданности.

Джонни и Элизабет, судя по всему, не слышали, как она сдавленно ахнула. В это время оба беззаботно смеялись, развеселившись по поводу какого-то острого словечка, оброненного в разговоре, не достигавшем чужих ушей. Лениво, как опытная куртизанка, Элизабет села на колени Джонни и потерлась о него, как котенок, требующий ласки. Ее голова склонилась ему на плечо, и счастливый супруг крепко сжал драгоценную жену в объятиях.

– Поскольку леди Кэрр отныне не будет носить корсетов, – объявил он присутствующим, которые, открыв рот, глазели на молодоженов, бесстыдно обнимающихся У всех на виду, – необходимо будет перешить все ее платья. Надеюсь, это не слишком затруднит вас, мадам Ламье.

– Конечно, нет, милорд, – быстро ответила та, прикидывая в уме, скоро ли удастся получить новую ткань, которая потребуется для столь сложной работы. И еще ее занимала мысль, хорошо ли говорить с эрлом, все время потупив глаза. А то ведь распутная женушка уже принялась расстегивать его жилет.

– Мы решили, что так будет лучше для ребенка, – пояснил он свое распоряжение, крепко целуя молодую супругу у всех на глазах. Жаль только, этого не видели старые друзья Джонни, которые наверняка онемели бы от изумления, став свидетелями подобных нежностей со стороны человека, никогда прежде не отличавшегося склонностью к сантиментам. – Вам придется постараться сшить платье к завтрашнему торжеству без примерки, – добавил Джонни с лучезарной улыбкой, мягко удерживая руки жены, которая, кажется, вознамерилась раздеть его перед всей честной компанией. – А теперь, с вашего позволения, миледи немного отдохнет.

Ни для кого не составляло секрета, о каком отдыхе идет речь, и, когда супружеская чета удалилась, Хелен со всех ног бросилась на кухню, чтобы посвятить госпожу Рейд в захватывающие подробности только что прошедшей примерки, оказавшейся на удивление короткой. И поскольку у Девушки не хватало слов, чтобы описать все в деталях, ей пришлось прибегнуть к языку жестов.

– А сейчас, значит, в эту самую минуточку, резвятся они в столовой на шелковом диване, – завершила Хелен взволнованное повествование, в последний раз всплеснув руками. – Своими глазами видела, как он дверь запирал, – не сойти мне с этого места!

– Вот и хорошо, что сказала мне. Побегу, велю повару браться за свои поварешки, а то ведь и глазом не успеешь моргнуть, как миледи захочет покушать. – От довольной улыбки и без того круглое лицо госпожи Рейд стало еще шире. – Наша миледи не промах – лэйрду скучать не даст. Так что, сдается мне, штучки вроде леди Линдсей в наших местах еще не скоро объявятся. Вот и слава тебе, Господи…

– И не говорите… Ох, сдается мне, поселит его миледи при себе в Голдихаусе на веки вечные.

– Поди, плохо! – удовлетворенно заключила госпожа Рейд. – Чтобы растить ребятишек, лучше места, чем Гол-дихаус, и не сыщешь.

19

Пока весь Голдихаус купался в блаженстве, Гарольд Годфри в Лондоне не покладая рук трудился над тем, чтобы как можно скорее разрушить счастье, только что обретенное лэйрдом и леди Равенсби.

– Все бумаги можно составить здесь, в Лондоне, – басовито убеждал грузный Годфри своего работодателя – герцога Куинсберри, человека средних лет, тощего и темного лицом.

Оба прогуливались по Сент-Джеймс-парку, опасаясь, как бы их разговор, весьма деликатный и конфиденциальный, не оказался подслушан кем-нибудь из прислуги. Ведь отличить верного слугу от предателя не так легко, как может показаться на первый взгляд.

– Легче всего в суде будет доказать то, что имело место изнасилование, – задумчиво произнес Куинсберри, – хотя и обвинение в измене отнюдь не помешает.

– Беда в том, что она уже носит в себе ребенка, – с горечью напомнил эрл. – Впрочем, даже если он и женился на ней, мы будем стоять на своем, утверждая, что этот брак был насильственным.

– За свидетелями дело не станет, мы сможем подкупить их в два счета, – согласился Куинсберри.

– Или устроить так, чтобы неудобные свидетели бесследно исчезли.

