Текст книги "Бабочки в моем животе, или История моей девственности"

Глава 33
АЭРОПОРТ

В ночь перед отлетом мне так и не удалось поспать. Миллионы мыслей, никчемных, бредовых, путались в голове. Я считала баранов, мерила шагами комнату и бесчисленное множество раз курила. Усевшись на подоконник, я смотрела в ночь. Первый снег, сошедший с неба этой ночью, превращался в отчаянную метель. Я упивалась мощью этой стихии, ее неизбежностью, отчаянием. Я знала, в Париже не будет таких метелей. Там вообще все будет по-другому. Но мне казалось, что сейчас именно эта отчаянная русская метель нужна была моей душе, она отражала ее, понимала, как никто другой, пела с ней в унисон. Я размышляла над тем, как много событий произошло в моей жизни всего за несколько месяцев, как изменила ее эта грустная осень, как покалечила эта холодная зима. Я была веселой летней бабочкой, не знавшей печали, не страдавшей от любви. Я пела, веселилась, кружила хороводы, водила за нос мужчин, дразнила женщин и мечтала о любви. Всего несколько месяцев понадобилось, чтобы превратить меня в отражение печали, разрушить меня изнутри, вынуть и оставить погибать на морозе мое пылающее сердце. И это все любовь? Та самая чудодейственная сила, которая дарит человеку крылья и делает счастливым? Как глупо! Наверное, люди, придумавшие такую сказку, никогда не любили.

Моя любовь не дарила счастья, она была страшной разрушающей силой, сметающей все на своем пути, не оставляющей ни единого шанса к спасению. Или это просто мне досталась любовь такая ненормальная? Что ж, видимо, каждый получает именно ту любовь, которую заслужил. Значит, я не заслужила ничего лучшего. Но разве это справедливо? Разве человек не получает любовь для счастья? Разве не для того мир разделен на женские и мужские половинки, чтобы, встретившись, они составляли единое целое и никогда не расставались? Мне же попалась любовь бракованная, дефективная, неполноценная. Она не соединяла две половинки, она их отталкивала друг от друга, словно одинаковые магниты. Неужели мне никогда не справиться с этой щемящей грустью, не прогнать эту любовь, не вычеркнуть из памяти облик человека, причинившего мне такую боль и подарившего недолгое счастье? Ведь любовь умирает. Я знаю это. Так говорят. Если бы мне сказали, что нужно сделать, чтобы убить ее, я бы непременно это совершила. Стала бы хладнокровной и преднамеренной убийцей своей любви.

Я сильнее закуталась в плед и закрыла глаза. Мне было так холодно, что сразу же вспомнились обещанные Люком пески Средиземноморья. Я пыталась представить себя там, загорелую, беззаботню, легкую, как раньше. Но у меня не получалось. Неужели Люк сможет вылечить мое больное сердце? Поможет ли он забыть эту любовь как страшный сон? Подарит ли новую, более счастливую? Все это казалось таким нереальным. Сейчас, на этом холодном окне, мне казалось, что в моей жизни никогда не будет Парижа, теплых песков и новых радостных чувств. Только эта метель, этот холод, эта вечная ночь, которая никогда не закончится, эта боль, с которой мне суждено идти по жизни. И этот мужчина, преследующий меня, дразнящий, ненавидящий. Будто кем-то свыше предопределено, что он будет следовать за мной по жизни только для того, чтобы разрушать ее, причинять все большие страдания, не давать мне возможности забыть, что я люблю.

Первый снег? Говорят, когда видишь его, нужно загадывать желания. Но какие у меня могут быть желания? Любить? Забыть? Уехать? И, подумав, я вспомнила про океан и бабочек. В эту холодную снежную ночь это была самая нереальная мечта.

И оттого самая желанная. И я изо всех сил пожелала себе увидеть океан и бабочек.

Но утро все же наступило. На улице стало светло. Первый снег, который я встретила одна, растаял, превратишись в хлюпающую грязную слякоть. Я медленно сползла с окна и пошла собирать вещи.

