Текст книги "Операция «Экскалибур»"

Моментом позже внезапно взвыли тормозные двигатели «Orion’а» – по экрану побежали облака, и впереди неожиданно открылось посадочное поле. Над ним висел исполинский, составленный из отдельных невесомых сегментов, гравитационный купол. Его неощутимая, отграничивающая космопорт от окружающей местности поверхность была чуть присыпана снегом. Ниже цепочками, пятнами огней высвечивались отдельные службы транспортного терминала. Наконец, когда «Orion» завис над центром купола, сегменты незримо разошлись. Двигатели завыли громче, и «Orion», покачиваясь, начал опускаться по вертикали с едва заметным боковым сносом, скоро его опоры коснулись бетонных плит площадки.

По длинному гофрированному коридору, выдвинувшемуся из подъехавшего к челноку огромного трайлера на гусеничном ходу, пассажиров провели внутрь накрытого прозрачным колпаком салона. Отсюда Грейсону было видно, как сегменты гравитационного поля, раскрывшиеся, чтобы пропустить прибывший корабль, вновь сомкнулись. Это была завораживающая картина – последние снежинки, густо сыпавшие с неба, внезапно исчезли, по посадочному полю пробежал ветер, взметнул снеговые столбы, колыхнул вершины редких деревьев, и над территорией космопорта вновь установилось залитое светом затишье.

Температура за пределами трайлера была около десяти градусов по Цельсию, не все пассажиры оказались готовы к подобным условиям. Грейсон сразу отыскал взглядом местных жителей. Мужчины были одеты в меховые шубы и увешаны многочисленными цепями и крупными медальонами из золота.

Вид у них немного варварский. Женщины предпочитали длинные платья, тоже отделанные мехом, а также утепленные пальто и меховые накидки. Признаться, Грейсону никогда не доводилось видеть такие красивые шкурки. В салоне тягача было ощутимо холодно – впрочем, как в последующем отметил полковник, таркардцы практически не отапливали салоны общественного транспорта, холлы и вестибюли в домах.

По-видимому, у них считалось бессмысленным делом согревать те помещения, из которых свободно утекало тепло. Местным жителям подобное закаливание вовсе не казалось опасным чудачеством, легкий морозец они предпочитали всякой другой погоде. Нельзя сказать, что в жилищах таркардцев царил холод. При желании всегда можно было поворотом ручки подогреть воздух до желанной температуры, однако в общем-то здесь предпочитали прохладу. От нее, поежился Карлайл, иной раз зуб на зуб не попадает.

Наконец тягач добрался до терминала. Грейсон, Лори и сопровождающие их спутники вместе с толпой других пассажиров вошли в просторный, с высоким потолком вестибюль. Отсюда по широким пандусам спустились в еще более огромный зал ожидания. Насчет пространства, мороза и природных красот таркардцы не скупились. Потолок зала как бы терялся в заоблачной дали… Здесь им пришлось ступить на ленту транспортера, которая вынесла их в особое огороженное помещение, где пассажиров поджидали встречавшие рейс люди. Здесь же находились два человека в зелено-голубой форме Таркадской королевской гвардии. У старшего были нашивки лейтенанта. В прежних лиранских табелях о рангах это звание не считалось полностью офицерским – это была как бы переходная ступень… Непонятно, как теперь? Возможно, Катрин ввела изменения в иерархию званий? Второй был капралом, на нем куртка десантника, пятнистые штаны и высокие ботинки со шнурками.

Лейтенант держал в руках коробочку, на экране которой высвечивался чей-то портрет. Несколько раз взглянув туда, он безошибочно обратился к Грейсону:

– Полковник Карлайл?

– Да, я Карлайл.

– Пожалуйста, следуйте за нами. – Лейтенант мимолетным взглядом оглядел прибывших с Грейсоном товарищей и спросил: – Это с вами?

– Да. Я что, считаюсь под арестом? – спросил Грейсон.

– Нет, сэр. Я получил приказ сопровождать вас до места, где вам надлежит остановиться.

