Текст книги "НеСказки о людях, случившихся на моем пути (сборник)"

Киев. Май

Кафе «Эдем». Суббота. 16.18.

– Мечту, раз уж она сбылась, нужно принимать по капле, чтобы не захлебнуться и не расплескать внезапно осознанное ощущение «покоя и воли» (заезженная цитата, но ведь лучше не скажешь). – Миловидная барышня, лет двадцати пяти задумчиво гладит пальцами стакан сока. Ее голубые глаза обращены чуть выше плеча собеседника, то есть «в никуда», а русые волосы, выбившиеся из косы, треплет теплый весенний ветер. – Вот вы спросили меня, почему я выгляжу так, словно бы сама нахожусь в нирване, а тело мое тем временем просто механически выполняет какие-то движения. Что ж. Расскажу. Сами напросились. Утром я, наконец, купила книгу, за которой гоняюсь уже несколько лет. Это неизвестное произведение какого-то начавшего было писать человека, вся писательская миссия которого закончилась на этом самом романе. Причем сам роман, думаю не представляет какой-либо художественной ценности, так – серединка на половинку, иначе бы он уже был известен, хотя бы в узких кругах. Не представляете, сколько я сил потратила, чтобы просто выяснить, где и когда его опубликовали и каким тиражом.

Всего тысяча экземпляров, представляете? Это масштаб районной газеты, визиток я и то за свою жизнь больше пораздавала. А тут роман. Но это не просто книга. Это книга, написанная специально для меня полвека назад. Именно поэтому я искала ее с таким тщанием, бредила ей день и ночь около пяти лет, потом вроде бы успокоилась, но мысль найти его и прочесть все равно маячила где-то на задворках сознания или точнее подсознания. Появился интернет и искать книгу стало гораздо легче. Но все равно около двух лет у меня ушло на то, чтобы то, что случилось этим утром, наконец, случилось. Простите за тавтологию, видите, я сама не своя.

– А что за роман-то? – спрашивает ее собеседник. Юноша приблизительно того же возраста, волосы на солнце поблескивают медью, а глаза янтарем. Он знает, что барышня итак расскажет…

Ловелас заезжий, – думал он. – Познакомится решил, а оно вон как все обернулось. Возможно девушка держит в руках именно то, что я ищу вот уже шестой год, с того самого времени, как… Ой, что она там рассказывает?..

– Книга называется «На заре скитаний», – девушка задумчиво крутит в изящных пальцах коктейльную палочку. – Главный герой – новый Улисс, бродяга, философ. По дороге он знакомится с кем-то, что-то рассказывает, получает инструкции и не следует им, исчезает и появляется. Все, что я смогла понять из смутных объяснений человека, который мне рассказывал об этом романе. Но он сказал так же, что книги сами выбирают себе читателей. И этот роман на сто процентов – мой. Мы словно бы рождены друг для друга.

– И вы так сразу ему поверили? Кстати, и нам пора бы познакомится, – усмехнулся юноша. Его веснушчатое лицо сияло как июньское солнце.

– Меня зовут Игорь.

– Валя, – отозвалась его собеседница, вдруг вспыхнув как степной мак. – Простите, даже имени вашего не узнала и ну, грузить своей радостью.

– Бывает, – улыбнулся ее собеседник. – А как он выглядел?

– Кто? – недоуменно переспросила девушка.

– Тот, кто вам рассказал об этой книге. Сразу же поясню свой вопрос. Как-то, лет шесть назад один старик на площади Рынок в Кракове подошел ко мне, достал колоду карт и нагадал нечто похожее. Мол, существует книга, написанная только для вас, в ней есть все ответы на ваши невысказанные вопросы и все такое.

– Ну… он был определенно старше моего отца. Невысокий, полноватый, в клетчатом пиджаке и коричневой фетровой шляпе…

– А еще у него на носу болталось пенсне, а в руке был темно-бордовый саквояж? – улыбнулся юноша.

– Именно, – рассмеялась Валя.

– Похоже нас разыграли, – вторил ей Игорь.

* * *

Счастье это так просто и так сложно. Один завистник назвал меня «мусорщиком». Он у меня всего один, но очень завистливый.

