Текст книги "Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи"

«Тест Камиллы» Пит прошел блестяще на одном из ужинов, когда принц посадил его рядом с ней. «Майкл был само очарование, – рассказывал об этом вечере друг пары. – Из старших служащих королевского двора только он правильно повел себя с миссис Паркер-Боулз, а это много значит и для нее, и для принца».

Ее величество была, несомненно, рада дать бестолковому сыну возможность обратиться к услугам ее самого искушенного придворного советника. Она знала: Пит достаточно подкован в делах двора, чтобы разобраться в царившем у принца беспорядке и добиться перемирия в отношениях между Сент-Джеймсским и Букингемским дворцами. Надеялась она и услышать вести об отставке Марка Болланда, которую Пит смог бы устроить. На это ему потребовалось всего четыре месяца: в декабре 2002 года Болланд ушел после резкого телефонного разговора с Чарльзом.

Однако Питу не просто не удалось добиться закрытия дела Пола Баррела, он только усугубил ситуацию. При первой встрече с полицией он отнесся к офицерам покровительственно. Масла в огонь подлило и то, что главному следователю, инспектору Максин де Брюннер, Пит предложил низкий стул и весь разговор возвышался над ней, глядя сверху вниз и обращаясь преимущественно к ее коллеге-мужчине, который был ниже ее по званию. Естественно, оба представителя Скотленд-Ярда были встревожены и возмущены тем, как Пит, вторя принцу и его юристам, словно забыл, что Баррела обвиняют в краже вещей принцессы Дианы, а не Чарльза. Пит намекал на необходимость закрытия дела.

Ничего удивительного в том, что следствие продолжилось. 14 октября 2002 года потрясенный и мертвенно бледный дворецкий предстал перед судом в Олд-Бейли. Нервы его были на пределе. Ему предъявили обвинение в краже 310 предметов из дома покойной принцессы Дианы, общая стоимость которых достигала 4,5 миллиона фунтов. Остальные вещи, обнаруженные при обыске, не учитывались судом, поскольку принадлежали принцу Уэльскому или принцу Уильяму, которые отказались свидетельствовать против Баррела.

В былые времена самоуверенные светские львы и львицы в очередь бы выстроились, чтобы дать показания в его защиту и подтвердить: Диана считала Баррела своей «скалой». Скорее всего, за него заступились бы две известные дамы: леди Аннабелла Голдсмит, вдова миллиардера сэра Джеймса Голдсмита, и близкая подруга Дианы Люсия Флеча де Лима. Однако свидетелями обвинения были приглашены Фрэнсис Шанд-Кидд, леди Сара Маккоркодейл и Колин Тибатт. Последний должен был дать показания о моральном облике подсудимого. Ему так и не довелось этого сделать. Тибатт до сих пор хранит запись так и не прозвучавшего выступления в доме в Чичестере.

Шел одиннадцатый день суда над Полом Баррелом, когда в 8:30 утра произошло то, что не назовешь иначе чем проявлением магического реализма в Британии XXI века. Процесс был остановлен в результате вмешательства Королевы. Уильям Бойс, королевский прокурор, просматривал свежие выпуски газет, готовясь к заседанию. Вдруг в его кабинет вошел командующий Джон Йейтс, представитель Скотленд-Ярда. Только что он переговорил с сэром Майклом Питом, который передал буквально следующее: «Королева кое-что вспомнила».

В предшествующую этим событиям пятницу Королева, принц Филипп и принц Чарльз ехали мимо суда Олд-Бейли на службу в память о жертвах терактов на Бали, которая должна была проходить в соборе Святого Павла. В результате взрывов погибли 28 британских подданных. Заметив толпу у входа, Ее величество поинтересовалась у Чарльза, что происходит. Он рассказал ей о Поле Барреле, который попал под суд за кражу. Оказалось, Королева ничего об этом не знала. Когда самой осведомленной в мире правительнице рассказали подробности дела, она вспомнила, как встречалась с Баррелом пятью годами ранее, вскоре после смерти Дианы: он попросил ее аудиенции, на которой объяснил, почему забирает на хранение некоторые «бумаги» принцессы.

