Текст книги "Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи"

Кабинет принца Филиппа в его личных покоях в Вуд-Фарм, коттедже на территории поместья Сандрингем, где он жил после отставки, и вовсе напоминал корабельную каюту, настолько мало там было мебели и других предметов интерьера. Филипп оставался самым невзыскательным винтиком в гигантском механизме дворца. У него было два личных секретаря, конюший и библиотекарь, которые помогали принцу с несколькими сотнями официальных визитов в год. Несмотря на категоричную манеру выражать свое мнение, он пользовался популярностью у работников. На него приятно было трудиться: Филипп, по словам одного из придворных, «был не слишком требователен и знал, что о некоторых вещах гораздо проще попросить, чем сделать их». В 2008 году портной принца (Джон Кент из Norton & Sons) получил в починку брюки, купленные пятьдесят один год назад.

К сожалению, принц Уэльский выбрал в качестве образца для подражания не родителей, а расточительную бабушку, которая предпочитала жить с эдвардианским размахом, содержа пять домов с полным штатом слуг. Чарльз, как вспоминали старшие работники его двора, хотел «переплюнуть бабушку» в стремлении к старосветской элегантности. Если друзья приглашали его в загородные поместья, накануне визита принца на подъездной дорожке появлялся грузовик с кроватью, прочей мебелью и даже картинами, которые Майкл Фосетт, не в меру заботливый камердинер, требовал развесить в отведенной высокому гостю спальне вместо предметов искусства, принадлежавших хозяину дома. В отличие от Королевы, которая всегда ела то, что подают, принц заранее обозначал предпочтения в меню и иногда прибывал на ужины в обществе офицера службы безопасности, который приносил с собой заранее смешанный мартини. Именно его дворецкий должен был подавать Чарльзу в привезенном стакане. В Сент-Джеймсском дворце и Хайгроуве принцу служили 90 человек (включая 10 садовников). «И зачем ему восемь комнат?!» – удивлялась, по слухам, Королева, посещая Сандрингем вместе с Дианой. Ее величество не одобряла и то, как сын обращается с шоферами, вынужденными сначала три часа везти его из Лондона в Хайгроув ради встречи, а потом ожидать по полдня.

Печальная правда такова: отношение принца Уэльского к материальным ценностям совершенно не нравилось Королеве. «Чарльз отчаянно ищет одобрения матери, но знает, что никогда его не получит, – сказал мне один из постоянных гостей Хайгроува. – Для нее нет людей хуже: он требует слишком много внимания, слишком раним, слишком эмоционален, слишком сложен, слишком зациклен на себе. Она таких не выносит. Искусство, благотворительные фонды – все это должно быть обусловлено чувством долга».

Одержимость Чарльза Камиллой была, конечно, главной проблемой. Королева отнеслась к ее решению так же, как относилась к решению практически всех эмоциональных проблем: проигнорировала. И до свадьбы Чарльза, и в период его брака с Дианой личные секретари Елизаветы – их на посту сменилось трое – настаивали: она должна потребовать прекратить встречи с Камиллой. Принц Уэльский в достаточной мере боялся Королеву и не смог бы пропустить приказ мимо ушей. И все же она сдерживалась. Трудно сказать, руководило ли ею первобытное нежелание вставать между мужчиной и объектом его страсти или вполне разумное подозрение, что, оказавшись перед необходимостью выбирать, принц Чарльз поступит так же, как до него Эдуард VIII: предпочтет любимую престолу.

Филиппу же не нравился хаос во всех его проявлениях, и после гибели Дианы он хотел одного: чтобы Чарльз со всем разобрался. Он не столько возражал против любовницы сына, сколько возмущался его излишней эмоциональностью. Противостояние «сопливого» романтизма Чарльза и педантичного и прагматичного подхода Филиппа к личной жизни всегда порождало между ними конфликт. Сэр Робин Джанврин, новый личный секретарь Елизаветы, к 2000 году понял: избавиться от Камиллы не удастся, и Королеве давно пора наладить отношения с наследником трона. В эту долгую игру включился даже архиепископ Кентерберийский, что оказалось важно для Елизаветы. Желая избежать внимания прессы, архиепископ назначил Камилле несколько встреч в доме своего сына в Ист-Пекхэме и провел с ней несколько бесед, целью которых было более пристальное знакомство. Этим он привел миссис Паркер-Боулз в совершенно неуместный восторг.