А я что виноват, если часто для того, чтобы изменить свою жизнь, нужно просто что-нибудь выбросить. Для того чтобы стать здоровее, например, необходимо выбросить кому холодильник, кому телевизор, кому компьютер. Мобилку, кофеварку или пепельницу. А кому и то и другое и третье разом плюс то, что было описано в предыдущем предложении – есть такие особо запущенные случаи. Так просто и так сложно.

А когда хочешь стать счастливее, почти невозможно определить ту единственную вещь, которая этому мешает или может помешать, без посторонней помощи. Далеко не каждая вещь ведет к несчастью. Как и не каждая – к счастью. И далеко не каждый посторонний тут подойдет. Я не ясновидящий. Я ясно-чувствующий. Проигрывая в уме то или иное событие, развитие ситуации или спора я ощущаю нечто вроде тепла-холода. Тепло, когда все будет хорошо и правильно. Поэтому я подхожу для такой роли.

Иногда это самые неожиданные вещи, на которые вы никогда бы не подумали: расческа, зеркальце, использованный троллейбусный талон, кусок проволоки, сухой цветок или даже кулек из супермаркета. Один ужасно скупой господин с ног сбился, все нервы растерял, разыскивая второй ботинок из пары, которую ему бабушка подарила еще на первую свадьбу.

Одной девушке для того, чтобы ее жизнь переменилась, достаточно было избавиться от только что купленного билета на рейсовый автобус. Не сдаваться, не бежать домой в тот день. В чем я ей помог, конечно же. Я же добрый. И главное – скромный.

А еще одной девушке, с которой я познакомился дождливым сентябрьским вечером у входа в кинотеатр Спутник, просто необходимо было выбросить конфетную обертку с номером телефона. Она все мучилась звонить, не звонить, встречаться – не встречаться. Барышне, с которой я пил чай из уличного автомата стылым мартовским утром, я присоветовал избавиться от шпильки, постоянно стягивающей ее волосы. А в одном людном кафе в дымном центре нашей столицы, лелеющем вялую иллюзию неодиночества, я убедил одного профессор выбросить свои очки. Слишком близко к сердцу он принимал то, на что смотрели его глаза.

Иногда, наоборот, выбросить нужно самые обычные вещи: одному не очень молодому гражданину пришлось всего лишь вынести мусорное ведро, чтобы встретить свое счастье, а гражданке У. – фотографию бывшего мужа.

В общем я не Мусорщик, я – Волшебник.

Вот сегодня, например, я наконец подвожу итоги истории, начавшейся чуть больше десяти лет назад. Этим голубкам тогда было по четырнадцать лет. Они сидели на берегу моря, в том городе, где я ошивался божьей волей или волей случая, неважно. Сидели и рисовали на песке фигуры неизвестных науке морских животных. Смеялись и наперебой кричали что-то, обращаясь то ли к небесам, то ли к самому Посейдону. Я, честно, залюбовался и решил, что если есть в мире пары, рожденные специально друг для друга, то это одна из них. Я тогда перестал думать, что писатель, и вообще старался по возможности меньше думать о том, кто я. Я тот, кто живет и дышит.

Вот и все что я хотел о себе знать и действовать старался по обстоятельствам, в соответствие с призванием, которое возможно просто себе придумал. Эти голубки – одни из многих, но они же – одни из первых.

Юношу я встретил весной в чужом городе, на площади у собора. Он играл на флейте вместе с другими такими же молодыми, веснушчатыми, румяными искателями приключений и легкой наживы. Я сразу вспомнил его и пригласил на чашечку кофе. Мальчик всем своим видом олицетворял ожидание счастья, надежду на чудо, предчувствие будущих и воспоминание недавних веселых авантюр. А у меня в сумке болталась бесхозная колода Таро. И я предложил ему погадать, и он конечно согласился. В его возрасте еще интересно узнавать будущее, а потом сравнить его с настоящим. Именно тогда у меня возникла безумная идея послать его на поиски моего «романа».

