Текст книги "Вереск и бархат"

– Я ничего не имел против. Это ты отступил.

– Я скорее ограблю своего деда, чем твоего отца. Это он заморозил все мои счета в Королевском банке. Если бы я мог добраться до денег, мы бы могли укрыться в горах до весны, не нуждаясь ни в чем.

– Но если он первым вычислит тебя, то ты уже не вернешься в горы, верно? Ты окажешься либо в тюрьме, либо в аду, смотря куда он захочет отослать тебя.

Грязь брызнула во все стороны, и Тайни приземлился позади них.

– Если вы двое собираетесь спорить всю ночь, позабыв о деле, мы с успехом можем обойти особняк вокруг и постучать в парадную дверь. Может быть, дворецкий без разговоров впустит нас и без шума позволит обчистить господ?

Джейми выхватил фляжку из-за пояса Тайни, поднял свою маску и сделал большой глоток.

– А-ах! Ничто так не согревает мужчину, как крепкое шотландское виски. Все лучшие части моего тела замерзли.

Тайни ухмыльнулся.

– Небольшая потеря для эдинбургских шлюх.

– Это твое мнение, не их, – парировал Джейми.

Себастьян, услышав одаренный смех среди другой группы своих сообщников, развернулся и зашипел на них, напоминая об осторожности. С пистолетом наготове он повел их вокруг дома, остановившись на секунду, чтобы выпутать свои бриджи из цепких лап розового куста. Светящиеся квадраты створчатых окон и порхающие в танце пары давали им беглое представление о беспечном мире атласа и шелка. Это был жестокий мир, который ничего не отдавал пo собственной воле обнищавшему сыну горца-лазрда. Себастьян повторил этот урок заново за последние несколько месяцев и запомнил его на всю жизнь.

Ему вновь пришлось купаться в ледяных потоках стремительных горных речушек. Дрожать от холода в рваных одеялах. Естъ сухое мясо, такое жесткое, что можно было жевать его часами, прежде чем удастся почувствовать его вкус.

Франтоватого разбойника с большой дороги больше не было, остались только шелковая маска и лоскут шотландки, хранящееся в кармане как амулет, грустное напоминание о счастливом, как кажется сейчас, времени. На его месте теперь был обычный вор и голодный, оборванный человек. То, чего Себастьян Керр хочет, Себастьян Керр должен взять силой. Пруденс Уолкер научила его этому. Теперь он мог позволить себе проявить более жестокие черты своего характера, и все оттого, что женщина не оставила ему ничего, что можно было потерять, кроме свободы и… жизни.

Его онемевшие пальцы сомкнулись вокруг рукоятки пистолета. Скрытый грубой тканью маски, Себастьян холодно улыбнулся.

Пруденс пристально смотрела на Киллиана Мак-Кея, и краска сбежала с ее щек так же быстро, как и прилила.

Этот мужчина был не злобным горбуном, а высоким джентльменом с густой копной волос. Глубокие морщины пересекали его высокий лоб, но плечи были гордо расправлены и удивительно широки для человека его возраста. Девушка опустила глаза, чтобы не дать ему заметить свое восхищение и изумление. Ее взгляд привлекли белые волоски, явно кошачьи, разбросанные по его тяжелому пледу. Был ли это, действительно, тот самый бессердечный великан, который выбросил Себастьяна из его собственного дома много лет назад?

– Значит, вы никогда не слышали о человеке, называющим себя Себастьяном Керром?

Голос д'Артана резко прервал размышления Пруденс и заставил прислушаться к разговору. Едва заметная презрительная усмешка кривила губы виконта.

Невидимая оку, гудящая от напряжения нить протянулась между мужчинами. Мак-Кей помедлил с ответом всего лишь одно краткое мгновение.

– Никогда, – произнес он.

Пруденс поправила очки. Киллиан Мак-Кей встретился с ее холодным, вызывающим взглядом, и этот взгляд красноречиво, без всяких слов уличал его во лжи. Но девушка понимала, что пока она не потрудится объяснить, почему краснела всякий раз, когда при ней упоминался пропавший жених ее тети, она будет хранить молчание.

Триция удивленно раскрыла рот, когда Пруденс положила руку на локоть Мак-Кея и улыбнулась ему.

