Текст книги "Бабочки в моем животе, или История моей девственности"

Глава 12
МОЙ РОК-Н-РОЛЛ

Но радоваться было рано. Убежать от старых извращенцев – это только полдела. А вот что делать двум молодым беззащитным девушкам поздно вечером в неизвестном месте? Бежать в лес у нас не хватало смелости. Но, с другой стороны, мы прекрасно понимали: как только наши кавалеры реанимируют свои гениталии, тут же бросятся нам вдогонку. И уж если поймают – нам точно несдобровать. Мы бежали вдоль дороги так, что только пятки сверкали, и едва не угодили под колеса неизвестного автомобиля. Это было наше единственное спасение. Я бросилась к водительской дверце, открыла ее и стала кричать что-то несуразное человеку за рулем.

– Помогите нам, пожалуйста… спасите… увезите быстрее… сейчас они нас догонят…

– Что происходит? – переполошился водитель и вышел из машины.

На меня смотрело удивленное и перепуганное лицо Гарика, моего верного «не голубого» друга Гарика.

– Гарик! – вне себя от радости заорала я и бросилась ему на шею.

– Кэт? Что ты тут делаешь? И что случилось? – Он был не на шутку перепуган.

– Пожалуйста, все расспросы потом! Гаричек, увези нас быстрее! Я тебя умоляю.

– Хорошо-хорошо… – сказал он. – Только я не один.

И только тут я заметила в салоне автомобиля еще одного мужчину и двух женщин. Черт!

– Подожди минутку, я высажу друзей и отвезу вас, – сказал Гарик, и я мысленно поклонилась его благородству. – Да, и, возможно, тебе стоило бы одеться.

Черт побери! Вообще-то Гарик прав. Убегая из коттеджа, я не успела натянуть джинсы. И все это время стояла в трусах и рубашке, чем наверняка, вводила в ступор всех нечаянных зрителей этого бесплатного шоу. Но сегодня мне было уже не до стеснений. Я быстро натянула джинсы и запрыгнула на заднее сиденье Гариковой машины, как только изумленные девицы покинули ее. Мариша уселась рядом, на всякий случай заблокировала дверцу и перекрестилась. Мы спасены! Вот тебе и «голубой» Гарик!

Пару минут мы ожидали Гарика в машине, пока он говорил о чем-то со своими спутниками.

– Ну что, ты все еще собираешься раскрутить Лефтова на машинку? – съязвила я, глядя на стучащую зубами Марусю.

– Прости меня, Кэт, – зарыдала она и уткнулась лицом в мое плечо. – Я такая дура.

Ну и что с такой дурой поделаешь? Тем более если она любимая подруга.

Гарик ни о чем не расспрашивал. И за это я была ему очень благодарна. Он только многозначительно посмотрел на нас, когда мы с Маришей внезапно пригнулись вниз, чтобы нас не смогли рассмотреть из проезжавшей мимо машины. Рядом проплыл «бентли» с двумя потрепанными мужчинами внутри, которые отчаянно матерились и пытались отыскать кого-то в темноте. Как все-таки хорошо, что в мире есть Гарик.

Мне было неудобно за то, что мы вырвали его из компании. Но что поделаешь? Он повез нас по домам. В машине мы обнаружили коньяк и выпросили у Гарика по одной успокоительной дозе. Коньяк я вообще-то не пью, но тут уж выбирать не приходилось. Мы ехали молча, и каждый думал о своем. Точнее, все, конечно, думали об одном: как мы с Маришей до такого докатились. Коньяк начинал действовать и на смену страху, еще недавно наполнявшему мое сердце, пришли успокоение и истеричная радость. Меня тянуло на приключения, и, не доехав до дому, я попросила Гарика высадить меня на улице под предлогом ночной прогулки. Гарик немного посопротивлялся, но все же не смог меня разубедить.

– Пожалуйста, будь осторожна, Кэтти, – сказал он мне на прощание. – И если что, звони, я всегда помогу.

– Спасибо тебе, Гарик. Спасибо, что ты есть, – сказала я и, послав ему воздушный поцелуй, ушла в ночь.

