Текст книги "Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи"

Ожидая (бесконечно) очереди взойти на престол, Чарльз мечтал о влиянии, статусе и внимании, поэтому заваливал Тони Блэра и его кабинет министров многочисленными предложениями и жалобами. Постановление о свободе распространения информации позволило газете The Guardian получить в распоряжение немало его писем, отправленных в 2004–2005 годах. Среди министров они были известны как «письма черного паука», поскольку поля бумаги были сплошь покрыты нацарапанными черной перьевой ручкой замечаниями принца. Темы Чарльза интересовали самые разнообразные: он рассуждал, как недоволен актом о правах человека 1998 года и тем, до какой степени «жизнями управляет политически корректное вмешательство, возведенное в совершенно абсурдную степень», обвинял правительство в том, что оно пренебрегает сельской Англией, и беспокоился о недостатке ресурсов для вооруженных сил в Ираке (например, вертолет Lynx, по его мнению, «показал себя слабо»).

Блэр и его министры то и дело получали то письма с требованием проредить популяцию британских барсуков, то протесты против незаконного лова патагонского клыкача. В одном из посланий от апреля 2002 года, которое советники рекомендовали Чарльзу не отправлять и за которое принц в наши дни испытал бы на себе все прелести «культуры отмены», он провел параллель между собственными взглядами и позицией камбрийского фермера, заявившего: «Если бы мы все тут были черными или геями, нас не стали бы угнетать или осуждать».

Нередко, впрочем, тон посланий принца напоминал стариковское ворчание читателя The Telegragh: сидя в кресле, он изливает «категорические возражения» в письме, которое потом отправит в газету. Говоря в феврале 2005 года в послании Джону Риду, члену Парламента и министру здравоохранения, о своем беспокойстве по поводу будущего больниц, Чарльз проявил достаточно осознанности, чтобы предположить: «Я рискую выглядеть исключительным занудой».

Однако интереснее – и парадоксальнее – всего в личности принца Уэльского то, что ему случалось гораздо лучше угадывать потаенные настроения британской публики, чем газетам или политикам, и то, что нередко он был прав по сути, пусть и выражал мнение раздражающе и весьма туманно. Многие его нападки исключительно точно передавали растущее в сельских регионах недовольство царившим в городах смешением культур и Парламентом, который этому попустительствовал. Именно такого рода намечающийся разрыв в итоге внес немалый вклад в голосование по Брекситу в 2016 году.

Запрет на охоту на лис в Англии и Уэльсе, предложенный правительством Блэра, стал одним из самых резонансных примеров проницательности Чарльза. Для местных обитателей это решение стало подтверждением тому, что стоящая во главе государства элита ничего не смыслит в законах сельской жизни. Принц Уэльский настойчиво давил на Блэра, поскольку в его глазах это выглядело посягательством на традиции, которые «не вредили окружающей среде» и «полностью строились на древних и, несомненно, окутанных романтическим ореолом отношениях человека с собаками и лошадьми». Чарльз пытался объяснить: охота ничуть не похожа на то, как ее представляют обитатели города. Это не развлечение аристократии, чей единственный интерес заключается в погоне за испуганным зверем и разрывании его на части (хотя многих участников и правда очаровывал процесс погони). Сторонники охоты настаивали, что этот спорт укрепляет связи внутри сельского сообщества, между владельцами земли и фермерами. Сменялись поколения, а мужчины и женщины продолжали собираться на одном и том же месте, объединяясь с соседями, воспринимавшими прореживание популяции лис как естественную необходимость. Мне довелось убедиться в этом, когда я по заданию Daily Mail отправилась в 1983 году в Глостершир. От меня ожидали язвительного очерка о взнуздавших лошадей снобах, но я ни одного не встретила.

«В основном участниками охоты были спокойные и учтивые сельские жители, и далеко не все аристократы, – писала я о пестрой толпе, состоявшей из фермеров, владельцев пабов, местных докторов и помещиков. – Мужчины вели себя галантно, при малейшем поводе снимая шляпу, женщины выглядели сильными и уверенными. Когда они останавливались, чтобы потрепать по шее скакунов, я слышала обрывки разговоров: „Я только что из Кворна. Жуткое место“. – „Там и правда сложно. Мы только и делали, что по кустам лазили“».

