Текст книги "Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи"

Глава 4
Мать народа

Проблемы Королевы в XXI веке

I

Наступление третьего тысячелетия принесло королеве Елизавете II только беспокойство. Обычно она встречала Новый год в Норфолке: в Сандрингемский дворец съезжались ее родные и близкие друзья семьи. 31 декабря 1999 года Королева легла спать в Виндзорском замке, причем в весьма расстроенных чувствах. Елизавете и Филиппу предстояло присоединиться к премьер-министру Тони Блэру и его жене Шери на открытии Купола тысячелетия. Огромное сооружение из белого стеклопластика занимало 48 акров гринвичской земли, которая раньше была речным дном. Предполагалось, что новое здание оживит этот район Лондона, пока заброшенный, и станет домом для выставки достижений Британии, призванной вновь разжечь пламя национальной гордости.

Строительство началось еще во времена предшественника Тони Блэра – Джона Мейджора, – однако Купол по проекту блестящего архитектора сэра Ричарда Роджерса всегда ассоциировался с Блэром и новыми лейбористами, продвигавшими идею «Клевой Британии» (Cool Britannia). Премьер-министр недальновидно описывал Купол как символ «триумфа уверенности над цинизмом, смелости над умеренностью, совершенства над посредственностью», в результате чего проект превратился в излюбленный объект насмешек британской прессы. Возможно, это было неизбежно. Денег постоянно не хватало, строительство затягивалось, а Купол стал полем сражения для представителей культуры, высокомерных спонсоров и активистов разных конфессий. Для противников Блэра, а их было немало, эта стройка стала метафорой не новой Британии, а пустых обещаний и недоделанного модернизма новых лейбористов. На посвященной «Проблеме 2000 года»[21]21
  Имеется в виду убеждение, что наступление 2000 года приведет к сбою в работе компьютеров, поскольку для представления года в дате использовались только две цифры. В результате 2000 год и 1900 год с точки зрения программного обеспечения ничем не отличались, а это могло нарушить работу систем управления техническими процессами и финансовых программ.


[Закрыть] встрече, на которой присутствовали госслужащие, эксперты с Даунинг-стрит и прочие высокопоставленные чиновники, Роберта Феллоуза, личного секретаря Королевы, спросили, как Ее величество планирует провести канун Нового года. «Думаю, она захочет сходить в церковь», – отрапортовал Феллоуз. За столом воцарилась тишина: только тогда участники заседания осознали, что начинается новое тысячелетие с рождения Христа.

Грандиозное открытие Купола в канун нового, 2000 года стало одним из величайших провалов в истории общественных связей. Из-за ложного сообщения о минировании на южном направлении тоннеля Блэкуолл мероприятие едва не отменили. Лидеры мнений и важные гости должны были приехать на метро, но в Стратфорде случилась заминка с билетами, поэтому все ведущие представители СМИ – и телевизионных, и печатных – вынуждены были несколько часов провести на пронизывающем холоде. Тони Блэр в воспоминаниях признавался, что накричал на лорда Фальконера, министра юстиции (его еще называли «министром Купола»): «Чарли, прошу, не говори мне, что ничего страшного не случится, если они не успеют к полуночи, иначе я забью тебя на месте до смерти!» Широко разрекламированный фокус с огненной рекой на Темзе не удался и выглядел, по словам Аластера Кэмпбелла, медиагуру Блэра, как «едва заметное пятно». Куда хуже было то, что Париж значительно превзошел Лондон. Французы сделали акцент на простой красоте Эйфелевой башни, которую освещало 20 000 прожекторов. Из парижского салюта Блэр и его команда тоже могли извлечь пару уроков.

