Текст книги "Леди и лорд"

28

– Я чувствую твой запах. – Его шепот был тих, но она сразу же узнала знакомый глубокий голос.

Элизабет, лежавшая, свернувшись клубочком, на краю постели Джонни, мгновенно открыла глаза. Пробежав взглядом по стеганому одеялу, она увидела его, лежащего в отдалении. Глаза Джонни оставались закрытыми, дыхание было размеренным, и жена, измученная бессонной ночью у кровати истерзанного мужа, опять погрузилась в дрему.

Но вскоре его длинные ресницы поднялись, и голубые глаза настороженно оглядели все вокруг. Джонни не терпелось увидеть источник знакомого аромата. Где же она? Нежный запах возбуждающе щекотал ноздри. Где?! Ну вот же, вот! Невыразимая радость наполнила его душу.

– Битси, – позвал он, теперь уже громче.

Стряхнув с себя остатки сна, она увидела его внимательный взор и затрепетала от счастья.

Он слабо шевельнул рукой, попытавшись дотянуться до нее.

Элизабет, не теряя ни секунды, подползла к нему, и их пальцы соприкоснулись. Это было соприкосновение двух жизней, двух сердец, соединение двух душ. Воссоединение любви. Наклонившись, она очень осторожно поцеловала его, лежащего на животе, и опустила голову на подушку рядом с ним.

– Ты прекрасен, – прошептала Элизабет. Нахлынувшее счастье было настолько велико, что мешало ей видеть ужасное состояние, в котором до сих пор находился ее возлюбленный. Но главное заключалось в том, что в его глазах снова светилась жизненная сила, свидетельствующая о несломленном духе. Значит, все будет хорошо.

– Я так соскучился по тебе.

Она еле сдержала слезы, вспомнив о том, как много ему пришлось выстрадать, и все это – ради нее.

– Теперь-то уж я никуда тебя не отпущу. Глаз с тебя не спущу, – пообещала Элизабет.

– Мы в безопасности? – спросил он, будто вспоминая что-то.

– Мы у Роксаны в доме.

Джонни улыбнулся:

– Хорошо. Тогда поцелуй меня еще… Раз сто.

И она принялась выполнять его просьбу – медленно и с удовольствием. Так продолжалось до тех пор, пока им не помешал Монро, поднявшийся пораньше, чтобы осведомиться о здоровье Джонни. Встав у кровати так, чтобы раненому было удобнее видеть его, он принялся посвящать его в подробности предыдущего вечера. Терпеливо дождавшись завершения подробного доклада, Джонни поинтересовался:

– Как ты думаешь, сколько еще сможет «Трондхейм» простоять на якоре?

– Они уже отплыли. Сегодня утром. А до этого всю страну обрыскали, но так и не смогли тебя найти. Груз был уже на борту, так что они не могли больше ждать.

– Значит, они вернутся из Веера не раньше чем через восемь дней.

– А то и через пару недель. Тут уж не мы, а ветры да штормы решают. Сам знаешь, какая погода на море в это время года.

– Стало быть, сегодня утром вставать с постели не обязательно? – с усмешкой поинтересовался Джонни.

– Потерпи денек-другой, – добродушно ответил Монро. Его лицо тоже расплылось в довольной улыбке.

Тем не менее на следующее утро Джонни потребовал, чтобы ему помогли сесть. Это оказалось непростым делом. Двое мужчин подняли его с постели, и он с трудом выпрямился, сев на краю кровати. Некоторое время он сидел молча, опираясь на руки, прежде чем смог разжать зубы. Отерев обильный пот, выступивший над бровями и верхней губой, Джонни, опираясь на плечи друзей, сделал несколько трудных шагов по направлению к креслу и медленно опустился в него, отчаянно вцепившись в деревянные ручки.

Через несколько минут его лицо снова порозовело, а затем восстановилось и дыхание. После этого светло-голубые глаза обвели встревоженные лица тех, кто тесным кругом обступил его.

– Не бойтесь, не упаду, – через силу пошутил он. – Во всяком случае, в ближайшие пять минут вам нечего опасаться. А теперь хочу спросить у уважаемого консилиума: не пропустить ли мне для укрепления здоровья стаканчик доброго вина? Это обезболивающее мне бы понравилось больше опия.