Разумеется, такое отношение шло вразрез с идеями живших в городе реформаторов, поэтому запрет на лисью охоту спровоцировал настоящую войну за культурные ценности.

Блэр не мог просто отменить его: лейбористы активно боролись против классового неравенства и за защиту животных. Утверждение запрета стало костью, которую он бросил доставлявшему вечное беспокойство левому крылу, и по мере того, как нарастали волнения, ему пришлось защищать принятые им решения и по более важным вопросам, например о войне в Ираке. Многие из тех, кто выступал против запрета, винили во всем Шери Блэр, которая всегда придерживалась более левых, чем ее муж, взглядов. В сентябре 2004 года несколько сотен активистов, требовавших разрешить лисью охоту, перекрыли дорогу гостям, ехавшим в Чекерс, загородный дом премьер-министра, на прием по случаю пятидесятилетия Шери. Один из протестующих был голым, если не считать маску Тони Блэра и стратегически расположенный плакат. «Что бы они там ни думали, меня, честно говоря, никогда особенно не интересовал этот запрет, – рассказала мне миссис Блэр в 2020 году. – Пусть хоть целую стаю лис истребят! Мне вообще животные не нравятся».

Тони Блэр в мемуарах называл Акт об охоте, который был все же принят в 2004 году, «одной из тех мер внутренней политики», о которых он жалеет, признавая, что «ничего не знал об этом спорте», когда «принял опрометчивое решение» утвердить запрет. По словам бывшего премьер-министра, чем больше он узнавал об охоте, тем настойчивее пытался избежать запрета. «Принц Чарльз действительно хорошо знал порядки фермерского сообщества и считал, что мы их не понимаем, – в этом была доля правды», – писал Блэр.

II

По иронии судьбы именно этот запрет – проблема, во взгляде на которую сходились и Чарльз, и Камилла, и вся королевская семья, включая Уильяма и Гарри, участвовавших в охоте Бофорт-Хант, – стал причиной редкого случая размолвки пары, обычно пребывавшей в исключительной гармонии.

Камилла очень хотела присоединиться к отцу, который заведовал псарней, сестре и друзьям на марше Сельского союза за свободу и процветание (Countryside Alliance's Liberty and Livelihood March). Марш должен был пройти в центре Лондона в сентябре 2002 года. Чарльз был категорически против: он считал, что это будет воспринято как «прямой и неприемлемый выпад против правительства Тони Блэра». Камилла сопротивлялась. «Ему пришлось проявить твердость», – рассказывал The Times один из друзей пары.

И Камилла сдалась, в знак протеста приклеив на машину наклейку с эмблемой Сельского союза. Однако когда оказалось, что марш перерос в грандиозный народный бунт – люди стекались в столицу изо всех графств, выражая негодование по поводу утверждения запрета, и в итоге на улицу вышло 400 000 человек, – ее недовольство усилилось. Камилла с радостью оказалась бы в этой толпе: все равно что снова станцевать на «Балу десятилетий» – только в резиновых сапогах.

Эта ситуация только подчеркнула шаткость положения Камиллы, которое стало для нее невыносимым. В том, что они с Чарльзом не женаты, она долгое время видела положительные стороны. Ей не нравилось летать то туда, то сюда, выступать с речами, наряжаться и привлекать внимание прессы. И уж конечно, у нее никогда не было ежедневника, заполненного делами, которыми ей не хотелось заниматься, – а между тем именно он определяет стиль жизни члена королевской семьи.

Камилле от природы легко давалось то, чего от нее ожидали: она умела поддержать беззаботный разговор и очаровать высокопоставленных гостей и спонсоров, разбиралась в королевском дворе и его порядках; но постепенно ее начало возмущать ограничение свобод, к которому, однако, не прилагались преимущества, положенные официальной спутнице принца. Десятилетиями она управляла собственным домом, пока муж-военный служил за границей или в Лондоне, и, говорят, роль вечной гостьи в многочисленных роскошных резиденциях Чарльза, где кругом с мрачным видом сновал вечно подслушивавший персонал, начала ее угнетать.