Королева и принц Филипп прибыли в Гринвич по воде. Вечер для них и без этого выдался утомительным. Королевская чета посетила с проверкой кризисный центр в Саутуарке, а затем отправилась на службу в Саутуаркский собор. Только после этого прогулочный кораблик Millennium of Peace («Тысячелетие мира»), отчалив от причала в Бэнксайде, повез их в Гринвич. В тот вечер все без исключения члены королевской семьи были заняты на разных мероприятиях на Британских островах. Принц Чарльз отправился в Шотландию с визитом в Королевский эдинбургский лазарет и хостел Армии спасения, после чего присутствовал на службе в соборе Святого Эгидия. Принцу Эндрю достались Национальный морской музей Гринвича и обед с поручителями. Принцесса Анна присутствовала на празднике для бездомных в Вестминстере. Принц Эдвард, получивший титул графа Уэссекского после женитьбы на Софи Рис-Джонс, руководительнице отдела по связям с общественностью, навестил штаб-квартиру полиции в графстве Суррей и пожарную станцию в Гилфорде, а потом отправился зажигать один из множества «маяков тысячелетия», установленный на башне гилфордского кафедрального собора.

Королева и принц Филипп в сопровождении принцессы Анны и ее второго мужа, командора Тимоти Лоуренса, высадились на причале имени Елизаветы II поздно вечером: в это время они уже обычно спали. Внутри Купола их встретили ряды пустых кресел. Алистер Кэмпбэлл в дневнике, изданном под заголовком «Власть и ответственность» (Power and Responsibility), отметил, что высокопоставленные гости «были совершенно не рады оказаться там»:

«Тони Блэр всячески пытался сгладить ситуацию… Но Анна была непоколебима, как гранитная статуя. Шери [жена премьер-министра] даже сделала перед королевой реверанс – по-моему, впервые, – но и это не слишком помогло… Они пытались вовлечь королевскую чету и их спутников в действие, когда зазвучала „Auld Lang Syne“, но было очевидно, что все они предпочли бы сидеть в Балморале, завернувшись в пледы. Королева поцеловала Филиппа и взяла их с Тони за руки [пресса отметила, как неохотно Елизавета это сделала] на время исполнения „Auld Lang Syne“, но всем, казалось, от этого было неуютно. Тони Блэр утверждал, будто Филипп назвал церемонию „великолепной“, но внешне он не показывал ничего похожего на подобный энтузиазм».

Сам Блэр рассказывал, что его терзала навязчивая мысль: как быть, если во время выступления кто-то из акробатов свалится прямо на голову Королеве? Страховки-то у них не было.

Королевская чета и в лучшие-то времена не была в восторге от Блэра (хотя его жена утверждала, что Королева немного изменила мнение после девяти премьер-министерских августовских выходных в Балморале). Когда погибла Диана, прошло меньше четырех месяцев с тех пор, как Блэр вступил в должность, и попытки сорокачетырехлетнего премьер-министра стать посредником между дворцом и народом Королева считала крайне избыточными. Британский историк Роберт Лейси писал, что в 2001 году в комнате для совещаний на Даунинг-стрит приключился следующий инцидент: премьер-министр обратился к Королеве по поводу «нашего золотого юбилея». «Это мой Золотой юбилей», – спокойным голосом поправила его Елизавета.

К Блэру во дворце с самого начала относились прохладно, после того как в 1997 году он принял решение не искать замену прослужившей уже сорок три года королевской яхте Britannia, команда которой состояла из 20 офицеров и 220 моряков. Эту проблему новый премьер-министр унаследовал от Джона Мейджора и его правительства. Понимая, что нужно завоевать расположение левого крыла собственной партии, Блэр выбрал единственно возможный выход. В декабре 1997 года яхту вывели из эксплуатации. Королева даже прослезилась во время церемонии. Для нее это судно было воспоминанием не только о торжественных государственных визитах, но и о счастливых днях с семьей на борту. Елизавета и Филипп вложили немало сил в создание самой концепции яхты – это было единственное место, которое отвечало их потребностям и желаниям. Единственная возможность для уединенного отдыха. Каждое лето большое ежегодное путешествие в Балморал начиналось с круиза вдоль побережья западных островов в Абердин. В Кейтнессе судно вставало на якорь, и пассажиры отправлялись в замок Мэй, чтобы навестить королеву-мать и устроить пикник. Кто-то из гостей вспоминал черновик сообщения, отправленного королевой-матерью на яхту: «Милая Лилибет [так называли Елизавету в кругу семьи], захвати лимоны, у меня закончились».

