Текст книги "Херсонеситы"

– Эй, Дионисий, очнись! Это я, Зо!

– Вижу… – Он справился с хрипотой в голосе. – Вижу. Ты такая…

– Какая?

– Такая… Самая красивая во всем Херсонесе! Ты красивее даже той гетеры Ианты, которую пригласил на праздник Ориген.

Зо сморщила носик.

– Ой, Дионисий! Как можешь ты сравнивать меня с ней? Она же старая! – И засмеялась.

Внезапно смех оборвался. Красные глаза вновь наполнились слезами.

Дионисий испуганно схватил девочку за руки, нагнулся, пытаясь поймать ускользающий взгляд.

– Зо! Зо, почему ты плачешь? Кто мог обидеть тебя? Может, снова Кирос?

Она молча замотала головой.

– Не Кирос? Так кто же?

– Ох, Дионисий, я плачу, потому что очень испугалась за тебя. Ведь ты был там, за городской стеной, когда напали скифы? Расскажи поскорее, что произошло.

– Но разве до вашего дома не дошли слухи? Обычно они разлетаются очень быстро, подобно каркающим воронам.

– Эти птицы пытались влететь в наш дом, но Хаемон был все утро черный, как грозовая туча. Даже Киросу от него досталось. Поэтому все, кто знал хоть что-то, молчали.

Дионисий глянул на подругу. Стоило ли ей, девочке, описывать во всех подробностях то, что до сих пор стоит перед глазами кровавым туманом?

– Не спрашивай. Это было отвратительно и страшно! Кровь… Много. Ненавижу кровь! – Его передернуло.

Заметив, Зо воскликнула:

– Прости меня! Я не подумала, что воспоминания доставят тебе новые страдания. Когда-нибудь потом…

– Нет, не будем возвращаться к этому потом. Знай: мы потеряли людей, скифы бежали, Ориген предупрежден об опасности. Пока этого достаточно.

– О да! Вполне достаточно! Дионисий, мне так хочется, чтобы ты забыл все, что произошло утром. Чтобы смог снова улыбаться! Я люблю, когда ты улыбаешься. Посмотри, солнечная колесница уже движется вниз по склону. Пойдем к театру. Если нам повезет, мы сможем издали, с пригорка, посмотреть представление и даже услышать состязание поэтов!

Дионисий покачал головой:

– Ориген отменил состязания. Лишь Актеону позволено прочитать свою новую поэму, после чего будет представлена одна из великих трагедий Еврипида.

– Я присмотрела удобное место, оттуда будет хорошо видно и почти так же хорошо слышно.

– Но, Зо, нам вовсе не нужно наслаждаться представлением с пригорка. Сегодня в театр разрешено приходить женщинам. Дядя дал мне денег. Их хватит для нас с тобой и даже останется.

Неудержимая улыбка расцвела на губах. Зо изменила голос, подняла руки, развернулась, подставив ветру лицо. Волосы, ленты полетели, гиматий затрепетал огненными языками.

 
Когда меж скал втекающее море
Уже принять готовилось стада, —
В расселине, прибоем неумолчным
Проделанной, где под навесом сбор
Пурпуровых улиток происходит…[28]28
  Отрывок из трагедии Еврипида «Ифигения в Тавриде» в переводе И. Анненского.


[Закрыть]
 

Она уронила руки, посмотрела в изумленные глаза Дионисия.

– О, как я хочу это видеть! Как хочу! Какая жалость, что в театре не представляют женщины. Мне кажется, я смогла бы играть и трагедийные, и комедийные роли не хуже актеров-мужчин. Только мне не хочется прятать лицо под маску. Маски ведь мертвые. А мое лицо, глаза – они стали бы говорить, смогли бы рассказать ничуть не хуже губ и языка.

– Дивно ты придумала. Необычно. И читала красиво. Если бы женщинам дозволили представлять в театре, я с радостью и восхищением следил бы за твоей игрой.

₪ ₪ ₪

Театр превзошел все ожидания. К тому моменту, когда Зо и Дионисий опустились на высокие каменные скамьи, он уже был заполнен зрителями. Посмотреть трагедию и послушать возвышенную поэзию Актеона хотели многие. Даже женщины. Неимущим гражданам в этот день были оплачены верхние ряды. Воздух гудел, словно рой горных пчел. Дионисий извертелся: впервые он видел столько возбужденных ожиданием лиц.

