Текст книги "Оборотни"

– Я сегодня свободен от службы, у меня вся эта неделя выходная.

– Вы при оружии, детектив Нефф. И алкогольных напитков я вам больше не дам.

– Ах ты, Господин Задница, так и быть. Поддам где-нибудь в другом месте. Но не говори потом, что я тебя не предупреждал, Фрэнки. И тебе мой совет: следи за тылами. Будь осторожен, никогда не знаешь, что тебе свалится на шею.

Фрэнки удалился, покачивая головой.

Дик еле удержался, чтобы не добавить пару успокаивающих слов. Ему не пристало выглядеть в столь неприглядном свете, хотя где-то в глубине души его так и подмывало на ком-нибудь сорвать свою злость. Но он решил не связываться и вышел.

Дик отловил такси и прибыл в штаб-квартиру.

В отделе Яблонски царил полнейший хаос: всюду валялась разного рода фотоаппаратура, горы дел, грязные чашки из-под кофе, со стены пялились пришпиленные фото.

– Привет, Дик, – сказал коротышка, завидев его. – Что привело тебя ко мне?

– Твое чудное личико. Мне нужен аппарат для ночных съемок.

– Да? Но у вас ведь есть аппараты с инфракрасным спектром. Если тебе понадобился оператор, то придется подождать до следующей недели. Мои парни…

– …перегружены работой. Нет, фотограф нам не нужен.

– И так все время уходит на вас. Я не могу целыми днями держать людей в машинах, чтобы сделать то, с чем последний недотепа…

– …вроде меня может справиться сам.

– Вот именно. Так почему бы тебе не воспользоваться собственным аппаратом вместо того, чтобы клянчить у меня этот?

– Потому что мне нужны не обычные аппараты для съемок в инфракрасных лучах, а длиннофокусный «Старлайт». Ты же прекрасно знаешь, что наши ограничены пятьюдесятью метрами.

– Нельзя! Ты забываешь, что это моя работа. Дик, и прошу, пожалуйста, не разговаривать со мной в таком тоне.

Нефф закрыл глаза. Ну почему так тяжело говорить с этой дубиной? Каждый раз приходится препираться с ним часами.

– Мне нужен «Старлайт».

– Ни в коем случае.

– Всего на одну ночь.

– Повторяю: ни за что. Его обязательно должен сопровождать опытный оператор, то есть я. И я никогда не выпущу его без подписанного соответствующим официальным лицом требования, которому я мог бы при необходимости предъявить претензии.

– Может, хватит ломать дурочку? Мне и нужен-то он всего на одну ночь. Подумай, какой поднимется галдеж, если ты откажешь, а у меня из-за этого сорвется крупное дело. Как ты будешь выглядеть?

– А никак. Официально ты вообще не знаешь о его существовании.

– Ну ладно, кончай базарить. Мы знаем о нем уже с 75-го года. Все это время он то и дело снует от вас к нам.

– Ах вот как, а я и не знал.

Яблонски напустил на себя вызывающий вид, понимая, что Дик загоняет его в угол.

– Как поживает твоя жена?

– А она тут при чем? Она что – так сказать, объект твоей разработки?

– Я просто хотел проявить любезность. Послушай, буду откровенен с тобой. Я готовлюсь сейчас забросить в эту мутную водичку большущую сеть, но требуются доказательства. Нужны фото.

– Тогда используй высокочувствительную пленку. Улицы освещены достаточно.

Дик горестно вздохнул, будто вынужденный в чем-то раскрыть тайну.

– Как я хотел бы рассказать тебе больше того, что положено… Видишь ли, предстоит передача из рук в руки нескольких кило наркотиков. Мы не можем позволить себе упустить такой шанс. Нам нужен именно этот аппарат.

Яблонски бросил на Дика быстрый взгляд. Он не любил выдавать свой бесценный «Старлайт» без сопровождения. С другой стороны, ему совсем не улыбалась перспектива сидеть в опасной засаде ночь напролет с парнями из бригады по борьбе с наркотиками. Он поднялся, вынул из кармана ключи и подошел к длинному стеллажу с отделениями, занимавшему всю стену комнаты.

