Текст книги "Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи"

Журналисты немедленно решили: принц готовится остепениться. Принцесса Анна, его любимая сестра, жила в 11 километрах вниз по той же дороге, в Гэткомб-парке. Чарльз постепенно привыкал к жизни избалованного богатого холостяка: лошади готовы с самого утра, рыболовные снасти можно взять в любой момент, твидовые пиджаки и вельветовые брюки выложены из шкафа еще с вечера, до любовницы рукой подать – всего чуть больше 20 километров. Согласно инсайдерской информации, главным достоинством поместья Хайгроув стала его близость к дому Камиллы. (Даже когда Паркер-Боулзы, отправив детей в школу-пансион, переехали в 1985 году в Миддлуик-хаус в Коршаме, это было недалеко от Хайгроува.)

Чарльз определенно нервничал. Дворец предпринимал все больше усилий, чтобы уладить, наконец, дела с девятнадцатилетней леди Дианой Спенсер, принц Филипп требовал от сына перестать крутить интрижки, а тот неожиданно повстречал новую пассию. С двадцатипятилетней Анной Уоллес (прозванной Хлыст за резкий характер), дочерью богатого шотландского лендлорда, он познакомился во время охоты на лис во владениях герцога Ратленда. Охота! Камилле сразу же не понравился этот нюанс. Женщины, предпочитающие риск и скорость опасной охоты, предпочитают и сексуальные приключения. Все ее друзья знали, что Эндрю увлекся Шарлоттой Соумс, и Камилла, которой было уже тридцать три года, испугалась интереса принца Уэльского к более юной сопернице.

Камилла избавилась от конкурентки во время одного из летних балов жаркой июньской ночью 1980 года. Ходили слухи, что Чарльз уже сделал Уоллес предложение. Она сопровождала его на важном семейном вечере, посвященном восьмидесятилетию королевы-матери. Его устраивала в Виндзорском дворце сама Королева. Миссис Паркер-Боулз сразу же увела принца Уэльского на танцпол и не отпускала оттуда. Анна не скрывала раздражения. «Никогда, никогда больше не игнорируй меня, – шипела она. – Никто не вправе так со мной обращаться, даже ты». Но он был принцем Уэльским и повел себя точно так же спустя неделю, когда они вместе приехали на вечеринку в Стоувелл-парк, в гости к наследнику бизнеса по торговле мясом лорду Вести. Там продолжился сексуально заряженный фейерверк. Паркер-Боулзы получили места за столиком принца. Поведение Чарльза и Камиллы на танцполе было демонстративно откровенным. «Они всё вились и вились друг вокруг друга, целовались, целовались взасос, танец за танцем… Совершенно неприлично», – вспоминала Джейн Уорд, в прошлом возлюбленная Чарльза. Такое открытое проявление близости на глазах Эндрю смутило даже Розалинд и майора Шанда. Но за это как раз волноваться не следовало. Бригадир Паркер-Боулз на все вопросы отвечал фразой, которая подошла бы Джорджу Кеппелу, оказавшемуся в подобной ситуации в 1898 году. «Его королевское высочество очень тепло относится к моей жене. Она, похоже, отвечает ему тем же, – сказал Эндрю кому-то из гостей. В этот раз Анна не стала дожидаться возможности продемонстрировать возмущение. Она села в автомобиль леди Вести и умчалась прочь из Стоувелл-парка – и из жизни Чарльза.

Однако история с Анной Уоллес напугала Камиллу, и та выбрала новую тактику. Теперь она настаивала, что Чарльз должен найти невесту, не менее активно, чем Королева и принц Филипп. Принцу Уэльскому нужна была супруга: юная, наивная и желательно вечно беременная. В конце концов, твердость позиции Алисы Кеппел при Эдуарде VII обеспечивалась в том числе и тихой элегантностью королевы Александры. Ее присутствие служило страховкой от юных соперниц.

Принц терзался нерешительностью, но Камилла уже обратила внимание на очаровательно краснеющую леди Диану Спенсер. В свои девятнадцать она, как обеспокоенно заметил Чарльз, была еще ребенком: «невероятно милая, идеальная куколка… но совершеннейший ребенок». Диана не любит охоту, и это, по мнению Камиллы, было идеальным обстоятельством: у нее останется много возможностей для встреч с Чарльзом.