– С вами трудно не согласиться, – ухмыльнулся герцог. – А теперь напомните-ка мне, какой собственностью владеет этот Равенсби. И какая документация, с вашей точки зрения, может оказаться для нас полезной. – Обходительность Куинсберри была отчасти напускной, отчасти искренней. Как и любой ловкий придворный, герцог отличался двуличием. В светской беседе он был сама любезность, но, едва дело касалось его интересов, тут уж пощады от него ждать не приходилось. Этот человек был алчен и в то же время, как утверждала молва, мог сорить деньгами направо-налево. Имения Джонни Кэрра, которые остались бы без хозяина в случае обвинения его в изнасиловании, должны были стать желанным довеском к богатствам герцога.

– Если бы вам удалось получить от королевы специальное разрешение, мы уже сейчас могли бы возбудить судебный процесс. А предстанет он перед судом или нет, не так уж существенно для тех, кто будет выносить приговор.

– Но не отрицайте, вам определенно хотелось бы, чтобы его доставили в зал суда в кандалах, – заметил Куинсберри, хорошо осведомленный о том, какую ненависть его собеседник испытывает к этому человеку.

– Один должок он мне выплатил, но за ним все еще остается второй. Или даже третий, если не сбрасывать со счетов первое похищение моей дочери. Поэтому не скрою, мне было бы приятно увидеть этого мерзавца закованным в цепи.

– Этот молодой человек слишком горяч. Его трудно удержать в узде. Хотя, впрочем, вам лучше судить о том, насколько он безрассуден. – Ходили упорные слухи о том, что Гарольд Годфри был непосредственно причастен к смерти старого эрла Грейдена. Джонни Кэрр, которому в ту пору исполнилось всего семнадцать, едва вернувшись из Франции, чтобы унаследовать титул, поскакал прямиком в Харботтл. Там у ворот замка он вызвал Гарольда Годфри на поединок.

Будучи искусным фехтовальщиком, Годфри с радостью принял вызов, брошенный зеленым юношей, и в самом деле едва не убил его. Однако бой затянулся на целый час, и в конце концов сила взяла верх над изощренностью. Годфри так и не смог нанести смертельный удар, хотя опыт и ловкость были на его стороне. И когда в конце концов Джонни Кэрр приставил острие своего клинка к горлу эрла Брюсисона, тот с пеной на устах принялся отрицать собственную причастность к кончине отца молодого дворянина, безутешного в своем горе. Семнадцатилетний идеалист не нашел в себе сил убить человека, вопиющего о своей невиновности. Он просто ушел.

– Он – проклятие моей жизни, – произнес отец Элизабет ледяным голосом, – как и его отец до него. Для меня было бы высшим наслаждением лишить этого гаденыша его богатства.

– И сколько же у него поместий? – будто невзначай поинтересовался Куинсберри. – У него, кажется, есть и корабли. Сколько всего?

– Около дюжины его поместий разбросаны по всей равнинной Шотландии. Плюс четырнадцать кораблей… Еще два новых строятся в Голландии.

– Что ж, вы неплохо все разузнали, – удовлетворенно пробормотал герцог. – А не лучше ли будет, если часть его собственности не будет зафиксирована в документах? – бросил он на компаньона взгляд исподлобья. – Во всяком случае, пока…

– Чтобы не делиться какой-то частью…

Куинсберри хитро улыбнулся.

– Хотел бы надеяться, что нам вообще ничем не придется делиться, – сказал он, четко выговаривая каждое слово. – Тем более сейчас, когда все буквально кипят гневом при одном лишь упоминании о Шотландии. Хейвершэм в палате лордов потребовал созвать всех пэров, чтобы принять заявление о той угрозе, которую представляет Акт о безопасности Шотландии. Совершенно очевидно то, что мы вполне можем использовать к собственной выгоде нынешний разгул страстей и жажду мщения. У лэйрда Равенсби есть знакомства во Франции. Его родственники и управляющие сидят в нескольких шотландских и французских портах. А это наводит на мысль, что он вполне может поддерживать сношения с Сент-Жерменским двором. Нам нужны письма – хотя бы одно или два, – но с соответствующими подписями. Вы можете это устроить?

– На это может потребоваться некоторое время. После прошлогоднего случая с Саймоном Фрейзером любой сто раз подумает, прежде чем прибегнуть к помощи любителя в качестве «переписчика».