Шесть человек одновременно бросились выполнять его просьбу, и вскоре Джонни смог утолить жажду прекрасным кларетом.

Отныне процесс выздоровления стал необратим. Молодость лучше любого врача залечивала тяжелые раны. Впрочем, была в том заслуга и аптекаря Роксаны, который, как никто другой, разбирался в травах и мазях, способствующих исцелению телесных увечий. Ему частенько приходилось пользовать молодых сорвиголов, любящих выяснять взаимоотношения на дуэлях, и он за долгие годы практики великолепно научился врачевать истерзанную плоть.

Роксана продолжала появляться в свете, хотя и не так часто, как прежде, поскольку не хотела привлекать излишнего интереса к собственному дому. Несколько раз ей удавалось отвергать домогательства эрла Брюсиссона, который на каждом светском рауте не упускал случая подойти к ней. Она раз за разом отказывала ему, неизменно ссылаясь на болезнь детей, которая якобы не позволяла ей принимать гостей.

Пока они находились на публике, Роксане было не так уж трудно противостоять его навязчивым требованиям о нежном свидании. А уж она-то бдительно заботилась о том, чтобы они всегда были в гуще людей, предпочтительно где-нибудь в гостиной, где этикет предписывал вести исключительно вежливые беседы. Что же касается детей, то уже на следующее утро после появления в доме Джонни они были предусмотрительно отправлены в одно из загородных поместий. Те, что были постарше, уже неплохо разбирались в политических тонкостях, а потому держали бы рот на замке. С младшими дело обстояло сложнее. А потому их друзьям на многочисленные расспросы всякий раз приходилось давать краткий ответ: болеют.

В то же время, отправляя детей в деревню на две недели, Роксана не желала признаться себе в том, что этот шаг в значительной мере продиктован ее необузданной страстью к молодому любовнику.

Ббльшую часть времени она проводила вместе с Робби в своих покоях, хотя довольно часто они обедали вместе со всеми гостями в апартаментах, отведенных Равенсби. Ни для кого не составляло секрета, что эти двое без ума друг от друга, несмотря на то, что влюбленная парочка всеми силами пыталась скрыть свои чувства от посторонних глаз. Взаимная страсть их была столь велика, что даже в большой компании они, полностью забывая об окружающих, частенько прикасались друг к другу с той особой нежностью, которая безошибочно выдавала в них любовников. Между тем это была на редкость красивая и гармоничная пара. Они походили друг на друга не только цветом волос, но даже чертами лица, так что иной человек со стороны мог бы вполне принять их за брата и сестру. Они были похожи, как два классических божества, хотя глаза Роксаны были темно-синими, а Робби – темно-карими, почти черными. И волосы ее казались пламенеющими, в то время как его шевелюра была скорее не рыжей, а темно-каштановой. Контрастировала также их кожа. Рядом с Робби светлокожая Роксана казалась тепличной лилией. Он же, побронзовевший от солнца и морских ветров, походил больше на прибрежный утес, форму которому придала сама природа.

Что же касается нежной страсти, то тут уж ни один из них ни в чем не уступал другому. Отбросив все условности, они с одинаковым самозабвением отдались во власть любви.

Однажды вечером, когда Элизабет уснула, а Роксаны не было дома, Джонни спросил брата, который в ожидании возлюбленной обеспокоенно мерил шагами комнату:

– Ты возьмешь Роксану с собой в Голландию?

– Нет.

– Значит, то, что существует между вами, несерьезно? – Он был и в самом деле озадачен. То, что он имел возможность наблюдать до сих пор, наводило на совершенно противоположное умозаключение.

Остановившись на секунду, Робби взглянул исподлобья на старшего брата, лежавшего на кушетке у камина.

– Я сказал ей, что к лету мы вернемся. К тому же ее отъезд был бы болезненно воспринят детьми. Так что смею заверить тебя: между нами все вполне серьезно. Только, пожалуйста, не напоминай мне о ее возрасте, потому что я и слышать об этом не хочу.