Джанврин подлил масла на ржавые шестерни отношений Чарльза и Королевы, уговорив последнюю посетить устроенный принцем Уэльским в Хайгроуве 3 июня 2000 года неофициальный обед по случаю шестидесятилетия Константина II, в прошлом короля Греции. Простоватый и приятный в общении Тино (как называл его Чарльз) приходился кузеном принцу Филиппу и был крестным отцом принца Уильяма. После переворота, организованного жаждущей мести военизированной хунтой в 1967 году, он отправился в изгнание, а в 1973-м монархия в Греции была упразднена. Тино мог похвастаться огромным количеством родственников среди членов королевских семей Европы, поэтому оставался полезным человеком, стоило возникнуть необходимости наладить отношения или подружиться с кем-то. Именно он – очаровательный молодой человек – выиграл для Греции первую с 1912 года олимпийскую медаль (в парусном спорте). После изгнания Константин вместе с женой Анной-Марией Датской перебрался в Лондон, где и прожил сорок шесть лет в Хэмпстед-Гарден. В конце концов в 2013-м греческое правительство разрешило ему вернуться в страну в качестве обычного гражданина. В 1990-х годах принцесса Диана часто отвозила мальчиков к Константину и Анне-Марии: у тех было пятеро детей, отличных товарищей по играм. Вся королевская семья Британии обожала Тино. Разве можно придумать лучший повод, чтобы ввести в этот круг Камиллу, чем юбилей Константина?

Степень неприязни между Чарльзом и его матерью лучше всего показывает тот факт, что принц Уэльский узнал о ее согласии посетить праздничный обед от самого Тино и был откровенно потрясен. «Ты уверен?» – спросил он.

Впрочем, план по восстановлению отношений оказался успешен лишь отчасти. Королева прекрасно понимала, к чему все идет, поэтому отказалась быть официально представленной миссис Паркер-Боулз – поприветствовала ее, но не дала церемонии пойти дальше – и настаивала, чтобы они сидели далеко друг от друга. Это требование чем-то напоминало условности театра кабуки, поскольку Елизавета больше двух десятков лет знала Камиллу как жену Эндрю Паркера-Боулза. Болланд мог сколько угодно информировать прессу, что во дворце началась «перестройка», – Королева легко разрушила возникшие было в СМИ предположения. Спустя несколько недель, 21 июня 2000 года, она устроила в Виндзорском замке «Бал десятилетий» (Dance of the Decades): самое громкое королевское мероприятие со времен празднования их с Филиппом золотой свадьбы. На ужин в смокингах, на котором отмечали сотый день рождения королевы-матери, сороковой – принца Эндрю, семидесятый – принцессы Маргарет и пятидесятый – принцессы Анны, было приглашено 800 гостей.

Замок украсила огромная выставка любимых цветов королевы-матери. Принц Уэльский, облаченный в костюм для игры в поло, прибыл на кабриолете. Принц Уильям (ему в тот день исполнялось восемнадцать) присутствовать не смог, потому что готовился к экзаменам в Итоне. Королева была в отличной форме. Грэм Дэлби, который играл на том балу вместе со своей группой Grahamophones, так рассказывал об этом вечере:

«Я еще никогда не видел Королеву в настолько приподнятом настроении. Она очень мило улыбалась. На ней было бледно-голубое платье, в котором она выглядела шикарно. То и дело она ловила кого-нибудь за руку и вытаскивала на танцпол. Она и меня чуть не поймала, но только я успел подумать „Не трогайте меня, я не умею танцевать“, как она схватила за руку моего соседа. Впрочем, он тоже не умел танцевать».