И вдруг все стихло. Ветер спрятался в разноцветные складки праздничных одежд, затаила дыхание Зо.

Посередине орхестры стоял Актеон.

– На всем есть отпечаток неизбежности, – зазвучал его густой голос. – Но нет вероломства в богинях судьбы. Они лишь плетут свои нити, поощряя достойных и наказывая виновных. Горе тому, кто не привык мыслить, не привык распутывать ее тугие клубки. Глаза несчастных застят иллюзии, уши – утехи, а сердца́ – любовь лишь к себе самому.

Дионисий уже слышал эти слова. Дядя читал их молчаливым колоннам дворового портика, не замечая за одной из них застывшего от восхищения племянника. Он захотел сказать Зо о своих чувствах и вдруг увидел мокрые дорожки на размазанной по щекам муке.

– Что с тобой, чем ты снова расстроена? – зашептал он ей в самое ухо.

– Послушай, что сказал твой дядя! Только послушай! Мне показалось, он достал из меня все внутренности, как это делает рабыня со свежей рыбой. Только я не рыба, Дионисий! Я поняла каждое слово Актеона.

– Да, он великий поэт. И это вступление к его поэме…

Договорить Дионисий не успел. В мысли пробрался мягкий, но настойчивый голос Епифания:

«Ты слышишь меня, мальчик?»

К счастью, Зо снова окунулась в стихи и перестала замечать все, что не относилось к их ткани.

«Да, слышу. Как хорошо, что ты пришел сейчас, когда Актеон читает свою новую поэму. Мы можем послушать ее вместе!»

«Нет. Мне не придется насладиться стихами твоего родственника. Более того, я помешаю сделать это и тебе. Прости».

«Но почему?»

«Наследие Кахотепа тревожит меня все больше и больше. Сейчас почти все горожане собрались в одном месте. Вряд ли кого заинтересует, куда пойдет и что будет делать один из них. Самое время спрятать наши сокровища. Или я ошибся?»

«Нет, ты, Епифаний, прав, как всегда. Я незамедлительно последую твоему совету. Но…»

«Продолжай же».

«Есть только одно место, которому можно доверить ценные предметы. Это подводный грот с большой сухой пещерой. Даже во время шторма в него не проникает вода».

«Воспользуйся же им».

«Этот грот – тайна Зо».

«Что значит для тебя эта девочка?» – после продолжительного раздумья спросил Епифаний.

«Ее имя означает жизнь. Зо – моя жизнь, учитель. Она отважна, честна и великодушна».

«Не о каждой женщине мужчина может сказать такие слова. Я коснулся ее сознания. Можешь рассказать ей обо всем, что посчитаешь нужным. И будь осторожен. Это предупреждение не относится к твоей подруге, просто – будь осторожен!»

₪ ₪ ₪

Оглядываясь, спотыкаясь, покидала Зо театр. Ей очень хотелось спросить, что вынудило ее друга уйти в самый интересный момент. Но лишь у колонн монетного двора Дионисий замедлил шаг.

– Я должен кое о чем тебе рассказать. Это важно. Очень важно!

– Может быть, потом, Дионисий? Я так хочу дослушать поэму твоего дяди! У меня прямо дыхание перехватило, когда…

– Постой. Стихи – они прекрасны, но эфемерны. Мне же необходимо позаботиться о благополучии Херсонеса. Пойдем к морю. Там, на берегу, я смогу произносить слова, не боясь, что их услышат.

Не каждый день редчайшее зрелище меняют на пустынный морской берег. Едва собранный в охапку хитон уместился на большом плоском камне, а босые ноги погрузились в уже прохладную воду, Зо развернулась к Дионисию и, сгорая от любопытства, заторопила:

– Ну, рассказывай! Рассказывай скорее!

– Об этом невозможно скорее. Ты ничего не поймешь. Наберись терпения и выслушай по порядку. Помнишь, я говорил о Епифании?

– Этот человек спас тебе жизнь.

– Трижды спас… Однако речь моя сейчас не об этом. Учитель передал мне… сокровище – ты видела кожаный мешок, в котором оно хранится, – и завещал беречь его пуще собственной жизни.

– Пуще жизни? О Дионисий, что же там, в этом мешочке? – прошептала Зо. Она даже привстала, но мягкий настойчивый нажим вернул ее обратно.