Когда это стало достоянием общественности, люди были потрясены до глубины души. Опустим тот факт, что Елизавета с религиозной методичностью читает все свежие газеты, заголовки которых месяцами прямо-таки кричали о деле Баррела. Опустим и то, что сэр Робин Джанврин годом ранее уже рассказывал ей все это. Можно закрыть глаза даже на то, что эта судьбоносная поездка оказалась первой за долгое время возможностью для всех старших членов семьи собраться и обсудить унизительные последствия судебного разбирательства. Наконец, указанный в документах об обыске перечень украденных предметов совершенно не соответствовал словам Баррела, который стремился позаботиться лишь о паре коробок с «бумагами» Дианы.

Все это не имело значения. В основе обвинения лежало сомнение в благородстве намерений Баррела. Но теперь суду сообщили, что Королева знала обо всем заранее. Подводя итог сложившейся ситуации, журналисты The Guardian отметили: Елизавета стала «главным не-свидетелем в деле „Корона против Баррела“. Если она обо всем знала, значит, о краже не может идти и речи. Значит, мистер Баррел вообще ничего не мог украсть». Во всем, что касалось ее семьи, Елизавета поступала одинаково: сначала до последнего игнорировала проблему, а потом наносила решающий удар.

Спенсеры были в ярости. Фрэнсис Шанд-Кидд была абсолютно уверена: Королева специально откладывала признание ради возможности унизить их всех в суде. Дом Виндзоров отреагировал на это только за закрытыми дверями дворца, что ухудшило и без того натянутые отношения между семьями.

Королевский прокурор Уильям Бойс имел славу наименее эмоционального человека во всем британском правосудии. Его речи сравнивали с «ударом дохлой рыбой по голове». Однако новости, которые принес командующий Йейтс, настолько потрясли его, что Бойс даже побледнел и снял парик. Именно ему теперь предстояло сообщить ошарашенным участникам процесса, собравшимся в суде, официальную версию случившегося:

«Поскольку не были упомянуты предметы, принадлежащие Королеве, и принимались меры по избежанию обвинений в том, что Букингемский дворец пытается вмешиваться в ход следствия, Королеве не сообщили обстоятельств возбужденного против мистера Баррела дела.

Таким образом, Ее величество не могла знать, насколько важен для суда тот факт, что мистер Баррел сообщал ей о намерении забрать некоторые предметы на хранение.

Получив от Королевы уточнения по этому обстоятельству, мы предприняли ряд шагов, чтобы донести указанную информацию до полиции».

Один из обозревателей Уайтхолла[31]31
  Уайтхолл – ведущая от здания Парламента к Трафальгарской площади улица в центре Лондона. Ее название стало нарицательным обозначением всего британского правительства.


[Закрыть] заметил: «Чтобы остановить ход следствия, понадобилась бы золотая пуля. И ее удалось изобрести». Дело было закрыто. Выходя из зала суда, Баррел бросил репортерам: «За меня заступилась Королева». Поразительно другое: резко прервав судебное разбирательство, дворец даже не попытался юридически обязать бывшего дворецкого держать язык за зубами. Между тем у него все еще хранилась вся информация, которую можно было пустить в ход, и никто не запретил ему продавать ее газетам. Баррел быстро нанял Дэйва Уорвика, известного агента, который устроил настоящий бой за право выкупить историю своего клиента. В итоге она ушла в The Mirror не меньше чем за 300 000 фунтов – это была блестящая победа Пирса Моргана, который буквально увел права на публикацию из-под носа Daily Mail.

