Текст книги "Анакир"

– Зайди сегодня вечером и прижги ее снова, – распорядился Кесар. – На этот раз как следует.

– Не беспокойтесь, мой повелитель. Я видел, что стало с моим предшественником.

– Ради этого оно и случилось. Что это у тебя?

– Настой, чтобы уменьшить вашу лихорадку.

– И нагнать на меня дремоту? Ты полагаешь, я могу позволить себе спать здесь? – Кесар резко оттолкнул чашу, так что она упала на пол. Такое насилие было необычно для Кесара – как правило, он бывал очень вежлив с нижестоящими. Кармианские виноделы, занимавшиеся своим промыслом под покровительством короля, обожали его, превознося его великодушие и энергию. Те самые презренные люди за стенами в этот миг с радостью отправились бы сражаться за него с Вольным Закорисом. В прежние времена это тоже было частью его чар. Даже те, кто понес наказание, чувствовали себя отмеченными.

Рэм... Почему он думает о Рэме-Рармоне эм Дорфар, сыне Ральднора? Он скачет где-то с его поручением, разыскивая ребенка Вал-Нардии... Или это он сам спешит в Анкабек, которого больше нет. И ребенок... Нет, ребенок – это не более чем ночной кошмар. Ничего этого на самом деле не было.

Второй врач, который пришел всего час назад, поклонился и, незамеченный, вышел вместе с остальной свитой.

Следующим посетителем стал Бийх. К тому времени Кесар уже взял себя в руки.

Все прошло должным образом: выражение почтения, попытки подольститься, соглашения. Несомненно, Бийх по-прежнему оставался верен ему. Он заслуживал награды и получит ее еще до наступления лета. Нож между лопаток по самую рукоять. Впрочем, объяснений здесь и не требовалось.

Нож... Эта безмозглая заравийская кобыла! Неужели ее нож был чем-то смазан?

Никакие его раны, даже полученные в бою, не воспалялись. Тот осколок в морском сражении под Кармиссом, который должен был лишить его глаза, свернул со своего пути и оставил на память лишь маленький аккуратный шрам.

Только змее в Тьисе удалось его отравить, да и то по его собственному усмотрению. Тот шрам до сих пор хорошо заметен. Он лежит на три пальца выше того места, куда вонзился нож Улис-Анет.

Вал-Нардия, хотя и угрожавшая ему таким же ножичком, не посмела пустить против него в ход даже свои ногти. Убить себя ей оказалось проще.

– Ты хорошо потрудился, Бийх, – сказал Кесар. – Не стану преуменьшать твоих заслуг. Ты заслуживаешь по меньшей мере должность наместника Ланна.

Бийх, не сообразивший, что не получил в награду ничего нового, расплылся в дурацкой улыбке.

– А Эмел, мой лорд?

– Он боится, что я могу разделаться с ним? Если верить Ральднору, однажды я уже пытался это сделать.

– Да, мой лорд.

– Переубеди Эмела, – посоветовал Кесар. – Он мой король. Думаю, он оставит мне управление армией. Я солдат. Пусть каждый занимается тем делом, к которому лучше всего приспособлен.

Бийх изменился в лице. Помимо всего прочего, он был одним из Девятых. Он видел, как работает разум этого человека, знал кое-какие тайны девятилетней давности. И знал, что Кесару прекрасно известно о его знании.

– Есть еще одна вещь, мой лорд, – Бийх колебался, кусая губы. Но Кесар не выказал ни малейшего желания помочь ему, и он решился: – Ральднор сделал еще кое-что, желая обезопасить Эмела. А может быть, себя самого.

– Одевал мальчишку в женскую одежду и привил ему повадки шлюхи. Мне известно об этом.

– На самом деле, мой лорд, кое-что больше...

Черные безжалостные глаза со странным матовым блеском – лихорадка, говорят, какой-то убийца пытался зарезать его в Истрисе – с такой силой впились в Бийха, что он поежился. Лучше сразу все сказать, а заодно сделать подарок хозяину. Кесар и сам по себе рано или поздно поймет, что это не предмет для торга, а также увидит, как сказалась на армии вся эта кровавая круговерть. Он всегда был талантливым магом и постановщиком эффектных зрелищ...