На улице было прохладно. Но, если учесть количество выпитого спиртного и все события прошедшего дня, легкая прохлада была даже кстати. Я шла по проспекту, топтала лужи и подставляла лицо дождю. И в моем сердце зазвучал рок-н-ролл. Необыкновенное ощущение легкости и мощного драйва одновременно. Может быть, это истерика? С одной стороны, мне было противно. Воспоминания о прошедшем вечере заставляли мои щеки пылать, а сердце бешено колотиться. Мне хотелось погрузиться под воду с головой и смыть с себя весь сегодняшний вечер, стереть со своих губ остатки ненавистных поцелуев, содрать вместе с кожей следы чужих, нелюбимых рук. И покрыть свежие раны поцелуями и ласками мужчины, которого я хотела. Как же нас угораздило так влипнуть? И как хорошо, что все это уже закончилось. Кроме того, я впервые отчетливо осознавала, что делаю и чего хочу. И я намеревалась осуществить задуманное. Может быть, сегодняшний день был и не мой, но уж ночь я намерена посвятить работе над ошибками.

«Какая же я все-таки счастливая, – размышляла я, подставляя щеки холодному ветру. – И как хорошо, что на этот раз пронесло. Я все исправлю, все изменю, выстрою все так, чтобы потом не жалеть. Я – девушка, которая настойчиво ищет любви и которая наконец поняла, чего хочет».

– Привет, – сказал его рот, растягиваясь в улыбке и изо всех сил пытаясь это скрыть.

– Привет, – ответили мои губы, еще сохранившие влагу дождя.

– Ты промокла? Замерзла? Что случилось? Проходи.

И зачем столько вопросов. Глупый! Ты же не знаешь, что я пришла к тебе вовсе не затем, чтобы отвечать на дурацкие «что» и «почему». Я неотрывно смотрю на его губы. Он улыбается. И мне уже не холодно. С моих ресниц все еще капает дождь, оставляя за собой темные дорожки туши. Мои волосы мокрые, и я знаю, что он это любит.

– Кто-то опять подарил тебе машину? – изменили улыбке его губы. – Предупреждаю, это не я.

– Нет, – ответил мой рот, и мне до боли захотелось, чтобы он тоже сейчас ловил каждое движение моих губ.

Но он не смотрел на губы. Он смотрел на меня и, кажется, был растерян. Я опять застала его врасплох? Я для него полная неожиданность? Да я и для себя, пожалуй, полная неожиданность, женщина-загадка.

– Ты не рад мне? – спросили мои губы, уже уставшие от этого никчемного разговора.

– Рад, – растерялись его губы.

Зачем наши рты тратят столько сил на ненужные движения? Разве не хотят они сейчас посвятить весь свой пыл чему-то более интересному? Слова невкусны. Вкусны чужие губы, нет, не чужие, а губы, которые сейчас напротив. Так зачем все это, ненужное?

– Что случилось? – не сдавался его рот.

Мои губы отказались отвечать. Они устали тратить силы попусту. Я мокрая, уставшая, едва не изнасилованная. И я не хочу больше игр.

Мои губы отправились к нему навстречу. Его губы наконец замолчали. Ждут ли они меня? Нужна ли я им? Они приблизились вплотную. Но его губы оказались выше. Мои губы приподнялись на цыпочки и сказали «привет». Потом на секунду замолчали, отстранились и, немного подумав, не выдержали и откровенно признались: «Мы так рады вам». «Мы тоже очень соскучились», – внезапно признались его губы и бурно поприветствовали мои. Наши губы были счастливы. Наши губы любили друг друга. Наши языки превратились в два смычка, игравших одну мелодию. Наверное, симфонию. Или нет, не симфонию – это был рок-н-ролл. Точно, рок-н-ролл. Мощными ударными к оркестру присоединились два сердца, запели струны голосовых связок, выдавая сдавленное, хриплое соло. Я же говорила, рок-н-ролл! Децибелы зажигательной музыки наполнили все тело, заставили его содрогаться и вибрировать, как мощный сабвуфер. Я не могу не танцевать, когда звучит рок-н-ролл. Мои руки исполняли свой лучший танец. Он не смог сопротивляться. Его руки плясали дуэтом. Я предчувствую коду, я уже на грани.

– Постой, что происходит? – внезапно предали его губы. И музыка остановилась.

«Don't stop music…» – умоляло мое естество. Но он был неумолим. Его руки перестали танцевать, его тело выключило нашу музыку, его гитара расстроилась и вместо волшебного соло-стона стала издавать нелепые звуки. Его язык-смычок сломался и больше не издавал волшебную мелодию. И только сердца-барабаны еще продолжали стучать по инерции. Но что значит барабанная дробь без мелодии? Перестала звучать музыка. А я еще не научилась играть сольно. И моя музыка тоже умерла. Мой рок-н-ролл. Его вырубили. Не предупредив, выдернули из розетки. Грубо и неожиданно.