Я думаю о нем всегда в кавычках. Потому что знаю цену этому «произведению». Видите, снова кавычки. Секрет в том, что все тысячу его экземпляров, изданных за свой счет моими друзьями в качестве подарка мне, я выкупил, не успели они сойти с типографского станка. Выкупил и зарыл у себя в подвале. Они там до сих пор и похоронены – мои жалкие попытки примкнуть к священному цеху классиков и современников. Мне просто стыдно стало, не хотел, чтобы СИЕ прочел кто-либо еще, кроме тех двух моих лучших друзей – Мишки и Сережки. Слишком дорогой и слишком безумный они сделали мне подарок на сороковой день рождения, но, впрочем, все трое – и я и они – тогда могли себе это позволить.

Девушку я встретил годом позже в зябкой столице нашего царства-государства. Ранняя весна дарила ни с чем ни сравнимое чувство сырости и ожидания. Даже меня подкосила тогда эта хворь – нетерпение; когда ждешь, что вот-вот, вот уже чуть-чуть. А что вот-вот, что чуть-чуть это неважно, но веришь, что оно обязательно будет теплым и радостным. И обязательно зеленым и красным. И желтым, пожалуй, тоже. И хорошо бы еще голубым. Вот какая странная болезнь.

Запудрить барышне мозги не составило особого труда (это с моим-то житейским опытом, я ж самый-пресамый обаятельный и привлекательный, после Карлсона, конечно). Проще, чем с юношей, даже колоду доставать не пришлось. И вот теперь они вместе. А я точно знаю, что сотворил еще одно чудо.

Вишь, даже книгу забыли, голубки мои, а ведь так долго ее искали…

«Кофейня на паяхъ». Воскресенье. 19.45

Мне далеко за тридцать и мои сожаления это камни, не дающие мне взлететь. А он сидит передо мной такой умный и говорит:

– Я знаю как все исправить.

Ну да, ну да… ОН. ЗНАЕТ. КАК. ВСЕ. ИСПРАВИТЬ. Даже я этого не знаю, хотя это мои сожаления и кому как не мне…

Вот как можно, скажем, исправить глупость двенадцатилетней давности, когда я упустил единственного родного мне человека. И из-за чего? Из-за мимолетной улыбки, доставшейся мне сквозь двойное стекло бокала абсента. Ох, та была не виденье, нет – горячая, страстная, как всполох зеленого змия в наших бокалах. Красное и зеленое. Именно. И такая же быстротечная. Как все в моей жизни после нее.

Или как можно избавиться от коктейля вины, тоски и злости – глубокого, методично грызущего мои внутренности иногда по ночам.

За то, что как мальчишка хлопнул дверью, уехал, не вернулся, не звонил. И не попрощался. За то, что хоронили отца чужие люди. А я весь из себя гордый и независимый попивал пиво в чужом городе, глядя на медленно тонущее в море солнце.

Странный день сегодня. Начался нескладно, прошел сумбурно, а под конец еще и это чудо… Если бы в перьях, а то в феске, бархатном пиджаке и брюках, старомодно заправленных в сапоги. Это в мае-то месяце. Говорит, что зовут Карл. Говорит, что знает как все исправить. Говорит, говорит, говорит…

Господи боже, откуда он взялся на мою голову?

Как раз когда он без спросу присел за мой столик, подмигнув мне, улыбнувшись краешком рта и уткнувшись в бокал с холодным пивом, я размышлял, а не поменять ли мне разом работу, место жительство и женщину – три слона, которые держат каждого человека на плаву мирового океана. Они какие-то болезненные и ненадежные слоники мои. Сами не уверены в себе и меня на дно тянут, вместе с черепахой. Ей-то хорошо, она водоплавающая…

И что за бред я несу?.. Теоретически не несу, а молчу, а значит правильнее – что за бред я молчу…

Карл между тем что-то рассказывает, но я почему-то не могу сосредоточиться на его словах. Почему-то вспоминается мой школьный товарищ – Васька. Ведь если бы не пьянка, закончившаяся тем, что я разбил его машину, мы до сих пор были бы лучшими друзьями, а сейчас так – еле знакомые. Да и он в начальники выбился, недосуг ему с нами, холопами.

А вокруг такая красота: солнце, каштаны цветут, барышни после зимы распоясались, из юбочек своих чуть ли не выпрыгивают. Немудрено – на таких-то каблучищах. Хорошо, все-таки, что я не зашел внутрь, а устроился на улице. Сижу теперь, надежно укрытый полосатым тентом «Кофейни на паяхъ» от ангелов и демонов, подглядывающих с небес.

