Текст книги "Лесная нимфа"

Пошевелилась. Перевалилась на живот и попыталась встать на колени. Уперлась спиной в стену и села. Не сразу, но ей это удалось. На это было потрачено столько сил, как на покорение горы Эльбрус. Только сейчас поняла, что руки ее связаны. Поэтому так ломило плечи, лопатки и вообще все тело. Потерла затекшие руки и стала интенсивно ими двигать. Ремень за ночь стал влажный. К ее удивлению, уже не врезался в кожу, и через какое-то время она вытащила вначале одну, а затем другую руку. Не веря в удачу, она стала развязывать ремень на ногах. Несмотря на замысловатый узел, после долгих усилий ей это удалось. Путы больше не сковывали движений. Пора подключить остатки резервов жизненных сил.

Прислонилась спиной к стене и сделала несколько глубоких вздохов. По телу пробежала дрожь, оно ей не подчинялось. Очень хотелось пить! Какая счастливая возможность – пить, когда ты этого хочешь. От деревянных досок исходило тепло. Она теснее к ним прижалась. Стала наваливаться дремота. Только бы не уснуть! Она заставила себя встать и, чтобы не упасть, держалась за стену, пока не почувствовала себя лучше. Очень осторожно, как будто она шла по минному полю, стала продвигаться на ощупь.

Надо осмотреть место своего заточения, берлоги, логова или норы. Получается все звериное. Да ее похитителей людьми не назовешь, они и есть самые настоящие хищные звери. Она не может их победить в открытой борьбе, но может попробовать их перехитрить? «Безвыходных ситуаций не бывает», – вспомнила она слова отца, которые он говорил, если она расстраивалась из-за какой-либо, как ей казалось, неразрешаемой проблемы. Но нужна осторожность, так как хищники всегда на охоте.

Время тянулась медленно. Самая гнетущая темнота ночи – предрассветная. Но сейчас она была этому рада. Между тем ночь сдавала свои позиции. Наступало утро, а оно якобы мудренее вечера. Вечером она наделала уйму глупостей. Если следовать логике, утром надо мудрить. Но орган, который отвечает за это дело, шумит, стучит, гудит, позвякивает, поскрипывает и как-то медленно включается в деятельность. Перспективы у нее, следует признать, самые печальные. Беду скоро наживешь, да не скоро выживешь. Интересно, что придумают эти садисты? Зарежут? Застрелят? Утопят? Задушат? Ничего из этого списка ее не устраивало. Странное дело. Она хотела научить детей способности выживать среди природы. А сейчас, находясь рядом с этой самой природой, совсем раскисла.

В темноте обо что-то споткнулась и с трудом удержала равновесие. Стараясь ступать бесшумно, она осторожно пробралась к стене, где находилась дверь. Она поняла это по светлой полоске внизу. Дальше шла по стене. Шум ей был ни к чему. Прислушавшись, она в звуках зарождавшегося дня услышала храп, издаваемый Пискуном. Справа от двери она обнаружила щель. Сдерживая участившееся дыхание, она посмотрена в нее. Через какое-то время в непроглядной темноте стала различать предметы. Силуэт Пискуна едва просматривался. Он спал сидя, прислонившись к дереву.

Звезд на небе не было. Небо было затянуто облаками. Луна излучала тусклый свет. Сейчас она зашла за тучку, чтобы сделать ночь темнее. Все-таки она солидарна с ней. Спасибо тебе, помощница!

Осторожно она перешла на противоположную сторону сторожки и доска за доской стала ощупывать их. Доски у земли были влажные, холодные. Вера стала усердно копать, разгребая руками землю у основания досок. Работа продвигалась медленно, в час по чайной ложке. Но это все-таки лучше, чем изводить себя упреками и хандрой. По своей глупости попала в западню к зверью. Вот теперь и расхлебывай! Ей казалось, что копанием она занимается бесконечно. Руки немели, пальцы потеряли чувствительность. Она стала ощупывать пол в надежде найти какой-нибудь предмет. Руки наткнулись на коробок спичек, затем на поленья, наваленные в углу. В руку вонзилось что-то острое. Заноза! Ничего, потерпи. Рядом печка-буржуйка и что-то мягкое. Запах золы, гари, сырости, каких-то старых тряпок. На какое-то время она забыла о холоде. Наконец руки нащупали… У нее перехватило дыхание. Это был топор! Теперь дело продвигалось быстрее. Топором она дробила землю, а руками отодвигала ее от доски. Внизу доска была прибита к поперечной перекладине, которая от времени подгнила. Девушка медленно отодвинула доску в сторону. В образовавшуюся щель осмотрела окрестности. Рассвет только-только забрезжил. Попыталась плечом отодвинуть доску. Не сразу, но доска медленно поползла в сторону.

