Текст книги "Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи"

Глава 7
С юбилеем

Выход на бис по-королевски

I

После смерти принцессы Маргарет в обществе царило подавленное настроение. Смерть королевы-матери и настоящая буря переживаний, которая всколыхнула людей, стала идеальной почвой для грандиозного патриотического подъема во время празднования Золотого юбилея. Его планирование шло уже два года. Кипящие в стране эмоции, ставшие неожиданностью для Букингемского дворца, приводили Елизавету в восторг. По словам бывшего пресс-секретаря Королевы, то, насколько сильно поменялось отношение народа к монархии – после всех скандалов и разоблачений девяностых, – походило на чудо:

«Казалось, что, столкнувшись с пустотой после смерти королевы-матери, люди начали думать: „Боже мой, у нас ведь есть Королева! Она у власти уже пятьдесят лет и все это время тихо делает свою работу, справляется с ней и никогда не жалуется. Это нечто удивительное – то, что у нас есть. У других стран такого нет“. Все ждали хороших новостей, которые позволили бы им гордиться тем, что они британцы».

Когда после похорон королевы-матери Елизавета покинула Вестминстерское аббатство, ее встретило множество сочувствующих, которые размахивали британскими флагами. Завидев ее, толпа разразилась оглушительными аплодисментами. Королева словно ожила. Такой теплый прием, несомненно, поднял ей настроение. В последние три месяца ей довелось многое пережить, но теперь тяжесть этих событий перестала камнем давить ей на плечи. Она постепенно обретала уверенность в себе. Народ любил ее по-прежнему. Выйдя из тени ослепительно сиявшей матери, яркой сестры и получившей статус богини Дианы, она могла появиться перед подданными во славу пятидесяти лет успешного правления. На балконе Букингемского дворца к ней присоединился принц Филипп – надежный и неизменный спутник, – и вместе они стали для собравшихся символом постоянства, стабильности и вознагражденной добродетели. Внуки Уильям (тогда ему было почти двадцать и он оканчивал первый курс Сент-Эндрюсского университета) и Гарри (ему исполнилось семнадцать, и у него впереди был последний год учебы в Итоне) воплощали собой надежды на блистательное будущее монархии.

Посвященный Золотому юбилею тур по стране продолжался в общей сложности 38 дней с мая по август. Королева посетила 70 городов в 50 графствах Англии, Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии. Королевский поезд преодолел 5632 километра: крайней точкой на юге стал Фалмут, Корнуолл, крайней точкой на севере – Уик, Кейтнесс. Королева получила по электронной почте больше 30 000 поздравительных сообщений; ей пришлось прочитать почти 17 500 писем и ответить на них. За полгода сайт, посвященный празднованию Золотого юбилея, посетили 28 миллионов раз. Пресса настаивала на полном отсутствии интереса к народным гуляниям, но и этот прогноз не оправдался: люди отмечали Юбилей по всему Соединенному Королевству. Не остались в стороне даже 20 британских ученых, находившихся на научной базе в Антарктиде: они закатили вечеринку при температуре –20 ℃.

Поскольку телеканалы планировали вести прямую трансляцию празднования по всему миру, в Лондоне протянули дополнительно 800 километров кабеля. Прохладная реакция прессы? Ну уж нет, замечу, что 3521 журналист со всего мира получил аккредитацию для освещения событий двух кульминационных дней. В начале июня на улице Мэлл, связывающей Букингемский дворец с Трафальгарской площадью, собралось около миллиона зрителей. Их ждал потрясающий парад: 4 июня по Мэлл прошли 20 000 его участников, включая 5000 хористов, 2500 артистов Нотинг-Хиллского карнавала и 4000 представителей стран Содружества. Во дворце позаботились о мультикультурности празднования. Королева посетила центры четырех конфессиональных общин: мечеть в Сканторпе, индуистский храм на севере Лондона, сикхский храм в Лестере и еврейский музей в Манчестере. В Букингемском дворце даже провели прием для представителей всех вероисповеданий. На него пришло более 700 гостей. Глава римской католической церкви Англии и Уэльса, кардинал Кормак Мёрфи-О'Коннор впервые вел службу в Сандрингеме, а в воскресенье, по случаю празднования Золотого юбилея, утренняя служба была экуменической[29]29
  То есть единой для представителей всех христианских вероучений.