Она лишена была даже радостей хозяйки поместья – украсить замок по своему вкусу ей не давали принц и Майкл Фосетт, законодатели моды, следившие за любым дизайнерским решением. С точки зрения Камиллы, Хайгроув был раздражающе идеален. «Он слишком маленький, и все в нем дышит Чарльзом, – говорила она друзьям. – Мне ничего нельзя трогать». Дадли Поплак, дизайнер, создавший для Чарльза и Дианы в комнатах Кенсингтонского дворца и Хайгроува легкие и воздушные интерьеры с удачными цветовыми схемами, получил возможность пройтись по коридорам Хайгроува после развода принца. Он сразу же отметил, как быстро вкус Чарльза сместился в сторону того, что тот привык видеть с детства. «Теперь это комната пожилого человека, – сказал Поплак, изучая новые темно-красные шторы и покрытый гобеленовой тканью диван. – Принц возвращается во чрево. Здесь все напоминает Сандрингем». Биркхолл и замок Мэй, которые теперь также принадлежали Чарльзу, оставались святилищами королевы-матери. Камилла особенно ненавидела тяжелые, изъеденные молью клетчатые занавеси в Биркхолле, которые Чарльз отказывался менять, поскольку они нравились его бабушке.

Распорядок дня у принца был жесткий. Он никогда не обедал, а на завтрак ему всегда подавали злаковую смесь и очищенные от кожуры фрукты. Камилла же никогда не отличалась пунктуальностью. Несмотря на это, Чарльз всегда ждал, что она будет готова к встречам тогда же, когда и он. Если Камилла спрашивала, куда они идут, он резко отвечал: «Ты что, не читала инструктаж?» После того, как Фирма приняла ее, отказаться от по-военному быстрых темпов жизни и перелетов (часто на вертолетах, которые Камилла не выносила) было уже нельзя.

В прессу то и дело попадали выставлявшие ее в дурном свете истории о том, как у нее обстоят дела, и Камилла начала терять доверие к людям. Она презирала полицейских и сотрудников охраны, которые не были ее друзьями и часто за глаза обсуждали неухоженный вид спутницы принца. «Камилла нервозна, ей недостает выдержки; она ни дня не работала и боится показываться на публике», – писал в апреле 2005 года Марк Болланд для The Times.

Один из ее друзей того времени сказал мне, что она начала сочувствовать Диане и понимать, отчего та была вечно недовольна.

Когда в 2002 году Королева отправила сэра Майкла Пита разбираться с хаосом, в который превратился домашний уклад Чарльза, тот составил докладную записку, нацеленную на то, чтобы помешать Камилле занять более высокое положение, несмотря на положительные подвижки, замеченные на Золотом юбилее.

«Согласно его инструкциям, следовало прекратить отношения миссис Паркер-Боулз и Чарльза, поскольку они выбивали того из колеи и отвлекали от работы, – сообщала журналистка Пенни Джуниор, хорошо осведомленная о происходящем. – Именно в таком свете представлялось происходящее тем сотрудникам Сент-Джеймсского дворца, которые работали с Питом в первые месяцы… Это была в лучшем случае неловкая ситуация для человека, которому суждено рано или поздно возглавить Церковь Англии. Она должна была уйти».

По данным газеты The Independent, Пит запретил Камилле сопровождать принца во время его официального визита в Индию и сократил число их совместных появлений на публике, а также исключил ее присутствие на всех важных встречах. Журнал Hello! даже утверждал, что Камилла и ее семья начали называть Пита Врагом – точно так же именовала Диана предыдущего личного секретаря Чарльза. В мае 2004 года Кларенс-хаус вынужден был опровергать информацию о том, что Камилла «исключена из жизни королевской семьи усилиями неназванных придворных». Вмешаться пришлось после следующего сообщения: «Принц Уэльский сможет снова обрести популярность после дела Пола Баррела и невероятных заявлений, что Диана, принцесса Уэльская, была убита, только в случае если Камилла отойдет в сторону».

