Текст книги "Жизнь русского"

Глава 25. Блеск и нищета демократии

Демократы начали объединяться. В ДК имени Ленсовета десять интеллигентов организовали клуб «Перестройка» с целью, как они утверждали, поддержать Перестройку идеологически, интеллектуально. Колесов попал на их собрание. Заводила клуба – его давний знакомый Петя Филиппов, теперь передовик демократии. Двадцать лет назад он был секретарем комсомольской организации ЛЭМа. Молодой инженер, придя к институт сразу после вуза, пошел не в инженеры, а в комсорги. Его бурная энергия била ключом: собрания, заседания, мероприятия, начинания и почины. Вскоре он был объявлен лучшим комсоргом Ленинграда. Директор ЛЭМа был доволен, хотя и не вникал в Петины изобретения. Девицы из комсомольских органов, как говорится, писяли от восторга.

Колесов, заместитель секретаря парткома, тоже восхищался, хотя, конечно, не это самое.

Через год ударной работы Петя пришел к Колесову поникший и тихий. Долго рассказывал, что вся эта комсомольская суета бесполезна, в райкоме и обкоме формализм и показуха и т. д. и т. п. Упомянул о старшем брате, который давно работает в комсомоле и партии, относится ко всему просто и цинично.

– Но я так не хочу.

«Какой прекрасный молодой человек», – растроганно подумал старший товарищ.

– Валентин Иванович, посоветуйте, как быть – у меня кончается кандидатский стаж для вступления в партию. Может быть, забрать документы, ничего дальше не оформлять?

– Да что вы, Петя, зачем себе жизнь ломать, оставлять за собой такой хвост в анкетах. Я давал вам рекомендацию на кандидата, теперь дам на вступление в партию.

Так и решили. Впоследствии Петя перешел на большой питерский завод начальником вычислительного центра, защитился, стал кандидатом экономических наук.

В октябре 1988 года Колесов встретил его на собрании клуба «Перестройка». Большой, грузный, но подвижный, брызжущий энергией. Талантливый популяризатор рыночной экономики, печатался в журнале «ЭКО», ярко, напористо, общедоступно агитировал за рынок и против плана.

У Пети очень яркие митинговые слоганы. Как-то Колесов спросил его:

– Петр Сергеевич, рынок – это прекрасно, но ведь насчет инвестиций он слабоват, у государства гораздо больше возможностей собрать большие средства.

– Государство способно только на рапортоемкие инвестиции, – без запинки отрезал он.

Митинг на стадионе «Локомотив» (октябрь 1988 года) – первый большой «глоток свободы» в Ленинграде. Сотни людей, страстные речи, транспаранты, впервые поднят трехцветный флаг.

Восторг, пьянящая радость свободы. Пусть кто-то с кем-то не согласен, но пусть расцветает сто цветов, дурное отсеется, хорошее останется. Выступавшая в конце молодая женщина на предельном отчаянии складно кричала о страданиях народа и приговорила:

– И во всем этом виновата КПСС!

Глава 26. Ленинградский народный фронт

На очередном собрании сторонников демократии Колесов записался в списки желающих вступить в демократическую организацию. Затем его пригласили на собрание группы народного фронта Невского района, он стал ходить туда еженедельно. Зачинщики – симпатичные простые советские интеллигенты. Программистка Евдокимова, лет тридцати, полный набор плюсов – доброжелательность, спокойствие, деловитость, чувство юмора.

Избранный руководителем совета группы Латышев – совсем тихий человек, мухи не обидит. Он и собрания вел так, чтобы никого не задеть, дать каждому высказаться. Школьный учитель, проповедник новых методов обучения.

Юрий Беляев – сам он говорил с улыбкой, что он лейтенант милиции. Колесов недоумевал – зачем нам милиция? Зачем мы милиции, это еще можно было бы понять. Шутит?