– Я полагал, что нас разместят в «Reichhaus»? «Имперским домом» называлась самая известная гостиница в Таркаде.

– Сэр, я получил приказ сопровождать вас до места…

– Ладно, ладно! – махнул рукой Карлайл. – Приказано – сопровождайте!..

Сначала полковник хотел выяснить, что еще известно встречающим, потом решил, что это бесполезно. Неразумно с первых минут устраивать скандал.

Официально ему не было предъявлено никакого обвинения. Зачем же с первых шагов наживать неприятности?

Лейтенант указал направление, и они всей гурьбой двинулись за ним. Капрал замыкал процессию. Они миновали зал ожидания, вновь по наклонной плоскости спустились в следующий вестибюль. В зале ожидания, как заметил Грейсон, уже появились символы народного энтузиазма. По стенам были развешаны знамена, несколько лозунгов на немецком и английском языках; полотнища были национальных – белого и голубого – цветов, спускавшиеся до пола. На обзорных экранах высвечивалось: «Лиранское Содружество. Мир, процветание, независимость!» На другой стене, на трехметровом дисплее, был представлен поясной портрет Катрин, повыше нижнего обреза слова:

«Штайнер: еще раз у руля!» На самом большом экране, занимавшем большой участок стены, показывали биографический ролик, повествующий о новой архонтессе. Это все было понятно, но тревожил портрет, на котором она была изображена в поблескивающих бело-голубых доспехах, на плечи наброшен офицерский плащ, на боку – кобура с торчащей из нее ручкой лазерного пистолета.

Просто новоявленная Жанна д'Арк, усмехнулся Грейсон. Все это время он особенно внимательно следил за выражением лиц, оценивал таившиеся в глазах чувства. Особенного воинственного пыла во взглядах он не замечал.

Лозунг, призывавший Штайнеров к рулю, казался откровенно глупым. Виктор в еще большей степени, чем сестра, мог считаться Штайнером. Ведь он был старший сын! Подобная накладка свидетельствовала, что аппарат Катрин, отвечающий за связи с общественностью, был в полном замоте. Как иначе, когда всего две недели назад Катрин Штайнер-Дэвион, младшая сестра принца-архонта Федеративного Содружества, превратилась в архонтессу Катрин Штайнер, главу Лиранского Содружества. Размышляя о событиях, которых следовало ждать после разрыва, Грейсон отдавал себе отчет, что, даже если заявление Виктора было искренним и в ближайшие год-два-три можно не опасаться крупномасштабной войны, все равно между братом и сестрой никогда больше не будет согласия – ненависть неисчерпаема! – и в будущем этот фактор обязательно скажется. Собственно, положение Катрин было более чем неустойчивым. Если в пределах прежнего Федсода население с горечью, но достаточно сдержанно встретило весть об отсоединении лиранцев, то на просторах нового Содружества дела обстояли совсем не так гладко, как трубили официальные средства массовой информации. Недаром цензура ввела строгие ограничения на сообщения с мест, но всякий разумный человек понимал, что партия Дэвионов куда более сильна именно в Лирсоде, чем в исконно принадлежащих им районах. Конечно, их сторонники сначала испытали шок, но теперь внутренняя трещина, расколовшая новое государство, будет только расширяться. Развал огромной державы отрицательно скажется на судьбах сотен миллионов людей. На семьях, на экономических и культурных связях, на психологическом настрое… Если Катрин в ближайшее время не добьется заметных успехов в деле развития народного хозяйства и повышении жизненного уровня, очень многие подданные спросят ее: зачем нужно было такое отделение? Нас никто не спрашивал, референдум не проводился, не было никакого решения представительного органа. С какой стати мы должны оплачивать чужие амбиции из своих кошельков?

Это был очень серьезный вопрос, тем более что в обозримом будущем жизненный уровень в Лирсоде неизбежно резко покатится вниз.

Промышленность, лишенная рынка всего огромного государства, втянется в затяжной кризис. Где взять деньги, чтобы выйти из него? Негде!.. Вряд ли Виктор поделится своими финансовыми запасами, чтобы помочь сестричке. Хотя, усмехнулся Грейсон, с него станется… Непредсказуемый малый, чем и знаменит… Катрин остается только одно – постоянно держать население в страхе перед возможной агрессией со стороны Федеративного Содружества.