Однако Пит в первую очередь был человеком прагматичным. Получив возможность убедиться в крепости отношений Чарльза и Камиллы, он понял, что пытаться им мешать – бессмысленная затея. Пит начал подталкивать дворец и Королеву к противоположному решению: пусть Чарльз женится на Камилле, да и покончим с этим. Спустя всего девять месяцев «доверенный источник при дворе», подозрительно похожий по стилю на Пита, скажет The Times:

«Заняв престол, принц станет одновременно главой англиканской церкви и защитником веры. Естественно, нам хотелось бы избежать бросающих на его положение тень противоречий, если он как король захочет жениться на давней возлюбленной».

Идея о свадьбе получила поддержку и у Падди Харверсона, нового секретаря по связям с общественностью, который должен был к тому же выступать представителем юных принцев. Харверсон подходил на выбранную роль идеально и поистине воплощал собой словосочетание «глоток свежего воздуха»: почти два метра ростом, уверенный в себе, современный, общительный и готовый обоснованно защищать подопечных, попади они в неприятности. С его приходом дни, когда Кларенс-хаус рассылал пресс-релизы по факсу, ушли в прошлое: на смену распечаткам пришел аккаунт в Twitter. На брифингах для прессы и во время выступлений на телевидении Падди выглядел доброжелательным спикером, готовым ответить на любой вопрос (старая гвардия команды Букингемского дворца никогда не считала это необходимым). С его точки зрения, секретарь должен содействовать и защищать.

Харверсон обладал внушительным опытом: в прошлом он работал журналистом в Financial Times, потом три года провел на посту директора по связям с общественностью футбольного клуба «Манчестер Юнайтед». Пит попросил его о встрече и предложил освободившуюся в Кларенс-хаусе должность. Тогда бытовало мнение, что нужно приглашать больше сотрудников из частного сектора. Харверсон поначалу считал, что эта должность вряд ли ему подходит, но Пит, который заискивающе назвал себя футбольным фанатом, ему понравился. Размышляя о том, каково будет стать человеком, формирующим у публики образ принца Чарльза и его сыновей, Харверсон неожиданно понял: опыт, полученный в «Манчестер Юнайтед», окажется очень полезен. Дворец – как и престижный футбольный клуб – был огромной организацией, одним из столпов в жизни страны, с популярными игроками: двадцатиоднолетним принцем Уильямом, который оканчивал университет, и девятнадцатилетним принцем Гарри, недавно завершившим учебу в Итоне. Кодекс профессиональной этики, принятый Комиссией по жалобам на прессу, еще защищал их, но только до поры до времени. И Харверсон решил показать принцам, что он на их стороне.

Сэр Рой Стронг, увидев Уильяма в Вестминстерском аббатстве во время службы, приуроченной к пятидесятой годовщине коронации Королевы, записал в дневнике: «Принц Уильям мог бы стать новым Дэвидом Бекхэмом: такой же очаровательный, юный, добросердечный и скромный». И кто справился бы с задачей представить «нового Дэвида Бекхэма» лучше, чем человек, работавший с настоящим Дэвидом Бекхэмом? Харверсон легко прошел «тест Камиллы». «Она потрясающая», – заметил он. Драмы былых времен его не пугали и не помешали увидеть, что ее отношения с Чарльзом могут сыграть на руку в том, что касается образа принца в прессе: «В заграничных поездках особенно заметно, насколько одиноким он выглядит. Но посмотрите на них вместе – это же изумительная, жизнерадостная пара, и сразу видно, как хорошо Камилла на него влияет».