Уже кажется отпускает, но знакомец мой теоретизирует по поводу прошлого и настоящего. И меня в свою философию втягивает. Он говорит, что прошлое пластично, будущее можно программировать и чего, мол, я такой грустный. А я не грустный. Только не сегодня. Я задумчивый. Может быть, еще пару минут и я бы нашел ответы на свои вопросы сам или придумал что-нибудь эдакое. Так ведь отвлекают. Не дают. Может судьба у меня такая?

Вот буквально позавчера встретился мне щенок, маленькое круглое чудище на подгибающихся еще лапках. Рыжий колобок. Любовался на него и радовался как в детстве. С той лишь разницей, что мне не нужно ныть: «пап, ну давай заведем собаку, ну пап, ну давай!»… и некому ответить: «вот станешь взрослым и ответственным, тогда и заведем!» Трепал его за ухом, чесал ему брюшко, уже хотел домой вести. А тут мужик какой-то: подскажите то, подскажите это. Отвлекся – и нет пса. Искал его, звал – без толку. Он от дедушки ушел, он от бабушки ушел…

И как это мое прошлое изменить можно, а? Я вас спрашиваю, господин Карл!..Жаль, что не вслух. Вдруг бы ответил.

У меня много сожалений больших и еще больше маленьких, навроде щенка давешнего. Может быть, из-за них и сложно стать счастливым балбесом как в двадцать? Ведь у того балбеса все получалось, он все мог, он был почти богом. А в какой-то момент взял и куда-то делся. И носу не высовывает из того места, куда пропал. А я… ну что я… я живу – единственная главная вещь, доступная моему пониманию последние пятнадцать лет.

– Я знаю, как все изменить, – снова говорит Карл.

На этот раз его слова доходят до моего понимания. Все лишние мысли куда-то пропали, я чист и готов воспринимать новое.

Был в моей жизни период, когда я занимался йогой. Ведущая там была – ох… Я все никак не мог решиться подойти, предложить познакомится поближе. Она была такая… как море в штиль. Светлая. Спокойная. Уверенная. Одинокая. Еще одно мое сожаление.

Оммм….

Снова ни одной мысли…

По опыту знаю, что подобного состояния можно достичь после медитации или десятиминутной дыхательной гимнастики, а здесь, сейчас, да еще в моем состоянии… странно. Мелькнула мысль, что Карл меня гипнотизирует, но сразу куда-то пропала. И я, как говорят, весь обратился в слух. В слух, говорю, а не в добра молодца. ВЕСЬ. ОБРАТИЛСЯ. В. СЛУХ.

– Я подарю вам единственную и неповторимую машину времени, хотите? – спрашивает Карл. Он уже допил свое пиво, но не спешит заказывать второй бокал.

– Конечно хочу, – ухмыляюсь. Машина времени, как романтично! С легкой руки Герберта Уэллса и его последователей в отечественном и зарубежном кинопроизводстве сей аппарат долго был панацеей чуть ли не от всех бед. И кажется сейчас это звукосочетание уже не вызывает энтузиазма ни у режиссёров, ни у зрителей. У меня тем более не вызвал. Но Карл продолжает, его по-моему нисколько не смущает выражение скептицизьму на моей физиономии:

– Каждое сказанное нами слово на долю секунды возвращает нас назад во времени, в момент, кода мы первый раз его услышали и осознали. Главное вспомнить где, когда и какое, моргнуть не успеете, как окажетесь в прошлом, – серьезно говорит он и многозначительно замолкает.

Я, стало быть, должен переварить информацию и поаплодировать. Так и делаю, зачем обманывать ожидания хорошего человека, даже если он явно не в адеквате.

– Вы зря мне не верите, – улыбается Карл. – Впрочем, как хотите.

Карл встает, на полном серьезе отвешивает мне неглубокий поклон, слегка приподымая феску указательным пальцем, разворачивается и уходит.

А я сижу дальше и пью свой кофе. Хотя и он меня уже покинул мою чашку.

Слово на языке крутится… манипура… ма… ни… пу… ра… переливается на языке приторным сиропом. Клубничным, но и чуть малиновым.