[Закрыть].

Журналистам The Guardian, которые активнее прочих пророчили Юбилею провал, пришлось признать: произошло что-то совершенно невероятное.

«Нам придется признать ставший очевидным факт: Золотой юбилей Королевы во всех отношениях прошел успешнее, чем того опасались организаторы и смели надеяться критики… Для дома Виндзоров в целом и Королевы в частности те два дня оказались триумфальными. Нельзя сказать, что никогда монархия не была более популярна – совсем нет, – но это утро определенно войдет в число лучших в ее истории».

Cреди всех великолепных мероприятий выделяется «Вечеринка во дворце», которую можно назвать олицетворением успеха Золотого юбилея королевы Елизаветы II. Рок-концерт на землях Букингемского дворца собрал 12 000 зрителей. В одном из анонсов его назвали «лучшей вечеринкой на заднем дворе в истории нации». Атмосферу вечера задал Брайан Мэй из легендарной группы Queen. Он открыл концерт, стоя в одиночестве на крыше дворца: длинные волнистые волосы развеваются на ветру, в руках гитара. Он исполнил энергичное соло из гимна «God Save the Queen». Сам концерт длился три с половиной часа: выступали Пол Маккартни, Элтон Джон, Эрик Клэптон, Фил Коллинз, Арета Франклин (в записи), Брайан Уилсон, Рики Мартин, Энни Леннокс, Джо Кокер и многие другие. Оззи Осборн, получив приглашение, поначалу счел его шуткой, но затем подготовил великолепное выступление. Не дождавшись, пока актер Ленни Генри закончит объявлять его, Оззи выбежал на сцену с криком: «Рок-н-ролл! Рок-н-ролл!» Он исполнил хит Black Sabbath «Paranoid». Оглушительно гремели гитары, а сам Оззи носился по сцене из стороны в сторону, успевая одновременно петь и жевать жвачку. Принцы Гарри и Уильям хлопали изо всех сил, наслаждаясь концертом из королевской ложи.

Всего «Вечеринку во дворце» посмотрело 200 миллионов зрителей со всего мира. Это делает ее одним из самых популярных концертов в истории. В течение недели с релиза диска было продано 100 000 копий, а Елизавета II стала первым в истории индустрии звукозаписи членом королевской семьи, получившим «Золотой диск». Пожалуй, впервые за все время правления она казалась подданным «крутой». Так родился новый бренд королевской семьи – символа единения прошлого и настоящего в популярной культуре. Это новое прочтение достигло кульминации в сценке между Королевой и Джеймсом Бондом, подготовленной для церемонии открытия Летних Олимпийских игр 2012 года в Лондоне. Сэр Рой Стронг писал в дневнике:

«Золотой юбилей словно подытожил процесс, начавшийся похоронами королевы-матери и позволивший заново открыть Великобританию и возродить патриотизм… Я имею в виду, что напыщенная торжественность и популярная культура в тот момент объединились впервые. Этот союз прошлого и настоящего подарил Короне формулу успеха, которую она пронесет сквозь нынешний век… Традиции и новшества – рука об руку».

Очевидно было и еще кое-что: наследника трона еще никогда не видели таким счастливым. Королева, ради разнообразия одарив сына улыбкой, дала ему ясно понять: начинается новая эра. В ее ознаменование в третьем ряду зрителей – вместе с остальными членами королевской семьи – сидела Камилла Паркер-Боулз. Именно она первой начала хлопать, когда Фил Коллинз и Роджер Тейлор, барабанщик группы Queen, сыграли первые ноты бессмертной песни «Нельзя торопить любовь» (You Can't Hurry Love).