– Возможно, нам нужно дать время моей тете оправиться от такого потрясения. Вы еще не посещали библиотеку Кэмпбеллов? Она довольно обширна. Не желаете ли прогуляться?

– С огромным удовольствием.

Мак-Кей поднес безвольную руку Триции к своим губам, затем поклонился виконту с насмешливой улыбкой.

– Виконт, всегда рад встрече с вами.

Глаза д'Артана сузились до серебристых щелок, провожая злым взглядом поразительную пару, перед которой расступилась блестящая толпа гостей.

Лампы в библиотеке не были зажжены, и лишь потрескивающий в камине огонь отбрасывал яркие блики на паркетный пол, высвечивал темные стены полированного орехового дерева, загоняя мрак в дальние углы комнаты, и дарил тепло, распространяя в комнате аромат кедровой смолы.

Пруденс присела на узкую кушетку и тщательно расправила шуршащие атласные юбки платья клюквенного цвета. Мак-Кей опустился в кожаное кресло напротив. Несколько долгих мгновений они изучали друг друга в молчании.

Еще будучи молодым человеком, Мак-Кей гордился своим знанием женской моды. Сидящая перед ним девушка отдавала предпочтение более мягкому и естественному стилю, захватившему Лондон и Эдинбург. Было бы преступлением скрывать ее изумительную кожу под слоем белил, как и прятать роскошные волосы под париком. Темная масса была поднята вверх и уложена тяжелыми кольцами вокруг головы. Широкий пояс гармонировал с розовым атласом нижних юбок и подчеркивал тонкую талию. Ее чопорность и строгие манеры были бы смешны у другой женщины, но ее чувство собственного достоинства придавало им странную трогательность. Хотелось бы Мак-Кею быть за пределами того возраста, когда пребывание в такой теплой и интимной атмосфере наедине с красивой женщиной еще может волновать.

Пруденс поправила очки жестом, который, она знала, выдавал ее напряжение, удивляясь, что заставило ее позволить себе такую прихоть.

– Простите меня за чрезмерную смелость, лаэрд Мак-Кей, но я хочу приобрести в собственность небольшой участок земли на севере Шотландии. Этот замок, который вы называете Данкерком, он не может предназначаться для продажи?

Мак-Кей выпрямился в своем кресле. Девушка явно нервничала. Никто в гостиной не называл его по имени.

– Данкерк в настоящее время являет собой печальное зрелище. Это – руины, совершенно никчемное, ничего не стоящее место.

– В таком случае, вам было бы не особенно тяжело расстаться с ним.

Мужчина встал и подошел к камину, словно пытался уйти от ее холодного пристального взгляда в поисках тепла. Во всей его фигуре и выражении лица Пруденс уловила упрямую терпеливость, которая дала ему силы ждать пятнадцать лет, чтобы отомстить человеку, укравшему его невесту. Ее сердце екнуло при виде его широких плеч, четко выделяющихся на фоне огня камина.

– Данкерк не продается, – сказал он.

Пруденс не смогла сдержать мольбы в своем голосе.

– Вы – богатый человек. Я знаю, вы владеете большой частью Стратнейвера. Какую же ценность для вас могут представлять старые руины?

Мак-Кей не отрывал взгляда от огня.

– Духовную ценность. Тому виной моя сентиментальность. Женщина, которую я любил, когда-то жила там.

«И умерла там?» – хотелось добавить Пруденс. На какой-то миг ей показалось, что она произнесла эти слова вслух. Но когда Мак-Кей повернулся к ней лицом, в его глазах не было ни ярости, ни горького упрека, а только легкая грусть.

– Мне очень жаль, что я не могу удовлетворить вашего желания, моя дорогая. Но, видите ли, Данкерк не вполне принадлежит мне, чтобы я мог его продать. Я держу его по доверенности для другого человека.

Печальные звуки гобоя вплыли в комнату. Музыка была мрачной и, одновременно, необычайно сладостной, полной противоположностью непрекращающегося дождя за окном.

Пруденс встала.

– Простите меня, лаэрд Мак-Кей. Я не могу просить вас продать то, что никогда вам не принадлежало.