Я ехала в такси. До аэропорта было совсем не далеко. Город в этот день был совершенно непривлекательным и недружелюбным. В эту холодную пору он всегда самый некрасивый – мрачный, сырой. Ни лето, ни зима, ни холод, ни тепло. Но сегодня я любила и его лужи, и промозглую сырость, и недовольных пешеходов с промокшими ногами. Просто я видела их в последний раз. Я прощалась с моим городом.

– Все в порядке? – спросил таксист, заметивший мои слезы.

– Конечно, – поспешила ответить я, размазывая их по лицу.

– Все грустят, когда уезжают из родного города, – философски подметил он, – какие бы горести ни оставляли в нем.

– Да, вы правы, – согласилась я.

– Город – это ведь ваша душа. Какой бы ни была она, а все равно – ваша.

– Да уж, – только и нашлась я что сказать.

– Обязательно возвращайтесь сюда еще. Хотя бы в гости, – сказал он мне на прощание.

– Конечно.

Я схватила чемоданы и проводила взглядом уезжающее такси. Выходит, даже водители могут легко читать мою душу. Я на минутку остановилась, чтобы, прежде чем войти в здание аэропорта, еще раз посмотреть на мой город, вдохнуть его горлом и запомнить навсегда. Я дыщала его холодным родным воздухом и отчетливо осознавала, что обязательно к нему вернусь.

До отлета несколько часов. Я сдала багаж и отправилась бродить по аэропорту. После того как мои чемоданы уехали по скользящей дорожке в багажное отделение, мне показалось, что тяжелый груз свалился с моего сердца. По крайней мере, их дорога в Париж уже началась и ничто не может ее отменить.

Я бессмысленно слонялась по аэропорту. Без цели заходила в многочисленные магазинчики, сидела в кафе, пыталась читать газеты, смотрела в окно, каталась на эскалаторах, бродила по закоулкам бесчисленных залов и этажей.

Люди с чемоданами и без бегали и суетились, с озабоченными лицами, счастливые, уставшие. Они ехали по делам, на отдых, к любимым. Кто-то был зол, кто-то утомлен многочасовыми ожиданиями и задержками рейсов, но все жили предвкушением полета, приближением чего-то нового в своей жизни.

Я забралась на самый верхний этаж и оттуда наблюдала за всеми. По лестницам бегали люди, они сидели в залах ожидания, спорили, шутили, спали. И над всем этим висел щит с дерзкой женщиной-кошкой, «достойной самого лучшего». Она-я смотрела на меня-ее и задорно подмигивала.

– Это все, что осталось у меня от тебя, – произнес кто-то за моей спиной.

Я обернулась и увидела Марата.

– Что ты тут делаешь? – прошептала я, моментально изменив свое настроение с грусти на ярость.

– Я пришел за тобой, – спокойно ответил он и вручил мне какой-то букет, так и не запечатлевшийся в моей памяти.

– Слишком поздно, – ответила я и бросила цветы прямо в него.

Букет рассыпался и упал к его ногам. Но Марат, казалось, этого не заметил.

– Зря ты так, Кэт, – только и сказал он.

– Прошу тебя, уходи, – взмолилась я. – Все решено. Я уезжаю.

– Хорошо, – не возражал он. – Только сначала выслушай меня, пожалуйста.

– Извини, мне некогда, – нашла очередную зацепку я. – Мой самолет скоро взлетает.

– Твой рейс отложили на час, Кэт.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю все про твой рейс. Десять минут назад объявили о его задержке. Но ты была увлечена своими мыслями и, наверное, не услышала.

– Это ты все подстроил? – злобно зашипела я.

– Нет, – улыбнулся он, – просто погода нелетная. Или ты подозреваешь, что и с ней я вступил в сговор?

– Не знаю, – раздраженно ответила я. – От тебя можно ожидать всего чего угодно.

– Давай поговорим, – взмолился он.

– Нет, – решительно отказала я, стараясь не смотреть в его глаза.

– Тогда мне придется сделать это, – сказал он и грохнулся на колени.

– Это еще что?! – не ожидала я.