Мани… пур… а… девушка что ли какая?..

Поющие чаши, цветы, колокольчики…

Парк Пушкина. Понедельник. 17.38

На выкрашенной в зеленый цвет скамейке сидит девушка, лет девятнадцати в светлом плаще. На шее у нее развивается розовый шарф. Она кормит голубей.

На соседней скамейке сидит старичок в фетровой шляпе, опирается подбородком на набалдашник трости.

На другой стороне той же скамейки примостился пьяница. Он спит в обнимку с бутылкой. Сидя.

Памятник Пушкину искрится, его только что почистили. Первый раз за несколько лет.

Шумит проспект. Машин больше, чем людей. Почему-то.

Солнце не то, чтобы яркое, но какое-то довольное.

У девушки, которая кормила голубей звонит телефон. Она что-то быстро говорит, кладет трубку, достает кошелек.

В этот момент к ней подходит нищий самого неопрятного вида. Что-то бормочет себе под нос. Ну понятно что, да? Она протягивает ему монетку в одну гривну, но в этот момент неизвестно откуда появляется мужчина средних лет в клетчатом старомодном пиджаке и джинсах.

Он на лету ловит монетку, летящую в ладонь нищего, и отдает ее обратно девушке. Девушка возмущенно замирает, молчит, нищий обиженно шморгает носом и отходит в сторону.

– Не давайте денег этим алкоголикам, – говорит мужчина. – Он же сейчас возьмет вашу монетку, купит на нее стакан водки и отравится или под машину попадет. И выйдет, что вы, милая барышня, убьете человека. Вот этой самой монеткой.

Девушка испуганно смотрит на мужчину. В глазах ее сквозит понимание и хуже того – принятие позиции незнакомца. Еще чуть-чуть и эти двое испортят все, что я так тщательно планировал – страшно сказать сколько – целых пять дней!

Приходится вмешаться.

– Вы живете в мире бинарной логики: да-нет, хорошо-плохо, черный-белый, – говорю мужчине. ОН недоуменно на меня пялится, но я продолжаю. – А между тем в мире логика может быть какой угодно. И причинно-следственные связи это большей части выдумка философов, физиков, и иже с ними. Нет, конечно, связи есть, но они не только причина-следствие; стимул-реакция. Есть и другие. Совершенно иные. Я знаю, например, что если я чихну, то в Эфиопии пойдет дождь. А стоит мне встретить натуральную блондинку с серыми глазами, то даже снег. Если кто-нибудь где-нибудь покормит рыжего бездомного котенка, то Средиземное море будет в течение суток гладко как зеркало и не потому, что не будет ветра, а просто так. Ветер он вообще – сам по себе. А когда где-то рождается гений, у меня начинается чесотка. Вот опять, видите?

Я с сожалением прерываю свою тираду и чешу локоть.

– Что вы такое говорите? – спрашивает девушка. Ее глаза широко распахнуты от удивления.

– Я говорю, что если вы сейчас не отдадите монетку этому несчастному, то жители прибрежных районов Ганга переживут страшную эпидемию холеры.

В глазах у девушки появляется испуг. Она возвращает монетку нищему. Мужчине в клетчатом пиджаке нечего сказать. Он принял меня за психа. Не он первый, не он последний.

Главное, я добился своего.

От идеи до воплощения
(или почему некоторые книги так и остаются ненаписанными)

– Ну что начнем тебя выдумывать? – спрашиваю я открыв пустую страницу, которая пока имеет название «Документ 1 – Microsoft World». Просто потому, что пока я не написала хотя бы одну страницу, нет смысла файл сохранять.

– А может не надо? – жалобно спрашивает Героиня. Пока – Героиня. Секунду спустя я уже почти знаю, как ее назову. Автор все-таки, не кто-нибудь, почти что – мать родная.