– Нет, я явно совершаю ошибку, – сказал он. – Я отдаю тебе этот аппарат, а ты непременно вернешь его разбитым вдребезги. Знаешь ли ты, во что он обошелся городу Нью-Йорку?

– Ровным счетом ни цента.

– Почти в 100 000 долларов, и ты называешь это даром?

– Не забывай, это ведь излишки со складов ЦРУ, оставшиеся после войны во Вьетнаме. Тебе отлично известно, что он нам достался задарма.

– Пожалуй, но я не уверен, что нам взамен дадут другой, если мы потеряем или сломаем этот. – Он выдвинул металлический ящик и осторожно поставил его на стол. – Ты им уже пользовался?

– Ты прекрасно знаешь, что да.

– Хорошо, я все же еще раз тебе объясню, как он действует.

Он открыл футляр и вытащил оттуда похожий на коробку матово-серый металлический предмет. По форме и размерам тот напоминал 750-граммовую банку из-под чая, но с окулярами бинокля с одной стороны и блестящим рыбьим глазом объектива с другой. Корпус был совершенно гладким, за исключением едва заметного крестообразного углубления, очевидно предназначенного для большого пальца.

– Вот так ты открываешь пульт управления, – сказал Яблонски, надавливая на крест.

Металлическая планка размером в десять квадратных сантиметров отошла в сторону, обнажив две черные кнопки и узкую прорезь.

– Пленку вставляешь сюда, – он просунул в щель небольшой черный квадратик. – Рассчитано на 200 снимков. Счетчик кадров в нижней части рамки обзора окуляров. Вверху – показатель освещенности объекта съемки. Регулируешь верхней кнопкой, что напротив соответствующей цифры. Здесь…

Он протянул аппарат. Дик взял его и приложил к глазам. Изображение было мутным, но три цифры выделялись превосходно.

– Читай снизу.

– Внизу 200, в середине 66, вверху 0,6.

– Это значит, что тебе осталось сделать 200 снимков, что освещенность составляет 66 единиц и что ты снимаешь объект на расстоянии в 60 сантиметров. Дай сюда аппарат. Вот так, ставишь верхнюю кнопку на 66, другую на 0,6 метра.

Теперь смотри.

– Это еще что такое?

– Верхний угол замка, тугодум. В аппарат объект виден так близко на небольшом расстоянии, что перестаешь узнавать даже знакомые предметы. Лучше посмотри в окно.

Дик повернулся вполоборота. Сначала сменились две верхние цифры, затем в видоискателе появились ветви дерева. Он отчетливо видел, в каких местах лед вмерз в кору, а где его растопило солнце. Яблонски пододвинул его руку к крестообразному углублению для большого пальца.

– Потяни назад.

Раздался щелчок. На боковой стенке аппарата закрылось оконце, а над тремя цифрами в видоискателе загорелся красный огонек.

– Ты видишь огонек?

– Ага.

– Можно снимать. Нажми от себя.

Аппарат снял пять фото с короткими интервалами. Счетчик кадров показывал 195.

– Он всегда снимает сериями по пять. А сейчас нажми к себе.

Поле видимости расширилось, и он увидел внизу тротуар.

– Теперь ты работаешь с 50 метров. Это объектив с переменным фокусным расстоянием от 50 до 500. Когда ты нажимаешь на кнопку от себя и книзу, ты делаешь серию снимков одновременно с изменением фокусного расстояния. Все очень просто. Не забывай только закрывать фотоэлемент перед такой съемкой.

Дик оторвал глаза от окуляров. Яблонски пальцем показывал ему, где она располагается.

– На нем держится весь аппарат. И еще, если меняешь положение, не забывай проверять фокусное расстояние. Это не влияет на резкость, но помни, что самое длинное фокусное расстояние у объектива тогда, когда объект находится точно на расстоянии, указанном цифрой в видоискателе. Если ты хочешь его изменить, регулируй этой кнопкой.

– Ты кончил? Я все это прекрасно помню.

– Превосходно, тогда без проблем. Но умоляю тебя: не приноси его обратно в коробке из-под обуви. И верни эту штуковину не позже завтрашнего полудня, иначе придется поджарить тебе одно место.

– Разумеется, господин… господин комиссар. Слушаюсь, сэр!

– Не выпендривайся. Дик, я шучу. Сколько тебе надо пленок?