– Ты не видишь? Я умоляю тебя на коленях, – невозмутимо ответил он.

– Послушай, не будь идиотом, – попыталась поднять его я. – На нас же смотрят.

– Все зависит от тебя. Ты согласна поговорить?

Я обернулась и увидела улыбающихся людей, поглядывающих на нас. Наверное, они подумали, что он делает мне предложение. И кажется, его все жалели, а меня считали бесчувственной сукой. Наивные! Если бы они знали, что это за волк в овечьей шкуре!

– Ладно, – только и оставалось сказать мне. – Вставай. У тебя есть ровно пять минут. Дольше я тебя слушать не намерена.

– Хорошо, – согласился он, поднялся с колен и потянул меня в какой-то укромный угол в конец зала ожидания, где почти не было людей.

Я резко вырвала руку:

– Говори быстрее.

– Я люблю тебя, Кэт! – сказал он абсолютно будничным тоном, будто говорил о погоде.

Мое сердце застряло в горле.

– Что? – наконец вымолвила я не своим голосом.

– Я тебя люблю, – четко повторил он, глядя на меня своим беспокойным синим взглядом.

– Я не хочу это слышать, – попыталась отмахнуться я.

– Почему?

– Потому что я не верю тебе! – почти завыла я.

– Но это правда.

– Да? И скольких ты еще любишь кроме меня? – вспомнила я.

– Никого больше. Только тебя одну.

– Ха! А как же та рыжая в магазине?

– Это просто моя приятельница, Кэт, – невозмутимо ответил он.

– Да? – пришла в бешенство я. – А разве приятельницам дарят открытки с разбитым сердцем?

– Это была открытка для тебя.

Я на минуту замолчала, припоминая все услышанное в магазине.

– Очень сомнительное оправдание, – наконец ответила я.

– Я не оправдываюсь, Кэт.

– И мне не нужны твои открытки. И твои цветы. И ничего от тебя не нужно.

– Правда? – спросил он, и океан в его глазах стал беспокойно-черным.

– Где ты раньше был со своей любовью? – кричала я. – Когда она была нужна мне? Когда я ждала ее от тебя?

– Прости меня, Кэт, – опустил он глаза. – Я очень виноват перед тобой.

– Виноват? – кипятилась я. – Да ты разбил мое сердце, ты уничтожил меня! Понимаешь?

Он схватил меня за руки и заставил смотреть в свои глаза:

– Я виноват перед тобой, это правда.

– Почему ты так поступил? – глотала слезы я.

– Я просто не ожидал этого, – часто заморгал он. – Я не мог поверить в то, что у тебя никого не было, что ты всю жизнь ждала одного меня.

– Я вовсе не ждала тебя. Не воображай. Просто так получилось, – кричала я.

– Значит, это была судьба. И она была ко мне настолько благосклонна, что послала мне такую чудесную девушку, красивую, страстную, сексуальную и… девственницу. И я подумал: достоин ли я этого, смогу ли оправдать твои ожидания?

– Что за бред? Что за чушь?

– Я ведь еще до твоего письма понял, что люблю тебя, – говорил он и смотрел на меня своими больными синими глазами. – И я хотел, чтобы ты была счастлива. А потом подумал: смогу ли я? Подумал, что ты достойна другого мужчины. Более честного, порядочного, благородного, достойного быть твоим первым. И я отступил, струсил, зарылся головой в песок.

– Идиот, – шипела я сквозь слезы.

– Да, ты права. А потом ты мне соврала про деньги, про других мужчин.

– Почему ты решил, что я соврала? – опешила я.

– Блондинки не умеют хранить секреты, – улыбнулся он.

– Мариша? Вот предательница! Что еще она тебе рассказала?

– Все. Про твои страдания, про Париж, про Люка.

– Вот только Мариша уверена, что я не девственница.

– Почему?

– Потому что думает, что я использую ее любимый трюк: притвориться девственницей, чтобы использовать мужчин.

– Но ты ведь не такая? – с надеждой спросил он.

– Откуда тебе знать, какая я? Что ты вообще хочешь от меня?

