Текст книги "Оборванный след"

ГЛАВА 6

Четверг. 26 августа 2004 года

Скобяная лавка Циммермана. Пендлтон, Орегон

Магазинчик Циммермана плотно зажат между домами на Мэйн-стрит, с местом для парковки плохо, поэтому Сэм остановилась прямо перед дверью.

– Сзади есть стоянка, но она в отвратительном состоянии. Так что иди вперед, а я догоню.

Укия осторожно вылез, и машина отъехала. На витринах лавки виднелись разнообразные инструменты, к ним прилагались краткие аннотации. Колокольчик над подъездом звякнул, когда гость открыл дверь и прошел внутрь, но звук этот, похоже, остался неуслышанным из-за царящего внутри шума. Все стены магазинчика были увешаны инструментами и хозяйственными принадлежностями, внимание тут же привлекала прикрепленная к колонне большая лосиная голова, которая с явным недоверием поглядывала на посетителей.

Источник грохота находился где-то в подсобных помещениях, и Укия, прихрамывая, направился туда. Из одной из ниш за кассовым аппаратом доносился говор – там собрались четверо индейцев в голубых джинсах, футболках и кепках. Старшему на вид было лет семьдесят, а младшему не больше двадцати. Они приветствовали незнакомца кивками и с любопытством разглядывали его.

Шум исходил из старого аппарата по продаже газировки; он трещал и рычал и каждую секунду готов был разлететься на куски. Запах горячей смазки смешивался с тяжелым дурманом свежей кедровой смолы.

– Выключи его! Выключи! – прокричал мужчина, перегибаясь через стойку. – Плюнь на него, он сломался.

– Нет, Лу, еще работает. – Женский голос донесся, казалось, из недр аппарата.

– Пора купить новый, Кэссиди, – продолжал агитацию Лу.

– Ничего подобного, – перекричала шум Кэссиди.

Старший из мужчин покачал головой:

– Она не выбросит его, потому что так поступил бы белый человек. Выкинул, а не стал бы чинить.

– Дядя Дэниел, что я тебе об этом говорила? – снова закричала Кэссиди. – Белый человек то, белый человек се. Ты просто помешался на них, постоянно твердишь об их всемогуществе. Считай лучше, что это свойственно природе человеческой – мы понимаем что к чему и выкидываем вещи, даже если с ними все в порядке.

– Купить новую вещь – это всего лишь практично, – отозвался Лу. – Ты сэкономишь на счетах по электричеству, если заменишь развалину. Черт подери, эту штуковину нужно спихнуть антиквару!

– Не говори глупостей! – Кэссиди вынырнула из-за автомата, держа в руках красную коробку с инструментами. – Ты не понимаешь самого главного!

– Кэссиди, – вмешался самый молодой индеец, – ты сама сказала, что покупать новые вещи свойственно человеку.

– Что же тут самое главное? – недоумевал старик.

– Обычай, традиция. – Кэссиди стояла спиной к Укии. – У нас тут старая скобяная лавка. Старая бочка с рассолом. – Она пнула бочку ногой. – Старые индейцы, которые болтают о жизни и смерти. – Она махнула гаечным ключом в сторону собеседников. – И машина по продаже газировки. Если бы я выкинула ее, поднялись бы разговоры. Ах какой старый магазин! Кэссиди, избавься от него, пошли куда подальше!

«Куда подальше» Кэссиди выделила особо, сопроводив взмахом руки с гаечным ключом; металлический инструмент треснул бы Укию по макушке, если б он не уклонился. Индейцы вздрогнули.

– Не смотрите на меня так! – прорычала женщина своим соплеменникам и снова уселась за автоматом. – Не думайте, что я ничего не слышу. «Что эта безумная краснокожая вообразила, покупая скобяную лавку! Что она понимает в инструментах!» Что ж, смотрите! У меня высшее техническое образование! Я могу отличить разводной ключ от отвертки! В самом деле, если белый человек оказался способен содержать магазин, то у меня это получится даже во сне.

– Если у вас высшее техническое образование, зачем вы тогда купили лавку? – неожиданно спросил Укия. – Почему не стали инженером или еще кем-нибудь в этом роде?

