Текст книги "Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи"

Невзрачный, на первый взгляд, дом Шандов мог внезапно приобрести необходимый для большого званого ужина лоск. Внимание членов семьи к социальным нормам только укрепило навык держаться непринужденно в обществе. Камилла принадлежит последнему поколению женщин в Великобритании, от которых требовали – и которых учили – быть интересными собеседницами. Беседуя в 2017 году с британским журналистом Джорди Грейгом, она рассказывала, как ее мать силком приводила ее с другими детьми в гостиную, заставляя принимать участие в застольных разговорах со скучными соседями.

«Мы то и дело жаловались и ныли: „Можно мы останемся наверху, будем смотреть телевизор и есть рыбные палочки?“ Но мама заставляла нас занять места за столом и, едва беседа на секунду стихала, командовала: „Говорите! Неважно о чем: хоть о попугайчиках, хоть о пони. Поддерживайте разговор…“ У меня никогда не было возможности помолчать. Необходимость избегать тишины сформировала мой характер».

Сверстницы Камиллы из высшего света, как и она сама, не были обременены хорошим образованием. С десяти лет она посещала элитную лондонскую школу Квинс-Гейт, расположенную неподалеку от городского особняка Шандов в Кенсингтоне. Это был отличный плацдарм для дебюта в обществе. По словам Пенелопы Фицджеральд, романистки, которая в Квинс-Гейт преподавала французский, школа была местом, «где девочек учили выписывать чеки, играть в бридж и разбираться в правильной сервировке стола». К выпускному Камилла сдала один экзамен, заполнила полезными контактами записную книжку и научилась фехтовать. Обучение – точнее, его отсутствие – она завершила в школе-пансионе на берегу Женевского озера, где девушки оттачивали французский, дегустировали вина, собирали букеты и осваивали навыки ведения хозяйства в большом доме. Потом Камилла добавила еще больше блеска своему образованию, отправившись на шесть месяцев во Францию изучать язык и литературу в Парижском институте Лондонского университета.

Ее дебют в высшем обществе состоялся в 1965 году, на стыке двух миров, когда от привычной традиции «дебютного сезона», во время которого девушек (fillies[16]16
  Кобылки (фр.).


[Закрыть], как называл их ее отец) представляли ко двору, а затем бросали в водоворот вечеринок, скачек и роскошных загородных балов, уже начали отказываться. Этот процесс шел с 1950-х годов, и последнее представление ко двору, прошедшее, как обычно, в Букингемском дворце, состоялось в 1958 году. Принц Филипп давно выступал за отмену этого ритуала, поскольку считал его «чертовски бессмысленным», что вполне отражало сатирические настроения британской публики, которая все меньше уважала правящие классы. Принцессе Маргарет «сезоны» тоже не нравились. «Нужно это прекратить, – считала она. – Ко двору разве что пироги не представляют». Бал королевы Шарлотты, который раньше открывал «сезоны», продолжали проводить до 1976 года, но дебютантки должны были приседать в реверансе не перед монархом, а перед тортом. Среди них были и те, кого обучала Люси Клейтон, главная специалистка «школы очарования»[17]17
  Школы, где обучали этикету и тонкостям протокола.


[Закрыть], известная также под прозвищем Боевой Топор Бонд-стрит.

К выходу Камиллы в свет бальный зал отлично отображал царивший в настроениях нации дух противоречия. Половина девушек была облачена в мини-юбки от Мэри Куант и высокие, до колена, сапоги. Они бродили по залу, вихляя бедрами и поправляя озорные короткие стрижки «под Твигги». Другая половина – и в их числе Камилла – оказалась более консервативной, предпочитая коктейли «Бакс-Физз», нити жемчуга и вечеринки в поло-клубе Guards.