– Я хочу, чтобы ты меня простила. Хочу, чтобы вернулась ко мне. Я не могу без тебя, Кэт. И думаю, я готов стать твоим первым мужчиной. Я буду очень счастлив.

– Что вы говорите? – возмущалась я. – А ты не думаешь, что опоздал, что я сто раз уже могла переспать с кем-то другим?

Мои слова воткнулись в него будто тысячи острых иголок, искажая лицо, причиняя сильную боль.

– Ты права, – согласился он. – Но мне теперь уже все равно, девственница ты или нет. Мне все равно, сколько мужчин у тебя было! И даже если бы твоя подруга не рассказала мне, что ты наврала про деньги, я бы все равно приперся сюда и умолял бы тебя вернуться! – кричал он, почти рыдая.

– Почему?

– Да потому, что люблю тебя! – ранено завыл он, и люди в аэопорту стали оглядываться.

Он притянул меня к себе и наклонился над моим лицом. Его губы, словно ожидавшие меня сто лет, вцепились в мой рот и не отпускали. Они скучали без меня, они признавались мне в своей боли, своей любви. Земля уходила у меня из-под ног, мое сердце выпрыгивало из груди и бешено плясало где-то вверху, над пассажирами, над самолетами, над нами. Я почти забыла его теплые неистовые губы. Как же я могла забыть про них? Как могла подумать, что смогу жить без них, целовать другие, чужие губы? Разве не эти губы даны мне небом, чтобы целовать их, чтобы быть зацелованной ими?

– Не надо, Марат, – жалобно застонала я и оттолкнула его от себя.

– Я не могу без тебя, Кэт, – изнывал его голос. – Я учился, пробовал, но так и не смог. Я без тебя не сплю, не дышу, не живу. Ты мое все, и я не могу тебя потерять.

– Марат, – сказала я, отводя от него глаза, – видишь ли, все уже решено. Слишком поздно. Я улетаю. Меня ждет Париж. И ты прав, я нашла человека более достойного, более порядочного и более честного, которого не смутила бы ни моя девственность, ни ее отсутствие.

– Люк? – спросил он и сжал челюсти.

– Да, Люк, – сказала я, глотая слезы. – Он любит меня. И в отличие от тебя сможет сделать счастливой.

– А ты? Ты любишь его? – спросил он, и я увидела огонь внутри его синих глаз.

– Да, – соврала я, глядя в стену. – Люблю. Тебе лучше уйти.

– Ну что ж, – отпрянул от меня он. – Тогда желаю тебе счастья.

– Спасибо. – Я едва сдерживалась от душивших меня слез.

– Да, у меня для тебя подарок. Специально вез из Америки, – сказал он и достал картонную коробочку из-за пазухи.

– Не стоит, – отказывалась я.

– Возьми. Это мой прощальный подарок, – попросил он, делая шаги назад. – И будь счастлива, Кэт.

– И ты тоже.

Он не дослушал моих слов. Поставил коробку на пол, перепрыгнул через перила и побежал вниз. Я смотрела сверху на его стремительно удаляющуюся фигуру, на его уже неразличимое в толпе лицо. И лишь мои слезы, капая вниз, пролетая через лестничные пролеты, людей и чемоданы, догоняли его.

Глава 34
МОЕ НЕБО

Стараясь не думать о том, что случилось, я схватила коробку и побежала прочь от этого места. На табло с расписанием вновь объявили о задержке моего рейса. Черт бы побрал эту метель! Я присела в кресло и попыталась читать газету.