– Ральднор привлек оммосских хирургов, и они сделали операцию того рода, какими славится их страна, – Кесар взглянул на него невидящими глазами, не понимая. – Да, мой лорд. Принц больше не мужчина. Его кастрировали. Он не отвечает статусу короля, во всяком случае, по меркам Висов – не будем пока о шансарцах. Вряд ли есть смысл сейчас поднимать шум по этому поводу, они так обидчивы. Но вот в совете Истриса...

Повисла тишина. Кесар медленно отпил вина.

– Откуда ты узнал? – внезапно спросил он.

Бийх пожал плечами. Мудрее будет во всем сознаться.

– Не думаю, что им это понравится... Я видел его без одежды. И спал с ним, – повисла новая пауза, однако Бийх почувствовал себя спокойнее, чем в последние дни, и добавил: – Вы могли бы оставить его в живых, мой лорд. Или нет – это на ваше усмотрение. Но этот бедный маленький евнух никому не принесет вреда.

Эта часть разговора прошла мимо Эмела. Зато он услышал все остальное.

Проведя долгие месяцы взаперти в амланнском дворце, он разведал некоторые его потайные щели. Так, иногда, замирая от возбуждения и отвращения, он наблюдал за извращенными постельными играми Ральднора, пробравшись на редко посещаемую верхнюю галерею, где было выломано несколько плиток. Кесар же стараниями своих капитанов расположился в бывших покоях Ральднора. Совсем нетрудно было пройти проторенным путем.

С момента появления кармианских кораблей Эмел ощущал, как на его шее неумолимо затягивается смертельная удавка. Потом Кесар вошел в город, и солдаты веселились почти так же громко, как в ту ночь, когда Ральднор в свете факелов предъявил им свою страховку. Эмел хотел где-нибудь запереться, но люди наводнили весь дворец. Теперь это место принадлежало Кесару – не только его личные покои, но и каждый темный уголок.

Эмелу понадобилась вся его смелость, чтобы решиться на подобный шаг. То, что он услышал, отнюдь его не успокоило, даже принимая во внимание прежние заявления Кесара. Обещания оставить его в живых и сделать королем таили в себе зловещий подвох. Разве не все они обещали это ему? Бедный юноша горячо молился – не Ашаре или какому-то другому божеству, но своему личному, неоформленному богу, – чтобы Бийх оказался в состоянии защитить его. Он верил в преданность своего нового друга. И был потрясен, услышав, как Бийх без всяких колебаний отказался от него.

Эмел вернулся в свою спальню. От Ральднора он перенял склонность к жестокости, и теперь, прихватив жучка с двери, обрывал ему лапки, плача от страха. Заслышав в коридоре шаги, которые вполне могли быть шагами его палача, Эмел торопливо раздавил каблуком остатки чужой жизни.

Новый ослепительно-оранжевый закат озарял новую церемонию на дворцовой лестнице. Лучи заходящего солнца ложились на яркие стены и переходы дворца, на его крепкие деревянные колонны, расписанные ярко-синими и красно-коричневыми лотосами, на изящные летящие капители. По настоянию Кесара на церемонии присутствовали король и королева – они сидели за его спиной, на верхней площадке, в своих креслах из слоновой кости, их руки украшали браслеты из того же материала. Королева выглядела очаровательно, но ее брату-мужу все еще явно нездоровилось. Кесар поинтересовался его здоровьем.

– Ничего страшного, лорд король Кармисса, – ответила королева.

– С того момента, как мои войска вошли в Ланн, он все слабеет и слабеет, – возразил Кесар.

– О да, мой лорд. Он и я – это Ланн. Боль нашей земли отзывается в нас болезнью.

– А вы сами? Я бы рискнул сказать, что вы цветете, мадам.

– Просто очень хорошие краски для лица, лорд король. Разве вам не говорили? Даже ланнцы знают, что это обман зрения.

Он снова подумал о Вал-Нардии. Сестра и жена.

