Текст книги "Черный Август"

– Откройте дверь и одновременно включите свет, – прошептал Пизанелли. – Но не забудьте заслонить от света глаза.

Тротти нащупал рукой выключатель.

– Включаю.

Выскочив из дверного проема, Тротти повернул выключатель и резко открыл дверь – свет из прихожей полился в спальню.

Спустя мгновение туда рванулся Пизанелли.

Бывшая спальня Пьоппи была пуста.

Сильно ударившись о противоположную стену, Пизанелли быстро пронес руки над головой и выставил перед собой пистолет.

– Черт!

Со шкафа на него близоруко смотрел плюшевый медведь.

Его стеклянные глаза были покрыты слоем пыли.

Пизанелли вспотел. Тыльной стороной ладони он вытер лоб. Полицейские вернулись в прихожую.

Туалет и ванная тоже были пусты.

Тротти осторожно открыл дверь в спальню.

Рядом с кроватью валялась включенная настольная лампа, освещая интимным розовым светом всю нижнюю часть комнаты.

Пизанелли по-прежнему сжимал обеими руками «беретту».

Он пытался улыбнуться. Лицо его было бледно.

– Торнадо, – пробормотал он, вздохнул с облегчением и расслабился.

Все ящики были вытащены, а их содержимое вывалено на пол. Повсюду была разбросана одежда Аньезе. Тротти заметил меховую накидку, которую подарил ей более тридцати лет назад. Накидка была разодрана. Разлитый кофе, выжженные сигаретами пятна на ковре, сорванные занавески.

– Похоже, ваши гости уже ушли, комиссар. – Пизанелли опустил руки. – Вдоволь повеселившись.

– Ева, – промолвил Тротти.

– Ваша домработница? – ухмыльнулся Пизанелли.

– Уругвайская проститутка.

– А вы друзей себе выбираете аккуратно, комиссар.

– Ни разу не говорил, что ты мне друг, Пизанелли.

Кто-то стащил с постели матрасы и вспорол их ножом. Подушки выпотрошили, и когда Тротти обходил вокруг кровати, в воздух взвились легкие перья. Тротти нагнулся и поднял с пола треснутую рамку фотографии.

Аньезе, Тротти и Пьоппи на вилле Ондина на озере Гарда – счастливые мать, отец и дочь, улыбающиеся в фотокамеру. Лето 1967 года.

– Я познакомился с ней несколько месяцев тому назад. – Поглядев на разорванные простыни, перья и валяющуюся одежду, Тротти покачал головой. Телефонный шнур из розетки выдернули. – Она сказала, что приехала сюда, в Италию, потому что в Уругвае ей предложили здесь работу. Думала, что будет вести занятия аэробикой в оздоровительном центре в Милане. И сможет посылать кое-какие деньги маленькому сыну домой.

– Вот вам и аэробика.

Они пошли на кухню.

На полу валялись тарелки и прочая кухонная утварь. Из крана в раковину текла вода. Пахло уксусом.

На холодильнике как ни в чем не бывало нелепо тикал будильник.

– В квартире пусто, – сказал Пизанелли. – Кто бы сюда ни заходил, а никого уже нет.

Наступив на разбитую тарелку, Тротти подошел к раковине и завернул кран.

– Интересно, как они ее нашли? Бедняга.

– Она ведь подходила к телефону.

Тротти вдруг почувствовал сильную усталость. Он положил трость на пол и опустился на стул.

– А почему уругвайка, комиссар?

– Сицилийцы теперь занимаются другими вещами. Перешли на контрабанду наркотиков, наркобизнес, где доходы побольше. В Милане сейчас проституция главным образом в руках уругвайцев. В Женеве – китайцы и нигерийцы. Там, откуда ушли сицилийцы, появились новые мафии.

– Вы встретились с ней в Милане?

Тротти никак не мог перевести дыхание.

– Какой бардак!

– Вот не думал, что вы ездите развлекаться в Милан, комиссар.

– Думай что хочешь, Пизанелли.

– Вам показалось, что вы сможете ей помочь? Что сможете спасти шлюху?

Тротти повертел головой. В руке он все еще держал снимок, сделанный на вилле Ондина. Он встал и положил его на холодильник рядом с будильником.

Пизанелли веселился:

– Комиссар Тротти ездит в Милан и пользуется услугами экзотических проституток.