Глава 8
Служебные преступления

Виноват дворецкий

I

Достигнутое с таким трудом расположение общества грозил в случае обнародования разрушить разразившийся за кулисами дворца скандал.

Проблему породила присущая монархии отрешенность от потребностей реального мира: все представители Короны были исключительно скупы в отношении денежного вознаграждения персонала. Они будто бы инстинктивно следовали культуре дешевого труда. Работники получали безупречное обращение, милые благодарственные записки и маленькие подарки, но не представляющееся достаточным количество денег. Возможно, это связано с тем, что со времен Французской революции монархи чувствовали потенциальную возможность движения против них народных масс и предпочитали движимое имущество. Говорят, королева Мария наставляла юную Елизавету Боуз-Лайон: «Обязательно храни все свои украшения. Никогда не продавай их. Они могут тебе понадобиться». Трагедия, постигшая Романовых в начале ХХ века, похоже, серьезно травмировала семью кузена Николая II[30]30
  Имеется в виду Георг V. – Прим. ред.


[Закрыть].

Подозреваю, правда, что на самом деле проблема была в том, что королевская семья совершенно не представляла, каково это – беспокоиться о деньгах. Зарплаты были мизерные, но честь работать на кого-то из представителей Короны долгое время считалась достаточным залогом вечной верности и достойной наградой. Дворецкий или лакей из Букингемского дворца, случалось, менял после десяти лет службы королевский герб на более прибыльную работу у шейха или рок-звезды, но в большинстве случаев они становились жертвами своего рода стокгольмского синдрома. Один из друзей принца Чарльза, вращавшийся в кругах шоу-бизнеса, говорил, что персонал королевских резиденций похож на гардеробщиков в театре: «Снаружи – почтение хозяевам, за кулисами – бесконечные дрязги и сплетни. И день заканчивается со стаканом теплого джина в руках в кровати, окруженной фотографиями с автографами». Хотя во дворце и стремились соответствовать веяниям времени, составить представление о феодальной атмосфере в его коридорах легко по названиям должностей: «старший буфетчик», «главная горничная», «паж черного хода». Несколько лет назад принц Чарльз устраивал в Букингемском дворце ужин, и конюший поделился с одним из гостей, которого сопровождал, важным наблюдением: «Если хотите устроить во дворце званый ужин со множеством приглашенных, абсолютно необходимо быть в хороших отношениях со старшим буфетчиком». Многие из работников задерживались на должностях слишком долго, и их медленно сжигало растущее недовольство.

Уильям Тэллон, преданный управляющий королевы-матери, яркий тому пример. После мемориальной службы в память о лорде Личфилде он пожаловался, что, когда умерла вдовствующая королева, его попросили освободить служебную квартиру в течение трех месяцев. Оргии, в которых участвовала ведущая себя фривольно часть персонала, а алкоголь лился рекой, уже выходили из-под контроля. Однако бессмысленно отрицать, что на протяжении пятидесяти лет именно Тэллон нес службу в Кларенс-хаусе, в Биркхолле, Роял-Лодж и замке Мэй, заступая на работу, когда великая (и весьма требовательная) королева-мать поднималась с ложа, и оставляя ее только после того, как та снова отходила ко сну. По словам Тэллона, он годами мечтал об отставке, но хозяйка буквально не могла без него обойтись. Да и откуда ему было знать, что она проживет сто один год? После изгнания – во всяком случае, в его глазах отставка выглядела именно так – он переехал в небольшую служебную квартиру своего ныне покойного партнера Реджинальда Уилкока. Они жили в грязноватом доме на юге Лондона, в пригороде Кеннингтона. «Если произносить название очень быстро, все думают, что мы из Кенсингтона», – пошутил он, пьяно рассмеявшись, в разговоре со мной.

Такое некрасивое отношение к работникам со стороны дворца – скорее правило, чем исключение. Дэвид Гриффин, шофер принцессы Маргарет, служивший ей на протяжении двадцати шести лет, после ее смерти остался недоволен тем, как с ним обошлись. Годами он «возился с ее инвалидным креслом» и теперь чувствовал, что ему «зажали» выплаты по сокращению. Горько было и покидать квартиру, которую он считал домом. «На персонал им плевать», – заключил Гриффин.