Итого в группе восемь постоянных участников. Остальные два-три десятка все время менялись. Это – на триста тысяч жителей Невского района.

Первые выборы по системе Горбачева состоялись в 1989 году. Яркий всплеск демократии: в бюллетене могло быть несколько кандидатов. Народ оживился. Однако местные власти не выполнили указаний генсека, и особо важных персон оставляли в списках одиночками, без альтернативы.

В Ленинграде забаллотировали семерых партаппаратчиков, в том числе первого секретаря обкома. Наверно, он был хороший человек, крепкий хозяйственник, начальник метростроя. К метро претензий нет, метро хорошее, Колесов и сам его строил на субботниках. После неудачи на выборах первый секретарь подал в отставку.

Второго неудачника – кандидата по общегородскому округу, знал лично: толковый директор завода, зам председателя исполкома. В бюллетене он тоже был один. Народ, лишенный альтернативного кайфа, одиночек повычеркивал.

Во втором туре он голосовал за следователя Иванова, соратника Гдляна по борьбе у коррупцией. Перед выборами Иванов сказал в прямом эфире: есть данные о причастности члена политбюро Лигачева к узбекской мафии. Колесов вскочил взволнованный, позвал жену: такое было впервые. Вот она, настоящая свобода слова!

Перед вторым туром провели демонстрацию в поддержку следователя Иванова. Колесов обменялся парой спокойных слов с мужиком, когда двинулись, тот истошно заорал «До-лой К-П-С-С!», идущие вместе подхватили. Он, член «преступной» КПСС, молча шел рядом. Мужик орал всю дорогу, изредка отдыхал. В конце митинга на всю Дворцовую площадь прогремел мощный призыв Ильи Константинова: «Сломаем хребет КПСС!»

В день открытия первого съезда народных депутатов СССР активисты ЛЭМа собрались в парткоме перед телевизором. И когда впервые голоса разделились – 20 процентов против чего-то – закричали радостное ура. Вот она, настоящая демократия!

Учредительный съезд Ленинградского народного фронта открылся 17 июня 1989 года в Доме пищевиков. В зале пятьсот участников. В числе главных организаторов Петр Филиппов. Съезд проходил по уже сложившимся правилам демократии: копание в правилах регламента, речи не по делу, споры по мелочам.

В перерыве Колесов прогуливался по дворику, навстречу мент Юрий Беляев, хитро улыбается: «Что-то евреев тут многовато».

По документам съезда разгорелись нешуточные споры. Петр Филиппов попросил дать время для их доработки. В конце съезда он вышел на авансцену с вдохновенным лицом, громко, «с выражением» (с пафосом) произнес вместо программы сильно укороченный и бесспорный для любого демократа Манифест (все учились по Марксу), мощным голосом дал концовку: «Вся власть – демократически избранным Советам! Предприятия – трудящимся! Земля – крестьянам!»

Бурные продолжительные аплодисменты, переходящие в… а, нет, извините, овации – это из другой оперы. Проголосовали – все за. Приняли и устав.

Радостное волнение испытывал он вместе с делегатами: «Сделали большое дело. 90 лет назад была создана партия коммунистов, перевернувшая Россию. Впервые в советской истории создана (вместе с другими городами) политическая организация, которая поведет страну к сияющим вершинам демократии».

Совет фронта заседал в доме пищевиков. В совете работали философ А. Беляев, социолог Вите, журналист Дегтярев, «кочегар» Константинов, юрист Монахов, биолог Андреев, писатель Чулаки и другие. Все – умные, досточтимые люди. Их приятно слушать.

Зачастую разговоры шли о том, что сказали руководители страны и города, как им ответить – митингом, демонстрацией, пикетами, листовками или еще чем-нибудь. Запомнилось, как нервный демократ восклицал: «Пусть меня арестуют!» Наверно, он очень высоко оценивал свою роль в революции.