«Неужели эту партию в шахматы я все-таки выиграла? – И тут же себя осадила. – Эта партия еще продолжается. Не теряй голову, Вера». Не к месту в памяти всплыли строки Александра Блока: «Несмотря на все мои уклонения, сомнения, падения, – я иду». «Не идешь ты, – с иронией подумала она, – а пытаешься ползти».

В метрах трех-четырех рос куст бузины. Оттуда она почувствовала на себе чей-то взгляд и быстро опустила доску на прежнее место.

«Молчун!» – с ужасом подумала она. Он вернулся. И теперь решил оценить обстановку. Поэтому приблизился не со стороны двери. Она уже готова была услышать его низкий насмешливый голос и инстинктивно сжала рукоятку топора.

Но вокруг было тихо.

«Вот воображение разыгралось» – пожурила она себя. Зачем Молчуну прятаться? Если Пискун так храпит, что птицы притихли.

Она смелее стала отодвигать доску, пытаясь просунуть плечо в щель. Но, взглянув на куст, она вздрогнула. В самой гуще кустарника она увидела участкового, который жестами приказал ей молчать, отойти от стены и лечь. В ответ она рукой показала на противоположную стену и подняла один палец. Он кивнул головой.

Предвидя перестрелку, она легла на пол подальше от двери. Через несколько минут послышалась возня, ругань, и раздался выстрел. Вера бросилась к двери, но она снаружи оказалась подперта.

Послышались шаги, и дверь распахнулась. На пороге появился участковый Морозенко и будничным голосом, который, по мнению Веры, меньше всего подходил к ситуации, сказал:

– Выходи, Вера. Напугала ты нас. Ты нам операцию по задержанию сорвала. С поличным хотели взять. – Он покачал головой. – Спасибо, Павел помог.

И только сейчас Вера заметила возле Пискуна, у которого руки были сзади, стоящего Павла и молодого лейтенанта в форме полицейского. Лицо Павла было напряжено и казалось мрачным. Смотрел он не на Веру, а на топор, который она по-прежнему сжимала в руке, перепачканной землей. «Неужели переживает из-за меня?» – мелькнуло у нее. Но она сразу же отогнала эту мысль.

А его сердце при виде нее екнуло. Затихло. И застучало в неровном ритме. Злость на этих ублюдков заполнила полдуши. А вторую половину заполнила нежность. Она потоком хлынула в его сердце. И эта вторая половина стремительно наполнялась. Боже, как она ему дорога! Он смотрел на нее, и его захлестнула жалость к ней. Что ей пришлось пережить за эту ночь! Резаная рана на предплечье, ссадины на лице, следы на запястьях. И ему захотелось ее обнять, чтобы пережитые ею боль и страх побыстрее ушли от нее. А ей захотелось к нему прижаться. Она знала, что его объятия – самое надежное место на Земле.

Молодой полицейский, наоборот, с большим интересом смотрел на девушку, весело и открыто ей улыбался.

Вид у Павла сделался устрашающим. Таким она никогда не видела. На его перекошенном лице при взгляде на Пискунова отпечатались такая ненависть и желание раздавить этого слизняка, по ошибке названного человеком, что Пискун, не спуская с него глаз, придвинулся поближе к человеку в погонах.

– Ничтожества! – Его охватила ярость. – Неужели настолько низко можно пасть, чтобы из-за побрякушек так обходиться с человеком. – Павел занес руку для удара.

– Как я понимаю, – вмешался Александр Александрович, жестом требуя опустить руку, – они не собирались оставлять ее в живых. Так, гражданин Пискунов?