– Надо, надо, – отвечаю. – Тут вот какое дело, понимаешь, мне это вроде как не шибко надо, разве что время свободное убить, да фантазию свою бурную воплотить на бумаге. Тебе вроде бы тоже париться не особо есть смысл. Но! Есть много людей в этом мире, которым все это интересно: надо же чем-то в метро заниматься, или в кафе, пока заказ готовиться, или дома, если телек не работает, а компьютер до смерти надоел на работе. Так что – надо, Героиня, ничего тут не поделаешь. Надо выдумывать, из кожи вон лезть, барабанить по клавишам, пока клавиатура дымиться от усердия чрезмерного не начнет. Ночи не спать, придумывать что бы такое с тобой сделать, чтобы читатель не заскучал… В общем, сама понимаешь, работы – не по горло, нет – по самую макушку, не зарыться бы окончательно.

– Ладно, – покорно соглашается Героиня. Только давай я буду красивая, умная, стройная и все закончиться хорошо, договорились?

– О'кей, – отвечаю. Киваю. Но про себя думаю, что если все закончиться хорошо, будет пожалуй скучно не только читать, но и писать. С другой стороны читателям нужны сказки, позитивчик, растворяющий горький осадок от жизненных проблем и перипетий, которые составляют жизнь. Спустя пару секунду я достигаю полного внутреннего согласия, буду, мол, смотреть по обстоятельствам. – Итак. Ты будешь блондинка…

– Эй, я не хочу быть блондинкой, они – тупые, – возмущается Героиня.

– Полегче, красавица, я ведь и обидится, могу, – останавливаю ее возмущенную тираду на полпути. – Я, между прочим, тоже…

– Прости, – смущается она, – Но если я буду блондинкой, то ты начнешь себя со мной… как это… А! ас-со-ци-ировать. Жалеть начнешь, и книга получиться неинтересная.

– Будь брюнеткой, уговорила, мне не жалко. И вообще, какая разница: блондинка, брюнетка – главное, чтобы выдержала те испытания, которые тебе выпадут и вышла победителем из всего, чего можно и даже из того, за что могут и побить!

– Меня будут бить? – с ужасом спрашивает моя наивная Героиня.

– Думаю, до этого не дойдет, – пытаюсь ее успокоить. – Итак, ты у нас – брюнетка, лет тебе, скажем, 22…

– Почему именно 22? – смеется.

– Слушай, чего привязалась? Пусть будет 21 или 23 – разницы по большому счету никакой!

– Прости, молчу, – капитулирует она, видя, что от раздражения я промахиваюсь против нужных букв и текст моментально покрывается красными подчеркиваниями программы-редактора.

– Итак, ты – молодая интересная брюнетка, ноги от ушей, джинсовая юбка еле прикрывает то, для чего создана, а футболка, как и положено порядочным футболкам, облегает то, что и должна. Звать тебя будут…

– Катя? – нетерпеливо и одновременно с надеждой перебивает Героиня.

– Слушай, ну какая Катя? – отмахиваюсь. – Кать в этом городе как шишек в лесу, будешь Таньчо!

– Фу… Где ты откапала такое дурацкое имечко?

– Вовсе оно не дурацкое! Будешь возмущаться, назову тебя – ДаЗдраПерМа! И отчество дам какое-нибудь…

– Все-все, ты – автор, тебе – виднее: Таньчо, так Таньчо!

– Таньчо Иванса!

– О господи, этого еще не хватало! Ты конечно – автор, но к чему такие из-вращения?

– Молчи несчастная, я сейчас закрою ноут и останешься ты недопридуманая и ненаписанная. А файл я вообще удалю, чтобы глаза не мозолил!

– Сдаюсь! – покорно вздыхает Героиня, моими фантазиями – Таньчо.

– О чем писать будем? – спрашиваю, чтобы загладить свою, хоть и довольно гипотетическую, но все же вину.

– О любви, конечно, – отвечает Таньчо таким тоном, словно кроме как о любви нам писателям больше писать не о чем.

