Текст книги "Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи"

БРАНДРЕТ. Вашему королевскому высочеству не казалась… хм… эксцентричной привычка матери облачаться в монашескую одежду?

ФИЛИПП. В каком смысле? В этом не было ничего эксцентричного! Это всего лишь одежда, понимаете? Она не тратила деньги на платья, укладки и прочую чепуху, просто одевалась как монахиня.

Детство вдали от близких только укрепило в Филиппе веру в то, что обеспечить существование монархии способна лишь верность долгу. Именно поэтому он не поддержал принцессу Маргарет, когда та влюбилась в разведенного главного конюшего, полковника военно-воздушных сил Питера Таунсенда, который был к тому же намного ее старше. Очаровательной и вечно скучающей Маргарет досталась роль сексуальной героини второго плана, к ней постоянно было приковано внимание прессы. Покуривая Balkan Sobranie через длинный мундштук, она кутила в роскошных клубах в компании богачей и оттеняла тем самым добродетель юной королевы. (Молодое поколение влюбилось в Маргарет заново после сериала «Корона», снятого для Netflix Питером Морганом.) В те дни, как и позднее, Королева иногда чувствовала себя словно в ловушке между сиятельной матерью и склонной к романтической театральности сестрой.

Роман Маргарет поставил Елизавету перед выбором: на одной чаше весов оказалась любовь к сестре и стремление сделать ее счастливой вопреки рекомендациям советников, на другой – необходимость соблюдать конституцию. Королева долгое время бездействовала, в итоге решив проблему не по годам жестко. Согласно закону о королевских браках, принятому в 1772 году, Елизавета должна была дать согласие на союз сестры, если та собиралась выйти замуж до двадцати пяти лет. Дать его она не могла, поскольку была главой Церкви, выступавшей против свадьбы. Маргарет всегда винила в произошедшем только советников Королевы, но на самом деле та была полностью с ними согласна. Принцессе предложили подождать два года, то есть до тех пор, пока она не достигнет возраста, при котором согласия действующего монарха не требуется. И это сработало. Постепенно влюбленные разошлись. Отречение Маргарет от чувств к Таунсенду после расставания было исключительно практичным решением, принятым обеими сторонами. Осознав перспективу потерять титул ее королевского высочества, Маргарет поняла, чем грозит отказ от привилегий принцессы. Ей пришлось бы стать миссис Таунсенд и жить с мужем, который был на пятнадцать лет ее старше, и двумя его сыновьями от первого брака, на его жалованье. И никаких больше почетных эскортов, ванн, подготовленных личной служанкой, и круизов на королевской яхте Britannia (куда разведенных не пускали). Никаких королевских прав, никаких возможностей – Маргарет стала бы… обычной.

Какой бы ни была подоплека принятого ею верного решения, Маргарет на какое-то время осталась в глазах публики романтической героиней. Однако главная опасность сияния славы в том, что оно рано или поздно гаснет. После расторжения брака со светским фотографом лордом Сноудоном пресса навесила на Маргарет ярлык избалованной придворной дивы, которая слишком много пьет и отпускает оскорбительные замечания. Интрижка с Родди Ллевеллином (он вполне мог бы сойти за младшего брата-близнеца Сноудона) на Карибском острове Мюстик стала достоянием общественности, и истории о Маргарет начали напоминать назойливо повторяющийся в журнале безвкусный рекламный разворот. Пресса всегда рассматривала Родди как мальчика-игрушку, не отдавая должного тому, кем он стал для принцессы на самом деле; а ведь этот очаровательный баронет и специалист по садовому дизайну сумел отнестись к Маргарет с добротой, которой ей так не хватало.

Пускай Маргарет и жила как на подмостках, она ни разу не проявила неуважения к суверенитету сестры как главы государства. Ее бунт не нанес никакого ущерба непререкаемому авторитету Короны. Самим отказом от первой любви принцесса наглядно продемонстрировала обществу: она в полной мере понимает, что долг для членов королевской семьи всегда будет превыше чувств. Маргарет совершенно искренне возмущали любые нападки на Елизавету. Все конфузы ее личной жизни были порождены порывами сердца и выпали на те времена, когда социальные нормы общества, не скованного правилами придворной жизни, стремительно менялись. Какой бы громкой ни была сенсация, Маргарет никогда бы публично не призналась, что несчастна, как это позже сделала Диана. Таинство монархии охраняла привычная максима: «Никогда не жалуйся и никогда не объясняй».