После такого удара по репутации уже ни один специалист по связям с общественностью не смог бы помочь принцу Уэльскому. На него обрушилась лавина грязи. Публицист Макс Клиффорд каким-то образом раздобыл все непристойные заявления Баррела и подтверждающие их доказательства, в том числе откровенные детали об отношениях Дианы с многочисленными любовниками. Среди них был и Хаснат Хан, которого в Кенсингтонский дворец на свидание привезли, накрыв одеялом, в багажнике автомобиля. Баррел рассказал, как отменил все официальные дела принцессы, чтобы она могла остаться с Ханом в постели. Разумеется, не обошлось и без откровений о Чарльзе, включая историю о том, как принц презрительно морщился, глядя на наряды супруги. По его словам, в них она напоминала «стюардессу». На страницах News of the World можно было найти сенсационные детали соблазнения Хана, которого Диана встретила, одетая только в шубу и серьги с сапфирами и бриллиантами. Но и на этом Баррел не остановился: вонзив нож, он теперь бередил рану, рассказывая The Mirror, как холодны были Спенсеры с принцессой. «Когда Диана была жива, они считали ее поведение неприемлемым. Как же так вышло, что оно стало приемлемым после ее смерти? – вопрошал он. – Я, например, ни за что не выставил бы ее жизнь на всеобщее обозрение в музее и не продавал бы желающим посмотреть на него билеты по 10,5 фунтов».

На этой волне Баррел даже слетал в Америку, где поделился секретами с ведущими телеканалами. Резонанс был настолько велик, что Джордж Смит, тот самый лакей-ветеран, решил рассказать свою историю The Mail on Sunday, а Майкл Фосетт судился за право избежать упоминания в ней его имени. Он выиграл суд 31 октября 2003 года. Спустя одиннадцать дней The Guardian добилась отмены этого запрета. Случилось худшее: Корона полностью потеряла контроль над происходящим.

Тем временем газета The Mirror начала публиковать главы из новой книги Баррела «Королевская служба» (A Royal Duty). В первом же выпуске – всего их было одиннадцать – цитировалось мелодраматичное письмо Дианы, в котором она высказывала опасение, что может погибнуть в автокатастрофе. Это немедленно породило новую волну громких заголовков.

Принц Уэльский снова увяз в новостях о постыдных разоблачениях и слухах, с которыми так долго боролся. Когда BBC Radio 4 запустило для слушателей опрос, кого из британцев они хотели бы выслать из страны, Чарльз занял четвертое место. Говорят, на одном из званых ужинов он в ярости разбил тарелку. По словам Марка Болланда – после скандала с Баррелом он давал интервью The Guardian, – то, как дворец решал проблему, связанную с этим делом, закончилось «величайшим провалом, которого нельзя было допускать». Принца Чарльза он также не обошел вниманием, желчно заметив, что тому «следовало бы прикладывать больше усилий и остановить процесс. Но он не слишком волевой человек… Ему недостает уверенности». Это было обидное заявление, причем Болланд пошел еще дальше: в 2003 году ему предложили вести регулярную колонку для News of the World – возможность побольнее уколоть Чарльза каждую неделю. Конечно, принца Уэльского, мягко говоря, выбивало из колеи то, что прежний помощник теперь боролся не за, а против него.

В ноябре 2002 года принц сделал последнюю попытку навести порядок в делах, поручив сэру Майклу Питу проконтролировать расследование должностных преступлений в замке и определить, не было ли дело Баррела прекращено ненадлежащим образом. Как и следовало ожидать, никаких нарушений не обнаружили, но вряд ли Чарльзу было приятно читать документ, на 112 страницах которого были зафиксированы все ошибки документооборота, свидетельства небрежного ведения дел, хроника махинаций с документами, которые он допустил сам, а также многочисленные следы игнорирования персоналом правил приема подарков от гостей. Из 180 официальных подарков, преподнесенных принцу Уэльскому, отыскать 19 так и не удалось.

Зато нашлись подтверждения тому, что Фосетт неоднократно пренебрегал правилами, принимая подарки, общая стоимость которых перевалила за несколько тысяч фунтов. Он подал в отставку, но в лучших традициях Кларенс-хауса был тут же принят обратно – как внештатный помощник принца, предоставленный только что созданным агентством по организации мероприятий, которое сам Фосетт и открыл. В отчете Пита был аккуратно обойден вопрос правомерности обвинений в адрес Фосетта, зато содержались намеки, что выдвинувший их Джордж Смит пострадал на войне и все выдумал. В 2005 году, после нескольких лет, проведенных в депрессии, усугублявшейся пристрастием к алкоголю, Смит умер.