Тот отвернулся, не желая отвечать.

Участковый уполномоченный предложил пройти к машине.

– Нельзя уходить. Сейчас Молчун придет. Они договорились. – Вера кивнула в сторону Пискуна.

– Нет, не придет, – уверенно сказал Александр Александрович, – у него нюх волчий. Уже почувствовал опасность.

– Вот падла! – Пискун сплюнул. – Опять отвертелся! Наверняка с цацками смотался. Баки вкручивал[3]3
  Баки вкручивать – обмануть (жарг.).


[Закрыть], а сам винта[4]4
  Винта дать – сбежать (жарг.).


[Закрыть] дал.

– На этот раз не отвертится, – уверенно сказал участковый, – и за убийство ответите, и за покушение на убийство. – Он кивнул в сторону Веры.

– Какое убийство? – завизжал Пискун – Я никого не убивал! Я честный вор и в мокрухах не участвую.

– Убийство гражданина Хмурикова, – защелкивая наручники на запястьях задержанного, спокойно ответил Морозенко.

– Так все-таки этот гад пришил Игната? Я так и знал! Я так и знал! – От возбуждения Пискун подпрыгивал и представлял собой жалкое зрелище. – Мы же с Игнатом баланду хлебали, пока этот паскуда свободой наслаждался. Мы его не потянули за собой! Ну, теперь и ты, Молчун, на нарах попаришься! На этот раз я козлом отпущения не буду! – От перспективы, что Молчун опять выйдет сухим из воды, а ему опять на нары, он весь затрясся. – Я все расскажу! Я все расскажу! Это он предложил грабануть ювелирку.

Вера стояла в сторонке и с сочувствием смотрела на этого невзрачного плюгавенького мужичка, который юлил, заглядывал в глаза Морозенко и при этом повизгивал. И она поймала себя на мысли, что он настолько жалок, что у нее нет к нему злости, но и сочувствия тоже нет.

На уазике они доехали до развилки дороги. Морозенко остановил машину и кивнул Павлу. Они вышли из машины и о чем-то оживленно беседовали, у обоих были серьезные лица. Скорее серьезное было у участкового, а у Чернышева оно было хмурое. Потому что мысли у него были совсем не веселые. Он представлял их злобное шипение над ней. Он их даже по именам не называл – такое отвращение к ним испытывал. Представлял Веру со связанными руками и ногами. Холод, который мешает даже думать. И жажду тепла, питья, еды. Да, нарисованная им картина получалась весьма мрачной.

Павел помог Вере выйти из машины, а полицейские с Пискуновым поехали в сторону райцентра. Павел протянул Вере бутылку воды, предусмотрительно захваченную из машины. Она с благодарностью посмотрела на него. Больше всего на свете в эту минуту она хотела пить. Ее обезвоженный организм с благодарностью принимал прохладные капли. От удовольствия, а возможно, от усталости она закрыла глаза. Павел снял с себя пиджак и накинул на плечи девушки. Вначале они шли молча. Затем Вера повернулась к Павлу и прошептала:

– Я тебя видела в день приезда, когда ты нес мужчину.

Павел удивленно вскинул глаза, но остался спокойным.

– Вид со стороны, прямо скажем, был у меня невыигрышный. Но я его не убивал, – произнес он твердо. – Если интересно, могу рассказать.

– Еще как интересно, – кивнула Вера, – а то у меня такая путаница в мыслях.

Ей о многом хотелось спросить его, так многое ей было неясно. Почему именно он зародил в ней сомнения?

– Мне в тот вечер сказали, что Петр, мой брат – мы с ним близнецы, – подрался с Хмуриковым Игнатом. Я хотел найти Петра и увезти домой, но мне сказали, что видели его с друзьями, Лембоевым Микко и Евсеевым Андреем, на дороге в райцентр. По дороге домой на аллее я увидел лежащего Игната, вначале подумал, что он пьяный. Увидел кровь и понял, что он мертв. Он был убит ножом. Я сразу подумал о Петре, что это он в драке его убил и сбежал. Тем более что, я знаю привычку брата носить с собой нож. Поэтому я решил, когда народ разойдется, спрятать тело. И мне пришлось долго ждать. Конечно, ребячество, но что сделано – то сделано. Уже не вернешь. Меня это очень тяготило.