– Зачем? – спросили мои губы, и я отвела взгляд от его помертвевшего рта, устремив его к глазам.

Узнаю этот взгляд. Это лучистое издевательство.

– Зачем «что»? – спросил Марат, лукаво улыбаясь.

– Зачем ты остановился?

– Я хочу знать, что происходит.

– А что происходит?

– Зачем ты пришла?

– Я пришла тебя поцеловать.

– Кэт, ты не перестаешь меня удивлять.

– Что же тут удивительного? Я шла по улице, и мне вдруг захотелось тебя поцеловать.

Мы стоим и молча смотрим друг на друга. Ему, видимо, нечем ответить на мои слова. Дурацкая ситуация. Стою у него в прихожей, мокрая, с требующими поцелуев губами, а он задает нелепые вопросы. Мы думали, что поем одну песню, а оказалось – разные. Вот и получился какой-то бред.

– Да ты же мокрая, Кэт! Простудишься, – сообразил он.

– Плевать. Тебе ведь нравится, когда я мокрая, правда?

Он секунду молчит. К чему эта игра? Я ведь знаю, что нравится.

– Ну, допустим. И все равно ты можешь простудиться.

– Ты будешь переживать?

– Буду.

Надо же, какой он сегодня участливый. Теплый и мягкий, как мой старый плюшевый медведь. Только у медведя нет таких губ.

– И что же нам делать? – бессмысленно спрашиваю я. Моим губам запретили играть музыку, и теперь им было все равно что воспроизводить.

– Предлагаю тебе переодеться.

– О, наша любимая игра с переодеванием, – расхохоталась я.

– Я сделаю тебе чай и растоплю камин.

– Ладно, – сдалась я.

Раз не хочет меня видеть в соблазнительном мокром наряде, так и быть, переоденусь.

Напялила на себя его теплую рубашку. С такими темпами я скоро весь его гардероб перемеряю. Мои губы повеселели. Они больше не чувствовали на себе следов грубых поцелуев Руслана. Нежные губы Марата вытравили эти следы. Его руки стерли с моего тела остатки чужих рук. Этого-то мне и надо было. Я вышла в гостиную. Марат сидел в широком кресле и задумчиво смотрел на огонь. Такой он мне нравился – когда молчал и думал. Люблю думающих мужчин. И чтобы не болтали без дела. А я ведь не только целовать его хочу. Неслышно подхожу сзади и провожу пальцами по его шее. Он вздрагивает, но не оборачивается. Мои пальцы спускаются к вороту майки, они изучают его грудь, возвращаются к шее, покалывая ногтями. Марат молчит. Я обхожу кресло, сажусь на пол, лицом к нему, и кладу голову ему на колени. Его руки ныряют в мои волосы. Он наклоняется и погружает в них свое лицо. Кто бы мог подумать, что счастье – это когда кто-то прячется в твоих волосах. Его губы поют колыбельную моим волосам. Его руки убаюкивают кожу на моей шее и спине. Но я не собираюсь спать. Моему сердцу сейчас не до сна. Я поднимаюсь с пола и забираюсь к нему на колени. Мои глаза проникают в его глаза, мои пальцы приветствуют его лицо. Он молчит. Его руки и губы застыли в нерешительности.

– Я хочу тебя, – заявляют мои губы и запрещают его рту отвечать. Мне не нужно ответов, не нужно слов. Просто позволь своим губам делать то, что им хочется.

И тут его губы словно с цепи сорвались. Они ожили и снова запели, только еще громче, мощнее. Они не давали моим губам произнести ни звука, подавляя своим убедительным соло. А я и не возражала. Мне нравится подчиняться его губам, я теперь это точно знаю. Я согласна слушаться. Пусть только не останавливаются. Пусть продолжают петь. Мой рок-н-ролл.

Я обожаю его губы. Они мягкие, но упругие, настойчивые, но нежные. Я люблю его руки. Они заставляют мое тело танцевать. Я схожу с ума по его телу, оно подавляет мою волю, превращая в покорную рабыню. У него вкусная кожа. Я хочу ощущать ее под губами каждое мгновение. Но этого мало. Я хочу его всего. Я хочу чувствовать его внутри себя. Я просто его хочу, черт возьми!

