Текст книги "Жизнь русского"

У людей одного поколения возникает родство душ. Случайно выяснилось, что Брегман учился в одном классе со Славой Григорьевым, товарищем Колесова по Академии связи. «Мы его звали Брешкой», – сказал профессор, полковник Слава.

Глава 22. Персональные компьютеры – это революция

Произошло мощное колебание генеральной линии научно—технического прогресса – революция.

Советские люди уважает революции, а которые даже сами революционеры. Колесов тоже заколебался вместе с генеральной линией – одним из первых начал делать проекты на персональных компьютерах.

– А что можно сделать на этих живопырках? – говорил тогда научный руководитель института Евдокимов.

Колесов воодушевился – строить систему не сверху, а снизу – расставить компьютеры в цехах и отделах, начинать с накопления информации на местах, обмениваться информацией между компьютерами, вживляя, таким образом, систему естественным путем, заменяя постепенно прежние рабочие места на новые – автоматизированные. В живом мире есть пример – перерождение клеток. Блестящий повод для ерничания – называть такую систему канцерогенной (слово звучное и не всем известное). Кто-то морщился, кого-то передергивало: «И чем закончится?»

А тут как раз и объект подвернулся: судоремонтный завод в Таллине. Начальник ВЦ Исаак Хаин воспринял предложения профессионалов северной столицы как уже признанные научные идеи. Работу выполнял отдел Гончарова. Четыре года работы над новым проектом, к которому Колесов лично подключался – хорошо заниматься творческим трудом. Плюс – поездки в хороший город Таллин.

Колесов и его коллеги могли бы гордиться своей новацией на Таллинском заводе. Могли, если бы не исчез сам завод. Самые грязные и тяжелые работы здесь выполняли русские. После разрушения СССР и выхода Эстонии из России судоремонтный завод закрыли.

Гончаров воспользовался новыми связями в судоремонте, освоил крайнюю точку страны – Петропавловск – Камчатский, где успешно поработал на судоремонтной верфи. Колесов тоже вместе с ним купался в гейзерах.

Начиная с последнего брежневского года партия и правительство начали решительную борьбу с нарушениями дисциплины во всех сферах, призвали на помощь широкие народные массы. Партийные комиссии, органы Минфина и комитеты народного контроля многократно увеличили число проверок. От них требовали копать до серьезных нарушений, которые тянут на наказания с кровью: снять, понизить, уволить, а самое лучшее – на привлечение к уголовной ответственности. В 1982 году народный контроль полгода проверял ЛЭМ, указал на нарушения. Кезлинг тут же произвел жертвоприношения – снял с должностей трех человек, а народный контроль дал выговоры Кезлингу и Евдокимову.

Стали готовить партком. По слухам готовились выговора зам директора Лозинскому и всем зав отделениями. Колесову – обвинения по трем пунктам: СМО-Проблема, Ижорский завод и морально – психологический климат в коллективе. Докатились слухи, что будто бы Кезлинг даже выразил сомнение: справится ли Колесов?

«Да, это было бы лучшее из жертвоприношений, но поздновато – за год после юкелисовского бунта я выкарабкался».

Кезлинг и Евдокимов в выступлениях оплошали: увлеклись разносом подчиненных и забыли о краеугольном камне партийной жизни – о самокритике. Получалось, что их вообще понапрасну наказали, обидели.

Зав отделением Регентов в перерыве отвел в сторону зав отделениями

– Ребята, давайте вперед, на нас хотят отмыться.

Сам он выступил резко, грубо, напирая в основном на своего недруга Дусю.

Колесов применил испытанные приемы партийной демократии (демагогии): «Как же могло руководство дать нам под опробывание новой системы завальные темы с израсходованными деньгами? По Ижорскому заводу было съедено 70 процентов».

Затем доза демагогии: «Сейчас на заводах, где мы работаем, нормальная обстановка. Но… Вот здесь сидят 30 руководителей института. А все разговоры, все обвинения обращены к четырем руководителям ведущих отделений. Но ведь у них нет ни планового отдела, ни отдела кадров, ни других служб. Позвольте немного пошутить по Райкину: ребята, вы хорошо устроились… Полностью отсутствует самокритика со стороны руководства… В заключение хочу заверить: будем работать вместе и выполнять поставленные задачи!»