– Еще пару кассет. Вот уж действительно компактные штучки. Ты уверен, что пленка в каждой из них дает 200 снимков?

– Ясное дело. Не будет же техника врать.

Дик положил аппарат в футляр и поднял его. Он покинул Яблонски, который какое-то время глядел ему вслед.

Едва тот вышел, как Яблонски снял трубку телефона.

– Капитан Лессер, – отрывисто сказал он, – вы просили предупредить, если Дик Нефф обратится ко мне с какой-нибудь просьбой. Так вот, он только что был у меня. И взял аппарат «Старлайт».

Глава 8

Членам поисковой группы по-прежнему ничего обнаружить не удавалось. Казалось, парк не желал навести их хотя бы на малейший след. Скамейка с алевшим от человеческой крови снегом, несколько лохмотьев, возможно, оставшихся от одежды жертвы. И все. Ни тела, ни свидетелей. И до сих пор никто не заявил о пропавшем без вести. Полицейские ждали, что им с минуту на минуту прикажут покинуть место происшествия. Округ не мог позволить себе продолжать тратить время впустую. И тогда к стольким тайнам этого города добавилась бы еще одна.

Сомнений в том, что кто-то погиб здесь, не было. Но что предпринять для розыска убийцы, если нет иных, кроме этой крови, следов?

– Может, хоть это даст что-нибудь новенькое, – заметил медэксперт, когда сержант протянул ему прозрачный пластиковый пакет с обрывками ткани.

Бекки Нефф воздержалась от комментариев. Все было так неопределенно. И потом даже заявление Уилсона, по правде говоря, не внушало доверия. Черт побери, ведь его вполне могли напугать собаки. Как ни досадно, но у них не было ни одного аргумента, способного убедить штаб-квартиру. Уж если какой-то сыщик ради забавы решил провести расследование в отношении оборотней, он непременно должен добиться успеха, иначе рассчитывать на что-либо, кроме досрочной отправки на пенсию, ему не придется.

– Вы мне верите? – спросил Уилсон, прерывая сгустившуюся в машине тишину.

– Да-а, – протянула Бекки, удивляясь его вопросу.

– Речь идет не о тебе, дурочка. Я имею в виду нашего гения. Хочу знать его мнение.

– Если это не случилось в приступе белой горячки, тогда, на мой взгляд, вы видели то, о чем говорили.

– Спасибо.

После своего рассказа о ночном происшествии Уилсон все время молчал. Бекки не могла понять, размышлял ли он или просто впал в депрессию. Он выглядел еще более сумрачным, чем обычно.

Когда Уилсон повернулся, снова уставясь в парк через стекло машины, Эванс поднял брови.

– Послушайте, – сказал он ему в спину, – если для вас это так важно, ну что же, тогда я верю. Мне так хотелось бы вам хоть немного помочь.

– Из маленьких ручейков сбегаются большие реки, – кисло произнесла Бекки.

– Я убежден в этом. Именно так и должно быть.

– Пожалуй, – сказал Уилсон. – Именно так.

Внезапно поднялась какая-то суматоха. Два копа из Сен-трал парк вскочили на мотоциклы; парни из 20-го округа ринулись к машинам. Бекки поспешно включила радио: «13, повторяю – 13, в Бетезда Фаунтин».

– Господи!

Бекки живо пристроилась в хвост другим машинам. Они неслись, не разбирая дороги, прямо через парк, подминая под себя свежий снег. «13» – это самый серьезный сигнал, который может дать полицейский: это означало, что он попал в беду. Получив его, все соседние полицейские подразделения, а порой и более удаленные, были обязаны немедленно прийти на помощь. Этот сигнал полицейские ненавидели больше всего на свете, но если такое случалось, то откликались на него от всей души.

Когда-то Бетезда Фаунтин был элегантным рестораном на открытом воздухе. Летом сюда стекалась самая пестрая публика, чтобы подегустировать вина и полюбоваться на фонтан. Затем наступили 60-е годы, когда нагрянули наркотики. И Бетезду превратили в рынок их сбыта. Ресторан закрылся. Фонтан забросали мусором. Стены покрылись всякого рода надписями. Появились и убийства. Теперь это, некогда любимое горожанами место отдыха уныло пустовало как летом, так и зимой. На эспланаде, нависшей над бассейном, скорчившись и переломившись пополам, лежало лицом в снегу тело в голубой форме полицейского.