Принц Эндрю пригласил на праздник Гислейн Максвелл, давнюю подругу, дочь владельца газеты. Ее спутником был американский финансист Джеффри Эпштейн. Эти люди сыграют в судьбе принца значительную роль.

Неожиданной гостьей стала попавшая в немилость за несколько лет до того герцогиня Йоркская, допущенная ко двору после трех лет изгнания. С тех пор, как в 1992 году репортеры таблоидов раскопали фотографии, на которых она загорает топлес на южном побережье Франции, а Джон Брайан, бизнесмен из Техаса и ее «финансовый советник», посасывает пальцы на ее ногах, герцогиня, в девичестве Сара Фергюсон, была отлучена от участия в протокольных мероприятиях по настоянию принца Филиппа. Много говорили и о том, что для Камиллы также сделают исключение, но, похоже, позвать на один праздник сразу двух дам с сомнительной репутацией, состоящих в отношениях с ее сыновьями, Елизавета была не в силах. Несомненно, так же думала и королева-мать.

Камиллу и принца Уэльского отправили на второстепенный по важности вечер, состоявшийся накануне, – это был скучный ужин по случаю открытия филиала Фонда принца в Шордиче. Шею миссис Паркер-Боулз украшало бриллиантовое колье со змеей, отражавшее, вероятно, ее настроение. Пока множество коронованных особ и все друзья-аристократы Камиллы наслаждались полночным завтраком с шампанским, омлетом, сосисками, беконом, кровяной колбасой и кеджери в Виндзорском замке, танцевали под диско и слушали выступление трех групп, ей самой оставалось только скрипеть зубами, дожидаясь Чарльза в комнате Сент-Джеймсского дворца. В тот вечер королева-мать пожелала сидеть «с молодежью»: довольно разумно, учитывая, что ее друзья давно умерли. День она провела на скачках в Аскоте, улыбаясь из-под широких полей розовой шляпки, а вечером засиделась допоздна – как и обычно, впрочем, – оставшись с гостями даже после того, как ушла захворавшая принцесса Маргарет. В честь столетия королевы-матери одна из групп исполнила ее любимую песню военных лет: «Соловей пел на Беркли-сквер» (A Nightingale Sang in Berkeley Square).

Чарльз, разумеется, тоже поднял тост за бабушку, но уехал довольно рано, спеша встретиться с оставшейся не у дел Камиллой. Позже он взял ее в круиз вдоль южного побережья Франции, в который отправился на подаренной иракским спонсором яхте. Это вызвало у его родителей определенное беспокойство. Филипп, всегда придерживавшийся позиции нативизма, пренебрежительно относился к «заморским прихвостням» сына, причем неважно, шла речь о благотворительности или нет. Королеву особенно раздражало, что принц Уэльский искал новых инвесторов в основном в арабских странах, не уделяя практически никакого внимания ее любимому Содружеству. Бывший заместитель премьер-министра Новой Зеландии Дон Маккиннон, некоторое время занимавший пост генерального секретаря Содружества, рассказывал биографу Тому Боуэру, как будущий король «ужасно по-британски отмахнулся» в ответ на предложение больше внимания уделять странам Содружества. «Не могу понять, почему он предпочитает встречаться с диктаторами, а не с демократически выбранными лидерами?» – недоумевал Маккиннон, пораженный интересом Чарльза к правителям государств Персидского залива.

III

Отношения Королевы с Чарльзом снова начали портиться, и именно тогда ей пришлось столкнуться с новыми последствиями тактики самообмана. На этот раз сюрприз преподнес принц Эдвард. Поговаривали, что любимчиком Елизаветы всегда был принц Эндрю, но самый младший сын, Эдвард, определенно пользовался расположением матери. Питер Браун, обходительный мужчина, специалист по связям с общественностью из Нью-Йорка и друг принца, рассказывал мне: «Как-то раз, когда мы остались дома вдвоем, я спросил Эдварда: „Кого, по-твоему, ваша мать любит больше?“ Повисла пауза. „Я точно ее сыночек“, – ответил наконец он». Эдвард был единственным из отпрысков, чья фотография стояла на столе в кабинете принца Филиппа. Именно младший сын после смерти Королевы должен был унаследовать титул герцога Эдинбургского. Однако в июле 2021 года Чарльз довольно жестоко позволил просочиться информации о том, что у него другие планы. Эдвард уже отвечал за присуждение наград программы герцога Эдинбургского[23]23
  Программа поддержки молодежи, предложенная принцем Филиппом. Выполняя ее требования, участники могут получить бронзовую, серебряную или золотую медаль герцога Эдинбургского.