По признанию всегда верной Чарльзу Тигги Легг-Бурк, Фосетт, скорее всего, угрожал персоналу, и это повлияло на результаты расследования Пита. И она, и шестеро других служащих жаловались на Фосетта принцу, но отказались поддержать Пита в полной мере, боясь мести. «Никто не решился выступить против, поскольку мы не могли быть уверены, что Майкл уйдет, – рассказывала она The Mail on Sunday в 2005 году. – Он подал в отставку, а потом… вернулся. Никто не хотел обвинять его, ведь он мог избавиться от любого из нас».

В итоге Фосетт получил чек на 500 000 фунтов и право по-прежнему жить в служебном доме. Чарльз нанял его исполнять объем работ, который оценивался в 100 000 фунтов в год. Согласно данным The Mail on Sunday, Фосетт получал не меньше 120 000 фунтов годовых за планирование мероприятий принца Уэльского (эти деньги выплачивались открытому им агентству Premier Mode Events), 50 000 фунтов – как специалист по привлечению спонсорских средств для фонда принца, 40 000 фунтов – как «внутренний консультант по декору», 25 000 фунтов – за «обеспечение сохранности акварелей принца» и еще 20 000 фунтов – за то, что покупал от его лица подарки. К тому же Фосетта назначили почетным «креативным директором» всех начинаний Чарльза в Хайгроуве. К июню 2003 года он уже работал над организацией праздника по случаю двадцатиоднолетия принца Уильяма в Виндзорском замке, а в 2006-м удостоился еще большей чести и стал руководителем подготовки празднования восьмидесятилетия Королевы во дворце Кью.

Вот как отозвалась о случившемся The New York Times:

«Сэр Майкл Пит заявил, что ожидал обвинений в попытках обеления, однако, по его словам, отчет вскрывал „серьезные промахи“ в придворном устройстве и должен был привести к значимым переменам: „Я не собираюсь оправдываться… В работе кабинета принца есть много недочетов. Он сказал, что хочет все исправить, хочет, чтобы его кабинет работал в соответствии с наивысшими стандартами“».

Когда отчет был опубликован официально, принц Уэльский находился с визитом в Болгарии, на достаточном расстоянии от британской прессы и осуждения матери. Так и вышло, что большая часть грязи, поднятой на поверхность махинациями Баррела, была снова заметена под обюссоновские[32]32
  Мануфактура Обюссон в Центральной Франции занималась производством шпалер. Обюссоновские ковры стали символом королевской роскоши. – Прим. ред.


[Закрыть] ковры Сент-Джеймсского дворца. Представитель Ассоциации держателей королевских ордеров прокомментировал это так: «Майкл Пит приложил все усилия, чтобы навести порядок в змеином гнезде, но потерпел неудачу».

Баррел сколотил в Америке успешную карьеру в качестве комментатора и участника реалити-шоу; у него был вполне «королевский» выбор мебели, посуды и столового серебра. В Великобритании он потерял популярность только в 2008 году, после того как газета The Sun опубликовала расшифровку записи разговора, касавшегося расследования смерти принцессы Дианы. Когда журналист заметил, что судебное разбирательство подорвало доверие к Баррелу как свидетелю, бывший дворецкий высокомерно заявил: «А не пошла бы Британия к черту».

Чарльз, как и следовало ожидать, остался заложником Фосетта. В 2018 году тот был назначен управляющим его благотворительного фонда. За этим последовала очередная волна критики в прессе. В 2021 году фонд оказался втянут в расследование Службы столичной полиции после того, как Фосетт организовал для одного саудовского миллиардера получение почетного Ордена Британской империи в обмен на 1,5 миллиона фунтов, пожертвованных на благотворительность. Хотя принц Уэльский и утверждал, что об этом обмене денег на звание ему ничего не известно, разгорелся нешуточный скандал, вылившийся в унизительное расследование. В сентябре 2021 года Фосетт снова подал в отставку, и на сей раз, говорят, уже Камилла намерена не допустить его возвращения. «Она будет безжалостно гнать Майкла взашей», – рассказал The Times источник. В ноябре 2021 года Фосетт распрощался, наконец, с ролью альтер эго принца Уэльского. Надолго ли?