В итоге королевская скупость и небрежный контроль породили во дворце культуру получения многого «на халяву». По всеобщему негласному согласию горы экстравагантных часов, соусников, рам для картин, яиц Фаберже, галстуков от Hermès и разнообразных позолоченных финтифлюшек, которые получали члены королевской семьи от иностранных послов и организаторов льготных и филантропических мероприятий, часто оказывались в руках работников. Те продавали их, чтобы обзавестись карманными деньгами. Например, Гарольд Браун, дворецкий принцессы Маргарет, установил тесные связи с аукционной компанией Spink and Son, расположенной совсем рядом с Сент-Джеймсским дворцом. А в квартире Тэллона в Кеннингтоне я заметила статуэтку, на которую небрежно была наброшена нитка жемчуга, принадлежавшая, по его словам, королеве-матери. На столах валялись медали, разные предметы с гравировками и россыпь других мелочей. Было ли все это подарено или украдено, остается только гадать.

Принц Чарльз особенно неорганизованно вел дела и домашнее хозяйство. Елизавету поражала беспомощность сына в управлении людьми. Сама она выработала жесткий стиль руководства, неизменно ставя во главу угла содержимое красного ящика. С двадцати пяти лет ее наставниками были квалифицированные личные секретари, взрастившие в юной Королеве исключительно эффективного управленца во всем, что касалось государственных забот. Теми же чертами обладала и принцесса Диана. Никакие личные переживания не могли помешать ей вовремя ответить на письма. Непоколебимая вежливость побуждала ее всю жизнь писать благодарственные записки от руки и садиться за них сразу же по возвращении с очередного мероприятия: так служащие кабинета могли отправить их по почте уже утром. Принц Чарльз же то ли не хотел, то ли не мог следовать советам личных секретарей. Он всегда с опозданием реагировал на ожидавшие его дела. Часто меняя помощников, он вел бесконечный бой с многоголовой гидрой собственных начинаний и инициатив. Все имело под собой благие намерения, но на деле оказывалось очередными задачами, которые без правильной организации пересекались со множеством других, требуя внимания тех же спонсоров. Естественно, пожертвования прекращались, и он вынужден был постоянно искать новые источники финансирования, периодически обращаясь к сомнительным персонажам вроде турецкого бизнесмена Джема Узана, замешанного во множестве финансовых преступлений и вынужденного в итоге покинуть Турцию.

Сэр Малкольм Росс на себе смог ощутить особенности стиля руководства Чарльза, когда в 2006 году перешел из Букингемского дворца под его начало на должность старшего управляющего. Том Боуэр так описал его разговор с Королевой перед уходом: «Видимо, вы сошли с ума, – сказала она. – Работать с Чарльзом? Что ж» Позднее Росс понял, что она имела в виду:

«За восемнадцать лет работы с Королевой мне лишь трижды позвонили в нерабочее время. За первые выходные при дворе принца Уэльского мне позвонили шесть или восемь раз… Меня называли такими словами, которых я не слышал с первых дней службы в армии».

При этом Чарльз не был ленив. «Он вообще никогда не перестает работать», – жаловалась Камилла, обнаружившая эту особенность после переезда в Хайгроув. А принц Гарри рассказывал, что после ужина отец почти всегда возвращается в кабинет и часто засыпает за столом, просыпаясь потом с прилипшими к лицу бумагами. Но принц Уэльский всегда оказывался беспомощным перед лицом необходимости руководить персоналом и решать связанные с этим проблемы. «Я бы ни за что не стал работать на Чарльза, даже если бы мне пообещали вдвое больше денег», – заметил как-то майор Колин Берджесс, бывший конюший королевы-матери.