Зачем я сделала это? Чего испугалась? Того, что этот человек врет? Или того, что он говорит правду? Я боялась любить его, боялась верить ему. Все это понятно. Это всего лишь защитные функции моего разбитого сердца. Но почему я боялась, что он действительно любит меня? Слишком большая ответственность? Слишком тяжкий груз? Готова ли я была к тому, чтобы этот мужчина стал не только первым, но и единственным? Я добровольно отказалась от своей любви, от любви небезразличного мне человека. Зачем? Ради Парижа? Ради Люка? Или же ради собственного спокойствия? Я хотела вновь быть свободной и дерзкой, легкой и самостоятельной. А эта любовь слишком смирила меня, сковала будто цепями, не давала вздохнуть. Мое сердце больше не хотело бешено биться. Оно мечтало спокойно заснуть. Или же это просто самовнушение? Впрочем, какая теперь разница? К чему вообще теперь думать об этом? Все решено. С Маратом покончено. Мосты сожжены. Сейчас я сяду в самолет и улечу в лучший город на земле. Там меня будут ждать Люк, новая жизнь и спокойное сердце. Не это ли самое главное? Я вертела в руках невзрачную коробку и искала, куда бы ее выбросить. Сейчас мне было не до прощальных подарков Марата. Ближайшая урна находилась довольно далеко. Не в силах идти туда, я просто положила ее на соседнее кресло и ушла курить.

Когда я вернулась, на моем кресле сидела молодая женщина с девочкой лет шести. Смешная девчонка с темными косичками весело пританцовывала и крутила в руках мою коробочку.

– Положи на место, – прикрикнула на нее мать. – Это чужое. Нельзя подбирать где попало всякий мусор.

«Мусор? – где-то в глубине возмутилось мое сердце. – Это не мусор. Это же мой подарок».

И тут девочка сорвала крышку с коробки, и все, кто находился в аэропорту, внезапно забыли про свои дела и, устремив взгляды вверх, замерли.

Я застыла на месте и завороженно наблюдала, как десятки разноцветных фантиков поднялись к потолку и цветастым ворохом разлетелись по залу ожидания.

– Бабочки? Посмотрите, там бабочки, – толкнула меня в бок какая-то старушка. – Первый раз вижу бабочек в преддверии Нового года. Откуда они взялись?

– Из моего живота, – невпопад ответила я, наблюдая, как самая крупная из них, красиво кружа, уселась прямо на плакат с моим изображением.

«Объявляется посадка на рейс до Парижа», – объявил голос-робот, совершенно безразличный к бабочкам зимой.

В аэропорту меня никто не ждал. Я поймала такси, назвала нужный мне адрес и уставилась в окно. Новая жизнь встречала меня мутными лужами, мелким снегом и ночными огнями. Я ехала ей навстречу и понимала, что все это давно было предопределено судьбой. А я лишь покорный ее исполнитель.

Я вышла из такси и почти по щиколотку провалилась в лужу. Моя нога в тонком сапоге насквозь промокла. Но разве теперь имеют значение мокрые ноги? Я решительно нажала на звонок и поправила волосы.

Мужчина, появившийся в дверях, и ждал меня, и в то же время был удивлен моему приходу.

– Извини, я не дождался тебя в аэропорту. Боялся, ты уже не приедешь, – сказал он, помогая мне снять пальто.

– Рейс опять задержали, – ответила я, снимая мокрые сапоги. – Ты знаешь, я промочила ноги.

– Не беда, я согрею их, – ласково сказал он.

Я подошла к нему ближе и уставилась в глаза. Он молча на меня смотрел. В его взгляде я читала испуг и радость, отчаяние и надежду, бесконечное беспокойство и безмятежное спокойствие океана.

– Я люблю тебя, – прошептала я, безнадежно утонувшая в этих глазах.

Он ничего не ответил, лишь схватил меня и крепко прижал к себе. Мне было нечем дышать. Он будто бы хотел прирасти ко мне, превратиться со мной в единое целое. Слезы покатились из моих глаз быстрым неугомонным ручьем.

– Больше никуда тебя не отпущу, – шептал он, целуя мои мокрые щеки.

– Не отпускай.

– Обещай, что больше никогда не бросишь меня.

– Обещаю.

– Обещай, что всегда будешь рядом.

– Обещаю. Но у меня есть условие, – улыбалась сквозь слезы я.

– Какое еще условие? – спросил он, хватая меня на руки и кружа по комнате.

Я хитро улыбнулась и, вновь почувствовав себя дерзкой женщиной-кошкой, прошептала ему на ухо:

– Хочу заняться с тобой любовью прямо сейчас.