– Что это? – неожиданно слышу чей-то голос.

Кто это? Ах, да, ведь его губы могут не только целовать. В этот момент мне захотелось, чтобы он был немым. Тогда его губы были бы посвящены только поцелуям. И никаких слов. Открываю глаза и не закрываю рот, в надежде что он опомнится и вернется к нему. Он странно изменился в лице. Но почему? Голову на отсечение даю, что еще пару секунд назад он страшно меня хотел.

– Что случилось? – спрашиваю.

– Что это? – повторил он, сжимая руками мое запястье.

Багровым браслетом на нем отпечатались следы от ремня Руслана. Пытаюсь вырвать руку. Напрасно. Еще недавно эта сила доставляла мне радость, а сейчас ужасно злила.

– Отпусти меня! – закричала я второй раз за сегодняшний вечер.

В отличие от Руслана, он не стал меня держать. Тихо поднял на руки, снял со своих колен и поставил на пол.

– Что происходит, Кэт? В какие игры ты играешь? – сверлил он меня взглядом.

Он был не то чтобы зол. Скорее, растерян.

– Тебя кто-то обидел? – Его глаза встревожились еще больше.

– Нет, – опустила взгляд я.

– Или ты поклонница садомазо?

– Нет, – горько рассмеялась я. – Давай лучше выпьем.

Он налил мне виски. Хорошенький коктейль я сегодня намешала, однако. Потребовала хотя бы колы, чтобы разбавить. Он налил себе, залпом выпил, налил еще. Я медленно тянула свой разбавленный напиток и старалась не смотреть на Марата. Прикурила сигарету. На этот раз он не сделал мне замечания, только молча подставил блюдце. Пепельниц в его доме не было.

– Скажи, Кэт, тебя кто-то обидел? – Он смотрел мне прямо в глаза.

Я молчала.

– Черт возьми, Кэт! Ну, ответь же мне! – сотрясал он мои плечи.

– Все нормально, правда, – отмахнулась я и с удивлением почувствовала, как слезы жгут глаза. Еще не хватало разреветься перед этим мужчиной.

И все-таки он их заметил, эти маленькие блестящие капельки в уголках моих глаз. Я знаю, некоторые женщины ошибаются, полагая, что слезы трогают мужчин. На самом деле они их жутко раздражают. Черт их подери, эти слезы!

Он схватил меня за щеки и уставился мне в лицо. Я пытаюсь не смотреть на него. В глазах щиплет, в горле першит, голова идет кругом от выпитого. Делаю усилие, чтобы не разреветься.

– Поцелуй меня, а? – с надеждой мямлю я.

Он молчит.

– Ну и не надо, – меняется тон моего голоса на безразличие. – Извини, мне, наверное, лучше уйти.

Пытаюсь вырваться из его рук, но они не отпускают.

– Никуда ты не пойдешь, пока все мне не объяснишь, – резко заявляет он и усаживает меня в кресло.

Он опять наливает виски. Выпивает залпом. Я тоже не сопротивляюсь и осушаю бокал. Хотя я и так уже пьяненькая. Пора завязывать со спиртным. А то с такой жизнью я точно скоро сопьюсь.

– Это Лефтов? – сурово вопрошает он, и я представляю, что нахожусь на допросе в НКВД.

– Нет.

– А кто?

– Его друг, Руслан.

– О, так ты уже успела и его обработать? – нервно рассмеялся Марат. – А ты шустрая, поздравляю!

– Я никого не обрабатывала, – злобно прошипела я и вскочила с кресла.

А я ведь уже стала забывать, какой он бывает невыносимый.

– Значит, ты была с Русланом, – сказал он, наливая себе еще. – Не могу только понять, зачем ты после всего этого пришла ко мне?

– Ты все не так понял, – попыталась оправдаться я.

– Да куда уж мне! – подскочил он на ноги и перешел на крик. – А знаешь, ты ведь действительно удивительная.

– Спасибо.

– Удивительная лицемерка! – совсем разорался он. Я ненавижу, когда на меня кричат. – Сначала пудришь мне мозги своей неприступностью, корчишь из себя оскорбленную невинность, а потом приходишь ко мне ночью, пьяная, со следами от другого мужчины, и просишь секса. А что, Руслан тебя не удовлетворил?