– А у Петра нельзя было все выяснить? – Вера вопросительно на него посмотрела.

– Петр уехал, и я его несколько дней не мог найти. Дозвониться до него не мог. Телефон его не отвечал. Позже я его нашел на месте драки. И я действительно стал думать, что убийство его рук дело. А когда он вернулся, я был на таком взводе, что готов был душу из него вытрясти. Он рассказал, что действительно поссорился с Хмуриковым, ссора переросла в драку. Он видел, как Игнат уходил по аллее. Во время потасовки он потерял телефон, но обнаружил это не сразу. Нас это очень тяготило. – Павел сжал пальцы, – Вначале я все рассказал Александру Александровичу, и он посоветовал пойти к следователю. Мы так и сделали. А когда мы были в отделе полиции, позвонили и сообщили, что охотники наткнулись на тело Хмурикова. Следственная группа и мы с братом выехали на место.

– Теперь сомнений нет, – подвела итог Вера, – это сделал Кривоносов.

– Остальное ты знаешь. В селе только и судачат о приезде следователей.

– Односельчане считают, что такое совершить… – Она хотела сказать «вы с братом», но, взглянув на Павла, продолжила: – Что Петр не мог совершить такое.

– И не совершил, но мы, конечно, все запутали. Если бы Петр в тот вечер не уехал со своими друзьями, все могло быть по-другому, – удрученно произнес он. – Вера, я понимаю, что у вас обо мне очень противоречивое мнение, и пока я ничего не сделал, чтобы вызвать уважение и хорошее отношение к себе. – Он сделал паузу, стараясь заглянуть ей в глаза. – Я представляю, что вы обо мне подумали, когда увидели меня в день приезда. Наверное, потрясены были таким «гостеприимством». Я сам переживал из-за этого, и мне очень стыдно за свой поступок, но дело в том, что мы с Петром хотя и близнецы, но я считал себя старшим, всегда защищал его, вину в его многочисленных проказах брал на себя. Даже когда мы стали взрослыми, я все равно считаю своим долгом прийти ему на помощь, защитить. Но после этого случая мы серьезно поговорили, я ему жестко дал понять, что за свои поступки он должен отвечать сам.

Говорил он уверенно и спокойно. И чем больше он говорил, тем больше переливалось в нее необъяснимое чувство защищенности. Она начала верить, что все будет хорошо.

– Павел, а тогда возле скалы, когда вы поранились…

– Недели три назад по делам я ездил в Нечаевск, там работает одна из моих бригад. И совершенно случайно увидел эту троицу. Кривоносова я знаю с детства, а Хмуриков и Пискунов стали появляться в селе где-то год назад, после отбытия срока наказания. А когда прошел слух о краже из ювелирного магазина в Нечаевске, то я сразу вспомнил о них. Как и у тебя, у меня возникло предположение, что ценности могли быть спрятаны в пещере или в расщелине скалы. Вот я и решил проверить, но я не рассчитал свои силы. В детстве мне это удавалось. Старею! Так что, ты мой ангел-хранитель.

– А ты – мой, – чуть слышно прошептала девушка.

– Я очень рад тебя видеть… живой… и почти… невредимой. – Голос его от волнения прерывался.

Ему так захотелось обнять ее, чтобы поскорее боль и страх забылись ею, защитить ее навсегда от всех бед и несчастий. Это желание было так велико, что заломило в затылке.

– Я боялась, что не увижу тебя больше.

– Ах ты, моя мужественная трусиха. Испугала ты нас не на шутку. Ни за кого так никогда не боялся и так не волновался. Вечером вернулась Мария Николаевна, а тебя нет. Она по соседям. Анисья и рассказала, что ты осталась на берегу.

– Да, Анисья ушла, а я решила проверить свои предположения. – Вера виновато посмотрела на своего спутника.

– Ты не поделилась со мной своими мыслями, потому что видела во мне злодея?