Глава 9
Точка невозврата для Камиллы

Новая герцогиня на пьедестале почета

I

Миссис Паркер-Боулз чувствовала себя неуютно. На дворе была весна 2004 года: прошло девять лет со времени ее развода с Эндрю, шесть – с тех пор, как возведенная в ранг божества Диана покинула этот мир. Теперь Чарльз и Камилла большую часть времени прятались от любопытствующих глаз в Кларенс-хаусе. Замок – жемчужину XIX века, созданную Джоном Нэшем, – Чарльз приказал отреставрировать в полном соответствии с историческим обликом. Камилле там было отведено несколько комнат.

Если принц уезжал, она радостно cбегала от скуки королевской жизни в Рэй-Милл-хаус, любимое уилтширское пристанище менее чем в получасе езды от Хайгроува. Камилла оставила это поместье за собой, поскольку тут можно было беззаботно гулять, есть груши прямо с ветки, курить не таясь (а не выдыхать дым украдкой в камин, как ей приходилось делать, когда Чарльз был в доме) и устраивать с уже выросшими детьми шумные ужины на кухне.

«Дикие годы» миновали, жизнь стала куда лучше, но Камилла все равно чувствовала себя изгоем. Какие бы изящные словеса ни плел Марк Болланд (к тому времени уже год как не работавший на принца Уэльского), как бы терпеливо сама она ни пыталась добиться королевского одобрения (оно, казалось, было не за горами после смерти королевы-матери и празднования Золотого юбилея), какие бы приятные разговоры ни велись с длинной чередой личных секретарей Елизаветы и Чарльза и как бы осторожно она ни пыталась сблизиться с принцем Уильямом (относившимся к ней настороженно) и принцем Гарри (относившимся к ней с откровенной неприязнью), все равно рано или поздно на этом пути возникали новые и новые препятствия, вынуждавшие ее опять уходить в подполье.

Быть непризнанной принцессой-консортом оказалось очень тяжело. В роли любовницы Камилла всегда отличалась умением подбодрить Чарльза. Пара была знакома уже тридцать три года, и за это время миссис Паркер-Боулз ни разу публично не высказалась об их отношениях. Она прекрасно ориентировалась в нюансах королевского этикета и даже после стольких лет на ужинах в Хайгроуве называла возлюбленного только «принцем» и никогда «Чарльзом». В обществе она обращалась к нему «сэр». Камилла знала, как реагировать на переживания Чарльза, и умела проявлять любовь в сложных обстоятельствах, не теряя обаяния. Сын одного из друзей Королевы как-то сказал мне: «Камилла всегда пресекает проявления у Чарльза напыщенности. Она ни за что не спустит ему попытку подозвать слугу и потребовать джина с тоником. Обязательно скажет: "Это же смешно. Давай я сама налью"».

Будь у Камиллы семейный девиз, он звучал бы примерно так: «Не унывать». Непростая задача, особенно в тех случаях, когда речь идет о необходимости поддержать партнера королевской крови. Ей пришлось нелегко, особенно в период посттравматического расстройства, которое вызвала у Чарльза гибель Дианы.

«Помню, как начинал работать с принцем, и у нас часто бывали ужины с ним и Камиллой, – вспоминал Марк Болланд, когда я беседовала с ним, собирая материалы для книги „Хроники Дианы“ (The Diana Chronicles). – Чарльз все рассказывал и рассказывал о Диане, о том, как она манипулировала прессой. „Нужно оставить это позади, сэр“, – говорил я. „Чтобы понять меня, Марк, тебе нужно все это услышать“, – отвечал он. Камилла после говорила мне: „Ему это необходимо, Марк“».

Болланд то и дело пытался предложить принцу изящный способ принять наследие Дианы, но тот все время отправлял его к Камилле. «Проблема не во мне, – объясняла она. – Забудь и пытаться заставить его это сделать. В нем все еще слишком много боли и гнева. Слишком много».