Моя рука звонко отскакивает от его щеки, оставляя после себя красные следы пальцев и звучный шлепок.

– Замолчи! – кричу ему я.

Он с минуту молча смотрит, и мне кажется, что вот-вот он меня ударит. В его глазах пляшут черти. А я покорно стою и жду, что произойдет. Я уже готова принять любой финал. И тут происходит то, чего я никак не ожидала. Он резко хватает меня обеими руками и рвет на мне рубашку. Я смотрю в его разъяренное лицо и слышу, как пуговицы отскакивают от пола, будто неожиданный и крупный град приземляется на тротуар. Еще мгновение – и его язык грубо и беспринципно врывается в мой ничего не подозревающий рот. На этот раз он не нежный, осторожный и изучающий. Он явился сюда не просить, он пришел брать и владеть, никого не спрашивая и не церемонясь. Пришел, увидел, победил. Его руки так же нескромно забрались под мою разорванную рубашку и устроили там настоящий переполох. Мой разум возмущался, мое тело умоляло продолжать. Он кусал уголки моих губ, и мне хотелось, чтобы он прокусил их насквозь и выпил всю мою кровь до последней капли. Его пальцы сжимали мою кожу, мои ногти впивались в его спину. Мне хотелось, чтобы на мне остались синяки от его рук, багровые пятна от его губ. Я желала расписаться кровавыми царапинами на его теле. Мне хотелось, чтобы мы растерзали друг друга, порвали в клочья, приникли рана к ране, прикоснулись и срослись обратными сторонами нашей кожи. Мы делали друг другу больно. И эта сладко-горькая боль делала нас еще безумнее и ближе. Я страдала от этого удовольствия и получала удовольствие от этого страдания.

Марат схватил меня на руки и прислонил к стене. Я опутала его своими ногами и прижалась к его паху. Я – змея, окольцевавшая свою добычу. И я намерена проглотить ее полностью. Или это я добыча, а он – змея. Ведь это его бесстыжие пальцы заползают под мои трусики, извиваются там адскими кольцами, обжигают меня, заставляют молить о пощаде, биться в ознобе и раненно хрипеть.

Он отрывает меня от стены и в каком-то бесовском танце несет в неизвестном направлении, спотыкаясь о мебель, звеня разбитыми бокалами. Осколки рассыпаются по полу, брызги недопитого виски мокрым фейерверком взрываются в воздухе. Точно так же и мы сейчас взорвемся и рассыплемся. Мир сошел с ума. Это даже не рок-н-ролл. Это уже хеви-метал какой-то.

– Марат, – хриплю я под его ртом, пока он лихорадочно расстегивает ремень.

– Ничего не говори, прошу тебя, – безумно шепчет он. – Все просто. Ты хочешь меня, я хочу тебя. Хватит играть. Это просто секс.

Просто секс???

Отрываю свои губы. Это больно. Будто на морозе прикоснулся ртом к чему-то железному, прирос к нему, а потом отрываешь с кровью.

– Я не спала с Русланом, – четко выговорила я своими больными, распухшими губами. – Он хотел меня изнасиловать. Это следы от ремня.

Лицо Марата отстранилось от меня и застыло. Его губы, глаза замерли. Они изучали мое лицо. Нежадно, но внимательно, нестремительно, но настойчиво. Я пыталась читать по его глазам. В них сначала была страсть, потом появились смущение и, кажется, боль. Он так и держал меня на руках. Держал и смотрел. Тихо, больно и трогательно. Изощренная казнь взглядом.

А потом он отнес меня на диван, сел на него сам, не выпуская меня из рук, и прижал к своей груди. Я свернулась калачиком у него на коленях. Он прижался губами к моим израненным рукам. Губы были такими же горячими, но теперь почти неподвижными. Сейчас они не калечили, а лечили. Я даже обрадовалась за свои раны. Ведь если бы их не было, он не стал бы лечить их своими губами.

– Прости меня, Кэт, – тихо произнес Марат и спрятался в моих волосах. – Но ведь он не… – Внезапно вынырнуло его испуганное лицо.

– Нет, нам удалось сбежать. И… мне захотелось прийти к тебе.

– А я сам едва тебя не изнасиловал, – злился на себя Марат.

– Я тебя прощаю, – великодушно произнесла я.

– Я его убью, – сказал Марат.

– Лучше поцелуй меня еще.