Первыми до него добрались мотоциклисты.

– Он ранен, – крикнул один из них.

Со стороны Рузвельтовской больницы уже завывала сирена «скорой помощи».

Бекки пристроила свой «Понтиак» сразу же за мотоциклами, и все трое пулей выскочили наружу.

– Я медик, – совсем ни к чему бросил на ходу Эванс.

В нью-йоркской полиции не было человека, который не знал бы, чем занимается Эванс. Он подбежал к раненому.

Бекки ни на шаг не отставала от него. Это был коп средних лет, наверняка один из членов поисковой группы в парке,

– Вот подлая тварь, – сказал он, силясь улыбнуться, – эта мерзавка собака так продырявила мне брюхо.

Говорил он с трудом, еле слышно.

– Проклятье, – выругался Эванс.

– Это серьезно, док? – спросил коп сквозь слезы.

Медик отвернулся.

– Лучше не двигайся, дружок, пока не принесут носилки. Какой бы ни была рана, вы так потеряете меньше крови.

– До чего больно от этой пакости, – простонал полицейский.

Затем его глаза округлились, голова упала на грудь.

– Быстро, любую повязку! – приказал Эванс. – Он потерял сознание.

Двое друзей пострадавшего наложили ее прямо на дыру, зиявшую в его пальто.

– Где же эта похоронная колымага? – отрывисто спросил Эванс. – Если они не подсуетятся, коп отдаст концы.

В тот же момент подъехала «скорая», и медбригада, не мешкая, принялась за дело. Осторожно разрезали верхнюю одежду и обнажили рану.

Было жутко смотреть, как пульсировали темно-синие стенки кишечника. Бекки едва не разрыдалась. Опять ОНИ! И только что! Пять минут тому назад! Они бродят где-то рядом. Она дотронулась до плеча медэксперта.

– Оставьте меня в покое. – Он осматривал рану. – Увезите его, – приказал он полицейским. Затем посмотрел на Бекки и прошептал всего два слова: – Не выживет.

Раненого положили на носилки, внесли в машину, которая, взвизгнув колесами, помчала его в отделение неотложной помощи. Поскольку с пострадавшим был врач из больницы, Эванс вернулся в тепло «Понтиака».

Остальные полицейские оставались все еще на месте происшествия и, сбившись в небольшие группы, рассматривали обагренные кровью следы на снегу. Все молчали. Да и о чем было говорить? У одного из их коллег только что выпустили наружу кишки, и он заявил, что это сделала собака. Подошел, отдуваясь, как тюлень, капитан округа. По неизвестным причинам он добирался сюда пешком.

– Что это еще за бордель?

– Ранили Бейкера.

– Каким образом?

– Какой-то зверь прогрыз ему 20-сантиметровую дыру в животе, да так, что вывалились кишки.

– Что за чушь собачья?

– Вы правы, господин, он утверждает, что это сделала собака.

Бекки почувствовала, как Уилсон схватил ее за руку. Она содрогнулась от внезапно окатившей ее волны ужаса.

– Послушай меня, малышка, – сказал он ей удивительно спокойным голосом на ухо. – Мотоцикл ведь не так трудно вести. Сумеешь?

– Думаю, что да.

– Лучше сумей, потому что сейчас тебе придется этим заняться. Это несложно.

– А машина?

– Не думай о ней! И как только доберемся до мотоцикла, удирай что есть духу!

Она не стала задавать никаких вопросов, хотя и не совсем поняла, почему он потребовал это сделать. Но партнеру привыкаешь верить, а Бекки достаточно доверяла Уилсону, чтобы повиноваться беспрекословно. Бывало, что и он оказывался в таком же положении. И не так уж редко!

Подбираясь к мотоциклу, она заметила, что и он незаметно делал то же самое.

– Гони, Бекки!