[Закрыть]. В 2019 году, отмечая пятидесятипятилетие Эдварда, Королева, за которой водится привычка неожиданно жаловать титулы тем, кто ей нравится, подарила младшему сыну шотландский титул графа Форфара.

Естественно, от милого Эдди никто не ожидал проблем, особенно в год Золотого юбилея. Он вообще редко привлекал к себе внимание. Последний раз это случилось в 1987 году, когда после четырех месяцев службы он вынужден был покинуть военно-морские силы Британии, за что его высмеяли в прессе. Причем дело было не в трусости. Если верить директору его начальной школы, Эдварда «постоянно задирали и дразнили, намекая на то, что он гей. В конце концов мальчик не выдержал. С физическими данными у него все было в порядке, и он мог постоять за себя, несмотря на ангельское личико». Королева встретила решение Эдварда оставить службу весьма прохладно, увидев в этом попытку уклониться от исполнения долга, но на сторону сына неожиданно встал принц Филипп. Он сам служил во флоте и никогда не думал, что Эдвард должен пойти по его стопам. Отец готовил увлеченному искусством юноше стезю похуже военной – он видел его бухгалтером.

В июне 1999 года Эдвард женился на юной Софи Рис-Джонс, которая чем-то походила на принцессу Диану. Эту новость все встретили с облегчением. «Глазу не за что зацепиться», – сухо прокомментировала Королева внешность Софи, дочери продавца шин из Кента, после первой встречи с ней. Впрочем, вскоре Елизавета оценила ее непритязательность и начала уважать избранницу сына. Согласно общему мнению, опыт Софи в области связей с общественностью, ее умение держать себя и стремление рьяно следовать королевскому протоколу («Она то приседала, то выпрямлялась – и так все время», – вспоминал один из гостей замка Балморал, наблюдавший за тем, как жена Эдварда приветствует множество превосходящих ее по рангу членов семьи) делали ее полезной деталью сложного механизма дома Виндзоров.

К сожалению, сам Эдвард, которому как раз исполнилось тридцать пять, мечтал о славе. Его попытки сделать карьеру на телевидении долгое время оставались источником неловкости. Сначала – не слишком долго – он думал, будто сможет стать актером. Потом работал помощником продюсера в Really Useful Group Эндрю Ллойда Уэббера. В 1993 году Эдвард создал телекомпанию Ardent Productions. Ее спонсорами выступили несколько меценатов, среди которых был султан Брунея, и сам принц. Компания снимала документальные фильмы, среди которых был «Эдвард об Эдварде» (Edward on Edward): в нем принц, испытывая явную неловкость перед камерой, рассказывал о двоюродном дедушке, герцоге Виндзорском. Обозреватель The Guardian Энди Беккет отметил, что Эдвард не смог собраться с силами и спросить единственного свидетеля беседы между герцогом и Гитлером, о чем же они все-таки говорили. В итоге над телекомпанией потешались все, кто работал в индустрии, припоминая ей совершенно невыносимые сюжеты о средневековом теннисе, медитациях на военных кораблях Англии, королевских резиденциях и пожаре в Виндзорском замке. Беккет посвятил несколько десятков часов просмотру фильмов производства Ardent Productions. Подводя итог, он писал: «Это все равно что войти в странное королевство, где все мужчины Британии по-прежнему носят галстуки, стендапы записываются в жилетах для крикета, имеют привычку сцеплять за спиной руки, словно они охранники… а женщин называют „девочками“. Здесь закадровые тексты полны благоговения и величия и начитываются дикторами, акцент которых выдает их принадлежность к Содружеству… а в перерывах на рекламу то и дело крутят ролики с призывом вступить в армию».