Он вышел под лучи заката, за ним последовали кресла из слоновой кости и прочие участники действа. Толпа забила всю площадь, солдаты свешивались с деревьев и крыш. Надо думать, здесь были и амланнцы, пришедшие взглянуть на редкое зрелище. Пожалуй, восстановление светловолосого руководства, этой подделки, станет горькой насмешкой и для Ланна тоже.

Казалось, свет над площадью дрожит от дыхания собравшихся людей. До предстоящего повторного прижигания оставалось чуть меньше часа.

Наконец Эмела доставили к подножию лестницы. Завидев его, тысячи солдат начали кричать и колотить в свои щиты.

Этот грохот отозвался болью внутри черепа Кесара, но он заставил себя спуститься на несколько ступеней, чтобы приветствовать мальчика, который, по сути, не был мальчиком. Так, ошибка, которую невозможно исправить до возвращения в Кармисс.

Эмел смотрел вверх, слишком напуганный, чтобы укрыться от гипнотических глаз Кесара. Рука, тронувшая его за плечо, осталась прежней, не растеряв своей силы за минувшие годы. Когда-то эта рука подсаживала его в седло и на колесницу, вела и направляла его. Как-то зимой, когда ему довелось обморозиться, именно эти руки растирали и согревали его детские ручонки, возвращая их к жизни. Эмел боготворил Кесара. Человека, который хотел его убить.

Казалось, Кесар изучает юношу, глядя строго и в то же время сочувственно. Затем он обернулся к солдатам, и голос его без труда разнесся по всей площади:

– Это действительно Эмел. Сын моего короля и мой король.

И когда толпа взвыла от восторга, Кесар опустился на колени перед мальчиком.

Он сделал это иначе, чем Ральднор, но в точности так же, как тогда, в Истрисе, в зале с картой. Эмел смотрел на коленопреклоненного человека. Закат угасал, его свет делался гуще и тяжелее, кровавыми отблесками ложась на блестящие черные волосы и окрашивая светлые одежды в цвет крови.

Эмел развернулся к солдатам, желая лично говорить с ними. Небывалый случай. Они зашикали друг на друга, и внезапно разноголосица стихла. Словно образовалась пустота, заполненная лишь зловещим красным светом заката.

Юноша смотрел на свой народ, а он – на него, с сочувствием и одобрением. Казалось, солдаты подбадривают его взглядами. Они всегда так делали – должно быть, они любят его. И их так много. А Кесар, его враг – один.

Внезапно Эмел принял отчаянное решение. У него имелось всего несколько секунд, чтобы выполнить его, и он знал об этом. Простирая руки к толпе, он закричал своим высоким девичьим голосом:

– Это все ложь! Он убьет меня! Кесар хочет убить меня! Не дайте ему... пожалуйста, спасите меня! Помогите мне...

Снова и снова одни и те же фразы вылетали из его уст. Его крик возвысился до пронзительного визга, и его мука красноречиво говорила даже тогда, когда слова были неразличимы. Передние ряды кармианских солдат отреагировали мрачным и неуверенным гулом, от них в глубину площади покатилась волна вопросов и отрицаний.

Все это могло перегореть само по себе. У Эмела была не настолько крепкая глотка, чтобы вопить еще дольше. Но тут Кесар поднялся. Он глядел на этого визжащего кастрата, и его всегда холодная кровь мало-помалу закипала.

– Успокойся, – жестко произнес он.

Однако Эмел и не подумал успокаиваться – он отскочил в сторону и принялся громко рыдать, отбиваясь и всхлипывая.

В его поведении чувствовалось не только отчаяние, но и злость. Именно она толкнула мальчика на эту выходку. Навредить тем, кто его предал, даже пытаясь уберечься от них! И поэтому, когда Кесар потянулся, чтобы схватить его и успокоить, Эмел развернулся, и сквозь его полудетскую истерику прорвалось рычание. Он набросился на Кесара, колотя его и царапая, стараясь удержать на расстоянии.

Эмел ничего не знал о маленькой пульсирующей ранке на руке врага. А если бы знал, то, может быть, инстинктивно пытался бы не задеть ее.

Но его атака, уже почти сошедшая на нет, повторно обрушилась туда, именно туда... Боль взорвалась внутри тела Кесара, пронзила мышцы, кость и покатилась дальше – в грудь, горло, по всем жизненно важным органам. Эмел же, видя, как отпрянул его враг, продолжал снова и снова бить в эту точку.

