Текст книги "НеСказки о людях, случившихся на моем пути (сборник)"

И стало так

Не стоит думать, что покидая какое-либо место, мы оставляем его целиком и надолго. Надолго, да – навсегда, ведь каждый раз, возвращаясь куда-то, мы уже не те что даже минуту назад, и, значит, это уже не совсем мы. Но вот целиком…

Иногда мне кажется, что мое сердце рассеяно по каменистым улочкам Львова и Каменца, по лесам Полтавщины, ветхим дворикам Киева, пару его пылинок досталось и музею им. Пушкина в Москве, Старому Арбату и кофейням Праги; вычурным, овеянным холодными ветрами берегам Невы; деревянным мостикам Германии и астраханским степям. Все они будто созданы мне в утешение. Много мест, много радости, да и сердце кажется большим-большим. Иногда. А иногда – наоборот – очень маленьким, когда в нем не остается места городам, все забирают люди. Близкие по духу или родству.

Но есть одно кафе в Киеве, не буду говорить какое, оно принадлежит мне. Целиком и полностью. Или я со всеми потрохами оставлена ему, чтобы жизнь малиной не казалась. Тут что-либо определенное трудно утверждать.

Факт в том, что махонький зал на два столика, словно бы сколоченных из цельных бревен, простой сельский интерьер и хмурый байкер-бармен, опрятный ровно настолько, чтобы не казалось, что он только-только слез с мотоцикла и сразу стал за стойку, и свечи вместо электрических ламп, и кофе, единственный сорт, который я употребляю, в единственном же экземпляре; и вид из окна на всегда пустующие детские карусели, медленно поворачивающиеся вокруг своей оси толи по инерции, толи вообще по неизвестному доселе человечеству закону физики; и даже сонный саксофонист в углу на расшатанном деревянном табурете, раскачивающимся в такт его вдохновению… Он играет постоянно и тихо, как может (интересно он есть, спит, когда-нибудь?..)

Словом, все это богатство только мое. Перед очередной командировкой я прощаюсь с городом и всегда выпиваю на посошок чашечку кофе, после приезда, побросав дома сумки первым делом снова сюда. Это кафе своего рода мой дом. Более настоящий, нежели место, где я ночую. Я никогда не встречала там других людей. Зато я всегда нахожу на своем столике справа от стойки интересную книгу, маленькую шоколадку, и чашечку кофе, а бармен невозмутимо протирает бокалы и делает вид, что он не при делах и вообще не знал, что я сегодня зайду.

Вот это место радо мне всегда. Я не просто предполагаю, я ощущаю его нежную заботу и почти материнскую защиту. Нельзя объяснить.

И вот представьте, КАК это было – обнаружить в кафе пять минут назад еще одного человека. Не саксофониста, который по неизвестным мне причинам сегодня отсутствует, что само по себе уже нарушило нереальную атмосферу этого места, а ЕЩЕ-ОДНОГО-ПОСЕТИТЕЛЯ! Пусть, сидящего спиной к проходу, пусть самозабвенно переставляющего какие-то странные фигурки по странной треугольной доске, пусть он даже не отреагировал на мое появление, однако факт присутствия В МОЕМ КАФЕ чужого человека я восприняла как предательство и собралась уже было уходить, когда бармен, сказал первое за время нашего немого знакомства слово:

– Извините.

Это прозвучало так неожиданно и так отвечало моим мыслям, что я невольно развернулась в его сторону и, преодолевая детское желание пустить слезу и надуть губки, чтобы всем сразу стало понятно, насколько они виноваты, бросила:

– Вина. Красного. Или белого. А лучше – розового. Но обязательно домашнего, но ни в коем случае не испанского крымского разлива.

Вот так вот. И пусть думает теперь, а я буду ждать заказа и упиваться местью.