Пит настаивал: Чарльз должен жениться на Камилле, но тот, по своему обыкновению, страдал, размышляя о том, как это скажется на его популярности. В мае 2004 года Марк Болланд, освобожденный от службы, дал The Times весьма злорадное интервью, в котором заявил, что Чарльз упустил момент, когда нужно было вступать в брак. «Думаю, у него было „окошко“ в течение примерно года после смерти королевы-матери… когда все указывало: мнения по этому вопросу сходятся. Не думаю, что сейчас дела обстоят так же. Ситуация гораздо более запутанная». По его словам, Чарльз, хотя и стремился быть с Камиллой, давно беспокоился, что его будут подталкивать к свадьбе:

«Газеты периодически устраивали опросы, предлагая людям ответить, стоит ли им пожениться, и несколько издателей предлагали мне запустить кампанию… Он всегда говорил: „Пожалуйста, просто сделай все, чтобы их остановить. Я не хочу оказаться зажатым в угол. Я сам пойму, когда наступит подходящий момент“».

В светской хронике появились намеки, что интерес Чарльза к Камилле угасает. То и дело игриво цитировались слова Джимми Голдсмита: «Вступив в брак с любовницей, ты открываешь вакансию».

На счастье Камиллы, бывший архиепископ Кентерберийский, вечный подпевала двора Джордж Кэри, спустя месяц высказался более спокойно.

«Он наследник престола и любит ее, – сказал The Times Кэри. – Для них естественно было бы пожениться… Вся христианская вера основана на прощении. Мы все совершаем ошибки. Это свойственно человеку, а перед нами, несомненно, крепкие отношения, основанные на взаимной любви, сложившиеся, возможно, в очень юном возрасте и продлившиеся все эти годы».

К одобрительному хору начали присоединяться и другие священнослужители. Майкл Пит оставался за сценой, управляя процессом и сводя идеи церкви и закона к общему знаменателю.

III

Решающую роль в итоге сыграли не мнения августейших особ, а ситуация, которая привела Чарльза в бешенство и заставила его все-таки сделать шаг к браку. В ноябре 2004 года в Честерском соборе должна была состояться свадьба двадцатидевятилетнего сына одного из ближайших друзей принца (Хью ван Кютсема, землевладельца и заводчика лошадей из Норфолка) и дочери герцога Вестминстерского. Эдвард ван Кютсем, жених, был пажом на церемонии бракосочетания Дианы и Чарльза, а также его крестником. Свадьба Эдварда должна была стать главным событием года. Список гостей насчитывал 650 человек, среди них была и Королева, и принц Филипп, и Чарльз с Камиллой, и Уильям, и Гарри. Оба младших принца дружили со всеми сыновьями Хью и выступали в роли шаферов.

На выходных, предшествовавших церемонии, Чарльз и Камилла получили план рассадки гостей. Оказалось, миссис Паркер-Боулз должна была присоединиться к собравшимся с низким социальным положением.

Она ожидала, что ее место будет находиться сразу за Чарльзом, который, согласно протоколу, присоединится к Королеве и принцу Филиппу в первом ряду, но нет, «эта голландская корова» (так Камилла, по слухам, называла Эмили ван Кютсем, жену Хью) нашла ей место на противоположном краю собора, сзади, и к тому же запретила входить и выходить через центральный вход.

«Проблема в том, что Чарльз не слишком следил за деталями организации свадьбы, – рассказал один из придворных газете Daily Mail. – Думаю, о том, к чему идет дело, его предупредил Уильям. Камиллу же это невероятно разозлило. Принц все бормотал себе под нос, что такого не случилось бы, продолжай Майкл [Фосетт] работать на него».

Масла в огонь добавляло и то, что Камилла и ван Кютсемы и так были на ножах. По мнению Хью и его жены, сын Камиллы, Том, страдавший наркотической зависимостью, плохо влиял на Уильяма и Гарри, о чем пара и сообщила Чарльзу. Камиллу это привело в ярость. Марк Болланд, если верить Хью и Эмили, запустил в отместку кампанию против их сыновей, поэтому они обратились к юристам, которые добились заключения шаткого мира. Очень шаткого: Хью по-прежнему не было в списке гостей Чарльза на охоте, и никто из его семьи не получал из Кларенс-хауса ежегодную поздравительную открытку к Рождеству.