Склонность к преувеличениям проявлялась частенько. Появилось письмо Нины Андреевой. «Три недели страна в ужасе молчала», – так говорили демократы. Прочитал: ужаса не испытал: «А бить-то ее некрасиво – объявлены плюрализм, гласность и т. п. – пусть живет при своем мнении».

Нина Андреева радела за рабочих. Да уж, чего не было, того не было – рабочих в демо-движениях. Рабочие, которым вообще-то демократия до фени, надеялись больше зарабатывать.

– Такая демократия мне не нужна, рот открыть можно, а положить туда нечего, – говорил работяга в телекамеру.

В Москве на праздничной демонстрации 7 ноября 1989 года либерал-демонстранты обидели Горбачева своими лозунгами так, что он ушел с трибуны Мавзолея.

(Китайский реформатор Ден Сяопин более плавно выходил из прежнего режима: на центральной площади столицы борцов за демократию передавили танками, мировая демократия пошумела, а китайцы вроде бы успокоились. Вероятно, Ден Сяопин не знал или пренебрег достоевской слезинкой ребенка).

Вторые выборы по системе Горбачева состоялись в марте 1990 года: выбирали депутатов России и горсоветов. Демократы получили большинство мест в горсовете, почти все места от Ленинграда в российском парламенте. Врезалось навсегда в память мрачное высказывание секретаря райкома партии: «Отдаем мы власть без боя».

Петр Филиппов прошел сразу в два совета, городской и российский. Он применил для агитации отличное техническое средство – табуретку. Обходя дворы своего округа, влезал на нее (человек на табуретке – трибун), сразу же собиралась толпа и внимала его четким и ясным речам.

Латышев баллотировался в горсовет, другие в районный совет. Колесов баллотировался по округу, что рядом с Обуховским заводом, здесь живет много заводчан. Его конкурентом оказался рабочий человек, водитель, не отягощенный членством в компартии, более того, ругавший ее последними словами. Водитель ходил по квартирам, обещал «устроить рай» в округе. Главный инженер Обуховского завода занял второе место (24 процента), на первом – водитель (28 процента). За Колесова проголосовало 22 процента, немало, он был доволен тогда, а особенно потом – вместо депутатской кутерьмы занялся бизнесом.

В горсовете не могли выбрать председателя, две группы – за Петра Филиппова и за Салье – не могли одолеть друг друга.

На собрании демократов-коммунистов Петр Филиппов (везде поспевал, а Колесов увязался за ним в его стареньком жигуленке), посетовав на ситуацию в горсовете, высказался предположительно: «Надо выдвинуть авторитетную фигуру, например, Собчака». Собравшиеся не возражали. Далее он пошел к Собчаку, получил согласие на выборы его по округу, оставшемуся без депутата. Провел всю его выборную кампанию, вплоть до ночной схватки (почти драки) с противником на избирательном участке.

Горсовет без вопросов избрал Собчака своим председателем, а затем город избрал его мэром Петербурга.

Итак, в 1990 году народ пошел за демократами. Они стали кумирами, которые знают как надо.

Народ выбрал почти демократический Верховный Совет России во главе с Ельциным, а в Ленинграде – совсем демократический Ленсовет во главе с Собчаком. На демонстрации ходили под лозунгом «Сахаров – гордость России, Собчак – гордость Ленинграда».

Собчак собрал команду: Кудрин, Путин, Чубайс, Мутко и другие.

Петр Филиппов стал исторической личностью. Гайдар писал о нем: «Самая энергичная, мощная моя поддержка в Верховном совете – Петр Филиппов, председатель подкомитета по приватизации. Он из Питера, мы с ним знакомы давно, года с 1986-го. Одна из колоритнейших личностей российской политики последнего десятилетия. Экономист, юрист, журналист, предприниматель. Человек с неуемной, кипучей энергией. Петр – трибун, прирожденный публичный политик. К осени 1991-го – один из самых авторитетных членов Верховного Совета, автор важнейших экономических законопроектов. Методично, громко, просто объяснял законодателям суть того, что мы делаем, почему это необходимо, почему других решений не существует… К концу весны 1992-го стало ясно – его влияние на принимаемые решения свелось к нулю».