– Ха! – Она резко дунула в недра автомата – то ли от смеха, то ли прочищая детали. – Я прославляю краснокожую женщину, и никакой благодарности! Послушай, когда люди ведут себя так, как я, значит, что-то их в самом деле волнует, иначе они не стали бы поднимать столько шума. Мне не нужно гробить баснословные деньги на тряпье, а требуется только доказать, что я умею ремонтировать разные вещи. – Аппарат заурчал, подавая признаки жизни. – Вот оно! Поэтому я и не могу выкинуть малыша на помойку.

Кэссиди встала на ноги, довольно усмехаясь и обтирая с лица грязь. Внешне она была очень похожа на Зою, только ощутимо старше; те же темные веселые глаза, иронически поджатые губы, стянутые в конский хвост густые черные волосы. Красивым ее лицо можно было назвать с большими оговорками, а вот сильным – это уж точно. Лоб, щеки и руки покрывала липкая грязь, но ни одно пятнышко не испачкало голубых ботинок. В стоячем воротнике пряталось ожерелье на кожаных шнурочках из бирюзы и кости, с серебряным медальоном посередине. От женщины пахло сосновой стружкой и иголками, кедровой смолой и машинным маслом.

Кэссиди удивленно посмотрела на Укию.

– А, так это ты задаешь глупые вопросы?

– Простите, – пробормотал юноша. Она отмахнулась от извинений.

– Эту речь ребята слышали уже раз сто, и я страшно удивилась, что кто-то спрашивает. Что с тобой случилось, красавчик?

– Вы имеете в виду костыль? – спросил Укия, приподнимая костыль и помахивая им в воздухе.

Обе стопы стояли на полу: после обильного завтрака организм немедленно принялся за самолечение. Она рассмеялась.

– Да, костыль и гипс.

– О, я упал. На самом деле меня подстрелили, и я упал.

Несколько секунд Кэссиди смотрела на него, удивленно моргая, а потом захохотала, прикрывая грязной рукой лицо, от чего на носу и щеках появились новые полосы.

– Значит, ты и есть новый мальчик-волк из Уматиллы? – Когда Укия кивнул, она вновь рассмеялась. – Да, Джаред рассказывал о тебе, но он не сказал, как ты хитер.

Мужчины не оставили это заявление без внимания: двое тоже хохотали от души, пожилой индеец смотрел на гостя задумчиво, а самый молодой – с затаенной ревностью.

– Так как тебя зовут?

– Приемная мать назвала меня Укия Орегон.

– Как город?

– Да. – Укия с трудом балансировал на костылях, пытаясь вытащить бумажник, где лежали визитные карточки. – Восемь лет назад она нашла меня в национальном парке Уматилла на окраине города Укия и отвезла в Питгсбург. – Юноша вытащил свою собственную фотографию в тринадцать лет. – Вот так я выглядел в то время.

Кэссиди не обратила внимания на карточку, зато взяла фотографию – очень аккуратно, стараясь не испачкать машинным маслом. Насмешка мгновенно исчезла из ее глаз, и молодая женщина вгляделась в посетителя.

– Честно говоря, ты не слишком-то изменился. – Она ушла в боковую комнатку, и оттуда донесся тихий шум какой-то машинки. – Странно, что я вообще вижу тебя здесь и сейчас. Джаред рассказал нам о твоих ранах, в том числе и про фокусы.

– Я быстро лечусь.

Укии стало неприятно от мысли, что теперь все Брыкающиеся Олени знают о мышах.

– Тебе удалось убедить Зою, но она-то всегда верила. – Кэссиди вернулась обратно, вытирая масло с рук. Она смотрела на гостя пристально, не скрывая скепсиса. – Джаред считает тебя шарлатаном, но он всегда смеялся над семейными историями про дядюшку.

– Я не просил никого, чтобы мне верили, – запротестовал Укия. – Всего лишь хочу задать несколько вопросов. Кто была моя мать? Какой она была? Как я пропал и в каком возрасте? Почему вы зовете меня дядей? Мы с вами родственники? У моей матери были еще дети?

– Но ты уже попросил нас верить тебе, – проговорила Кэссиди. – Разве не должны мы сначала оценить, имеешь ли ты право на ответ, а уж потом давать его?

Укия встретился взглядом с черными глазами, так похожими на его собственные.

– Как оценить человека, даже не поговорив с ним?

Кэссиди смотрела на него несколько минут не отрываясь. Укия молчал, понимая ее попытки быть справедливой. Макс однажды сказал, что одним из сильнейших оружий юного следопыта было умение терпеливо слушать.