Отдышавшись, Тротти склонился над раковиной.

– Ева хотела вернуться в Южную Америку и надеялась, что я смогу ей помочь.

– А в постели как она?

– Пизанелли, не всем же вечно тридцать лет…

– Что теперь делать будете, комиссар?

– Ничего. Во всяком случае, сейчас. Поужинаю с тобой и Анной, а завтра нужно будет вставить новые замки. Если Ева и правда собралась в Южную Америку… – Тротти замолк.

В дверях появилась человеческая фигура.

Пизанелли машинально поднял свою плохонькую «беретту».

– Не стреляйте в меня.

– А вы меня не искушайте.

На южном лице появилась снисходительная улыбка. Темные глаза уставились на Тротти.

– Комиссар Тротти из уголовной полиции?

Мужчина был высоким и смуглым, на нем были черный берет и кожаная куртка.

Вертолет

Вертолет накренился, и Тротти, поглядев через выпуклый дымчатый иллюминатор из плексигласа, увидел растянувшуюся вдоль Адриатического побережья вереницу огней. Сквозь рев двигателя пилот выкрикнул: «Комаккьо!» Большим пальцем он указывал вниз.

Вертолет снова накренился, ухнул вниз и вскоре начал снижаться. На земле прожекторы освещали дамбу. Пилот что-то говорил в микрофон, а Тротти сидел, вцепившись в алюминиевые ручки сиденья, и пытался сосредоточить внимание на светившемся перед ним щите с приборами. Казалось, вертолет, повиснув в ночной пустоте под своим винтом, раскачивается из стороны в сторону. Луч белого света изливался из него на землю.

Вертолет приземлился, и кто-то открыл рядом с Тротти дверь, приглашая его ступить на трап. На темном фюзеляже машины белыми буквами было означено: «Карабинеры». Огромный винт над головой мало-помалу замедлял движение, и рев его становился все тише. Тротти инстинктивно пригнулся.

Порыв ветра взлохматил ему волосы.

– Полковник Спадано ожидает вас.

– Полковник? – переспросил Тротти.

Поток воздуха от лопастей винта норовил сорвать с него одежду. Тротти шел вдоль дамбы в сопровождении карабинера в полевой форме.

На дамбе стояло несколько служебных автомобилей. Установленные на ней небольшие прожекторы были направлены вниз. Ослепительные лучи света вонзались в мрачную желтоватую воду канала. В двух машинах сидели люди; в небо поднималось несколько гибких антенн. Из металлических раций доносились звуки искаженных человеческих голосов.

Тротти поймал себя на том, что любуется организованностью карабинеров. Той четкостью и эффективностью работы, которой у государственной полиции и в помине не было. И впечатляющей и немного пугающей целеустремленностью их действий.

Тут же, отчасти скрытый темнотой, стоял передвижной кран. В его кабине сидел мужчина и манипулировал рычагами.

Напротив, на другом берегу канала, стоял карабинер и отдавал распоряжения по портативной радиостанции.

– Рад тебя видеть, Тротти.

– А-а, слава Богу.

Спадано был невысок. Одет он был не в форму карабинера, а в вечерний костюм, накрахмаленную белую рубашку с красным галстуком-бабочкой, который сейчас свободно болтался у расстегнутого ворота. Костюмные брюки были заправлены в высокие сапоги. Косые отблески света отражались в его серых глазах. Зачесанные назад очень короткие волосы, седеющие виски.

– Рад, что ты приехал.

– Чуть было не отправился ужинать, когда появился твой человек. Спасибо за прогулку.

– Входит в список услуг, оказываемых карабинерами. – Скупая улыбка. – Слышал, что ты не поладил дома со своей подругой.

Тротти указал рукой в сторону канала.

– Что стряслось, Спадано?

Спадано взглянул на реку и нахмурил лоб, словно вопрос его озадачил. Потом поднял плечи:

– Извини за неподобающую одежду. Мне сообщили об автомобиле, когда я ужинал в Венеции. Пришлось сразу же отправляться сюда.

– Вертолетом?

Спадано вытащил из кармана своего выходного пиджака пачку «Тоскани» и зажег коротенькую сигару. Облако едкого дыма.

– Одна из служебных привилегий. Поверь, Тротти, в вертолетах я налетался столько, что на всю остальную жизнь хватит.