Солдаты вокруг, не очень понимая, что происходит, начали откровенно посмеиваться, позабавленные бессильными ударами мальчика-короля. И тут Кесар сам ударил его.

Наверное, все ждали чего-то вроде отцовского шлепка. Но это оказался отнюдь не шлепок.

Те, кто стоял здесь, были бойцами, и именно поэтому почти все они похолодели, ибо осознавали, что подобный удар призван сломать шею юноше. Так и произошло.

Эмел рухнул, словно что-то в нем разлетелось на куски, и покатился по лестнице, прямо на первый ряд солдат у ее подножия. Над ним склонились, потрогали и оставили в покое. Теперь гул поменял свой оттенок и стал куда быстрее распространяться по толпе.

Тем временем свет почти померк. Последние красноватые отблески освещали убийцу, так и стоящего на той ступени, до которой он дошел, встречая своего короля.

Он не двигался, не говорил ни слова. Но не боль, не лихорадка или гнев обратили его в камень. Может быть, это была ирония или что-то подобное ей, но более жестокое. До сих пор Кесар использовал смерть так часто и так умело – но втихомолку. Сейчас же он не мог не понимать, что, проделав это при большом стечении народа, сам подписал себе приговор.

23

– Что-то горит, – сообщил Дхакер Опаловый Глаз, вглядываясь сквозь наползающую ночь в далекое побережье. И не ошибся.

Поймав попутный ветер, три закорианских галеры по широкой дуге направились к ланнскому берегу. Еще издали они разглядели зарево пожарищ, которое все объясняло. Большая часть амланнского порта была охвачена огнем.

Часть авангарда закорианского флота, корабли Дхакера отнюдь не утратили пиратской сноровки. У них имелись причины для захода в чужой порт, причем вполне дипломатического свойства, ибо К’сар эм Кармисс, совершенно явно ввязавшийся в схватку с кармианскими мятежниками в Ланне, был союзником короля Йила. Но долгие зимние скитания вдоль Таддры и бесплодного, но хорошо охраняемого дорфарианского севера так и толкали их в драку. Несомненно, там их ждала богатая добыча – целый город, полный выпивки и женщин, ибо кармианцы еще не успели употребить все это добро.

Шлюпки направились к берегу, обходя кармианские якорные стоянки, которые, впрочем, были странно пустынными. Когда они высадились, сражение в порту уже закончилось – их встретили горы трупов, пожарища и разрозненные мародеры. Амланнцы тоже куда-то делись, скорее всего, в холмы, ибо горы и холмы были душой Ланна.

Дхакер распределил своих людей. Часть из них осталась зачищать порт и присматривать за своими галерами. Остальные двинулись по дороге в Амланн.

Когда они приблизились, отсветы над городской стеной ясно сообщили им о поджогах в самом городе. Их миссия постепенно меняла свой характер.

Ибо, невзирая на все договоры, Вольный Закорис ненавидел Кесара. В нем текла кровь желтых людей, а кроме того, всю молодость и начало зрелости он потратил на небезуспешные попытки втоптать Вольный Закорис в грязь. Теперь же он сам падал к ним в руки, как перезрелый плод. Несомненно, короля Йила порадует такой пленник. Да и Кармисс вместе с востоком расслабятся – и станут легкой добычей.

Мятеж в Амланне начали шансарские войска. Основание для этого лежало на поверхности – Эмел был из их народа. Когда Кесара схватили и, как преступника, препроводили во дворец, тут же был созван совет. Время солдатского правления не прошло даром, и шансарцы ждали, что убийцу законного короля выдадут им на расправу. Страсти кипели. Люди светлой расы проклинали Кесара, называя его проклятым Висом, мерзавцем и черным шакалом, и очень быстро перешли на его ближайшее окружение. Солдаты-Висы, которым тоже пришлась по вкусу независимость, и не только здесь, в Ланне, но и в висском Кармиссе под властью Кесара, решительно оскорбились. Прочие встали на ту или иную сторону. По большому счету, в амланнском гарнизоне давно не осталось никакой дисциплины. Ральднор и его преемники разрушили ее, Кесар же, который мог бы восстановить порядок в армии, был отстранен. И люди, завывая, вцепились друг другу в глотки: Висы против шансарцев, полукровки против тех и других, отряд на отряд. Пока события в городе набирали ход, гонцы и отдельные маньяки принесли в порт эти сведения, а за ними и кровавую баню. Остатки эскорта Кесара, поспешившие ему на помощь с кораблей под Лилией, были перехвачены по дороге.