То был год, урожайный на стильных девушек из высшего света, от невероятной леди Кэролайн Перси, дочери герцога Нортумберлендского, до леди Мэри-Гэй Керзон, дочери Эдварда Керзона, шестого графа Хау, – ее дочь, Крессида Бонас, впоследствии станет подружкой принца Гарри до того, как он встретит Меган. Мэри-Гэй так часто оказывалась героиней колонок со сплетнями, что в честь нее в баре отеля Claridge's даже назвали один из коктейлей – голубой, как ее аристократическая кровь. Сногсшибательная блондинка с ногами, привлекающими взгляды, она воплощала рисковый дух времени, позируя для обложки иллюстрированного подарочного издания «Птицы Британии» (Birds of Britain) практически обнаженной и с измазанным машинным маслом (в память о дедушке-гонщике) милым личиком.

Днем, после очередного похода по магазинам, стайка дебютанток (и Камилла в их числе) обычно приземлялась на зеленые кожаные кресла банковского этажа Harrods, а потом перепархивала через дорогу – на обед (холодный жареный цыпленок и горошек) в ресторане Brief Encounter.

Похоже, Камилла совершенно не жалеет об этих беззаботных годах. О карьере она никогда не мечтала. На работу ходила примерно десять минут: устроилась для вида в дизайнерское агентство Colefax and Fowler, но как-то ночью танцевала допоздна, опоздала утром и была уволена. Что с того? После смерти бабушки, Сони Кьюбитт, ее ждало наследство: 500 000 фунтов.

Сейчас многие женщины, взрослевшие в тот период, говорят о нем не иначе, как с отвращением: девушкам недоступно хорошее образование, и они вынуждены коротать дни в пансионах вроде Хитфилда в Беркшире. Одна из выпускниц назвала его «придуманной Джейн Эйр школой, где все пошло наперекосяк». Сама же Камилла, которая много читает и живо интересуется культурой и современным миром, охотно рассуждает о ценности того, чему научилась в рамках несуществующей больше системы. В интервью Джорди Грейгу она заметила:

«Основам и манерам меня обучали родители, и я благодарна богам за это. Возможно, я покажусь вам снобкой – особенно учитывая, в какую эпоху мы живем, – но раньше мы оканчивали школу в шестнадцать, и в университет поступали только настоящие умники. Остальные вместо этого отправлялись в Париж или Флоренцию, учились жизни, знакомились с культурой, разбирались, как вести себя с людьми, как с ними общаться. Это стало важной частью становления; не будь у меня такой возможности, жить при дворе было бы намного сложнее».

Камилла и правда настолько хорошо была подготовлена к жизни с наследником престола (особенно на контрасте с Дианой), что теперь кажется странным, что ее сочли неподходящей для него парой. Но у Камиллы не было ни громкого титула, ни безупречной репутации. На роль невесты принца прочили немало известных дам, в том числе принцессу Марию-Астрид Люксембургскую. В таких обстоятельствах шансы, что Чарльз сделает Камилле предложение, стремились к нулю.

В тот сезон существовало неписаное правило, которое британский журналист Кристофер Уилсон сформулировал следующим образом: «Хорошие девочки так себя не ведут, а Камилла уже это делает». Целый год она крутила интрижку с Кевином Бурком, девятнадцатилетним сыном авиационного магната. Кевин разъезжал по городу на желтом Jaguar, который Камилла называла Яйцом. Успела она завести роман и с Рупертом Хамбро, наследником банковского бизнеса.

Но постоянным присутствием в ее жизни мог похвастаться только Эндрю Паркер-Боулз, наследник богатых родителей. Его семья занималась разведением скаковых лошадей. В то время в их общем кругу не было кавалера желаннее, чем Эндрю. Никто из парней Камиллы не мог похвастаться сексуальной энергией, которую тот излучал. Эндрю был на семь лет старше Камиллы и выглядел сногсшибательно в форме офицера королевской конной стражи, элитного полка дворцовой кавалерии. Их познакомил в 1966 году его младший брат, Саймон, и Камилла влюбилась с первого взгляда. Все лето они с Эндрю то и дело встречались на вечеринках в Шотландии, и вскоре она зачастила с ночевками в его квартиру на Портобелло-роуд, хотя там часто можно было увидеть следы пребывания и других посетительниц.