– Представь себе, нет. От тебя вообще не шло никакой угрозы. Я тебя не боялась. А когда узнала, что у тебя брат-близнец, стала думать, что это его рук дело. Лицо я видела секунды. А после того, как ты меня спас от верной гибели на скале, у меня появились очень большие сомнения. Злодеи не бросаются спасать людей, рискуя своей жизнью.

Она опустила голову на его плечо. Оно было твердое, как глыба. И ей захотелось навсегда прильнуть к этому надежному плечу.

– В такой красивой голове такая ерунда сосредоточена. Ты никогда больше так не делай. Чтобы не потерять тебя, придется взять над тобой шефство. – Он обнял ее за плечи, но тут же опустил руку, так как они подходили к дому.

Возле дома стояли Мария Николаевна с мужем. Загорелое, обветренное лицо Ивана Васильевича за одну ночь посерело. Губы были плотно сжаты. Подбежали соседи. На их лицах была настоящая радость. Тетины руки теребили фартук. Взгляд Веры выхватил именно этот передник в стиле гжель. Где синие петухи на белом фоне с присущим им, петухам-задирам, взглядом как бы свысока смотрели кругом. Вера помнила, что тетя не любила фартуки и редко их надевала. Именно потому так это бросилось в глаза. Глаза тети от слез и бессонной ночи были покрасневшими. На лбу между бровями пролегла глубокая вертикальная складка. Вере стало так плохо, что она с трудом собрала остатки сил, чтобы не рухнуть. Какое право имеют эти гадкие, мерзкие людишки причинять хорошим, добрым людям беды, несчастья, волнения? И какой-то частью своего уставшего сознания она подумала о том, что бабушка-педагог была бы недовольна проносившимися в ней словами ненормативной лексики.

– Верочка, Верочка! Девочка моя! Ты жива! Слава богу! Ты жива! – Мария Николаевна бросилась к племяннице и стала ее обнимать.

Мужчины молча наблюдали за этой сценой. Заглянув в глаза тети, она поняла, чего стоила ей эта ночь. Глаза у нее были полны слез, которые не проливались, и выглядели как бездонный колодец.

– Тетя, прости меня, пожалуйста, – смахивая слезы, еле слышно прошептала девушка.

Слова застревали в горле. Чаще боль мы причиняем тем, кого любим! Она уткнулась в плечо тети и разрыдалась. Горько-горько! С обидой на себя и с жалостью к близким ей людям. Плакала от того, что она первоклассная дура и нет ей равных по части усложнения жизни своей и вот этих самых дорогих ей людей. Многочасовое напряжение спадало. Она почувствовала себя совершенно разбитой. Она склонилась на плечо тети. Ноги у нее стали ватными, совсем не держали. Она собрала остатки сил, чтобы не сесть в пыль. Тетя и повела ее такую вот обмякшую к дому. Сейчас не время расспрашивать и что-либо говорить. Все потом расскажет в подробностях, со всеми мелочами, которые врезаются в какие-то закоулки мозга, а потом в нужный момент извлекаются оттуда.

– Ты жива, а это главное. Это самое главное. Ты жива. Все будет хорошо.

Голос тети звучал мягко и успокаивающе. Так разговаривают с маленькими детьми, так разговаривают с больными. Так говорила ей в детстве мама: не волнуйся, все будет хорошо.

И магия этих слов чудодейственным образом начинала действовать. Все будет хорошо. Тяжело опустилась на диван. Боже, как она устала. Спать, спать…

Какое-то время она слышала хлопанье дверей, скрежет передвигаемых стульев. Тетя вынимает пузырек и что-то себе капает. Запахло валокордином. Сердце не каменное. Оно вчера разрывалось от беспокойства за племянницу. Приглушенные голоса. Она узнала голос Розы:

– Как она?

– Выпила два стакана воды, от еды отказалась и уснула сразу, как будто в обморок упала, – отвечала Мария Николаевна.

– Сон в таких ситуациях – главное лекарство. Пусть спит. Я ей сделала два травяных раствора. Пусть несколько дней попьет. Из банки с желтой крышкой утром по столовой ложке, а с красной – вечером.

Приглушенные голоса все удалялись. Больше она не слышала никаких звуков.