Присев в книксене, девушка выпрямилась и торопливо покинула библиотеку, оставив мужчину стоять перед очагом. Руки Мак-Кея дрожали, и он потянулся к спинке стула. В течение всех долгих лет со времени смерти Мишель, Киллиан Мак-Кей молил о прощении. Но, видимо, Бог посчитал уместным послать ему в утешение не дух сострадания, а ангела-мстителя с фиалковыми глазами и мелодичным голосом. Его узловатые пальцы впились в гладкую кожу обивки, и он склонил голову в безмолвной мольбе, прося у Господа не милосердия, но мужества.

Себастьян отвел назад руку с пистолетом и разбил рукояткой хрупкое стекло. Ловким движением он отомкнул задвижки и распахнул высокое двойное окно. Себастьян гибким движением перебросил свое тело через подоконник и оказался в ярко освещенном зале. Музыка перешла в нестройный гул и резко смолкла.

Пронзительный женский вскрик, заглушенный глубоким обмороком, не нарушил мертвого молчания собравшихся гостей, когда шесть безлицых громил проникли с улицы в зал.

– Оружие на пол, джентльмены, – крикнул Себастьян хриплым от простуды голосом.

На пол к его ногам упал только один пистолет, несколько тростей и зонтик. Голубовласая леди повисла на руках своего мужа.

– А теперь мы хотели бы получить более существенное пожертвование, – добавил Себастьян. – Все драгоценности, золото и деньги в мешки, пожалуйста. Прекрасно… О, просто замечательно, благодарю вас…

Торопливые, громкие шаги грабителей и звонкое позвякивание золотых монет, цепей, колец и карманных часов слышались в гнетущей тишине зала.

Его люди действовали быстро и ловко, так, как он их учил. Они безмолвно двигались от одной группы людей к другой, стараясь не встречаться глазами со своими жертвами.

Себастьяну потребовался один беглый взгляд, чтобы убедиться, что д'Артана среди присутствующих не было. Горькое разочарование подкатило к горлу.

Дразнящий аромат теплой выпечки коснулся его ноздрей. Себастьян старался не смотреть на серебряный поднос с пирожными. Живот его, казалось, прилип к спине. Рот наполнился вязкой слюной. Желудок заурчал. Но если он позволит себе съесть хоть одно пирожное, это закончится их жадным поглощением одного за одним до тех пор, пока поднос не опустеет. А он не хотел, чтобы эти высокомерные господа считали его голодным животным, каким он и был на самом деле, но об этом знал ограниченный круг людей.

Молодой человек с неопрятными волосами помедлил, прежде чем снять массивное золотое кольцо. Себастьян поднял пистолет на уровень его груди. Веснушчатый юноша рядом с ним подтолкнул своего товарища под локоть, призывая повиноваться, и сам бросил в мешок табакерку слоновой кости и увесистый кошелек, который упал на груду драгоценностей, позванивая золотом монет. Себастьян почувствовал странное удовлетворение и даже некоторое сочувствие к веснушчатому парню, заметив бессильную ярость в его карих глазах. Он искренне надеялся, что ему не придется застрелить никого из них до конца этой ночи.

Его взгляд снова метнулся к пирожным. Шесть месяцев назад он мог бы быть гостем на таком собрании, потягивать шампанское и, смакуя, откусывать маленькими кусочками сладкое, тающее во рту пирожное.

Лавина нежеланных воспоминаний, сминая, обрушилась на Себастьяна. Он вспомнил трепетное прикосновение кончиками пальцев к свежим, как розовые лепестки, губам Пруденс; жар ее дыхания; сладость ответного поцелуя. Но это было в другом мире и с другим мужчиной. С мужчиной, который был настолько глуп, что позволил паре предательских аметистовых глаз вскружить ему голову.

Тень упала с лестничной площадки. Взгляд Себастьяна устремился вверх. Улыбающийся д’Артан стоял на ступеньках лестницы, слегка опираясь на перила.

Себастьян сделал три больших шага к лестнице, когда резная дверь в конце зала открылась и Пруденс Уолкер невольно оказалась в самом центре ограбления.

ГЛАВА 19

– Милостивый Боже, – благоговейно выдохнул Тайни, нарушая тишину.

