Текст книги "Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи"

Обычно зрителям запоминается красноречие Тони Блэра, но тогда самую яркую фразу произнесла Королева. В последних строках послания, которое зачитал с кафедры посол Кристофер Мейер, она нашла слова, как позже заметил Билл Клинтон, «настолько мудрые и правдивые, что люди словно почувствовали себя лучше».

«Для семей и друзей тех, кто погиб или был ранен во время атаки – многие из вас присутствуют здесь сегодня, – настали темные и полные боли времена. Мои мысли и молитвы с вами, сейчас и на протяжении всех непростых дней в будущем. Однако нет слов, которые могли бы хоть ненадолго смягчить горе и боль. Горе – это цена любви».

Эти необыкновенно эмоциональные слова Королевы несли утешение близким жертв теракта, но я думаю, что последняя фраза была продиктована не только общечеловеческой, но и личной трагедией – потерей Порчи, товарища и союзника, поддерживавшего Елизавету на протяжении шестидесяти лет.

Горе – это цена любви.

Глава 6
Лебединые песни

Принцесса Маргарет и королева-мать уходят с вечеринки

I

Когда Эдуард VIII отрекся от престола в 1936 году, вынудив застенчивого и заикающегося брата Альберта принять корону, Маргарет, которой тогда было шесть, спросила десятилетнюю Елизавету, значит ли это, что после папы королевой станет она. «Да, однажды так и будет», – ответила Лилибет.

– Бедняжка, – сказала Маргарет.

Неважно, чего было больше в этой реплике – сочувствия или скрытой зависти, – но пути сестер разошлись довольно рано. Динамика их взаимоотношений никогда особо не менялась. Они словно вышли из романа «Разум и чувства»: очаровательная и живая Маргарет Роуз и более серьезная и сдержанная Элизабет, которая всегда защищала и наставляла на путь истинный своенравную сестру. Один из офицеров гвардии, друживший с Маргарет, рассказывал так:

«Королева всегда отлично управлялась с сестрой, лучше даже, чем с детьми. Если Маргарет не хотела что-то делать, Королева просто говорила: „А, ну ничего“, словно подразумевая: „Мы и без тебя отлично справимся“. Обычно этого хватало».

Майор Колин Бёрджесс, бывший конюший, вспоминал, как однажды на Рождество пламя свечи перекинулось на волосы Маргарет. Елизавета с удивлением взглянула на сестру и сухо прокомментировала: «Посмотрите-ка! Марго снова вспыхнула!»

Даже после того, как Елизавета взошла на престол и обязанности королевы стали отнимать у нее все больше времени, что болезненно воспринималось Маргарет, сестры продолжали каждый день созваниваться. Маргарет была единственным человеком на планете, кто общался с Королевой на равных, обмениваясь сплетнями и жалуясь на мать. Она смотрела на мир через ту же «королевскую» призму, а уезжая за границу, всегда брала с собой маленький портрет Елизаветы в серебряной рамке и вешала его на стену или ставила на комод. Джейн Стивенс, одна из дам свиты Маргарет, знавшая ее очень долго, прекрасно помнила, как принцесса подолгу искала сувениры, которые порадовали бы Королеву.

Елизавета нередко завидовала способности Маргарет легко развлечь собеседника. Королева говорила: «Все становится проще, когда она с нами: над шутками Маргарет все смеются». К тому же принцесса могла наслаждаться свободой, о которой Королеве оставалось только мечтать. Похоже, Елизавета очень завидовала путешествию в Рим и Париж – королева-мать и Маргарет отправились туда вместе в 1959 году. «Она Королева уже столько лет и ни разу не смогла съездить в другую страну в отпуск или сказать: "Сегодня такой хороший день, давайте сходим куда-нибудь на пикник"», – вспоминала двоюродная сестра Елизаветы, Маргарет Родс.