Тетя, глядя на спящую племянницу, думала о том, что самый беспокойный период жизни человека – молодость. Потому что это период поиска, сомнений, непродуманных шагов, разочарований и еще бог весть чего.

Она всю ночь не сомкнула глаз. Чего она только не передумала! А сейчас она радовалась спасению племянницы. Но мысли, которые одна за другой накатывали, как волны в шторм, были беспокойными, терзающими ее душу. Она ответственна за эту девочку! А вот не усмотрела. Что пришлось пережить этому ребенку? Не ноет, не жалуется. Винит только себя. Переоценила свои возможности. Кто же мог такое предвидеть, что события будут развиваться по такому неблагоприятному сценарию? Знал бы, где упасть – соломки подстелил.

Глава седьмая

 
Воспоминанья злодеяний,
Страданий жертв калейдоскоп.
В обратной связи воздаяний
Откроет взору перископ.
 

Александр Мельников. «Настанет час»

Резко открыла глаза. Вокруг было тихо. Ночь. Интересно, сколько она проспала? Весь день или несколько часов? Приключения дня терзали ее разум. Но лежа в постели и припоминая подробности своего безрассудного поступка, она ловила себя на мысли, что теперь она смотрит на это глазами других людей: тети, Ивана Васильевича, Павла. Взгляд со стороны выглядел объективнее. Меньше жалости. Хорошо, если бы это был всего лишь сон. Но не нужно обманывать себя. Это был не сон, а жуткая реальность. Свою глупость пережить можно, а свою смерть никому еще не удавалось. И чем больше она думала, тем яснее и отчетливее всплывали в ее памяти подробности происшествия. Она к жизни подходит со своими мерками. Мерки эти радужные, взятые из отношений в семье, книг. А жизнь оказывается другая. Говорят, даже абсолютно черного и абсолютно белого цвета нет. И ей не под силу провести четкую грань между добром и злом. И людей невозможно поделить на хороших и плохих. Многие окажутся посредине. Но по этой земле ходят двое людей, которых она без каких-либо сомнений отнесет к плохим. Два плохиша – Кривоносов и Пискунов. Их обязательно нужно остановить, чтобы они не причинили бед другим людям.

Ну, что же, не дано нам все предугадать. А если бы жизнь шла по нашему сценарию, разве это была бы жизнь? Это был бы постановочный спектакль с предсказуемым концом. Нет, жизнь тем и интересна, что не знаешь, что тебя ждет завтра, а может быть, сегодня.

Шел семейный разбор полетов.

Все разместились в большой комнате, которую Мария Николаевна называла залом. Она с Верой расположилась на диване, Иван Васильевич и Павел сели на стульях. Надя, разливая чай, посматривала то на одного, то на другого. Вопреки всегдашней своей привычке, молчала.

Не всем все было ясно в этой запутанной истории, но, кроме Ивана Васильевича, никто не проявлял явного нетерпения. Надя поднесла чашку с дымящимся чаем матери, та переместилась за стол. Вера последовала ее примеру.

– Ну что, девочки и мальчики, сядем рядком, да поговорим ладком. Так с чего все началось? – Иван Васильевич взял инициативу в свои руки.

– Началось с того, что милая московская девушка ранним утром, а может быть и ночью, сошла с поезда и направилась в сторону нашего любимого Паласельга, – начал Павел, – и надо же было такому случиться, что в это самое время у одного жителя планеты, точнее, нашего села съехала крыша.

– Такое случается! – вставила, не выдержав долгого молчания, Надя.

Павел, не взглянув на нее, продолжил:

– И во имя спасения, как он считал, от тюрьмы своего брата-близнеца он тащил труп от места убийства. Как теперь всем присутствующим известно, Игната Хмурикова. Не спрятать, а подальше отнести от места, где произошла ссора между Хмуриковым и Петром.

– Значит, речь идет именно о тебе и Петре? – Иван Васильевич нервно пригладил свои уже начавшие редеть и седеть волосы и даже привстал со стула.

– Да, Иван Васильевич, этот идиот я. Потому что я всю жизнь считал, что мой брат-близнец – это моя вторая половина. И что мы всегда можем рассчитывать на поддержку друг друга.