Они прыгнули в сиденья. Мотоциклы рванули, стукнувшись о кромку тротуара. Бекки вильнула, но быстро выпрямила руль и, выжимая газ, умчалась к аллее, которая вела в Парк Ист-Драйв, а оттуда – на улицу, где им уже не грозила никакая опасность. Она слышала, как всполошились, не веря своим глазам, полицейские. Краем глаза она успела заметить взметнувшийся вслед за ней разъяренный клубок из мускулов и шерсти, быстрый, как ветер, призрак. И только тогда она сообразила, что происходит на самом деле. «Черт возьми!» – прошептала Бекки. Она до упора выжала газ, и мотоцикл, взревев, в яростном броске взметнул снег и устремился вперед, подскакивая на ухабах. В любую минуту ее могло занести. Скорость 50… 70… 90. Но кто он, этот преследователь? Она на мгновенье обернулась. О ужас! Один из них! С открытой пастью, кошмарной мордой, перекошенной от ненависти и сведенной в невероятном усилии погони, – то был зверь… человек… НЕЧТО. Она застонала, но держалась молодцом. Опалившее ее дыхание этого исчадья стало постепенно затихать и вскоре выплеснулось последний раз слабым криком досады! И все. Мотоциклы выскочили в аллею, вихрем рассекли кусты, ломая на ходу ветви, и вырвались на Пятую авеню. Прямо напротив высились Плаза и коробка «Дженерал моторе». Тут же – генерал Шерман со своим неизменным лжехохолком из голубиного помета. Чинно выстроились в ряд в ожидании клиента конные упряжки. Из ноздрей лошадей шел пар. Резко затормозив, детектива остановились перед оживленным входом в отель.

– Мы находимся перед Плаза, – буркнул Уилсон в рацию, установленную на мотоцикле. – Приезжайте за нами.

Подъехала полицейская машина.

– Что происходит, лейтенант? – спросил водитель, – Вас разыскивают за угон мотоциклов.

– Пошел-ка ты подальше, приятель! Мы на службе. Нам показалось, что мы заметили подозрительного.

– Неужели? Тогда садитесь! Мы доставим вас в 20-й участок.

Они оставили мотоциклы парням из комиссариата Парк Вест, которые уже подкатили на другой машине. Ехали молча. Уилсон потому, что ему нечего было сказать, а Бекки потому, что, даже если бы и захотела, не смогла бы вымолвить ни слова. Она все еще не пришла в себя от того, что осталась в живых, установив к тому же рекорд скорости, на который никак не считала себя способной. «Ведь они намеревались меня загрызть» – эта мысль неотступно преследовала ее. Она посмотрела на коллегу. Вовремя же он сумел разгадать эту ловушку. И какую! Они улизнули буквально в последний момент.

– Ты поняла, что произошло? – спросил Уилсон.

Он несколько минут задумчиво покачивал головой. Полицейская машина двигалась по Сентрал парк Вест, Уилсон подергал запертую дверцу. Окна были задраены.

– Они очень хитры, – наконец выдавил он из себя.

– Мы знали об этом.

– Но эта западня была очень умно подстроена. Ранить того копа… предусмотреть, что мы обязательно туда бросимся… устроить засаду. Все это очень хитро сделано.

– Как ты об этом догадался? Признаться, лично я ничего не заметила.

– Тебе следует научиться думать с позиции самообороны. Они не убили, а только покалечили этого беднягу. Это меня насторожило. Почему просто ранили, когда они так запросто уничтожают людей? Это же классическая хитрость охотников, заманивающих дичь. Как только я это сообразил, то сразу же понял, что надо сматываться. Откровенно говоря, меня удивляет, что нам это удалось.

Машина остановилась у здания полицейского участка. Внимательно осмотрев обе стороны улицы и убедившись в отсутствии опасности, оба детектива выскочили и бегом поднялись по ступенькам. Дежурный сержант, взглянув на них, изрек:

– Вас ждет капитан.

– Он, наверное, чувствует себя сейчас, как на раскаленных углях, – прошептал Уилсон, когда они входили в кабинет.

Это был элегантный мужчина, одетый с иголочки, с волосами серо-стального цвета и лицом, изборожденным морщинами. Однако по жестам и поведению он выглядел моложе своих лет. Он только что снял пальто и сел за стол. Нахмурившись, поднял голову,

– Я капитан Уолкер. Что, черт побери, происходит?

– Мы заметили подозрительного…

– Хватит нести вздор! Все видели, как эти собаки выскочили из-под вашей машины и гнались за вами половину пути до площади Великой Армии. Что это еще за цирк?