– Я мог бы свести вас с кое-какими полезными людьми на континенте. А мы тем временем, не мешкая, приступили бы к делу об изнасиловании. Во всяком случае, ни у кого не возникнет и тени сомнения в том, что он похитил вашу дочь. Что же касается его связей с приверженцами короля Якова, то с этим делом будем продвигаться медленнее, зато наверняка. У него слишком много друзей в шотландском парламенте, так что обвинить его в измене будет не так уж легко.

– Но даже самые верные друзья не смогут защитить его от обвинений в изнасиловании. Этот человек – грязный сластолюбец.

– Вот и кстати, что у него появилось нечто вроде нежности к вашей дочери.

– Никаким романтизмом здесь и не пахнет, – раздраженно отрезал Годфри. – Этот мерзавец просто срывает цветы удовольствия везде, где только может.

– Так как же насчет вашей дочери? Она подпишет жалобу?

Гарольд Годфри на несколько секунд задумался над тем, какую шутку может сыграть с ним на сей раз независимый нрав его чада.

– Об этом не беспокойтесь. Я заставлю ее поставить свою подпись, – твердо произнес он в конце концов.

В ноябре палаты лордов и общин заседали в Вестминстере в воинственном настроении. Парламентарии были исполнены решимости потребовать самых суровых кар в отношении Шотландии за принятие ею Акта о безопасности. Англия восприняла этот шаг как угрозу и оскорбление, а вооружение шотландской милиции приводилось в качестве доказательства враждебных намерений.

О всеобщем волнении, вызванном принятием Шотландией Акта о безопасности, можно было судить по тому факту, что, когда пэры собрались на заключительное заседание 20 ноября, в палате лордов яблоку негде было упасть – столько было желающих выслушать громоподобную речь Хейвершэма. Главной темой его выступления были тревожные настроения в среде мятежных шотландцев.

7 декабря лорды заседали в специальной комиссии, обсуждая, как наилучшим образом поставить Шотландию на колени. И было решено, что возмездие ускорит решение проблемы престолонаследия, имеющей первостепенную важность для Англии в условиях, когда во Франции обретался претендент на трон. Была поддержана резолюция лорда Галифакса о том, что все шотландцы, за исключением поселившихся в Англии, Ирландии и колониях, а также тех, кто состоит на службе в армии и на флоте, должны быть объявлены иностранцами до оформления унии или решения вопроса о престолонаследии. Лорды уполномочили комиссаров Адмиралтейства отрядить английские быстроходные корабли для перехвата всех шотландских судов, торгующих с противником. И призвали королеву принять незамедлительные меры для проведения оборонительных мероприятий на границе.

Итак, английский парламент повел открытое наступление на Шотландию, осмелившуюся заикнуться о независимости.

А когда эта новость распространилась к северу от границы, шотландцы все как один выразили готовность противостоять английской тирании.

В это время вдали от вестминстерских политических бурь, не ведая о кознях Гарольда Годфри, Грэмы из Ридсдейла лелеяли собственные планы прибрать к рукам наследство Элизабет. Несколько дней спустя после возвращения из Хекшема они созвали судейских крючкотворов и приступили к юридическим маневрам, необходимым для того, чтобы обвинить Элизабет в колдовстве, которое якобы и привело к безвременной кончине их отца. Свидетели, естественно, нуждались в подробных наставлениях о том, какими должны быть их показания. Их петициям предстояло лечь на стол местного судьи, которому надлежало допросить обвиняемую. Одним словом, каждый документ должен был, пройдя собственный извилистый путь, занять свое место. Тогда и можно было принять решение о том, когда выносить дело на суд присяжных. Подготовка сцены, выплата жалованья актерам, а главное, неустанные репетиции, чтобы каждый из них знал свою роль назубок, – все это требовало времени.

Первые дни после свадьбы молодые проводили в путешествиях между «Тремя королями» и Равенсби. Они находили особое удовольствие в хлопотах со строительством, причем каждый считал себя непревзойденным инженером и зодчим. Постоянно беседуя и споря, муж и жена словно растворялись друг в друге, открывая новые, доселе неизведанные глубины любви. Благодаря часто наведывавшимся к нему посыльным Джонни был в курсе дел Вестминстера, хотя и без донесений знал, что от английского парламента вряд ли можно ожидать сочувствия к бедам шотландцев.