Со временем бесконечные переживания Чарльза о том, что его никто не ценит, стали для всех настоящей проблемой. Он мог долго жаловаться на то, какого невысокого мнения о нем мать, нация и пресса, или заявить, что жизнь невыносима, только потому что в кабинете слишком жарко или холодно. Говорят, в 2004 году он заявил: «Никто не представляет, насколько адски тяжело быть принцем Уэльским». Однако сочувствовать мультимиллионеру, наследнику престола и владельцу сразу нескольких исторических усадеб сложно. Помните, что Питер Мандельсон, политтехнолог и представитель лейбористов, сказал Чарльзу во время визита в Хайгроув в 1997 году? Слова о том, что британские министры периодически отмечают, что он «довольно угрюм и подавлен», вызвали у принца панику. Он не привык слышать правду, поэтому то и дело обиженно переспрашивал у Камиллы: «Это действительно так? Я такой?» «Ни один из нас не выдержит, если ты еще месяц будешь снова и снова задавать этот вопрос», – решительно заметила она.

Впрочем, принц был не так уж неправ, когда говорил, что его успехам редко воздается должное. Пусть его личная жизнь и превратилась в бесконечное шоу, он добился ощутимых результатов в приведении девяти акров поместья Хайгроув в соответствие с ранней моделью системы устойчивого земледелия, не обращая внимания на тех, кто пытался выставить его ненормальным, который разговаривает с растениями и тратит время на чепуху. До времени, когда органическое фермерство станет популярным, оставалось еще несколько десятилетий, а Чарльз уже полностью адаптировал к этой философии домашнюю ферму. Там было запрещено использование пестицидов, а посетителей встречал знак: «Предупреждение: вы входите на территорию, свободную от ГМО». Отдельным поводом для гордости стал успех, которым увенчалась попытка сохранить генофонд редких видов скота: тамвортских свиней и коров породы Irish Moiled. Причем принц не был лишен предпринимательской жилки. В 1990 году в поместье Хайгроув началось производство удивительно успешной линии продуктов, которые Чарльз называл «Герцогские оригинальные». На празднике в честь его семидесятилетия – это было в 2018 году – Елизавета даже подняла за сына тост, заметив, что он «во всех отношениях герцог оригинальный». После заключения соглашения с сетью продовольственных магазинов Waitrose, которая пришла Чарльзу на помощь в 2009 году после экономического кризиса 2008 года, продукты бренда «Герцогские оригинальные» получили название «Герцогские органические от Waitrose» и принесли в благотворительный Фонд принца Уэльского больше 30 миллионов фунтов. В определенном метафорическом смысле у Чарльза было чутье на устойчивый бизнес.

Он предпринимал и другие попытки совместить предпринимательскую деятельность и стремление сохранить окружающую среду. В конце 1980-х годов часть земель герцогства Корнуолльского в Дорсете была передана под строительство экспериментальной деревни Паундбери. В этой затее нашел отражение немного старомодный взгляд Чарльза на то, какой должна быть сельская жизнь в Великобритании: невысокие дома, которые не подавляют размерами, все необходимые магазины, офисы и жилые помещения, треть которых отдана под доступное жилье. Разумеется, идею встретили скучающими зевками, и Паундбери немедленно окрестили «феодальным Диснейлендом», «городом игрушек» и «китчевой мечтой в духе прошлого». Однако время шло, и деревня постепенно превратилась в процветающую коммуну с населением 3000 человек. В 2005 году принц устроил экскурсию для журналистов программы «60 минут», специально остановившись у минимаркета, которым «очень гордился, поскольку все вокруг твердили, что из этого ничего не выйдет», и паба, куда «никто, опять же, не желал даже зайти». «Я надеюсь только, что, когда умру и буду всеми забыт, народ Британии хоть немного оценит этот проект», – добавил Чарльз, не изменяя привычке к самоуничижению. В 2012 году в Паундбери запустили первый полноценный анаэробный биореактор – устройство, перерабатывающее пищевые отходы и маис с окрестных ферм в обновляемую устойчивую энергию, поддерживающую местное сообщество. Думаю, вы можете легко представить, какой энтузиазм и воодушевление это событие вызвало у прессы.