II

Появление Дианы стало испытанием для королевской семьи потому, что она куда лучше Маргарет понимала суть изменений в медиа и знала, как превратить СМИ в смертоносное оружие. В том, как освещались безумные похождения сестры Елизаветы, еще чувствовалась былая сдержанность; к тому времени, как на сцену вышла Диана, сдержанность давно отступила под напором рынка.

Все публичные выступления Дианы словно предвосхищали веяния времени. Ее сенсационное интервью с Мартином Баширом, которое состоялось в ноябре 1995 года, стало не менее откровенным, чем знаменитые признания на шоу Опры. Позднее выяснилось, что Башир успешно манипулировал страхами Дианы. Ее брату, Чарльзу Спенсеру, он предоставил поддельные документы, согласно которым ближайшие друзья якобы подставили ее перед дворцом. Конечно же, это разожгло в ней желание говорить напрямую. Так ложь помогла Баширу взять интервью, которое стало самым громким в истории телевидения XX века.

Впрочем, Диане и самой не чужда была тактика уловок. Немало хитрости потребовалось, чтобы помочь съемочной группе проникнуть в Кенсингтонский дворец в воскресенье, когда у слуг был выходной. Оборудование доставили под видом новой музыкальной системы. Принцесса нанесла макияж – ярко подвела глаза, подчеркнула бледность кожи – и огорошила Королеву прямым вызовом ее авторитету. «Я хотела бы стать королевой людских сердец». (Какая дерзость!) «Принц Уэльский разошелся со мной». (Точный удар!) «Я стала проблемой. Точка. Такого никогда раньше не случалось, и они думали: "Что нам теперь с ней делать?.. Она не уйдет по-хорошему"». (Угроза!) В тот день прозвучала фраза, которая навсегда останется в истории: «В этом браке нас было трое». (Он изменял. Мне.)

Принято считать, что к интервью с Баширом Диана позднее начала относиться как к роковой ошибке. Она бы точно пожалела, что дала его, если бы узнала о нечестности журналиста. Однако при этом Диана ясно дала понять: она сказала перед камерой ровно то, что хотела сказать. В беседе со мной Гулу Лалвани, британский предприниматель, уроженец Пакистана, который некоторое время встречался с Дианой в последний год ее жизни, отметил: «Она была довольна [интервью]. И никогда не отзывалась плохо о Мартине Башире. Она поняла, что оно помогло ей добиться цели». Он говорил про июль 1997 года. И Диана была права. Ее цель заключалась в том, чтобы предстать в роли женщины, которую предали, и сделать это нужно было до неизбежного развода с Чарльзом. Опрос общественного мнения, проведенный после интервью, показал, что 92 % зрителей встали на сторону принцессы. Публика была у нее в руках.

После развода Чарльз сосредоточился на кампании, призванной улучшить его образ в глазах людей. Для ускорения этого процесса принц в 1996 году нанял Марка Болланда, тридцатилетнего специалиста по связям с общественностью, у которого уже были налажены контакты с таблоидами, поскольку раньше он работал в Комиссии по жалобам на прессу. Хитрый и умный, Болланд сделал карьеру благодаря способностям и умело компенсировал неаристократическое происхождение манерами. Он активно поддерживал Камиллу. В качестве кандидата на должность его предложил Чарльзу ее бывший адвокат, занимавшийся бракоразводным процессом. Уильям и Гарри прозвали Болланда Черной Гадюкой, намекая на его убийственное умение манипулировать фактами так, чтобы в выигрыше всегда оказывался только один человек: принц Уэльский. От любого, кто работал на Чарльза и при этом не любил Камиллу, избавлялись очень быстро.