Еще лучше, если ей удастся спровоцировать Виктора на вторжение – вот тогда она окажется на коне! Но если тот будет разумен и не поддастся на провокации, ей придется худо. Чрезвычайное положение сменится военным, потом она присвоит себе диктаторские полномочия, так недалеко и до разгрома оппозиции – то есть сторонников Дэвионов, а это кровь, лагеря, тирания… У Карлайла были все основания задуматься о дальнейшей судьбе Легиона. Не о собственной – здесь перспективы хотя были туманны, но большого значения не имели, он был готов ко всему, – но именно о будущем полка!..

Кроме того, над Лиранским Содружеством тяжелым бронированным кулаком нависла армия кланов. Именно миры, принадлежавшие Лиранскому Содружеству, были более других подвержены угрозе нового вторжения.

Был еще один фактор, который мог сыграть на руку Катрин, – это постоянно подчеркиваемое со стороны официальных органов Федеративного Содружества отношение к лиранцам как к гражданам второго сорта. Правительство располагалось в Новом Авалоне и за все время объединения ни разу не удосужилось побывать в Таркаде. Все решения, даже откровенно глупые, принимались без консультации с официальными органами лиранцев.

Даже в армии царил дух пренебрежения к частям из Лиранского Содружества, невзирая на их славные шестивековые военные традиции.

Одним словом, узелок затянулся крепкий. Распутывать его придется долго, много голов полетит с плеч, прежде чем его сумеют развязать. Кто в состоянии гарантировать, что среди них не окажутся головы легионеров?..

Между тем вся группа с Гленгарри спустилась под землю, где их поджидал наземный бронированный транспортер с эмблемами Лиранского Содружества на борту. Лейтенант сел рядом с водителем, наемники заняли переднюю часть салона, у выхода устроился капрал и с ним еще пять вооруженных бойцов. Как только двери захлопнулись, транспортер рванулсяс места.

– Слышь, паррень, – майор Маккол обратился к капралу, как только они выбрались на широкое подземное шоссе, – объясни, что здесь творрится? Как наррод? Что слышно после заявления аррхонтессы?..

Капрал проигнорировал его вопросы.

– Послушайте, капрал, – вступила в разговор Лори, – если мы не под арестом, то почему вы считаете возможным не отвечать на вопросы старшего по званию? Можете вы, по крайней мере, сказать, куда нас везут?

Капрал был явно смущен. Поколебавшись немного, он выдавил:

– Туда, где вы будете в безопасности. – Подождал еще немного и одними губами, словно не желая, чтобы его слышали, добавил: – Наемники…

Грейсон перехватил взгляд Лори и едва заметно отрицательно покачал головой. Он словно пытался внушить ей: эти люди ничего не знают об их деле. Они для них просто грубые, хваткие типы, с которыми ухо надо держать востро. Одним словом, наемники!.. Спорить с ними или пытаться убедить в чем-либо – бесполезное занятие.

Полковник невозмутимо массировал свою левую руку – проверил чувствительность пальцев, кожи, осмотрел ногти. "Вот черти, они даженогти научились отращивать! Ну, просто как живая!.. Вот и на ладони складки – интересно, какой смысл эти умельцы вложили в их начертание? Ага, вот эта длиннющая означает жизнь… " Он сравнил рисунки, начертанные на левой и правой ладонях. Сходство было, но и различий тоже хватало. Черт побери, он точно такой же человек, каким был до ранения, и хватит переживать по этому поводу. Фрай прав – жизнь не остановишь, хоть ты залейся слезами!

«Так что прими то, что случилось, и действуй в силу своих возможностей».

Подняв голову, он встретился со взглядом Кейтлин. Она сидела рядом с сыном, однако не спускала с полковника глаз.

– Все будет нормально, сэр.