Джейми начал было креститься, затем вспомнил, что он неверующий. Его внезапный страх перешел в ужас, когда Себастьян порывисто повернулся лицом к видению в дверях.

Время остановилось. Пальцы Себастьяна конвульсивно нажали на курок пистолета. Будь тот взведен, он прострелил бы себе ноги. Пруденс, как на картине, написанной любимым художником его деда, застыла в обрамлении позолоченной рамы дверного проема. Свет обтекал ее контуры золотистым ореолом, пробуждая к жизни мерцание старого золота ее волос, мягко высвечивая линии тонкого лица, очерчивая стройную белую шею и тонкую талию. Он зажег разноцветные молнии на бриллиантовой броши, скалывающей ее кружевное фитю у тонкой ложбинки между грудей.

Себастьян помнил мягкость этой кожи, хрупкость и грацию этого тела. Но перед ним была не та чопорная, гордая женщина, которую он видел последний раз в грязной нортамберлендской темнице. Наверное, это неземное, изумительно прекрасное создание было плодом его бурных фантазий. Себастьяну показалось, что он грезит наяву. Сбылся самый сладкий сон – перед ним стояла женщина его мечты. Нежный тепличный цветок не увял, а наоборот, пышно расцвел в его отсутствие. Осознание своей заброшенности заставило Себастьяна остро почувствовать злость и отчаяние сильнее, чем он мог представить.

Пруденс окинула встревоженным взглядом комнату и закусила губу. Она не увидела Трицию. Д'Артан, должно быть, проводил тетю наверх после пережитого ею потрясения.

Фигуры в капюшонах окружили застывших гостей, держа в руках открытые мешки. Что это за новая игра? Пруденс не знала, что ей предпринять: остаться в зале и принять участие в этой странной игре или лучше будет держаться подальше от этих зловещих фигур в масках.

Девони Блейк съежилась за огромным горшком с раскидистой веерной пальмой. Пруденс склонилась к ней и прошептала:

– Во что мы играем? Жмурки? Фанты?

– Ограбление, – процедила Девони сквозь стиснутые зубы. – Мы играем в ограбление.

Пруденс нахмурилась, пытаясь вспомнить правила игры. Было просто невозможно запомнить все эти светские развлечения и забавы. Она внимательно оглядела зал, только сейчас заметив пистолеты, засунутые за пояса мужчин с мешками.

– О, ограбление!

Девушка бросила взгляд через плечо, пытаясь найти спасительный выход из создавшейся ситуации и призвать на помощь констебля.

Но было уже слишком поздно. Один из грабителей заметил Пруденс и направился в ее сторону. Грубая маска из мешковины скрывала его лицо. Широкие поля потрепанной шляпы затеняли глаза. Поношенная полотняная рубашка была туго натянута на широких плечах. Тяжелые шаги мужчины гулко раздавались в тишине зала, и его компаньоны в изумлении застыли, наблюдая, как тесная, разряженная в шелка и бархат толпа расступилась перед ним, образовав широкий проход.

Сердце Пруденс нервно забилось. Мужчина медленно шел к ней. Девушка непроизвольно отступила назад и прислонилась спиной к двери. Грабитель остановился, оставив лишь несколько дюймов между ними. Пруденс почувствовала жар его тела обнаженной кожей плеч и рук, вдохнула запах табака, пропитавший его рубашку. Она не отрывала взгляда от его груди, стараясь контролировать свое дыхание. Девушка испугалась, но, с другой стороны, ее разозлила его дерзость. Ни с кем из гостей не обращались с таким пренебрежением и нахальством.

Мужчина сунул свой пистолет за пояс бриджей и раскрыл мешок.

– Ваши драгоценности, миледи.

Его грубый голос вызвал в ней волну страха. Пруденс уронила в мешок свои сережки и сняла через голову жемчужное ожерелье.

Благоухающий аромат жасмина окутал Себастьяна. Его чувства обострились. Он жадно вдыхал ее запах, любовался ее прелестями, словно долгие месяцы без этой женщины привели его к грани безумия.

– Все. И ваше кольцо тоже, – грубо рявкнул он.