Двор принца Уэльского погряз в интригах. Немалый вклад в эту «византийскую» атмосферу вносил Майкл Фосетт, старший камердинер, которого прочий персонал не любил. Он следил за всей жизнью Чарльза и за порядком в его резиденциях, уделяя внимание любым мелочам: от работ по уборке гравия в Хайгроуве до выбора свежих цветов в Кларенс-хаусе. Расположение Чарльза он завоевал благодаря удивительной способности создавать мизансцену. Например, для одного из ужинов в Хайгроуве Фосетт перерыл хранилища Сент-Джеймсского дворца и выудил оттуда стопки тарелок, наборы подсвечников и скатерти, подаренные Короне еще императрицей Екатериной II.

Если принц отправлялся на выходные в гости, именно Фосетт следил за тем, чтобы весь сопровождавший его багаж – включая ортопедическую кровать, сиденье для унитаза, определенный тип туалетной бумаги и две картины с пейзажем шотландского высокогорья – доехал в целости и сохранности. Чарльза всегда поражало то, насколько мало его мать заинтересована в украшении пространства вокруг себя. У него чесались руки добраться до садов Букингемского дворца, похожего, с его точки зрения, на городской сквер, а ежегодные украшения – точнее, их отсутствие – во время рождественских обедов в Сандрингеме наводили на наследника престола уныние. Елизавета предпочитала встречать праздник за голым, не покрытым скатертью столом, в центре которого одиноко маячила пуансеттия.

Фосетт начал служить при дворе в 1981 году в качестве королевского лакея, получил повышение до главного лакея и потом поступил к Чарльзу в Кенсингтонский дворец на должность помощника. От него требовалось по утрам раскладывать пошитые на заказ костюмы и рубашки, а также прокладывать листами папиросной бумаги отполированные до блеска ботинки, носовые платки и галстуки для вечерних мероприятий. На выездные вечеринки Фосетт упаковывал в пластиковый пакет для рубашек плюшевого мишку, которого Чарльз любил в детстве и на которого бывшая няня принца, Мейбл Андерсон, до сих пор при необходимости ставила заплатки. Мишка сопровождал хозяина абсолютно везде. В итоге Майкл Фосетт оказался настолько вовлечен в дела принца – планирование мероприятий, организацию торжественных встреч, социальное содействие, общение с богатыми спонсорами для благотворительных фондов, – что Чарльз был без него как без рук. «Я могу справиться без кого угодно, но не без Майкла Фосетта», – говорил он.

«Мне никогда не понять, как простой лакей получил такую власть, потому что при королевском дворе у него и правда была ничем не примечательная должность, – отметил как-то майор Колин Бёрджесс. – Фосетт каким-то образом сумел, опираясь на доверие и помощь принца, а также свои знания, занять положение, угрожавшее обрушить всю структуру организации персонала в Сент-Джеймсском дворце». Пресса обратила на Фосетта внимание в 1990 году, когда принц сломал руку, играя в поло. Тогда и выяснилось, что верный слуга выдавливает ему зубную пасту на щетку и держит в нужном положении контейнер для мочи, когда нужно взять анализы.

В 1998 году ему пришлось временно покинуть должность из-за обвинений в буллинге, но спустя неделю его пригласили обратно и повысили. Подарков от Чарльза было столько, что другие работники звали Фосетта Барыгой.

Окруженный поддержкой, принц совершенно не ожидал никакого подвоха от домочадцев. Но ящик Пандоры все же был открыт. Виновником стал бывший дворецкий принцессы Дианы, Пол Баррел. Полиция действовала по наводке дворецкого принцессы Маргарет, Гарольда Брауна, которого задержали после визита в Скотленд-Ярд. Причиной задержания послужила продажа шестидесятисантиметровой модели арабского торгового судна (дау), выполненной из золота и серебра и украшенной драгоценными камнями. Ее заказал в фирме Garrard, поставляющей украшения ко двору, эмир Бахрейна в качестве подарка на свадьбу Чарльза и Дианы. Браун – по описанию The Guardian «типичный Дживс» в черном пиджаке и полосатых брюках – запихнул лодку в пластиковый пакет и продал аукционной фирме Spink and Son за 1200 фунтов. После ареста и последовавшего оправдания он весьма охотно рассказал, кто из персонала Дианы передал ему эту вещь.

