Текст книги "Жизнь русского"

Глава 18. Советский директор

Кезлинг стал директором ЛЭМа в 1973 году. Он уже имел опыт работы по автоматизированным системам, был главным инженером НИИ, ранее там же работал секретарем парткома. Он русский, фамилия досталась от далеких шведских предков.

Прежде Колесов не имел непосредственных контактов с директором. Настораживала его сверхосторожность, обход острых углов, уклонение от решительных действий. В начале войны Кезлинг пошел добровольцем на фронт. Ему было 16 лет, в военкомате прибавил годы. Разведчик Кезлинг взял 23 языка. Было подано представление на звание Героя Советского Союза, не прошло – из-за фамилии. Для Колесова хватило бы и одного взятого в плен языка для того, чтобы искренно уважать его. Ведь его отец тоже был разведчиком. Как-то на день Победы на стенде появилась военная фотография Кезлинга: расстегнутый ворот гимнастерки, лихой взгляд. Долго всматривался: какой поразительный контраст, совсем другой человек.

Внешне он отнюдь не человек в футляре: непринужденно общается с людьми, добродушно подшучивает. Его разносы на институтских совещаниях беззлобны и неуничижительны, поэтому присутствующие покорно и спокойно выслушивали подчас затягивавшиеся назидания. Общаясь более близко во все последующие годы, стал уважать его. Непростой человек, по-русски мудрый, с большим жизненным опытом. Многое перенял от него.

У Кезлинга выработанная позиция к конфликтам внутри института. Это Колесов понял из своей попытки навести порядок на вычислительном центре. Как-то он поплакался на одном из заводов, что машины у них на ВЦ часто ломаются.

– Нет, – ответили ему, – там, где технари хорошие, там и машины нормально работают.

Тогда он пошел вечером на ВЦ. Убедился: все плохо. Машина зависла, программистка сообщила девице-оператору. Та не нашла сходу инженера и более его не искала. Инженер появился откуда-то через полчаса. Все это время программистка тоже не волновалась, хотя из ее драгоценных двух часов пропал уже час. Набралось несколько подобных примеров. Вечерами на ВЦ нет начальства. Колесов завелся на «борьбу». Понял, что руководство ВЦ не может справиться с народом (коллективом). Пошел к Кезлингу:

– Начальник ВЦ – прекрасный человек, но он научный работник, а там глоточник нужен, начальник цеха. Лозинский – хороший интеллигентный человек, но нет же жесткого контроля.

– Не всегда, значит, нужен интеллигент (помолчав). Может, ты возьмешься?

Колесов оторопел:

– Я тоже научный работник.

ВЦ ответило письмом коллектива в дирекцию, партком и профком: Колесов, мол, ведет разнузданную клеветническую кампанию против здорового коллектива ВЦ, отдающего все силы и т. д.

Кезлинг долго оттягивал, на совещании пригрозил:

– Вот вернусь из командировки, разберусь. Всем дам по головам. Мышиная возня.

И Колесов отступился. Вспомнил вторую часть мудрой молитвы: «Господи, дай мне терпения перенести то, что я не могу изменить». Люди есть люди. Вот ведь и его программисты не пишут в машинный журнал о потерях времени, боятся ссориться. А Кезлинг, интуитивно чувствуя проблему неопределенности, отказался разбираться в «этой мышиной возне».

Кезлинг преподал еще один урок в своем стиле. Колесов и начальник секретного отдела Марат ссорились. Марат грубил – по праву военного отставника. Колесов тоже – по праву шестидесятника и борца с наследием прошлых времен. Пошел к Кезлингу: уймите, срывает работу да еще и хамит. Не отрываясь от бумаг, тот буркнул:

– Кто из вас двоих должен быть умнее?

Колесова мгновенно озарило: «Растак и разэтак, ежу понятно, а мне еще с младых лет – я зав отделением, кандидат наук, а он…».

Он тут же побежал к грубияну, повинился перед ним, и они подружились.

До ЛЭМа Кезлинг был одно время секретарем парткома НИИ технологии судостроения. На семинарах встречался с другими секретарями, в том числе с Романовым, секретарем парткома судостроительного завода имени Жданова. На одном из мероприятий секретари были с женами. В перерыве встретились две пары.

– Григорий Васильевич, познакомься с моей женой, – сказал Кезлинг.