Чарльз потребовал пересадить Камиллу, однако Эмили ван Кютсем заявила, что на свадьбе сына намеревается строго придерживаться королевского протокола. Хью всегда был занудой: Диана, оказавшись на ужине рядом с ним за столом, позднее описала его как «неподъемного». Эмили, высокомерная дочь амстердамского банкира, ей тоже не нравилась. Не по душе она была и Камилле. Ситуацию усугубляло то, что после женитьбы на Диане Чарльз подарил шести женщинам особые броши в знак близости. Одной из избранных была Эмили, и этого ни жена, ни любовница принца одобрить не могли.

В этот раз Камилла отказалась проявить понимание. Она не готова была терпеть унижение перед всеми напыщенными знакомыми Чарльза и королевской семьей. Принц должен был выбирать: идет он на свадьбу один или ставит на место ближайших друзей и крестника. Хватит! Это была точка невозврата.

К счастью, если ты принц Уэльский, выход непременно найдется.

В день свадьбы Чарльз неожиданно вынужден был ответить на зов долга. Ему во что бы то ни стало пришлось посетить казармы в Уорминстере, Уилтшир, и встретиться с семьями солдат «Черной стражи» – батальона, служившего в Ираке. Трое его членов погибли во время атаки смертников в Эль-Фаллудже.

Камилла, как оказалось, была «занята на другом мероприятии». Конечно, отсутствие крестного отца жениха немало разочаровало Хью и Эмили ван Кютсем, но им пришлось сжать зубы и терпеть. Миссис Паркер-Боулз поставила им шах и мат. Принц Уэльский явно продемонстрировал: он на стороне женщины, которую любит.

Приятно, но недостаточно. Камилла уже понимала: всегда найдется какая-нибудь причина, почему им с Чарльзом нельзя прямо сейчас узаконить отношения. В этом ее поддерживал самый спокойный мужчина самых твердых принципов: майор Шанд, ее отец. Ему уже исполнилось восемьдесят семь лет, и положение любимой дочери, явно оказавшейся не на своем месте, беспокоило его все сильнее. «Он искренне любил принца, но считал его слабым и переживал, что тот поставил Камиллу под удар, позволив ей жить в своего рода лимбе, – пишет Пенни Джуниор, королевский биограф. Наступил тот редкий случай, когда майор решился вмешаться. – Он отвел принца в сторону и сказал: "Я хотел бы встретиться с Творцом, зная, что у моей дочери все в порядке"». Эти слова отражали мнение всей семьи Шандов. Чарльз, глубоко уважая и любя майора, героя войны, почувствовал, что должен прислушаться к его просьбе. Нельзя было допустить ничего подобного унижению, которого с трудом удалось избежать на свадьбе ван Кютсема. «Это же чушь, бессмыслица, – заявил принц. – Я не намерен и дальше подвергать Камиллу таким испытаниям». Он был прав. Как им пришлось бы поступить, если бы первым женился Уильям? Миссис Паркер-Боулз пришлось бы снова сидеть на заднем ряду?

Чарльз сделал ей предложение в Биркхолле, на Новый год, встав на одно колено. Рождество они оба провели с семьями, и принц кратко поведал матери, сыновьям и остальным родственникам, прибывшим в Сандрингем, о своих планах. Опрос общественного мнения, проведенный в 2004 году, показал, что жители Британии скорее поддерживали брак Чарльза и Камиллы, чем возражали против него. Еще большему количеству опрошенных было все равно, а это значило для предстоящей свадьбы гораздо больше, чем могло показаться: равнодушие позволяло обезоружить тех, кто начал бы провоцировать людей воспротивиться этому браку. Королева тоже смягчилась: сказалось влияние прелата, народная поддержка, аккуратные маневры сэра Майкла Пита и отсутствие возражений королевы-матери. Теперь Елизавета считала, что навести порядок в деле Камиллы – «узаконить» ее роль, если выражаться языком монархии, – это единственный выход для дальнейшего существования Фирмы и сохранения ее эффективности. «В этом вопросе все было ужасно запутанно, да? – заметил один из старых друзей Королевы в разговоре с Джайлзом Брандретом. – Королева, между тем, любит порядок и, что бы там про нее ни говорили, совершенно не злопамятна. Раз Камилла все еще здесь, имеет смысл принять ее. Кажется, сейчас все придерживаются этой точки зрения». Герцог Эдинбургский, похоже, тоже исповедовал принцип «раз уж они собрались это сделать, пускай делают». Уильям и Гарри никогда не приняли бы Камиллу и не поняли бы ее привлекательности, зато не хуже остальных знали: ее присутствие в жизни их отца «не подлежит обсуждению». Их отношения оставались натянутыми, но к тому времени стали более сердечными.