Камилла прекрасно понимала, что ее отношения с Чарльзом упираются в устрашающе архаичное требование для невесты принца: быть девственницей. Именно оно в итоге и привело к несчастливому браку. Найти женщину, которой уже было к тридцати, но которая еще ни разу не занималась сексом, было просто только с точки зрения королевы-матери. В Лондоне семидесятых, где большинство придерживалось свободных сексуальных взглядов, это было не легче, чем поймать лох-несское чудовище. Неудивительно, что Чарльзу пришлось жениться на наивной леди Диане Спенсер, которой только что исполнилось двадцать.

Да и вряд ли Камилла приняла бы предложение принца. Она семь лет потратила на преследование Эндрю Паркера-Боулза, сексуального и куда менее надежного. Эндрю то приближал ее к себе, то отталкивал. (Он даже успел ненадолго записаться в ухажеры юной принцессы Анны – это было в начале семидесятых. Они остались близкими друзьями, и он часто сопровождал ее на скачки. В марте 2020-го восьмидесятилетнего Эндрю видели с Анной на фестивале в Челтенхейме: какое-то количество людей, включая его самого, подхватили там COVID-19.) Камилла развлекала Руперта Хамбро невероятно смешными историями о многочисленных изменах Эндрю. Все всё поняли. Камилла Шанд была одержима Эндрю Паркером-Боулзом.

Вполне вероятно, что ее роман с Чарльзом служил только одной цели: заставить Эндрю ревновать. По времени он как раз совпадает с долгой, растянувшейся на шесть месяцев, командировкой бравого офицера в Северную Ирландию и на Кипр. Слухи о новом поклоннике Камиллы, несомненно, должны были заставить его воспылать чувствами и сделать предложение.

Гарантией того, что тот все-таки наденет ей кольцо на палец, служили и совместные действия майора Шанда и Дерека Паркера-Боулза, отца Эндрю. 15 марта 1973 года, еще до того, как Эндрю официально обручился с Камиллой, в The Times появилось объявление об их помолвке, в котором упоминалась и дата – через четыре месяца. Этот рискованный ход окупился сторицей. Принц Чарльз узнал обо всем из газеты, когда проходил службу на корабле Fox в Вест-Индии. «У нас были такие чудесные, мирные и счастливые для нас обоих отношения, но судьбе было угодно, чтобы продлились они всего полгода», – жаловался он в письме, которое впоследствии попало к биографу Джонатану Димблби. Церемония венчания (Эндрю католик, Камилла не стала креститься) прошла 4 июля 1973 года в присутствии 800 гостей. Их было столько, что примерно для сотни человек сидячих мест не нашлось. Гардс-Чапел была забита до отказа. Присутствовали также королева-мать и принцесса Анна, а принцесса Маргарет присоединилась к приему в честь молодых, который состоялся позднее в Сент-Джеймсском дворце. Анна, еще влюбленная в Эндрю, чувствовала себя «разбитой» из-за его свадьбы. Вскоре она обручилась с капитаном Марком Филлипсом, менее мужественной и менее интеллектуально развитой версией Паркера-Боулза. Чарльз дал ему шутливое прозвище Туман[18]18
  По-видимому, намек на царивший в голове Марка Филлипса туман. – Прим. ред.


[Закрыть]. Принц Уэльский на свадьбе присутствовать, к счастью, не смог, поскольку отбыл в Нассау в качестве представителя Королевы на церемонии по случаю предоставления Багамским островам независимости. Вряд ли его настроение в те дни улучшил случившийся во время передачи документов инцидент: когда бумаги, подтверждающие новый статус государства, были подписаны, на всех участников встречи упал навес.

Впрочем, Чарльз хотя бы избежал необходимости видеть бывшую возлюбленную в великолепном пышном платье и с бриллиантовыми украшениями в волосах. К алтарю, у которого Камиллу ждал красавчик-офицер, ее вел отец. Покидая часовню, жених и невеста с гордостью прошли под скрещенными саблями офицеров дворцовой кавалерии. Королева-мать – главная свидетельница – собственноручно расписалась в реестре.

IV

Если взглянуть на него сквозь призму времени, Эндрю Паркер-Боулз напомнит одного из персонажей романа «Гордость и предубеждение», Джорджа Уикхема. Оба были красавцами, оба офицеры. И оба оказались ненадежными распутниками. Вот только Камилла, в отличие от Элизабет Беннет, всегда знала об этой слабости мужа.