– А я и не намеревался. – Джонни также был младше Роксаны, что, однако, никогда не мешало ему питать к ней самую нежную привязанность. – Но может получиться и так, что к лету мы не вернемся. Вполне возможно, что решение всех наших проблем потребует гораздо более длительного времени.

Скорчившись при этом известии, которое никак нельзя было назвать приятным, Робби с размаху опустился на стоявший поблизости стул.

– Все равно, – упрямо пробормотал он, – я вернусь раньше, чего бы мне это ни стоило, и тогда мы с ней решим, что делать дальше.

– Ты уверен, что именно так все и получится?

– Если кто-то и может ответить на этот вопрос, то в первую очередь ты сам. Ведь это ты женат на дочери Гарольда Годфри.

– Да, конечно, ты прав… Прости.

– О Господи! – в отчаянии воскликнул Робби. – Неужто нельзя поскорее решить вопрос с возвращением владений? – Горячий и нетерпеливый, он был сейчас вне себя, видя, как рушатся его планы. А ведь он так надеялся на лучшее!

– Суд на стороне Куинсберри. Мы, с другой стороны, имеем на руках переводные векселя от всех богатых людей Шотландии. Мы также являемся их торговыми представителями и распоряжаемся кредитами в Европе. При этом следует учесть, что в нынешних условиях, когда на морях хозяйничают французские каперы, международные расценки за операции по переводу капиталов достигли заоблачных высот… – Джонни самодовольно улыбнулся. – Мы контролируем и обменный курс. Таким образом, с каждым днем растет риск финансовой катастрофы.

– Что и говорить, быть представителем банков почти всей Шотландии на континенте довольно выгодно, – пробормотал Робби. Торгово-финансовые контакты Кэрров простирались по всей Европе: в Лондоне и Эдинбурге, Париже и Бордо, Амстердаме, Гамбурге, Данциге и Стокгольме – повсюду заметно было их присутствие.

– Не забывай, что мы также даем деньги на содержание некоторых шотландских полков в войске Марльбо-ро. – Действительно, некоторые офицеры даже находились в его представительстве в Роттердаме и помогали вести банковские дела. – Кауттс уже довел мою позицию до сведения всех заинтересованных людей: мне нужно, чтобы в течение месяца в Тайный совет была представлена петиция в мою поддержку с их подписями.

Робби тяжело вздохнул.

– Но все равно должен быть назначен суд, названа дата начала процесса. Одному Богу известно, сколько может продлиться вся эта канитель.

– Вовсе не обязательно. Тайный совет может просто отменить суд. Никакого процесса, никаких обвинений… И Куинсберри придется выметаться из Голдихауса. А там наступит черед и Годфри. – В голосе Джонни звенело ледяное спокойствие. – Я мечтаю о той минуте, когда смогу прикончить этого подлеца.

– Но как же Элизабет?

– Я не говорил с ней об этом и не собираюсь. Годфри слишком опасен для моей семьи, как бы к нему ни относилась его дочь. Стоит только подумать о том, что грозит нашему ребенку… От такого дедушки можно ожидать чего угодно.

– Может, она и не узнает ничего.

Джонни пожал плечами:

– Все зависит от того, сколько будет при этом свидетелей.

– Ты имеешь в виду время, когда тебе удастся вернуть имения?

– И титул…

– Должно быть, это произойдет не раньше следующего лета.

Улыбка Джонни стала зловещей.

– Но разве не сладка будет месть?

Последующие дни в доме графини Килмарнок не были омрачены никакими неприятными происшествиями. Все было тихо и спокойно в огромном особняке, здоровье Джонни шло на поправку, близился срок, когда Элизабет должна была разрешиться от бремени. А графиня и Робби заново постигали внезапно открывшийся им мир любви.

Так продолжалось до тех пор, пока в один из солнечных мартовских дней «Трондхейм» не подошел к причалу Лейта.

И гости Килмарнок-хауса начали готовиться к отъезду.