Несмотря на эти различия, сестры жили в мире, законы которого определялись королевским протоколом. Хоть Маргарет и выпало якобы больше возможностей познакомиться с миром вокруг, ее жизнь при этом была в каком-то смысле возведена на более головокружительную высоту. В отличие от сестры, она не была связана узами политических проблем и общественных начинаний, оставаясь в привилегированном положении. Никаких конкретных занятий у нее не было, поэтому ничто не казалось Маргарет более необычным, чем повседневная жизнь. Она всегда мечтала прокатиться на автобусе. Однажды для прогулки по магазинам она пригласила в спутницы леди Энн Гленконнер, а потом завела ее в самый скучный пассаж на Хай-стрит. Когда та приехала в Норфолк вместе с Родди Ллевеллином, Маргарет с детским восторгом мыла ее машину. А на острове Мюстик не было для нее развлечения лучше, чем собирать и промывать ракушки. Поплавав немного, «как старшая сестра», она с энтузиазмом помогала Энн распутывать волосы.

В книге «Дамы из свиты»[25]25
  На русский язык книга переведена под названием «Фрейлина: Моя невероятная жизнь в тени Королевы».


[Закрыть], написанной леди Гленконнер, стремление Маргарет вырваться из золоченой клетки дворца показано с душераздирающей ясностью. В 1999 году с ней случился неприятный инцидент: отдыхая на острове Мюстик, она перепутала краны, открыла горячую воду вместо холодной и сильно обожгла ноги. Оправляясь от ожогов, она чувствовала себя в безопасности, только если Энн спала с ней в одной комнате. В итоге та перебралась на соседнюю узкую кровать, и они вместе смотрели видео. «Маргарет была в восторге и все спрашивала: „Энн, а это похоже на школу-пансион?“» Ее стремление узнать как можно больше о реальном мире ничто не могло удовлетворить.

Больше всего она жалела о том, что не смогла получить образование. Обеих принцесс обучали гувернантки, но Елизавета дополнительно посещала уроки истории и конституции Британии, которые вел заместитель проректора Итона, сэр Генри Мартен, а Маргарет пришлось довольствоваться французским и игрой на фортепиано. Будущая Королева чувствовала некоторую вину перед сестрой за то, что получала больше по причине первородства. Георг VI, который сам вплоть до отречения Эдуарда тяжело переживал, что к нему относятся иначе, чем к наследнику престола, всячески старался уберечь младшую дочь от такой участи. Она не должна была чувствовать никакой дискриминации только потому, что родилась позже. Маргарет стала любимицей отца. Однажды он сказал, что Лилибет – его гордость, а четырехлетняя Маргарет дарит ему радость. Когда в двадцать один год Елизавета вышла замуж за Филиппа, отец с тоской писал ей: «Мы все ощущаем пустоту после твоего отъезда. Наша семья – все четверо, "королевское семейство" – должна оставаться неделимой, но дополнения допустимы, конечно, в подходящее время!» Королева так часто думала о благополучии младшей сестры, что нередко выполняла все ее обязанности. Роберт Лэйси, историк, записал рассказы поваров из дома № 145 по улице Пиккадилли, где семья жила до переезда в Букингемский дворец с 1927 по 1937 год. По их воспоминаниям, принцесса Елизавета из кожи вон лезла, лишь бы избавить Маргарет от самых неприятных обязанностей по дому, которые необходимо выполнять девочкам для воспитания характера. Позднее она так же близко к сердцу примет свою решающую роль в отказе Маргарет от отношений с Питером Таунсендом, а потом будет искренне опечалена, когда развалится брак сестры с Тони Сноудоном.

Маргарет, разумеется, раздражало, что ее бывший муж сохранил хорошие отношения с Елизаветой. Королева-мать его и вовсе обожала. Принцесса понимала: ее сестру и мать измены Тони не оскорбляли только потому, что он сумел сохранить их в тайне, чего нельзя было сказать про нее саму и ее связь с Родди Ллевеллином. Тони и правда лучше понимал, как работают средства массовой информации, и привлекал внимание прессы как знаменитый фотограф. В результате Сноудону удалось все обставить так, словно вина за их развод лежит на одной Маргарет, хотя на самом деле он не был ей верен ни минуты с самого первого дня. Бывшая девушка Тони родила от него ребенка во время их с Маргарет медового месяца. И срочность развода была продиктована тем, что Люси Линдсей-Хогг, любовница Сноудона, забеременела. Позже он женился на ней. О том, как ужасно он вел себя на протяжении восемнадцати лет брака с принцессой, стало известно только недавно.