Кэссиди заговорила с молодым индейцем, при этом не переставая глядеть на гостя.

– Саймон, можешь для меня кое-что сделать?

– Все, что угодно, – ответил тот, мгновенно поднимаясь на ноги.

– Я не забила машину банками, пока не была уверена, что смогу починить ее. – Она вернулась в маленький кабинет сбоку и принесла с собой распечатку и фотографию. Листок она протянула Саймону. – Сходи, пожалуйста, к Суаэру и возьми у него по упаковке каждой воды в банках.

– Я сделаю это несколько позже. – Саймон многозначительно поглядел на Укию.

– Ох, не надо ревновать. – Кэссиди вернула следопыту фотографию. – Ты разве не понял? Это мой давно утраченный двоюродный прадедушка.

Саймон с ухмылкой удалился, а Кэссиди все созерцала Укию, скрестив руки на груди.

– Мальчик, которого мы потеряли, приходился дедушке дядей, поэтому мы так его зовем. Джаред рассказал мне про шутки с мышками. Он уверен, ты сделал какой-то хитрый фокус. Мне до смерти хочется узнать, как это у тебя получается?

– Что?

Укия несколько ошалел от ее прямоты.

– Этот трюк с мышами. Как ты его делаешь?

Юноша взглянул на группу мужчин, которые внимательно прислушивались к разговору.

– А, не волнуйся. Здесь только семья. – Она по очереди представила мужчин, начав с самого старшего: – Это дядя Дэниел, дядя Квинс и кузен Лу. Поэтому я отослала Саймона за газировкой. Он не член семьи.

– Я не хочу об этом говорить, – ответил Укия.

– Укия, если ты хочешь узнать о пропавшем без вести дяде, – начала Кэссиди, резко поднимая подбородок, – тебе придется рассказать нам о мышах.

Укия задумчиво смотрел на четверых Брыкающихся Оленей. Вот сейчас состоится обмен информацией. Условия сделки обговорены, но каждая сторона попытается меньше сказать и больше узнать. Поэтому юноша решил ограничиться неопределенными сведениями.

– Мыши появляются всегда, когда меня ранят. Да, как-то это глупо. Лучше уж вообще рта не раскрывать.

Кэссиди рассмеялась, увидев выражение его лица.

– Да, и так все семьдесят лет! Что ты с собой сделал, а, мальчик-волк?

Он пожал плечами:

– Не знаю. Помню только, что бегал с волками. Год за годом.

Кэссиди обошла вокруг Укии, с сомнением поглаживая подбородок.

– Ну, ты чертовски хорошо сохранился для своих восьмидесяти!

– Мне не восемьдесят лет, – тихо возразил он. – Люди моего отца сказали, сколько я прожил на самом деле.

Индейцы замерли.

– Люди твоего отца? – эхом отозвалась молодая женщина.

– Кто они? – спросил дядя Дэниел.

Как, интересно, следует описать Стаю, не используя при этом слово «пришелец»?

– Это опасные, жестокие люди. Убийцы. Они рассказали, как забрали мою мать. Как я появился на свет. – Гекс парализовал мать мальчика и захватил ее на корабль. Прайм использовал овипозитор, чтобы передать свою инопланетную генную базу в ДНК человека, и она забеременела. Так сказать, непорочное зачатие. – Отец хотел убить маму еще до моего рождения. – Прайм полагал, что ребенок представляет слишком большую опасность. Люди отца считали его намерение выполненным, так что до последнего момента не знали о моем существовании.

На лице Кэссиди отразилось недоумение.

– Если ты ничего не помнишь, а они не знают о твоем рождении, как же ты их нашел?

– Ну, на самом деле это они меня нашли.

– Повторяю вопрос, как же это произошло?

– Можно узнать, не касаясь и не заговаривая.

На какое-то мгновение лицо ее исказила злоба, затем рот искривился в усмешке.

– Да, ты здорово изображаешь все это мистическое дерьмо.

– Меня наняли, чтобы найти пропавшую девушку, которую они тоже искали. Наши пути пересеклись.

– Ну, первая история была поинтересней. – Она покачала головой. – Думаешь, мы в самом деле поверим, что тебе восемьдесят лет?

– Нет. Я гораздо старше, – невозмутимо отозвался Укия.