29

Несколько дней ушло на то, чтобы «Трондхейм» прошел таможенный контроль и разгрузился. Это время обитатели особняка графини использовали для сборов. На борт следовало доставить запас продовольствия. К тому же отъезжающим требовались врач и повитуха. Джонни, хотя и заметно окреп, еще не восстановился полностью, а срок родов Элизабет был столь близок, что младенец мог появиться на свет и до прибытия в Роттердам.

Роксана продолжала появляться на тех светских приемах, от участия в которых не могла отказаться. Так случилось, что в ночь накануне отплытия «Трондхейма» она присутствовала на званом ужине у графини Сазерленд, своей давней подруги, которая устроила прием по случаю помолвки старшей дочери. Роксана намеревалась присутствовать на ужине, но затем незаметно ускользнуть с бала. Она уже заранее извинилась за то, что не сможет участвовать в увеселениях, на которые было приглашено великое множество знакомых графини, в том числе и не самых близких.

Роксана уже стояла в вестибюле, ожидая, когда подадут ее экипаж, когда к крыльцу подкатили Гарольд Годфри и герцог Куинсберри.

Увы, встреча с ними была неизбежной. Роксана не решилась ускользнуть от них – такой шаг непременно вызвал бы подозрения. Хотя розыски Джонни после побега велись уже без прежнего рвения, опасность по-прежнему сохранялась. А потому ей ничего не оставалось, как встретить своих знакомых милейшей улыбкой.

– Ты тоже только что приехала? – осведомился Куинсберри, склоняясь, чтобы поцеловать ее руку.

– Вообще-то я уезжаю, – ответила Роксана. – Мои дети нездоровы, но мне пришлось ненадолго приехать сюда, потому что я обещала Джин быть на ужине.

– Какая досада, – произнес с сожалением герцог, скосив глаза в сторону одного из своих провожатых, который делал ему отчаянные жесты, показывая на кучку гостей, столпившуюся у подножия лестницы. – Нам будет очень не хватать твоего общества. – И, кивнув, он удалился.

Гарольд Годфри не последовал за ним. Нависнув над Роксаной всей громадой своего тела, он уставился прямо ей в глаза.

– Вы уже несколько дней избегаете меня, графиня, и до сих пор вам это неплохо удавалось. – Его слова были сказаны на редкость запальчиво.

– Я вовсе не избегаю вас, Годфри. Просто, пока больны мои дети, я не могу принимать гостей. – Она плотнее запахнула на себе шелковую накидку, бессознательно стремясь защититься от этого опасного человека.

– Однако время от времени вы все же выбираетесь в город, – неучтиво возразил он. – Могли бы наведаться и ко мне.

– Простите… – Она всеми силами пыталась сохранить вежливость, что было вовсе не легко перед лицом подобной наглости. – Однако сейчас у меня совершенно нет времени. Мне приходится бывать там, где мое присутствие абсолютно необходимо. О Господи, вы не представляете, что это такое – пятеро детей, и все на разных стадиях заболевания ветрянкой. В таких условиях я поневоле вынуждена свести выполнение своих светских обязанностей до минимума. Может быть, как-нибудь позже…

– Может быть, мадам, вы все же найдете время уделить мне внимание прямо сейчас? – Он бесцеремонно схватил ее за локоть. Шелк накидки был слабой защитой от его железных пальцев.

– Послушайте, Годфри, вы ошибаетесь, если думаете, что мне нравятся нахрапистые мужчины. – Взор ее темно-синих глаз был не менее тверд, чем его бешеный взгляд. – Будьте добры отпустить меня, или я позову на помощь.

Он не сразу разжал пальцы, поскольку хотел продемонстрировать, что не слишком-то испуган подобным предупреждением.

– Однако я не намерен ждать слишком долго. Запомните это, мадам. – Его тон был теперь ровным, почти сладким, однако эта сладость таила в себе серьезную угрозу.

– Подождите чуть-чуть, Годфри, – столь же мягко ответила Роксана, едва сдерживая закипавший гнев. – Мы встретимся, как только мне представится удобная возможность.

– Что ж, подождем. – От его серых глаз, угрюмо смотревших из-под напудренного парика, веяло холодом.