Новые лейбористы досадили Королеве и тем, что в 1999 году лишили наследственных пэров права заседать в Палате лордов. Исключение составили 92 пэра. 658 аристократов старой гвардии потеряли место в Палате. Так закончилась длившаяся восемьсот лет эпоха. В будущем лейбористы запретят охоту на лис, а одна из любимиц Блэра, представительница кабинета министров Мо Моулам, весьма бестактно предложит королевской семье переселиться из Букингемского дворца в современное здание, более соответствующее духу времени. Когда в начале 2000-х годов принца Филиппа спросили, может ли он считать себя сторонником преобразований, тот ответил (так же бестактно): «Нет и нет, я не поддерживаю преобразования ради преобразований или из желания все запутать, как это делают сторонники Блэра».

Купол тысячелетия воплощал все, что так не нравилось Королеве: шумиху, расходы (на его постройку ушли сотни миллионов фунтов из фондов Национальной лотереи) и показной патриотизм. К тому же теперь она еще больше беспокоилась о том, как выбрать правильный тон в праздновании Золотого юбилея в 2002 году. Впервые за годы правления Елизавете стало неуютно. Последствия смерти Дианы пошатнули обычно непоколебимую уверенность Королевы в себе, поскольку тогда она очевидно ошиблась, оценивая настроения людей. К тому же она еще не до конца оправилась от ударов «ужасного года», annus horribilis, – так называла 1992-й сама Королева. В тот период распались браки трех из четырех ее детей, дом детства – Виндзорский замок – сильно пострадал от пожара, а народ Британии, разочаровавшийся в монархии после стольких скандалов, довольно шумно отказывался оплачивать его ремонт. «Ни один общественный институт – будь то город, монархия или что угодно еще – не должен ожидать, будто окажется освобожден от пристального внимания преданных граждан, оказывающих ему поддержку», – заявила Елизавета 24 ноября 1992 года в речи по случаю сорокового юбилея своего восшествия на престол. Ее примирительный тон помог вернуть нации веру. Внесла в ее укрепление вклад и сама монархия: финансирование ремонта Виндзорского замка осуществлялось из денег, полученных за билеты в Букингемский дворец, открытый теперь для публики.

В довершение всех бед сотрясавшие королевскую семью в 1990-х годах скандалы дали толчок республиканскому движению в Австралии. В ноябре 1999 года там прошел референдум, которым руководил Малкольм Тёрнбулл, адвокат и банкир. На повестку дня был вынесен вопрос об упразднении монархии на этих территориях (в Австралии Елизавету официально называют Елизавета II, Божьей милостью королева Австралии и прочих земель и территорий, глава Содружества). К 1999 году большинство австралийцев считали монархию анахронизмом, особенно учитывая перспективу, что следующим королем станет Чарльз, которого большинство жителей континента воспринимало как эксцентричного слюнтяя. Все опросы свидетельствовали, что референдум ознаменует конец монархии, и Королева уже готовилась к необходимости отнестись к этому философски. С ее точки зрения, лучше это случится в период ее правления, до того, как трон займет Чарльз. Провозглашение Австралии республикой может спровоцировать сходные перемены в Канаде и других странах Содружества, а это будет выглядеть весьма унизительно для только что вступившего на престол монарха.