В один из коротких дней, когда стоял уже поздний октябрь, возвращаясь к дому, Джонни и Элизабет заметили возле крыльца экипаж. Утро они провели вместе с Монро на рытье котлована: новое озеро должно было соединить цепь прудов в один гигантский водоем. Осенний день выдался солнечным и теплым, тронутая багрянцем листва парка играла непередаваемыми красками.

– А вот и гости пожаловали, – заметила Элизабет. – Узнаешь карету?

– Не совсем, – уклончиво ответил Джонни, хотя и прекрасно знал, кому принадлежит этот экипаж. – Полагаю, соседи сочли, что со времени нашей свадьбы прошло уже достаточно времени, чтобы начать наносить нам визиты.

Столкнувшись в прихожей с Данкейлом Вилли, он с облегчением узнал, что эрл Лотиан на сей раз нашел-таки возможность сопровождать собственную жену. На присутствие эрла указывали также его удочки, прислоненные к стене.

– Они в салоне Юпитера, милорд, – сообщил официальным тоном Вилли, – поджидают вас с графиней.

– Кто это – они? – поинтересовалась Элизабет.

От нее не укрылся быстрый взгляд, который Вилли метнул в сторону хозяина, а потому она с нетерпением ожидала ответа на свой вопрос.

– К нам приехали Калросс и Джанет Линдсей, – с непроницаемым лицом сообщил Джонни.

– На рыбалку? – Великолепные длинные удилища невозможно было не заметить, и все же ей трудно было представить элегантную Джанет Линдсей слоняющейся с удочкой в руках по речным отмелям.

– Полагаю, и ради того, чтобы повидаться с тобой. – Продолжая разговаривать с ней ровным, без малейшего намека на эмоции, голосом, он, не выпуская руки жены, вел ее к южной анфиладе.

Воспоминания о последней встрече с графиней были не из числа самых приятных, и в какой-то момент Элизабет захотелось упереться, однако, передумав, она ограничилась лишь ядовитым вопросом:

– И насколько же любезной я должна быть с твоей… Как бы ее поприличнее назвать?

– Тогда я не был женат.

– Зато она была замужем, – вкрадчиво напомнила Элизабет. – Интересно, как тебе удается ладить с ее мужем?

– Мы с Калроссом старые друзья.

– Ваша дружба, должно быть, не знает границ, – вставила она очередную шпильку, – раз он столь великодушно закрывает глаза на то, что ты наставлял ему рога.

– Он женился на ней не по любви.

– И она, вероятно, выходила за него замуж вовсе не из-за большого чувства.

– Не столь уж редкий брак в среде аристократов… Тебе не кажется?

– Они надолго к нам?

– Надеюсь, что нет. – Вздохнув, Джонни замедлил шаг, и они ненадолго остановились перед портретом его бабушки, принадлежавшим кисти Ван Дейка. – Извини, дорогая, – мягко проговорил он, – если бы я мог, то и близко не подпустил бы ее к себе. Но что делать, если в Роксбурге все только и занимаются тем, что наносят друг другу визиты? Боюсь, что эрл и графиня Лотиан не являются в этом исключением.

И голосом, и позой он выражал такую неловкость, что Элизабет даже прониклась к нему сочувствием. Более того, его извиняющийся тон пришелся ей по душе.

– Не беспокойся, милый, я вовсе не собираюсь вцепиться ей в волосы или разукрасить ее напомаженную физиономию, – успокоила она своего супруга. – Поскольку в конечном счете ты достался мне, а не ей, – добавила добрая жена, многозначительно подняв бровь, – я вполне могу позволить себе светское благодушие.

Джонни улыбнулся с видимым облегчением.

– И все же держись на всякий случай поближе ко мне, – предупредил он. – Я не могу гарантировать, что она будет настроена столь же благодушно.

– Ты это серьезно говоришь?

– Она непредсказуема, – ответил он с сокрушенным видом.

Ее задело то, насколько хорошо он знал нюансы поведения этой женщины. Так можно знать только того, с кем тебя связывают интимные отношения. Поэтому Элизабет не смогла отказать себе в удовольствии мстительно заметить:

– Во гневе Джанет Линдсей, должно быть, все-таки менее опасна, чем Хотчейн.

– Я не был женат на ней, – угрюмо проговорил он.

– Так ведь и я была выдана за него замуж не по своей воле. Может быть, скажешь, что тебя тоже насильно толкнули к ней в объятия?