Чарльза вполне справедливо не оставляло ощущение, что его «любимый конек», так часто высмеиваемый окружающими, догнал, наконец, время. Чарльзу был всего двадцать один год, когда он впервые заявил об «устрашающих последствиях загрязнения во всех его разрушительных проявлениях» на конференции «Сельская жизнь в 1970 году».

А в 2018-м его имя вернулось в заголовки всех газет: принц отказался от пластиковой соломинки, которую ему принесли вместе с кофе со льдом в одном из кафе Афин, акцентировав внимание на том, насколько пластик вреден для окружающей среды. Обсуждавшие его журналисты совсем забыли упомянуть, что впервые о вреде пластика Чарльз рассказывал в 1970 году, но его слова тогда, можно сказать, проигнорировали.

Он опередил свое время и в других вопросах. В 1993 году, за восемь лет до трагедии 11 сентября, принц Уэльский выступил в Оксфордском центре изучения ислама с пламенной речью, призывая Запад уделять больше внимания пониманию этой религии и культуры. Особенно возмутила Чарльза децимация озерных арабов[33]33
  Обитатели месопотамских болот в низовьях Тигра и Евфрата, пострадавшие от программы иракского правительства по отводу стоков рек от болот в попытке ликвидировать источники продовольствия для болотных арабов и не дать уцелевшим ополченцам шиитов скрыться среди них.


[Закрыть] на юге Ирака. Эту речь – как и другие – он явно писал сам: если перечитать их сегодня, легко заметить характерные для принца лирические отступления в духе ослика Иа и самоуничижительные заявления.

Больше всего, по мнению принца Уэльского, общество недооценивало его работу с подрастающим поколением. Между тем Фонд принца со временем приобрел определенный вес. Основным фокусом его работы стали дети, которых остальные списали со счетов – бездомные, малолетние преступники, наркозависимые или те, кто существовал на пособие и не представлял себе иной жизни. Возможно, немалую роль в выборе этого направления сыграло то, что сам Чарльз после службы потерял цель в жизни. Когда Фонд впервые запустил программу, судьба семнадцатилетних молодых людей, не добившихся успехов в школе, мало кого беспокоила. Но принц чувствовал с ними некоторое сходство и хотел помочь.

Актер Идрис Эльба, выросший в бедном гетто в Хакни, поблагодарил Фонд за возможность сходить на прослушивание и за 1500 фунтов. Все это было необходимо для начала карьеры. Всего на сегодняшний день эта программа стала шансом запустить малый бизнес более чем для 68 000 молодых людей.

Но если Чарльз так стремился к прогрессивным решениям проблем и так явно работал на благо общества, почему же его труд редко получал признание? Его заботили как раз те вопросы, которые то и дело поднимала газета The Guardian, современная библия либералов, и которые инстинктивно высмеивал издательский дом Мёрдока. Вот только наследнику престола нелегко стать образцом для подражания только благодаря либеральным решениям, а Чарльз к тому же очевидно не любил все, что наводило на мысли о культурных устоях левых. По словам премьер-министра Тони Блэра, «он являл собой удивительное сочетание традиционного и радикального (в чем-то явно следуя идеям новых лейбористов, а в чем-то явно пренебрегая ими), царственного и ненадежного».

Пренебрежение традиционной для королевской семьи осторожностью для Чарльза было принципиальной позицией, достойной восхищения. Пока Тони Блэр пытался улучшить отношения с Китаем, принц Уэльский устроил вечерний прием для далай-ламы в Сент-Джеймсском дворце, желая таким образом выразить искреннюю поддержку Тибету. Чарльз сильно сомневался в необходимости войны в Ираке. Его беспокоило то, как она может сказаться на отношениях Ирака с Англией, хотя в данном случае он руководствовался несколько неверными умозаключениями, размышляя прежде всего о том, как это повлияет на знакомых спонсоров Фонда из стран Персидского залива.