– Катя, – радостно воскликнул Романов, – сколько лет, сколько зим!

Они учились вместе в сельской школе.

Позднее Романов, уже став первым секретарем обкома, проводил совещание в институте Кезлинга. После банкета спросил:

– Это кто же у тебя так хорошо готовит.

Кезлинг назвал фамилию повара. На другой день приехал инструктор обкома, договорился с поваром о переходе на работу в обком.

Повар стал важным свидетелем события мирового значения: свадьбы дочери Романова. Он свидетельствует, что никакого сервиза из Эрмитажа на свадьбе не было. Свадьбу справляли на даче в Осиновой роще, гостей было немного, в основном родственники. Почему мирового значения? Потому что эта утка, сфабрикованная скорее всего в ЦРУ, позволила оттеснить Романова в конкурентной борьбе за высший пост в государстве.

Кезлинг член обкома партии. Однажды он попросил Колесова отвезти в обком, в Смольный, некие документы, отбивающие претензии очередной проверяющей комиссии, и передать их такому-то инструктору.

– Надо помогать нашим, – с улыбкой сказал инструктор.

Фраза запомнилась: значит, бывают и не наши. Впоследствии Пальмский работал вместе с этим инструктором в налоговой инспекции: «очень хороший человек».

Колесов подзабыл давнее предупреждение директора Павлова: «вам нужна революция». На новом посту его опять туда потянуло.

Вообще-то он просто хотел порядка, такого, как в передовых институтах: минском и казанском. Там проводилась единая техническая политика: единые для всех разработчиков языки программирования, банки данных, средства проектирования. Там было такое руководство…

В ЛЭМе каждый отдел работал как хотел, варился в собственном соку. Действовала оброчная система, возникал замкнутый круг. Руководство института не могло вмешаться в дела отдела: зав отделом сразу же списал бы на это срыв плана. Конечно, изредка можно пойти на волевые решения, но по важным вопросам и часто – нельзя. Демократия не позволяла: посыпятся жалобы, сформируется мнение: руководители института не умеют работать с кадрами, в коллективе нездоровая обстановка. Оживятся соперники – свято место не бывает пусто.

Такая система позволяет долго скрывать плохую работу. Если какой-нибудь начальник отдела не умеет или не хочет работать, то он два-три года исправно получает свою зарплату, пока не выявится провал в работе.

В такой ситуации на «острие атаки» выходит Дуся (так называли Евдокимова его недоброжелатели) в своей главной роли – чистильщика дерьма (ассенизатора). Работает с заказчиком (подменяет провалившегося начальника), пробивает в министерстве корректировку плана. Затем устраивает чехарду в институте: переставляет людей из хороших отделов в плохие. Тут-то и вылезает наружу изъян системы, отсутствие единой технической политики: людей надо переучивать на другие средства проектирования. Проще говоря, это то же самое, как если бы водителя кобылы посадили на автомашину, а шофера на кобылу, задачи у них общие – ездить. Переучить и вперед! Но – нет времени, возникают суматоха, беспорядок, кутерьма.

Начальники знали, что при сбоях надо вовремя забить тревогу: вовремя выйти с корректировками плана, пока министерство их принимает. Нужно письмо от заказчика со ссылкой на объективные причины: авария на производстве, стихийные бедствия – циклон, антициклон, буря, вплоть до землетрясения. Иногда можно без письма – под клятвенные заверения Дуси, что это, мол, в последний раз (министерство тоже под богом ходит).

Показательна история с зав отделением Пономаревым. Один из его отделов завалил работу для типографии «Печатный двор». План скорректировали, Пономарев стал лично руководить этой темой. Как обычно в таких случаях руководство института помогало штурмовать: выделяло дополнительное машинное время, деньги на усиленные (аккордные) работы. Не помогло. На очередном диспетчерском совещании отчаявшийся Пономарев заявил:

– План не выполнить.

– Что? Что? – насторожился Кезлинг.

– Надо пойти на невыполнение плана. И наказать виновных.

Вторая часть фразы была неинтересна Кезлингу. Колесов, к тому времени поднаторевший в сценах из диспетчерских спектаклей, тоже заинтересовался. Может быть, открывается какая-то новая страница в системе, какой-то другой уровень работы, типа «жить по правде», снимаются устаревшие табу?