– Небольшой медный сосуд и таинственный предмет, который мы называем Глазом Ра. Никто не знает, что это такое.

– Глазом Ра? Кто он, этот Ра?

– Таким именем египтяне ошибочно называют великого Гелиоса.

– Как опрометчиво они поступают! Ведь если Гелиос обидится, их земли накроет вечная тьма.

– Не думаю. Это длится уже много лет, и, как правильно ты заметила, бог солнца милостив… Отдавая мне предметы, Епифаний предупредил, что и один и другой могут принести людям как неизмеримое счастье, так и великие беды. Я – уже третий хранитель сокровища. И у меня есть право вручить его достойному. Либо уничтожить.

– Почему же ты решил рассказать мне об этом только сегодня? – удивилась Зо.

Дионисий замялся.

– Прежде чем услышать ответ, ты должна узнать еще об одной тайне. Моей тайне… – Он опустил голову, затем резко, решительно поднял и посмотрел прямо, не отводя глаз. – Боги наделили меня даром пророчества.

Зо, готовая услышать о многом, ахнула.

Он протянул к ней руки.

– Пожалуйста, дослушай! Не уходи. Я знал! Знал, что испугаю тебя! Многие считают это благом, но мне мои умения не принесли пока счастья. Вот и ты…

– Нет, Дионисий, нет! Не продолжай! Если бы я сказала такие слова о себе, разве ты отшатнулся бы, ушел? Смог бы не встречаться со мной на этом берегу? Не гулять по агоре? Не волноваться и не… любить?

Дионисий вскочил.

– Ты… Ты любишь меня?

Зо опустила глаза, встала напротив.

– А разве тот, кто обладает даром пророчества, не знает об этом? Загляни в наше будущее, Дионисий! Что ты там видишь?

Он замотал головой.

– Нет, Зо, нет. Я не хочу, я не должен делать этого. Будущее любого человека туманно. А смотреть в свое? Пусть все идет так, как задумали боги.

– Пусть идет, – согласилась она. – Тогда рассказывай поскорее про свой ужасный кожаный мешок. Ты сегодня весь день останавливаешься на самом интересном. Берегись, я уже подумываю над тем, чтобы обидеться! – Лукавая улыбка скользнула по губам, выглянула из светящихся счастьем глаз.

Дионисий снова опустился на камень, потянул за собой Зо.

– Ты спросила, почему я рассказываю только сегодня… Когда мы слушали Актеона, мне явился Епифаний и посоветовал перепрятать мешок так, чтобы даже случайно на него не смогли наткнуться люди. Тогда я вспомнил о гроте, в котором выздоравливала раненая Агата.

– Нет места надежнее, – согласилась Зо. – Никто не знает о его существовании, кроме меня и Агаты. Но я умею молчать, а дельфиниха не умеет говорить. Хочешь, мы поплывем все вместе и спрячем там сокровище твоего учителя?

– Хочу. Но прежде мы заберем мешок из дома Актеона, и… Признайся, Зо, разве тебе не хочется проверить его силу?

– Ты спрашиваешь об этом меня? О Дионисий, да я уснуть не смогу, если не увижу, что умеет делать этот твой Глаз Ра. Только не рассердится ли на нас Епифаний?

– Нет. Он хотел, чтобы я знал, что охраняю. Но если ты посвящена в нашу тайну, значит, эти слова относятся и к тебе, Зо.

– Тогда идем скорее, пока Актеон не вернулся! И пока я справляюсь со своим любопытством!

₪ ₪ ₪

Кирос, оскорбленный грубостью чем-то расстроенного отца, злой из-за невозможности сорвать свои чувства на Дионисии, раздосадованный отменой состязаний, на которых собирался блеснуть ловкостью и силой, направился к морю. Одинокие мечтания на берегу не входили в круг его любимых занятий. С большим удовольствием он посмотрел бы представление актеров. Но в театре в этот день царил Актеон. А родственник Дионисия был для Кироса почти самим Дионисием.

К тому моменту, когда ногти были сгрызены до основания, а планы мести перестали приносить утешение, с пригорка, поднимающегося от моря, послышались голоса.

«Наверное, боги решили сегодня поиздеваться надо мной!» – криво усмехнулся Кирос и, незамеченный, спрятался за выступ скалы, надежно закрывающей его со стороны берега.