Он не стал мне отвечать. Лишь его губы, горячие и желанные, обожгли меня своим раскаленным безумством. И я вспомнила все. Наше пьяное знакомство в клубе, Шекспира в его библиотеке, поцелуи в листьях, танцы под дождем. Рядом с этим человеком мое сердце снова искрило, прошибаемое мощными разрядами, мечтающее взорваться и готовое умереть. И я подумала, что никогда бы не смогла жить без этих губ. Не спряталась бы от них ни в Париже, ни в песках Ниццы, ни в холодных местных метелях. Только он один заставлял мое сердце петь и приводил за собой хороводы бабочек даже в лютый декабрьский мороз.

Кожа на моем теле ныла в предвкушении его прикосновений. Она мечтала избавиться от одежды и нарядиться в его поцелуи. Я встречала мелкой дрожью каждое его прикосновение, каждое дыхание его губ на моей коже.

Конечно же это все давно было предопределено, абсолютно ясно. Я просто ждала его всю жизнь, мое тело, моя душа узнавали и отвергали все чужое, неродное, не свое, покорно и мучительно ожидая одного-единственного – его. Как же хорошо, что я его дождалась. Как хорошо, что нашла его, опознала из десятков, тысяч других губ-рук-сердец. И как хорошо, что он – первый. Как хорошо, что мне не придется стирать, вытравливать его нежностью, его страстью следы других мужчин с моего тела, из моей души.

Он прикасался ко мне легко и бережно, словно его губы и сами превратились в легких волшебных мотыльков, щекочущих меня своими разноцветными ажурными крыльями. Я слышала, как бешено колотится его сердце, готовое выпрыгнуть, разорваться в любую секунду. Я ловила его за щеки и вглядывалась в глаза, ясные, глубокие, любящие глаза океана. Как я могла принести им боль, как могла разбить это бьющееся ради меня сердце?

– Я люблю тебя, Кэт, – сказал он, нежно целуя меня в уголки губ. – Я так тебя люблю.

Я прижалась всем телом к его горячему, током бьющему туловищу. Он открыл на секунду глаза и наблюдал за моим лицом, словно не веря ему, будто чего-то страшась. Я вцепилась в его волосы и шепотом-поцелуем призналась:

– Я люблю тебя, Марат.

И мое тело воспарило над кроватью, над этим теплым домом, над городом. У меня больше не было вопросов, не было сомнений и раздумий. Все было просто и доступно. Я, он, наша любовь, наши живущие друг другом души, наши заставляющие биться друг друга сердца. Что может быть проще? Мое тело исполняло танец в ритме танго, а душа, как в лучшие моменты жизни, распевала чудесные гимны. Я поняла, что здесь, в этой спальне, с этим мужчиной, с его и моей любовью я нашла и свою новую жизнь. Я поняла, что счастлива. И тут же умерла.

Блаженство в моей голове напомнило о том, что я попала в рай. Марат довольно мурлыкал, уткнувшись в мои волосы. Я понимала, что так будет вечно. Я с поющей душой и танцующим телом и этот мужчина, поселившийся в моих волосах. Что может быть более странным? Удивительным? И прекрасным?

– Значит, ты меня все-таки обманула, – заявил он, не обнаружив на простынях ожидаемых следов дефлорации. – Я так и знал, никакая ты не девственница.

Я лишь загадочно улыбнулась в его подмышку.

– Или все-таки..? – внимательно изучал он мое лицо.

– Это важно? – ответила на взгляд я.

– Важно только то, что я тебя люблю, – серьезно сказал он, вздернув мой подбородок.

– И это правильно, – улыбнулась ему я.

– А еще важно… – загадочно замолчал он.

– Что?

– Важно знать – понравилось тебе или нет?

Я вылезла у него из подмышки, уселась на него сверху и задумчиво уставилась в потолок.

– Кажется, – наконец сообразила я, – я еще не распробовала.

И, забравшись с головой под одеяло, я потянулась губами к его пупку.

Я слишком долго этого ждала. И теперь собиралась наверстывать упущенное.