«Его умение очаровывать было поистине невероятно, – вспоминала позднее одна из любовниц Паркера-Боулза. – Женщины безоговорочно верили его словам. Казалось, он околдовывал их, заставляя влюбиться в себя, иногда бросая девушку так быстро, что у нее кружилась голова. В этом смысле он был абсолютно безжалостен».

Единственной женщиной, чье расположение ему так и не удалось завоевать, стала Розалинд Шанд. Она считала, что зять слишком уж поглощен установлением социальных связей, и не сомневалась: ходить налево он не перестанет.

Она оказалась права. На протяжении практически двадцати двух лет брака с Камиллой он был ей так же неверен, как и семь лет до него. «Во время нашей связи с Эндрю Камилла подходила ко мне на вечеринках и спрашивала, чем я занимаюсь с ее парнем, – вспоминала леди Кэролайн Перси. – Она всегда так поступала с его женщинами. В конце концов мне это надоело, и я ответила: "Я с ним закончу, и можешь забирать обратно"». Похоже, только неискоренимый оптимизм и тот факт, что Камиллу все это совершенно не смущало, и позволили ей выйти за него замуж.

Они стали образцовой парой провинциальных дворян. В 1974 году, когда Камилла была беременна первым сыном, Томом, они с мужем жили в поместье Боулхайд, огромном особняке XVII века, расположенном в Эллингтоне, неподалеку от Чиппенхейма, Уилтшир. Круг их друзей был очень тесным, все – солидные домовладельцы, графы Пемброки, Шелбурны и Саффолки. Мари Хелвин, рассказывая мне о том периоде, подчеркивала, что Эндрю и Камилла были «крепкой» парой: они открыто выражали чувства, проявляли дружелюбие, часто оживленно переговаривались друг с другом в кругу гостей на званых ужинах.

Их объединяла любовь к лошадям. Эндрю погрузился в мир скачек и много играл в поло. В 1969 году он как жокей-любитель принял участие в большой национальной гонке с препятствиями. Не помешала даже стальная пластина в спине – результат неудачного падения в Аскоте двумя годами ранее. Они с Камиллой выбрали Боулхайд еще и потому, что земли поместья находились на территории Бофорт-Хант, где проходит самая старая, масштабная и престижная охота на лис в Англии. Один из ее участников описывал Камиллу как превосходную всадницу: «Часто, приближаясь к препятствию, можно было услышать ее крик: "Да уйди же ты с гребаной дороги, не мешай"!»

Но за фасадом таилась суровая правда, о которой Камилла предпочитала не упоминать. Даже после рождения Тома и Лоры она понятия не имела, где находится ее муж и с какой женщиной он проводит время на этой неделе. Когда служба не требовала от него заграничных командировок, Эндрю вел игру на поле, которым стал для него весь Лондон, где он снимал квартиру вместе с Николасом Паравичини, мужем своей сестры. Таки Теодорокопулос, греческий журналист и ловелас, вспоминал, как однажды столкнулся с Паркером-Боулзом в начале 1980-х годов. Эндрю тогда начал ухлестывать за девушкой, с которой Таки пришел в ночной клуб.

«Я сказал ему: „В другой раз тебе повезет“, а он ответил: „Ты для нее четвертого сорта, парень“. „C твоего шестого разряда, конечно, виднее“, – ответил я ему».

Эндрю и Николас разработали особый код, определенным образом выставляя за дверь бутылки с молоком, чтобы дать понять товарищу, есть ли в спальне соседа девушка. Лорд Личфилд, который делил с Паркером-Боулзом квартиру, когда тот еще был холостяком, так отзывался о его женщинах: «Они с ним трахались и прощали». Это было в 1990-х годах, задолго до движения #MeToo.

Именно женщины и скачки стали основой неожиданной дружбы Эндрю с Люсьеном Фрейдом, художником-бунтарем. Он обратился к Паркеру-Боулзу в начале 1980-х годов, когда тот – уже подполковник – служил командиром дворцовой кавалерии. Люсьен попросил найти лошадей, которых можно было бы писать и на которых можно было бы ездить. Фрейд обожал азарт гонок и общество жокеев, бетторов[19]19
  Человек, который делает ставку, пытаясь угадать, какая из лошадей придет первой.