Ко всеобщему удивлению, австралийцы сказали «нет» республике: 55 % проголосовали против, 45 % – за. Внутренняя политика усложнила проведение референдума, поэтому победа осталась за Короной. В марте 2000 года Королева приехала в Австралию, показав таким образом, что не держит обид. В ее речи, произнесенной в Сиднейском оперном театре, чувствовалось смирение (к этому тону она начала уже привыкать в те дни). Елизавета задела нужные струны. Королева напомнила подданным, что ее официальные обязательства перед Австралией «будут распространяться почти на половину жизни страны как федеративной нации», но продолжила так: «Будущее монархии в Австралии – выбор, который предстоит сделать вам, ее народу, и только вы можете принять это решение, опираясь на принципы демократии и конституции». Пройдет пятнадцать лет, и Тёрнбулл, лидер республиканцев, станет премьер-министром. Его решение отказаться от республиканской идеологии на то время, что Елизавета стоит у власти, стало результатом дипломатических способностей Королевы. Обезоруженный тем, как изящно она справилась с последствиями референдума, Тёрнбулл даже провозгласил себя «елизаветинцем».

Куда более насущной проблемой представлялся теперь тусклый образ монархии в глазах британцев. Королева боялась, что празднование ее Золотого юбилея обернется таким же провалом, как и открытие Купола. Был создан специальный комитет по подготовке, к которому в сентябре присоединилась команда Саймона Уокера, в прошлом специалиста по связям с общественностью британских военно-воздушных сил. Уокер действовал под руководством Робина Джанврина, который сменил Роберта Феллоуза на посту личного секретаря Елизаветы. Феллоузу пришлось оставить должность после двадцати двух лет службы из-за надуманных обвинений со стороны газеты The Mail on Sunday, назвавшей его «главным инструментом в разрушении образа монархии в глазах общественности». Это вряд ли было справедливо. Сам Феллоуз винил в этой публикации Болланда, который разделял убеждения принца Уэльского: по их мнению, именно личный секретарь Королевы был главным препятствием между Камиллой и Букингемским дворцом. Королева поблагодарила служившего ей верой и правдой секретаря, проследив, чтобы в процессе присуждения титулов на ее день рождения в 1999 году он получил пожизненное пэрство в графстве Норфолк как барон Феллоуз Шотсемский.

Но, говоря по правде, дворцу нужна была новая метла. Робин Джанврин был фигурой куда более дружелюбной, чем его застегнутый на все пуговицы предшественник, и наверняка мог наладить отношения между кабинетом Королевы и двором принца Уэльского. У дворца было множество недостатков, но его обитатели определенно умели планировать. Джанврин вдохновил советников Королевы, и те прониклись его идеей устроить не торжественное празднование, а большую вечеринку на всю страну. Как сказал один из бывших сотрудников, «Золотой юбилей стал кульминацией размышлений о том, как закрыть дверь в девяностые».

Основная часть празднования была назначена на июньские выходные. Полное энтузиазма предложение прокатить Ее величество на новом колесе обозрения – в Саут-Банке как раз открыли по случаю празднования нового тысячелетия «Лондонский глаз» – королева отвергла. «Я не турист», – только и сказала она.

Предложение провести в саду Букингемского дворца большой концерт под названием «Вечеринка во дворце» было встречено гораздо теплее. Елизавету беспокоило одно: как бы публика не истоптала лужайки. Когда ее с опаской спросили, не будет ли она возражать против присутствия Оззи Осборна, рок-музыканта и бывшего солиста хеви-метал-группы Black Sabbath, Королева ответила: «Почему бы и нет, только пусть не откусывает летучим мышам головы». Команду комитета по подготовке юбилея немало удивило, что Ее величество знает об этом инциденте. На концерте в Де-Мойне в 1982 году Осборн действительно откусил голову мыши. Когда стало ясно, что тушка животного, брошенная на сцену кем-то из фанатов, настоящая, а не игрушечная, музыканта немедленно увезли в больницу, чтобы сделать уколы от бешенства. В 2019 году, отмечая годовщину того памятного дня, Осборн написал в Twitter: «Тридцать семь лет назад я откусил голову чертовой летучей мыши! Отмечайте со мной – покупайте плюшевых мышек с отстегивающимися головами».