Полковник ободряюще улыбнулся. Удивительное чувство накатило на него в тот миг – ему вдруг нестерпимо захотелось… что-то сделать. Бежать куда-то, кричать, попытаться пробить стену головой – он не знал, как конкретно ему хотелось действовать. Ясно только, что ему просто захотелось изменить свою судьбу, побороться с роком…

Если бы еще знать, куда бежать, с кем разговаривать, что обещать!.. Хуже всего то, что он до сих пор ощущает себя пешкой в большой игре. Его, как и капрала, не посвящают, зачем везут в то или иное место. Но если капралу это было простительно, то ему, полковнику Карлайлу, ни в коем случае. В таком положении ему уже доводилось бывать, поэтому он знал, что лучше всего сидеть и помалкивать, глядеть в окно на мелькающие по обочинам столбы, на которых горели освещавшие подземное шоссе фонари, и думать. Кумекать. Соображать…

Судя по направлению и времени поездки, их везли прямо в Асгард, крепость времен Звездной Лиги, расположенную на вершинах гор Вотана. Наконец транспортер доставил их в холодный подземный гараж. Затем они поднялись на лифте на пятый уровень – все вместе это составляло около двадцати обычных этажей. Асгард полностью обеспечивал себя всем необходимым. Это был закрытый военный город с населением в несколько десятков тысяч человек.

Грейсон полагал, что их поместят в обычной казарме, однако в Асгарде оказалось достаточно большое число штатских сотрудников и несметные толпы посетителей, для которых были устроены гостиницы. Группу с Гленгарри поместили в номере «Бифроста», одном из внутренних отелей Асгарда. Размеры номера оказались невелики – одна достаточно вместительная гостиная и три спальни. Можно было спать и в гостиной – благо здесь были расставлены широкие удобные диваны. Майор Маккол, заявив, что здесь, в углу, возле двери, устроит свою постель, сразу рухнул на выбранный им диван. «Буду дерржать перрвую линию оборроны прротив незваных визитерров», – гордо заявил он.

К сожалению, майор ошибся. Грейсон сразу приметил двух дюжих вооруженных хлопцев, приставленных охранять двери в их номер. Если считать, что они не находятся под арестом, то охраняют их по всей строгости.

«От кого?» – удивился Грейсон.

Архонтесса Катрин Штайнер сидела за письменным столом в своем кабинете. Она пока продолжала жить в своей скромной квартирке в королевском дворце. Сидела и писала от руки письмо – особым пером выводила буквы на экране персонального компьютера, встроенного в столешницу. В комнате тихо звучала музыка – ноктюрн Шопена, однако она едва ли слышала его. Особое перо ручки тихо поскрипывало, двигаясь по шершавой поверхности светящегося экрана.

Комната была оформлена с большим вкусом, декоратор искусно использовал смягченные серые, зеленоватые и любимые всеми Штайнерами голубые тона. Стена напротив двери была занята двумя портретами в полный рост – каждый метра три в высоту. На левом была изображена мать – архонтесса Мелисса Штайнер-Дэвион. На правом – бабушка, архонтесса Катрин Штайнер. Эти две женщины были мало похожи друг на друга, дочь и внучка взяла у них все, что было, как ей казалось, самым лучшим. Между ними была изображена эмблема Лиранского Содружества – одетый в броню кулак. Происхождением своим этот знак был обязан польским патриотам, сражавшимся за свободу более тысячелетия назад.

На мгновение Катрин Штайнер-Дэвион замерла, оторвалась от письма. Ее серебристого цвета платье снизу и сверху было подбито искусно вшитыми полосками меха. Платье было тонким, Катрин ощутила, что совсем замерзла в своей комнате. В общем-то в королевском дворце всегда было несколько прохладно, а по мнению многих гостей, так просто холодно, как в сугробе.