С точки зрения дворца Диана подходила идеально. Родословная? Пожалуйста. Возраст? Прекрасный. Девственность? Диана хвасталась, будто всегда знала: нужно «держать себя в чистоте» для будущего мужа. Род Спенсеров постоянно присутствовал в жизни монархов. Бабушка Дианы, леди Фермой, была одной из дам в свите королевы-матери и числилась среди ее любимиц. Отец, Джон Спенсер, служил конюшим и у Георга VI, и у Елизаветы II. Всю жизнь Диана была близка Виндзорам, а значит, должна знать, как все устроено при дворе, и следовать правилам, не жалуясь на них.

У Королевы, впрочем, были сомнения. «Она никогда ничем долго не занималась», – прокомментировала она небольшое резюме Дианы. Когда новости о помолвке стали достоянием общественности, принцесса Маргарет от лица всей семьи высказалась о происходящем, беседуя с другом: «Мы все испытываем колоссальное облегчение, но [Камилла] от него не откажется». Словно в попытке укрепить статус-кво, принц Уэльский назначил Эндрю Паркера-Боулза главой службы безопасности на свадебной церемонии.

Жаль, что Королева, прекрасно разбирающаяся в родословных породистых лошадей, так сильно ошиблась в месте Спенсеров возле королевской кормушки. Да, происхождение Дианы было идеальным. Поколениями ее предки служили Короне. Но их сила и стремление к независимости выражались в том, что они сами выбирали, какому монарху служить. Спенсеры возводили на престол королей и были искусными комбинаторами. Мужчины славились дурным и буйным характером, женщин, пользуясь мизогинной лексикой высшего класса, было «совершенно невозможно контролировать». Кто-то из их родственников однажды сказал:

«Спенсеры – сложная семья… Они любят драму. Среди них всегда есть кто-то, с кем остальные не разговаривают. Они не похожи на остальных. Не прямолинейны».

В речи на Европейской неделе профилактики наркомании в 1993 году Диана говорила о «научившихся выживать» членах дисфункциональных семей. Тогда все решили, что это зашифрованное сообщение, в котором принцесса говорит о прохладных отношениях ее мужа с родителями и о том, как ему недоставало физических проявлений любви. Однако она могла говорить и о себе. Развод ее родителей стал ожесточенным противостоянием, исход которого определило предательство.

Мать Дианы, Фрэнсис Рош, была одной из самых юных невест, когда-либо входивших под своды Вестминстерского аббатства. Когда она вышла замуж за Джона Спенсера, наследника рода Элтропов, ей было восемнадцать лет. Ему – тридцать один год. За безупречными манерами и привлекательностью Джонни прятал жестокий нрав и стремление к патриархальному укладу, подвыпив, начинал распускать руки. В погоне за наследником он заставил Фрэнсис забеременеть шесть раз всего за девять лет. Она смогла выносить и родить лишь четырех детей. В какой-либо независимости ей также было отказано.

Пятилетняя Диана привыкла к крикам и ссорам, яростным настолько, что ее сестре Саре даже приходилось включать граммофон погромче. Для Фрэнсис одним из самых сложных моментов в жизни был день, когда муж не дал ей увидеть новорожденного сына, который вскоре скончался. Она выбралась из кровати и отчаянно колотила в закрытую дверь детской, куда унесли младенца. «У меня забрали моего ребенка, забрали, и я так и не увидела его лица. Ни при жизни. Ни после смерти», – вспоминала Фрэнсис. Лишь спустя много лет ей удалось разыскать его свидетельство о смерти, в котором упоминались «множественные пороки развития».

Ко времени, когда она встретила Питера Шанда Кидда, ее брак стал абсолютно невыносим. Питер был наследником состояния в бизнесе по производству обоев и сразу выдернул ее из привычной жизни. В 1968 году Фрэнсис и Джон расстались, но ей и в голову не могло прийти, что муж получит право опеки над детьми. Для суда решающим фактором стало свидетельство леди Рут Фермой, матери Фрэнсис, которая более всего ценила свое положение при дворе королевы-матери. Рут предпочла осудить дочь за «норов», лишь бы не идти против репутации Джонни Спенсера. Фрэнсис попыталась оспорить решение суда в 1971 году, но снова проиграла.