Бармен невозмутимо кивнул, а я бухнулась за свой столик, сделала глоток оставленного мне кофе и одновременно принялась разматывать свой любимый трехметровый шарф. Они все у меня любимые и трехметровые, но этот самый любимый и самый трехметровый. Связанный собственноручно за две ночи – рождественскую и новогоднюю. Такая была задумка. Из самой пушистой пряжи, какую только можно было найти в магазине. Совершенно обалденного светло-зеленого цвета, какой бывает только у первой весенней травы. Не снимала бы вообще, да климат такой, волей-неволей, а пять месяцев в году приходится скучать без него.

На этот раз передо мной лежал сборник рассказов неизвестного мне автора, но я притворно сердито пробубнила, что раз он тут лежит, значит он – идеален. Идеален для меня сегодняшней, я имею в виду. Ведь книги, которые выбирают нас, в корне отличаются от книг, которые выбираем мы, хотя следует признать в совершенно удивительных случаях, они – одно и то же. Редко, но метко.

Покосилась на бармена и поняла, он оценил – в полуобороте его лица спряталась ироничная улыбка.

Что-то мы с ним сегодня не в меру общительные.

Открыла наугад страницу предложенной мне книги и прочла: «Мир существует столько времени, что никакую сказку или легенду нельзя считать вымыслом, разве что чуть приукрашенным воспоминанием».

Кажется так, за исключением того, что сказок в привычном понимании вообще не существует – это мое твердое убеждение. Мироздание слишком извилисто и подзаковыристо, а человеческий разум столь прост и узок, что придумать что-либо путное не способен хоть ты лопни. Мысль сия не есть открытие, навроде теории вероятности, так что…

Но он мне нравиться, этот неизвестный писатель. Читала и читала бы, да бармен принес заказ. Навис надо мной и поднял очи к потолку, всем своим видом показывая смирение и благодушие, как у нашкодивших детей. Когда я взглянула на серебряный поднос, то поняла почему – на нем стоял бокал, а в бокале совершенно определенно – вино, а у вина три слоя: нижний – нежно-желтый, средний – розовый и верхний – вишнево-бордовый. Они не смешивались, а мягко перетекали один в другой. Не в силах поверить в то, что возможно совершить такое с вином, я взяла бокал в руку и принюхалась. Аромат… Уууу…. Все оттенки вкуса винограда, ушедшего лета приблизительно восьмилетней давности, теплых ветров, золотой осени, и чужой родины. А на кончике языка случился настоящий праздник. Вот это я понимаю – сервис.

Скорее от растерянности, я встала и чмокнула байкера в небритую щеку. Он искренне рассмеялся и вернулся на свое место.

А я вспомнила, что уже пила такое… такой коктейль. Во сне. С НИМ. В одном из тех волшебных мест, которые заставляют меня просыпаться утром и огорчаться их недосягаемости. Моей личной недосягаемости (сегодня утром во мне вдруг родилась и окрепла малюсенькая надеждочка, что ОН по какому-то непостижимому кармическому закону ТАМ – иначе, где ж ему еще-то быть?..), а заодно несправедливости, нечестности моей жизни, которую я провожу как все люди – откладывая все на потом. И не просто ВСЕ, а ВСЕ САМОЕ ВАЖНОЕ. И как все забываю, что этого гипотетического ПОТОМ может не случиться. Вообще никогда.

То, что я хоть иногда ощущаю тяжелую поступь вечности за своей спиной, которая с каждым шагом на миллиметр, но ближе – это уже достижение, многим и то – не дано. Да еще Боги одарили меня способностью видеть во снах такое, за что любой сказочник мог бы жизнь отдать, а я так – просто просыпаюсь и весь день стараюсь отвлечься от почти неслышного хруста живой плоти, который издает нечто безжалостное и невидимое в моей груди. Дело усложняется еще и тем, что я видела в последнем из снов, как ОН пересек линию, навсегда отделившую его от моего сбывшегося или несбывшегося, и исчез в радужной дымке Города, который с тех пор перестал мне сниться. Утром я пыталась убедить себя, что мне все это сон, моя выдумка, что он не из тех., не из таких как… Как же…

Впрочем, я преувеличиваю. Это только часть моей жизни. Другая – вполне сносна, а страсть к путешествиям, которую я превратила в профессию, и вовсе делают ее замечательной и распрекрасной.