– Девяносто? – язвительно поинтересовалась Кэссиди.

Юноша некоторое время молчал, взвешивая, что им сказать. Если это семья, они и так могут уже все знать.

– Люди моего отца сказали, что я родился несколько сотен лет назад.

– Отлично, – пробормотал дядя Квинс. – Я почти ему поверил.

– Кто-то опять проболтался, – сказал Лу.

– Что вы имеете в виду? – Укия ничего не понимал.

– Когда кто-нибудь приходит к нам рассказать историю, – начала Кэссиди, – всякий раз оказывается, что кто-то из семьи рассказал чужому человеку нашу фамильную легенду. У тебя были интересные ходы, которых раньше никто не делал, к тому же ты обладаешь волчьим чутьем.

– Послушайте, все, что мне нужно, это поговорить о матери и обо мне, – убеждал их Укия. – Люди моего отца думали, что ее убили еще до моего рождения, и поэтому очень удивились, найдя меня. Они не могли рассказать ни как я попал к волкам, ни сколько времени у них провел, ни что я делал до этого.

– А волки не могут сказать тебе? – вкрадчиво прошептала Кэссиди, вызывая смех у мужчин.

– Они не говорят, – объяснил Укия. – Они достаточно хорошо меня знали, чтобы делиться со мной остатками добычи, вот и все.

– Дядя умер в 1933 году, – тихо проговорил дядя Дэниел. – Мой отец никогда не мог принять этого, но такова правда. Ему кажется, он видел дядю, когда тот бегал с волками. Даже если это невозможно.

– Если все наши фамильные предания истинны, – добавил дядя Квинс, – и дядя вернется к нам, то вы в любом случае не можете им быть. Если предания ложны, то вы все равно не можете им быть.

Укия пытался понять смысл этих выводов, но и так слишком много загадок требовали внимания.

– Он умер? Как он умер?

– Его убили, – ответил Лу.

– Убили! – Кэссиди издала беззвучный смешок. – Не то слово. Знаешь, почему мой брат стал копом? Когда мы были маленькими, дедушка все время говорил, как Джаред похож на дядю. Однажды мы рылись в дедушкиных вещах, которые не должны были видеть, и нашли целый альбом с фотографиями того, что стало с дядей. – Судя по реакции мужчин, они все видели эти снимки. – Джаред целый месяц потом не мог нормально спать. И ему действительно небезразлично, что дядиных убийц до сих пор не нашли.

Фотографии? Полицейские снимки с места убийства? Интересно, сколько еще раз полиции придется делать снимки гибели Укии? Вот уже второй; к счастью, о прочих его смертях полиция ничего не знала. Оба «зарегистрированных» убийства были совершены со страшной жестокостью, остальные тоже, но копы не успели их заметить.

– Что произошло? Кто его убил? И почему ваш дедушка до сих пор надеется найти его живым?

Брыкающиеся Олени – его семья – переглянулись, и самый старший покачал головой.

– Мы не говорим об этом, – тихо сказал дядя Дэниел.

– Это единственная защита против мошенников, – пояснила Кэссиди.

– Вы сами говорили, что не помните, – вступил кузен Лу. – Почему тогда вы так уверены, что являетесь нашим дядей?

– Я ни в чем не уверен, – твердо защищался Укия. – Просто мне подумалось, что раз вы ищете дикого индейского мальчика, а меня нашли с волками… ну, судя по всему, я и есть ваш дядя.

Колокольчик на двери звякнул, и в магазин зашла Сэм. Она кивнула всем Брыкающимся Оленям.

– Привет, Лу, Дэн, Квинс. Рада тебя видеть, Кэссиди. Что это за чудище у тебя за спиной?

– А, дробилка древесных отходов. Черт, я забыла. – Кэссиди скорчила недовольную рожицу и вытащила из кармана ключи. – Дядя Квинс, ты можешь передвинуть эту штуковину? – Тот кивнул и поймал ключи. Кэссиди пустилась объяснять, почему в комнате находится древесная молотилка: – Я притащила ее с распродажи. Еще точно не знаю, что с ней делать. Она очень дешево мне досталась. Сегодня все утро производила кедровые опилки.

– А-а! Мне пришлось немало поколесить, прежде чем найти стоянку.

– Сочувствую. Могу тебе чем-нибудь помочь?

Сэм многозначительно посмотрела на Укию.