Один небольшой яростный отряд прогрыз себе путь сквозь безумных шансарцев и рычащих истрийцев, через охваченный огнем город и потоки ланнских беженцев – вперед, к воротам дворца. Он был последним и единственным местом, которое еще было защищено. Его охраняли уцелевшие кармианцы, во главе которых стоял ошеломленный, плохо соображающий Бийх.

– Ваша честь, сюда идут три посудины Вольных закорианцев!

– Адские бездны! – выругался Бийх – и был недалек от истины. Закорианцев не набиралось и шести сотен, однако они были бесцеремонными, энергичными и сохраняли боевой порядок.

Порт стоял беззащитный, с широко распахнутыми воротами. Установить хоть какое-то единство в кипящем водовороте было невозможно. Это смог бы сделать только Кесар. Но он сейчас сидел в погребе, куда его отвел лично Бийх.

– Мой повелитель, – твердо сказал он, разрываясь между нервной дрожью, ошеломленным удивлением и извращенным удовольствием, – ради вашей же безопасности я обязан оставить вас здесь. Связанным и под охраной.

Кесар лишь усмехнулся, а, может, оскалился, как делает перепуганный пес. Но Бийху было уже не до этого. Он поспешил наверх и окунулся в текущую неразбериху.

Собрав семь десятков человек, Бийх расставил их у дворцовых дверей. Он также попытался приставить к делу ланнцев из казарм под знаком Саламандры. Но большинство из них разбежалось или было занято спасением своих семей из этого кромешного ада.

В конце концов отряд Опалового Глаза прорвался к входу в амланнский дворец. Большинство уличных бойцов вовсе не искало драки и перебегало с места на место в поисках убежища понадежнее. Ничего удивительного, что они просмотрели отряд закорианцев. Защитники дворца сопротивлялись храбро, но недолго. Их изрубили на куски под стенами, меж колонн и на галереях. Вскоре закорианцы были уже во дворце. Они не ставили целью удержать его, просто шли вперед, хватая добычу, однако не устраивая поджогов. Они вели сосредоточенный поиск. Король и королева, по настоянию своих телохранителей, бежали. В общей суматохе их удалось успешно вывезти из города.

В конце концов люди Дхакера все-таки ворвались в погреб, перешагнув через выпотрошенные тела пятерых кармианцев, и обнаружили там Кесара – со связанными руками, как они и мечтали.

– Вот он, – произнес Опаловый Глаз, – тот, который больше не король. Эй, слышишь? Ты больше не король, К’сар эм Кармисс.

Справиться с Кесаром, не только закованным, но и сломленным лихорадкой, не составило труда. Убивая здесь и грабя там, они пробились обратно на дорогу, затем в порт и на свои корабли.

Их рабы гребли к северу, оставив на горизонте тлеющие угли Амланна.

Дхакер сам прижег зараженную рану на руке своего пленника. Он раскалил железо добела и прижимал его к плоти Кесара ровно столько, сколько было надо, может быть, несколькими мгновениями дольше. Дхакер не хотел, чтобы его добыча померла до того, как он воссоединится с флотом Йила. К тому же отцу Дхакера довелось оказаться в Тьисе.

Дом, обычно такой безмятежно и бесплодно спокойный, внезапно наполнился криками. Заслышав в коридоре чьи-то стремительные шаги, Улис-Анет обернулась навстречу вестям.

– Госпожа...

– В чем дело?

Ей рассказали.

Дочь заравийского короля развернулась и ушла в сад. Она не хотела участвовать во всей этой суматохе. Белые голуби, возмущенные неожиданным шумом, взмыли в кусочек неба, ограниченный стенами цвета красной розы.