Только иногда…

Но не будем…

Надеясь снова отвлечься от тягостного послевкусия давешнего чудесного сна, чтобы затем очищенной от скверны вернуться к дегустации «коктейля», я снова открыла книгу, где-то на середине.

Это своего рода гадание, развлечение, а то и вовсе традиция. Прежде чем прочесть книгу, нужно на ней как следует погадать, так мы (я и книга) настраиваемся, привыкаем друг к другу:

«Его спросили:

– Почему ваши герои всегда, всегда умирают в конце книги?

Он грустно улыбнулся:

– Как любая искусственная реальность, созданная просто так – от скуки или для развлечения, мои герои не должны менять суть вещей, задуманных мудрым мирозданием. Такова техника безопасности невольных слуг высокой магии слова, а я лишь уважительно ей подчиняюсь»…

Час от часу не легче. Но он, к сожалению, прав. Именно это неосознанное, невысказанное, но прочувствованное до кончиков пальцев ощущение, каждый раз заставляет меня убирать руки от клавиатуры и прикладывать невероятные усилия, чтобы отбросить прочь шариковую ручку, когда я задумываюсь и начинаю складывать слова в предложения, чтобы записать свои сны или фантазии. Единственное, что я позволяю себе – писать развернутую хронику своих путешествий для блога в интернете, приправляя фотографиями, которые не продались или были сделаны для себя. Но это все.

– Он-то, конечно, прав, – полушепотом произносит вдруг посетитель в кепке, о котором я уже успела забыть, – однако как в случае с любой правдой, его правда не для всех и не навсегда. В данном случае можно возразить, что случайных, по прихоти творца и для развлечения реальностей не бывает. Нигде и никогда. Хотя техника безопасности должна быть, согласен.

Господи-боже, повадился кто ни попадя мои мысли подслушивать! А они, между прочим, не для чужих ушей. Если бы я хотела, чтобы меня услышали или прочли, я бы кричала и писала бы лозунги!

Я сделала вид, что не слышу и носом уткнулась в бокал. А неизвестный вернулся к своей странной игре. Спасибо и на том.

Я постаралась успокоиться и взять себя в руки. Последний глоток коктейля мне не помог, не помог и мощный глоток остывшего кофе, чье совершенство в ту минуту показалось мне злой насмешкой на фоне несправедливости всего остального сущего здесь и сейчас.

Словом, процесс был запущен. Я подозвала бармена и попросила еще вина. Вряд ли оно мне поможет избавиться от воспоминаний, но хоть скрасит мое «гордое одиночество» и поможет пережить еще раз то, что я не хотела бы переживать ни разу ни при каких обстоятельствах. Но прошлое не изменишь, а значит, раз такое дело, придется, иначе никак не избавиться от навязчиво жужжащих над сердцем пчел, пускающих яд по всему телу.

С ним никогда не было просто. Я вас не трогаю, и вы отвечайте, пожалуйста, тем же – он, кажется, со всем человечеством был в таких отношениях. Исключение составляли лишь избранные и некоторое время я даже питала иллюзию, что попала в узкий круг их ненадолго. Обстоятельства наших редких встреч как-то не сходили с рельс делопроизводства и пытаться это изменить и тогда и сейчас казалось глупым. Ну а как? Человек о своем, а ты – лямуртужурбонжур? Ерунда какая-то. Вот и не дергалась. Я никогда не звонила ему сама, но он словно чувствовал ту крайнюю точку, когда нужно подымать трубку и набирать мой номер, не потому что ему это необходимо, а просто он ценил нашу с ним «дружбу на фоне общих бизнес-интересов».