– Мы уже закончили, – проговорила Кэссиди, скрещивая руки на груди.

– Ага, понятно. Послушай, а как дела у помощника твоего брата?

– Которого? Томми? Ты что, имеешь на него планы, Киллингтон?

– Черт подери, нет! – Она выхватила из коробки две пачки мятной жвачки, поискала в кармане мелочь и вытащила два двадцатипятицентовика. – Я имела в виду Броди. Ему лучше?

Кэссиди вздохнула.

– Нет. Он по-прежнему слоняется от стенки к стенке, будто зомби. Вы, белые, всегда скрываете свое горе, держите боль внутри себя, глотаете ее, и она начинает отравлять вас. Лучше стонать, чем скорбеть в тишине.

Услышав известия, Сэм опустила глаза и вздохнула. Затем бросила одну пачку жвачки Укии.

– Мэтт Броди потерял в июне ребенка. Он один из моих самых печальных клиентов.

– Ох.

– Они с женой очень тяжело восприняли трагедию. Оба похожи на марионеток без веревочек.

– В последнее время в городе слишком много несчастий, – проговорил Лу. – Многие люди находятся в ужасном состоянии.

– Да, такое ощущение, что смерть Гарри просто высосала из Мэтта все жизненные силы. – Кэссиди выбила чек и кивнула в сторону Укии. – Как это ему удалось найти нас?

– Человек должен заниматься своим делом, – прошептала Сэм, склоняясь над столом. – Я просто продаю информацию. И не рассчитываю на долю вознаграждения.

– Вознаграждения? – ошеломленно проговорил Укия. И тут картинка сложилась: толпы людей, желающих видеть Джесса Брыкающегося Оленя. Отсутствие телефонов в справочниках. Враждебное отношение к чужакам. – Что, за находку мальчика-волка из Уматиллы обещано вознаграждение?

– А ты не знал? – удивилась Сэм.

– В газетной статье, которую мы прочитали, ничего не было про деньги.

– Да, действительно, – кивнула Кэссиди.

– Послушайте, деньги мне не важны. Я могу подписать отказ от вознаграждения или что-нибудь еще в этом роде.

– И ты даже не хочешь знать, сколько там? – спросила Сэм.

– Нет. Мне все равно.

– Сто тысяч долларов, – ответила частный детектив. – Брыкающиеся Олени хранили наследство мальчика более семидесяти лет. Джесс Брыкающийся Олень решился отдать все эти деньги, чтобы найти ДЯДЮ.

– Мне наплевать на деньги, – твердо повторил Укия.

– Да, конечно, – кивнула Кэссиди.

Укия посмотрел на индейцев и в их глазах прочел скрытую враждебность. Вывод просто напрашивался.

– И поэтому кто-то из вас в меня стрелял? Чтобы я не притязал на деньги?

Он не спускал глаз с лица Кэссиди, так как молодая женщина не умела скрывать свои чувства. В первый момент она явно смутилась, затем ее обуяла злость, но в самой глубине таился ужас.

– Нет! – вскричала она. – Это не мог быть кто-то из нас!

– Но вы не уверены, не так ли? – докапывался Укия.

Но секунда замешательства уже миновала.

– Если бы мы стреляли в каждого, кто выдает себя за мальчика-волка из Уматиллы, Пендлтон был бы завален трупами, – выкрикнула Кэссиди. – Каждый идиот из Орегона, Калифорнии, Вашингтона или Айдахо посчитал своим долгом заявить нам о правах на вознаграждение! Люди показывали нам детские скелеты – слава Богу, сделанные в Корее, – свидетельство о смерти Джона Доу, приходил старый морщинистый человек, который на самом деле был навахо, а еще один ублюдок действительно раскопал семейную могилу Брыкающихся Оленей, чтобы вытащить настоящее тело погибшего мальчика. Именно его и следовало подстрелить, если бы мы вообще собирались кого-нибудь убивать.

– А вы можете доказать, что вчера были здесь, а не в лесу? – Укия непроизвольно повысил голос. – В момент стрельбы?

– Да, могу! – злобно выкрикнула Кэссиди, но, посмотрев на сломанную руку Укии, заметно успокоилась. – Послушай, Джаред позвонил мне два дня назад и сказал, что объявился очередной мальчик-волк. Он хотел узнать, как ты нашел мамин дом. Сказал еще, что у тебя доказательств было меньше всех. Не тот возраст, никаких материальных улик, ты даже не придумал никакой разумной истории. Мне очень жаль, что тебя ранили, но это не мы.