Чубайс так поздравлял Петра Филиппова с юбилеем: «Я горжусь тем, что у меня есть такой друг».

Колесов задумался: «Это что же получается? Если я с Петей дружу, то и с Чубайсом…»

Совет народного фронта опустел, теперь демократы в горсовете боролись с Собчаком. Колесов вышел из народного фронта – в знак протеста против нападок на Собчака.

Юрий Беляев стал лидером «патриотов», которые украсили заборы и дома надписями «Юрий Беляев – за Россию для русских!»

Демократы последовали призыву Солженицына в его статье «Как нам обустроить Россию?»: «Нет у нас сил на Империю! – и не надо, и свались она с наших плеч: она размозжает нас, и высасывает, и ускоряет нашу гибель…» Для Ельцина этот призыв стал индульгенцией для Беловежья.

Народный фронт распался.

Сильно огорчила Евдокимова: вступила в партию Явлинского, которого он видеть не может, выключает мгновенно с экрана ТВ. Невольно вспоминает, что партия названа по начальным буквам фамилий Явлинского, Болдырева, Лукина – ЯБЛоко. По значимости, а надо бы по алфавиту.

Глава 27. Перестройка на работе, уволен за веру в демократию

Новое большое объединение возглавил Радченко – директор объединения «Электрон».

Евдокимов сразу же уволился, доктор наук стал зав кафедрой в финансово-экономическом институте.

Радченко – передовой директор Ленинграда. У него два лица. Одно – человека одержимого, упрямого до жестокости. Его навязчивая идея – система управления предприятием (по этой теме он защитил диссертацию). Второе лицо – обычного и даже хорошего директора предприятия. Второго лица лэмовцы не видели, он употреблял его только на ЛЭМЗе, головном заводе, но это выяснилось лишь в финале драматических событий.

Система управления быстро усовершенствовалась: сплошная централизация, причем центр на крайнем юге города, далеко от метро, ЛЭМ – на крайнем севере. Теперь все документы возили на подпись за полсотни км. Буря и натиск – с таким размахом он требовал внедрять свою систему. Система оказалась со странностями, например, с неожиданными сюрпризами: любой смежник имеет право вставить в план соседу любую работу – без уведомления. Все с интересом смотрят полученные планы – а нет ли там чего новенького. И никакой бюрократии, согласований, разговоров… Подведение итогов работы: каждый ставит оценку работы соседу, то есть все друг другу. А подчиненные – своему начальнику. А начальник – самооценку на себя. Дальше понятно: премии, депремирования, понижения, увольнения. Возникло подозрение: вменяем ли автор системы?

«Великие мыслители вспоминаются: Томас Мор, Фурье и, извиняюсь, Оруэл».

Основная продукция завода ЛЭМЗ – устройства управления станками. Еще раньше у Колесова сложились тесные связи с заводским проектным институтом. Начальник отдела программирования Васильев предложил ему переходить к ним.

И Колесов согласился: перестройка подзапутала ему мозги.

По просьбе Васильева съездил в Москву, в институт управляющих систем, к зам директора Хрущеву Сергею Никитичу. Игра судьбы – в первый раз он увидел сына вождя четверть века тому назад на работах по крылатым ракетам. Молодой, улыбчивый, уже кандидат наук С.Н.Хрущев работал у Челомея. После отставки его отца он оказался в сфере компьютерных систем, т.е. там же, где и Колесов. Хрущев-сын бывал у них в ЛЭМе.

Теперь Колесов впервые близко соприкоснулся с ним – по поводу имевшейся у них зарубежной программной системы. Хрущев очаровал его – мягкий, доброжелательный, предупредительный. Доктор наук. Интеллигент в первом поколении. Впоследствии, долго прожив в США, Хрущев-сын перешел в американское гражданство. Непонятно и неприятно.