Девушка чуть двинула рычажок на панели компьютера, включила обогреватель… Слухи, что жители Таркад-Сити не могут обеспечить себя теплом в полной мере, были сущей чепухой. Мощности ядерных котлов было в избытке, просто такова была традиция. Катрин иногда подозревала, что технический персонал, ответственный за содержание оборудования дворца, тайно сговорился вернуть прежние дни славной истории Таркада, когда один из архонтов открыто гордился, что на стенах его спальни выступил иней, а два гвардейских боевых робота типа «Griffin», установленные в тронном зале, где принимались жалобы от населения и где постоянно толкался народ, замерзли так, что для того, чтобы сдвинуть их с места, машины пришлось отогревать. Катрин подозревала, что хозяева дворца – архонты Содружества – намеренно поддерживали такую низкую температуру, чтобы укоротить заседания и заставить подданных выступать по существу.

Наконец она закончила письмо, тщательно проверила каждое слово, каждую запятую. Все расставила как следует. Прикинула, что именно поймет из этого письма адресат, как он его истолкует. Вроде бы так, как она желает… Удовлетворенная, она нажала на клавишу, подключавшую к работе ее личный шифр. На экране вспыхнула надпись: «Сообщение кодируется».

Секунду спустя из щели на краю экрана выползла дискета. Принцесса взяла ее, какое-то время, бездумно улыбаясь, смотрела в пространство. Потом очнулась и нажала на кнопку вызова.

Служанка вошла в кабинет и, чуть присев, опустив голову, спросила:

– Слушаю, мисс?

Катрин, уже повернувшаяся спиной ко входу, неторопливо обернулась:

– Здравствуйте, Анна. У меня есть для вас поручение.

– Да, мисс.

Архонтесса передала служанке дискету:

– Я хочу, чтобы вы немедленно отправились в Асгард. Передайте эту дискету подполковнику Вилли Шуберту. Он вам знаком?

– Да, мисс. Я прежде уже передавала ему послания. Он работает в службе безопасности Асгарда.

– Точно. Передайте ему это послание. Только из рук в руки. Понятно?

– Да, мисс. Из рук в руки.

– И поторапливайтесь! Я хочу, чтобы он получил его к двадцати пяти часам вечера. Как только вернетесь, сразу доложите мне. Не имеет значения, который будет час, – идите прямо в мой кабинет. Я буду на месте.

– Все будет исполнено, мисс.

Анна говорила ровно, точно, без всяких колебаний. Сколько ей уже пришлось выполнить подобных заданий для своей юной хозяйки.

– Вот только… – Она на мгновение замялась.

– Говорите, Анна. Смелее…

– Я насчет этих наемников, которые должны предстать перед судом. Они только что прибыли…

– Что ты знаешь об этом деле, Анна?

– Возможно, мне не следовало спрашивать…

– Нет, почему же? Все правильно, Анна. Я просто хочу знать, что ты слышала об этом деле и от кого.

– Ну-у, только то, что было на специальном видике, недавно прокрученном на дворцовом тридивизоре, мисс. Там было сказано, что наемники должны служить вам, а сами переметнулись…

– Не совсем так, Анна, но… Ладно, послание, которое ты должна передать, как раз и касается обстоятельств этого дела. Это очень важное послание.

– Надеюсь, – Анна сдвинула брови, – суд воздаст им должное.

Предательство налицо, им следует приговорить полковника к расстрелу.

– Сомневаюсь, что дойдет до этого, Анна. Однако… – Катрин задумчиво улыбнулась, – я верю, что суд беспристрастно разберет все обстоятельства дела. В любом случае я обещаю вам, Анна, что полковник Карлайл получит то, что заслуживает.

Анна не смогла сдержать довольную улыбку и кивнула. Спрятала дискету в сумочку, пристегнутую к поясу, сделала книксен и вышла.

XIII

Королевский дворец, Таркад-Сити

Таркад, Округ Донегал

Лиранское Содружество

10:00 часов по местному времени

3 октября 3057 года

Лори все больше и больше чувствовала, как над головой мужа сгущаются тучи. Меньше всего ее беспокоили слухи и сплетни, которыми обросло официальное расследование. Тревога рождалась в глубине сердца, там же и крепла, набиралась сил, не давала покоя ни во сне, ни наяву. Что-то вокруг было не так – это она ясно осознавала. С мужем тоже творилось что-то странное – и в этом она не обманывалась. Нельзя прожить с человеком тридцать пять лет и не ощущать, в каком он находится состоянии.