Мы не смогли бы быть вместе, селяви, обстоятельства иногда выше самых сильных чувств, даже если они (чувства) взаимны, мы могли бы только отрывать у жизни махонькие эпизоды истории о том, как двое «всегда вместе». Осознавая безвыходность и одновременно сомневаясь в себе, я тянула сделать первый шаг и сказать ему о том, что чувствую. Как-то так. Но однажды…

Однажды, совсем недавно, он мне приснился. Второй раз в жизни. Первый сон был о НЕМ, о безымянном немецком баре и том самом коктейле, который я сейчас смакую наяву.

Мы не виделись уже лет пять, наверное, хоть раз в месяц приблизительно разговаривали по телефону. А пару месяцев назад звонки прекратились. Много раз я брала в руки телефонную трубку с отчаянным стремлением набрать его номер, но каждый раз меня что-то отвлекало. До маразма доходило. На кухне падала чашка, в дверь номера звонил портье (это в полночь-то), а один раз горничная в коридоре начала кричать «Горим!». И я поняла, что не стоит. Видимо просто нет смысла.

Тот сон был не простой, он был соткан из другого какого-то материала… Не знаю как еще объяснить, но вы ведь отличаете шелк от синтетики?.. Так и здесь.

Мне приснился Хрустальный город посреди реки, соединенный с другим берегом чередой деревянных мостов с вычурными перилами. Я стояла на одном из них, любуясь на поющих рыб в изумрудно-зеленой воде. Обычное дело. Мой любимый сон. Но вдруг рядом оказался ОН.

Я не смогла заставить себя посмотреть ему в глаза. Дурацкий страх пятилетний давности так и не делся никуда. Казалось бы время БЕЗ НЕГО должно было свергнуть все преграды, хотя бы те, воздвигнутые мною в моем же воображении (черт бы его побрал). Ан нет. Вот они миленькие: слова о чем угодно, только не о самом главном, плохо скрываемое волнение, влажность ладоней… и только не в глаза. Исподтишка можно, но так, чтобы он не заметил. Когда стоишь плечом к плечу это просто.

Но за пять лет я все-таки стала умнее. Просто поняла, что любой исход лучше, чем невозможность взять за руку, сомнения, желание прикоснуться, когда его нет рядом и не предвидится больше.

Я не смотрела ему в глаза, наклонилась к его уху и сказала первое, что легло на язык:

– Я. Так. Рада. Видеть. Вас. Тебя. Наконец. Вот только прикоснуться боюсь.

– Боишься, что растаю? – ласковым шепотом поинтересовался он, не поворачивая головы.

– Боюсь, не простишь того, что я осмелилась, боюсь что не нравлюсь тебе, боюсь уйдешь, не захочешь продолжать и я снова останусь наедине с желанием целовать тебя и не отпускать никогда. Не говори, сама знаю, НИКОГДА нам не светит. Но это меня всегда останавливало меньше, чем страх потерять тебя из-за своей несдержанности.

– А сейчас?.. – Он был спокоен…

Зря я все это затеяла, – подумалось тогда. Однако я все еще помнила, что это не просто сон, а МОЙ сон, а, значит, есть большая доля вероятности, что я говорю не с ним, а со своим желанием видеть его. Бред? Ну, есть немного.

И я сделала наконец то, чего желала с самой первой нашей встречи – прикоснулась губами к светлой поросли на его щеке, потом к кончику его губ, но тут же поспешно отвернулась. Страх, дурацкий страх снова взял верх – я уже не хотела знать нравлюсь ему или нет, хочет ли он того, что и я или мне светит только жалкая участь верной собачонки, а мой вечный хозяин будет снисходить до того, чтобы раз в день потрепать меня по загривку. Не удовольствия ради, а просто принимая мои чувства как приятную данность.

И я услышала как скрепят доски, потревоженные его ботинками, его удаляющиеся шаги: не поспешно, а, словно намериваясь продлить эту пытку, медленные. Слишком медленные.

В тот момент я с ужасом осознала – то, чего я так боялась происходит. Вот прямо сейчас. Не на моих глазах разве что – я не смотрю в его сторону. Снова. Как в моих жарких кошмарах. Они не покидали меня все три года нашего с ним знакомства, выдержали и невольную разлуку, останутся и дальше.