– Я думал, ты в Сардинии воюешь с бандитами.

– Я в Калабрии воюю с бандитами.

– Тогда что ты делаешь в Венеции? И здесь, в Комаккьо?

Губы полковника Спадано растянулись в широкой горделивой улыбке:

– Женатому человеку дозволено проводить время с семьей.

На другом берегу канала раздался крик, и люди побрели по мокрой траве и грязи к воде. На какое-то время рации, казалось, замолкли; цепь, свисавшая с подъемного крана, натянулась. В воздухе заблестели капли воды, которые ритмичными каскадами низвергались обратно в канал.

На поверхность грязной воды, словно лягушки, всплыли два водолаза; карабинеры в ярком свете прожекторов помогли им выбраться на берег.

Тротти тихо усмехнулся:

– А ты разве женат, Спадано?

Человек с портативной радиостанцией сделал знак рукой, и заработал мотор подъемного крана. Крановщик в кабине отпустил длинный рычаг.

Цепь медленно поползла вверх.

Из воды, подобно спине огромной рыбы, выступила какая-то поверхность. Она становилась все больше и больше, и Тротти наконец разглядел в ней заднюю часть автомобиля.

На мгновение натянутая цепь остановилась, хотя мотор крана продолжал работать.

– Мне пришло в голову, что это могло бы тебя заинтересовать, Пьеро Тротти.

Поворачиваясь вокруг цепи, из воды наконец появилась вся машина. Вода лилась из ее открытых окон, из капота, из-под блестевших на свету колес и падала обратно в канал.

Обе передние дверцы были распахнуты, отчего автомобиль напоминал маленькую рыбку с огромными жабрами.

«Фиат-панда» с четырьмя ведущими колесами. Коричневый «фиат-панда».

Автомобиль, в котором исчезла Розанна.

Женитьба

– Напомню тебе твои же слова, Спадано: «Одно знаю точно – никогда не стану искать жену в Сопрамонте. Одни овцы, ветер и дождь да вонючие сардинские крестьяне и убийцы».

– Находка «панды» на тебя вроде особого впечатления не произвела.

– Карабинерские ордена и звездочки на погонах тебе уже в плоть въелись. – Короткий смешок. – Откуда это у капитана – извини, у полковника – карабинеров берется время на женитьбу?

– Если тебе по-настоящему хочется чего-то в жизни, приходится ради этого работать.

– Сколько ты уже женат, Спадано?

Довольная улыбка сошла с лица полковника.

– Восемнадцать месяцев.

– Жаль, что жена не отучила тебя курить эту дрянь. – Тротти протянул руку.

– Поздравляю. В том числе и с пятикилограммовой прибавкой в весе. – Тротти и Спадано пожали друг другу руки, а потом, словно спохватившись, крепко обнялись. – Рад снова тебя видеть, Спадано. И спасибо тебе.

– Рад тебе, Пьеро. И рад, что ты не изменился. Все такой же колючий и ядовитый. Только не рассказывай мне, что больше не сосешь своих леденцов.

Они шли вдоль дамбы и смеялись. Потом уселись в служебную машину и в темноте разговорились. От Спадано пахло сигарами «Тоскани» и приятным одеколоном.

– В Венеции я по делам Интерпола. За последние три года на Севере только второй раз. Да и жене пора было развеяться. Хотя в Венеции сейчас полно туристов.

– А почему Калабрия?

– Расследую похищение в Силе.

– Хуже этих наших провинциальных болот ничего нет.

Спадано замотал головой.

– В 1968 году в Италии было два случая киднэппинга. А в 1985 – двести шестьдесят пять. Это все мафия. Или, точнее, – калабрийская мафия. Хотя много черной работы лежит и на сардинцах. Но это моя служба. Пытался выследить сардинских похитителей. – Хотя Спадано почти всю жизнь прожил на Севере, от своего акцента он так и не смог избавиться. Палермо. – И еще пытался освободить их жертвы.

– На Юге ты дома, Спадано. Тебе там, наверное, неплохо.

– Никак ты не хочешь взять в толк, что карабинеры – порождение Савойи. Чисто северная продукция. – Спадано помолчал. Мускулистое тело, толстая шея. По-прежнему густые волосы. Для своих шестидесяти Спадано сохранился неплохо. – Знаешь, Пьеро, я всегда подозревал, что ты нам завидуешь.