– Действительно, подождем, – бросила она на прощание, выдержав тяжелый взгляд. Ее осанка была поистине царственной. Еле заметно кивнув, Роксана двинулась по направлению к выходу, даже не удостоверившись, подана ли карета. Ее буквально трясло от только что пережитого оскорбления. Чертов англичанин! Да и Куинсберри не лучше, хоть обходительности ему не занимать. Больше всего на свете она ненавидела беспринципных людей.

Вечером следующего дня Роксана писала письмо детям. За этим занятием и застал ее Джонни, вошедший в гостиную. Увидев его на первом этаже, хозяйка дома не могла скрыть удивления. Несмотря на быстрое выздоровление, ее гость был все еще очень слаб.

Оторвав голову от письма, она приветливо улыбнулась:

– Поздравляю, ты успешно преодолел три лестничных марша.

– Как видишь. – Он поднял, но в ту же секунду снова уронил руки. Джонни сильно похудел, но, несмотря на впавшие щеки, его улыбка была прежней.

– Уже собрался уезжать?

На нем действительно была походная накидка из красновато-коричневой кожи, и на боку болталась шпага.

– Как только все вернутся, завершив последние дела. Они специально дожидались сумерек, чтобы выйти из дому. – Его высокая фигура качнулась в мерцании свечей, и он, сделав несколько шагов, с трудом сел на диван с высокой спинкой, стоявший как раз напротив письменного стола. – Я спустился специально для того, чтобы перед отъездом поблагодарить тебя. За все.

– Рада была услужить. – Ее улыбка была, как всегда, ослепительной. – Для меня было истинным удовольствием водить за нос Куинсберри и Годфри.

– Робби сказал мне, что ты не хочешь ехать с нами в Голландию.

Отложив перо, Роксана сплела пальцы. Прошла почти минута, прежде чем она ответила:

– Я не могу даже думать об этом – из-за детей. Хотя, если быть благоразумной, не должна была бы задумываться об этом ни при каких обстоятельствах. Он слишком молод. – Быстро взглянув на Джонни, она задумчиво поджала губы. – А я веду себя с ним, как последняя дурочка. В этом моя слабость.

– Если бы наш разговор происходил год назад, я, должно быть, полностью согласился бы с тобой. Тогда я просто представить себе не мог, что существуют иные радости, помимо случайных утех. Однако сейчас я чувствую себя вправе сказать тебе: если ты действительно любишь его, это вовсе не глупость. Боже правый, Рокси, кому, как не нам с тобой, понимать разницу между истинной любовью и тем, что называется amour[24]24
  Любовь (фр.). В данном смысле – легкомысленное увлечение.


[Закрыть]! Мы слишком долго усердно занимались одним, столь же старательно избегая другого.

– В нашем мире мужчина находится в предпочтительном положении. Молодая женщина для него – всего лишь вожделенная добыча, нечто вроде одной из bijoux[25]25
  Драгоценных побрякушек (фр.).


[Закрыть], которой ему хочется обладать, едва та ослепила его своим блеском.

При этих словах Джонни усмехнулся:

– Но разве тебе самой не хочется обладать моим братом?

Она тоже улыбнулась:

– Если честно, то да. Не правда ли, как все просто? Положу его в шкатулку, где храню самые изящные вещицы, и буду вынимать, когда захочу на него полюбоваться. Отличное дополнение к моей коллекции!..

– Это было бы правдой, если бы ты не любила его, – мягко возразил ей Джонни.

– Верно… В этом-то и заключается вся сложность. Я старше его, но это не означает, что он будет покорен мне, как молоденькая любовница. Или я ошибаюсь?

Джонни рассмеялся.

– Насколько я знаю своего брата, такое определение ему вряд ли подойдет.

– Вот видишь, перед какой я дилеммой, – вздохнула Роксана, откинувшись на спинку кресла.

– Никакой дилеммы тут нет… Если, конечно, тебя беспокоит только мнение света, а не что-то другое.

– Ни за что не подумала бы, что могу быть столь робкой и… пустой. Сама себе удивляюсь.