В основном забота о юбилее легла на плечи Филиппа. Именно он встречался с комитетом по организации праздника для обсуждения планов. Елизавета всегда передавала мужу задачи, которые ее не интересовали и требовали присущего ему внимания к деталям. Как правило, это касалось публичных мероприятий. Филипп, как и обычно, резко реагировал на все предложения, не прощая непродуманных нюансов. Потом говорил, что на выходных обсудит все с Королевой, а на следующей неделе оказывалось, что она согласна со всеми его доводами.

Впрочем, позировать Люсьену Фрейду для портрета, который публика должна была увидеть незадолго до юбилея, Елизавета, вероятно, решила сама. Идею и пример ей подал Роберт Феллоуз. Выбор художника не кажется слишком примечательным – положение Фрейда на олимпе британского искусства говорит само за себя, – однако в кулуарах все же обсуждали, не слишком ли это решение рискованно, ведь прославился он в первую очередь детальным изображением мясистых обнаженных тел. Обычно Фрейд требовал, чтобы модели сами приезжали к нему в студию, но для Королевы сделал исключение. В мае 2000 года он прибыл в портретную студию Фрайари-Корт в Сент-Джеймсском дворце. Работа была закончена в декабре 2001 года, после пятнадцати сессий. По слухам, художник и его модель «прекрасно проводили время», обсуждая лошадей и скачки.

Портрет получился безжалостным, как и прочие работы Фрейда: мрачный, гротескный, впечатляющий. В стиснутых губах Королевы читается решительность, ее голову венчает тяжелая корона. Кто-то из критиков написал, мол, за такое убожество Елизавете следовало бы отправить художника в тюрьму. Неоднократно цитировали и слова редактора The British Art Journal: «На портрете Королева выглядит как одна из своих корги – причем корги, которая перенесла инсульт». Однако, в отличие от Уинстона Черчилля, который, увидев себя на полотне Грэма Сазерленда в 1954 году, пришел в ярость, Елизавета продемонстрировала, насколько ей не присуще тщеславие. «Очень любопытно», – афористично заметила она. Возможно, сыграл роль и небольшой размер портрета: 15 × 23 см. В 2017 году, понимая важность этой работы в наследии художника, Елизавета позволила выставить ее в Королевской галерее Букингемского дворца. Джайлз Брандрет отметил, как спустя несколько лет Королева быстро вышла из кадра, когда фотограф попытался запечатлеть ее на выставке Фрейда перед картиной разметавшегося обнаженного мужчины, выставившего напоказ мошонку. «Но ведь Люсьен Фрейд писал и вас, мэм?» – спросил кто-то из организаторов. «Да, но не так», – негромко ответила Королева с улыбкой.

Подготовка к юбилею продолжалась, а Ее величество занимали дела более сложные. Ее отношения с наследником престола никогда еще не были настолько напряженными. Мать и сын почти не разговаривали – разве что через посредников. Приглашение на пятидесятилетие Чарльза, которое отмечали в Хайгроуве спустя два года после юбилея Камиллы, пришло не напрямую от него, а было передано другом и соседом принца, графом Шелберном. Узнав, что на празднике будет Камилла, Королева (как и остальные ее дети) отказалась прийти. За прошедшие годы ни она сама, ни королева-мать ни разу не сочли для себя возможным даже находиться с миссис Паркер-Боулз в одной комнате. Камиллу не пригласили на устроенное Букингемским дворцом празднование пятидесятилетия Чарльза. Королева не раз обсуждала это решение с Робертом Феллоузом, и в итоге они сошлись во мнении, что приглашение во дворец станет и приглашением войти в королевскую семью, а это вызовет в средствах массовой информации всплеск небывалой ярости.