– Стоп, стоп! – помотала головой Сэм. – Хочешь сказать, что мальчик-волк – это ты?

— Да, – ответил Укия.

– А что это за дерьмовая история про клиента Джона Доу?

– Я не особенно люблю ее рассказывать, – мрачно проговорил Укия. – Не слишком приятно сообщать людям, что из детства я помню только, как бегал голышом по лесам с волками. Мои мамы наняли Макса, чтобы он выяснил, кто я; так мы первый раз и встретились. Макс приехал в Пендлтон и попытался установить личность Джона Доу, мальчика, которому в 99-м было от тринадцати до шестнадцати лет.

Сэм нахмурилась и взглянула на Кэссиди.

– Я думала, что мальчик-волк уже глубокий старик лет восьмидесяти.

– Дядя умер в 1933-м, – заявила Кэссиди. – Дедушка так и не смог этого пережить. Когда в девяностых люди стали замечать мальчика-волка, он учредил вознаграждение. Но дядю так и не нашли, все время приходят не те люди.

А может, Укия и есть тот человек? Вполне вероятно, но только если мальчик этот действительно он. Он мог выжить после убийства и затеряться в лесах на десятилетия. А нормальный индейский ребенок давно был бы уже мертв. Надо непременно поговорить с кем-нибудь, кто знал дядю в детстве.

Сэм положила ему руку на плечо.

– Ты не победишь их всех, волчонок. Идем, я подвезу тебя до отеля.

За спиной Укии снова зазвенел колокольчик, и дверь открылась, впуская покупателя.

– Если ты ничего не хочешь купить, то тебе пора удалиться, – проговорила Кэссиди, смотря юноше через плечо.

Укия уже начал разворачиваться, как вспомнил слова Макса в больнице.

– На самом деле мне нужна ножовка.

Сэм сказала, что подождет в машине, и ушла.

Кэссиди Брыкающийся Олень выбила чек, отсчитала сдачу и положила ножовку в пластиковый пакет, чтобы Укии было удобней нести.

– Зачем она тебе?

Укия приподнял ногу в гипсе.

– Чтобы распилить вот это.

На лице Кэссиди отразилось раздражение и недоверие, но она словно хотела поверить его словам. Женщина не могла понять: неужели у нее на глазах возвращается древняя фамильная легенда или это какой-то умник-артист делает фокусы, чтобы нагреть семью на целую кучу денег? В конце концов недоверие победило.

– Всего доброго, – холодно произнесла она, надеясь больше никогда не увидеть его.

Чтобы попасть в комнату, Укия воспользовался пластиковым ключом. Он очень жалел, что там не оказалось Макса. Юноша растянулся на кровати, вспоминая сегодняшнее утро и раздумывая над ситуацией. Алисию до сих пор не нашли, его самого кто-то пытался убить, Брыкающиеся Олени считают его фигляром-мошенником. Да, необходимо поспать и отвлечься от неприятных мыслей. К счастью, он съел достаточно обильный завтрак, чтобы не страдать от голода и в полной мере насладиться отдыхом.

Проснулся Укия от телефонного звонка. На экране мобильника высветился номер Индиго.

– Привет. Я скучал по тебе.

Ему и вправду страшно не хватало любимой. Впервые они находились вдали друг от друга.

– Я тоже соскучилась, – промурлыкала Индиго. – Как ты себя чувствуешь?

Укия прислушался к ощущениям в теле.

– Немного побаливает. Завтра уже поеду в лес, после хорошего ужина и долгого сна.

На самом деле, понял вдруг Укия, уже бывало, что они подолгу не виделись. За последние два месяца работа в ФБР нередко требовала от Индиго поездок в разные точки штата. Но в этот раз он сам впервые уехал далеко от дома, без семьи и почти без друзей, если не считать Крэйнака и Макса.

– Хорошо. Есть новости об Алисии?

– Гм… я, честно говоря, спал. Целый день ничего не слышал. – Неожиданно его охватил страх. Что, если в Макса и Крэйнака стреляли тоже? Кто ему сообщит? – Слушай, можно я тебе перезвоню? Я слегка запаниковал из-за Макса, пока с ним не поговорю, не успокоюсь.