В жизни принца постепенно обозначились две главные проблемы, решением которых он стал буквально одержим. Во-первых, ему нужно было вернуть расположение британской общественности, возлагавшей на него вину за дурное обращение с Дианой. Во-вторых, приходилось завоевывать расположение публики к Камилле, любви всей его жизни. Он отчаянно пытался помочь ей выйти из тени, но народ воспринимал ее только через призму интервью Дианы. В нем принцесса сравнила Камиллу с ротвейлером, вцепившимся в Чарльза и омрачавшим жизнь его наивной двадцатилетней супруги, пока та не поняла наконец горькую правду о том, к кому на самом деле лежало его сердце.

В чьих-то глазах Чарльз мог бы заработать очки за то, что вступил в средний возраст в обществе женщины, которая никак не могла считаться «женой напоказ». Камилла противилась всяческим подтяжкам и уколам ботокса. Она не стеснялась «деревенского» телосложения и морщинок вокруг глаз. Даже прическу носила одну и ту же, никаких неожиданностей: вечная укладка в духе семидесятых с прядями, подкрученными от лица. Похоже, ее преступление состояло только в том, что она не соответствовала сексистскому образу любовницы, который насаждали журналы. Таблоиды тем временем упражнялись в остроумии, придумывая все новые оскорбления: «старая перечница», «старая калоша», «сморщенная, как чернослив», «лицо, будто топором вырубленное», «лошадиное лицо», «толстуха», «доходяга», «потрепанная», «ведьма», «вампирша», «замухрышка» (это запоминающееся определение использовала Эллисон Пирсон в статье для The New Yorker в 1997 году). В лучшем случае в честь Камиллы называли ресторанные блюда: в Сент-Джеймсе Green's Restaurant and Oyster Bar добавил в меню «Копченую треску Паркер-Боулз». Камилла отнеслась к этому спокойно, а Чарльз – нет. Видимо, он хотел, чтобы в честь его возлюбленной назвали как минимум кеджери[7]7
  Блюдо из отварной рыбы и риса, приправленное специями.


[Закрыть].

Чарльз Болланд занимался в основном тем, что обхаживал и умасливал газету Daily Mail, которая под руководством Дэвида Инглиша стала самым влиятельным таблоидом Британии. Инглиш однажды сказал Болланду: «Тебе нужно донести до принца Уэльского, что мы никогда не выступали против него – мы выступали за Диану… Это чисто деловой подход. Диана повышает нам продажи. А Чарльз – нет. Если он сделает то, что хорошо продается, мы его поддержим». Чарльз, мрачный даже в лучшие времена, счел это известие особенно удручающим. Он только и делал, что бесконечно договаривался с редакторами газет, пытаясь продать им себя повыгоднее и получить их расположение, – так ему казалось. Болланду он ответил следующее: «Я занимался этим, когда был моложе, и что теперь? Они все равно верят обвинениям Дианы».

И все же действия Болланда оказались эффективными. В тандеме со Стивеном Лэмпортом, личным секретарем Чарльза, ему удалось постепенно изменить отношение людей к Камилле, привлекая внимание публики к благотворительным мероприятиям, которые она посещала, и давая прессе возможность увидеть ее вместе с Королевой (на почтительном расстоянии, разумеется). Особенно тщательно Болланд разрабатывал и продвигал миф о том, что сыновья Дианы постепенно приняли Камиллу. На самом деле они в лучшем случае с ней смирились. Гарри даже в возрасте слегка за тридцать продолжал обиженно жаловаться на мачеху друзьям, вспоминая, что та превратила его старую спальню в Хайгроув, загородной резиденции Чарльза в Глостершире, в вычурную гардеробную.