– Что карабинеры, что уголовная полиция – никакой разницы. Будь у нас в молодости выбор, мы бы выбрали что-нибудь совсем другое. Ты, как и я, наверное, пошел бы в карабинеры, потому что какая-никакая, а это была работа. А у деревенского парня с большими амбициями и скудным образованием особенного выбора не было… Ты из-за этой машины и привез меня сюда, в Комаккьо?

– Находка этой твоей «панды» вроде тебя не взволновала.

Хотя бы спасибо сказал.

– Я как раз начал подумывать об отставке, Спадано.

– Об отставке? Да ты со скуки рехнешься. Поныть, конечно, ты любишь, но без работы тебе нечего будет делать. – Он затянулся, и в темноте вспыхнул кончик его сигары. – Я услыхал, что разыскивают «фиат-панду». Твои люди объявили всеобщую тревогу.

– А почему ты вышел на меня? Дело-то ведет Меренда.

– Меренда не из моих друзей.

– А колючий ядовитый Пьеро Тротти – из твоих?

– В городе у меня знакомых полно.

– И твоя жена из них?

– И она тоже. Хочу тебя за это поблагодарить.

– По-моему, ты покраснел, Спадано.

– Слишком темно. Тебе не разглядеть.

– Синьора Бьянкини?

– Синьора Спадано. А как твоя жена. Пьеро? – Фары одного из автомобилей осветили лобовое стекло, и какое-то время собеседники могли видеть друг друга. Спадано не мог скрыть своего гордого вида.

– Моя жена в Америке.

– А дочь?

– В Болонье, со дня на день ждет ребенка.

– Мои поздравления. Может, хоть в дедушках станешь помягче.

– Ты вот в мужьях прекрасной синьоры Бьянкини стал только толще. – Тротти включил в салоне желтоватый свет. Он показал на антрацитовый телефон между сиденьями. – Эта штука работает?

– А ты знаешь, чем я занимаюсь, Пьеро? Ты знаешь, чем я занимаюсь? – Спадано хлопнул себя ладонью по животу. – Как ты думаешь, отчего я потолстел? Я днями сижу в вертолете и летаю туда-сюда над горами, а по громкоговорителю мы объявляем время суток и дату.

– Белок развлекаешь?

– В Силе водятся не белки, а волки. – – Спадано стряхнул за окно пепел с сигары. – Четвероногие и двуногие.

– А зачем громкоговоритель?

– Если жертву похищения освобождают или ей удается сбежать и потом она вспоминает время, которое мы объявили с вертолета, у нас появляется возможность построить координатную сетку. И потом определить место, где прячут жертв.

– Ну и как, успешно?

– Не очень.

Собеседники рассмеялись.

– Сейчас мы много работаем с американцами. Они считают, что деньги за выкупы попадают к наркомафии. Поэтому мы и получаем кучу самого эффективного американского оборудования. А я сижу и часами бьюсь над английским. И еще опиваюсь американским пивом.

– Твои вертолетчики не жалуются на «Тоскани»?

– Почему ты разыскивал «панду» – «фиат» с четырьмя ведущими колесами? – Он махнул рукой в сторону лобового стекла. «Фиат» вытащили из воды и опустили на дамбу. Из него все еще лилась вода, которая мутными ручьями стекала с дамбы в канал. – Почему бы тебе не пойти поискать в багажнике труп?

– Женщина, Спадано. Мой друг. Женщина, которую я хорошо знал.

– И что с ней?

– Я думал… в квестуре думали, что ее убили. На самом деле ошибочно идентифицировали тело. Убили ее сестру – психически больную, сумасбродную особу.

– А твоя подруга?

– Она куда-то сгинула.

– В «панде» с четырьмя ведущими колесами?

– И, кажется, в компании какого-то мужчины.

– В машине вроде бы пусто.

– Не исключено, что она утонула. Может, лежит сейчас где-нибудь на дне канала.

– Звучит не очень убедительно, Пьеро.

– Возможно, оттого, полковник Спадано, что мне уже попросту все равно.

Сан-Теодоро

Четверг, 9 августа

– А я думал, что вы уехали к дочери в Болонью.

– А я думал, что ты укатил в отпуск. Куда девался твой жир с головы, Пиза?

– Он называется гелем, комиссар.

В церкви св. Теодоро – полумрак и приятная прохлада.