Ничего такого не произошло. Кроме того, что Кезлинг снял Пономарева с должности заведующего отделением, а остатки его отделения с проваленной темой передал Пальмскому. Друзья Пономарева – Евдокимов и Пальмский – приказ согласовали (завизировали).

Пониженный в должности Пономарев потерял надбавку к окладу. У него механизм вымещения сработал на друга Леню Пальмского. Перестал с ним общаться. Жена Пономарева, дочь номенклатурного начальника, усмотрела угрозу дальнейшей карьере мужа.

Жизнь сурова, и мудрый Леня попал в трудное положение. Пономарев и бывший секретарь парткома Киселев написали на него жалобу в КГБ с обвинениями в каких-то даже антисоветских деяниях.

Пальмский обиделся. На семейных встречах Колесов утешал его:

– Леня, я тоже пострадал, теперь каждые праздники выслушиваю от тебя эту историю.

Глава 19. Я не начальник, я только учусь

Конечно, Пономарев нарушил правила, хорошо усвоенные другими. Надо уметь вести себя на диспетчерских совещаниях. В начале очередного квартала Колесов трагическим голосом говорил о тяжелом (иногда – о чрезвычайно тяжелом) положении в своем отделении, о настрое на напряженную работу – все сделать для безусловного выполнения плана. Последнее Кезлинг просил занести в протокол.

Дальше говорил, что может потребоваться помощь от руководства – дополнительное машинное время и т.п., но здесь нельзя переусердствовать – ставить перед начальством невыполнимые задачи, поэтому добавлял, что пока справляемся своими силами.

Первую половину квартала положение оставалось тяжелым, но понемногу улучшалось. Во вторую половину он докладывал о преодолении отставания: план будет выполнен. Это тоже шло в протокол. Вообще об успехах – поменьше слов. Иначе рискуешь своих людей отдать или получить завальную тему от соседей.

Внутри отделения он действовал по тем же правилам: его задача – собирать еженедельно зав отделами и спрашивать, будет ли план выполнен и получать в ответ только «да». В сомнительных случаях потребовать от них самим найти выход, чтобы в следующий раз все-таки отвечали только «да».

Колесов разработал перспективный план развития: создание системы автоматизированного проектирования автоматизированных систем управления – САПР АСУ. Нарисовал плакаты, дал краткое описание, бойко выступал. «Хорошо, когда кто врет весело и складно».

Теперь Кезлинг выставлял его на все встречи с начальством и гостями: у нас, мол, тоже есть свой флаг, своя «новинка».

Идею сочетания двух принципов проектирования – вырезания (генерации) и привязки (адаптации) – он отобразил в своей «новинке» – САПР АСУ.

Когда министерский куратор Кузнецов – ядовитый умник, на каждом подведении итогов работы талантливо доказывавший специалистам ЛЭМа их серость и отсталость, спросил Колесова:

– Ну как у вас идет СМО-Проблема?

– Нормально, постепенно переходит в САПР АСУ.

– Постепенно переходит? Не так ли: из кустов раздавался девичий визг, постепенно переходящий в женский…

После отъезда Бунакова в Болгарию осталась незанятой должность заместителя директора по научной работе. Обычно временное исполнение этой должности возлагалось на зав отделением 21, то есть, теперь на Колесова. Кезлинг подписал соответствующий приказ, он воспринял это спокойно: во-первых, хоть и временная, но надбавка к окладу, а во-вторых, он не влезал в дополнительные хлопоты. Евдокимов, ставший первым замом, взял из на себя.

Кезлинг и Евдокимов решили назначить его на эту должность постоянно, что стало для него полной неожиданностью. Очевидно, его деятельность оценили как бурную. Для него это означало переход в другое качество – в номенклатуру. Кандидат на эту должность согласовывается с обкомом партии и назначается приказом министра. Далее – другая жизнь: квартира, государственная дача, спецмагазин, спецполиклиника, спецсанаторий, персональная пенсия.

Однако номер не прошел. Отказал начальник главка в министерстве. Причем поделом, по справедливости: не балуй.

А дело было вот какое: когда-то Бунаков обидел Колесова. Последний затаил в душе хамство. А тут вдруг подвернулось. По слогану Юкелиса: «задница подставлена, осталось воткнуть».