«И ваше платье. И нижнюю юбку. И подвязки. И чулки. И сорочку», – мысленно добавил Себастьян. Его разум помутился, когда он представил, как Пруденс раздевается, послушно складывая каждый предмет своего роскошного туалета в мешок, и предстает полностью обнаженной перед ним, и он может прижать ее к двери и закончить, наконец, то сказочное безумие, которое с трагическими для него последствиями оборвалось в ту далекую ночь в «Липовой аллее».

Пруденс сняла с пальца кораллово-розовое кольцо, которое не стоило больше двухпенсовика, и застыла в растерянности, ибо грабитель стоял перед ней, не шевелясь, и пристально рассматривал ее сквозь узкие прорези маски. Его враждебность сбивала с толку и пугала. Широкие плечи мужчины закрывали от нее большую часть бального зала, и Пруденс показалось, что во всем мире остались только она и этот дикарь-незнакомец.

Девушка вздрогнула и закрыла глаза, когда он бросил мешок на пол и погрузил руки в ее волосы, безжалостно выдергивая серебряные шпильки.

Себастьяну не нужны были шпильки. Он не мог удержаться от соблазна зарыться пальцами в шелковистое облако ее волос. Он швырнул шпильки в мешок и дерзко скользнул взглядом к восхитительной груди, мерно вздымающейся под кружевным фитю.

Жаркая волна затопила щеки Пруденс. Она принялась отстегивать брошь, дрожа теперь уже не от страха, а от злости. Застежка запуталась в тонком шелке, сорвалась и прочертила тонкую алую линию на бархатисто-белой коже округлого холмика груди, на которой сразу же выступили бисеринки крови.

Мужчина пришел на помощь. Он отвел ее дрожащие руки и своими теплыми пальцами попытался выпутать брошь из тонкого кружева с удивительным для грабителя терпением. Его руки намеренно задержались на ее груди. Узловатые суставы слегка коснулись чувствительной кожи в тонкой ложбинке с трепетной нежностью.

Спазм не боли, но блаженства сжал ее сердце.

Потрясенная, не смея поднять глаза, Пруденс разглядывала песочные волоски, которыми поросли руки ее нежного грабителя.

Крупная дрожь сотрясла тело мужчины. Он грубо потянул брошь, разорвав дорогой шелк, и повернулся, чтобы уйти. Девушка гневно крикнула ему в спину:

– Постойте!

Толпа ахнула, когда он развернулся на каблуках и вновь предстал перед ней.

Пруденс смахнула очки с носа и рывком сняла цепочку через голову. Глаза ее сверкали, презрением было пропитано каждое слово.

– А это не хотите взять? Они из чистого золота. Их ценность куда больше кусочка коралла или горсти шпилек. Они принесут вам сказочную прибыль.

Она гордо стояла перед ним с рассыпавшимися по плечам волосами, с разорванным фитю, трепещущим на ветру, который врывался в распахнутое окно. Пальцы вора коснулись ее пальцев, бережно удерживающих хрупкую вещицу. Он принял очки из рук девушки и нежно водрузил ей на переносицу. Пруденс заморгала, озадаченная этим великодушным жестом.

Мужчина наклонился вперед и прижался ртом к ее уху.

– Оставьте их себе, мисс Уолкер.

Этот голос с мягким шотландским акцентом заставил зашевелиться волосы у нее на затылке.

– Золото идет вам намного больше, чем сталь.

Затем, подав едва заметный сигнал, Себастьян ушел, уводя за собой своих сообщников. Капли холодного дождя, залетая в зал с порывами ветра, стучали по мраморному полу у разбитого окна.

Пруденс Уолкер сползла на пол в спасительном обмороке, не замечая суматошного движения в зале.

Мозолистая рука заботливо убрала волосы с ее лица. Пруденс прижалась к ней губами и пробормотала: «Себастьян». Рука замерла, и девушка ощутила неловкость. Она медленно открыла глаза. Киллиан Мак-Кей смотрел на нее, его добрые усталые глаза настороженно сощурились. Ужас обуял ее, когда она осознала, что проболталась.

Взгляд Пруденс метнулся по комнате и остановился на Триции, к счастью, занятой разговором с леди Кэмпбелл и Девони.