«Свидетельство матери стало для нее тяжелым ударом и оставило глубокую рану, – вспоминала Барбара Гилмор (ее муж был одним из крестных отцов Дианы). – Между ними пролегла пропасть, и навести мосты они уже не смогли. Мне не понять, почему Рут так поступила».

Боль, которую причинило Фрэнсис предательство леди Фермой, стала финальным аккордом в драме, навсегда изменившей жизнь Дианы. Ей, как и другим детям, не сказали, почему на самом деле ушла их мать. Диана навсегда запомнила, что ее жестоко бросили. Фрэнсис даже не пустили на порог, когда она вернулась в Парк-хаус через несколько месяцев, чтобы попытаться забрать Диану и ее младшего брата. «Дом был настолько велик, что дети даже не слышали, как я зову их снаружи», – вспоминала Фрэнсис.

Когда она уехала вместе с Питером Шандом Киддом на остров Силь, пытаясь защититься от злобных сплетен, распускаемых джентри Норфолка, дети почувствовали себя преданными дважды. Яркий образ матери исчез, на его месте образовалась черная воронка, из-за которой Диана всю жизнь не чувствовала себя в безопасности и боялась потерь. Еще до встречи с принцем Чарльзом ее аристократический фасад то и дело давал трещину, выпуская наружу ярость, которую девушка испытывала каждый раз, когда чувствовала, что ею пренебрегают.

В пятнадцать лет Диана пережила новое потрясение: отец женился на Рейне Ледж, бывшей жене девятого графа Дартмутского, напыщенной светской львице. Дети узнали новость из газет. Свадьбу отметили роскошным приемом в Элтропе, на который никого из них не позвали. Что примечательно, именно вечно краснеющая Диана – тогда еще подросток – должна была, как решили сообща дети, отомстить отцу. Она была его любимицей, и тем больнее для нее было предательство. Вернувшись из школы, она отыскала Джонни Спенсера в доме. Он решил, что девочка бежит к нему, рассчитывая на теплые объятия, но, оказавшись рядом, Диана размахнулась и ударила отца по лицу. «Это тебе от всех нас за ту боль, что ты причинил», – выкрикнула она, покраснев от гнева.

И это еще не все. Накануне свадьбы ее брата Чарльза и модели Виктории Локвуд в 1989 году Диана, разозлившись на оскорбительные комментарии Рейны в адрес Фрэнсис, столкнула мачеху с лестницы и наблюдала за падением. «Я почувствовала колоссальное удовлетворение, – призналась Диана наставнику по речи Питеру Сеттелену два года спустя. – Я так разозлилась. Мне хотелось ее удушить… А она все повторяла: "Диана, ты так несчастлива в браке. Очевидно, ты просто завидуешь нашим отношениям с твоим папой"». На это Диана ответила ей: «Мы всегда тебя ненавидели».

Неплохо. Вряд ли можно было найти девушку, хуже подходящую на роль невесты, вступающей в брак без любви. Чарльз был не способен отказаться от Камиллы, и его отношение неизбежно пробудило в Диане худшие детские страхи. Позднее ее боязнь быть отвергнутой нашла выход в причинении себе вреда. Герцог Мальборо рассказывал Петронелле, дочери влиятельного политика Вудроу Уайетта, что Диана однажды порезала все галстуки принца Чарльза и ударила себя ножницами.

Однако ничего из этого невозможно было прочитать в ясных голубых глазах девятнадцатилетней дочери Джона Спенсера. Публика влюбилась в ее образ в ту же секунду, как в газете The Sun была опубликована первая фотография: Диана стоит возле детского сада Young England с двумя малышами на руках, на ней летняя юбка с цветочным рисунком. В лучах солнца ткань просвечивает, позволяя оценить длинные стройные ноги. Этот снимок стал не менее известным, чем фотография Мэрилин Монро, сделанная на несколько десятилетий раньше, вот только Диана излучала непорочность.