После отъезда Бунакова в Болгарию Колесов изменил своему правилу – не высовываться. Велик был соблазн, хотелось вытворять. Он написал кляузу в Комитет народного контроля страны: огромные деньги по СМО-Проблеме съедены, работа сорвана, внедрения на заводах нет, а главного виновника отправили на повышение. Последнее означало упрек министерству.

Как он и ожидал, результатов не было, министерство как-то отписалось, а Комитет народного контроля открыл охоту за ведьмами только в следующей пятилетке. В институте никакого шума не было. Но начальник главка фамилию доносчика запомнил.

– Я же знал, что нарушаю правила, – сказал Колесов Кезлингу, – но не мог отказаться от удовольствия. К тому же я не предполагал выходить на такие должности.

Полгода он временно исполнял должность зам директора. Затем на эту должность назначили человека со стороны – Лозинского. Колесов почему-то обиделся.

Очевидно, эта обида сказалась через два года, когда генеральный директор объединения (фактически тоже института) Ленсистемотехника предложил ему перейти к нему на должность его заместителя. Благородная задача – автоматизировать управление родным городом.

Директор Ленсистемотехники представил его первому заместителю председателя исполкома Ленинграда. Огромный кабинет Мариинского дворца, краткая беседа, согласие.

Кезлинг мягко отговаривал, а Колесов полагал, что имеет моральное право. Переход сорвался из-за КГБ. К тому времени у него кончился срок действия допуска к секретным делам, не возобновлял, поскольку не требовалось. КГБ допуска не дал, объяснений в его системе не дают. Это было удивительно: раньше он имел высшие формы допуска: совершенно секретно особой важности.

Один слушок докатился: что-то насчет автомашин. Все верно, справедливо, признал он: да, я ими спекулировал. Год назад подошла его очередь на «Жигули». На запись в очередь затянули приятели, На машину не было ни денег, ни желания.

– Ну ладно, – говорил он приятелям, – просто постою вместе с вами в Апраксином дворе, на свежем воздухе.

Машину купил муж тети Нины – на имя Колесова. Вскоре муж умер, машину продали.

Потом Евдокимов попросил Колесова помочь ему купить «тачку» через институт. По действующим правилам – дефицит предоставляется или по очереди, или лучшим людям. Евдокимов свое право уже использовал, его первая «тачка» оказалась неудачной. Колесов подал заявление в профком, вопрос решили мгновенно. Какое-то время Евдокимов ездил по доверенности, затем оформил продажу на свое имя. Так что да, спекулировал.

Впоследствии это могла хорошо звучать: «Меня преследовал КГБ».

Через год КГБ дал допуск, но место уже было занято. Вот так он не попал в номенклатуру. Не судьба. (Анекдот от Никулина: «Из двух городов навстречу друг другу по одной колее вышли два поезда. И не встретились. Вопрос: почему? Ответ: не судьба.»)

Глядя на зам директора Лозинского, Колесов думал: «Повезло мне, что не попал на эту должность. Непременно влез бы в конфликты, пытаясь сочетать науку и рутину».

Лозинский – приятнейший интеллигент, энциклопедист, занимается выставками, планами и отчетами по НИРам, наблюдает за ВЦ, отделами научно-технической информации, множительной техники, выполняет разовые поручения директора. Он органически неспособен на конфликты.

У Колесова работал хороший заместитель – Константинов, освободивший его от хозяйственных дел. Раньше он был замом у Рейнера, перешел по взаимному согласию и с надбавкой к окладу.

Константинов никогда не был военным, но действует с решительностью и напором отставника. До ЛЭМа он работал конструктором, секретарем парткома небольшого завода, сюда пришел на чисто организационную работу:

– Я вашей науки не знаю и не собираюсь в нее вникать. Я хозяйственник.

Зато эти вопросы он решает с бульдожьей хваткой, не теряя при этом чувство юмора. Любимая формула: «я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак». Его мужицкий ум придерживается простонародных суждений и оценок, у Колесова с ним не возникало расхождений, они быстро нашли общий язык. Общность мышленитета – полагаться на здравый смысл.

Константинов, работавший в отделении еще при Бунакове, отметил:

– У тебя, Валя, такой же стиль работы, как у Бунакова. Очень много общего.

Руководящее положение приучило его к лапидарным формулировкам. Сотрудники спрашивают:

– А где Валентин Иванович? Что-то его не видно, он не болен?

– Он не болеет, – кратко ответствует Константинов.