Из Ланна вернулись корабли с Лилией. Другие корабли готовились отплыть из Истриса, чтобы вывезти из Ланна остатки кармианских войск. Говорили, что там по всей стране носятся гонцы на зеебах, собирая своих с холмов и утесов, из всех долин и деревень. Каждый кармианец обязан был вернуться на родину. Ланн, использованный и растерзанный, бросали как кость Вольному Закорису – пусть грызет, если хочет.

Черный Леопард стремительно подбирался к самому Кармиссу. Больше не союзник – захватчик. Все соглашения и договоры были перечеркнуты.

Кесар, безумец и убийца королей, находился в руках Вольного Закориса.

Недавно ей снился сон. Улис-Анет не могла в точности вспомнить его, но в нем присутствовала змея, чьи зубы блестели, как ножи. Это было страшно. Улис-Анет заплакала во сне и проснулась в слезах. Теперь она поняла, к чему этот сон, и снова заплакала.

Она не любила его – и любила его. Ему суждено умереть, и Кармисс погибнет, а она будет винить себя, потому что все было показано ей во сне, но она не смогла понять, что к чему.

– Госпожа, вы замерзнете так! Вот ваш замечательный плащ с мехом калинкса, который он вам подарил.

– Нет, – пробормотала Улис-Анет. Но ее все равно подняли с травы и осторожно повели обратно.

– Полно, госпожа! В Истрисе небезопасно. Город полон сумасшедших солдат, и корабли все прибывают. Лорд-правитель вводит комендантский час. А булочник говорил, что на закате видели черные галеры Леопарда...

– Мы уезжаем вглубь страны, – раздался мужской голос. – Поторопитесь, госпожа, вы нас задерживаете.

Улис-Анет была сбита с толку. Она подумала, что ее хотят продать как рабыню.

– Но Кесар... – начала она.

– Забудьте о нем, госпожа. Кесара разрезали на кусочки и скормили рыбам.

– Тише! Оставьте ее, – вмешался кто-то из женщин.

Ночь принесла видимость успокоения. Она уснула на руках у своих девушек.

Звезды выткали узор по небесной черноте.

Они находились среди холмов Кармисса.

Улис-Анет глядела на звезды, и ее заполнили мысли о мироздании. В молитвенном жесте она воздела руки к небу. Здесь это выглядело нелепо, но элирианские астрологи поняли бы такие причуды.

Это была маленький постоялый двор. Когда взошло солнце, Улис-Анет оказалась там совсем одна. Даже ее анкары и украшения куда-то подевались, а роскошный плащ из черно-белого меха, видимо, разделился на живых зверей, которые просочились под дверь.

Над ней нависал хозяин постоялого двора.

– Ну, прекрасная госпожа – прекрасная шлюха! Как вы будете расплачиваться со мной?

Он изнасиловал ее. В любое другое время столь ужасная вещь вызвала бы у нее омерзение, возможно, свела с ума. Но сейчас она уже перешла эту грань. Все оскорбления, которыми осыпал ее мужчина, скользили по ее сознанию, не проникая вглубь.

– Этого недостаточно, – сказал хозяин.

Он велел ей почистить камины и натаскать воды, обещая высечь за нерадивость. Неужели ее все-таки продали и даже не сообщили об этом?

– Я любовница короля! – бросила она ему в лицо, поднимаясь с постели.

– Король! Нас порвут в клочья из-за этого короля. Вон! Я жалею, что запачкался о тебя, шлюха с красными волосами.

Дорога стелилась длинной лентой. Она вела в Иоли, где Улис-Анет никогда не бывала. Казалось, люди из всех городов и деревень снялись с места и пустились в путь, туда или сюда – дорога была забита всем, что способно двигаться. Повозки и фургоны, мычащий скот и дребезжащая утварь, увязанная кое-как. Старики, слишком слабые, чтобы передвигаться, обреченно сидели на обочине, дожидаясь смерти.