10 февраля 2002 года во всех газетах и на всех телеканалах появились хроники беспокойной жизни Маргарет. Она ушла из жизни утром предыдущего дня в возрасте семидесяти одного года в больнице имени короля Эдуарда VII: после очередного инсульта, который повлек за собой серьезные проблемы с сердцем. В палате присутствовал ее сын, сорокачетырехлетний Дэвид Армстронг-Джонс, виконт Линли, и дочь, тридцатисемилетняя леди Сара Чатто. Обоих детей принцесса родила в браке со Сноудоном.

После ожога, полученного на острове Мюстик, состояние здоровья Маргарет значительно ухудшилось. У Маргарет случился инсульт (с 1998 года она пережила еще два), после которого она больше не могла свободно двигаться. Прекрасно понимая, что от былой красоты не осталось и следа, принцесса отказывалась от встреч с большинством старых друзей, особенно с мужчинами. Один из гостей, посетивший Балморал летом 2001 года, проходил мимо ее комнаты по пути на ужин. Он обратил внимание, как редко Маргарет появлялась на людях, как была подавлена и изолирована – словно безумная тетушка, запершаяся на чердаке.

Незадолго до смерти у нее сильно испортилось зрение и полностью пропала подвижность левой стороны тела. Когда-то полная энергии, принцесса во всех смыслах застыла. Для многих, кто помнил ее в годы расцвета, – миниатюрная фигурка с изгибами, широкий, чувственный рот, блестящие синие глаза, в которых читалось одновременно «ну подойди же» и «только попробуй ко мне прикоснуться», – угасание Маргарет стало шоком. Дэвид Гриффин, двадцать шесть лет выполнявший обязанности шофера принцессы, вспоминал, какое потрясение испытал, встречая ее с самолета сразу после случая с ожогом. Ноги принцессы были перебинтованы от стоп до колен, поэтому ему пришлось осторожно перенести ее в инвалидное кресло. Последнее появление Маргарет в обществе – на вечере по случаю столетия вдовствующей герцогини Глостерской – поразило присутствовавших. Маргарет прибыла на прием на инвалидном кресле: лицо опухло, глаза скрыты за темными очками.

В одних посвященных ей некрологах недоставало уважения, другие восхваляли ее непрожитую жизнь. Прессе было известно слишком много о единственной представительнице королевской семьи, которая решилась строить отношения на виду у всех. Они со Сноудоном вращались в кругу художников и писателей, людей, забывающих о преданности ради возможности произвести эффект на журналистов. То ли дело скучные друзья-аристократы – единственный разумный выбор для тех, кто желает сохранить свою жизнь в тайне. Королева-мать говорила, что «они умеют держать язык за зубами». К чести Маргарет, обожавшей музыку, театр и балет, скука ее никогда не привлекала. Ее живой разум нуждался в компании мыслящих людей, хотя и во время личных встреч она не упускала случая воспользоваться положением.

Я подружилась с Гленконнерами в те годы, когда была редактором журнала Tatler. На одном из устроенных ими пикников я убедилась, что поведение Маргарет многое говорило о том, какой важной особой она себя считала и каким абсурдным влиянием обладали члены королевской семьи. «Погодите, горчицы нет! – неожиданно воскликнула она. – Как я буду есть сосиски без горчицы?» Все собравшиеся тут же подскочили от неожиданности. На неофициальных встречах Маргарет часто вставляла в разговор ремарки, демонстрировавшие ее близость к Королеве. Пенни Мортимер, вдова сэра Джона Мортимера, судебного адвоката и писателя, рассказала, что ее муж оказался рядом с принцессой в Уодхэм-колледже на ужине, который устроил сэр Клаус Мозер. Дело было в 1990 году, незадолго до шестидесятилетия Маргарет. У нее с Мортимером состоялся тогда любопытный обмен репликами.