Мария Николаевна закрыла лицо рукой.

– Весь день у меня было какое-то тревожное состояние. Вроде все как обычно, а тревога из души не уходила. Позвонил матери, в разговоре спросил о Петре. Тот собирался смотреть фильм в Доме культуры. Я домой не планировал приезжать, а когда наступил вечер, не усидел. Приехал. Было уже поздно. Мама сказала, что Петр с Микко и Андреем пошли в Дом культуры. Когда я подошел, народ уже расходился, я спросил Артема Соловьева о Петре. И он рассказал мне, что Петр подрался с Хмуриковым. А его девушка, кажется, ее Леной зовут…

– Это Лена Большакова, – пояснила Надя.

– …она видела, как Петр с двумя своими приятеля пошел в сторону большака, а Хмуриков – в сторону аллеи. Народ разошелся. Я постоял немного и пошел по аллее, где наткнулся на тело Хмурикова. Оно было еще не остывшее, но я понял, что он мертв.

– Ты что его трогал? – испуганно спросила Надя, втянув голову в плечи.

– Потрогал пульс, он не бился. Я бросился домой, но Петра дома не было. И первое, что мне пришло в голову, что это его рук дело. Стал звонить. Телефон он не брал. Гудок был нормальный, но он не отвечал. Когда снова вернулся к Дому культуры и в очередной раз позвонил, услышал звонок его телефона. Побежал на сигнал и увидел на земле телефон Петра. Он лежал недалеко от входа в Дом культуры. Там, где он дрался с Хмуриковым. По-видимому, он обронил его во время потасовки. Удивляюсь, как его не раздавили, когда выходили.

Павел замолчал.

– Ну, рассказывай, чего уж там, – не выдержал Иван Васильевич.

– И тут я сотворил самую большую глупость в своей жизни. Я решил оттащить труп подальше от этого места. Ведь в клубе было несколько десятков свидетелей драки, и они все показали бы на Петра. А если труп найдут в другом месте, то те же свидетели подтвердят, что Петр в компании друзей ушел в противоположную сторону. И по времени у него могло быть алиби.

Иван Васильевич удивленно посмотрел на Павла:

– Я не следователь, а технарь, но даже мне понятно, что место, где совершено преступление, и место, куда перетащили или перенесли труп, по внешним признакам существенно отличаются.

– Вот в таком я был состоянии, что умственные процессы вышли из-под контроля. У меня была одна цель – спасение брата. Глупо, конечно. Но что сделано, то сделано. И мне нет оправдания.

– Вера, я правильно поняла, что это произошло в день твоего приезда? – Мария Николаевна вопросительно посмотрела на племянницу.

Вера кивнула головой:

– Я почувствовала какое-то движение. Затем увидела кого-то. Присмотревшись, чуть ли не закричала от страха. – Она виновато посмотрела на Павла. – Я поняла, что мужчина несет на плече безжизненное тело. И что меня поразило: лицо мужчины было расстроенное. Я еще подумала: «Убил, теперь поздно раскаиваться». Ну, и включила пятую скорость. Бежала, пока не врезалась в мужчину.

– Ты мне рассказала, что его в живот боднула, и внешность его описала. И я поняла, что это Кривоносов.

– Да, я бежала, а он из-за поворота неожиданно вышел и как удав на кролика на меня смотрел, – продолжила Вера. – Никогда мне не было так страшно! Я поняла, что не просто так он там прогуливался. А кого-то высматривал и что-то искал. Задавал вопросы, не видела ли кого-нибудь. И только когда я сказала, к кому я приехала, смягчился.

– Если он вообще на это способен, – не выдержала Надя. Как ни пыталась сдерживать, свое нетерпение, ей это не очень удавалось.

– А как ты оказалась в пещере? – удивленно спросил Иван Васильевич. – Анисья нам сказала, что вы искупались, а ты осталась сидеть на берегу.