Через два месяца Колесов сбежал от Васильева, когда тот вдруг предложил: давай раздадим твоих людей по моим группам во главе с нашими специалистами.

«Ничего я им не сказал, а только говорю…» В отличие от персонажа Зощенко, Колесов и говорить не стал – развернулся на 180 градусов, в общей неразберихе ушел с помощью Кезлинга.

Прошел год. Радченко собрал руководителей ЛЭМа, Кезлинга не было:

– Георгий Борисович подал заявление об уходе на пенсию, я подписал. Принимаю на себя руководство институтом… Всё только через меня. Этот кабинет – теперь мой кабинет… О попытках отделиться: письмо в обком – просто глупость, никакого пересмотра не будет.

После совещания зав отделениями, мрачные, подавленные, поговорили между собой:

– Он же нам войну объявил.

– Не разобрался он в фактическом эффекте – ахинею понес. Иезуитство. А что за письмо?

– Кезлинг подготовил письмо о переводе ЛЭМа в другое ведомство и даже завизировал его в некоторых отделах обкома.

Разумеется, Радченко не сел в «свой кабинет», посадил туда молодого грузина, неплохого парня, ничего, слава богу, не поменявшего в ЛЭМе.

Перестройка продолжалась.

К тому времени произошло новое колебание в генеральной линии партии. Теперь Горбачев объявил, что страну спасет демократия.

На этот раз Колесов воодушевился еще сильнее. И весь народ, а особенно интеллигенция. Начались кампании по выборам советов трудовых коллективов и директоров предприятий.

В ЛЭМе выбрали совет трудового коллектива института во главе с председателем Колесовым.

Прошел слух – на таком-то предприятии коллектив выразил недоверие директору, и того сняли. Воодушевление перешло в сильное возбуждение. Поговорили на партбюро. Предлагалось мелкое – обратиться в верха с претензиями к руководству, требовать самостоятельности и т. п. Колесов высказался нарочито буднично, как будто речь шла о рядовом предложении:

– Провести собрание трудового коллектива и выразить недоверие генеральному директору Радченко.

Никто не подхватил, но и не возразил. Страшно.

Идея овладела массами, подготовили и провели собрание. До собрания Колесов написал речь, на одну страницу – чтобы было кратко и резко. Пальмский посмотрел: «Это лучшее из того, что у тебя было».

Собрание вел Залыгин, секретарь партбюро ЛЭМа. Первым он выпустил представителя рабочего класса, который долго и жалобно критиковал, но ключевых слов так и не сказал.

С начала собрания Колесов почувствовал себя плохо, близко к полуобморочному состоянию: сердцебиение, затрудненное дыхание. («Отречемся от старого мира» – легко петь, да трудно делать). Залыгин объявил его вторым. Заготовленный текст выручил – зачитал его четко и уверенно:

– Товарищи! Свежий ветер перемен, наступивших после многих лет затхлого, застойного времени, вселил в нас надежду на построение гармоничного, развитого общества, в котором каждый сможет полностью реализовать свои творческие возможности. Надежду на избавление от бюрократического гнета, от произвола и некомпетентности. Мы видим, что партийное руководство инициировало широкое развитие демократических начал в обществе и государстве. Но что мы видим конкретно в нашем объединении, в положении нашего коллектива? Усиливается административное давление, урезаются права нашего института, генеральный директор Радченко постоянно подчеркивает свое негативное отношение к творческому потенциалу коллектива. Уже более двух лет прошло после проверок народного контроля, уже мы сделали выводы и приняли меры, а генеральный по-прежнему громит нас за прошлое, грозит навести порядок и разобраться с мошенниками. Что ж, так мы и останемся вечными мошенниками?… Не вникая в наши профессиональные проблемы, генеральный директор безапелляционно отвергает наши предложения по плану, тем самым подводит наш коллектив к той черте, за которой начинается его распад и ликвидация. Уже начался отток людей, причем уходят самые лучшие. Где же тут провозглашенные партией перестройка и ускорение, демократия и творчество масс? Под маркой этих лозунгов генеральный директор Радченко воспроизводит худшие черты административно-командной системы. Товарищи, с учетом всего вышесказанного я вношу предложение выразить недоверие генеральному директору Радченко и просить министерство освободить его от занимаемой должности.