И его губы запорхали над моим ртом. Едва касаясь, они тепло дышали над моими губами, и мне казалось, что мое тело поглаживают сотнями тоненьких пушистых перышек. Я поняла, что бы эти губы ни делали со мной – нежно парили, страстно покусывали или грубо терзали, – мое сердце будет отзываться на них безудержной дробью, а в животе закружат хороводы бабочек. Эти губы – мое наказание и моя награда, мое счастье и мое горе, удовольствие и боль, мой рок-н-ролл.

Глава 13
ПРИВЕТ С БОЛЬШОГО БОДУНА

Я проснулась от дикого удовольствия в своей голове, причиной которого был кто-то, кто жил в моих волосах. Он копошился в них так нежно и бережно, что своей возней не только доставлял наслаждение моей голове, но и пускал мурашки удовольствия по всему телу. От этого головного кайфа была практически неощутима противная боль в висках и затылке. Она превратилась в сладкую боль. Как же я перебрала вчера! И кто все-таки поселился в моей голове, чтобы успокаивать после вчерашнего? С трудом разлепляю глаза и пытаюсь навести фокус. Мутная неразбериха медленно превращается в неожиданную картинку. На картинке интерьер незнакомой спальни. В интерьере – я и мужчина. Мужчина смотрит на мое заспанное лицо, улыбается и что-то делает с моими волосами. О, боже!

– Доброе утро, котенок! – мурлычет мне Марат, и надежда, что между нами ничего не было, куда-то улетучивается. В памяти чудовищный провал.

– Доброе утро! А… что ты делаешь? – интересуюсь я и пытаюсь прочесть в его взгляде ответ на вопрос «был ли между нами секс?».

Взгляд молчит. Рот говорит:

– Я расчесываю твои волосы.

– Расчесываешь волосы? А… зачем? – удивлена я. А вы бы не удивились, если бы проснулись от того, что вам расчесывают волосы?

– Ты же знаешь, я обожаю твои волосы, – расплывается он в умилительной улыбке и проводит гладкой прядкой по своим губам. – Я хочу жить в твоих волосах. Ты ведь сама сказала, что я фетишист.

– И давно ты этим занимаешься? – все так же удивлена я.

– Не знаю. Наверное, да. Но с тобой я не замечаю времени. Ты такая беззащитная, когда спишь. Как котенок.

Он улыбается, а я пытаюсь незаметно ощупать себя под одеялом. Этого и следовало ожидать, кроме стрингов, на мне ничего нет.

– Завтракать будешь? – интересуется Марат. И мои подозрения возрастают. Разве мужчина кормит женщину завтраком, если между ними ничего не было?

– Я сейчас принесу, – не дожидается он моего ответа и удаляется на кухню.

Я вскакиваю с кровати и лихорадочно пытаюсь отыскать на простынях следы дефлорации. Чисто. Вполне вероятно, конечно, что у меня это произошло бескровно. По крайней мере, даже если он и лишил меня девственности, то не знает об этом. И это не может не радовать. Другое дело, что я, возможно, навсегда утеряла из памяти свой первый раз. Хорошенькое дельце, дожить девственницей до двадцати лет, чтобы потом по пьяни лишиться невинности и даже не помнить об этом.

В дверях вырастает Марат в халате и с подносом в руках. В отличие от меня он выглядит свежим и бодрым. Ну, с одной стороны, это и понятно. Уж он-то помнит все события прошлой ночи.

Обжигаю губы горячим кофе. Вообще, я не кофеманка, предпочитаю чай, но сегодня уж очень надо как можно быстрее проснуться. Марат притащил мне бутерброды. Весьма кстати. Заботливые мужчины в наше время – такая редкость. Благодарю его взглядом, зубами вгрызаюсь в бутерброд.

– Курить будешь? – неожиданно спрашивает он.

Протестую, отрицательно качая головой. Ненавижу курить по утрам. А после вчерашнего я вообще сегодня не притронусь к табаку.

– А с каких пор у тебя курят?

– С тех пор, как здесь появилась ты.

– Но ведь у тебя, кажется, аллергия?

– Да, – вздохнул Марат, – но ради тебя даже моя аллергия согласна потерпеть.

Нет, стопудово что-то было! Голову даю на отсечение! Печально, конечно, что я ничего не помню.

Интересно, а как я ему в постели? Понравилась? А мне? Подлая память, вернись сейчас же!