МАРГАРЕТ. Что вы думаете о современных почтовых марках?

МОРТИМЕР. Признаться, мэм, я о них особо не думаю.

МАРГАРЕТ. По-моему, они ужасные. Здания какие-то, птицы, предметы. Я бы хотела видеть на них портреты сестры!

II

Королева узнала о смерти Маргарет, когда была одна в Виндзорском замке. Дела государственной важности занимали ее на протяжении целого месяца, поэтому все это время она не виделась с сестрой. Учитывая, как часто такого рода дела становились уважительной причиной, позволявшей избегать сложных эмоциональных взаимодействий, можно сказать, что Елизавета, скорее всего, просто не могла найти в себе сил наблюдать за постепенным угасанием сестры, с которой у нее было так много общего.

Королева, которую ждало блистательное празднование Золотого юбилея, демонстрировала на публике привычный стоицизм, но смерть Маргарет стала для нее тяжелым ударом, к тому же прошло всего пять месяцев с похорон лучшего друга, Порчи. Какими бы ни были досадные эпизоды в отношениях между сестрами, теперь она лишилась ближайшей спутницы, любимой сестры, помогавшей справиться с одиночеством, в котором неизбежно оказывается монарх. Лилибет и ее мать, отметившая сто первый день рождения, – больше никого не осталось от «нас четверых». И это, очевидно, не могло продлиться долго. Королева-мать то и дело падала; все были готовы, что она умрет первой.

Узнав о смерти Маргарет, принц Чарльз поехал в Норфолк, в Сандрингем, желая утешить бабушку, которая оставалась там из-за бронхита, начавшегося еще на Рождество. «Очень печальный день для всей моей семьи, – заявил Чарльз в телевизионном обращении. – Она любила жизнь и прожила ее на полную катушку… Нам всем будет отчаянно ее не хватать». Принц питал искреннюю симпатию к тете, которую называл Марго. Это чувство не омрачило даже то, что она приняла сторону Дианы во время их разногласий. Непредсказуемая и яркая, Маргарет успела побывать в роли принцессы Уэльской и прекрасно понимала, каково это – оказаться лакомым кусочком для прессы. Она предупредила Чарльза, что продолжит публично поддерживать Диану после развода, но отказалась от этой идеи после интервью принцессы Мартину Баширу, которое восприняла как предательство по отношению к Королеве.

Смерть, должно быть, стала для Марго «милосердным избавлением», как выразилась королева-мать. Они с Чарльзом помолились в часовне, а потом он уехал, чтобы она могла оплакать дочь. Отношения Маргарет с матерью всегда были непростыми. Между ними то и дело вспыхивали перепалки и ссоры. Леди Энн Гленконнер описывала их общение как «слегка натянутое». «Одна могла пойти и открыть все окна, а другая тут же закрывала их. Одна предлагала идею, другая моментально ее отметала. Возможно, они просто были слишком похожи», – вспоминала она. И мать, и дочь любили привлекать внимание и соревновались за него, обе жизни не мыслили без флирта, хотя королева-мать была более кокетливой (следуя обычаям своего времени), а Маргарет – более прямолинейной. Они обыгрывали друг друга в шарады. Гленконнер вспоминала, как однажды в Глене, шотландском поместье семьи, принцесса переоделась в Мэй Уэст[26]26
  Американская актриса, одна из самых скандально известных звезд своего времени.


[Закрыть] и спела «Come Up and See Me Sometime».

И Маргарет, и ее мать почувствовали себя не у дел, когда Елизавета в двадцать пять лет взошла на престол. Самыми сложными оказались годы сразу после коронации, когда им пришлось переехать из Букингемского дворца в куда меньший по размеру Кларенс-хаус. Королева знала, что теперь они ощущали себя словно на обочине жизни: «Мама и Маргарет сейчас горюют, поскольку их будущее кажется совершенно пустым. У меня хотя бы есть работа и семья, о которой нужно думать». После церемонии Королева заказала для личной коллекции фильм, на кадрах которого можно увидеть двадцатидвухлетнюю Маргарет – принцесса на контрасте с общим ликованием выглядит печальной. Об этом мне рассказала Энн Гленконнер, которая была тогда одной из дам свиты. «Я выглядела грустной, еще бы, – позже сказала ей Маргарет. – Я только что потеряла любимого отца и, сказать по правде, лишилась сестры, потому что теперь она слишком занята делами».