Главные слова были сказаны: о недоверии и освобождении. Плотина была прорвана, дальше все выступали в поддержку этого предложения. Приняли решение, разослали его по всем предприятиям объединения.

Процесс пошел. На собрании объединения было более тысячи человек. В защиту Радченко выступили работники завода ЛЭМЗ, но их было меньшинство. Представитель обкома партии подвел итог: «Здесь все ясно». По партийной этике директор был виноват хотя бы даже в том, что довел дело до этого собрания. Радченко подал заявление и был снят с должности.

– Идет перестройка, не все ее выдерживают, – мужественно произнес он.

Руководителем объединения был назначен Тихонов, директор другого ленинградского объединения. Высокий, с роскошной копной седых волос, красавец-мужчина пятидесяти лет. На первой встрече с руководителями ЛЭМа он говорил полтора часа подряд: образно, вдохновенно, иронично. Обо всем – о задачах, перспективах. Ничего не запомнилось. Проскальзывали некоторое самодовольство и легкое высокомерие. Избежал обычной фразы «вопросы есть?», на этом и закончил.

Колесов и Пальмский посмотрели друг на друга и горько улыбнулись – везет же нам на таланты.

С ЛЭМЗа позвонил приятель:

– Вы знаете, кого ставят на место вашего директора? Нет? Если вы сейчас стоите, то лучше присядьте… (пауза) Бутрина!

Бутрин – известный человек – своей суматошностью и взбалмошностью. В делах ЛЭМа у него не было опыта, как и на предыдущем посту, где против него восстал народ. Но он не смущался и с большим рвением взялся за наведение порядка. Верхушка ЛЭМа после года работы с ним убедилась – катимся в пропасть.

Лэмовцы начали борьбу за самостоятельность своего института, хотя бы в рамках объединения. Подготовили обращение к министру и в партийные органы, утвердили его на общем собрании и решили направить в Москву ходоков.

Перед поездкой директор Тихонов долго говорил с Колесовым:

– Убедительно прошу вас: не надо ехать в министерство, все вопросы решим на месте.

– Владимир Семенович, коллектив принял решение, я не могу его отменить.

Тихонов продолжал убеждать, потом предложил:

– Ну хорошо, давайте отложим поездку на пару дней.

Логичных возражений против пары дней не было, Колесов согласился.

В Москву поехали парторг Залыгин, профорг Гиманова, председатель совета трудового коллектива Колесов. Сначала их пропустили через трех заместителей министра, в конце дня их принял министр Шкабардня. Ходоки рассказывали о своих бедах, они – о своих, о положении в экономике, промышленности. Министр обещал положительно решить вопрос.

Выйдя из министерства в соседний сквер, ходоки распили бутылку водки. Залыгин радостно заявил:

– Ребята, мне все ясно! Бесполезный номер. Ничего не пройдет! Я в эти игры больше не играю.

Ему видней: много поработал в партийных органах. Вскоре парторг ушел в бизнес.

Тихонов, опытный работник системы, в отличие от решительного революционера Радченко, действовал по известным правилам кнута и пряника. Через три месяца он вместе с ходоками выехал к министру Шкабардне. Министр поручил Тихонову восстановить ЛЭМ в качестве структурной единицы объединения.

Тихонов издал приказ о создании научно-технического комплекса ЛЭМ.