Улис-Анет шла в потоке беженцев, при всем своем многообразии представляющем собой единое существо. Она не знала, куда идет. Было ли безопасно в Иоли? Вряд ли. Куда же тогда? Наверное, на запад, прочь с острова. В Дорфар, где их всех защитит Повелитель Гроз. Кесар – не более чем падаль, которую уже рвут вороны. Хорошо одетая старуха, видимо, из приличной семьи, упала на дороге прямо перед фургоном, который был вынужден остановиться с проклятьями и причитаниями. Улис-Анет помогла ей подняться, припомнив свою бабушку из Зарара, где даже во времена снегов дворец согревало по-весеннему жаркое солнце. Приличная старуха вцепилась в девушку мертвой хваткой. Улис-Анет оказалась в безвыходном положении – она не могла выкинуть на произвол судьбы ту, кого только что спасла.

– Кесар... он был моим любовником, – сказала тогда Улис-Анет. Старуха плюнула в нее, и ее плевок заблестел на солнце. Брошенный кем-то камень поранил ей руку. Изменники! Еще три дня назад они любили его. Когда она сама не любила.

Не доходя до Иоли, Улис-Анет пристала к временному лагерю. Она грелась у огня и, когда снова спустилась тьма, разглядывала звезды.

У костра развлекались жутковатым представлением – о том, как придет смерть и никого не пощадит.

– А здесь стоит Вольный закорианец с огромным окровавленным мечом и говорит мне: «Куда я его положу?» А я молю своего товарища, чтобы он наконец раскрыл свой проклятый рот и сказал хоть что-нибудь...

У другого костра пели: «Нет больше Утренней звезды, чтоб вывести нас из тьмы...»

Какой-то мужчина попытался пристроиться рядом с Улис-Анет.

– Кесар, – сказала она. – Он...

Мужчина побил ее, но не сильно. Она была отверженной – он не хотел пачкаться.

По слухам, на одной из стоянок находились дорфарианские корабли, собирающиеся отплыть. Каким-то образом Улис-Анет прибилась к семье, которая подкармливала ее, а сейчас тащила на эти корабли.

Она представила себе, как окажется в Дорфаре и жалкой просительницей бросится под колеса колесницы Ральданаша, когда тот отправится на войну.

– Почему ты смеешься? – спрашивали ее дети.

– Оставьте ее. Она сумасшедшая, несчастная сучка.

Когда они прибыли на берег, там не было никаких кораблей. Семейство сбежало куда-то на запад, оставив эту помешанную, которая приносит несчастье.

Улис-Анет побрела вдоль берега вместе с солнечными бликами на волнах. Утомившись, она уселась на камень и стала смотреть на море.

Волны набегали на берег, но эта картина не приносила ей покоя. В молчании моря ей виделся Кесар и то, что способны сделать с ним Вольные закорианцы. Она была наслышана о его первом подвиге в Тьисе и о той морской битве, что случилась год назад. Улис-Анет очень боялась увидеть это наяву – внутренние преграды падут, и сознание Кесара хлынет в ее мозг. Его пытки, его смерть... она переживет это вместе с ним и ничего не сможет сделать.

Затем произошло нечто, чего Улис-Анет так и не поняла – только ощутила последствия. Позже она иногда сомневалась, иногда верила в случившееся.

Кесар не умер. Еще нет. Она узнает о его смерти. Наверняка.

Незадолго до заката грозовая туча проплыла над морем и ушла куда-то на северо-восток. Улис-Анет поднялась со своего камня, зашла по колено в прибой и провожала глазами черное облако, пока оно не растаяло на горизонте.

Примерно час спустя на краю неба появилась еще одна туча – на этот раз черная с краснеющим краем. Сначала Улис-Анет решила, что эта краснота – отблеск зашедшего солнца. Потом ей почудилось, что она видит ночной кошмар, ибо темным облаком были закорианские галеры, а красным отсветом – вспышки огня.

Не разбирая дороги, она бросилась бежать примерно в ту же сторону, куда раньше удалилось семейство – на запад, словно желая убежать от наползающей ночи.

В темноте она разглядела вдали какие-то огни и приняла их за пожар, но затем поняла, что это огни факелов. Они маячили в неглубокой бухточке, где несколько грубо сколоченных, протекающих лодок бились друг о друга на волнах.

Там были люди – не очень много, как выяснила Улис-Анет, когда подошла поближе.