В сентябре 2001 года в Сент-Эндрюсский университет в Шотландии, куда только что поступил девятнадцатилетний принц Уильям, прибыла съемочная группа. Зная о запрете, который ввели лорд Блэк и Комиссия по жалобам на прессу (СМИ нельзя было снимать или фотографировать юного принца без разрешения), Уильям пожаловался отцу. Через некоторое время они оба с удивлением обнаружили, что со съемками в университет приехали сотрудники Ardent Productions – многострадальной телекомпании дяди Эдди.

По словам Марка Болланда, такое предательство со стороны брата привело Чарльза «в ярость». Принц воспользовался возможностью сыграть роль заботливого отца. Прессе стало известно, что Чарльз обозвал Эдварда «чертовым придурком». Тот уже и раньше вынужден был отбиваться от обвинений в попытках использовать официальные визиты для сбора материала. С помощью фильмов, которые Эдвард снимал, он явно пытался доить королевский бренд. Особенно это касалось цикла передач «Монархия от А до Я» (The A to Z of Royalty), договор на производство которого Эдвард заключил с американским кабельным каналом E! Entertainment Television. Один из эпизодов как раз и снимали в университете. События, окружавшие этот скандал, сделали еще более очевидным одно из убеждений принца Уэльского: работающие члены королевской семьи не должны пытаться строить карьеру. Эта позиция раздражала братьев Чарльза, у которых не было доходов, сопутствующих титулу герцога Корнуолльского.

Как будто этого было мало, Софи, которая раньше не допускала ошибок, неожиданно тоже создала проблему. Несмотря на титул графини Уэссекской, ей разрешили продолжать работать директором собственной организации по связям с общественностью. Через некоторое время после конфуза, случившегося с Эдвардом, она попалась на удочку псевдошейха Мажера Махмуда, журналиста, известного самостоятельными расследованиями. Он работал на Роберта Мёрдока, редактора британского таблоида News of the World. Махмуд выдал себя за представителя потенциального клиента, владельца комплекса отдыха в Дубае. Облачившись в традиционный арабский костюм и нарядив соответствующим образом своего фотографа, он назначил Софи встречу в отеле Dorchester и записал на пленку множество ее убийственных откровений. Она говорила о Тони Блэре («Мы зовем его „Президент Блэр“, потому что он все равно себя им считает»), Чарльзе и Камилле («В списке тех, кого не любит народ, они идут под первым номером») и бюджете, принятом канцлером казначейства Гордоном Брауном («просто чепуховый»).

Куда хуже оказались высказывания ее бизнес-партнера, с которым «шейх» также провел отдельную встречу. Коллега Софи рассказал, как знакомил «босса» с «милыми» мальчиками, чтобы развлечь его, а на вопрос, не гей ли принц Эдвард, ответил: «Я свято верю, что не бывает дыма без огня». Из обеих бесед становилось ясно: ради контракта на 500 000 фунтов компания Софи готова легко продать все свои связи с королевской семьей. Узнав истину, Софи впала в панику и кинулась исправлять ситуацию, но сделала только хуже. Она попыталась заключить сделку, обменяв записи Махмуда на якобы тайно записанное интервью для News of the World. Оно вышло в печать 1 апреля – весьма символично! – под заголовком «Софи: Мой Эдвард не гей!» и немедленно породило всплеск слухов и домыслов. Вся следующая неделя была наполнена сенсационными заявлениями из первого интервью Софи Махмуду, опубликованными в Daily Mail, после чего в News of the World отказались от соглашения и выпустили полную расшифровку записи ее разговора с псевдошейхом.

Королеве этот скандал живо напомнил об «ужасном годе», который, как она надеялась, остался в прошлом. Дворец усердно трудился, чтобы «закрыть дверь в девяностые», но возможно ли это? Не только за Дианой охотилась пресса. На протяжении десяти лет практически каждый член королевской семьи – и все как-то с ними связанные – словно был вскрыт и выпотрошен репортерами. Нарушения границ и насмешки оказывались жестокими и беспощадными.