[Закрыть] и букмекеров. Многие из них стали героями его картин. Джорди Грейг в книге «Завтрак с Люсьеном» (Breakfast with Lucian) предположил, что тот потерял на неудачных ставках не меньше 3–4 миллионов фунтов.

Паркер-Боулз и Фрейд вместе скакали галопом по лужайкам Гайд-парка, ездили в Париж на одну из выставок Люсьена, навещали его букмекера в Ирландии. Они делили любовь прекрасных женщин и отличные обеды. В 2003–2004 годах Люсьен использовал Эндрю в качестве модели для весьма ироничного прочтения сюжета, использованного Джеймсом Тиссо в 1870-м в портрете Фредерика Барнаби, жизнерадостного офицера королевской гвардии, который изображен лежащим на диване прямо в начищенных черных форменных сапогах. Фрейд обратился к той же сцене, но его огромное, два метра в высоту, полотно показывает прежде очаровательного мужчину, постепенно растерявшего шарм: из-под расстегнутого кителя виднеется намечающееся брюшко, на покрасневшем лице застыло одновременно беспутное и безразличное выражение. В 2015 году эта картина – «Бригадир» – была продана на аукционе Christie's в Нью-Йорке за 34,9 миллиона долларов. Журналу Tatler Эндрю потом рассказывал, что, во-первых, тогда у него не было лишних 3–4 миллионов долларов, «а во-вторых, так себе забава: позировать для двухметрового портрета, на котором у тебя красное лицо и жирок».

Чарльз после свадьбы Камиллы времени зря не терял. В середине семидесятых он пустился в отчаянное странствие в поисках той единственной, которую на самом деле не хотел искать, и обошел всех блондинок высшего света. За его расположение состязались дочери графов, герцогов, адмиралов и послов. Он встречался с восходящими звездами кино и девушками с обложек. Иногда в этом списке мелькали и жены покладистых друзей. Большая часть этих романов быстро заканчивалась по вине слишком пристального внимания прессы или крайнего раздражения, которое вызывало право носить титул принца Уэльского. Чарльз уже не был в этой игре новичком и прекрасно понимал, какой притягательной силой обладает его положение. Вскоре он научился принимать ее как должное.

«Быть девушкой принца Чарльза – значит чувствовать себя совершенно особенной, – поделилась со мной в 2005 году Сабрина Гиннесс, с которой Чарльз некоторое время встречался. – Все вокруг внезапно начинают тобой интересоваться, в глазах друзей из привычного круга ты становишься звездой». Сара, старшая сестра леди Дианы Спенсер, ставшая спутницей принца Уэльского на одном из загородных балов, запомнила, как ей не понравилось ехать на заднем сиденье его Aston Martin, в то время как переднее, словно трон, занимала колумбийская красотка, с которой Чарльз на том балу и познакомился. Другие девушки выражали недовольство тем, что их совершенно не защищали от нападок прессы. В этом пренебрежении крылся эгоизм Короны. Девушек не пытались оградить от преследований и травли, при этом молниеносно отказывались от них, стоило им начать слишком часто появляться на страницах желтой прессы.

Камилла тем временем медленно и осторожно вплела отношения с Чарльзом в замужнюю жизнь с Паркером-Боулзом. Появляется ощущение, что она вела двойную игру: сохранившееся между ней и принцем сексуальное напряжение было козырной картой в партии против Эндрю. Это стало своеобразной страховкой и позволило Камилле сохранить чувство собственного достоинства. Как и Алиса Кеппел для Берти, она оставалась для наследника престола самой внимательной слушательницей, которая всегда с сочувствием отзывалась на его истории о романтических похождениях и раздраженные монологи об ограничениях, накладываемых статусом. В каком-то смысле она заняла в его жизни место королевы-матери, считавшей Чарльза центром своего мира. У Камиллы всегда находилось для него доброе слово, метафорический сладкий десерт. Мать же могла предложить ему только пресные, приготовленные на пару овощи. Забота слышится в голосе Камиллы и во время печально известного телефонного разговора, записи которого просочились в прессу и вызвали небывалый скандал, получивший название «Камиллагейт». Его записал кто-то из радиолюбителей в 1989 году: Чарльз звонил Камилле, которая находилась тогда в доме родителей в Уилтшире.