Летом 1997 года Чарльзу казалось, что общественность недостаточно быстро смиряется с его стремлением жить с Камиллой. Случилось и еще кое-что. 5 августа в Сиднее прошла пресс-конференция архиепископа Кентерберийского в честь 150-летия англиканской церкви в Австралии. Архиепископ заявил, что женитьба разведенного наследника британского престола неизбежно вызовет кризис Церкви Англии, впрочем, по его словам, беспокоиться не о чем, поскольку принц Уэльский не дает оснований полагать, что собирается снова связать себя узами брака. Это сообщение стало для Камиллы неприятной новостью. Прошло уже два года с ее расставания с Эндрю Паркером-Боулзом и год – со дня развода Чарльза и Дианы, но Камилле по-прежнему приходилось навещать любимого практически тайком, приезжая к нему раз в неделю из дома в Уилтшире. Ей все так же было запрещено видеться с ним в замке Балморал, шотландской резиденции королевской семьи, и в Сандрингеме, резиденции в Норфолке, на побережье, если там находилась Королева. Пара мечтала вместе ходить в театры и проводить выходные в Биркхолле, летнем домике королевы-матери в поместье Балморал, но Королева оставалась непреклонной. Когда ее спросили, примет ли она миссис Паркер-Боулз, Елизавета спросила: «Зачем?» С ее точки зрения, было всего два варианта развития событий: либо Чарльз остается наследником престола и отрекается от Камиллы, либо женится на ней и повторяет путь герцога Виндзорского.

Питер Мандельсон, политтехнолог премьер-министра Тони Блэра, рассказывал в мемуарах об обеде с принцем Чарльзом и Камиллой, который состоялся в Хайгроуве в августе 1997 года, за три недели до гибели принцессы Дианы. Приглашение ему прислал Болланд. В тот день шел мелкий дождь. Чарльз провел Мандельсона по своему любимому саду и поделился тем, как давит на него пресса. Он отрицал, что торопится жениться на Камилле; по словам принца, они «просто хотели жить как нормальные люди». Затем Чарльз спросил, каким его видят. Мандельсон ответил, что британцы любят принца гораздо больше, чем можно было бы ожидать, и восхищаются тем, как он ставит перед собой множество достойных целей. Однако, по его мнению, у людей сложилось впечатление, что Чарльз «жалеет себя, довольно угрюм и подавлен»: «Эти нюансы существенно влияют на то, как вас воспринимает общество». Никто не хотел видеть при дворе королевский эквивалент ослика Иа.

С откровенностью члены королевской семьи сталкиваются редко. Мандельсон вспоминал, как Чарльз «ошарашенно замер» и как в глазах Камиллы появилась тревога. Однако принц лишь сказал гостю спасибо за искренность и даже прислал ему благодарственное письмо. Оно заставило Мандельсона задуматься, с какими удивительными сложностями сталкиваются монархи. «Для меня и других политиков существуют границы, которые необходимо оберегать, – писал он в книге. – Но для Чарльза и Королевы сама жизнь – работа. Каждый их жест, улыбка, движение бровью, отношения с кем-либо рассматриваются как часть их главной задачи, заключающейся в том, чтобы быть королевской семьей».

III

Смерть тридцатишестилетней Дианы стала для Королевы потрясением, поскольку тогда для нее смешалось частное и публичное. Диана, чья жизнь трагически оборвалась в ужасной аварии 31 августа 1997 года, была не только бывшей женой ее сына, но и матерью будущего короля и обожаемой иконой нации.

Люди, которые никогда не встречались с принцессой Уэльской, прибывали в Лондон со скоростью шесть тысяч человек в час, чтобы оплакать ее кончину. Огромная толпа наглядно показывала, насколько различными были ее почитатели: старые и молодые, чернокожие и белые, выходцы из Южной и Восточной Азии, в шортах и сари, полосатых костюмах и хиджабах, на инвалидных креслах и костылях, с детьми на плечах и младенцами в колясках. Гора букетов у Кенсингтонского дворца становилась все выше. Смерть матери Терезы 5 сентября осталась практически незамеченной; беспокойная и непокорная принцесса Уэльская должна была вот-вот стать новой «святой», причем не только в Великобритании – по всему миру. Еще ни один монарх в Соединенном Королевстве не обладал такой властью над умами и воображением людей, и этот факт не укрылся от премьер-министра Тони Блэра, который назвал Диану «народной принцессой».