Чем больше Елизавета погружалась в королевские дела, тем более ненужной чувствовала себя Маргарет и тем меньше ей находилось занятий. Чтобы хоть чем-то заполнить дни, она начала ходить на вечеринки и поздно вставать, возмущая этим привыкшую к неустанному труду мать. Та никогда не позволяла дочери уйти до того, как закончится прием, даже если Маргарет было заметно нехорошо. А на пике драмы с участием Питера Таунсенда отношения между ними накалились настолько, что принцесса однажды запустила книгой матери в голову.

Елизавета воспринимала приступы депрессии сестры и ее интерес к выпивке как попытку привлечь к себе внимание. Однажды ей позвонила одна из близких подруг Маргарет, потому что та угрожала выброситься из окна спальни. «Возвращайтесь на вечеринку, – посоветовала Елизавета. – Спальня Маргарет находится на первом этаже».

Сама Королева болела редко и считала выносливость не только физической, но и психологической характеристикой. Один из посетителей Балморала рассказал мне, что и Елизавета, и Филипп считали случай с ожогом на острове Мюстик следствием невнимательности. Позже, когда принцесса столкнулась с серьезной депрессией после серии инсультов, Королеве предложили найти ей психотерапевта. «Мы подумаем об этом, когда ей станет лучше», – ответила та.

Инвалидное кресло сестры было для Елизаветы чем-то вроде декорации. Когда королева-мать и Маргарет вместе посещали Букингемский дворец, вначале всегда разыгрывалась одна и та же сцена: дочь направлялась к инвалидному креслу, приготовленному для матери, сразу же, стоило им выйти из лифта. «Бог мой, Маргарет, встань! Это для мамы!» – возмущалась Елизавета. Такие полные пассивной агрессии отношения установились между ними из-за того, что обе отказывались принять серьезность состояния Маргарет. Однажды Королева приехала к матери и сестре на чай, и Маргарет отказалась выключить радиопостановку «Арчеры». Елизавета попросила Энн Гленконнер вмешаться: «Каждый раз, стоит мне заговорить, она шикает на меня». Энн провела ее обратно в спальню сестры и твердым голосом сказала, обращаясь к Маргарет: «Мэм, Королева пришла в гости, и она не сможет остаться надолго. Вам помочь разлить чай?» – и потом выключила радио.

Когда принцесса скончалась, ее работники искренне огорчились. Маргарет была хорошей начальницей, которой они служили десятилетиями. Во время официальных визитов она всегда проверяла, удобные ли комнаты достались ее костюмеру и горничной, организованы ли для них экскурсии по достопримечательностям. Дэвид Гриффин, шофер, рассказывал, что она хранила верность обычаям старой школы и требовала от других того же. Например, однажды Маргарет отчитала принцессу Диану, которая назвала его «Дэвид», а не «Гриффин». Вот что он рассказал мне:

«Принцесса Маргарет была добра к каждому… Она хорошо относилась к людям и не мелочилась… На Рождество мы всегда получали от нее подарки; странно, но они были без упаковки. Если вам, например, нужен был утюг, она вызывала вас к себе и просто отдавала коробку, без подарочной бумаги, коротко комментируя: „Спасибо большое. С Рождеством“».

Иногда желание Маргарет дарить полезные подарки оборачивалось против нее. Однажды она вручила придворной даме ершик для туалета, поскольку заметила его отсутствие во время своего визита. Будем надеяться, что хотя бы этот ершик она завернула в подарочную упаковку.