Пустой лист открытого уже полчаса как файла возмущенно белеет и за-зывно мерцает. Надо писать, судьба у меня такая. Впрочем, грех жаловаться. Вполне могла бы сидеть сейчас на какой-нибудь скучной службе, пялиться в какую-нибудь скучную статистику или другую цифирную-буквенно-интернетную лабуду и мечтать о несбыточном. Так что я вполне счастливый человек…

– Кто бы сомневался, – вздыхаю. – Итак…

Этим утром Таньчо и не подозревает, что уже вечером исполниться ее желание, загаданное не как-нибудь мимоходом, а под бой курантов в самую что ни на есть новогоднюю ночь. День пройдет незаметно: никаких тебе мечтательных вздохов у окошка, ни тебе предчувствия даже самого завалящего, ни тебе цыган с «позолоти ручку, красавица, тааакоооеее расскажу, жизнь у тебя будет светлая, по глазам вижу, любовь тебя ждет счастливая, деток десяток…» и так далее. День как день: четыре пары лекций об облигациях, финансовых договорах, международной экономике и инвестициях. После – обед с однокурсниками в студенческой столовой, библиотека, так и не начатая, не смотря на гору книг, курсовая и возвращение домой в свете желтых фонарей, ущербной луны и вывесок баров и ресторанов.

Но Таньчо – девица вполне себе мечтательная. Вместо того чтобы думать об учебе, будет думать о предстоящем дне рождения подруги.

О том, как познакомится там с красивым парнем. Мало – красивым, еще и умным, добрым и в меру богатым. Он, конечно, будет от нее без ума, и конечно пригласит в ресторан уже на третьем свидании. А за час до этого поймет, что жить без нее не может, купит кольцо в ювелирке и заказав бутылку французского шампанского…

– Что ж вы делаете? – прервет ее мечты какой-нибудь случайный старичок и схватит ее за локоть.

Таньчо обернется вокруг, поймет, что взлохмаченный пенсионер с сетчатой авоськой эпохи развитого социализма и шляпой-канотье вообще не понятно какой эпохи, только что спас ее верной гибели под колесами желтой как солнце иномарки.

Не успеет она выдохнуть «спасибо», а пенсионер «не стоит благодарности», из кожаных объятий желтой иномарки грациозно выскочит возмущенный, но от этого не менее прекрасный Принц, по имени… Пусть имя у него будет какое-нибудь русское – Василий, например…

– Эй, – перебивает меня Героиня. – Я-то понятно, но принца-то ты за что Василием обижаешь?

– Василий, – втолковываю терпеливо (а как еще с такими неугомонными особами разговаривать?), – нормальное человеческое имя. Не пойму, почему ты все-время меня перебиваешь?

– Извини. И что будет дальше?

– А дальше.

Наш прекрасный принц по имени Василий (и не спорь, я автор – что хочу, то и делаю) будет очень испуган, именно поэтому выражаться будет не совсем как принц или даже скорее – как совсем не принц.

Но, разглядев красоту и грацию несбывшейся, ко всеобщему счастью участников сцены, включая пенсионера в шляпе-конатье, жертвы наезда, Василий заворожено притихнет. Начнет мямлить, смущаться, припаркуется и отведет Таньчо в ресторан мириться. На то он и принц.

– А какой он? – мечтательно вздыхает Иванса.

– А каким ты хочешь, чтобы он был? – отвечаю вопросом на вопрос, потому как мне, автору, вообще и в принципе такие вещи – по барабану.

– Пусть он будет платиновым блондином… А глаза пусть будут зеленые, как молодая трава… А костюм от какого-нибудь модного модельера… И швейцарские часы… И пусть он будет знаменитым актером!

– Как скажешь, – соглашаюсь. Все-таки эти Героини – все такие одинаковые, никакой фантазии!..

Василий будет щедр. В ближайшем Самом Дорогом Ресторане закажет Самые Изысканные Блюда (скажем, французской кухни: лобстеры там всякие, трюфеля и… конечно, шампанское). Будет вежлив и обходителен. А Таньчо будет глядеть на это почти сказочное чудо своими голубыми как небо глазами, хлопать черными как смоль ресницами, изящно задумчиво крутя в руках десертную ложечку и молчать, как всякая уважающая себя героиня на первом свидании.

Они засидятся допоздна. До тех пор, пока швейцар не обратит внимание нашей влюбленной (а как же – с первого взгляда и до последнего вздоха! – в романах по-другому почти не бывает) парочки на то, что они – последние и единственные посетители…

– Эй, Таньчо, ты там еще не заснула? – спрашиваю.

– Нет, конечно, – смеется Героиня. – Это так прекрасно, продолжай, пожалуйста!

– Как скажешь… – обреченно вздыхаю.