Я поставила на столик чашку и опять забралась под одеяло. Марат улегся поперек кровати, подпер лицо руками и уставился на меня.

– Что-то не так? – встревожилась я и представила, как кошмарно я, наверное, сейчас выгляжу. Вообще по утрам я обычно смотрюсь неплохо, даже без косметики. Правда, похожа на ребенка. Но вчерашний бурный вечер, переросший в сумасшедшую ночь, не мог не оставить следов на моем лице.

– Просто смотрю на тебя.

– И что-то думаешь? – понадеялась я услышать от него ночные воспоминания. В конце концов, даже как-то обидно, что он не рассказывает, как ему было хорошо со мной. Неужели все так запущенно?

– Хотел бы я знать, что творится в твоей голове.

И при чем тут голова?

– В смысле? – потребовала подробностей я.

– Ты знаешь, Кэт, я обычно неплохо разбираюсь в женщинах.

– Вот как?

– Нет, правда. Мне достаточно провести с девушкой немного времени, чтобы понять, что она из себя представляет, чего хочет и чего от нее ждать.

– И меня, значит, ты тоже раскусил?

– А ты совсем другой случай. Я никак не могу понять, кто ты такая.

– А зачем тебе это нужно?

– Не знаю, – улыбнулся он, – просто я хочу тебя узнать.

– А не боишься, что, когда узнаешь, тебе станет неинтересно? – спросила я, удивленная таким разговором.

– Боюсь, Кэт. Но очень этого хочу.

Я тоже, может быть, многое хочу знать.

– Послушай, Марат, – не выдерживаю я, – этой ночью…

– Ничего не говори, – приложил он палец к моим губам.

– Почему? – не поняла я.

– Эта ночь была для меня особенной.

Значит, все-таки было. И вероятно, ему понравилось.

– Марат, послушай. Мне очень неудобно тебе в этом признаваться, – решилась я. – Но я кое-чего не помню из прошлой ночи.

Надо было видеть, как он моментально изменился в лице.

– У тебя провалы в памяти? – поплыла по его лицу мерзкая улыбочка.

– Что-то вроде этого.

– И что же ты не помнишь?

Мне было не по себе.

– В общем, я помню, как мы целовались…

– Правда? – засиял Марат. – И как же мы целовались?

– Только не издевайся сейчас надо мной, пожалуйста, – умоляла я.

– Ладно, – сдался он и поднял вверх руки. – А что было потом, помнишь?

– Потом ты порвал на мне рубашку. Очень мило с твоей стороны, кстати. И набросился на меня.

– Ты не очень-то сопротивлялась, насколько я помню.

– Не в этом дело. Потом мы ругались.

– А потом?

– Потом опять целовались, – запинаясь, мямлила я. Этот разговор мне был не по душе. Одно дело совершать вчера на пьяный глаз эти сумасшедшие поступки, а другое дело сейчас все это подробно описывать.

– И что ты чувствовала? – продолжал допрос Марат.

– Не важно.

– Важно.

– Хорошо. Мне было приятно.

– А дальше?

– А дальше-то я и не помню, – опустила я голову.

Он подтянулся ближе ко мне, схватил пальцами мой подбородок и поднял его вверх. Он заставил смотреть на него. В его глазах прыгали озорные солнечные зайчики, а губы растянулись в улыбке. Мне снова захотелось их поцеловать.

– И сейчас, – заговорил он, – ты, видимо, лежишь и гадаешь, был у нас с тобой секс или нет.

– Ну… в общем, да.

– И какой ответ ты бы хотела услышать?

– Я тебя умоляю, просто ответь: да или нет?

– Нет.

– Что «нет»? – не сразу сообразила я.

– Ничего не было, – спокойно произнес Марат.

– Как не было?

– Ты удивлена?

– Да.

– Почему?

– Я не верю тебе.

– Думаешь, я воспользовался твоей вчерашней беспомощностью?

– Но ведь все к этому шло, – отказывалась верить я.

– Да, Кэт.

– И ты ведь меня хотел.

– Ты права. Хотел. И ты ведь тоже?

– Ну, в общем, да.

– И мне стоило больших усилий сдержать себя. Но я все-таки сделал это, – улыбался он во весь рот. И мне становилось ужасно неловко от этой его улыбочки. – Но, видишь ли, я не сплю с пьяными женщинами.