Горе, словно цунами, захлестнуло страну. Раньше всех устраивало, что монарх в первую очередь символ. Теперь этого было недостаточно. Обычно Королева прекрасно знала, что правильная реакция заключается в том, чтобы – в формулировке Питера Мандельсона – «просто быть», но после смерти Дианы это знание испытывала на прочность потребность в эмоциональном отклике, соответствующем масштабу кризиса. Елизавета предпочла бы остаться с внуками в Балморале и утешать их; царившая в обществе истерия, требовавшая иных действий, вызывала у нее отвращение. «Она осознавала значимость этого события, но по-своему, – пишет Тони Блэр в книге «Путь» (A Journey). – И не собиралась позволять помыкать собой. В этом смысле она вела себя истинно по-королевски… Между правителем и подданными установился странный симбиоз, и люди требовали, чтобы Королева признала: она правит с их согласия и должна уступать настояниям».

Так и вышло. После пяти дней народных волнений Елизавета неохотно возвратилась в Лондон, пройдя через шумную толпу и осмотрев возложенные у Букингемского дворца цветы. Затем она в прямом эфире обратилась к нации – это случалось нечасто – и выразила сочувствие, которого, скорее всего, не испытывала (назвать себя «бабушкой» ее убедили на Даунинг-стрит). В конце концов ей пришлось смириться и приспустить флаг над Букингемским дворцом. Мне рассказывали, что принц Филипп расценил все это как величайшее унижение.

IV

Самый сложный разговор в жизни Чарльза состоялся в 7:15 утра в замке Балморал, когда он разбудил сыновей (одному было двенадцать, второму – пятнадцать), чтобы сообщить о смерти их матери. В документальном фильме, снятом Ником Кентом на двадцатилетие со дня гибели Дианы, принц Гарри описал ощущения от того дня, о которых в более поздних интервью больше не упоминал: «Это очень тяжело – говорить своим детям, что второй их родитель умер… Но он был рядом, понимаете? Теперь остался он один, и поэтому старался изо всех сил, оберегал и заботился».

Принц Уильям вспоминал: «Шок – вот что ты ощущаешь. Я чувствую это до сих пор… Люди часто говорят, что это кратковременное состояние, но это не так. Потрясение того дня сопровождает меня уже двадцать лет, словно я несу тяжкий груз».

Организовать погребение Дианы всего за неделю было непросто. Джордж Кэри, архиепископ Кентерберийский, отправил настоятелю Вестминстерского собора молитвы, которые должны были прозвучать на службе. Ему в ответ сообщили, что семейство Спенсеров не желает упоминаний королевской семьи. Букингемский дворец, в свою очередь, настаивал на отдельной молитве для представителей Короны и на том, чтобы не произносились слова «народная принцесса».

Четыре дня продолжались споры о том, кто из мужчин королевской семьи должен идти за гробом Дианы. Пожелания сторон передавали личный секретарь Королевы Роберт Феллоуз, находившийся в Лондоне, и его представитель Робин Джанврин, оказавшийся в самой гуще событий – в замке Балморал. Принц Филипп, который следил за переговорами, время от времени громогласно в них вмешивался.

Один из тех людей, кто занимался планированием похорон, рассказал мне следующее: «Спенсеры то и дело говорили, что должны будут делать дети. Филипп неожиданно не выдержал: "Перестаньте диктовать нам, как поступить с мальчиками. Они только что потеряли мать!" В его голосе было столько эмоций! Он говорил как дедушка». А еще он говорил как человек, фактически лишившийся матери, когда ему было десять.

Аластер Кэмпбелл, пресс-секретарь Тони Блэра, в дневниковой записи от 4 сентября 1997 года отметил, что принца Уильяма «поглотила ненависть к средствам массовой информации», охотившимся за его матерью, и он отказывался следовать за гробом. Они с Гарри твердо придерживались этого решения. Принц Чарльз должен был отправиться в Вестминстерское аббатство вместе с братом Дианы, но Чарльз Спенсер так сильно его ненавидел, что не хотел даже ехать с ним в одной машине. В итоге Филипп, который всегда умел находить решения в сложных ситуациях, мягко убедил мальчиков: «Если я пойду за гробом, пойдете ли вы со мной?» Он напомнил им, как фотографии похорон важны для всего мира. Хотя Гарри и по сей день вспоминает, насколько это было тяжело лично для него, с точки зрения дворца Филипп поступил правильно. Три поколения мужчин королевской семьи, торжественно следующих за гробом Дианы, – это невозможно забыть, в том числе и как важное заявление о династической преемственности, которое было необходимо монархии.