КАМИЛЛА. Я так горжусь тобой.

ЧАРЛЬЗ. А я – тобой.

КАМИЛЛА. Но я-то ничего в жизни не достигла.

ЧАРЛЬЗ. Ты любишь меня – вот твое главное достижение.

КАМИЛЛА. Ах, милый, этого-то было легко достичь.

Этот диалог словно Ноэл Кауард писал. Один из гостей Боулхайда видел, как принц «терпеливо, словно маленький, замерзший ребенок, сидит на кухне, ожидая, пока Камилла проводит гостей после званого ужина». Разумеется, пикантности их отношениям добавлял тот факт, что Чарльз рассказывал ей о частной жизни Королевы и принца Филиппа со всеми подробностями. Но с годами его внимание перестало быть для Камиллы лишь способом потешить самолюбие. Непоколебимая преданность принца Уэльского дарила ей ощущение комфорта. Связь с ним превратилась в сокровище, которое стоило оберегать. Несмотря на то что Эндрю постоянно отвлекал Камиллу, она, возможно, любила Чарльза сильнее, чем ей казалось.

Мне довелось побывать у Паркеров-Боулзов вместе с фотографом Дерри Муром в 1981 году, за несколько месяцев до женитьбы Чарльза на Диане. Дерри делал для Tatler репортаж о больших поместьях Уилтшира. Тогда меня заинтриговало напряженное равнодушие между супругами. Эндрю был сорок один год, он по-прежнему прекрасно выглядел, обладал некой тревожащей жесткостью и сохранил армейские замашки.

– Вы выезжаете на охоту? – спросил он.

– Нет.

– А на рыбалку?

– Нет.

– Настоящая интеллектуалка, да? – слегка покровительственно усмехнулся Эндрю.

Камилла в общении была куда мягче. Она хорошо научилась защищать границы, поэтому наш диалог превратился в продуманно невинный обмен шутками и рассказывание баек о призраке «одного ужасно похотливого монаха». Ее чары таились в низком голосе и всепрощающей улыбке. Миссис Руперт Лёвенштайн, соседку, она отнесла к типу женщин «милый, не сегодня», и очевидно, что ей самой такая позиция не близка.

К тому времени Чарльз и Камилла снова стали любовниками – или же их считали таковыми. Есть основания предполагать, что их встречи и не прекращались. Подтверждение тому можно найти в свидетельствах покойного сэра Мартина Чартериса, личного секретаря Королевы. В 1973 году, когда Камилла вышла замуж за Эндрю, Чартерис доложил Королеве, что «принц Чарльз спит с Камиллой Паркер-Боулз, женой одного из офицеров кавалерии, и его однополчанам это не нравится». Королева, по его словам, ничего не сказала, даже бровью не повела. Впрочем, придворным приказали никогда не приглашать миссис Паркер-Боулз на официальные мероприятия.

Подобно Джорджу Кеппелу, Эндрю удивился и счел за честь, что принц до сих пор так откровенно увлечен его женой. Чарльз даже согласился стать крестным отцом Тома Паркера-Боулза, что воспринималось как показатель статуса, который немало порадовал мужа Камиллы. Если они ехали в Биркхолл к королеве-матери, давней подруге семьи Эндрю, принц неизменно составлял им компанию. Похоже, этот роман то утихал, то вспыхивал с новой силой, и управляла процессом Камилла, загодя чувствуя приближение соперниц.

V

Особенно тщательно она следила за Дейл Харпер, известной под прозвищем Кенга: платиновая блондинка из Австралии, дочь богатого мельбурнского издателя. Она была женой лорда Триона, партнера Чарльза по спортивным увлечениям. Когда в разговоре со мной Камилла упомянула статью о Дейл, появившуюся в Tatler за пару месяцев до нашего визита, мне все стало ясно. «Все эти разговоры, что леди Трион якобы дружит с леди Дианой… – она лукаво покосилась на меня. – Они даже не встречались ни разу. Весьма забавно, учитывая, что Дейл – очень провинциальная барышня».