Несмотря на это, Марк Болланд медленно и уверенно восстанавливал репутацию Камиллы, и плоды его трудов становились все заметнее. Ей стало проще приходить на вечеринки, которые принц Уэльский по выходным устраивал в Сандрингеме. Она смогла даже поехать с Чарльзом в недельный круиз по Эгейскому морю. А незадолго до шестнадцатилетия принца Уильяма в июне 1998 года Камилла «случайно столкнулась» с ним в Сент-Джеймсском дворце. К раздражению юного принца, информация об этом просочилась в прессу. Камилла осталась там на ночь в тот день, когда Уильям вернулся из школы навестить отца и, как обычно, сразу же направился в личные комнаты на верхнем этаже Йорк-хауса. Принц Уэльский быстро взял ситуацию в свои руки и устроил миссис Паркер-Боулз и Уильяму получасовую встречу, первую в череде из нескольких осторожных совместных обедов и чаепитий. Поговаривали, что после этого сопротивление Уильяма стало чуть менее яростным. Растопить лед в общении с принцем Гарри оказалось сложнее. Один из слуг рассказывал мне, что Гарри в присутствии Камиллы упорно молчал и сверлил ее негодующим взглядом.

Когда стало ясно, что Королева непоколебима в отношении к Камилле, принц Уэльский и Болланд решили действовать через СМИ. Для этого идеально подошло пятидесятилетие сестры Камиллы, Аннабель, которое планировалось отмечать в отеле Ritz. Празднование должно было стать поворотным моментом в кампании, направленной на выход миссис Паркер-Боулз из тени. Из Сент-Джеймсского дворца сообщили, что прессе нужно поджидать Чарльза и Камиллу вскоре после полуночи, когда они будут не таясь вместе покидать вечеринку. За пару дней до праздника возле отеля появились стремянки, с которых открывался идеальный обзор. Когда пара вышла на улицу и направилась к машине, их ослепили вспышки двух сотен фотоаппаратов. «Больше их отношения нельзя считать секретом, это совершенно невозможно, – заявили в новостях BBC. – Мы получили снимки, которых люди так долго ждали, которые люди давно хотели увидеть». За первым выходом последовали другие встречи, запечатленные якобы случайно: совместные походы в театр, благодарственный визит в Шотландию к тем, кто поддержал благотворительный фонд, благотворительный ужин, для которого Камилла надела брошь с гербовыми перьями принца Уэльского, косвенно указывающую на ее близость с ним.

II

Королева прекрасно понимала: на нее давят. Конечно же, ей это не нравилось. Но корень ее проблем в отношениях с Чарльзом скрывался гораздо глубже. Куда сильнее, чем его связь с Камиллой, ее задело признание принца, сделанное в книге Димблби. Чарльз назвал мать эмоционально отстраненной, и это причиняло ей боль. В том числе и потому, что в заявлении была доля правды.

Государственные дела действительно часто мешали материнству после того, как Елизавета унаследовала трон в 1952 году, когда ей было двадцать пять лет. Однако случалось и так, что, имея возможность провести время с сыном, Королева предпочитала оказаться где-то еще. В те несколько счастливых месяцев, когда будущая королева была просто женой военно-морского офицера и они с Филиппом вместе жили на Мальте, она дважды уезжала на шесть недель (один раз поездка выпала на Рождество), оставляя годовалого Чарльза на попечение няни и королевы-матери. По окончании первого периода пребывания на Мальте (тогда была зачата принцесса Анна) Елизавета вместо того, чтобы отправиться в Сандрингем к сыну, предпочла на несколько дней задержаться в Лондоне, войти в курс всех накопившихся в Кларенс-хаусе дел и посетить скачки в Херст-парке, поскольку в них участвовала ее лошадь. Пропустила она и второе, и третье Рождество Чарльза – как и день рождения, когда ему исполнилось три года. Биографу Энтони Холдену принц Уэльский рассказывал о самом раннем воспоминании: детская коляска, «которая тянулась со всех сторон, такая большая, и ее высокие бортики отбрасывали внутрь тени». Идеальная метафора мрачного королевского величия. Часто Чарльз по несколько недель оставался в Холкем-холле, семейном поместье графа Лестера (его дочь Энн позднее стала леди Гленконнер). Принца Уэльского отправляли туда каждый раз, стоило наследнику подцепить какую-нибудь детскую болезнь вроде ветрянки: Королева никогда не ходила в школу, и иммунитета к подобным инфекциям у нее не было.