В Вестминстерском аббатстве царила тяжелая тишина, нарушаемая только всхлипываниями и тихими рыданиями. Джордж Грейг, редактор, чья сестра когда-то снимала квартиру вместе с Дианой, а потом вошла в ее свиту, сказал мне: «Все вокруг было погружено в печаль, присутствующие чувствовали себя в самом сердце скорбящего мира».

Вряд ли что-то могло потрясти и разозлить Ее величество и принца Филиппа – в их жизни в служении обществу – больше, чем обвинительная речь брата Дианы, Чарльза Спенсера. Его слова, прозвучавшие с кафедры, произвели эффект разорвавшейся ручной гранаты, брошенной в присутствующих на церемонии членов дома Виндзоров. Чарльзу Спенсеру тогда было тридцать три года, и его литературной славе еще предстояло окрепнуть благодаря множеству мастерски написанных историй. Ту речь он посвятил Диане Преследуемой, проявив ту же склонность к риску, которая была у его сестры. Он пообещал ее духу: «Мы не позволим [юным принцам] страдать от тех притеснений, которые часто ввергали тебя в отчаяние и слезы». Он заявил: «Мы, твоя кровная семья, сделаем все возможное, чтобы продолжить воспитание этих выдающихся молодых людей в русле любви и творческой свободы. Так их души не будут скованы слепым следованием долгу и традициям, а смогут петь в полный голос, как ты хотела».

Кровная семья! Этими словами Чарльз Спенсер нанес окаменевшим членам королевской семьи метафорический удар в лицо. В былые времена за такое его швырнули бы в Тауэр и казнили. Особенно оскорбительной была та часть речи, в которой звучал намек на величие Дианы, которая «доказала: ей не нужен был королевский титул, чтобы продолжать нести в мир личную магию». Во время трансляции было хорошо слышно, как волна аплодисментов прокатилась по ожидавшей снаружи толпе и далее через Большие западные ворота к нефу, пока – впервые в истории этой великой церкви – не оказалось, что хлопают уже все собравшиеся. Все, кроме королевской семьи. Дебби Фрэнк, астролог Дианы, сидевшая рядом со всхлипывавшим телеведущим Майклом Бэрримором, вспоминала, что звук аплодисментов показался ей похожим на раскат грома. Архиепископа Кэри речь Чарльза Спенсера шокировала: он назвал ее «мстительной и злобной». Принц Филипп был так разгневан, что лорду Брэбурну, зятю Луи Маунтбеттена[8]8
  Луи Маунтбеттен – дядя принца Филиппа. Одна из дочерей Луи – Патрисия – замужем за упоминаемым Джоном Нэтчбуллом, бароном Брэбурном. – Прим. ред.


[Закрыть], пришлось его успокаивать. «Как нагло», – отметила, по словам очевидцев, королева-мать. Даже Королеве непросто было оставаться выше всего этого. Спустя почти семь лет, на открытии мемориального фонтана имени принцессы Дианы в Гайд-парке, она бросит Чарльзу Спенсеру: «Надеюсь, теперь вы довольны».

Больше никогда.

V

После разрыва с Дианой Чарльз нанял для мальчиков няню, Тигги Легг-Бурк, которая заменила им добрую старшую сестру. После похорон, в понедельник, она повела их смотреть Бофорт-Хант, лисью охоту. Там их встретил – со всем подобающим сочувствием – капитан Ян Фаркуар. «Рад видеть вас, сэры, – сказал он опечаленным принцам. – Хочу сказать, что все мы искренне сожалеем о случившемся с вашей матерью. Примите наши глубочайшие соболезнования. Все мы гордимся тем, как вы держались на церемонии в субботу. Теперь мы должны просто жить дальше».