Пройдет два года и миссис Паркер-Боулз, обычно весьма проницательная, будет задаваться вопросом: как вышло, что «идеальная куколка» оказалась настолько неидеальной?

Глава 3
Дикие годы

Камилла, держись!

I

Проблемы в браке принца и принцессы Уэльских – как и присутствие в нем Камиллы – удавалось успешно отрицать, пока не случилось подряд два события, вызвавших в обществе эффект разорвавшейся бомбы. Первую заложила и привела в действие Диана, второй стали записи того шестиминутного разговора, в ходе которого принц и его любовница обменивались сальными репликами. Известно, что он состоялся в злополучном декабре 1989 года, но пресса заполучила пленку спустя четыре года.

Книга Эндрю Мортона «Диана: Ее истинная история» (Diana: Her True Story In Her Own Words), которая вышла в июне 1992 года, стала своеобразной мстительной исповедью принцессы. Ее личный секретарь, Патрик Джефсон, вспоминал, что к тому времени напряжение во дворце достигло наивысшей точки и готово было выплеснуться наружу: «Казалось, мы все наблюдаем, как из-под закрытой двери расползается лужа крови».

Мортон буквально сорвал завесу тайны, которая позволяла Камилле все это время встречаться с Чарльзом. Объявив ее любовницей принца, он обвинил ее в том, что она разрушила «долго и счастливо» наследника престола и принцессы, будто шагнувшей в наш мир прямо из сказки. Камилла оказалась один на один с разъяренной общественностью: у нее не было защиты дворца или налаженного механизма публикаций, которые оберегали представителей королевской семьи. Паркеров-Боулзов завалили гневными письмами, номер телефона пришлось сменить, на пороге дома ночевали журналисты. «Оставалось только привыкнуть к тому, что эти люди гоняются за тобой на мотоциклах и машинах, – рассказывал сын Камиллы, Том. – Добрая половина из них ведет себя очень грубо, и это страшно раздражает».

В день публикации первого из отрывков книги Мортона, Паркеры-Боулзы и Том прибыли вместе на состязания по поло за королевский Кубок Альфреда Данхилла. Чемпионат проходил в Большом Виндзорском парке. Семья разместилась в королевской ложе. «Не буду же я хоронить себя заживо только из-за того, что обо мне пишут в газетах, – отбивалась от нападок прессы Камилла. – Ни за что. Ради чего?» Супруги демонстрировали единство не только ради самих себя, но и ради детей. Эндрю недавно повысили до бригадира. До этого он занимал пост с невероятным названием – подполковник, командующий дворцовой кавалерией и церемониальный носитель серебряного жезла королевы Елизаветы II – и был не слишком рад всеобщему злорадству по поводу того, как часто его «серебряный жезл» оставался без внимания жены. Спустя несколько дней после той памятной публикации Чарльз Спенсер-Черчилль, высмеивая Эндрю, сравнил его с рогоносцем Эрнестом Симпсоном[20]20
  Муж Уоллис Симпсон, будущей жены Эдуарда VIII.


[Закрыть].

Откровения Мортона шокировали не только общественность. Том Паркер-Боулз, которому тогда было семнадцать лет, учился в Итоне, его сестра Лора – ей исполнилось четырнадцать – жила в школе-пансионе. Оба, в отличие от Гарри и Уильяма, почти ничего не знали о происходящем между родителями. Камилла столкнулась не только с атакой журналистов, но и с реакцией детей-подростков, потерянных и ранимых. Они больше не могли гордиться присутствием в своей жизни принца Уэльского – теперь это было источником позора. Лора особенно стремилась защитить отца. Когда принц звонил и просил к телефону Камиллу, она отказывалась передавать его просьбу – а еще нередко снимала трубку параллельного аппарата и кричала: «Почему вы не перестанете общаться с мамой? Почему не оставите нас в покое?» Единственный выживший в этом бурном море событий либо отмалчивался, либо называл статьи лживыми. «Это выдумка, просто выдумка. Добавить мне нечего», – стойко твердил Эндрю Паркер-Боулз.