Я повернулась в его сторону тогда, когда ОН уже практически скрылся за поворотом одной из улочек, сплошь уставленных хрустальными домами, выкрашенными во все возможные на свете цвета, на фоне их его белоснежная рубашка и джинсы, казались чуть ли не оттиском монохромного дореволюционного депозитива. Я никогда не могла пересечь мост из сна, я любовалась своим хрустальным наваждением издалека, и в тот раз не стала пытаться. Наверное, все дело в том, что дабы пересечь ТОТ мост, нужно сначала пересечь какой-то другой, в своем сознании или в своей жизни или бог его знает.

Остается вспомнить как утром следующего дня, я несколько раз, преодолев нерешительность и робость, набирала номер его мобильного. Одного и второго. И на следующий день. И два дня спустя. С одним и тем же результатом – механический голос сообщал, что данного номера не существует. Что хочешь, то и думай, как хочешь, так и живи.

Чтобы вернуться в реальность делаю еще один глоток новоявленного трехцветного «Напитка Богов». Теперь, пережив ту ночь заново, меня во-первых, отпустило, а во-вторых я пожалела, искренне, в первый раз, что не попробовала пойти за ним. Не оклинула его, в конце концов.

– А, поздно. Раньше надо было, – прошептала я отрешенно. – У нас ведь вся жизнь впереди, успеем еще. Так ведь принято говорить себе в подобных случаях, дорогуша?

Разговоры вслух всегда возвращают мне если не прекрасное расположение духа, то спокойствие и равновесие. Так случилось и сейчас. Стремясь переключиться окончательно, я снова наугад открыла страницу книги, о которой уже успела забыть, но которая любезно подождала, пока я о ней вспомню.

«– Все существующие в мире истории, ученик, – истории любви. Других тем нет, и не может быть в мире, полном равнодушия…»

К чему это? Я улыбнулась и пожала плечами. Хорошая мысль. В конечном итоге действительно все книги, все произведения искусства, все так называемые «легенды» и «сказки», да даже научные теории – о любви и во имя любви.

– Можно я присяду? – спрашивает мужчина в кепке. Он, наконец, спрятал свою доску и сейчас склонился надо мной. Высокий и тощий как Шерлок Холмс. Вот только трубки нет. А вместо пальто – накидка. Такие носил Пушкин, Лермонтов и их современники. О, персонаж. Высокий лоб, тонкие скулы, нос с горбинкой и очень светлые, серые глаза. В них утонуть можно, они больше неба.

Однако с чего это он? Вроде у меня на лице не написано «ищу собеседников». Неизвестно ЧТО вообще на нем написано. А зеркала нет, чтобы подглядеть.

– Ну… присаживайтесь. Чем обязана? – поинтересовалась я. Тоном предполагающим, что если человеку нужно просто поболтать, то это не ко мне, а если по делу, то ну ладно уж, раз уж надо ж…

– Слушать вас уже тошно, вот чем, – мягко улыбнулся собеседник.

Меня зовут Карл. Ваше имя я знать не хочу, простите, все равно забуду, мне станет неудобно, я начну краснеть, вы же этого не хотите?

– Может и не хочу, – сменила я гнев на милость. – А что именно вам тошно слушать – мои мысли или мое бормотание?

Полушутя – полувсерьез. Я почему-то не сомневаюсь, что этот Карл может не только мое бормотание с расстояния двух метров разобрать, но и еще чего похуже.

– А что, есть разница? – по-доброму съехидничал Карл.

– Нннууу… смотря для кого. Как известно ВСЕ возможно, только кое-что возможно не для всех, а кое-что возможно, но не прямо сейчас.

– Кому известно? – ох, уж мне эти интонации… Карл откровенно пытался вызвать меня на совестный поединок.

– Слава Богам МНЕ это известно, – усмехнулась я.