Королева одобрила кольцо, которое Чарльз выбрал из коллекции королевы-матери. Это была фамильная ценность в стиле ар-деко: центральный камень – бриллиант огранки «изумруд», с каждой стороны дополненный еще тремя бриллиантами. Оно стоило дороже, чем помолвочное кольцо Дианы. Камилла обожала красивые реликвии, а Чарльзу нравилось их ей дарить. Незадолго до развода в 1992 году Диана вышла из себя, обнаружив, что дорогое бриллиантовое колье ее муж приготовил для Камиллы, выбрав для супруги комплект со стразами. «Не нужны мне дешевые подделки! – кричала она, не обращая внимания на персонал Хайгроува. – Я-то думала, мужья-изменщики задабривают жен настоящими подарками, а всякий хлам дарят своим шлюхам!» Бабушка принца, несомненно, перевернулась бы в гробу, узнай она, кому досталось кольцо с бриллиантом огранки «изумруд».

Для Камиллы кольцо на пальце стало символом того огненного кольца, в которое она изо дня в день шагала на протяжении тридцати мучительных лет. Ее жизнь оплела жизнь Чарльза как девичий виноград, пустивший побеги любви и стремления защищать, но потрепанный тяжелыми временами. Как ей удалось выдержать все это? Многие друзья Камиллы верили – учитывая темперамент и стремление к независимости, она предпочла бы ту же роль, которая досталась Алисе Кеппел, но только если бы ей довелось жить в ту же эпоху. Миссис Кеппел никогда не приходилось терпеть шквал насмешек и оскорблений британских таблоидов, унижений, последовавших за публикацией скандальных записей телефонных разговоров, демонизацию после смерти принцессы Уэльской и финансовые трудности после развода. Не было у нее и ни малейшего шанса стать королевой. Камилла была терпелива, но не бездеятельна, она медленно, но неуклонно двигалась вперед. И теперь должна была занять место второй по важности – после Королевы – женщины в Англии. Теперь «голландской корове» придется приседать перед ней в реверансе!

Праздновала она и другие победы. Камилле удалось убедить принца создать фонд на «значительную» сумму для ее детей и – вопреки советам юристов – отказаться от брачного договора, хотя Чарльз и признавался, что при разводе с Дианой чувствовал, будто его «до нитки обобрали». Учитывая, с каким отвращением он относился к обязательству выплатить бывшей супруге 17 миллионов фунтов, отсутствие договора было для Камиллы важным достижением. Она насмотрелась на примеры королевской бережливости и позаботилась об обеспечении своего будущего.

О помолвке должны были объявить 14 февраля 2005 года, на День святого Валентина, тогда же обнародовали бы и новый титул Камиллы, которая, по указу Королевы, становилась ее королевским высочеством герцогиней Корнуолльской. Кларенс-хаус выпустил заявление, согласно которому «предполагается» – очень мудро выбранное слово, – что после того, как принц унаследует престол, его жена получит звание принцессы-консорта. Посовещавшись с премьер-министром, Королева дала согласие на союз. Тони Блэр, в свою очередь, передал сообщение с поздравлениями от всего кабинета и выразил поддержку и воодушевление. Пришло время планировать свадьбу, которая должна была как можно сильнее отличаться от первого бракосочетания принца Уэльского в соборе Святого Павла. 8 апреля 2005 года, в пятницу, в Виндзорском замке (это позволяло избежать религиозных противоречий) предполагалось провести гражданскую церемонию. Авторитет церкви демонстрировала служба посвящения, которую вел в часовне Святого Георгия архиепископ Кентерберийский. От фотографий с помолвки и интервью пара решила воздержаться, памятуя, возможно, об ужасном эпизоде, когда на слова репортера о том, что Чарльз и Диана выглядят «очень влюбленными», принц ответил: «Можно сказать и так». И никакого роскошного медового месяца на королевской яхте (да и самой яхты уже не было). Вместо этого новобрачные собирались провести несколько тихих дней, прогуливаясь на морозе по землям Биркхолла. Очень тихая, элегантная, соответствующая возрасту пары история.