– Собаки?

На артиста Уилсон явно не тянул. «Вид у него и в самом деле неискренний», – подумалось Бекки. Но, быть может, она его недооценивала?

– Совершенно верно, собаки. Я сам их видел. Мы все их разглядели. И Бейкер сказал, что кишки ему выпустили тоже собаки.

Уилсон покачал головой.

– Что вы хотите этим сказать?

– Послушайте, я не знаю, чем вы занимаетесь. Мне лишь ясно, что вы работаете по спецзаданию. Но моему полицейскому подло вспороли живот. По его словам, это сделала собака. А вы удрали, как зайцы, словно за вами по пятам гналась курносая. Хотя это были всего-навсего собаки. И поэтому я хочу знать, что это значит.

Зазвонил телефон. Капитан что-то тихо пророкотал, выругался и повесил трубку.

– А тут еще и «Нью-Йорк пост». Они направили сюда репортера и фотографа для немедленной встречи со мной. Что я им скажу?

Вмешалась Бекки. Уилсон, набычившись, готов был вот-вот взорваться.

– Расскажите им все, что, без всякого сомнения, соответствует истине. Ваш коллега был ранен неизвестно каким образом. Если население узнает, что у человека вырвали с мясом ободочную кишку и выплюнули ее на тротуар, поднимется невообразимая паника. А бедняга-коп перед смертью успел сказать всего лишь несколько слов, верно? Что касается гнавшихся за нами собак, то, возможно, так и было на самом деле. Но это – простое совпадение.

Капитан пристально рассматривал их.

– Все это вранье. Не знаю, правда, почему. И не хочу знать, но вы теперь даже не пытайтесь когда-либо обратиться ко мне с просьбой. А сейчас выметайтесь отсюда.

– А журналисты? – спросила Бекки.

Это был важный момент. Нельзя было допустить распространения слухов, по крайней мере, до тех пор, пока что-то не выяснится.

– Им я сообщу то, что сказал Бейкер. Добавлю также, что он бредил. Этого достаточно?

– Что вы понимаете под «достаточно»? Откуда мы знаем?

– Вы хотите, чтобы это дело оставалось за семью печатями? Вы хотите, чтобы им занимались только вы одни и чтобы журналисты не пронюхали о длинношерстных собаках, так ведь?

Уилсон, закрыв глаза, дернул головой.

– Пошли, Бекки. Займемся делом.

Выйдя из участка, они подозвали такси. Понятно, что просить у этого капитана дать указание подбросить их до машины, оставшейся в Бетезда Фаунтин, не имело никакого смысла. Когда детектива подъехали к машине, Уилсон высунулся в окно, намереваясь проверить, не прячется ли кто под днищем. Напрасная предосторожность: теперь ей было некуда ехать.

Распахнутые настежь дверцы. Весь интерьер истерзан, на сиденье – кровавое месиво.

– О Боже! – воскликнул шофер. – Это ваша машина?

– Да-а-а… была.

– Надо срочно вызвать копа. – Он резко взял с места. – Кто был внутри? Да, дело дрянь!

– Мы САМИ из полиции.

Бекки приложила свой жетон к стеклу безопасности, отделявшему пассажиров от водителя. Тот покачал головой и повел такси к участку Сентрал Парк на 89-й улице. Вскоре они уже были у входа в здание. Выйдя из машины, все трое прошли через обшарпанную двойную дверь к дежурившему сержанту.

– Да-а-а, – протянул тот, покачав головой. – Ах, это вы! Два стервеца, что угнали мотоциклы!

– Срочно вышлите парней к фонтану, – резким тоном приказал Уилсон. – Только что убили главного судебно-медицинского эксперта.

Бекки почувствовала, как бледнеет. Ну, конечно, кто же, кроме него! Это должен был быть он! Бедняга Эванс, на редкость славный тип!

– Господи, – всхлипнула она.

– Мы действовали, как последние дебилы, – выдохнул Уилсон. – Нам следовало предупредить его. – Он горько усмехнулся. – Первый приз они прошляпили и довольствовались поощрительной премией. Давай позвоним Андервуду.

Уилсона быстро соединили со старшим детективом.