– Ты просто красивая женщина, избалованная преклонением многих мужчин, – тихо заметил Джонни, глядя на нее так, словно перед ним только сейчас открылась ее красота: великолепная белая кожа, густые волосы цвета меди, влекущее женственное тело… – А потому возможные насмешки не могут не страшить тебя. Но не забывай, милая, как только нам с Робби удастся вырвать из рук Куинсберри по праву принадлежащие нам владения, у тебя появятся сразу два защитника, которые у кого угодно отобьют охоту дерзить тебе.

– А до тех пор не только я, но и мои дети изведают, что такое быть посмешищем, – грустно добавила Роксана, на лоб которой набежала тень.

– Те ли это дети, которых я так хорошо когда-то знал? Те самые, которые на протяжении десятилетия изводили целую дюжину гувернанток, репетиторов и учителей танцев? Любой домашний преподаватель, который хоть день проведет с такими учениками, вполне достоин звания великомученика и героя. Извини, но я что-то никогда не замечал за твоими чадами особой чувствительности.

– Так, значит, мои дети исчадия ада? – спросила Роксана. В улыбке ее между тем не было и тени враждебности.

– Да, но самые милые из всех, кого мне когда-либо доводилось знать… – Он тоже улыбнулся. – Наверное, именно поэтому я всегда превосходно находил с ними общий язык.

На минуту оба замолчали. Снова склонившись над столом, Роксана без видимой необходимости принялась приводить в порядок письменные принадлежности. Разложив все по местам, она заговорила, и в голосе ее на сей раз звучала неподдельная тревога:

– Робби все время говорит о свадьбе.

– Знаю. – Ее опасения были вполне понятны. Джонни и сам не сразу пришел к решению связать себя брачными узами с Элизабет. Для этого ему пришлось открыть для себя вселенную под названием Любовь.

– Я пыталась разубедить его, но мои доводы на него не действуют.

– Он любит тебя, и у него нет другого выбора. Почему бы тебе в самом деле не выйти за него замуж?

– Медовый месяц, как видно, слишком сильно подействовал на тебя. Ты теперь убежденный защитник брака. Подумать только!

– Да, защитник, причем самый искренний. Но только в том случае, если ты по-настоящему любишь его. Тогда это самое лучшее из всего, что для вас двоих можно придумать.

– Глас опытного человека…

– Который обращен к опытной женщине. Признайся, милая, разве не чувствуешь ты себя вновь счастливой теперь, впервые за многие годы, минувшие со дня кончины Джеми?

Роксана остановила на нем долгий взгляд. Словно два темно-синих озера смотрели на него с прекрасного лица, озаренного неверными огоньками свечей. Наконец, выйдя из задумчивости, она кивнула:

– Я чувствую себя виноватой… За то, что недостаточно верна памяти моего Джеми. Но ничего не могу поделать с собой. Да, я люблю, люблю безумно, словно мне снова шестнадцать.

– Вот видишь, это чувство все еще знакомо тебе.

– Зато тебе оно было неведомо, пока ты не встретил Элизабет.

– Нет, даже тогда я не изведал любви. Она пришла ко мне позже, когда оказалось, что Элизабет должна выйти замуж за другого.

– Ты слишком долго бегал от одной женщины к другой, а потому не смог сразу отказаться от старых привычек.

– Но разве я сбежал от тебя?

– Нет, – признала Роксана с дружелюбной улыбкой. – Какой же это побег? Ведь я и не думала бросаться за тобой в погоню.

– А-а… – Он бросил проницательный взгляд на женщину, которая так долго была усладой его жизни. – Вот, значит, почему у нас все так удачно сложилось.

– Это была на редкость приятная игра, Равенсби.

– Да… Я должен поблагодарить за это и тебя, – мягко произнес Джонни. – Мне нравилась наша дружба, и я буду рад породниться с тобой. Лучшей невестки на всем белом свете не сыщешь! Кстати, – напомнил он, – можешь заказывать к лету свадебное платье. Робби не намерен ждать дольше июня.

– И я, стало быть, должна подчиниться его желаниям? Нашел рабыню!..

Уловив в ее голосе угрожающие нотки, Джонни поднял руки, словно защищаясь.