Прежде всего ее очень заботило подавленное состояние, в котором тот находился весь долгий путь с Гленгарри до Таркада. Лори испробовала все средства, которые были в ее распоряжении, чтобы вывести его из депрессии, однако результат оказался плачевным. Грейсон все глубже погружался в свои мысли, а о чем он думал, было ясно без слов. Даром, что ли, то и дело поглядывал на свою искусственную руку. Далее, за весь перелет они почти не разговаривали – так, обменивались короткими фразами по пустячным поводам. Это в тот момент, когда он так сильно страдал душой. Прекрасная выдержка не всегда хороша – иной раз бывает лучше облегчить боль признанием, долгим разговором. В последнее время он даже позволил себе несколько раз нагрубить ей. Так, чуть-чуть, причем он тут же извинился, однако раньше за ним такого не наблюдалось.

Последние две ночи – уже на Таркаде – оказались самыми трудными. Лори душой чувствовала, что он пришел к какому-то решению. Длительная депрессия вылилась во что-то совершенно непредсказуемое. Это что, следующая стадия его выздоровления? Или все дело в визите странного подполковника из армии Лирсода? Тот явился два дня назад, поздно вечером. Извинился «за столь поздний визит» – у них здесь трудно понять, что значит «поздно», а что значит «рано» – и пригласил Грейсона на прогулку. Вчера он тоже появился, был более настойчив – заявил, что нуждается в уточнении некоторых подробностей, это, мол, необходимо сделать до начала официального слушания. Затем попросил майора Маккола сопровождать их.

Уже после первой прогулки Грейсон… стал сам не свой. Словно его энергией зарядили. Взгляд стал цепок, придирчив. После второго визита он, казалось, окончательно избавился от хандры. Стал весел, улыбчив, к нему вернулось чувство юмора. Казалось, можно только радоваться, однако Лори, глядя на веселящегося мужа, испытывала только страх.

Одним из самых нелепых мифов нового времени было считающееся само собой разумеющимся утверждение, что всякий пилот боевых роботов, пострадавший в бою и ставший инвалидом, в случае замены части его тела каким-нибудь искусственным органом постепенно сам становится машиной, бесчувственной и безжалостной. Говорили, что в таких случаях в его сознании начинают превалировать рациональные, вероятностные в математическом смысле мотивы и всякие «чувства» становятся для него шелухой. Ничего глупее выдумать было невозможно! Вероятно, кто-то из пострадавших пилотов попытался спрятаться за подобной маской, но таких были считанные единицы. Другие же испытывали страшные душевные муки от сознания своей неполноценности.

Если судить по Грейсону, то после ранения он, пожалуй, стал куда более эмоционален, чем раньше. К несчастью, эти переживания происходили по невеселому поводу, депрессия всегда вела к разрушению личности.

Случалось, безысходность пожирала последние остатки здравого смысла. Это было что-то похожее на раковую опухоль… Насколько Лори знала, Грейсон всегда был человеком, обращенным в себя, однако ранее подобная тяга к самоуглублению уравновешивалась тягой к любимой работе, громадным количеством забот, которые сыпались на него как из рога изобилия.

Сначала к его состоянию, в которое он впал после излечения, относились вполне терпимо – конечно, непросто для здорового мужика в расцвете сил почувствовать, что и рука у тебя не своя, что стал глух на одно ухо и реакция не та, что раньше. Однако со временем у Грейсона вдруг начали случаться вспышки гнева, то его в слезы бросит, то вдруг нападет истерика. Однажды на борту «Orion’а» им вдруг овладел беспричинный смех – он ржал как конь. Долго, взахлеб, хватался за живот… Такого с ним никогда раньше не случалось. Хорошо, что они были одни в каюте, и Лори с ужасом ждала, когда же кончится это безумие. Он хохотал более пятнадцати минут. Это было слишком даже для нее, однако она выдержала.