Нескончаемый поток книг, документальных фильмов и статей о Диане, подававших все действия Чарльза в черном цвете, вызывал у него отчаяние. Принца можно понять, хотя он и сам нередко давал газетам поводы для насмешек, которых можно было бы избежать. Поглощенный (как он думал) заботами кабинета, принц Уэльский часто понятия не имел, насколько не соответствует реальности его представление о мире. Например, совершив в октябре 2003 года визит в Индию, Чарльз умудрился в качестве вдохновляющего примера приспособленных для жилья помещений привести «район трущоб Бомбея», где на территории вполовину меньше той, которую занимало поместье Хайгроув, ютился почти миллион человек, а на 1500 жителей приходился один вонючий туалет. И эта безнадежная ретроградность его взглядов делала безуспешными все попытки принца обратиться к прогрессивной аудитории. В 2006 году Кен Уорф так описал мне ситуацию:

«Проблема в том, что Чарльз не похож на нас, понимаете? На днях его показывали в новостях: в костюме, тканевой панаме и блестящих зеленых резиновых сапогах он стоял на земле поместья герцогства Корнуолльского и рассуждал о чудесах органического земледелия. И этим своим голосом заявлял: „Меня с ума сводит то, как в супермаркетах относятся к отбору моркови. В моем детстве морковки были все кривые и косые“».

Представление о том, насколько узко он воспринимал многие вещи, можно составить на основании разбирательства о неправомерности увольнения Элейн Дей, бывшей личной помощницы в Кларенс-хаусе. В марте 2002 года она случайно заметила, чтó Чарльз написал в одном из всегдашних эмоциональных примечаний к служебной записке.

«Что не так с людьми в наши дни? – нацарапал на полях принц, имея в виду Элейн. (Ей хватило дерзости предположить, что помощникам должна предоставляться возможность проходить обучение и претендовать на более высокие должности.) – Почему им всем кажется, будто они достаточно квалифицированы и способны выполнять задачи, лежащие за пределами их возможностей? Это следствие современной системы образования. Она вся крутится вокруг ребенка, твердит ему, что он может стать поп-звездой, судьей первой инстанции, великолепным телеведущим или компетентным главой государства, не стараясь даже и не имея к этому никакой природной предрасположенности. Вот они, результаты общественного утопизма, веры в то, что человечество можно генетически модифицировать так, чтобы оно опровергло уроки истории».

Напомню, автор этих слов находился в ранге адмирала королевского военно-морского флота, фельдмаршала Британской армии и маршала королевских военно-воздушных сил, хотя ни дня не провел на поле боя. Он также считал себя достаточно квалифицированным, чтобы высказываться по поводу архитектурного дизайна и законотворчества каждого министерства на улице Уайтхолл, не имея за плечами ни Королевского института британских архитекторов, ни даже стажировки на государственной службе. Естественно, его слова британская пресса приняла не слишком хорошо. А примечание на этом не заканчивалось. «Что я, черт возьми, должен сказать Элейн? – подытоживал Чарльз. – Она такая политкорректная, что мне даже страшно». Элейн Дей проиграла суд, но, разумеется, выиграла войну мнений.

Для будущего короля, человека, соблюдающего нейтралитет в вопросах национальных интересов, Чарльз создавал самому себе слишком уж много проблем, используя высокое положение, чтобы разрушать репутации. В 1984 году на торжественном вечере, посвященном стопятидесятилетию Королевского института британских архитекторов, принц Уэльский назвал план расширения Национальной галереи на Трафальгарской площади, предложенный бюро Ahrends, Burton and Koralek, «устрашающим уродством на лице любимого и элегантного друга». Разработанный архитекторами дизайн сочли – вполне справедливо – поистине отвратительным и те, кто, в отличие от Чарльза, предпочел не высказывать своего мнения. Патрик Дженкин, который тогда занимал кресло министра по вопросам окружающей среды, выслушав принца, негромко заметил, что это заявление «спасло [его] от необходимости принимать сложное решение». «Устрашающий» план был отклонен, и эпизод навсегда остался в истории как пример того, насколько безжалостен был принц, когда дело касалось того, что задевало его чувства.