– Послушай, – сказал Уилсон в трубку, – у тебя неприятности. В Рузвельтовской больнице в критическом состоянии лежит коп с вывороченными кишками. Он говорит, что это проделка собак. Сечешь? Собаки! Кроме того, это уже известно репортеру из «Поста», и это только начало. Слушай дальше, дубина. Только что в Бетезда Фаунтин погиб главный судебно-медицинский эксперт. И тебе сообщат, что смерть орудовала клыками и когтями. И если ты намереваешься замять и это дело…

– Боже! А Фергюсон?

– …Беги скорей в отхожее место, дожидайся и этой новости! – Он бросил трубку. – Он прав! Быстро к Фергюсону.

Они бросились к стоянке автомобилей.

– Нужны колеса, – отрывисто бросила Бекки дежурному.

– Но для этого…

– Вопрос жизни или смерти, сержант. Номер?

– Сейчас… 2-2-9. «Шевроле» зеленого цвета. Он у стены, рядом с насосом.

Они побежали к машине. К югу мрачно завывала сирена, на сей раз похоронной песней по Эвансу.

– Драчка будет что надо, – спокойно сказал Уилсон. – Он незаменим.

– Ты уверен?

– В чем?

– Что убили именно его?

– Занимайся своим делом, Бекки.

Ну почему он обращается с ней так свысока? Разве от того, что для него это очевидно, у нее не осталось права на надежду? В течение сорока лет Эванс был великим человеком, гордостью Нью-Йорка. Возможно, самым лучшим специалистом своего дела в мире. К тому же отзывчивым другом. Его потеря – по-настоящему серьезный удар. Это убийство взорвет всю прессу, включая даже «Таймс».

– Его смерть будет у всех на слуху.

– Оставь это. А Фергюсона мы наверняка найдем в музее.

– Послушай, мне до лампочки, что все идет так скверно. Но я не хочу, чтобы ты держал меня за дуру. Я отлично знаю, где он работает.

– Да… ну что же…

– А ничего. Оставайся при своем жалком мнении о женщинах-копах и занимайся своим грязным делом.

– Да перестань, Бекки. Я же ничего такого не хотел сказать.

– Нет, хотел, но мне безразлично. Кажется, я немного нервничаю.

– Весьма серьезно. Интересно, с чего бы это?

Они прибыли к музею, остановились как раз напротив главного входа и побежали со всех ног. Не стоило рисковать, спускаясь к Фергюсону по лестнице. Даже лифт, похоже, двигался нестерпимо медленно.

В комнате, где множество людей трудились над чучелами птиц, стоял запах клея и краски. Там царила атмосфера мирной, упорной сосредоточенности. Дверь в кабинет Фергюсона была закрыта. Бекки приоткрыла ее и всунула в образовавшуюся щель голову.

– Это вы! А я всюду разыскиваю вас!

Они вошли, прикрыв за собой дверь. Уилсон прислонился к ней спиной.

– Хорошо, если бы у этого кабинета был потолок, – сказала Бекки. – Так было бы надежнее.

– Надежнее?

– Видимо, лучше вам обо всем сразу сообщить. Я очень боюсь, что вы подвергаетесь большой опасности, доктор. Эванса, медэксперта, только что растерзали.

Фергюсон реагировал так, словно в него впилась пуля. Он спрятал лицо в дрожащие руки. Затем медленно опустил их и посмотрел на полицейских.

– Сегодня утром я обнаружил так много нового в отношении оборотней, – чуть слышно прошептал он. – Я был в Публичной библиотеке.

Он поднял голову, его ничего не выражавший взгляд скрывал решимость попытаться вступить с этими созданиями в контакт.

– Все точно так, как я и предполагал. Имеются достаточно веские доказательства разумности этого вида. Canis Lupus Sapiens. Оборотни. Именно поэтому я так хотел с вами увидеться.