«Интересно, – подумал Колесов, – а ведь действительно, за всю жизнь всего четыре бюллетеня».

В неприятных хлопотах – отправить сотрудников на стройку, на прополку и т. п. – Константинов был суров. Получалось по формуле: два следователя – один добрый, другой злой.

Как-то Юкелис попросил помощи: подключить Константинова к организации перевозки мебели (у него не было помощника по хозвопросам). Колесов поручил. Через час звонит обиженный Юкелис:

– Валя, что-то я не понял: только что Константинов поручил мне организовать перевозку мебели и завтра доложить о выполнении.

Случай стал классикой, а он больше не вмешивался: блюдет мой зам порядок, ну и пусть.

Прежняя партийная работа не испортила Константинова, очевидно, спасло чувство юмора. Они беседовали на любые темы свободно и раскованно. Встречались семьями на праздники. Его жена – инструктор обкома партии. Ее знает первый секретарь Романов, случайно встретив ее с мужем в Москве, на Красной площади, остановил свою машину, поговорил.

Вместе с зам директора Лозинским он создал еще одну институтскую классику. Когда сообщили о смерти Брежнева, все сотрудники продолжали трудиться, как будто ничего не случилось. Колесов был на заводе, Константинов не знает, что делать, томится. Заглянул к начальству – Лозинскому:

– Николай Николаевич! Вот сообщили: Брежнев умер. Какие будут указания?

Лозинский поднял голову от бумаг, секунду подумал:

– Скорбеть!

Нильва взорвал ЛЭМ летом 1979 года.

Утром Кезлинг просматривал документы, среди них – запечатанное письмо от Нильвы. Кезлинг вскрыл, прочитал и, как он сам рассказывал, подскочил (чуть не упал со стула) – Нильва просил выдать необходимые документы в связи с отъездом в Израиль. Зав отделом – изменник, враг!

Колесов оказался у Кезлинга через час после этого, услышал от бывшего разведчика:

– Я с такими людьми разговариваю только через дуло автомата.

По существующему порядку руководство института должно было ответить за Нильву.

К этому времени Колесов уже был знаком со всемирной «Декларацией прав человека», подписанной также и Советским Союзом. Поэтому к поступку Нильвы отнесся спокойно.

Нильву немедленно отстранили от должности зав отделом. Колесов взял его к себе инженером на 120 рублей (на большее не разрешили). Спросил:

– А что у тебя с секретным допуском?

– Он у меня неактивный.

– Пять лет прошло?

– Нет.

– Саша, ты что – дурак? – вырвалось у Колесова, – ты с кем связался? С системой? На что ты надеешься?

– А у меня нет выхода. Я не смог спасти жену – вылечить за границей. Теперь сын – теряет зрение.

Жена его недавно умерла.

Взрывная волна покатилась.

Евдокимов попросил подойти, начал так:

– Я вчера был в ЦК.

– В ЦК? В ЦК КПСС? Ну да, шел мимо, решил зайти.

– Разговаривал там с… (назвал фамилии). Просил подыскать мне работу. Рассказал о всей той обстановке, которая у нас творится.

– Это типа о слухах, в которые не могу не верить, потому что сам их распускаю. А не зря ли ты все это затеваешь, Валера.

– Я это сделал после того, как мне в нашем горкоме и райкоме сказали, чтобы я подыскивал себе работу, так как не сработался с директором.

Колесов посерьезнел: кампания разворачивается…

– Из ЦК позвонили в наш обком, – продолжал Евдокимов, – сказали, что они делают колоссальную глупость. Позвонили также нашему министру. В министерстве Кезлинга страшно не любят. Руднев, министр, его дураком называет. Зам министра при упоминании о нем из себя выходит. На следующей неделе в институте будет работать комиссия, приедет начальник главка, возможно, будет зам министра.

– Да, начнется заваруха. Я думаю, Кезлинг не предполагал выпустить всех джинов из бутылок.

– Ну что же, получит то, что хотел. Валя, будут беседовать, очевидно, с руководителями отделений, в первую очередь, ведущих, как твое. Надо быть готовым.

– Да я готов, – поддакнул из вежливости, – на совещаниях уже сидеть тошно, мелкая дерготня то в одну, то в другую сторону.

«Слаб человек, сейчас пожалел Евдокимова, потом пожалею о сказанном».

– А что тебе вешают? Нильву?