Для правившей страной молодой матери начала 1950-х годов о балансе между работой и жизнью и речи быть не могло. К тому же Елизавета часто использовала государственные заботы для ухода от некоторых тем, которые предпочитала игнорировать. В семье ее привычку избегать открытых споров называли «самообманом». Обычно Королева скрывалась от проблем за красным ящиком – точнее, стопкой алых кожаных папок, содержавших официальные донесения и важные документы от правительства. Они появлялись на ее столе каждый день, кроме Рождества и пасхального воскресенья. Один из бывших личных секретарей принца Чарльза в интервью Грэму Тернеру из The Telegraph сказал следующее:

«Если бы она проводила меньше времени за чтением содержимого идиотских красных папок – и какой от этого, спрашивается, толк? – и вместо этого вела себя как хорошая жена и мать, всем стало бы только лучше. Да, она справляется с премьер-министрами, но справится ли она со старшим сыном? И что важнее?»

Это замечание выдает застарелую мизогинию. Ни один мужчина не услышал бы такое в свой адрес. Действительно, Ее величество должна соблюдать политический нейтралитет, но к правящему монарху всегда можно обратиться за одобрением, а он, в свою очередь, имеет право «советовать и предупреждать» премьер-министров. Елизавета предпочитала быть к этому готовой, и министры благоразумно не делились ни с кем, если им случалось с ней советоваться. Странно винить Королеву в том, что она серьезно относится к своим обязанностям.

Джайлз Брандрет в биографии «Филипп и Елизавета» (Philip and Elizabeth) рассказывает пронзительную историю, которая отзовется в сердце каждой работающей матери. Маленький Чарльз зашел в кабинет Королевы и спросил, не хочет ли она поиграть. Та тихо закрыла дверь, произнеся: «Если бы я только могла».

Елизавета любила свою работу и отлично с ней справлялась. Ее острый ум находил удовольствие в исследовании нюансов государственного управления. Премьер-министр одного из иностранных государств, удостоенный аудиенции у Королевы в июле 2017 года, рассказывал, что Ее величество отлично ориентируется в данных о случившемся месяцем ранее пожаре в здании Гренфелл-Тауэр. В результате трагедии в 24-этажном жилом доме в Северном Кенсингтоне в конечном итоге погибли 72 человека, и это положило начало дебатам о качестве муниципального жилья. «Если бы она была членом правительства, – сказал мне тот премьер-министр, – вы удивились бы тому, насколько хорошо она подготовлена».

Елизавета была поглощена делами государственной важности и редко демонстрировала чувства, поэтому мало интересовалась жизнью сына. Один из пожилых служащих королевского двора припомнил, как в 1976 году принц Чарльз позвонил родителям в Балморал, когда те ужинали. Трубку взял Филипп. Королева поинтересовалась, о чем они говорили. «Он на следующей неделе заканчивает службу в армии», – ответил Филипп.

«Вот как, – ответила Королева. – Я думала, он только следующей весной вернется».

Разумеется, подобная забывчивость была присуща людям ее социального класса и «великому поколению»[22]22
  Поколение, детство которого выпало на предвоенные годы, а юность прошла в тылах или на полях Второй мировой войны.


[Закрыть] в целом. Война породила немало бесчувственных родителей, и все же примеры их взаимодействия с детьми поражают современного наблюдателя. Многие принадлежавшие к аристократическим кругам дамы того же возраста, что и Королева, демонстрировали удивительное равнодушие. Леди Памела Хикс, грозная дочь лорда Маунтбеттена, почти ровесница Елизаветы, жизнерадостно рассказывала, как в июле 1935 года, когда Муссолини готовил вторжение в Абиссинию, всем семьям военно-морских офицеров было приказано покинуть Средиземноморье. Ее мать, леди Эдвина Маунтбеттен, быстро чмокнув детей в щеку, оставила шестилетнюю Памелу и одиннадцатилетнюю Патрисию на попечение няни и гувернантки в маленьком горном отеле, расположенном в сосновом лесу в двух часах езды от Будапешта, уехав кататься на машине с любовником, подполковником Гарольдом Филлипсом по прозвищу Кролик. К несчастью, она потеряла где-то бумажку, на которой записала название отеля, и не возвращалась четыре месяца. Когда я спросила леди Памелу, каково ей пришлось, она ответила: «Понимаете, когда похолодало, оказалось, что у нас нет подходящей одежды, потому что деньги закончились. Ужасно забавно на самом деле».