Арест Пола Баррела стал для СМИ сродни взрыву бомбы. Все это время публика – и королевская семья – воспринимала его как «скалу», на которую опиралась Диана: ее ближайшего советника, защитника и посредника в последние годы жизни принцессы в Кенсингтонском дворце. На фотографиях его часто можно было увидеть в паре шагов позади Дианы. Угодливый и послушный, он обладал, по общему мнению, тем качеством, которое более всего ценилось при дворе, – крайним благоразумием. Именно Баррел поспешил в Париж после аварии и аккуратно переодел тело принцессы в вечернее платье, полученное от жены британского посла. Именно ему в числе немногих было позволено присутствовать на закрытом погребении Дианы в Элторпе. Королева даже наградила его медалью Королевского Викторианского ордена. Баррел стал поверенным Памятного фонда Дианы, в его работу входила сортировка принадлежавших ей вещей.

18 января 2001 года офицеры Скотленд-Ярда прибыли с обыском в дом Баррела в Чешире и задали простой вопрос: «Есть ли в этом помещении предметы из Кенсингтонского дворца?»

– Нет, – ответил Баррел.

Результаты обыска говорили об обратном. Его дом был забит картинами, фотографиями, набросками и фарфором, принадлежавшими принцессе Уэльской. Полицейские нашли 2000 негативов, среди которых оказалось и фото Чарльза в ванной с детьми, и множество детских снимков принцев нагишом. Баррел хранил у себя и архив личной переписки Уильяма времен школы. В одной из записок Диана называла сына любимым прозвищем: «Мой дорогой Вомбат… Здорово было обнять и поцеловать тебя сегодня утром, хотя я хотела бы сбежать вместе с тобой». Даже на стоявшем в кабинете Баррела столе из красного дерева была гравировка «Ее королевское высочество».

Баррел сопротивлялся не слишком долго и вскоре уже всхлипывал в кресле. По его словам, все это были подарки от Дианы. Однако объяснить, почему она вручила ему карандашный набросок принца Уильяма в детстве, он не смог. Пока бывший дворецкий путался в показаниях, один из офицеров, поднявшийся на чердак, окликнул остальных: «Здесь все уставлено коробками – от стены до стены!» Полицейские открыли их. Внутри оказалась целая гора нижнего белья Дианы, ее блузки, костюмы, платья и ночные рубашки. Всего офицеры вывезли на грузовике 2000 предметов, которые были нелегально взяты из Кенсингтонского дворца. Баррел отправился в участок на другой машине. Говорят, все это время он бормотал: «Хочу, чтобы мой гроб украсили белыми лилиями».

Затем несколько важных предметов исчезли из Скотленд-Ярда. Все они находились в большой шкатулке из красного дерева, о которой рассказала полиции леди Сара Маккоркодейл, старшая сестра Дианы. Содержимое было потенциально опасно: речь шла о письмах с супружескими советами от принца Филиппа и секретные записи сенсационных откровений бывшего придворного лакея Чарльза, Джорджа Смита, ветерана войны, страдавшего от кошмаров и болезненных воспоминаний об обстреле, пережитом на борту десантного корабля Sir Galahad, на котором он служил во время Фолклендской войны. Смит обличал Майкла Фосетта. Послушав эти откровения, принцесса Диана позвала Чарльза и посоветовала ему уволить Фосетта. «Он же просто монстр», – сказала она тогда. Принц отказался, понимая, что рискует оказаться обвиненным в сокрытии, если история однажды всплывет.

Обнаружив, что все это грязное белье теперь может стать достоянием общественности, принц Уэльский впал в панику. Чем больше он думал о Барреле, который в любой момент мог начать говорить, тем хуже ему становилось. Бывший дворецкий Дианы был в курсе всех закулисных драм, всех свиданий Чарльза и Камиллы, а также всех кавалеров принцессы, составлявших ей компанию до и после развода.