Тротти следовал за Пизанелли, оба старались не шуметь. Было утро, священник служил мессу. Старухи бормотали свои молитвы, в воздухе стоял тяжелый запах пыли и ладана.

– Вон там, комиссар.

В задней части церкви у чана с водой сидела женщина в черном. Ее окружало пятно бледного света, падавшего из окна, расположенного в стене высоко от пола. Старческое восковое лицо под стать одежде сплошь в складках, складками собрались на лодыжках и темные чулки. На ногах – тапочки из клетчатой шерстяной ткани, в бледных узловатых пальцах – четки. На плечи накинута черная кофта.

Своим жестким лицом и крашеными седыми волосами, завитыми с помощью перманента в редкие колечки, она напомнила Тротти тех старух крестьянок, которых он встречал в детстве, живя в горах.

– Синьора, – тихо прошептал нагнувшийся к ней Пизанелли. На нем снова была его замшевая куртка. Он говорил приглушенным доверительным голосом. – Это мой коллега. Он хотел бы с вами поговорить.

На Тротти она даже не взглянула.

– Зачем?

Она сидела в стороне от прочих молящихся. У стула стояла ее трость. Глаза не отрывались от совершавшего богослужение священника.

– Вы можете ему помочь.

– Зачем ему моя помощь? – Она говорила с местным городским акцентом; голос был низким, хриплым, астматическим.

– Речь идет о синьорине Беллони, которую так жестоко убили. Мой друг должен найти убийцу.

Женщина перекрестилась и поцеловала свой указательный палец.

– Он должен найти ее убийцу, прежде чем тот снова кого-нибудь убьет. Прежде чем тот снова убьет какую-нибудь женщину. Комиссар Тротти боится, что этот человек – сексуальный маньяк.

Она повернула голову и плечи и посмотрела на Тротти; ее окруженный морщинами рот был приоткрыт. На шее висела тонкая золотая цепочка.

– А поскольку, синьора, вы живете как раз напротив входа в дом синьорины Беллони…

Четки мгновенно исчезли в кармане черного платья. Женщина медленно поднялась и оперлась на трость. Пизанелли поддержал ее, и они направились к западному выходу из церкви. Проходя мимо ящика для милостыни, она опустила туда монетку.

– Грошик от бедной вдовы, – серьезно произнесла она, словно возвращая кому-то давний долг.

(Приходская церковь св. Теодоро была построена в романском стиле. Северную стену украшали фрески с изображением города в начале XVI века, когда еще не начали разрушаться и обваливаться многочисленные городские башни).

Тротти толкнул дверь, и они очутились в залитом зноем и ослепительным солнечным светом безлюдном городе. Осторожно, ступенька за ступенькой, спустившись с церковной паперти и переваливаясь, словно древний трехногий краб, из стороны в сторону, старуха направилась к зданию напротив кирпичной церковной стены, на первом этаже которого была ее квартира. Откуда-то из бесчисленных складок своей одежды она извлекла большой железный ключ.

– Добро пожаловать, господа.

Тротти и Пизанелли вошли в темную комнату. В ней было прохладно и сыро и пахло вареными овощами.

– Присаживайтесь, господа. – б комнате стояла старомодная газовая плита. Старуха зажгла конфорку и поставила на нее разогревать почерневшую кастрюлю. – Видите, – она указала рукой на окно, – мне отсюда все видно, что там делается. – Она покашляла и поправила на плечах кофту.

– Очень удобно, – подбодрил ее Пизанелли.

Кровать, стопка «Фамилья Кристиана», на стене – документы в рамках, несколько искусственных цветов, календарь и старая фотография папы Иоанна XXIII.

– Расскажите комиссару, что вы видели на прошлой неделе, синьора.

Старуха посмотрела на Тротти в первый раз.

– А я вас вроде знаю. – Приблизив свои глаза к лицу Тротти, она начала пристально его разглядывать.

– Возможно, синьора.

– Вы ходите в церковь? – спросила она с астматической одышкой.

– Не так часто, как мне самому хотелось бы.

– В мире столько греха.

Тротти кивнул:

– Об этом меня информирует мой коллега.

– Нонешняя молодежь не праведно живет.

Полицейские с ней согласились.

– Я видела эту девушку. – Старуха откинулась на высокую спинку стула и махнула рукой в сторону ворот на противоположной стороне улицы.