Сначала он не вслушивался. Улыбки, касания рук, взгляды – это доводило до бешенства. Но потом вдруг понял, что Дионисий и Зо не зря уединились во время праздника. И с этого момента постарался не пропустить ни звука.

О великие боги Олимпа! То, о чем говорил выскочка Дионисий, если, конечно, он не красовался перед своей девчонкой, сулило такую выгоду, о какой не мечтал даже отец.

Теперь Кирос молил лишь об одном – чтобы его не заметили. Он перестал шевелиться, дышать. Он превратился в частицу спрятавшей его скалы.

А когда Дионисий и Зо ушли, бессильно осел и просидел все время, пока вновь не услышал голоса.

Теперь в руках Дионисия был тот самый кожаный мешок. Держал он его осторожно, был необычайно взволнован и ни на что не обращал внимания, кроме своей ноши.

– Отойди, – разобрал Кирос. Слова предназначались Зо.

Та сделала шаг назад.

Дионисий молча достал из мешка сосуд, вынул крышку и, примерившись, уронил несколько капель чего-то густого и темного на камень, лежащий довольно далеко от воды. Сначала ничего не происходило. Но вдруг Зо нагнулась, вскрикнула. Дионисий подался вперед и ткнул босой ногой в камень. Наверное, это было не самым лучшим решением, потому что в следующий момент он сдавленно вскрикнул, отдернул ногу и поскакал к воде. Зо испуганно попятилась, словно вместо камня увидела клубок ядовитых змей.

Через некоторое время Дионисий, морщась, приковылял обратно, достал из мешка что-то плоское, гладкое. С недоумением повертел в руках и протянул Зо:

– Вот то, что египтянин назвал Глазом Ра. Мне думается, не нам с тобой испытывать его возможности.

– Ох, Дионисий, спрячь поскорее это в свой мешок. Мне страшно.

– Страшно… Теперь я понимаю, почему сначала Кахотеп, а за ним и Епифаний так опасались, чтобы предметы не попали в руки людей бесчестных. Если даже в такой понятной вещи, как сосуд, хранится великое волшебство, то что же может сотворить Глаз Ра, если выпустит на волю свою силу? Зови Агату, и покончим с этим делом.

Зо кивнула, сложила особым образом ладони, поднесла их ко рту, и в море полетел странный щелкающий призыв. Вскоре вода у берега разошлась, показав улыбчивую дельфинью морду.

– Агата пришла! Умница, Агаточка! – обрадованно воскликнула Зо.

Не раздумывая, она сбросила на камни хитон, скользнула в воду, к дельфинихе. Та застрекотала, забила плавниками. Дионисий освободился от одежды, присоединился к Зо, и берег опустел.

Ступая на дрожащих от напряжения ногах, Кирос вышел из-за скалы. Первым его порывом было утопить хитоны своих врагов. Но он вовремя сообразил, что выдаст себя, обошел их стороной, опасливо наклонился над тем местом, куда Дионисий недавно капнул волшебного зелья. И тотчас отшатнулся. В камне, твердом камне, в самом обычном прибрежном камне, отпечаталась… босая нога! Превозмогая страх, Кирос протянул трясущийся палец. Камень оказался еще горячим, и… Он был мягок, словно кусок сыра!

Кирос выпрямился, пораженный грандиозностью того, что в полной мере открылось ему только теперь. Несколько капель – и любая каменная преграда перестанет существовать! Любая! Даже если она – городская стена! Или может стать неприступной. Какой таран пробьет монолит в несколько человеческих ростов?

Да, обладатель такого может потребовать для себя власти. Не ограниченной ничем и никем власти. Или взять ее силой!

Опомнившись, что стоит на берегу слишком долго, Кирос бросился вверх по склону. Ему было что рассказать своему отцу.

* * *

Когда в восемь (восемь!) утра объявился Дионисий, бесцеремонно заявив, что, по его подсчетам, уже пора бы подняться, Евграф взвыл:

«По подсчетам?! Да я только на рассвете отрубился! В смысле заснул. Расчетчик нашелся!»

«Ты обижен?»

«Нет. Польщен вниманием… Ладно, ты по делу? Или поболтаем?»

«Вчера мы достаточно… переболтали. Сегодня я готов поговорить о главном».

«А ты точно знаешь, что я именно тот человек, который тебе нужен? Может, еще подумаешь?»

«Мое решение окончательно».

«Что ж, постараюсь оправдать доверие… Про кожаный мешок с ценными предметами мне уже известно. Какие они? Что с ними делать?»