– Этому тоже есть объяснение. – Голос Веры звучал тихо и устало. – На следующий день после приезда я пошла погулять. Еще в свой первый приезд с мамой мы ходили на озеро купаться, помнишь, Надя? – Она вопросительно посмотрела на сестру. Та в знак согласия кивнула головой. – И я представляла, где оно находится. Мое внимание привлекли заросли слева от озера. Я подумала, что там могут быть растения, которые не растут в Подмосковье. А над зарослями возвышалось плато, усыпанное по бокам валунами. Подход к нему был с одной стороны – со стороны озера.

– Знаем, не раз там бывали. – Надя нетерпеливо взмахнула рукой.

– Я поднялась, камни там такие теплые, а вокруг тишина… – Вера даже глаза закрыла от удовольствия. – Ну, в общем, я легла на них и уснула.

Мария Николаевна и Иван Васильевич переглянулись.

– Проснулась от того, что услышала разговор двух мужчин. Я не сразу поняла, где я нахожусь, и подумала, что вы, дядя, – она посмотрела на Ивана Васильевича, – с кем-то разговариваете…

– Я по катакомбам не шатаюсь, – сердито перебил он ее.

– …голос одного я узнала. Это был мужчина, с которым я в день приезда столкнулась.

– Я тебе сказала, что это Молчун и что от этого типа нужно подальше держаться, – вставила Мария Николаевна.

– Я стала прислушиваться к разговору и поняла, что речь идет об украшениях. Они называли их «цацками», и что пусть они полежат, так как они искали человека, чтобы их сбыть. Потом я стала анализировать.

– А ты не могла с нами анализировать? – прервал ее Иван Васильевич.

– Мне не все было понятно. В их разговоре речь шла о троих. Павел не вписывался в эту схему. Он оказывался четвертым. – Вера исподлобья посмотрела в сторону Павла. – Мне непонятна была его роль во всем этом.

– Роль самая неприглядная! – Надя возмущенно посмотрела в сторону Павла. – Трупотаскателя!

– Меня сбивало и другое обстоятельство. На третий день приезда ночью был очень сильный ливень, – продолжила Вера.

– Был. – Мария Николаевна кивнула головой. – Я утром уехала в район.

– А я утром пошла опять к озеру, но пошла не налево, как прошлый раз, а направо. Там стоит очень красивая скала, а на ней сосны. Очень захотелось заглянуть вниз. Я приблизилась к краю, держась за одну из сосен, но верхний пласт земли, очень вязкий от дождя, стал вместе с деревом двигаться к пропасти. Я пыталась схватиться за другое дерево, но не дотянулась.

В доме стояла такая тишина, что слышался стук сердец. Никто не решался нарушить молчания.

– А потом чьи-то сильные руки отбросили меня от края. И в этом мужчине я узнала «убийцу». – Вера виновато посмотрела в сторону Павла. – Тогда я так думала.

– «Убийца», рискуя жизнью, спасает падающую в пропасть девушку! – театрально воскликнула Надя. – Знакомство, запоминающееся на всю жизнь!

– Нет. Знакомство произошло позднее, – ответил за Веру Павел.

– После этого случая мои сомнения в отношении Павла еще более усилились. Он оказывался лишним. И из подслушанного разговора я поняла, что их было трое, а похищенное они спрятали где-то рядом. За ним же надо присматривать. Чтобы вор у вора дубинку не спер. Из их разговора выходило, что их прятал Пискун. Он так и сказал: «У всех на виду, а никто не видит». Наступил день, когда я думала, что еще раз увидела, как я тогда считала, Павла. Он мне очень помог. Его называли по кличке: Черныш. Но мне Анисья объяснила, что братьев Чернышевых двое: Павел и Петр.

– А при каких обстоятельствах ты повстречалась с Петром? – не выдержала Надя.

– При весьма пикантных обстоятельствах, – в тон ей ответила Вера, – но об этом я поведаю в другой раз и только тебе одной.

– Расскажи! Расскажи! – пританцовывала Надя.

– Мне тоже любопытно, – неожиданно поддержал ее Павел. – Мне Петр не рассказывал о встрече с тобой.

– Но мы друг другу не были представлены. Это была случайная встреча. Он меня не знает. Я приняла его за тебя.

– Ты лучше расскажи, как тебя угораздило в пещеру полезть, – прервал их спор Иван Васильевич. – Никто из местных на это бы не ре шился.