Мортон выдвинул множество предположений, но одним из самых разрушительных стало обвинение в том, что отношения Чарльза и Камиллы не прекращались после женитьбы принца на Диане. Улик было немало. Например, Чарльз нередко удалялся в ванную комнату Хайгроува с (только вообразите!) одним из первых огромных радиотелефонов, чтобы поговорить с Камиллой.

Ей легко было поддерживать в нем страсть: помогли навыки, приобретенные в первые годы брака с Эндрю. Камилла разделяла все интересы принца Уэльского и оставалась его преданной слушательницей, готовой снять трубку, когда бы он ни позвонил. Майкл Ши рассказывал со слов принцессы Анны, что вскоре после рождения Гарри она вместе с братьями Эндрю и Эдвардом подумывала написать Чарльзу письмо, выразив в нем непринятие его поведения. «То же отношение было и у принца Филиппа, и у Королевы», – рассказывал Ши. Впрочем, это не дало бы результата. «Камилла сексуально приворожила Чарльза», – добавил он.

Вопреки предположениям Дианы, Чарльз, скорее всего, не возвращался на ложе Камиллы до сентября 1984 года, когда родился принц Гарри. Это все еще на два года раньше, чем он сам готов был признать, но позже, чем думала его супруга. Судя по всему, он следовал традициям адюльтера, принятым в высшем классе: нужно сделать перерыв в визитах к любовнице на время, которое потребуется, чтобы оставить потомство. Выполнив королевский долг и обеспечив страну наследником (и запасным наследником), Чарльз пустился во все тяжкие. «В его голове будто что-то замкнуло», – рассказывала Диана леди Колин Кэмпбелл, описывая поведение мужа в тот период. («Боже, это мальчик… да к тому же рыжий!» – воскликнул Чарльз, впервые увидев младшего сына. Он всегда хотел, чтобы жена родила девочку.)

По словам Маргарет, принцессы Гессена, «однажды у него просто закончилось терпение»: «Да, вот так просто. Однажды – ни Диане, ни кому-то другому не назвать точной даты – она подтолкнула его за невидимую черту. Он не понимал этого в то время, но его терпение было исчерпано. И он отстранился, вернувшись к себе». Всю жизнь Чарльз жил среди людей, удовлетворявших его потребности, но потребности его жены были настолько велики, что он не мог и не хотел даже пытаться им соответствовать. Один из давних его друзей отмечал, что Диана превратила Чарльза в невротика. Он то и дело сбегал в сад при поместье Хайгроув, но принцесса следовала за ним по пятам, распекая за бессердечность. Знавшие его люди невольно задавались вопросом: неужели это чувства Чарльза к Камилле превратили Диану в «невыносимую мегеру»? Или она и раньше была неуравновешенной?

Бывшие служащие дворца говорят, что она далеко не всегда представала перед ними в образе тихой плачущей жертвы, какой ее описал Мортон. Это она взяла в аренду красный Mercedes стоимостью 130 000 долларов, когда в стране царила безработица; остальные члены королевской семьи вообще не водили иностранные автомобили. И это она не давала мальчикам пообедать с отцом, когда те приезжали из школы-пансиона. Пока Чарльз ждал их у накрытого стола, Диана требовала принести им обед наверх. Ее настроение менялось так часто, что слуги не знали, как угодить принцессе.

Ронни Драйвер, партнер Чарльза по игре в поло, вспоминал, как однажды на выходных принц отправился на охоту Бофорт-Хант в обществе Камиллы. На той были облегающие белые рейтузы и узкие черные сапоги. «Диана увидела, как Чарльз потихоньку крадется к выходу, хотя пообещал провести день с ней и Уильямом… и начала кричать… обвиняя его в эгоизме. Обозвала Чарльза подонком и обругала парой других крепких слов». В окружении принца считали, что его супруге следовало бы и самой начать выезжать на охоту. Или заняться садоводством. Или принять его старых друзей, а не отмахиваться от них. Вот только подобную тактику легко применить, если признаешь, что твой брак был заключен по расчету, а не по любви. Диана же наивно полагала иначе, и острая боль мешала ей вести себя хитрее.