– … просто скандально, – возмущенно говорила Триция, и ее белые руки порхали над пышными юбками, как птицы. – Вы знаете, что она бросила в мешок мои любимые сережки, словно это были простые побрякушки!

Встревоженно взглянув на кровать, леди Кэмпбелл всплеснула своими пухлыми ручками.

– Я так надеюсь, что она оправится. Такое потрясение для утонченной молодой девушки. Я чувствую на себе ответственность за ее здоровье и благополучие. Два особняка напротив были ограблены ранее на этой неделе, но я и подумать не могла, что у них хватит наглости забраться к нам. Бог мой, ведь мой Демпстер – член Парламента!

– Она очнулась, мэм, – объявила служанка, подсовывая горячий кирпич, обернутый фланелью, под покрывало Пруденс.

Женщины собрались вокруг, с любопытством разглядывая девушку, словно неведомую ранее звезду в туманной галактике. Триция поморщилась и поцеловала подушку рядом со щекой Пруденс.

– Ты напугала меня, дорогая. Лаэрд Мак-Кей был так добр и отнес тебя сюда, в твою спальню.

– Ты лежала прямо на пороге двери, – добавила Девони, и у Пруденс создалось впечатление, что они могли бы оставить ее там, не будь это неудобно для гостей.

– Я не осуждаю тебя за обморок, – зябко поежившись, продолжила Девони. – Надо было видеть, как этот негодяй вырывал шпильки из твоих волос. Мы думали, что он вот-вот перебросит тебя через плечо и унесет с собой или изнасилует прямо на полу.

Пруденс покраснела при воспоминании о грубой властности Себастьяна. Лаэрд Мак-Кей протер ей лоб влажной салфеткой и бросил на Девони ледяной взгляд из-под густой бахромы по-мальчишески темных ресниц.

– Я так смущена, – сказала Пруденс. – Я никогда прежде не падала в обморок.

Мелодичный говор Мак-Кея успокоил ее.

– Нет нужды извиняться, девочка. Вы прошли через ужасное испытание.

Триция тронула пальцами его широкое плечо. Для затуманенного взора Пруденс они выглядели как когти.

– Думаю, вы согласитесь со мной, что лучшим лекарством для моей племянницы будет отдых. Не желаете ли присоединиться ко мне для теплой дружеской беседы в моей гостиной, милорд?

Мак-Кей откинулся на спинку стула и вытянул свои длинные ноги.

– Пожалуй, я посижу здесь немного. Девушка сможет спать спокойно, зная, что мужчина присматривает за ней.

Триция, слегка сощурившись, посмотрела на свою племянницу. Этот взгляд обещал ей неприятности. Пруденс знала, что, без сомнения, следующим утром перед ней пройдет новый парад раболепных поклонников. Сейчас же Триции ничего не оставалось, как подчиниться. Лаэрд Мак-Кей выглядел решительным и непоколебимым, как скала.

Женщины вышли, оставив у двери служанку. Пруденс закрыла глаза, притворяясь спящей, но когда она через некоторое время решилась взглянуть на Мак-Кея, то встретила изучающий взгляд его ясных, как у сокола, глаз.

– Себастьян – довольно необычное имя для этих мест, не правда ли?

Девушка откинулась на подушки.

– Моего кота зовут Себастьяном.

Пруденс нагнулась и с надеждой заглянула под кровать. Где же носится это мохнатое чудовище, когда она так нуждается в нем? Когда-нибудь она научится обходиться без существ мужского пола и будет полагаться только на себя.

Она выпрямилась и сдула прядь волос, упавшую на глаза.

– Он, должно быть, в оранжерее снова терроризирует какаду леди Кэмпбелл.

– Если это красивый серый парень, то он, скорее всего, на кухне моего дома лакает сметану из миски и ухаживает за моей Бэллой.

Пруденс заключила, что Бэлла – владелица светлых кошачьих волос, которые пристали к его пледу. Так легко было представить себе пушистую белую кошку с розовым язычком и зеленющими глазами.

– Боюсь, мой Себастьян бегает за каждой хорошенькой усатой мордашкой, которая встречается на его пути. Типичный представитель мужского племени, – ворчливо добавила она.