Честно говоря, все это так скучно, что почти заснула я. Но делать нечего…

– Я провожу Вас домой, – предложит Василий и поцелует изящную, украшенную французским (сдалась мне эта Франция!?) маникюром, ручку Ивансы. Таньчо томно кивнет. Именно так ведут себя приличные барышни в женских романах в таких случаях.

По дороге, Василий тяжело вздохнув сообщит ей о том, что завтра, и даже – после завтра, они не смогут увидеться. Не потому, что он такой свинтус ветреный, а потому, что у него очень важное дело – Золотую Пальмовую ветвь на Каннском фестивале получать.

Таньчо восхищенно взглянет в его зеленые как весенняя трава глаза и улыбнется. И нечего скажет, кроме:

– Я буду ждать и держать за Вас, Василий, кулачки.

У самого подъезда они обменяются мобильными телефонами. Принц целомудренно чмокнет Ивансу в щечку и обещается позвонить сразу по приезде.

– Почему в щечку? – недовольно спрашивает Героиня.

– Ну, ты же порядочная девушка, из хорошей семьи, да?

– Да, но…

– Никаких но! Первый поцелуй происходит примерно на сотой странице романа, не раньше, иначе читатель сочтет тебя легкомысленной и легковерной – наивной дурой, если выражаться проще. А остальное – так и вовсе почти в конце книги!

– Ты конечно – автор, но я девушка современная, пожалей меня, что ли!

– Посмотрю на твое поведение!

– Бе-бе-бе…

Иванса будет ждать своего принца два долгих-предолгих дня – верно и преданно, мечтая о шикарной свадьбе и дальнейшей совместной жизни в любви и согласии. О совместных поездках на фестивали, о маленьком пятиэтажном домике на берегу какого-нибудь Синего Океана… Где-то примерно на мечте о третьем ребенке, Василий позвонит прямо с Канн. Таньчо удивится, смутиться, обрадуется, якобы смущенно поругается на дороговизну роуминга, передаст ему тысячи воздушных поцелуев и, не помня себя от счастья, но не забывая ЧТО он только что сделал для нее, побежит в Интернет подбирать свадебное платье…

– Ты что из меня идиотку-то делаешь? – шутливо злиться Героиня.

– Нормальная влюбленная девушка, скажешь – нет? – философически ответствую я.

– Ну хорошо… Я тебе это вспомню! – улыбаясь как сытая кошечка шутит она.

Довольна своей участью, бедняжка. Ты что реально думаешь, что он жениться на тебе сразу по приезде? Такого даже в жизни не бывает, не то, что в литературе. Думаю самое время поставить тебя в Критическую Ситуацию, посмотреть, как будешь выкручиваться. Счастье, девочка, еще нужно заслужить…

Позвонит сотовый. Из него донесется поток неразборчивой нелитературной речи, смысл которой будет сводиться примерно к этому: «я тебе его так просто не отдам…. пииии…. и дети не останутся без отца, пусть для этого мне придется держать его в погребе всю оставшуюся жизнь, а ты… пииии…». Ничего приятного, в общем…

– Ты чего плачешь, Иванса?

– Ты… Ты… Зачем ты это делаешь?

– Ну ты же понимаешь, не будет интриги, не будет книги. Не будет препятствий, не будет вечной любви. А ты же именно вечную любовь хочешь в конце, да?

– Да, – всхлипывает Героиня.

– Ну вот, придется тебе выкручиваться! Страдать, искать выход из этой ситуации, разбивать семью, убивать жену. То есть убивать будет кто-то другой, ты даже знать ничего не будешь, но вся вина падет на тебя. На суде выходить замуж и подписывать документы об усыновлении его отпрысков, сидеть в тюрьме, из которой Принц тебя вызволит, а потом вы будете жить долго и счастливо. Закон жанра – не хрен собачий!

– А нельзя сразу – оп и под венец?!

– Но тогда романа не будет, понимаешь? Он закончиться на первой же странице. Максимум – на второй.

– Ну и пусть, – упрямо возражает Героиня. – Зато без всяких там ваших писательских штучек – простенько и радостно.

– Но давай хотя бы он заболеет какой-нибудь смертельной болезнью, а ты будешь его выхаживать?