Камилла придерживалась мнения, что Диана пострадала от серьезной психологической травмы. Когда лорд Фермой, дядя принцессы, застрелился в 1984 году после долгой борьбы с депрессией, в Глостершире заговорили о «дурной крови». В документальном фильме BBC, официально одобренном дворцом, леди Кеннард признавала: «Ни сама Королева, ни кто-то другой никогда до конца не поймут Диану. Она была искалечена своим прошлым и переживаниями детства, и это очень тяжело понять».

Родилась даже злая шутка: мол, принцесса, как и большая часть поголовья скота на Британских островах, больна коровьим бешенством. Учитывая, как серьезно пострадала репутация Чарльза от предпринятого Дианой манипулирования прессой, Камилла наверняка чувствовала себя единственной защитницей принца Уэльского. Эндрю она была не нужна, зато Чарльз не мог без нее. Теперь спасение «принца в беде» стало ее основной задачей. К супругу она охладела окончательно и оставалась предана принцу. Только этим и можно объяснить то, как Камилла справилась с постоянными унижениями, которым подвергалась в середине 1990-х годов, когда, казалось, ее ненавидела вся страна. Друзья Чарльза уважали ее за стойкость. «Камилла оставалась непоколебимой и невозмутимой. Она не пыталась защищаться, не поддалась соблазну исправить ситуацию, – рассказывал ее давний знакомый и сосед Уильям Шоукросс. – Думаю, в этом заключалась ее главная сила. Камилла держалась достойно, и ее уважали за это. Люди говорили: "Бог мой, ей выпало немало" – так и было».

Ее брак трещал по швам, а с Чарльзом они сближались все больше.

II

В январе 1993 года, спустя семь месяцев после выхода книги Эндрю Мортона, в распоряжение прессы попала запись разговора Чарльза и Камиллы, которая навсегда лишила влюбленных возможности отрицать свою связь. Наследнику престола впервые было негде скрыться. Свидетельства против него были неоспоримы. Тщательно выстроенная оборона, которую обеспечивало положение в обществе, остатки достоинства – все оказалось разрушено. «Шах и мат», – триумфально констатировала Диана в беседе с Кеном Уорфом, сотрудником личной охраны, прижимая к груди газету The Mirror. В ней была опубликована расшифровка беседы Чарльза и Камиллы. Для миссис Паркер-Боулз все складывалось хуже некуда. Такое прямолинейное разоблачение срывало последние покровы тайны со статуса «королевской любовницы» и превращало ее в существо хитрое, ущербное и достойное осмеяния обществом.

КАМИЛЛА. У тебя отлично получается ощупью находить верный путь.

ЧАРЛЬЗ. Прекрати! Сейчас я хотел бы ощупью находить только твое тело, ласкать тебя всю, изнутри и снаружи.

КАМИЛЛА. Ого!

ЧАРЛЬЗ. Особенно изнутри и снаружи.

КАМИЛЛА. Именно это мне сейчас и нужно…

ЧАРЛЬЗ. Вот бы поселиться у тебя в брюках. Все стало бы намного проще!

КАМИЛЛА. И во что бы ты превратился, в трусики?

ЧАРЛЬЗ. С моим-то везением? Скорее, упаси Боже, в тампон…

Теперь в каждом юмористическом шоу звучали шутки про тампоны. Всюду можно было найти карикатуры, на которых Чарльз вел сальные разговоры с растениями в своем саду. В Италии к нему и вовсе прилипло прозвище Prince Tampacchino. Что касается его возлюбленной, Камиллу Паркер-Боулз обсуждали на каждой кухне, ее фамилия то и дело мелькала в прессе. Ей самой пришлось уехать в Миддлуик-хаус, сжигая за собой мосты. Никогда в жизни Камилла не чувствовала себя настолько изолированной от общества. Невозможно стало и видеться с Чарльзом: за ними слишком пристально наблюдали. Даже звонить было опасно: телефоны могли снова прослушивать.

В 2017 году она рассказывала Джорди Грейгу о двенадцати месяцах вынужденного заточения, не называя, впрочем, истинных его причин:

«Я никуда не могла пойти. Но дети спокойно приходили и уходили – они приспособились к происходящему, как и наши лучшие друзья. Большую часть времени я читала. Решила, что, раз уж пришлось застрять дома на время, нужно сосредоточиться на положительных аспектах: наконец-то можно прочитать все книги, которые ждали своего часа, научиться рисовать – с этим, впрочем, не задалось. Время шло, и жизнь постепенно вернулась к подобию нормы».