– Тогда почему вы, барышня, не пользуетесь своим знанием? – Карл стал серьезным. Вы бегаете по миру, надеясь заглушить свои чувства сиюминутными ощущениями и впечатлениями, вы не уверены в себе, вы забыли о своей силе. И это кафе единственное, что вы создали с того момента, как вам исполнилось четырнадцать, и то – вы просто хотели снова почувствовать себя в покое, безопасности и вспомнить КАК это – создавать. Но вы даже не осознали, что и как: а между тем кафе свершилось только и одновременно вопреки вашему желанию. Разве так можно?

– Только так и можно, – сердито буркнула я, не обратив внимания на его фантазии по поводу кафе. – Сила, не только сила чувств, а вообще любая сила может быть разрушительной. Я боюсь не ее, а то, что моя любовь может наделать.

Карл кивнул, присел, пристально взглянул на меня и сообщил так серьезно, что в первый момент я не успела осознать всю важность его посыла:

– Прошлое пластично так же, как и будущее, уж вы-то, барышня, должны об этом знать.

– Я?..

– Помните, в шесть лет, вы разбили мамину любимую конфетницу? Вы были нимало огорчены этим фактом и испуганы. Вы зажмурились, представили как снова вбегаете в комнату, но потом вместо того, чтобы спрятаться под стол от своих друзей, как намеривались…тот стол, на котором стояла конфетница… прячетесь в шкаф. Глаза вы открыли в темноте, где-то между маминой шубой и папиной рубахой. Удивились, но сразу забыли об этом. А когда вылезли из шкафа, оказалось, что конфетница целехонька и невредима. Потом вы еще раз совершали подобное, но в какой-то момент заигрались в «большую» и забыли о том, что знали в детстве.

– Откуда?.. – удивилась я. – И вы правы, да, не только об этом. Но это мои фантазии, вы не могли о них узнать. И вообще – какое ваше дело? – я вдруг разозлилась.

– В некотором роде я тот самый мост, который вы так и не решились перейти, – улыбнулся Карл. – Стою себе по колено в воде, и любуюсь на поющих рыбок, а на спине – вы, горюете, сожалеете, что тот, кого вы любите, так и не сказал вам что чувствует. А вдруг он жить без вас не может? Особенно там, в Хрустальном городе? Вдруг он его сам и построил для вас, решив, что единственный способ быть с вами это умереть в этом мире и возродиться в другом?

– Не может быть. Вы это серьезно? – сказать, что я удивилась – ничего не сказать.

– Смотря как посмотреть, – Карл улыбнулся. – Ведь это ваши воспоминания и ваше будущее, вы можете делать с ними все, что угодно. Как с той вазой. Вы просто можете однажды проснуться и вспомнить КАК это – быть единственным и неповторимым автором своей жизни, не только будущего, но и прошлого, а не подчиняться воле случая и превратностям собственной запутавшейся личности. Хотите эксперимент?

Я была настолько ошарашена происходящим, что просто кивнула, не в силах открыть рот и произнести что-нибудь более-менее вразумительное. Карл продолжил:

– Можно попросить у вас зеркало?

– У меня нет, – я пожала плечами.

– Как нет? Утром вы собирались на встречу с редактором журнала «Географический альманах» было такое?

– Угу, – я развесилась. Ведь действительно собиралась, последний раз взглянула в зеркало, кинула ключи, телефон, кошелек, платок и горстку конфет в сумку, выскочила из дому и побежала, чтобы не опоздать, на бегу застегивая замок куртки. Что он там говорит?..

– Вы опаздывали, но тем не менее решили, что ваша сумка не подходит к туфлям, взяли другую, кинули в нее ключи, телефон, складную расческу с зеркалом, платок, кошелек и горсть конфет и не имея больше времени на сборы выскочили из дому. Так?

– Да… точно… складная расческа, а в ней зеркало… – нерешительно пробормотала я. Не то, чтобы я вспомнила, но мне показалось, что я действительно сегодня утром держала ту самую, подаренную сестрой, расческу фирмы «Айвон» в руках и вполне могла кинуть ее вместе со всем необходимым барахлом в сумку.