«Это медный сосуд и Глаз Ра».

«А при чем здесь египетский бог?»

«Так назвал один из предметов египетский жрец Кахотеп. Но что такое Глаз Ра, не знает никто. Известно лишь, что тому, кто проникнет в его суть, откроются знания великие».

«Просто Голливуд! А в сосуде что? Джинн?»

«Извини, не понял…»

«Не обращай внимания. Я, когда нервничаю, начинаю всякую чушь пороть. Так что в сосуде?»

«Думаю, зельем этим пользовались сами боги».

«Ага, ясно. И что они делали с ним, эти боги?»

«Строили, наверное».

«Что строили?»

«Храмы на Олимпе».

«Ты это серьезно, или…»

«Если несколькими каплями того, что заключено в сосуде, окропить камень, тот становится мягким как воск».

«Ты сам пробовал? Или это теория?»

«Пробовал. Я оставил на прибрежном камне точно такой же след, какой остается в мокром песке. Очень удобно строить».

«Вот-вот! А еще разрушать. Грузишь тонну такого вещества на какую-нибудь горгону Медузу, несколько часов лёту, кнопку жмешь. Фрррр – понеслось!.. Ты даже не представляешь, о каких страшных вещах сейчас говоришь! Слушай, Денис, а тебе никогда не хотелось просто взять и утопить это наследие?»

«Я размышлял о таком исходе. Но люди меняются. Возможно, когда-нибудь они перестанут завидовать друг другу, и тогда…»

«„Блажен, кто верует…" Хотя, судя по учебникам истории, люди-то как раз и не меняются. В общем, что требуется от меня? Конкретно».

«Мешок с наследием Кахотепа мы с Зо спрятали в подводном гроте. Найди его и храни. Если же стратег твоего полиса окажется достойным человеком, отдай ему все, не жалея».

«Мой стратег? Если бы ты хоть чуточку представлял, о чем говоришь! Нет, Денис, мне это не нравится. Какой смысл хранить то, что нужно либо уничтожить, либо все равно когда-то отдать людям? Давай так: я сейчас кое-что скажу, а ты там один или с Епифанием хорошенько подумаешь, стоит ли огород городить. Барьеры со своего сознания я снимаю. Будь там как дома. Иначе ничего не поймешь. Теперь слушай. За двадцать три века, пока ваш клад лежал без дела, люди столько всего изобрели».

«Да-да! Я видел».

«Ничего ты не видел. Подумаешь, повозки с мотором и высотки. Я сейчас о другом: огнестрельное оружие, химическое, биологическое. Атомные и водородные бомбы. Несколько секунд – и нет целого города! Вокруг Земли у нас спутники вращаются. Одни погоду предсказывают, звезды изучают, другие – с лазерным оружием. По всей планете атомные станции стоят. Одна такая взорвется – никому мало не покажется. Люди не просто погибнут. Они потом сотни лет будут болеть и уродов рожать. И всем этим управляют с помощью компьютерных сетей. А значит, вся наша стабильность и благополучие может в момент рухнуть из-за случайного сбоя в программе. У меня папа – физик. Доктор наук. Если бы ты знал, чем он занимается!.. А еще у нас полно проблем. Людям нечего есть, нечего пить, негде жить, нечем лечиться, некуда складывать свои отходы, ну и так далее. Но мы не отчаиваемся. Мы хотим быть счастливыми. И что, зная все это, я приму от тебя пузырек с каким-то веществом и никому не понятный Глаз Ра, спрячу, усядусь, как собака на сене, и буду ждать доброго стратега? Поймите вы там: нельзя сейчас на земле держать в секрете то, что может принести пользу. Иначе секрет имеет все шансы пережить человечество!»

* * *

Прошло несколько часов, прежде чем Евграф снова услышал Дионисия. Голос зазвучал во время обеда, и тете Люсе пришлось сильно хлопнуть племянника по спине, чтобы тот не подавился жареной картошкой. Дионисий, поняв свою ошибку, моментально умолк, но как только Евграф вышел из кухни, заговорил:

«У меня нет окончательного решения, преемник. Нужно время».

«Ну да, понимаю, двадцать три века – это же сущие пустяки. А может быть, ты просто привык хранить свой клад? Подумай и над этим».

«Людьми движут стереотипы. А человечеством – их разрушение».