С очаровательной и яркой Дейл Чарльз познакомился в кампусе Тимбертоп в частной школе Джелонга, Виктория, где учился полгода, когда ему было семнадцать. Они встретились на танцевальном вечере. Потом Дейл переехала в Лондон, вышла замуж за лорда Триона и стала близкой подругой принца. Она всегда тепло принимала его, отличалась прямолинейностью и умела развлекать гостей. Именно эти качества в свое время привлекли Чарльза в Камилле. Когда та временно вышла из игры, вынашивая детей, Дейл укрепила позиции и провернула все таким образом, что наследник престола начал отзываться о ней как о «единственной женщине», которая его понимает. Обычно этого звания заслуживала либо королева-мать, либо та, кто ее «заменил», – миссис Паркер-Боулз.

В середине семидесятых обе соперницы были замужем и обе были готовы примчаться к принцу по первому зову, пока их супруги старательно отводили глаза. Линделл Хоббс, тоже австралийка, с которой мне случилось завести знакомство, описывала лорда Триона как «человека исключительно напыщенного, непроницаемого и в некотором роде скучного». Зато лучезарную Дейл обожали все. Она создала коллекцию воздушных платьев и запустила их в производство под брендом Kanga. На международный благотворительный музыкальный фестиваль Live Aid, который проходил на стадионе «Уэмбли» в 1985 году, принцесса Диана надела одно из небрендовых пестрых платьев этой линейки, чтобы позлить Камиллу. Чета Трионов бывала и в Балморале, где Дейл каталась верхом вместе с Королевой: та, очевидно, считала импульсивность спутницы забавной. Принц Чарльз согласился стать крестным отцом среднего сына Дейл, которого назвали… Чарльз. К тому же он часто бывал в летнем домике Трионов в Исландии, где можно было не только порыбачить, но и провести с Дейл время вдали от любопытных глаз. Именно в ее обществе он встретил новости об убийстве любимого дяди, лорда Маунтбеттена: боевики Ирландской республиканской армии (ИРА) подготовили нападение, когда тот рыбачил в своем поместье в Ирландии 27 августа 1979 года. Дейл подарила Чарльзу то утешение, которое обычно приносила Камилла.

Диана, впрочем, гораздо больше боялась Камиллы и оказалась совершенно права: миссис Трион было далеко до миссис Паркер-Боулз. Чтобы справиться с ролью любовницы особы королевской крови, нужны годы и годы муштры в высшем свете. Только так хватит терпения дождаться того времени, когда соперницы начнут совершать ошибки. Дейл слишком уж очевидно увлеклась вниманием Чарльза: много говорила о нем, давала понять, что стала его фавориткой. И он ее бросил, точнее «отстранился». Делать это члены королевской семьи умели, как никто другой.

Когда брак Чарльза и Дианы начал разваливаться, Дейл упорно верила, что принц вернется в ее объятия, но он сблизился с Камиллой. Эта новость потрясла Дейл. У нее начались проблемы со здоровьем, был диагностирован рак и развилась зависимость от болеутоляющих. Однажды миссис Трион, находясь на лечении в реабилитационной клинике для людей с алкогольной и наркотической зависимостью Farm Place в графстве Суррей, выпала из окна, расположенного на высоте почти восемь метров. Она выжила, но осталась парализована ниже пояса. Это происшествие шокировало всех, а когда Дейл позднее начала утверждать, что ее толкнули, ситуация накалилась еще больше. Ее муж попросил о разводе и вынудил ее согласиться. Общество отвернулось от Дейл. В июле 1997 года ее видели на состязаниях по поло в Тидворте: передвигаясь на инвалидной коляске, она фанатично преследовала принца Чарльза. После того, как эта странная история просочилась в прессу, Чарльз сделал заявление, в котором холодно подчеркнул: их дружба осталась в прошлом.