Жизнь и правда постепенно вошла в колею, но Камилле потребовалось еще несколько лет на то, чтобы восстановить репутацию. Друзей беспокоило, как постоянное давление со всех сторон могло сказаться на ее здоровье. «Я искренне переживаю за нее, – сказал кто-то из них Кристоферу Уилсону. – Из ее жизни будто исчезла искра. Камилла выглядит усталой и напуганной». В отличие от Чарльза ее не оберегала дворцовая стража и личная охрана – только входная дверь дома в Уилтшире. «Она не хотела известности или популярности, – заявлял в 2004 году Марк Болланд. – Время, когда газеты демонизировали и высмеивали ее, Камилла перенесла тяжело. Это печалило и Чарльза, потому что он чувствовал себя виноватым».

Майор Шанд стал главной опорой дочери. «Помню, как в период моего заточения в Миддлуике нас в один из дней караулила снаружи пресса, – вспоминала Камилла в интервью Mail, приуроченном к ее семидесятому дню рождения. – Каждые пару минут кто-нибудь стучался в дверь, пытался пролезть в каминную трубу, барабанил в окно… Спустя какое-то время отец спокойно вышел к входной двери и подозвал репортеров. Его окружили со всех сторон, рассчитывая на громкое заявление, а он только сказал: «Господа, в нашей семье принято держать рот на замке. Благодарю», – и вернулся в дом. Улыбнулся, закрыл дверь – и все. Вряд ли все эти люди смогли поверить своим ушам, но нас-то именно так и растили: учили никогда не жаловаться и не объяснять. Не нужно ныть, живи дальше».

Об истинном состоянии Камиллы можно догадаться по фотографии, которая появилась в газете The Mirror в марте 1993 года. На ней миссис Паркер-Боулз едет в Миддлуик-хаус, повязав плотный темный шарф как косынку. Камилла выглядит подавленной, нет ни охраны, ни защитников. Она была выжата. Единственным утешением оставалось прохладное сочувствие со стороны тех, кто входил в ее и Чарльза круг общения. У многих из этих людей тоже были интрижки на стороне, и поэтому каждый чувствовал неловкость после того, как пресса обнародовала запись разговора, попирающего все нормы морали в том, что касается брака. Камилла и Чарльз не только разрушили собственную репутацию, но и подставили целый класс.

В прошлом королевских любовниц терпели, их появление не было ни для кого неожиданностью, но то в прошлом, в эпоху всеобщего пиетета перед монархами, когда легко было сохранять все в тайне. На званом ужине в Лондоне кузина Королевы, принцесса Александра Кентская, заговорила об этом с Вудроу Уайеттом. 16 февраля 1993 года он записал в дневнике: «Она с тревогой поинтересовалась… выживет ли, по моему мнению, монархия. Все они, очевидно, очень обеспокоены».

Даже Чарльз боялся услышать ответ на этот вопрос – впрочем, пугало и то, что такой вопрос вообще мог прозвучать. Если бы от стыда можно было умереть, он бы давно скончался. Принц прекрасно понимал, что подставил под удар весь институт монархии и что насмешки, которые сыпались на него со всех сторон, помешают важным благотворительным проектам его многочисленных фондов. Его популярность едва держалась на отметке 4 %. Когда Чарльз попытался без особого шума приехать в общежитие для людей с ментальными расстройствами на востоке Лондона, кто-то спросил его: «Неужели вам не стыдно?» Королева, раньше сдержанно не одобрявшая связь с Камиллой, теперь относилась к любовнице сына с холодным отвращением. Принц Филипп позволял себе замечания, подобные тому, что его сын «не годится в короли». Общество было с ним солидарно: 42 % подданных считали, что принц Уэльский вообще не должен занимать престол, никогда; 81 % респондентов отвечали «нет» на вопрос о перспективе «через несколько лет». Это беспокоило родителей Чарльза. Они не могли не заметить, что пятеро королей и королев стран Европы, присутствовавших пятнадцать лет тому назад на похоронах лорда Маунтбеттена, находились теперь в изгнании. Диана тем временем продолжала оставаться любимицей публики, хотя в прессу попала запись и ее телефонного разговора с Джеймсом Гилби, которого она ласково называла Осьминожком. Не говоря уже о публикациях после мемориальной службы по графу Уэстморленду, прошедшей в ноябре 1993 года. На ней Диана, по словам журналистов, выглядела великолепно, а Камилла – достаточно старой, чтобы казаться ее матерью.