Не в силах больше сомневаться, я расстегнула замок сумки и тут же увидела ее, темно синюю с перламутром, складную, и так мне необходимую сегодня. Добежав до издательства журнала, я была омыта осенним дождем и овеяна прохладным ветром, мне позарез нужно было расчесаться. В лифте офиса я попыталась найти эту неуловимую штуку, но не нашла. Но помнила, что просто забыла ее в ящике прихожей. А сейчас – вот она, как миленькая, там, где мне нужно.

С двухсекундным опозданием, я обрела четкую уверенность, что так и было. Утром. И расческу я действительно оставила. Но поздно – реальность изменилась в соответствии с воспоминаниями, которые мне насильно всучил Карл, а значит теперь наличие расчески – мое новое настоящее. В знак преклонения перед гением своего случайного собеседника я протянула ему сей умеренно существующий предмет, но Карл только улыбнулся:

– Не нужно. Мне важно было, чтобы вы вспомнили принцип. А я без зеркала знаю, что вполне себе красавчик, не так ли?

Он рассмеялся и подмигнул мне. Потом встал из-за стола, развернулся на сто восемьдесят градусов, я моргнула – он исчез. Вот тебе и весь сказ, – заключил бы верный друг Незнайки – Пончик в подобной ситуации, а я просто допила вино, чтобы, значит, в очередной раз не удивляться. Слишком много на мою бедную голову за последние полчаса.

Поворачиваюсь к бармену. Он невозмутимо протирает глиняную чашку.

– Еще кофе? – спрашивает.

– Я, пожалуй, на воздух, спасибо, – ответил мой автопилот.

Он отличный парень, он умеет действовать тогда, когда мне не до внешнего мира, когда мне с внутренним дай бог разобраться до заката, а то не заснешь, пожалуй, или что хуже – не проснешься: зачем? в такую-то неразбериху…

Он же (автопилот) взял книгу, оставленную мне кем-то добрым и милым, и бросил ее в сумку, и кивнул бармену на прощание, и (какой же все-таки молодец!) выйдя на улицу, направился в сторону дома. В сторону ракушки, в которой я бываю так редко, что считать меня улиткой уже не кому – соседи забыли о моем существовании. Оно и к лучшему.

Кто же такой этот Карл? Откуда он знает подробности моей жизни, если даже я их не помню? А, вывалив на меня бездонное море мудрости, как он смел сбежать, оставив меня с еще большим морем неразрешимых вопросов? Я как думаю – если уж помогаешь человеку подняться, то не бросай его до тех пор, пока его ноги снова не вспомнят, что способны ходить или даже бегать, а отпускать в момент, когда они даже не успели толком разогнуться, хуже, чем не подымать совсем и проходить мимо. И что мне теперь? И как? И куда?

И вдруг я вспомнила. В детстве я всегда получала то, что хочу. И не потому, что была упряма и своевольна. Нет, я хотела редко, но всегда знала чего и зачем. Я просто РЕШАЛА, что с пяти часов сегодняшнего дня будет так-то и так-то или то-то и то-то. И точка. Никаких гвоздей и протестов мироздания не принимается.

Я не осознавала данную формулу четко, как сейчас, но она была неотъемлемой частью моей жизни. До тех пор, пока не умерла моя мама. Так скоропостижно, что никто толком понять ничего не успел. А понять – уже почти изменить. Именно в тот момент моя непоколебимая уверенность в том, что этот мир мой и он будет существовать по моим и только моим законам нарушилась раз и навсегда. Уверенности с каждым годом становилось все меньше и в конце концов «шо выросло, то выросло». Карл совершенно прав. Нужно не ждать будущее, а решать каким оно будет. И прошлое ничем, по сути, от будущего не отличается в этом смысле, потому что мы, то есть я и есть единственный и неповторимый центр собственного мира и вселенной, вокруг него. И будет так, как нужно мне, а не гипотетическому кукловоду или полузнакомым людям вокруг меня…

И стало так…