Лэмовцы требовали восстановить банковский счет – Тихонов открыл для них текущий счет.

Они требовали хозяйственной самостоятельности – Тихонов издал приказ по этому вопросу: что-то предоставить, подготовить предложения и положения и т. п.

Бутрин по инерции мешал мешал работать, лэмовцы направили коллективную жалобу Тихонову. Он в тот же день (!) снял Бутрина, назначив его старшим научным сотрудником, а директором назначил Смирнова, главного конструктора систем управления станками (вроде бы его сняли с этой должности).

Они требуют провести выборы директора – в соответствии с решениями партии. Тихонов назначает комиссию по подготовке положения о выборах во главе с Германовым, зам председателя СТК. Тихонов согласовывает его несколько месяцев, назначает отдаленную дату выборов, потом переносит ее.

Колесов на своем более низком уровне пользовался подобными же «системными» правилами и знал их убойную силу. Призывал коллег остановиться и подумать, поработать с тем, чего уже добились. Но напор народной стихии не ослабевал. Каждый в отдельности требовал максимума, не задумываясь о последствиях для целого. Почему-то особенно непримиримы были женщины – Атовмян, Захаревич и др.

Волна народной стихии катилась всё дальше и дальше. От радости своей победы, а более от слов и призывов к демократии лэмовцы потеряли чувство реальности. От них откупились одним человеком, бунтовщиков умиротворили, заодно отчитались о проведении в жизнь генеральной линии на демократию. А они теперь требовали полной самостоятельности, вплоть до отделения.

В октябре пришло известие о том, что заместителем министра стал директор Волгоградского института компьютерных систем: «наш человек, он нас поймет и поможет». На партийном собрании решили послать к нему ходоков. Прямо на партсобрание секретарша передала телефонное распоряжение Тихонова: «Запрещаю Колесову ехать в Москву». Но Колесов поехал вместе с ходоками. Разумеется, поездка оказалась бесполезной – новый начальник говорил сухо и кратко, ничего не обещал.

На следующий день после возвращения вышел приказ Тихонова: зав отделом Колесова уволить за прогул.

Сокрушительный удар. На улицу с волчьим билетом. По советским понятиям в трудовой книжке появлялось несмываемое пятно, с которым трудно устраиваться на работу. Тихонов сделал умный и смелый ход. Умный – потому что не нарушил закон. Трудовой кодекс защищает только рядовых тружеников, но не административных руководителей, к каковым относятся зав отделами, и которых можно увольнять без согласия профсоюза. Второе: смелый ход – уволил председателя СТК на фоне демократии и перестройки. Впрочем, смелость небольшая – в партийных органах уже сложилось отрицательное мнение о «нездоровом» коллективе ЛЭМа.

«Вот такая мера устрашения, – размышлял Колесов, – немного садистская и явно излишняя. Ну да мне трудно судить, лицо заинтересованное».

На собрании коллектива экстремисты предложили объявить забастовку. Колесов решительно возражал. Во-первых, забастовка в научном институте выглядит комично, во-вторых, лучше не обострять, подождать дальнейших шагов. Решили: он продолжает работать, СТК ведет переговоры с Тихоновым.

С ЛЭМЗа приехали кадровики, потребовали трудовую книжку Колесова – внести запись об увольнении. Германов и директор ЛЭМа Смирнов уговорили пока этого не делать.

Через неделю прибыл юрист от Тихонова для проведения служебного расследования о поездке Колесова в Москву: записи о дежурстве, разрешение на отгул. Все на полном серьезе, по правилам следствия. Еще через неделю вышел приказ Тихонова: «Считать т. Колесова не уволенным, а заключенный с ним трудовой договор действующим».

Итого две недели он провел в воспитательной колонии. Его поздравляли (?!), а Пальмский наставительно сказал:

– Ну теперь тебе нужно быть крайне осторожным, отслеживать каждый шаг.

Ему такие слова не понравились.