Уилсон молчал, Бекки тоже не хотелось ничего говорить. Она пристально смотрела на ученого. Волки? Скорее убийцы. Но на его лице она читала просто безобидное удовольствие от сделанного им открытия. Было абсолютно ясно, что он еще так и не понял исключительной серьезности создавшегося положения. Ей стало жалко ученого, но с позиций холодного участия профессионала, как, например, по отношению к родителям убитого человека. Уилсон называл таких «те, кто остался», – женщин с покрасневшими глазами, мужей, раздавленных горем, всех, обычно оплакивавших тела жертв. Большинство убийств – это семейные драмы. Но самое худшее наступает тогда, когда приходится сообщать о гибели какой-нибудь неистовой душе, исстрадавшейся в многочасовом ожидании возвращения любимого человека, в то время как тот уже никогда не вернется. «Хелло, господин X, мы детектива из уголовной полиции. Можно войти? Я искренне сожалею, но обязан сообщить вам, что госпожу Х обнаружили убитой и т.д. и т.п.»… Все остальное уже выслушивается сквозь пелену боли.

– Добро пожаловать в загон для дичи, на которую объявлена охота, – съязвил Уилсон. – Еще немного – и свой клуб создадим.

Его юмор был явно тяжеловесным, но у Фергюсона он, кажется, вызвал положительную реакцию.

– Вы знаете, – начал он объяснять, – самое неприятное у этих тварей – их исключительная ЖАЖДА УБИЙСТВА. Это резко выделяет их в роду волчьих, куда входит и собака. Все его представители отличаются особым дружелюбием. Возьмите, к примеру, волка. Все рассказы Джека Лондона – это сплошная чушь. Если вы будете угрожать этому зверю, то знаете, что произойдет? Он просто убежит, как это сделала бы на его месте собака. Они совсем не опасны, – Фергюсон рассмеялся. – Ну что за ирония судьбы! Едва лишь наука открыла, что свирепость волков – не более чем миф, как тут же на голову сваливаются эти новые хищники. Но мне кажется, у нас появляется уникальный шанс: должен быть какой-то способ вступления с ними в контакт.

– Доктор Фергюсон, для лося волки очень опасны. Волк же никогда не отступит, если на него нападает сохатый. А человеку нечего их бояться, поскольку он не входит в число тех, кто составляет его добычу. Но подумайте о лосях… для них волк – настоящий дьявол.

Фергюсон медленно кивнул головой.

– Значит, эти… существа для нас то же самое, чем для лося является волк. Я согласен с вами. Но в то же время они – носители мысли, и в этом качестве представляют нам единственную в своем роде возможность.

Уилсон громко рассмеялся. Он так корчится, подумала Бекки, будто ему проткнули иглой позвоночник. Это был смех не нормального, а глубоко перепуганного человека, находившегося на грани истерики. Ей вдруг пришла в голову мысль: а долго ли она сможет еще рассчитывать на его помощь… и на его душевное равновесие? В парке он спас им обоим жизнь, опередив врагов буквально на несколько секунд. Но как часто он будет в состоянии делать это и впредь? А если эти твари примутся расставлять им все более и более сложные западни… и в конце концов добьются своего? Что касается Фергюсона и его идей насчет установления с ними контакта, то она их категорически отбрасывала. Он еще не видел их за работой.

– Давайте упорядочим наши предстоящие передвижения, – сказала она. – Нам следует быть предельно осторожными, если случившееся является образчиком того, что готовится.

Фергюсон стал расспрашивать о подробностях смерти Эванса. Уилсон рассказывал об этом очень холодно, ничего не опуская: нападение на полицейского, который прочесывал парк, ловушка на них самих, бегство в последний момент на мотоциклах, обнаружение затем тела медика в их машине.

– Таким образом, они промахнулись с вами, но отыгрались на Эвансе.

Уилсон довольно долго молчал.

– Видимо, так, – наконец произнес он. – Я чертовски сожалею, что не просчитал такого варианта, но я действительно этого не понял! Я ни секунды не думал о том, что он подвергается опасности.

– Почему же?

– Глядя на это ретроспективно, все кажется очевидным. Но в то время это мне и в голову не приходило. И в этом весь драматизм положения. – Он шумно вздохнул. – Этот сентиментальный медик был отличным парнем! Великолепным профи!

В устах Уилсона это было воистину лирической эпитафией.

– Итак, нам надо организоваться, – по-прежнему настаивала Бекки.

– А что организовывать? Нечего.

– Да послушай же, Уилсон. Успокойся. Вполне можно попытаться это сделать. Насколько я помню, сегодня ночью мы собирались сфотографировать их. Так давай подготовим эту операцию!