Хронику варварского поведения представителей прессы того периода можно найти в дневниках Пирса Моргана, пирата редакторского мира, мастодонта британских утренних эфиров и вечного бича Меган Маркл. Он заступил на пост редактора таблоида News of the World в январе 1994 года и принялся вытаскивать на свет самые громкие скандалы королевской семьи времен Дианы. В 2004 году его уволили из Daily Mirror за публикацию поддельных фотографий пыток в Ираке. Морган не испытывал по этому поводу ни малейшего раскаяния.

Морган стал юным Князем хаоса своей эпохи. Нарушение закона доставляло ему истинное удовольствие. Его новости нередко шли от источника по прозвищу Бенджи-мусорщик, который рылся в «грязном белье» знаменитостей в поисках сенсаций. Когда в The Sunday Times – дочерней газете Мёрдока – должен был выйти отрывок из биографии принца Чарльза, написанной Джонатаном Димблби, Морган нарядил Ребекку Уэйд, одну из журналисток, в форму уборщицы и отправил ее украсть первый выпуск из печатного цеха. Получив материал, он радостно утащил лучшие заголовки в News of the World. Узнав об этой краже, Руперт Мёрдок только посмеялся.

Дневники Моргана дают полную картину его противостояния с дворцом. Удивительно, насколько сильно и представители Короны, и их пресс-секретари были вовлечены в эту борьбу, пытаясь то присмирить, то перехитрить его – как, впрочем, и других представителей желтой прессы. Оказывается, никто не общался с палачами от мира СМИ теснее, чем их жертвы. Например, у Моргана описан разговор с Фрэнсис Шанд-Кидд, матерью Дианы, состоявшийся в год гибели принцессы. После того, как Морган выпустил сенсационный материал Мохаммеда Аль-Файеда, в котором тот обвинял в случившемся королевскую семью, она позвонила ему в слезах, «опустошенная». «А кто подумает о мальчиках, Пирс? – всхлипывала она. – Кто?.. Я разговаривала с тобой накануне публикации, и ты даже не сказал мне, что планируешь сделать!»

Во время так называемой Уэльской войны лагерь Чарльза выдавал прессе не меньше, чем лагерь Дианы, причем они взаимодействовали с теми таблоидами, которые якобы презирали. Чарльз старался изо всех сил, но у него получалось хуже. Под прицелы фотокамер попали и другие скандалы. Семейные ссоры и коммерческие ошибки герцогини Йоркской и принца Эндрю, которым было уделено столько внимания в девяностых, были показаны так подробно, что превратились в отдельную сюжетную линию в королевской опере-буфф.

Можно сколько угодно критиковать публичность, называя ее вульгарной, но все обитатели дворца постоянно и яростно боролись – и борются до сих пор – за положительные отклики прессы (в случае второстепенных членов семьи – за какое-нибудь ее внимание в принципе). Согласно иерархии, все следуют негласному правилу: не красть у другого момент славы. Хотя Чарльзу, например, стабильно не везло: сюрпризы от дальних родственников, ставших участниками какой-нибудь драмы, непременно приходились на то время, когда все внимание должно быть приковано к нему. Отрезвляющая правда такова: без СМИ о монархии можно забыть, вспоминая лишь на время появлений членов королевской семьи на публике. К тому же эти появления не имеют никакой ценности, если их не осветили в прессе. Надо признать, что с развитием социальных сетей ситуация заметно изменилась. И все же достаточно вспомнить позицию Королевы, которая в ответ на попытки советников сократить количество ее официальных визитов заметила: «Чтобы в меня верили, я должна быть видна».