Дело в том, что Баррел всю жизнь провел при дворе. Он был сыном водителя грузовика из Дербишира, окончил курс по управлению гостиничным бизнесом и в 1976 году откликнулся на вакансию лакея при Букингемском дворце. Спустя год он получил должность личного лакея Королевы благодаря упорству в работе, мальчишескому очарованию и легкому подхалимажу. Вместе с ней и Филиппом Баррел побывал во множестве турне. Елизавета дала ему прозвище Маленький Пол, тогда как Большим Полом был второй ее лакей, Пол Уайбрю, который служил ей до самой смерти. В 1987 году Баррел и его жена Мария, которая работала горничной у принца Филиппа, согласились перейти в Хайгроув на позиции дворецкого и горничной-костюмерши. В 1992 году, после развода пары, Диана попросила обоих продолжить работать только на нее и переехать – к разочарованию Марии – в Кенсингтонский дворец.

Среди всего, что говорил Баррел, больше всего вопросов вызывал его рассказ о трехчасовом визите к Королеве, в беседе с которой он высказал подозрения в отношении сестры принцессы Дианы, леди Сары, мол, она почем зря присваивала себе вещи сестры. Сам Баррел, по его словам, забрал домой на хранение некоторые «бумаги», о чем и сообщил Елизавете. Та одобрила такое решение.

Чарльз хотел только одного – каким угодно способом и как можно быстрее добиться снятия обвинения с бывшего дворецкого. Стивен Лэмпорт, его личный секретарь, признался в разговоре с коллегами, что «принц Уэльский в ужасе. Он хочет сказать, что сам отдал вещи Баррелу, чьи действия абсолютно правомерны». Вот только наследник престола в этом вопросе не обладал правом голоса. Доверенными лицами, имевшими полномочия распоряжаться тем, что осталось после его бывшей жены, были ее мать и сестра.

Обе они с подозрением относились к сентиментальной и демонстративной преданности Баррела Диане. Бывший дворецкий раздражал их тем, что вел себя как знаменитость: он посещал телешоу и показывался на красных ковровых дорожках церемонии вручения премии «Оскар». На верности принцессе Баррел умудрился заработать целое состояние. Его книга «Как организовать стильный прием» (Entertaining with Style) пользовалась популярностью: было куплено 100 000 экземпляров. На круизных кораблях были рады видеть его в качестве спикера, а одна из еженедельных газет отдала ему колонку, в которую тот писал статьи об этикете. «У Баррела хроническая звездная болезнь она-то его и погубит», – заметил как-то Кен Уорф, офицер личной охраны Дианы.

Остальные служащие королевского двора тоже постепенно разочаровались в Барреле. Дэвид Гриффин рассказывал мне, как однажды услышал его разговор с журналистами. Баррел заявил, что Диана называла его «моя скала», и позаботился о повсеместном распространении этого определения. Шофер Дианы Колин Тибатт, который до сих пор скорбит о том, что в ту роковую ночь принцессу вез не он, пришел в ярость, когда Баррел заявил, будто на церемонии погребения был единственным гостем, не принадлежавшим к королевской семье. Фрэнсис Шанд-Кидд уважала Тибатта, поэтому пригласила на похороны и его, однако он решился рассказать об этом только после заявления Баррела. Даже долгий брак бывшего дворецкого оказался просто декорацией. У него было столько романов с охранниками, что их начальник звал его Берта Из Казармы. В 2016 году Мария и Баррел развелись после тридцати двух лет совместной жизни, и он заключил брак с адвокатом Грэмом Купером. Церемония прошла в Озерном крае.

Леди Сара Маккоркодейл заявила, что у Баррела ни при каких обстоятельствах не могло быть полномочий вывозить вещи Дианы. По ее словам, когда ему предложили некоторые принадлежавшие ей предметы, тот ответил: «Я не могу ничего взять. У меня осталось достаточно: все воспоминания о ней я храню в сердце». Женщины семейства Спенсер настаивали на обвинительном приговоре. Их решимость подогревалась (ложными) слухами о том, что существует снимок, на котором Баррел облачен в одно из платьев принцессы. Фрэнсис Шанд-Кидд, обычно исключительно вежливая, говорила: «Надеюсь, теперь его возьмут за яйца».