– Синьорину Роберти?

– Думаю, вы не откажетесь выпить? У меня племянник когда-то служил в полиции. – Не дожидаясь ответа, она оперлась на стол и направилась к буфету. Открыв его, вытащила бутылку. – Сейчас он в Ливии работает. Граппы, синьоры?

Частично погруженная в бесцветную граппу, в бутылке сидела деревянная фигурка старика: на голове у него была шляпа, в руках палка, а у ног лежала собака. Старуха накапала граппы в две грязные рюмки. Одну из них Пизанелли взял себе, а другую передал Тротти.

(В конце войны в Аккуанере один крестьянин торговал контрабандной граппой, наливая ее из заплатанной-перезаплатанной грелки, которую он носил перекинутой через плечо. Селяне охотно покупали у него бесцветную жидкость, а потом разнесся слух, что крестьянин гонит напиток из человеческих испражнений. Спустя много лет Тротти спросил как-то Мазерати из научной лаборатории, возможно ли получение спирта из человеческих экскрементов. Мазерати долго смеялся).

– Вы знаете синьорину Роберти, синьора? – спросил Тротти, не притрагиваясь к рюмке.

– Глупая такая девка. Совсем еще девчонка. В одном доме с директрисой живет.

– С синьорой Беллони?

– Директриса в нашу церковь ходит редко. Дон Лионелло говорит, она ходит в собор св. Петра, в Сан-Сьель д'Оро. В чужие дела никогда не лезет. Хоть и образованная, а не гордая, – сказала старуха и словно нехотя прибавила: – Кого ни встретит, всем улыбнется.

– Вы видели синьорину Беллони на прошлой неделе?

– Директриса – эта ваша синьорина Беллони – нет-нет да и принесет мне что-нибудь. У меня пенсия за мужа, что он воевал, но… – Она подняла свои натруженные руки и закашлялась.

– Так вы видели синьорину Беллони?

– Я видела девчонку. – Едва переставляя ноги, она вернулась к плите и бросила в кипящую воду несколько листиков.

Воздух тут же наполнился приятным запахом базилика.

– Когда это было?

– У ней теперь какой-то парень. Приходит, когда родителей дома нету. Отца-то я знаю.

– Доктора Роберти?

– Доктора Роберти. Он раз заходил ко мне послушать мои легкие. – Она похлопала себя по плоской груди. – Доктор человек хороший. Хотя легочные болезни не по его части. Он дерматолог, – пояснила она и заговорщически прибавила: – Он сам из Турина.

– Я этого не знал, – сказал Тротти.

– Вряд ли он знает, что его доченька тут вытворяет. – Старуха повернула голову в сторону полицейских и положила на стол свои узловатые руки. Вновь в восковых пальцах откуда-то появились четки. – Знал бы, наверно, что-нибудь придумал. Сейчас ведь ни веры, ни морали никакой не осталось. Как у американцев.

– У американцев?

– У свидетелей Четверга, – неодобрительно пояснила старуха.

– Вы имеете в виду свидетелей Иеговы? – спросил с улыбкой Пизанелли.

– Называйте как хотите, а когда они ко мне приходят, я их гоню. И говорить с ними не желаю. Я католичка. Меня ихняя американская вера не интересует.

– А зачем они приходят, синьора?

– Целый день ходят, даже в выходные. Чтоб они поскорей ушли, я ихние журналы беру. Но уж не подумайте, что я эту ересь читаю. Дон Лионелло говорит, что это – ересь.

– Вы эти журналы потом выбрасываете?

– Кладу их в уборную. Я ничего не выбрасываю. На деревьях-то денежки не растут. – Она покашляла. Маленькие глазки смотрели ясно. – Я ихними журналами пользуюсь в уборной.

Пизанелли и Тротти переглянулись. Тротти спросил:

– А синьорина Беллони – директриса – никогда не приносила вам журналов свидетелей Иеговы?

– Нет, это все люди молодые. Приходят и дают мне эти журналы. А я их не читаю.

– А вы сами никогда не давали журналы синьорине Беллони?

– Конечно, нет. Журналы эти еретические. Дон Лионелло говорит, что я читать их не должна.

– Конечно-конечно.

– Еще граппы? – Она взялась за бутылку с деревянным стариком.

Тротти замотал головой.

– Вернемся к нашей девушке… Вы видели синьорину Роберти на прошлой неделе?