Наоборот, теперь он стал бомбардировать инстанции требованиями наказать Тихонова. Прокуратура отказала, а министерство и областной профсоюз признали незаконность увольнения. Профсоюз обнаружил крупный ляп директора: должность Колесова не входила в утвержденный им же список №1 тех должностей, увольнять с которых можно без согласия профсоюза. «Эхма, знал бы прикуп!… Сразу бы начал с кляуз!»

А Тихонову пришлось отписываться, не более того.

«Подергал за титьки, и то хорошо».

На помощь Тихонову бросились подчиненные. Начальница планового отдела потребовала от Пальмского дать сведения, обеспечен ли финансированием отдел Колесова. Требование незаконное, хозрасчет проводился только по отделению в целом, а не по отделам. Пальмский был в командировке, замещающий его Аминов помялся, приказал экономисту посчитать и дал сведения. Директор ЛЭМа сразу же прислал указание Пальмскому: «Довожу до Вашего сведения, что отдел 242 (зав отделом Колесов) не обеспечен объемом собственных работ. В связи с этим допущен значительный перерасход по фонду заработной платы. Вам необходимо срочно принять меры или же предусмотреть по данному отделу сокращение численности».

Состоялась встреча в обкоме партии по заявлению о судьбе ЛЭМа. В коридоре Смольного парторг Рогов и профорг Гиманова поздоровались с Тихоновым. Колесов стоял в стороне.

– А вы, что же, со мной не будете здороваться? – Тихонов обратился к нему жизнерадостно как к старому приятелю.

– Да у меня просто руки грязные.

Работник обкома подтвердил то мнение, о котором Колесов раньше говорил своим:

– Для вас все делается, а вы только кляузами занимаетесь.

Через несколько месяцев состоялись перевыборы совета трудового коллектива, истек годичный срок его работы. Старый совет предложил переизбрать Колесова. Подготовка к собранию шла с какими-то закулисными действиями. На собрании была предложена еще одна кандидатура – Петелин, зав отделением, уважаемый человек. Развернулась бурная дискуссия. Стало понятно, что проводилась интенсивная обработка по отделам, по известным правилам, сверху, от руководства. Среди противников Колесова оказались многие как бы приятели. Если он бы знал заранее, отказался бы избираться. Однако сторонники, наверняка знавшие ситуацию, ничего ему не говорили, а сам он не вникал в интриги.

За Колесова проголосовало 60%, против 40%, он заявил приятелям:

– Это мне очень не нравится, возмущен до глубины души. Взбешен. Сначала удар сверху, теперь снизу, от народа.

Оставаясь председателем совета, он постепенно отходил от дел, переключал их на заместителя – Петелина. Затем написал заявление о невозможности выполнять обязанности председателя, придумал причины. Совет возглавил Петелин.

Перестройка подкосила их – разработчиков компьютерных проектов. Система планового внедрения новой техники была разрушена. Сверху перестали давать деньги на эти цели. Заводы стали отказываться от прогресса в пользу прогрессивки. Институты типа ЛЭМ оставались без заказов, без работы. Кроме того, их погубили накладные расходы, на зарплату непосредственных исполнителей оставалось 13 процентов. Боливар не потянет семерых. (Семь получается от деления 100 процентов на 13).

В ЛЭМе наиболее решительные и предприимчивые потянулись на сторону. Вслед за ними и Колесов в октябре 1990 года уволился, создал малое предприятие с десятком своих сотрудников. Цены за проекты уменьшили в три раза, а зарплаты увеличились в два раза.

Подвел итог: проработал в ЛЭМе двадцать три с половиной года. Расстался с государством, ушел в свободное плавание. Еще два года работал по специальности.

Тихонов назначил директором ЛЭМа сотрудника ЛЭМа Виталия Пивоварова.

От большого ЛЭМа (1500 работающих) осталось 100 человек. В остальных помещениях – десятки разных фирм.