Как, впрочем, выдерживала и вспышки гнева. Однажды он пришел в такую ярость, что принялся изо всех сил стучать кулаками по переборке. Она и это стерпела, все время пыталась найти способ привести его в чувство, вернуть прежнего, энергичного, бодрого Карлайла. Пока ничего не удавалось. А тут на тебе! Явился какой-то громила-офицеришка, поговорил с мужем, и тот сразу расцвел.

В тот момент ее буквально сразила мысль: была ли она вообще, эта депрессия? Неужели Грейсон вел себя подобным образом, исходя из каких-то неведомых ей целей? Теперь здесь, на Таркаде, добился своего – и обрел прежнюю бодрость духа. Это уже было запредельно!.. Элен Джемисон, его лечащий врач, предупреждала Лори, что в поведении мужа возможны кое-какие странности, но не до такой же степени! Врач предупредила, что в первое время после пробуждения ото сна полковник будет старательно искать свою левую руку, которую приходилось выключать на ночь, чтобы не подсели батарейки. Да, подобные анекдоты с Карлайлом случались, но чтобы пятнадцать минут хохотать до упаду или изо всех сил колотить кулаками по стене – об этом Элен ни словом не упомянула.

Нельзя сказать, что он разлюбил ее. После выхода из лазарета в первые дни Грейсон был очень страстен, буквально ненасытен – женщину здесь обмануть очень трудно. Муж, безусловно, испытывал к ней сильную страсть.

Спустя месяц он немного утихомирился, начал как-то отдаляться от нее. Этому тоже было разумное объяснение – Элен Джемисон предупреждала ее, что мужчины по этой части куда более чувствительны, чем женщины-пилоты. В медицинской науке описаны подобные случаи, объединенные под общим названием «синдром переноса». Многие мужчины-водители на бессознательном уровне переносят часть своего "я" на машину. Словно робот является неким расширением его тела и личности. В некоторых историях болезни зафиксированы сны и причудливые фантазии, в которых пилот ощущает себя существом десятиметрового роста, обладающим гигантской силой, вооруженным с ног до головы, против него не может устоять никакой соперник. Выходя из рубки боевого робота, подобные типы чувствуют себя… уязвимыми, лишенными покрова, слабыми…

Однако Лори была уверена, что ее Грейсон подобным синдромом не страдает. Он был достаточно силен и уверен в себе, чтобы быть спокойным и за пределами боевой машины. Ему всегда хватало разума – при всей любви к этим безгласным, удивительным металлическим уродцам – видеть в них средство, но не цель жизни. Его целью был Легион, его безопасность и способность выжить. Даже скорее коллектив, спаянный этими машинами в нечто грозное, способное постоять за себя. Он никогда не верил в торжество одиночек, которые заполонили экраны тридивизоров. Этакие ухватистые, ухмыляющиеся по поводу и без повода супермены вызывали у него отвращение. В современной войне – явной и тайной – каждый участник не более чем солдат. Конечно, от него много зависит, но только тогда, когда он ощущает себя в строю. В противном случае ему долго не протянуть.

Так что с причинами, ввергшими Грейсона в состояние кризиса, все было ясно. Теперь этот внезапный поворот в его психологическом настрое, который случился после собеседования с неизвестным хлыщеватым подполковником.

На следующее утро – в этот день полковник Карлайл, барон Гленгарри, с супругой должны были предстать перед судом – Лори напрямую спросила мужа:

– Грейсон, скажи, что с тобой творится?

Карлайл расположился в противоположном углу спальни у огромного, в полный рост зеркала, где прилаживал к мундиру награды, полученные за долгие годы службы. Муж отложил последний наградной знак, подпер голову тыльной стороной ладони и долгим взглядом посмотрел на темный экран тридивизора. Затем глянул в зеркало – здесь их взгляды встретились. Муж спокойно выдержал ее взгляд, потом не спеша приладил последний орден, поднялся, надел парадный мундир полковника Легиона Серой Смерти, одернул полы. Лори неслышно вздохнула – все-таки он был чертовски красив! Мундир серый, с черными вставками. Таким же был аксельбант. Вся грудь в орденах, полученных почти от всех правительств Внутренней сферы, – эти награды переливались словно радуга. Особенно поражали холодным, изумительно ярким посверкиванием вставленные в благородный металл бриллианты.