– Понимаю. Буду дома весь вечер.

– Спасибо.

– Знаю, что ты то же самое сделал бы и ради меня.

Они быстро попрощались, и он немедленно вызвонил Макса.

– Беннетт. – Детектив поднял трубку после первого же звонка.

– Это я. Просто начал волноваться, что давно тебя не слышал.

Макс рассмеялся.

– Аналогично. Тут со мной пушка, Крэйнак и половина полиции Уматиллы. А у тебя только сломанная рука, пара костылей, никакой пушки и полное одиночество в незнакомом городе.

– Удивительно, что ты вообще оставил меня одного.

– Сам не понимаю, о чем тогда думал.

– Об Алисии.

– Да, наверное. Как ты там?

– Нормально. В данный момент валяюсь на кровати в отеле. Имел очень интересную беседу с Сэм Киллингтон об увеличении количества несчастных случаев. Возросло число смертельных исходов. В том числе из-за пожаров.

– Можно подумать, она проводит расследование по поджогам ради страховки.

– Ну а пропадающие туристы – это еще одна графа.

– Черт! Один из помощников Брыкающегося Оленя – такой здоровый, белобрысый быкообразный тип – разработал теорию, что тебя подстрелил охотник. Это при том, что сейчас ни на кого не сезон охотиться.

– Да, особенно с такой мощной винтовкой.

– Да, знаю. Как ни глупо, мы надеялись, что это окажется правдой.

– У Сэм нет доказательств, что пожары связаны с туристами, одна голая статистика.

– Цифры не с неба падают. Я тебе уже говорил, что иногда можно заметить стадо слонов, только посмотрев на показания сейсмографа.

Укия попытался вспомнить, его абсолютная память не упускала ни малейшей детали.

– Нет, не говорил.

– Ну, значит, должен был сказать. Слушай, у нас тут темнеет. Мы с Крэйнаком будем в Пендлтоне через час или два. За ужином обменяемся соображениями. До встречи.

Укия положил трубку и связался с Индиго.

– Специальный агент Женг, – ответила она.

– У Макса все в порядке, но они ничего не нашли. Собираются обратно.

– Завтра ты первым делом отправишься в лес, – напомнила Индиго. – И ты найдешь ее.

Укия непроизвольно улыбнулся, поддаваясь уверенному спокойствию голоса любимой. Индиго отличалась совершенно феноменальным самообладанием, она не впадала в панику даже перед лицом смертельной опасности. Ее твердость служила Укии надежным убежищем в жизненных невзгодах, и он всегда обретал умиротворенность.

– Как Киттаннинг?

– Немного разболтался. Думаю, он скучает по тебе. Хеллена заговорила с ним о собаках мамы Джо, и он утихомирился. – Хеллена была главной женщиной среди Волков-Воинов. – Надеюсь, ты не против, что я рассказала ей про стрельбу.

– Нисколько не против. – С точки зрения генетики Волки-Воины составляли его семью, и им должно знать о покушении. Мысли постепенно перетекли к Брыкающимся Оленям. – Макс тебе не говорил? Кажется, мы нашли родственников моей матери.

– Он сказал, что твоя встреча с шерифом Брыкающимся Оленем закончилась не самым лучшим образом.

– Все еще хуже. – Укия вздохнул, жалея, что ее нет рядом, и рассказал о знакомстве с Кэссиди Брыкающийся Олень. – Может быть, они и правы. То есть, хочу сказать, я делаю слишком поспешные выводы. Пропал один мальчик, считается, что он бегает по лесу с волками. Я мальчик, который бегал с волками. Но вдруг Кэссиди права? Ее прадедушка умер и ко мне не имеет никакого отношения. Быть может, я привлекал слишком много внимания, когда жил в лесу, а Джесс Брыкающийся Олень цеплялся за надежду, что его дядя не погиб.

Минуту они помолчали, и Укия прислушивался к ее чудному дыханию.

– Тут какие-то неувязки, – проговорила Индиго. – Первое: реакция шерифа на мышей. Почему он обвинил тебя в шарлатанстве? Неужели для индейских мальчиков так естественно извергать мышей при ранениях брюшной полости?

Он не мог отрицать логичности ее сомнений.

– Но если мальчик Брыкающихся Оленей был одним из Стаи, тогда все нормально.