Несмотря на явную эгоцентричность, Маргарет стала отличной матерью, любящей и веселой. Сара Чатто и Дэвид Линли (граф Сноудон унаследовал красоту отца, но не его живость) были ей всецело преданы. Однажды принцесса, терзаемая мрачными самоуничижительными мыслями, сказала сестре: «Может, я и не добилась многого, но все равно чувствую, что жизнь не прошла впустую, ведь у меня есть двое счастливых и хорошо воспитанных детей».

Несмотря на скрытую в этих словах колкость, Маргарет была права. Пусть спокойствия в ее браке со Сноудоном не было, Сара и Дэвид пострадали от драм взрослых куда меньше, чем дети Филиппа и Елизаветы. Сара стала известной художницей и вышла замуж за Дэниела Чатто. Он был актером, а потом стал коллегой Сары по цеху. Дэвид, успешный дизайнер дорогой мебели, удачно женился на дочери богатого лорда. Правда, в 2020 году они мирно разошлись после двадцати шести лет брака. Во время эфира передачи Desert Island Discs[27]27
  Еженедельная радиопередача, гостей которой просят представить себя потерпевшими кораблекрушение. На необитаемый остров они могут взять восемь музыкальных композиций, книги и предметы роскоши, связанные с какими-то значимыми людьми или событиями.


[Закрыть] на BBC Radio 4 Дэвид выбрал взять с собой на необитаемый остров запись Концерта для фортепиано с оркестром № 24 Моцарта в качестве воспоминания о матери. Своей любовью к искусству он был обязан именно ей: Маргарет водила их с Сарой в Национальную галерею, где каждый раз показывала не больше одной картины, стремясь разжечь в детях желание увидеть больше. Как и принц Чарльз в Гордонстауне, Дэвид стал объектом насмешек в начальной школе. Однако Маргарет не пошла по стопам Филиппа и Елизаветы (те считали, что плохое отношение сверстников закалит ребенка) и немедленно перевела сына в другую школу, где он чувствовал себя лучше.

Когда принцесса слегла, Дэвид с женой и сыном, Чарльзом, переехал в Кенсингтонский дворец, чтобы быть к ней ближе. За пару дней до смерти Маргарет присутствовала на дне рождения второго сына Сары, которому исполнилось три года. К ее инвалидному креслу был привязан воздушный шарик.

Последний официальный портрет принцессы, сделанный для книги, приуроченной к грядущему Золотому юбилею, опубликовали накануне дня ее погребения. Фотограф Джулиан Калдер для снимка убавил освещение, чтобы поберечь ее глаза. Сначала Маргарет сомневалась, стоит ли вообще позировать, но потом решилась, понимая, вероятно, как недолго ей осталось. На снимке у нее торжественный и напряженный вид. На ней черный наряд из тяжелой парчи, и на груди приколот закрепленный на голубой ленте имперский Орден Индийской короны, украшенный бриллиантами, жемчугом и бирюзой. Его вручил принцессе отец, король Георг VI, тогда еще император Индии, за несколько месяцев до объявления независимости страны от Британской империи и прекращения действия ордена. Выбор этого великолепного символа ушедшей эпохи подчеркивал необыкновенное путешествие, которым стала ее жизнь. Рожденная младшей дочерью наследника империи, она умерла обесславленной, потому что решилась развестись. Маргарет стала первым непосредственным членом королевской семьи со времен Генриха VIII, кто сделал это. Какие бы разочарования ни приносила порой принцесса, она воплотила в себе проделанный Британией путь от самоуверенного имперского прошлого в более скромное и демократичное настоящее. В статье The Guardian написали так: «Жизнь Маргарет словно задавала нам всем вопрос, на который по-своему попыталась ответить Диана: так зачем вообще нужны принцессы?» Вся ее неспокойная и полная неразрешимых вопросов история оказалась об этом.

Похороны прошли в часовне Святого Георгия в Виндзорском замке 15 февраля 2002 года, тихо и достойно. В этот день минуло ровно пятьдесят лет с того времени, как юная двадцатипятилетняя правительница взяла горсть красной земли из серебряной чаши и бросила ее торжественно на гроб Георга VI, который затем отправили в усыпальницу. Королева-мать и раздавленная горем Маргарет наблюдали за этим. Полвека спустя гроб младшей дочери Георга, накрытый королевским знаменем и украшенный цветами, внесли в часовню восемь солдат полка королевских горных стрелков, почетным командиром которого она была. Принцесса выбрала музыку, которая должна была звучать на церемонии, и в часовне, пока она наполнялась людьми, раздались звуки «Лебединого озера» Чайковского.