– Смотри, у нее волосы цвета лепестков улиса, – воскликнул один из них. – Добрая примета.

До сих пор она служила лишь дурной приметой.

– Куда вы направляетесь? – спросила она у них.

– На остров.

Она непонимающе взглянула на них. Какой остров? Кармисс сам по себе остров.

– К святому алтарю, – пояснил другой мужчина. – Однажды Леопард уже разгромил это место. Он не вернется туда снова. Там безопасно.

Под покровом безлунной ночи они двинулись в сторону Анкабека, прихватив с собой Улис-Анет – за ее счастливые волосы.

Люди Водона бросили Ее в море со скалы – анкабекскую богиню, Ашару-Анакир. Там она и лежала, погруженная в сон, так же, как в Иброне над Корамвисом. Ибо сказано: «Однажды она увидела наш мир во сне».

Траурный силуэт на траурном небе, заслонивший звезды, остров понемногу вырастал из моря.

«Разве я уже не проделала этот путь раньше? В мгновение ока, мертвая?» – спрашивала себя заравийка. Но нет, и это тоже сделала Вал-Нардия.

За прибрежной полосой вздымался остров, однако деревня была опустошена Леопардом. Говорят, на острове не осталось ни одной живой души, теперь тут обитают лишь призраки – убитая жрица и ее народ... Но кто ходил проверить это?

Они вошли в деревню и расположились, как смогли. Остатки стен укрывали от порывов ветра. Люди достали и натянули какие-то шкуры, чтобы развести костер под их защитой. Они увидели на скале ящерицу, маленькую серую драгоценность, живую, несмотря ни на что. Приготовили скромный ужин. Их состояние было неподдельно радостным, но здесь, на тихой пристани, всегда останется запах утраченного, того, что творится во внешнем мире. Они даже не упоминали о Висе.

Думая о Кесаре, Улис-Анет не могла есть.

– Мне кажется, ты кого-то потеряла? – участливо похлопала ее по руке одна из женщин.

Улис-Анет посмотрела на землю, на звезды в небе – и эти звезды увели ее прочь, по каменистой тропе, через какой-то жутковатый лес. Темнело, но тут и там можно было разглядеть ветви и сучья, сохранившие жизнь и теперь выплескивающие ее наружу маленькими смолистыми почками, наполнившими воздух сладостью. Она шла по этой тропе почти час.

Храм стоял на самой высокой точке острова. Приоткрытые ворота зияли узкой высокой щелью – двери были разбиты, а их механика прямо-таки выдрана с корнем. На стенах чернели старые отметины. Но, хотя внизу путь был буквально проломлен, верхнюю часть храма, где располагалась святилище, по-прежнему надежно запирала круговая стена.

Улис-Анет подошла к камню и припала к его прохладе ладонями и лбом.

Вал-Нардия повесилась. «Не для того ли и меня доставили на Анкабек?» – подумалось ей.

Снаружи, в сожженной роще, запела ночная птица. Жизнь среди смерти.

О, Кесар, Кесар...

Улис-Анет упала на колени, прижимаясь губами к непроходимой стене. Откуда-то, должно быть, из детства, выплыла старая молитва эманакир. Она произнесла ее слова, не понимая ни их значения, ни цели, и слезы ее были теплее, чем опаленный камень.

– Не то, чего не хватает, и не то, чего желаю – дай мне лишь то, что я есть!

Через миг камень подался. Часть стены перед Улис-Анет медленно отодвинулась. Стена была подобна флейте, но нужные точки располагались так низко, что нажать на них можно было, только опустившись на колени. Флейта отзывалась на дыхание самого разного вида, оформленное звуками речи. Все молитвы, а их было более сотни, являлись ключами, и Улис-Анет случайно нашла один из них.

Святилище за отодвинувшейся стеной было в таком виде, в каком оставили его пираты, и погружено во тьму. И все же Улис-Анет шагнула вперед. Она боялась, понимая, что стена снова закроется. Лишь оказавшись заключена внутри, девушка увидела выход – через одну из внутренних дверей, тоже взломанных людьми Водона, и далее, по лабиринту подземных переходов...