– Точно. Второе: реакция одного из индейцев на твое заявление о своей многовековой жизни. – Индиго повторила ответ. – Отлично. Я почти ему поверил. Кто-то проговорился.

— Как будто кто-то передал мне что-то, чего я не должен знать.

– Например, что мальчик-волк мог родиться двести или триста лет назад, – продолжила специальный агент Женг. – Тогда понятно, что дедушка по-прежнему не верит в смерть дяди, несмотря даже на фотографии. Кэссиди говорит об ужасающей смерти. Если тело было изуродовано, то встает вопрос об установлении личности. Или тело исчезло?

– А это бы произошло, если бы мальчик ожил.

– И наконец, дедушка ожидает дядю живым, несмотря на преклонный возраст, а ведь восемьдесят четыре года – это не бог весть что для среднего человека. Впрочем, не стоит забывать, что ищут-то они мальчика-волка из Уматиллы. Да и кто бы поверил, что он способен семьдесят два года бегать по лесам со стаей волков?

– По крайней мере не Кэссиди Брыкающийся Олень.

– Но Джесс Брыкающийся Олень, лично знавший мальчика, верит.

Тебя практически невозможно уничтожить, повторил в его голове голос Макса. Макс вот верит в него, несмотря ни на что.

– Не думаю, что ты делаешь поспешные выводы, Укия, но, по-моему, тебе может и не удастся заставить их признать родство. Понимаю, это разные вещи, но мамы и Макс любят тебя. И теперь они твои родные. У тебя есть они, Келли, Киттаннинг и я.

– Знаю. Я ведь не собирался переезжать к ним в Орегон. Просто хотел выяснить, какое у меня было детство.

– Укия, Брыкающиеся Олени любили тебя настолько, чтобы по прошествии семидесяти лет после исчезновения по-прежнему не оставлять поиски. Старик мог бы рассказать тебе побольше, но и так понятно, что тебя любили. Так что ребенком ты наверняка был счастлив.

Учитывая четырехчасовую разницу, Индиго пришлось вскоре попрощаться и пожелать спокойной ночи. Не желая мучить себя сожалениями, что любимой нет рядом, Укия принялся размышлять о словах Сэм Киллингтон – в том числе и о тех, которые она не сказала.

Так ли это много – три пожара за два месяца? Похоже на то. И если пожары начинались после полуночи, то большинство людей непременно должны были находиться в постелях. А в глубоком сне большинство людей задохнулись бы от дыма, даже не успев проснуться. Но все? Настораживало только большое число жертв. Какое-то отклонение в статистике – вот и все.

Да, именно это и продвигало расследование Сэм. Единственной связью между пожарами, туристами и потопами – если, конечно, Сэм сказала правду и не перепутала чего-нибудь – оставалось сильное отклонение статистики от нормы. Макс бы, конечно, уже сделал выводы и вычислил, кто и что именно задумывает. Но Укия так не умел. Он работал только с чем-то вещественным – со следами крови, отпечатками ботинок, волосками. Вот это можно пощупать руками.

Когда Макс, Крэйнак, Чино, Лео и он сам играли по пятницам в покер, они никогда не позволяли ему тасовать или раздавать карты. Он различал каждую конкретную карту и даже, положив рубашкой вверх, узнавал их.

Макс утверждал, что можно предугадать, основываясь на своих собственных картах, какие находятся у противников. Но у Укии не получалось воплотить эту теорию. Он рукой пытался ощутить чувства партнеров, оценить их нервность или спокойствие. Но против постоянных противников в лице двух частных детективов, полицейского следователя и адвоката шансов у юноши не оставалось. У него неплохо получалось, только когда приходил кто-нибудь новый – ведь чем меньше люди знают, тем меньше скрывают свои чувства.

Он пытался найти такие детали дела Сэм, которые мог бы ощупать руками.

Есть факт, что все члены сгоревших семей пропустили назначенные встречи, не ходили ни на работу, ни в школу. Что-то удержало их всех дома. Оно же удержало их в постелях, когда здание поглотил дым. Быть может, это был киллер, проживавший у этих людей. Но пожары не столь разрушительны: даже на сгоревших телах эксперты обнаружили бы следы колотых ран, выстрелов, отравления, наркотиков и удушения. Даже если жертвы задохнулись – то есть смерть наступила от асфиксии из-за дыма, – в легких было бы меньше дыма.