Дейл умерла от сепсиса в возрасте сорока девяти лет в 1997 году, через три месяца после гибели Дианы. Тайна произошедшего в клинике так и осталась нераскрытой. В 2011 году ее дочь дала Daily Mail интервью, в котором рассказала, каково быть дочерью родителей, между которыми существует цивилизованное на первый взгляд «соглашение» о сексуальных связях: «Эта боль так и осталась с нами, она не прошла после смерти мамы или женитьбы Чарльза на Камилле Паркер-Боулз, – признавалась леди Виктория Трион. – Для кого-то все это только давно забытый скандал, но для нас, Трионов, последствия ощущаются до сих пор».

VI

Чарльзу становилось все сложнее игнорировать попытки родителей найти ему подходящую жену, а его отношения с Камиллой тем временем набирали обороты, приобретая легкий налет отчаяния. Казалось, пара напрашивалась на то, чтобы быть пойманной с поличным. Среди друзей принца многие верили, что убийство лорда Маунтбеттена повергло Чарльза в нестабильное состояние, и поэтому снова вспыхнула его страсть к Камилле, но у нее тогда тоже были основания повысить ставки. После шести лет брака и рождения двух детей Эндрю опять начал заглядываться на других женщин. В 1979 году его отправили служить в Родезию в качестве старшего офицера связи при лорде Соумсе, губернаторе Южной Родезии в ходе предоставления ей независимости в качестве государства Зимбабве. Предполагалось, что Эндрю будет работать с возвращающимися армиями Мугабе и Нкомо и поможет сохранить мир в преддверии выборов. Паркер-Боулз справился с задачами великолепно. Он даже получил медаль «За выдающуюся отвагу» после столкновения с четырьмя сотнями партизан Национальной освободительной армии Зимбабве, которых сумел без потерь перевести в зону сосредоточения войск.

Помимо этого, насколько было известно Камилле, он успел также завести открытую интрижку с очаровательной Шарлоттой Соумс, дочерью губернатора.

Миссис Паркер-Боулз умела вести бой на своем поле. Она прибыла в Родезию – теперь Зимбабве – на церемонию вместе с принцем Уэльским в качестве его официальной спутницы. Кристофер Уилсон сообщал, что Министерство иностранных дел Великобритании пришло в ярость от такой вольности. «Церемония спуска британского флага унизительна сама по себе; совершенно ни к чему всем было знать, что представитель королевской семьи привез по этому случаю подружку», – возмущался багровый от досады сотрудник канцелярии. Заигрывания Чарльза с Камиллой были с негодованием встречены всеми роялистами, как и его недвусмысленное поведение на праздничном ужине в резиденции губернатора 16 апреля 1980 года. На нем также присутствовали бригадир Паркер-Боулз и семья Соумс с дочерью. «Кристофер Соумс поступил исключительно неразумно, посадив Чарльза рядом с Камиллой, возможно по просьбе принца, – рассказывал мне бывший пресс-секретарь Королевы Майкл Ши. – Они вели себя вопиюще откровенно». Леди Соумс, дочь Уинстона Черчилля, быстро поняла: это будет мучительный ужин. Закатив глаза, она сухо заметила: «Дай Бог, хотя бы кларет окажется хорошим».

Такое отчаянное поведение Чарльза было, несомненно, продиктовано паникой. Ему было жизненно необходимо найти жену. Принцу уже исполнился тридцать один год, и это на год больше того возраста, в котором, по его же словам, опрометчиво сказанным ранее, лучше всего сочетаться браком. Он был достаточно умен, чтобы понимать, в каком затруднительном положении находится: его то и дело отправляли в отдаленные уголки мира, где один за другим спускали флаги Британской империи, притом что на самом деле все ждали, когда же он станет отцом наследника, который продолжит исполнять бессмысленные обязанности. В августе 1980 года Чарльз оплатил покупку дома Хайгроув из средств герцогства Корнуолльского. Это поместье – 347 акров земли недалеко от Тетбери, Глостершир, и усадьба XVIII века – было и остается образцом романтизма. Особенно Чарльзу понравились широко раскинутые ветви величественного двухсотлетнего кедра, растущего возле западной стены дома. Эта покупка обошлась ему примерно в миллион долларов.