«Спасибо. Вы правы, – мрачно ответил принц Уильям, в котором ярко проявился стоицизм, унаследованный от бабушки. – Мы все должны теперь просто жить дальше».

Гарри оказался менее стойким, и жизнь без матери стала для него испытанием. Спустя несколько недель после ее смерти Чарльз, чтобы как-то подбодрить сына, забрал его из школы и увез в пятидневный тур по Южной Африке – в Эсватини и Лесото, а затем в Ботсвану, на сафари, которым руководил Марк Дайер, умный и хитрый бывший конюший и бывший же офицер валлийской гвардии. Позднее он станет наставником мальчиков. В Йоханнесбурге Дайер подарил Гарри незабываемый день, устроив ему закулисную встречу с группой Spice Girls. Королевскую группу в Африке сопровождал писатель Энтони Холден. В воспоминаниях он писал, как с нетерпением ждал появления принца Гарри на концерте. Придет ли он в джинсах и футболке, которые непременно надел бы, будь его мать рядом? Или наденет костюм и галстук, символ влияния Виндзоров? Гарри выбрал костюм и галстук, и это, по словам Холдена, означало, что «память о Диане уже начала стираться».

Принц Чарльз изо всех сил старался быть для мальчиков заботливым отцом, пусть и в своей манере: слегка встревоженно и старомодно. Перед сном читал им рассказы Редьярда Киплинга. Возил сыновей в Стратфорд-апон-Эйвон на спектакли королевской Шекспировской труппы и вместе с ними ходил за кулисы знакомиться с труппой. Писатель и актер Стивен Фрай, который сопровождал их на «Буре», рассказал, как был очарован бесконечными шутками юных принцев, поддразнивавших отца. Он счел это «знаком истинного выздоровления». За завтраком в Хайгроуве Фрай осматривал предложенные блюда и снял крышку с тарелки льняного семени, которое обожал Чарльз. Тут же вмешался принц Уильям: «Ох нет, даже не подходите к птичьей кормушке, Стивен, это все для папы».

Как бы ни клялся брат Дианы, что воспитанием мальчиков займется «кровная семья», Гарри и Уильяма растили не как Спенсеров, а как Виндзоров. Никаких больше каникул на европейских курортах, где вокруг вились фотографы. Никаких визитов на частные острова Карибского моря. Теперь от школы принцы отдыхали преимущественно в Балморале и Сандрингеме, где учили военную историю и совершенствовали навыки стрельбы. Их друзьями стали дети друзей Филиппа. Сестра Дианы, Джейн, предпочитавшая не раскачивать лодку, в которой они все оказались, мыслила трезво, поэтому постепенно стала частью жизни мальчиков, принимая их во время визитов к кузенам в деревню в Норфолке. Ее муж, Роберт Феллоуз, сохранил верность Королеве и после отставки с поста личного секретаря, так что Джейн осталась близка Виндзорам.

Во время поездки в Африку Гарри окружала материнской заботой Тигги Легг-Бурк. Она же следила за его режимом. Веселая блондинка из младшей дворянской семьи, словно вышедшая из группы поддержки хоккейной команды, она была до мозга костей верна Чарльзу и разделяла его позицию: мальчиков нужно отвлечь, и лучше всего этому послужат «свежий воздух, винтовка и конь». Ей досталось от прессы – и Чарльза – за то, что она позволила принцам спуститься по канату с пятидесятиметровой дамбы в Уэльсе без страховки и шлемов. Говорят, не понравилась двору и растиражированная газетами фотография: Тигги вела автомобиль, зажав в зубах сигарету, а Гарри стрелял по кроликам из открытого окна. В 2006 году Гарри пригласил Тигги на выпускной парад, в котором участвовал как офицер, а в 2019-м в частном порядке предложил ей стать крестной матерью Арчи. Едва ли не худшей ложью, которую скормил Мартин Башир Диане, было предположение о романе Тигги и Чарльза, в результате которого ей якобы пришлось сделать аборт. В 2021 году бывшая няня принцев, вышедшая замуж за Чарльза Петтифера, по слухам, получила от BBC предложение о щедрой компенсации ущерба, принесенного ее репутации.