– Уволь, милая. Выясняйте отношения сами, без моего участия. Я всего лишь произнес вслух заветное желание своего брата. – Затем его взгляд метнулся в сторону окон, за которыми явственно послышался храп лошадей и стук колес кареты, остановившейся у входа. – Ты ожидаешь гостей?

Роксана тоже прислушалась к внезапному шуму с улицы.

– Не знаю, кто это может быть, – недоуменно пожала она плечами. – Самуэлю дан приказ никого не принимать. Он всем дает от ворот поворот.

Однако через секунду их слуха достиг раздраженный мужской голос. С ним пытался спорить Самуэль, голос которого, впрочем, звучал гораздо вежливее.

– Должно быть, твой поклонник? Да к тому же на редкость недовольный, – предположил Джонни с ироничной ухмылкой. Сейчас он свободно раскинулся на диване – совсем так же, как это не раз бывало в прежние времена. И на какой-то момент у нее появилось впечатление, что она полностью перенеслась в прошлое: та же тихая комната, озаренная огоньками свечей, тот же диван и тот же Джонни – сильный и уверенный.

– Не думаю, что хоть кто-то из моих поклонников может быть недовольным, – едко заметила Роксана.

– То-то мне и кажется странным его плохое настроение, – еще шире улыбнулся Джонни, тоже вспомнив сладостные моменты прошлого.

Голоса на первом этаже вдруг затихли.

– Наверное, Самуэль все уладил, – предположила Роксана и расслабилась в кресле.

Джонни не стал разубеждать ее, хотя про себя отметил, что карета от дома так и не уехала. Он продолжал напряженно прислушиваться к тишине.

– Как твои дети? – решил он сменить тему.

– Они просто без ума от деревенской жизни. Однако придется мне их огорчить. Как раз сейчас я писала им, что скоро приеду за ними, чтобы забрать домой. – Ее взгляд тоже стал настороженным, поскольку за дверью гостиной послышалась чья-то мерная поступь, сопровождаемая решительными протестами со стороны Самуэля.

– Кто бы это ни был, ему удалось прорваться. самуэль не помог, – словно между прочим констатировал Джонни, который, как и Роксана, внимательно прислушивался к возбужденным протестам дворецкого.

В следующий момент дверь в гостиную с треском распахнулась, и Роксана в ужасе прикрыла рот ладонью.

– Ну вот, графиня… Наконец-то я застал вас дома.

– Прошу прощения, миледи, – принялся оправдываться Самуэль, чье огорченное лицо, побагровевшее от слишком быстрого подъема по крутой лестнице, выглядывало из-за широкой спины Гарольда Годфри, – но он меня и слушать не хотел.

– Пошел прочь, старый осел! – взревел, обернувшись, Годфри. Выставив дворецкого за порог, он захлопнул дверь перед его носом. Повернув с невероятной быстротой ключ в замочной скважине, эрл сунул его в карман. – А теперь, моя дорогая Роксана, – зарычал он снова, – никто не помешает тебе как следует развлечь меня. Вся ночь – в нашем распоряжении.

– Может, я смогу развлечь вас? – холодно спросил Джонни, поднимаясь с дивана, высокая спинка которого до этого времени скрывала его от глаз Годфри.

Если Гарольд Годфри и был удивлен, то умело скрыл это.

– Ах, вот как! Получается, я вторгся в любовное гнездышко, – насмешливо протянул визитер. – Теперь понятно, почему графиня так настойчиво избегала общения с другими мужчинами. А что, Равенсби, неплохо придумано! Пока жена на сносях, почему бы не воспользоваться бесплатными услугами распутной бабенки?

– Вытаскивайте шпагу, Годфри, да побыстрее, – проговорил Джонни ровным голосом, разминая пальцы левой руки, – а то мне не терпится отправить вас к праотцам.

В ответ на вызов Брюсиссон даже ухом не повел. Его огромное тело застыло как скала, только взгляд скользнул по поджарой фигуре заклятого врага.

– А вы сильно похудели, Равенсби, – пробормотал он с деланным сожалением, призванным замаскировать его ярость. – Вы уверены, что вам это под силу?