– Докторову дочку?

– Синьорина Роберти. Ее зовут синьорина Роберти.

– Роберти? Вот уж не знаю, есть ли в Турине такие фамилии. Я раз с мужем в Турине была.

– Когда вы видели синьорину Роберти?

– Я знаю, это докторова дочка. Говорят, учится в университете. А на что только эти студенты похожи? Уж вам-то не знать нонешних девок? Сейчас все просто. Потому никакой морали и не осталось, синьоры. Ни в чем нужды у людей нету.

Тротти и Пизанелли кивнули в знак согласия.

– Когда я девчонкой была, нужду во всем терпели. На все эти развлечения времени не хватало. Я пошла работать в тринадцать лет. И ничего. А теперь кругом один этот секс. А мы о таком и слыхом не слыхивали. – В углах ее тонких губ скопилась слюна. Она провела рукой по своему старческому восковому лицу. – Мы были католиками.

– Когда вы ее видели?

– С каким-то мужчиной. Не с ее парнем. Ее парня я знаю.

Я его видела, высокий такой. А тот мужчина был пониже. Совсем незнакомый какой-то. И это когда по телевизору только и разговоров, что о всяких болезнях. – Она указала рукой на телевизор, стоявший на тумбочке у изножья узкой постели. Кусок ткани с цветочным орнаментом закрывал экран. – Никакой морали больше не осталось. Кругом один секс.

– Когда это было, синьора?

– С самого развода. Тогда еще референдум был. Тогда-то все и пошло. Свободная любовь. Чего теперь болезням-то удивляться? Дон Лионелло говорит, что…

– Когда вы видели синьорину Роберти?

Прежде чем ответить, вдова посмотрела на Тротти долгим оценивающим взглядом:

– Не могу же я целыми днями спать. Доктор в Сан-Маттео говорит, что у меня случай очень тяжелый. Он дал мне таблетки, но целыми днями я же не могу спать. У меня только одно легкое осталось. – Она положила руку на грудь, прикрытую черным лоснящимся платьем. – Другое-то я потеряла, работая на вискозном заводе. Меня шесть с лишним часов оперировали. В 1981 году. Я даже в Лурд ездила, но по ночам спать иногда не могу. Ложусь и начинаю кашлять. Кашляю и вспоминаю своего мужа несчастного, Господи, упокой душу его. – Она перекрестилась и снова поцеловала указательный палец. – Потому-то я ее и увидала. Утром, в прошлое воскресенье. Я уж знала, что сна мне не будет и до мессы только промучаюсь. Дон Лионелло говорит, что Господь милостив, и что, коли сна у меня нету, пропустить мессу не грех. Дон Лионелло говорит, что мне следует о своем здоровье заботиться.

– Вы видели синьорину Роберти в воскресенье утром?

– Глупая девка. С незнакомым мужчиной. Вы думаете, я не знала, чем они там будут заниматься? – Приподняв плечи, она повертела головой. – Уж такая она распорядочная.

– Кто был с синьориной Роберти?

– Мужчина. А она была в стельку. Чего удивляться-то – сегодня вся молодежь пьет. И она и пьет, и курит. А я видела, как она поздно возвращалась и на нем прямо повисла. Мужчина невысокий такой.

– В каком часу это было?

– В полчетвертого – аккурат колокола на церкви отзвонили. Полчетвертого, а эту дуру – хуже проститутки дешевой – новый хахаль домой волоком тащит.

– Вы узнали мужчину?

Глаза старухи ядовито блеснули.

– Как он из дома выходил, я не видала.

Блеснули ядовито и алчно.

Лаура

Они вышли из сырой квартиры и очутились в неподвижном пекле площади Сан-Теодоро. Пизанелли надел очки от солнца.

– Вы дома не ночевали, комиссар?

– Я ночевал в Ферраре, в казармах карабинеров.

Пизанелли присвистнул.

– Карабинеры нашли «фиат-панду», в котором Розанна уехала из гостиницы. Он или сам съехал в канал, или его туда спихнули.

– Она утонула? – Пизанелли сочувственно посмотрел на Тротти. Они пересекали площадь, а навстречу им шел прелат в черной сутане и черной широкополой шляпе, частично скрывавшей его лицо. Он говорил по радиотелефону, пот лил с него градом. Тротти расслышал слово «исповедь». Погруженный в разговор, он прошел мимо полицейских, не обратив на них внимания. Взбежав по ступенькам на паперть, он скрылся в церкви.