Ему нечего было ответить. Действительно, никто не принуждал его к амурным похождениям, и сама мысль о том, что ему приходилось пускаться в разгул не по своей воле, звучала едкой насмешкой. Набрав полные легкие воздуху, Джонни, так и не сообразив, что сказать, медленно выдохнул.

– Надеюсь, они уедут еще до ужина, – нашелся он наконец.

Конечно же, его надежде не суждено было сбыться. Уже в тот момент, когда он робко высказал ее, Элизабет могла с уверенностью предсказать, что они не уедут. Она хорошо знала женщин, подобных Джанет Линдсей. Для этих дам покинуть поле брани без завершающей смертельной битвы было все равно, что появиться на людях, не подведя глаза и не нарумянив щеки.

День прошел достаточно спокойно. В какой-то мере его можно было назвать даже приятным. Элизабет сопровождала мужчин в походе на рыбную ловлю. Что же касается Джанет, то она предпочла остаться дома, опасаясь, как бы не обгореть на солнце. Свою нежную кожу она берегла как зеницу ока. Прихватив с собой корзинку, которую госпожа Рейд заботливо наполнила съестным, небольшая компания отправилась по южному лугу в сторону, где земли Равенсби на десятки миль тянулись вдоль извилистых берегов Твида. Пока мужчины бродили по берегу, проверяя удочки и забрасывая леску в воды величавой реки, Элизабет сидела, любуясь безмятежным пейзажем.

Так продолжалось до самого вечера. Даже начало ужина не предвещало никаких неприятностей, и Элизабет в душе уже радовалась тому, что с честью вышла из непростой ситуации.

Первое было съедено, оставались две перемены блюд, и тема разговора была самой что ни на есть прозаической. Деревенские хозяева толковали о погоде, уборочной страде и обнадеживающем состоянии экономики, когда вслед за голодным годом последовали сразу два года рекордных урожаев. Не остались без внимания и политические проблемы, обсуждавшиеся парламентариями в Вестминстере.

Элизабет была почти убаюкана размеренной беседой, и тут, как удар хлыста, со стороны Джанет Линдсей прозвучала неожиданно злая реплика.

– Какая, должно быть, мука производить на свет потомство! – воскликнула ни с того ни с сего томная брюнетка, бросив на Элизабет пронзительный взгляд поверх бокала с вином. – Толстеешь, дурнеешь… И к тому же постоянно тошнит.

Элизабет положила вилку на тарелку, поняв, насколько самонадеянной была ее мечта пережить этот вечер без скандала. И все же, собрав волю в кулак, она заставила себя миролюбиво улыбнуться.

– Честно говоря, я никогда еще не чувствовала себя настолько здоровой.

– Вот уж ни за что не подумала бы, что тебя могут заинтересовать дети. – Следующая ядовитая стрела была адресована Джонни. Эти слова были произнесены самым интимным тоном, а потому не могли не взбесить Элизабет.

Нагнувшись к жене, Джонни успокаивающе накрыл ее ладонь своей.

– Мы оба очень хотим этого ребенка, – сказал он и бросил на супругу один из тех нежных взглядов, о которых мадам Ламье неустанно рассказывала всем в Келсо на протяжении двух последних недель.

– Действительно, я очень долго мечтала о маленьком, – согласилась Элизабет, подняв взгляд на Джанет, лицо которой напоминало сейчас злобную маску.

– Смотри, как бы он не родился недоношенным, – язвительно проворковала графиня Лотиан.

– Довольно, Джанет! – одернул ее муж. – Тебе не следует больше пить.

На секунду графиня замолкла, видимо решая, как ответить супругу. Ее темные брови сошлись у переносицы, красный рот сжался в тонкую линию. Однако эрл Лотиан, державшийся, несмотря на годы, осанисто и с достоинством, все еще мог поставить на место кого угодно.

Откинувшись на спинку стула, Джанет театральным жестом подняла свой бокал и с подчеркнутым подобострастием протянула мужу, словно желала выпить с ним в знак примирения.

В разговоре она больше не участвовала, однако до конца ужина осушала один бокал за другим, что было верным признаком надвигающейся бури. Сегодня вечером гроза была неминуема. Джонни хорошо знал: в подпитии Джанет Линдсей превращалась в бомбу с тлеющим фитилем.