Скотленд-Ярд и адвокат королевской прокурорской службы сообщили о ходе дела и сэру Робину Джанврину, личному секретарю Королевы. Тот встревожился и пообещал проинформировать Ее величество о происходящем. Елизавета ответила ему молчанием. Обещание, впрочем, было выполнено, и Джанврин умыл руки. Ему нужно было заниматься государственными делами, а не тратить время на проблемы Чарльза.

На протяжении следующих двенадцати месяцев Корона тайно воевала с собственной прокурорской службой. Команда юристов принца Уэльского безуспешно пыталась заставить следствие отказаться от дела.

Увы, оно набирало обороты уже по инерции. Дворецкие, лакеи, преступления, скандалы внутри королевской семьи – все это стало идеальной пищей для насмешек в прессе. Большинство таблоидов, инстинктивно выступая против дворца, приняли сторону Баррела, а не Чарльза. Еще бы, ведь они годами обхаживали бывшего дворецкого, рассчитывая однажды получить сенсацию на тарелочке. Ричард Кей, репортер Daily Mail, пригласил его стать крестным отцом одного из своих детей. Пирс Морган из Daily Mirror верил, что дело против Баррела несправедливо. В дневниковой записи от 17 января 2001 года он отметил: «В голове [Баррела] информация, которая стоит миллионы. Если ему понадобились деньги, зачем было что-то красть?» Видел Морган и опасности, которыми грозил Короне суд над дворецким: «Загоните его в угол, и он станет опаснее зверя». Да и сам Баррел к тому времени перешел к завуалированным угрозам. «Хочу подчеркнуть, что не имею намерения разглашать конфиденциальную информацию», – сказал он в обращении к полиции. Марк Болланд настолько отчаялся получить в этом хаосе положительный отклик прессы, что едва не предложил тайную сделку между дворецким и наследником престола. По счастливой случайности Чарльз упал с лошади, играя в поло, и отправился в больницу до того, как это случилось.

II

К августу 2002-го принц Уэльский настолько устал от собственной беспомощности, что уволил Стивена Лэмпорта, пригласив на его место нового, куда более примечательного персонажа – сэра Майкла Пита, безупречно одетого мужчину пятидесяти двух лет с куполообразной головой. Пит работал аудитором в KPMG и умел при необходимости как проявлять стальную волю, так и умасливать собеседника. В Букингемском дворце он обрел такое влияние в настолько разных областях, что некоторые прозвали его Биде: «Ты знаешь, что это за штука, но понятия не имеешь, для чего она». Наблюдение было вполне справедливым. Пит получил образование в Итоне и Оксфорде и поистине сотворил чудо, приведя в порядок фискальные документы дворца за то время, что занимал должность хранителя личного кошелька и казначея Королевы и генерального казначея герцогства Ланкастерского. С его подачи во дворце начали экономить вроде бы на мелочах, однако через пять лет оказалось, что расходы на содержание его обитателей сократились вдвое. Разумеется, это не добавило Питу популярности, ведь он исключил из цивильного листа нескольких дальних родственников Короны и подготовил отставку служащих, которым давно пора было на покой. Дэвид Гриффин, в частности, винил именно Пита в том, что его так бесцеремонно отправили на пенсию. Закрылся и бар для персонала, на который дворец выделял субсидии. Ушел в прошлое королевский поезд: Пит обнаружил, что каждая поездка обходилась в 35 000 фунтов, и решительно избавился от этого источника трат. Параллельно с этим он выполнял и обязанности королевского представителя по связям с общественностью. Убедив Елизавету платить налог с личных доходов, Пит использовал полученную статистику для того, чтобы сделать ее образ более популярным – теперь содержание Королевы обходилось ее подданным всего в 58 пенсов в год.