«Так давайте начнем рушить стереотипы! Я заберу клад, и…»

«К тому моменту мы придем к единому мнению».

«Ладно, принимается. Говори, где искать».

«Я не знаю…»

«Не зна-а-ешь? Подожди, у меня аж в голове подурело. О чем мы тогда тут с тобой беседуем? Я-то уж тем более не знаю!»

«Но ты можешь отыскать. Возможно, это займет немало времени: очертания берегов изменились. Однако пещера, в которой спрятан мешок, была достаточно длинна, чтобы сохранять сокровища в течение всех этих лет».

«А вот скажи-ка мне, Денис, могу я посвятить в нашу тайну еще одного очень хорошего человека?»

«Кто этот человек?»

«Тася. Она Херсонес знает как свои пять пальцев. Думаю, я без нее вообще ничего не найду».

«Тася похожа на Зо. Очень похожа. Ты можешь довериться своей девочке».

* * *

Тася, в малиновых шортах и белой маечке, стояла у невысокой каменной ограды, высматривая Евграфа в толпе паломников и туристов. Он поднял руку, помахал.

– Хайре, Тася!

– Что-что? Не поняла! – засмеялась она. – Новый сленг?

– Это греческий. Самое херсонесское приветствие. Переводится как «радуйся». Нравится?

– Оригинально. А что мне положено отвечать?

– Хайре, Евграф.

– Тогда: хайре, Евграф!

Тася раскинула руки, пошевелила растопыренными пальцами.

– Чувствуешь? Ни ветринки! На море – полный штиль! Давай помедитируем – и на пляж? До ночи! Дед, кстати, тебе привет передает. Большой и теплый. Он в тебя прямо влюбился!

– Спасибо. Виктор Павлович – супер!

– Так что, идем?

– Подожди. – Евграф замялся, решая, как бы поаккуратнее известить Тасю о своих виртуальных контактах с древним пацаном. Чтобы не подумала, будто мозги от жары глючат. – Мне тут нужно тебе рассказать… нечто… необычное. Пойдем в тенечек, что ли…

Тася глянула удивленно, но по тому, как Евграф смутился, поняла, что сейчас лучше не лезть со своими расспросами.

– Может, к фонтанчику?

– Можно и без фонтанчика. Я не привередлив.

– Нет, именно к фонтанчику. Рядом с монетным двором есть тень, лавочки и фонтан. Вот только Виталик будет недоволен. Он всегда злится, когда кто-то опаздывает. Правда, виду не подает, но все равно заметно.

– Потерпит твой Виталик. Я тебе сейчас такое расскажу… После этого никаких занятий не захочешь.

– Дворцовые интриги?

– Круче!

Им повезло. Возле музея на небольшой площади, которую почему-то называли Итальянским двориком, нашлась пустая скамейка. Там было людно и шумно, вокруг фонтана с золотыми рыбками носилась малышня. Дорожки периодически заполнялись группами туристов. На соседней скамейке мельтешила спицами старушка. Зато вся эта кутерьма гарантировала, что ни случайно, ни специально в разговоре подростков никто не разберет ни слова.

Тася слушала молча, иногда кивала, несколько раз вскакивала. К концу рассказа откинулась на скамейке и, подсунув под голову руки, просидела так до тех пор, пока Евграф не толкнул ее в бок:

– Что, загрузил?

– Есть немного.

– Надеюсь, ты не думаешь, что у меня с мозгами проблемы? Все-таки древний Херсонес, голоса, то-сё…

– Была мысль. Но на психа ты вроде не похож… – Тася глянула в упор. Евграф ждал. – Слушай, а что будет, когда мы этот Глаз Ра и пузырек найдем?!

– Не знаю. Даже Денис пока не решил.

– Интересно, нам след в камне разрешат оставить? Надо же попробовать, вдруг за двадцать три века зелье протухло?

Евграф хмыкнул:

– Оставим, не переживай! Главное, грот с пещерой отыскать. Я у Дениса спросил об ориентирах.

– И что?

– Говорит, очертания берегов изменились, часть кварталов под воду ушла, город землей засыпан. Примерно может сказать, а точно – самим искать придется.

– Значит, будем искать. Как ты думаешь, века двадцать три нам на это хватит?

₪ ₪ ₪

Кирос бежал домой так, как не бегал никогда. Бежал, понимая, что, если настроение отца не переменилось, торопиться не имеет никакого смысла.