Такого я не ожидала. Это был удар ниже пояса.

– Что?

– Я принципиально не занимаюсь сексом с пьяными девушками, – еще больше расплывался он в улыбке, будто это признание доставляло ему величайшую радость. – Хотя, признаюсь, вчера мне было крайне нелегко оставаться таким принципиальным.

– Очень благородно с твоей стороны, – начала закипать я. Он опять в своем репертуаре. Да как он смеет вообще? Я не алкоголичка какая-то. И любой другой на его месте…

– Мое благородство тут ни при чем, – продолжал дразнить меня Марат. – Просто, поверь мне, если бы между нами что-то было, ты бы об этом не забыла.

– Что вы говорите! – хамила в ответ я и глазами пыталась отыскать какую-нибудь одежду.

– А ты разве не хотела бы запомнить секс со мной? – спросил он, и глаза его засверкали еще больше.

– Извините, Марат, но мне пора.

– А что мы теперь опять на «вы»? Тебе не кажется, что это уж слишком по отношению к человеку, на чьем теле ты сегодня ночью оставила свои автографы?

Он развязал халат. И я увидела длинные багровые полосы на его шее и плечах. А я, оказывается, та еще кошка.

– Извини, я не подумала, что кто-то может увидеть их на тебе. Ну да ничего, ты ведь как-нибудь отвертишься. Я уверена.

– Мне незачем перед кем-то оправдываться, Кэт, – рассмеялся он. – Я свободный человек и волен отдавать свои плечи на растерзание кому угодно.

– Вот и отдавайте. Я больше не собираюсь терзать ваши плечи.

– Почему?

– Потому что вы мне несимпатичны. И ваши плечи тоже.

– Вот как? А вчера ночью мне показалось, что очень даже симпатичны. К чему врать, Кэт? Ты ведь хотела меня вчера, я знаю, я помню. И держу пари, ты не стала бы возражать.

– Не воображайте, Марат. Я просто была пьяна.

– Так это, значит, с тобой часто случается?

– Что случается? – Я чувствовала, как закипаю от бешенства.

– Напиваться и приставать к мужчинам?

– Знаете что, Марат, – почти истерила я, – я вам очень благодарна за ваше принципиальное поведение прошлой ночью. Я действительно была нетрезва. К тому же со мной вчера произошли известные вам потрясения, и у меня временно помутился рассудок. Я просто себя не контролировала. И едва не совершила ошибку. Спасибо, что не позволили мне это сделать. Мне было бы невыносимо сейчас сознавать, что между нами что-то было.

– Невыносимо? – удивился он, начиная закипать.

– Вот именно. Невыносимо. Я ведь пришла к вам как к другу.

– Я тебе не друг.

– Вот видите. Я же говорю, ошиблась. Считала вас своим другом, а вы, оказывается, имели тайные помыслы.

– Так это вчера были дружеские поцелуи?

– Ну, в общем, да.

– Дружеский поцелуй? Вот это – дружеский поцелуй? – спросил он и, не дождавшись ответа, забрался ко мне под одеяло и стал меня целовать.

Его губы пробудили во мне вчерашнее безумие. Но у меня тоже есть принципы, между прочим.

– Не смейте, – ледяным тоном сказала я, отстранившись от его губ.

Он смеялся мне в лицо.

– Отпустите меня сейчас же, Марат! У меня нет ни малейшего желания лежать с вами в одной постели и целоваться. Предложите кому-нибудь другому. К тому же я не одета.

– Тебя это смущает? – как будто удивился он.

– Да, как и любую приличную девушку. Где, в конце концов, моя одежда? И как только у вас хватило наглости снять ее с бесчувственной девушки?

– Я? Снял с тебя одежду?

– Нет, папа римский. Где же она, черт возьми? Отдайте ее мне.

– И не подумаю, – заявил Марат.

– Что это еще значит? – взбесилась я и, завернувшись в одеяло, вскочила с кровати.

– Не я ее снимал, не я и искать буду.

– Какой же вы все-таки наглый тип.

– Я – наглый? А ты действительно не помнишь, что стало с твоей одеждой?

– Помню, что ты ее на мне порвал.

– А потом?

– А потом снял.

– Я не снимал, Кэт. Ты же сама тут танцевала стриптиз.

Так, стояночка.

– Стриптиз???

– Вот именно. Ты вчера танцевала для меня стриптиз, – хохотал Марат.