– Немного жестоко для такой молодой леди, вы так не считаете? Возможно, неудача вашей тети с тем повесой, одурачившим ее, так повлияла на ваше мнение.

Слова Мак-Кея призвали румянец на ее щеки. Мужчина слабо улыбнулся, и она отругала свой предательский цвет лица. Девушке показалось, что он собирался сказать что-то еще, но в этот момент в углу громко захрапела служанка.

Мак-Кей поправил подушку Пруденс.

– Уже поздно, девочка. У тебя был тяжелый вечер. Мы можем поговорить завтра.

Какая-то настороженность в его взгляде предупредила Пруденс, что он имел в виду нечто большее, чем светскую беседу. Мак-Кей разбудил служанку и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Пруденс дрожала. Она вытянула ногу и отыскала теплый кирпич под покрывалом. Придет ли к ней Себастьян? Осмелится ли?

Девушка легла на бок, не отрывая взгляда от двери на террасу. Она, должно быть, действительно сошла с ума. Себастьян придет только для того, чтобы пристрелить ее, а не обмениваться любезностями.

Как она могла быть настолько слепа? Грубая маска скрывала лицо, волосы и дымчатую сталь глаз, но бешено колотящееся сердце отчаянно пыталось предупредить ее о его присутствии. Даже в грязной, потрепанной одежде Себастьян гордо возвышался над сливками эдинбургского общества, словно сказочный король пиратов. За несколько коротких мгновений он похитил куда больше груды драгоценностей. Он украл ее бесценную искушенность, холодную надменность, за которыми она пряталась все эти месяцы, чтобы скрыть от посторонних любопытных взоров свои чувства: скорбь, сожаление, гнетущую вину. Жадная горячность рук Себастьяна пробудила к жизни каждую клеточку ее существа и сделала такой же безмозглой, как Девони Блейк.

Как, должно быть, Себастьян презирал ее! Она разрушила все его красивые планы, выдала человеку, к которому он питал глубочайшее презрение. Но тогда как объяснить то мимолетное прикосновение к ее коже с такой болезненной нежностью? Тот миг, когда он надел ей на нос очки с той же заботой, которую он однажды проявил к обсыпанной мукой девчонке, стоявшей посреди разгромленной кухни в имении Триции?

Пруденс плотнее закуталась в пуховое одеяло, сотрясаясь от нервной дрожи в своей тонкой сорочке.

Сапоги Себастьяна оставляли грязные следы на террасе. Ледяная влага пропитала шерстяные чулки, проникая сквозь трещины в коже. Тяжелые мокрые хлопья лениво падали на землю, устилали белым покрывалом газоны парка, крыши домов; облепляли ветки черных озябших деревьев; присыпали белой пудрой его волосы.

Себастьян не чувствовал холода. Прижавшись кончиками пальцев к ледяному стеклу двери, он напряженно вглядывался внутрь комнаты. Угасающий огонь камина отбрасывал легкий багрянец на хрупкую фигурку, съежившуюся под одеялом. Себастьян ощущал тепло огня даже здесь, на холодной террасе. Он горько улыбнулся, сравнивая себя с голодным ребенком, разглядывающим через окно магазина щедро разложенные на прилавке сладости, и пробормотал проклятие.

Себастьян не ожидал вновь встретить Пруденс. Ни в Англии, ни, конечно же, в Эдинбурге. Он уже не надеялся снова почувствовать тяжесть ее волос на своих ладонях и коснуться в сдержанной ласке кремовой кожи. Он отчаянно боролся с нежностью к этой женщине, жившей в его сердце и грозящей поработить все его существо. Черт бы ее побрал! С той ночи, когда она пришла к нему в «Липовой аллее», его сны были воспламенены образами ее податливого тела, ее медового поцелуя. Себастьян позволил ей уйти в ту ночь, но теперь поклялся сам себе, что на этот раз он ее ни за что не отпустит.

Себастьян вытащил жемчуг из кармана, опутав мерцающей нитью ожерелья свои пальцы, потрескавшиеся и закостеневшие от холода. Жемчужины были так похожи на Пруденс; связанные тонкой, но прочной нитью, холодные на первый взгляд, они вобрали тепло его ладони и мерцали в темноте серебристым огнем.