Хаемон лежал на спине в слабо освещенной комнате. При появлении сына нехотя повернул голову, глянул злыми глазами.

– Что тебе нужно? Я не намерен сегодня разговаривать ни с кем. Даже с тобой. Убирайся!

Не обращая внимания на грубость, Кирос бросился к отцовскому ложу.

– Отец, тебе придется меня выслушать.

– Уйди.

– Нет, нет! Ты не захочешь рассматривать узор на потолке, как только узнаешь, с чем я пришел!

Отчаянный вопль, дрожащие губы и лихорадочный блеск в глазах заставили Хаемона подняться. Тяжело крякнув, он сел.

– Слушаю. Только быстро и по существу.

Кирос заговорил – перескакивая с эпизода на эпизод, сбивчиво, взахлеб. Неровный, ломающийся голос сына сначала раздражал, но несколько складно построенных фраз вдруг позволили уловить суть. И с этого момента Хаемон начал задавать короткие вопросы. Они, как вехи на пути, вели рассказ в одном направлении. А за рассказом и мысли – тайные, о которых не решался говорить ни с кем. Где-то в середине этой дороги были повержены херсонесская демократия вместе с ненавистным Советом и выскочкой Оригеном. С Актеоном, воспевавшим в своих стихах свободу и доблесть. В конце пути Хаемон видел себя – единовластного правителя, тирана, решающего в своем доме все вопросы полиса. Хотя нет, дом отойдет Киросу. Тирану нужен дворец. Огромный, неприступный. И преданные воины. Их лучше доставить из Керкинитиды, чтобы оградить себя от ножа в спину. А стены Херсонеса следует укрепить. Волшебное зелье поднимет их до неба, и… Какое счастье, что девчонка живет в его доме! Вряд ли она будет долго упираться. Что ж, Джорджиосу придется пережить неожиданную кончину дочери. Девчонка не сын, невелика потеря.

Из грез Хаемона вырвал Кирос:

– Я бы на твоем месте приказал привести сюда этого выскочку Дионисия и хорошенько допросить.

– На моем месте? Хм, предположим, я сделаю это. Что после?

Брызжа слюной, Кирос зашипел:

– А после – к рыбам его! На корм! Я сам с удовольствием придержу голову, пока туловище не перестанет сучить ногами.

– Да ты кровожаден! – усмехнулся Хаемон. – Это хорошо. Хотя глуп.

– Я – глуп?! – взвился Кирос.

– Несомненно. Если пропадет мальчишка, назавтра Актеон поднимет на его поиски весь Херсонес. И обязательно найдется тот, кто что-то видел, слышал или просто догадывается.

– Но как же мы…

– Учись у отца, мальчик. Не хватай то, что лежит на поверхности. Умей глядеть в будущее, просчитывать, выбирать. Тебе достанется большое наследство, и я должен быть уверен, что мой сын сможет сохранить его и приумножить. А насчет тайника… Нам не нужен опасный Дионисий. Есть безопасная, беззащитная, никому не нужная девчонка. Ее даже красть не придется. Достаточно позвать – и она прибежит.

– Тогда зови! Зови!

– Ну, не так скоро. Тянуть с таким важным делом мы не станем, но сначала нужно обезопасить себя. Боги не только милостивы. Они бывают и коварны.

₪ ₪ ₪

Впервые за много дней Дионисий был спокоен. Он выполнил свой долг, выполнил и просьбу Епифания: мешок Кахотепа теперь лежал в самом конце длинной темной пещеры. И никто, кроме Зо и Агаты, не знал, как в нее попасть.

Домой он вернулся с первыми звездами и сразу же пошел к дяде. Однако кубок почти неразбавленного вина в честь триумфального вознесения на вершины поэтического Олимпа и схлынувшее возбуждение сделали Актеона плохим собеседником. Дионисий поздравил его с удачей и отправился спать.

Но, едва он лег, сердце сжала тревога. Сначала слабенькая, почти незаметная, через мгновение она снесла ледяным потоком все мысли, кроме одной – причина! В чем причина?

Дионисий вскочил. Мощь и неясность переживаний испугали его. Захватив масляный светильник, он выскользнул из комнаты, надеясь у домашнего алтаря получить ответ на свой вопрос.