Лори протянула к нему руки:

– Черт побери. Грей, я жду ответа! Так дальше продолжаться не может, ты совсем отдалился от меня.

– Лори… – начал он. Затем неожиданно замолчал и отчаянно потряс головой. Она заметила слезы в его глазах. Наконец он справился с собой.

– Иногда, любимая, самое лучшее помолчать.

Больше он ничего не сказал.

Что могли означать его слова? Что не желает говорить?.. О чем он не желает говорить?..

Она сумела справиться с дрожью, которая пронзила ее в тот миг.

Все-таки она была служака, нервы у нее были крепкие, а вот с рассудком проблемы, укорила она себя. Муж, скорее всего, намекнул, что всякий их разговор здесь, в номере, прослушивается. Что здесь невероятного? Об этом ей следовало подумать с самого начала, ведь лейтенант привез их в специально приготовленные для гостей помещения.

– Нам действительно не стоит обсуждать здесь подобные вещи, – мягко, почти шепотом добавил Грейсон.

Лори отметила, что муж с особой деликатностью подбирает слова. Ей было известно, что подслушивающее устройство размером с ноготь способно улавливать человеческий голос на расстоянии сорока метров. Существовали особые шпионские камеры, которые могли воспроизводить речь, фиксируя движение губ. В ходу были устройства, на расстоянии определяющие температуру человеческого тела, с помощью подобных данных можно было в какой-то степени судить, сказал ли подслушиваемый правду или нет. Размер подобных «жучков» не превышал фалангу ее большого пальца.

– Все, что я могу сказать, это только то, что все будет хорошо.

Лори обвела комнату взглядом. Ощущение, что за ней подглядывают, подслушивают, вызвало гнев. Она словно почувствовала себя раздетой – это было отвратительно. Камеры могли быть напиханы в каждом углу – выходит, они передавали все, чем они тут занимались. Где-то в недрах этого чудовищного города операторы детально анализировали каждый их вздох, каждый взгляд, каждый вскрик, которыми они обменивались.

В этом месте вряд ли дотошно соблюдают права постояльцев на частную жизнь. Здесь все направлено на то, чтобы проникнуть в чужие секреты.

Скорее всего, именно поэтому Грейсон не желает вести здесь серьезных разговоров. Свидетели объяснений ему ни к чему, тем более такие, перед которыми поставлена задача, невзирая ни на что, собрать против него компрометирующий материал.

Полковник взглянул на часы, надетые на левое запястье.

– Нам лучше уйти, – сказал он, – если ты не хочешь, чтобы за нами прислали каких-нибудь головорезов, которые силком выволокут нас отсюда.

Как только Лори подошла к нему, он обнял ее и шепнул:

– Не беспокойся, любимая. Доверься мне…

Два часа спустя полковник Карлайл и его жена сидели в отделанном деревянными панелями отсеке, расположенном слева от длинного, с прекрасной резьбой стола, за которым занял свои места третейский суд. Перед главным столом находился небольшой столик, на котором могли быть разложены вещественные доказательства. Это слушание, правда, должно было быть проведено только на основании свидетельских показаний. Что в данном случае можно было представить в качестве материальных улик предательства или отсутствия такового? За спинами судей возвышалась стена, которой в общем-то полагалось быть белой, но за долгий срок краска выцвела и приобрела какой-то неуловимый, очень характерный для судов сероватый оттенок. Здесь был вывешен символ военного правосудия – римский крест, образованный лезвием меча и его ножнами. Лори напомнила себе, что третейское расследование по военным делам редко совершается с той же тщательностью в выполнении многочисленных формальностей, какая обязательна во время заседаний по гражданским делам. Решения, которые здесь выносились, не касались вопроса – виновен ли подсудимый или нет. Третейская комиссия всего лишь устанавливала факты – был ли нарушен приказ или нет, был ли он выполнен в полной мере, и если нет, то почему.