– Сейчас вы сами убедитесь в этом, Годфри, – ответил Джонни тихо, но отчетливо. Не оборачиваясь, он вполголоса приказал Роксане: – Иди к окну и сядь там. И что бы ни случилось, не шевелись.

Говоря это, Джонни Кэрр уже вытаскивал кинжал, на лезвии которого зловеще мерцал тонкий желобок. Удобная рукоять словно сама просилась в ладонь правой руки.

– Вы не представляете, Равенсби, с каким удовольствием я прикончу вас, – ровным голосом проговорил эрл Брюсиссон, сбрасывая накидку из атласа лимонно-желтого цвета. – И пусть этот Куинсберри катится ко всем чертям со своими судьями и прокурорами.

Джонни, не теряя времени, тоже сбросил плащ. Памятуя о коварстве Годфри, он не спускал с него глаз.

– Что ж, Годфри, попробуйте…

Они стояли, глядя друг другу в глаза. В правой руке Годфри сжимал рапиру, в левой – кинжал. Эфес тускло отливал серебром, гравировка лезвия вспыхивала мелкими огоньками в дрожащем свете свечей. Что же касается немецкой шпаги Джонни, то с ее клинка волчьим глазом смотрело на врага клеймо Пассау. Поскольку почти все Кэрры были левшами, Джонни приготовился встретить натиск Годфри асимметрично. От правила, когда кинжал используют, чтобы парировать удары рапиры, пришлось отказаться сразу. Этой схватке суждено было сложиться иначе: шпага против шпаги, кинжал против кинжала. Возможно, так было даже честнее. Но и опаснее… Рука с кинжалом и корпус становились более уязвимыми.

Джонни застыл на месте – высокий, подтянутый, спокойный. Лишь глаза на исхудавшем лице горели настороженным огнем в ожидании первого выпада противника.

Он действительно сильно потерял в весе, и теперь Годфри по сравнению с ним казался гораздо шире и мощнее.

Ощущая свое превосходство, эрл Брюсиссон не удержался от самодовольного замечания:

– Вряд ли вас хватит надолго, Равенсби…

– В таком случае придется убить вас побыстрее, – мягко, почти вежливо парировал словесный выпад Джонни.

Из глотки Годфри вырвалось злобное рычание, и он молниеносно ринулся вперед, направив острие рапиры прямо в живот Джонни.

Но тот легко отскочил в сторону.

– А вы сдаете, Годфри. Скорость уже не та. – В его голосе прозвучала едкая насмешка. Однако в ту же секунду ему пришлось спешно пригнуться – рядом с его ухом со свистом рассекло воздух лезвие кинжала.

После этого ни один из них не проронил ни слова – лишь звенели скрещивающиеся клинки. Противники схватились не на жизнь, а на смерть – они наскакивали друг на друга, отражали удары, расходились и сходились вновь. Уже через несколько минут по их лицам обильно заструился пот. Но четыре клинка неутомимо продолжали бесовскую пляску при мерцающих свечах.

Несмотря на то что фонари, освещавшие вход в Килмарнок-хаус, не отличались яркостью, Редмонд издали узнал голубой экипаж эрла Брюсиссона.

– Смотри-ка, карета вашего отца, – возбужденно прошептал он, затаскивая Элизабет за угол. Теперь войти в дом можно было только с черного хода. – Должно быть, снова домогается встречи с Роксаной.

Едва войдя на кухню, оба поняли, что в особняке творится что-то неладное. Дворня пребывала в состоянии, близком к панике. Слуги, столпившись у входа наверх, возбужденно галдели, причем все одновременно. Два лакея, вооружившись кухонными тесаками, встали на караул у лестницы. Отбросив в сторону свертки, взятые у аптекаря, Редмонд и Элизабет приказали прислуге сперва замолчать, а потом выкладывать все по порядку.

– Оставайтесь здесь, – велел Редмонд Элизабет, как только картина достаточно прояснилась. – Я должен помочь ему. А от вас проку все равно никакого. – В его глазах появилась знакомая решимость. – Так что не путайтесь под ногами, – строго приказал напоследок ее ангел-хранитель, уже выбегая с кухни.