Другая страшная история, рассказанная не менее жизнерадостным тоном, принадлежит леди Энн Гленконнер. Она описала этот случай в воспоминаниях «Фрейлина: Моя невероятная жизнь в тени Королевы», опубликованных в 2020 году. Когда в 1939 году началась война, ей было семь лет. Мать леди Энн, леди Элизабет Кок, поехала вслед за мужем, которого с полком отправили в Египет, и вернулась только через три года. Энн и ее пятилетняя сестра, Кэрри, остались в Шотландии в семье Огилви, приходившейся им родственниками, на попечении жестокой гувернантки мисс Боннер. По ночам та привязывала Энн к кровати. Тетя леди Энн в конце концов уволила мисс Боннер, но не за методы воспитания, а за то, что та была католичкой и водила девочку на мессу. Неудивительно, что эти дамы были весьма холодны и совершенно не привыкли спрашивать у окружающих, как у них дела. Это в свое время поразило Меган Маркл, которая после свадьбы с Гарри ожидала, что ее состоянием будет кто-то интересоваться.

Королева-мать, напротив, была чуткой и отзывчивой с детьми, Елизаветой и Маргарет, но настойчиво требовала от них королевской безупречности. Сесил Битон, светский фотограф, как-то сравнил ее с «маршмеллоу, поджаренным на сварочном аппарате».

Подтверждая это прозвище, она неотступно стояла на своем в вопросе женитьбы Маргарет и Питера Таунсенда. В тот ужасный вечер, когда ее младшая дочь отреклась от любви всей жизни, королева-мать уехала на мероприятие. По словам Хьюго Виккерса, она «не знала или не принимала во внимание, что ее дочь вынуждена будет ужинать одна». Даже ее особое отношение к Чарльзу и долгая дружба с Паркерами-Боулзами не позволили чувству привязанности победить чувство долга. Как только стало официально известно, что Камилла была любовницей принца Уэльского, королева-мать отказалась принимать ее, в обществе принца или без него.

Несмотря на это, Чарльз обожал бабушку настолько явно, что иногда это даже беспокоило Королеву. Одна из дам свиты рассказывала, как наследник престола однажды приехал на пикник в Балморале и обратился к королеве-матери:

«"Ваше величество, для меня невероятная честь снова видеть вас!" Она ответила [вы почти можете услышать, каким игривым тоном это было сказано]: „Не соизволит ли Его высочество чего-нибудь выпить?“ После этого Чарльз покрыл ее руки поцелуями!»

Если оба они приезжали в лондонские резиденции, принц непременно заглядывал к бабушке утром или днем. Королева считала, что старая негодница подогревает трения между Филиппом и Чарльзом и что ее расточительство подстегивает внука тратить больше денег.

Для самой Елизаветы экстравагантность всегда была подобна черной метке. И ее, и Филиппа война научила экономии. Бывшая девушка Чарльза рассказала мне, как однажды, в 1979 году, когда они встречались, ее пригласили в Виндзорский замок на чай. Королева в тот день «была не в духе, потому что проверяла счета за отопление и была уверена, что они завышены». По ночам Елизавета нередко проходила по коридорам Букингемского дворца, выключая свет, – и отправляла на кухню нетронутые дольки лимона, чтобы еда ни в коем случае не пропала. По словам Шери Блэр, жены премьер-министра, комната ее мужа в Балморале отапливалась таким же электрическим обогревателем, какой стоял в ливерпульской квартире ее бабушки, принадлежавшей к рабочему классу.