Была бы. Если бы жених не был мужским воплощением Бедовой Джейн[34]34
  Американка, жительница фронтира. Участвовала в войне с индейцами. Отличалась крутым нравом на поле боя и добрым сердцем и щедростью вне его.


[Закрыть].

Все началось с принца Гарри, который явился на костюмированную вечеринку в нацистской форме наподобие той, что носили африканские полки генерала Роммеля во время Второй мировой войны. Американские психотерапевты наверняка сочли бы это отыгрыванием, вскрывающим его истинные чувства. Так или иначе, просочившиеся в прессу в январе 2005 года фотографии произвели настоящий фурор. Чарльз, и без того не находивший себе места перед «важным объявлением», раздраженно потребовал, чтобы Гарри принес извинения Джонатану Саксу, главному раввину объединенного еврейского братства стран Содружества. Досталось и принцу Уильяму (который на той же вечеринке был, по слухам, облачен в обтягивающее черное трико и леопардовой расцветки перчатки-лапы, причем образ дополнял хвост): за то, что позволил брату так бездумно выбрать костюм. Комитет по распределению государственных средств Палаты общин инициировал расследование обязанностей советников Кларенс-хауса. Герцогиня Йоркская спровоцировала очередной шквал заголовков, публично и неуместно предложив Гарри свою поддержку.

Потом вмешался случай в лице Роберта Джобсона, репортера Evening Standard, который прослышал о готовящейся свадьбе и в итоге вынудил Кларенс-хаус объявить о планах раньше намеченной даты, 10 февраля. Сначала казалось, что это ни на что не повлияет. Чарльз и Камилла как раз должны были тем вечером присутствовать на благотворительном мероприятии в Виндзорском замке и могли выйти под вспышки дружелюбно настроенных фотографов. На Камилле было розовое платье от Jean Muir, и она прямо-таки сияла. Показав прессе кольцо, она сообщила, что «пришло время спуститься на землю». Чтобы подчеркнуть праздничное настроение, Королева приказала включить подсветку Круглой башни замка.

Вот только обычно педантичная команда под руководством Майкла Пита допустила досадную оплошность.

Согласно Закону о браках 1994 года – точнее, ремарке мелким шрифтом к нему – совершать торжественную церемонию разрешалось только в определенных «одобренных помещениях». Если Виндзорский замок получит лицензию на проведение гражданской церемонии Чарльза и Камиллы, тогда потом любой желающий сможет последовать их примеру и вступить в брак дома у Королевы. Пришлось переносить все запланированные мероприятия и обмен клятвами из замка в Гилдхолл. Королева – глава Церкви Англии – не могла присутствовать на церемонии заключения гражданского брака, в который к тому же вступал наследник престола. Не привыкла она и появляться в загсах Хай-стрит, расположенных в двух шагах от местного «Макдональдса». Значит, оставалось ограничиться ее присутствием на церемонии благословения в часовне Святого Георгия. Естественно, тут же возник вопрос правомерности проведения гражданской церемонии. Сэр Майкл Пит был вынужден обратиться за помощью к Тони Блэру, который, в свою очередь, передал вопрос верховному судье лорду Фальконеру. Тот с достоинством успокоил волнения: Закон о правах человека, принятый в 1998 году (против него Чарльз выступал, рассылая министрам кабинета письма, которые из-за неразборчивого почерка принца в прессе окрестили «письмами черного паука»), превосходил по значимости Закон о браках, поэтому брак мог считаться легитимным.