Все личные секретари, работавшие с Королевой в девяностые годы, были потрясены ее выдержкой перед лицом безжалостной войны, которую вели СМИ. Один сформулировал свое отношение так:

«Мне то и дело говорили: „Работа у тебя, должно быть, ужасная“, на что я отвечал: „Да, бывают и тяжелые времена, но я работаю на женщину, которая в полной мере владеет собой“. И неважно, идут дела плохо или очень плохо. Она встанет утром, посмотрит сводку новостей, ответит на звонок или проведет встречу по какому-нибудь печальному поводу. А спустя десять минут пойдет на прогулку и будет как ни в чем не бывало беседовать с людьми, словно у нее нет других забот».

Однако как бы хорошо Королева ни владела собой, нельзя было рисковать снова оказаться в том же водовороте, что и в девяностые. Недоразумение, которое случилось у герцога и герцогини Уэссекских с псевдошейхом, требовалось уладить как можно скорее. Елизавета, как и всегда, обратилась к Филиппу: он должен был помочь разрешить проблему, которая еще добрых два десятка лет продолжит преследовать Виндзоров. Принцу предстояло ответить на вопрос: как младшим отпрыскам королевской семьи совместить привилегии и карьеру, не подвергая риску целостность (и достоинство) Короны? Ответ Филиппа, данный во время встречи с Эдвардом и Софи в Виндзорском дворце, был однозначен. Никак. Ты либо играешь по правилам, либо не играешь вообще. Нельзя быть членом королевской семьи на полставки.

Когда решение было принято, настало время для финального удара Королевы. Она действовала по-прежнему безжалостно, несмотря на то что Филипп уже, казалось бы, поставил точку. С той же жесткой решимостью Елизавета реагировала на желание принцессы Маргарет выйти замуж за Питера Таунсенда и на развод Чарльза и Дианы. В этот раз ярость Королевы вылилась на прессу в заявлении, составленном Букингемским дворцом спустя несколько дней после скандала с интервью псевдошейха. Это был, пожалуй, самый громкий залп, когда-либо звучавший со стен обычно осторожного дворца. Согласно ему, Королева была «шокирована тем, как [герцога и герцогиню Уэссекских] заманили в ловушку и опутали сетью лжи и обвинений». Далее следовал восхитительный пример двойной игры: Ее величество выразила поддержку Эдварду и Софи, которые решились строить карьеру вне дворца: «Это не так-то просто, и сначала им пришлось ступить на незнакомую территорию, но в наше время и в нашу эпоху нельзя иначе, поэтому у них должно быть такое право». Далее в том же заявлении сами Эдвард и Софи от этого права отказывались.

Софи многословно извинилась за то, что, поддавшись обману, причинила Королеве неудобства, а потом поблагодарила Ее величество за поддержку и возможность продолжать работать. Герцогиня Уэссекская, «обсудив ситуацию с Королевой», приняла решение отказаться от поста директора компании и «пересмотреть свою роль». Согласно тексту заявления, герцог и герцогиня «яростно отрицали» факт использования положения при дворе ради интересов бизнеса. Никто ни на минуту не сомневался, что это конец карьеры Уэссексов. К тому же теперь всем амбициозным членам семьи придется быть настороже. В июле 2001 года дворец выпустил новое распоряжение, призванное избежать конфликта интересов между бизнес-планами членов королевской семьи и их обязанностями перед страной.

Телекомпанию Ardent Productions, бездонную яму, безжалостно поглощавшую средства семьи, закрыли. Принц Эдвард, имя которого было теперь очищено, так объяснял этот факт: «Вполне очевидно, что в год Золотого юбилея мы должны сильнее чем когда-либо сосредоточиться на поддержке Королевы и помочь семейству справиться с обязанностями и задачами, количество которых неумолимо растет». Елизавета, желая возместить сыну потерю источника дохода, увеличила средства на содержание герцога и герцогини Уэссекских до 250 000 фунтов в год.

Королева надеялась, что это происшествие, так сильно измотавшее обитателей дворца, будет забыто. И так, возможно, и произошло бы – в другую эпоху. Однако современное понимание свободы рождает в том, кто полностью финансово зависим от венценосной матери, одновременно инфантильность и опасно завышенные ожидания. Эта бомба не могла не взорваться, снова рискуя потопить лодку монархии.