И действительно, как только руки взметнулись к небу, перед глазами замерцал свет. Зная, что может упасть, Дионисий успел опуститься на колени, после чего наступила тьма. Недобрая, высасывающая силы, отнимающая жизнь. И в самом центре этой огромной, бескрайней тьмы стояла маленькая солнечная Зо с печальными ночными глазами. Дионисий протянул к ней руки, позвал. Темнота качнулась, задрожала, начала обретать очертания и смысл. Сквозь мрак проступили камни. Камни снизу, сверху, по сторонам. Подвал! Почему же в нем Зо?

Дионисий хотел спросить, но подвал превратился в серый липкий туман. Подул ледяной ветер, туман пошел клочьями. В просветах обозначились контуры чего-то знакомого. Дионисий присмотрелся. Теперь перед глазами лежал Херсонес. Печаль сочилась из его домов, сползала широкими языками с городских стен, ужом тянулась по безлюдным улицам. А в центре агоры вздымался огромный постамент, на котором, упираясь головой в небо, стояла статуя тирана. Статуя повернула голову, глянула злобно, захохотала, и тогда Дионисий узнал: Хаемон!

С криком вернулось сознание.

Вокруг не изменилось ничего. Дом спал. Так же тускло горел светильник. Но теперь Дионисий знал: с Зо случилась беда.

₪ ₪ ₪

Все следующее утро он не находил себе места. Хорошо выспавшийся Актеон с удивлением глядел на мечущегося племянника и даже спросил его, чем тот так обеспокоен. Но отвечать было нечего. Дионисий ждал встречи с Зо.

Ждал напрасно. Зо не пришла.

Оставшуюся часть дня он провел в городе, стараясь как можно чаще проходить мимо дома Хаемона. А ночью повторился все тот же жуткий кошмар – каменный мешок и Зо с печальным, пронзенным болью взглядом.

К утру душевные страдания превратились в физические. Грудь ныла, голова раскалывалась, слезились красные от напряжения глаза. Актеон, решив, что племянник заболел, предложил ему выпить настой целебной травы и несколько раз порывался пригласить лекаря, пока Дионисий не объяснил, что такое состояние связано с беспокойством о Зо.

После этого взволновался и Актеон. Накануне он убедился в безошибочности прозрений племянника. Но что было его волнение по сравнению с тем штормом, который бушевал в душе Дионисия!

После того как Зо не появилась на берегу и на второй день, он, не таясь, встал напротив дома Хаемона в надежде поговорить с кем-нибудь из его обитателей. И действительно, прошло совсем немного времени, как на улицу выскочила маленькая рабыня, однажды уже послужившая посланницей Зо. Она легко вспомнила Дионисия и с глупой детской радостью сообщила, что в доме стало очень забавно. Все ищут пропавшую Зо, шумят, Джорджиос бегает по городу, Аспасия рвет на себе волосы.

– А хозяин? Что делает твой хозяин?! – онемевшими губами спросил Дионисий.

– Он злится. И улыбается.

* * *

Звонок раздался за час до полуночи. Начавший придремывать Евграф вскочил и ошалело уставился на мобильник. Звонила Тася. В такое время?!

– Я слушаю тебя, – зашипел он в трубку, боясь разбудить недавно утихомирившуюся тетку.

– Евграф! Евграф! – Даже по дыханию было слышно, как была взволнована девочка. – Я нашла!

– Что ты нашла?

– След нашла!

– Какой след? Толком объясни.

– Который Денис оставил.

Евграф вскрикнул, замотал головой, но тут же перешел на шепот:

– Тась, не верю! Не томи!

– Да, в общем, и рассказывать особо нечего. У меня ремешок на шлепке порвался. Я его понесла деду, чтобы подклеил. А у него всякие кожаные обрезки в старую газету завернуты. Он пока ремешок приклеивал, я от нечего делать стала ее смотреть. И… – Секунда, в течение которой девочка переводила дух, показалась Евграфу всеми двадцатью тремя веками, вместе взятыми. – И увидела фотку: камень, а на ней – след. Вот!

– Повтори, я ничего не соображаю.

– Ага, я тоже сначала обалдела. Повторяю: на фотографии был камень с отпечатком ноги твоего Дениса. Четко-четко… А рядом статья. Про то, что в Херсонесе след нашли. Отдали на экспертизу. Там подтвердили, что это не подделка. Нога принадлежит человеку. Мужчине. Размер тридцать восьмой. Ну а дальше всякие предположения: чей след, как появился.