– Розанна Беллони утонула? – переспросил Пизанелли.

– В машине никого не было. – Тротти покачал головой. – Машину взяли напрокат, феррарский номер. Отпечатков пальцев нет. Неудивительно: два с лишним дня простояла под водой.

– А ее вещи в гостинице «Бельведер»?

Тротти снова покачал головой:

– Карабинеры говорят, что там была только одежда. Все остальное Розанна, наверное, забрала с собой при отъезде.

Они прошли в узкую калитку, вырезанную в деревянных воротах, и очутились все в том же запущенном дворике. Потом стали подниматься по лестнице с грязными крашеными стенами.

– Когда вы с Анной уезжаете, Пиза?

– Я решил остаться в городе, – просто ответил Пизанелли и снял очки.

– Тогда сможешь поехать со мной. Мне обязательно нужно навестить в Гарласко Карнечине.

– Комиссар, а настроение-то у вас вроде наладилось. Съешьте еще вишневый леденец.

– Мне, конечно же, приходило в голову, Пизанелли, что Розанна Беллони в убийстве сестры невиновна.

Они подошли к двери с овальной до блеска надраенной медной табличкой: «Доктор Роберти». Пизанелли позвонил в колокольчик и сказал:

– Если у Лауры Роберти есть хоть что-нибудь в голове, она смоталась в Ланге или отправилась на розыски своего Джан-Марии.

– В Феррару.

– В Феррару. Где зарегистрировалась и ваша «панда». Совпадение, комиссар? – Пизанелли снова позвонил в колокольчик, на сей раз сильнее. Какое-то время за дверью было совершенно тихо. Через пару минут за окошком с темным стеклом появился свет. Дверь отворилась.

Все шторы в огромной квартире были задернуты.

Лаура Роберти зевала. В ночной рубашке она выглядела еще более хрупкой. Черные волосы спутались. Косметики не было. Маленьким кулачком она терла сонные глаза. Она стояла босая; там, где ее ступню обычно облегали вязаные матерчатые тапочки, кожа была светлее.

– Доброе утро. – Смущенная улыбка, заставившая Тротти вспомнить другую женщину. Лаура пробежала рукой по волосам, и они упали ей на лицо ровной челкой. Хотя, очевидно, она только что вылезла из постели, ее лицо было удивительно свежим. Она откинула несколько прядей волос с глаз и посмотрела на Тротти. – Извините за беспорядок. – В ее дыхании чувствовался запах эвкалипта, словно она только что почистила зубы. – Я спала. – Спохватившись, она прибавила: – Вам бы лучше пройти.

Искусственно охлажденный воздух; Тротти расслышал тихий гул кондиционера. Охлажденный, но не влажный – как в квартире старой вдовы.

По коридору они проследовали за ней до ее собственной спальни-гостиной.

На экране стоявшего в углу маленького телевизора беззвучно мелькали кадры утреннего японского мультфильма. Тротти обежал взглядом кухонную утварь – посудомойку, холодильник, плиту и нависший над ней воздуоочиститель. Пара грязных тарелок в раковине.

Узкая постель не застлана.

На полу в прежнем беспорядке валялись одежда и обувь.

Тротти снова узнал чемоданы марки «Vuitton», такие накануне последнего своего отъезда из Италии приобрела и Аньезе. Из них по-прежнему вылезала на деревянный пол одежда.

– Все еще не успели разобрать вещи, синьорина?

Лаура Роберти потерла рукой глаза:

– До поздней ночи вчера занималась. – Она дернула плечами. – Господа, не хотите ли кофе? – Не дожидаясь ответа, она подошла к плите, взяла кофеварку, открутила крышку и добавила туда воды и кофе.

Тротти примостился на краешке постели.

Пизанелли подошел к окну, распахнул его и поднял жалюзи. В комнату хлынул поток света. Он снова закрыл окно.

– Синьорина Роберти, – проговорил Тротти, когда девушка протягивала ему чашку его любимого дымящегося кофе с пенкой, – я должен задать вам несколько вопросов. – Он отвел взгляд от нежной груди, показавшейся под рубашкой, когда Лаура Роберти наклонилась вперед с чашкой в руке.