Себастьян порывисто отвернулся от двери, прижался спиной к стене и в смятении провел рукой по волосам. Он проклинал свое влюбленное сердце сотни раз с той ночи в «Липовой аллее». Привело ли оно его сюда, чтобы снова предать? Без сомнения, один взгляд ее затуманенных глаз не сможет стереть из памяти бесконечные холодные и голодные месяцы, проведенные в сырых ущельях, где нельзя было развести огонь, чтобы согреться, из страха привлечь представителей закона. Он спал рядом с угрюмыми, оборванными людьми, вынашивал и лелеял свою ярость на Пруденс до поры, пока она не охватила бушующим пламенем его измученное тело, вытесняя из головы все здравые мысли и безумно-сладостные сны картинами изощренной, безжалостной мести.

Себастьян опустился на колени в мокрый снег и сунул одну из шпилек в замок французской двери. Но не успел он ее повернуть, как страшная догадка опалила его мозг. Застанет ли он ее одну? На руке Пруденс не было обручального кольца, но чем еще объяснить ее ошеломляющее перевоплощение? Должен быть мужчина, богатый мужчина, одевший ее в бархат и атлас, увесивший драгоценностями ее изящную шею. Мужчина, завладевший как ее сердцем, так и роскошным телом.

Пальцы Себастьяна конвульсивно сжались. Ожерелье порвалось, и жемчужины рассыпались по снежному одеялу. Он выпрямился, растерянно глядя на опустевшую нить, свисающую с его пальцев.

– В тебе нет ни капли изящества, неуклюжий, глупый мальчишка.

Лицо Себастьяна закаменело. Вначале ему показалось, что вновь его настиг хриплый от виски и презрения голос его отца. Но Брендан Керр не говорил по-французски. Себастьян вскинул голову и обнаружил перед собой не призрак отца, а своего деда, дрожащего в припорошенной снегом роскошной бобровой шубе.

Д'Артан был высокомерен, но недостаточно храбр, чтобы прийти одному. Себастьян уловил легкое движение скрывающихся за живой изгородью его спутников.

– Я знал, что найду тебя здесь, – сказал дед. – Твоя предсказуемость просто скучна. – Его тонкие ноздри презрительно трепетали. – Вынюхиваешь ее, словно самец самку. Не можешь ничего с собой поделать, верно? Ты точно такой же, как и твой отец. Это у тебя в крови.

Себастьян не собирался показывать деду, как глубоко ранили его эти слова.

– По крайней мере, в моих жилах течет кровь, а не ледяная вода. – Он шагнул к своему деду. – Полагаю, у нас есть одно общее дело, о котором мы должны позаботиться.

– Да! Кажется, да, – ответил д'Артан, насмешливо глядя на внука.

Ароматным теплом пахнуло на Себастьяна через распахнутую на террасу дверь. Он резко обернулся и едва не натолкнулся на Пруденс, стоящую перед ним. «О, Господи! – подумал Себастьян. – Маленькая дурочка выскочила на снег босая».

– Себастьян? Это ты?

Голос Пруденс был хрипловатым ото сна, и она дрожала в тонком шелковом халате. Девушка, казалось, не совсем понимала, где она находится. Снежные хлопья присыпали ее темные волосы. Она была сонной и растерянной, словно какая-то злая сила превратила ее кошмарный сон в явь. Себастьян шагнул к девушке, позабыв о своем желании ненавидеть ее, пожалев лишь о том, что у него больше не было пледа, которым он мог укутать ее плечи.

Припухшие глаза Пруденс распахнулись, когда она разглядела вторую нахохлившуюся фигуру.

– Виконт?

Холодный тон Себастьяна окончательно стряхнул с нее сонливость.

– Возвращайся к себе в комнату, Пруденс. Немедленно.

Подрагивающие губы д'Артана сложились в гримасу, по его мнению, означавшую улыбку.

– О, нет. Останьтесь, моя милая. Развлечение только начинается. Жаль, что оно будет таким кратким.

Себастьян насмешливо улыбнулся.

– Не трудновато ли будет объяснить наши окровавленные трупы на белоснежной лужайке у особняка Кэмпбеллов?