– Да, первое – это Нильва. Кезлинг говорит, что Нильва собрал для заграницы все сведения о нашей оборонке. Меня, соответственно, обвиняют в потере бдительности. А второе – злоупотребление служебным положением.

– Да уж, второе-то у всех и каждого набрать можно.

– Так вот – запасной вариант, который мне пообещали, – зав кафедрой. Кафедра человек тридцать, лаборатория при кафедре, и делать один проект вместо наших сотен.

– Да, это, конечно, не тот размах.

– Да, не тот, но тут тоже есть свои «за». Так что об этом тоже надо подумать.

– Ну ладно, Валера, хорошо, к комиссии надо с мыслями собраться.

– Да, я тут еще с некоторыми зав отделениями переговорю.

«Так живем, много лукавим. Евдокимов – друг-приятель, трудно не посочувствовать. По правилам виновник должен быть найден и наказан. В этом смысле Евдокимов – виновник. Или жертвоприношение. Но сейчас Евдокимов тоже действует по правилам: бегает по верхам, вербует сторонников, привирает – министр Руднев едва ли помнит Кезлинга. Интриги, однако».

Анекдот в тему. На Красной площади в туалете много лет сидел один и тот же смотритель. Люди с демонстраций привыкли к нему и удивились, когда его вдруг не стало. И как-то этого смотрителя встречают в туалете на окраине, спрашивают, в чем дело. Тот вздыхает: интриги всё, интриги.

Взрывная волна катилась дальше – комиссии, отчеты, совещания. После одного из них Кезлинг гневно спросил Евдокимова:

– Что это Колесов так рьяно выступал, кто его подготовил?

– Никто не готовил, вы сами просили откровенно сказать о наших бедах.

Перед совещанием с начальником главка Кезлинг сказал в узком кругу:

– Может быть, еще удастся отстоять Евдокимова.

«Законы Паркинсона, однако».

Зав отделом горкома партии уклонился от встречи с начальником главка, поручил инструктору. Начальник главка взбесился, сказал Кезлингу и Евдокимову:

– Или работать вместе или уходить вдвоем.

А Нильва занялся рядовой работой, сделал несколько простых программ:

– Оказывается, это очень интересно.

Тогда возник Иваненко из вычислительного центра:

– Почему этот гад ходит на машину? А если диверсия? Я ни за что не отвечаю!

Колесов – к Марату, начальнику первого отдела – как быть? Тот:

– Вы учтите, что Иваненко такое гэ, с которым лучше не связываться. Он напишет куда угодно.

Взял под козырек: «Отставить Нильву от машины». Нильва пошел к Кезлингу – в часы приема по личным вопросам (наверно, они впервые встретились после заявления об отъезде).

Кезлинг: Да, это дискриминация, мы не допустим, я поручу Лозинскому разобраться.

Лозинский Колесову: «Пускать», и добавил: «Но желательно днем». Теперь получалось, что он для Нильвы должен выделять лучшее время.

Марат: «Пускать, но раз в неделю». Наверно, чтобы успеть предотвратить диверсию.

Колесов завелся:

– У меня указание. Отдельного порядка для Нильвы не может быть, время выделяется на отдел.

Заспорили. Порознь сбегали к Кезлингу:

– Через неделю решим. Отправлю Нильву в распоряжение отдела кадров.

Теперь получалось, что Нильва совсем не работал, только получал зарплату. Через несколько месяцев он уволился. Возник на экране телевизора как рабочий передовик на сборке портретных рамочек.

А Евдокимова удалось отстоять, еще на много лет вперед.

Бунаков был снят с должности директора советско-болгарской фирмы и направлен в ЛЭМ. Версия – пошутил неосторожно. Правдоподобно, он вполне мог ради острого словца (как там у французов – не пожалеть родного отца). Другая версия – запутался с бабами: оставил жену и сношался с двумя сотрудницами. Вернулся с одной из них – новой женой, которая уже понесла. Вполне вероятно, что сработали обе версии. Его назначили завлабом в соседнем отделении. Через месяц он пришел к Колесову:

– Валентин, я хотел бы перейти в твое отделение, работать вместе с Овруцким и его группой.

Колесов призадумался: пока у него всё тихо и безоблачно, а если что-то куда-то повернется…

– Володя, Овруцкий работает самостоятельно, ты и так можешь с ним контактировать.

Получается, что отказал.