На похоронах присутствовало 450 человек: только члены семьи, рабочий персонал и друзья, включая глубоко опечаленного Дэвида Гриффина. Пришли и граф Сноудон, и Родди Ллевеллин. Несмотря на болезненное расставание с последним – Родди не мог больше выносить вечную драму, – принцесса сохранила с ним крепкие связи и хорошо отнеслась к Татьяне Соскин, его жене, допустив ее в свой круг. Среди прочих друзей были люди из мира театра, кино и музыки: дама Джуди Денч, Фелисити Кендал, дама Клео Лэйн, Джонни Данкворт, Брайан Форбс и Нанетт Ньюман. Маргарет благоволила более чем восьмидесяти организациям, но ассоциации театра и балета ценила больше остальных.

Потом Королева деликатно протянула убитой горем племяннице Саре руку и помогла ей спуститься по ступенькам часовни. Во время службы Елизавета почти не показывала эмоций. Только когда гроб погрузили в катафалк, на ее глазах блеснули слезы. «Никогда раньше я не видел ее настолько опечаленной», – заметил Рейнальдо Эррера, один из ближайших друзей Маргарет.

Вопреки семейной традиции принцесса попросила, чтобы ее тело кремировали, а прах захоронили рядом с ее отцом в мемориальной часовне Святого Георгия. Гроб отвезли в крематорий в Слау в 12 километрах от места проведения поминальной службы. Это было шестое сожжение за день. Ворота крематория выкрасили в белый цвет, но больше ничто не намекало на то, что здесь в последний путь отправилась королевская дочь. Когда катафалк поехал прочь, двое волынщиков заиграли гэльскую похоронную песню. Ее выбрала Сара Чатто. Песня называлась «Обреченная на провал борьба птицы» (The Desperate Struggle of the Bird).

III

Королевой-матерью всегда управляло чувство долга, и похороны принцессы Маргарет стали последней обязанностью, которую она стремилась исполнить. Она часто говорила, как хочет увидеть Золотой юбилей Лилибет, но сильнее этого желания был страх испортить атмосферу праздника своей кончиной.

Почти сразу после церемонии погребения Королева и принц Филипп уехали в двухнедельное путешествие по странам Содружества, посетив Ямайку, Новую Зеландию и Австралию. Королева-мать вернулась в Роял-Лодж, свою резиденцию на территории Большого Виндзорского парка, где продолжила решать вопросы: провела встречу охотничьего клуба в Итоне и вечеринку по случаю Больших военных скачек в Сэндаун-парке. Ее лошадь, Первая Любовь, выиграла гонку, чем привела королеву-мать в восторг. После этого мать Елизаветы начала обзванивать друзей и придумывать небольшие подарки для них и для штата работников. Очевидно, что она готовилась попрощаться: даже успела припасти гору пасхальных яиц, которые должны были достаться внукам, правнукам и придворным. Королева-мать предусмотрела все.

По глубокому убеждению ее биографа, Хьюго Виккерса, она так внимательно следила за расписанием членов королевской семьи, что из чувства долга умерла в единственный день, на который у ее близких не было никаких планов, кроме как собраться в Виндзоре на Пасху. Не хватало только принца Уэльского с сыновьями: Чарльз, Уильям и Гарри уехали кататься на лыжах в Клостерс.

Елизавета каталась верхом по Виндзорскому парку, когда врач позвал ее к постели матери. Капеллан, преподобный Джон Овенден, прочитал молитву и традиционный шотландский погребальный гимн. Постепенно мать семейства – ей был сто один год – впала в забытье. Дочь шотландского графа, она потеряла в Первую мировую войну брата, а во время Второй мировой стала символом национального сопротивления. Королева-мать была последней императрицей в истории Великобритании. Магия цифр: она скончалась через пятьдесят дней после смерти младшей дочери и на пятидесятом году правления старшей.