Спустя девять месяцев после того, как телефонный разговор Чарльза и Камиллы был обнародован, Джеймс Лиз-Милн, историк и автор дневников, в записи от 4 сентября 1993 года зафиксировал впечатления от встречи с Паркерами-Боулзами и их детьми в гостях у герцога и герцогини Девонширских, ближайших друзей принца Уэльского. Лиз-Милн отметил, что Камилла «некрасива и утратила задор и внутренний огонь»: «Очевидно, переживания измучили ее. В магазинах женщины плюют ей вслед, за ней постоянно следуют папарацци. Она ходит опустив голову и укладывает когда-то разлетавшиеся в стороны волосы так, чтобы они скрывали лицо». Верные друзья Чарльза из аристократических кругов теперь все чаще беседовали с ним поздно вечером. Вызывало тревогу, что его сильно увлекла история самоубийства кронпринца Рудольфа и его любовницы, которое произошло в 1889 году. Тела наследника трона Австро-Венгрии и его возлюбленной нашли в охотничьем замке Майерлинг, к юго-западу от Вены. «То-то пресса повеселится, если я проверну подобное», – мрачно твердил Чарльз.

Поговаривали даже, будто он присматривает недвижимость в Тоскане – дурной знак, учитывая, что этот регион Италии прославился как «рай для изгнанников». Королеву-мать все это обеспокоило настолько, что она пригласила принца на завтрак в Кларенс-хаус и (не заговаривая о Тоскане) побудила его вспомнить о визите, нанесенном попавшему в опалу герцогу Виндзорскому, когда тот на закате дней жил в Париже возле Булонского леса. Это был способ ненавязчиво напомнить Чарльзу, что случается с теми, кто отказался от обязанностей, и насколько пустой стала жизнь Эдуарда после отречения от престола.

III

Чарльза ожидал еще один провал: 29 июня 1994 года он появился в телевизионном документальном фильме своего друга, Джонатана Димблби, и подтвердил факт измены. Фильм под названием «Чарльз: Скрытный мужчина и публичный человек» (Charles: The Private Man, The Public Role) должен был анонсировать выход официальной биографии. Время оказалось неудачным как для автора, так и для объекта его внимания. Фолиант на 620 страниц, заслуживший похвалу критиков и основанный на тщательно собранных и проверенных фактах, навсегда оказался связан с неудачной репликой, вызвавшей эффект разорвавшейся бомбы.

К сотрудничеству с очаровательным отпрыском семейства, прочно связанного с телеканалом BBC, Чарльз подошел с отчаянным упорством, достойным лучшего применения. Он предоставил Димблби 10 000 личных писем и дневники, дал ему несколько долгих вдумчивых интервью. И Королеву, и принца Филиппа не привела в восторг наивность наследника престола; содержание книги они и вовсе нашли оскорбительным. «Королева, по слухам, вздохнула, поджала губы и пробормотала: "И до этого дошло"». У родителей Чарльза никогда не было времени выслушивать драматические истории о тяготах учебы в Гордонстауне (например, о том, как однокурсники поколотили принца подушками – тот слишком громко храпел ночью). В конце концов, его младшим братьям учеба не нанесла подобных психологических травм. Не понравился Королеве и ее образ холодной и отстраненной родительницы. Принц Филипп был описан как жестокий тиран, хотя сам он помнил детство Чарльза в совершенно ином свете: они вместе проводили время, выезжая на пикники в Балморале, на ночь он читал сыну «Песнь о Гайавате» (Димблби упоминал об этом факте, но пресса предпочла его проигнорировать). Во время летних каникул они вместе с сестрой Чарльза, Анной, ходили под парусом на двенадцатиметровой яхте The Bloodhound.