После смерти Дианы при дворе пересмотрели и отношение к нравственной стороне вмешательств СМИ. Были введены драконовские меры в виде соглашения с Комиссией по жалобам на прессу. Теперь фотографы и репортеры, освещавшие жизнь двора, практически потеряли возможность нарушать личные границы Уильяма и Гарри. Некоторые редакторы, напуганные яростью, обрушившейся со стороны публики на папарацци, были даже благодарны за существование Кодекса профессиональной этики, который позволял им не принимать решений, способных вызвать новую волну народного гнева. По словам лорда Блэка, в то время директора Комиссии, мальчики из школы принцев постоянно предлагали газетам истории об их жизни. Кодекс защищал издателей, позволяя безопасно отказывать им в публикации. На каникулах Уильям и Гарри также были вне зоны доступа, если только сам дворец не режиссировал их встречу с прессой.

Сейчас легко забыть об этом, но прогулки Дианы с сыновьями в Диснейленде, их походы в кинотеатры и «Макдональдс» получили известность только потому, что за ними по пятам неотступно следовали фотографы, фиксируя каждый шаг и вызывая у принцессы слезы. На контрасте с этими развлечениями казалось, что все забавы Виндзоров скучны и однообразны. На самом деле принцы получили гораздо больше свободы, оказавшись в коконе королевской семьи. Они могли кататься на велосипедах по бездорожью на 50 000 акрах поместья Балморал, преодолевая болота и луга, стрелять по взлетающим в небо Норфолка фазанам на Рождество и Новый год, охотиться на лис во время выходных в Хайгроуве. Когда все семейство собиралось в Балморале, по вечерам они играли с гостями в шарады.

В июне 1997 года, во время благотворительного аукциона в Christie's, для которого принцесса Диана предоставила платья, мы встретились на Манхэттене и она призналась, как тяжело было соревноваться с Чарльзом и тем, что могли предложить ее сыновьям в резиденциях королевской семьи. В июле, незадолго до гибели, она отвезла мальчиков на курорт в Сен-Тропе, принадлежавший владельцу универмага Harrods Мохаммеду Аль-Файеду. Диана надеялась развлечь сыновей прогулками на яхте Jonikal стоимостью 15 миллионов фунтов. Однако принцам там не понравилось. Броское и чрезмерное гостеприимство Аль-Файеда – ломящиеся от еды столы, роскошные ванные комнаты – особенно смутило Уильяма. В море он старался не выходить на палубу, чтобы не попасть под прицел фотокамер; папарацци испортили и поездку в местный парк аттракционов. Гарри тем временем умудрился поссориться с младшим сыном Аль-Файеда, Омаром, который отказался уступить ему понравившуюся спальню. После смерти матери мальчики смогли спрятаться от назойливой прессы в лесах и полях королевских резиденций. Как-то раз Уильям даже предпочел остаться в Сандрингеме с дедушкой и там охотиться на фазанов, отказавшись ехать с Чарльзом на горнолыжный курорт в Клостерс, где их могли подкараулить репортеры.

Мир Виндзоров постепенно поглощал мальчиков. Громогласные заявления Чарльза Спенсера о превосходстве «кровной семьи», сделанные на поминальной службе, вскоре были забыты. Пережив два скандальных бракоразводных процесса, брат Дианы постепенно пропал из числа значимых для принцев людей. Когда Уильям обратился к нему с просьбой убедить брата повременить с женитьбой на Меган, Гарри воспринял это как грубое вмешательство. Память о Диане постепенно становилась лишь приманкой для туристов, которые собирались посмотреть на сохранившиеся в Элторпе, поместье Спенсеров, тускло освещенные артефакты ее жизни. Воздушное, как из сказки, свадебное платье, детские фотографии, трогательно-обыденные письма из школы-пансиона – вот и все, что досталось публике, готовой покупать билеты, внося таким образом вклад в Фонд памяти Дианы, принцессы Уэльской.