Смерть Маргарет принесла только горе, смерть королевы-матери стала ее прощальным подарком Лилибет. В возрасте семидесяти пяти лет Елизавета смогла, наконец, назвать себя царствующей королевой, не отягощенной более грузом легендарного прошлого семьи.

От «нас четверых» осталась теперь она одна – королева Елизавета II. Время скорби прошло, и советники начали замечать, что Ее величество без матери чувствует себя немного свободнее. Даже в последние годы жизни королевы-матери ее влияние на Лилибет было куда заметнее и сильнее, чем представлялось окружающим. День и ночь ее голос сопровождал решения Елизаветы, сея зерна сомнений. Например, королева-мать категорически возражала против открытия Букингемского дворца для публики. Необходимость платить налоги вызывала у нее возмущение. Королевскую яхту не следовало отдавать – нужно было бороться, и уж точно нельзя было разрешать министрам и другим высокопоставленным лицам пользоваться королевским поездом. Она испытывала чувства гораздо более сильные, чем просто огорчение, оттого что бывшие колонии одна за другой провозглашали независимость. «В Африке все пошло прахом с тех пор, как мы оттуда ушли», – заявила однажды королева-мать, и это мнение в Кларенс-хаусе высказывалось потом неоднократно.

Настойчивая приверженность королевы-матери к институциональному консерватизму шла вразрез со стремлением принца Филиппа к модернизации. Это противостояние между матерью и мужем Елизаветы только подпитывало ее склонность к осторожности. «Когда придет время», – часто говорила она в ответ на предложения советников внести даже малейшие изменения в привычный порядок вещей. «После того, как я поговорю с матерью» – вот что Елизавета имела в виду на самом деле. «Королева унаследовала представление об образе правящего монарха от отца, мать же усилила его», – рассказывал отставной придворный. Королева-мать «похоже, предпочитала ту монархию, которую успела застать до войны, и не принимала идею перемен».

Она не одобряла Филиппа в качестве претендента на руку и сердце дочери не только из-за постоянных переездов и отсутствия состояния, но и из-за его «слишком прогрессивных взглядов». Уверенный в себе Гунн, как она прозвала зятя, явно имел огромное влияние на Елизавету, а значит, у королевы-матери появился равный противник в борьбе за ее внимание. Королева-мать была умна и никогда не позволяла себе открытого противостояния с мужем дочери, но постоянно искала пути насолить ему – иногда просто из чувства противоречия.

Например, она выступила против Филиппа во время коронации Елизаветы. Принц был председателем комиссии, которая занималась организацией торжества, и предпочел позвать фотографом друга, придворного и светского фотографа Стерлинга Генри Наума, известного под псевдонимом Барон. Королева-мать предложила вместо него своего давнего любимца Сесила Битона. В мае 1953 года Битон неожиданно узнал, что получил работу. «У меня была возможность кратко поблагодарить королеву-мать, поскольку, уверен, именно ей я обязан был тем, что мне улыбнулась удача, – рассказывал он. – Она понимающе рассмеялась, погрозив кому-то высоко поднятым пальцем». Филипп привык к такому тихому саботажу и всегда относился к противнице с невероятным почтением. Однажды Джайлз Брандрет попытался вывести его на чистую воду и побудить сказать хоть что-то неприятное о свекрови. Это было во время интервью, посвященного ее столетию. Принцу тогда было семьдесят девять лет. «Не добился от него ничего, кроме заявления, что он ни за что не хотел бы жить так долго», – признался Брандрет.

В первые годы правления Елизаветы королева-мать тяжело привыкала к новой роли второго плана, поэтому быстро стала признанным источником раздражения для обитателей Букингемского дворца. Как-то раз, спустя всего три недели после восшествия на престол, Королева заметила ее машину, подъезжавшую к парадному входу. Повернувшись к стоящему рядом Мартину Чартерису, личному секретарю и помощнику, она пробормотала: «Сейчас у нас будут проблемы».