Юрист Варов поддержал струю: «Нет правовой регламентации служб, поэтому слишком много ложится на зав отделениями». (Варов впоследствии был депутатом парламента РФ, министром у Ельцина).

Вместо выговоров записали «указать на допущенные нарушения…»

В последующие годы ЛЭМ завалила волна анонимок. В обкоме объясняли – надо проверять, люди боятся, но большинство писем подтверждается. Писали мелко и глупо, но явно – свои. Уже перебрали всех – от директора до зав отделами, а на Колесова всё не было, он уже забеспокоился.

– А что-то на тебя не пишут, – отметил Кезлинг.

Наконец все-таки пришло – обвиняли Колесова в авантюризме и приписках плана, и он вздохнул с облегчением.

Колесову исполнилось пятьдесят лет. Константинов организовал юбилей: поздравления в зале заседаний, приказ директора, юбиляр дал банкет-фуршет.

– Смотрю на свою жизнь как на эксперимент, – сказал он, – как может нормальный, порядочный человек жить по совести при социализме.

Первый тайм мы уже отыграли, звучала в мозгу победная мелодия. А когда кончается первый тайм? По футбольному счету в сорок лет. Нет, думал он, мой первый тайм только что закончился. Однажды он испытал озарение. Некоторые, особенно верующие, говорят о внезапно снизошедшим на них озарении (или откровении). Он испытал нечто похожее на пятидесятом году жизни. В романах 19 века писали: «Иван Петрович был глубоким стариком 50 лет…» А он в 20 веке встретил в Севастополе школьного товарища Гаврилова, артиста и режиссера Львовского театра, гастролировавшего здесь. Они хорошо выпили-поговорили, естественно, о школе и товарищах. Колесов вышел под летнее южное небо, полное ярких звезд, шел высоко над морем. Так же, как четверть века назад, здесь же, приподнятое настроение, легкая походка. И вдруг его пронзила острая, одновременно радостная и тревожная мысль: «Нет, не может быть, это ошибка, мне никак не может быть 49 лет! Только 24! Я здоров, у меня то же самое тело, те же сила и энергия жизни, что были здесь же в молодости».

Глава 23. У нас была Великая Эпоха!

К такой мысли он пришел после 1998 года, после дефолта. А в советское время об этом не думалось, считалось само собой разумеющимся. Великая держава, один из двух полюсов мира. За державу не обидно.

Это величие он ощущал лично: работа на атомных бомбах, на крылатых ракетах, на компьютеризации экономики.

Его друзья Володя Романов и Рем Тусеев, оставшиеся на атомных бомбах, снаряжали водородную бомбу, взорванную в районе Новой Земли, взрывная волна которой трижды обогнула Землю. Гордятся: самый мощный взрыв в истории человечества.

Советские лидеры мировой науки создали проекты атомных электростанций, по которым строятся АЭС во многих странах мира: СНГ, Китае, Индии, Иране, Финляндии, Болгарии, Венгрии, Словакии, Чехии и др.

Разработчики крылатых ракет спорили – что лучше, «Антей» или «Аметист». Дальность действия «Антея» намного больше – 500 км против 60 у «Аметиста». «Антей» запускается с подводной лодки в надводном положении. Оператор, управляющий полетом с лодки, может выбрать цель. Но и недостаток очевиден – лодка на поверхности подставляется под удар противника. Недостаток «Аметиста» тоже очевиден: ракета не выбирает цель и может поразить малозначительный объект.

Впоследствии Колесов прочитал в газете нечто очень знакомое. Создана новая система крылатых ракет. Несколько ракет стартует с подводной лодки одновременно, летят на малой высоте, одна из них поднимается на большую высоту и управляет наводкой остальных на цели. Если ее сбивают, вверх поднимается следующая. Ба, да это же синтез двух типов ракет: «Аметиста» и «Антея». Объединены достоинства и исключены недостатки каждого типа.

«Блестящее и, конечно, простое решение. Молодцы русские инженеры! Не сдаются!»

В советское время строилось много жилья. Простой очередник получал квартиру через пять-восемь лет. Многие получали раньше, через год-два: льготники, передовики труда и номенклатуры.

Купить квартиру можно было в жилищном кооперативе по цене средней трехгодовой зарплаты, оплата – в рассрочку на 15 лет: ипотека без залога и без процента (или под очень малый процент).

В Союзе была создана лучшая в мире отопительная система. Электростанции дают дармовое (бросовое) тепло – горячую воду. Власть направила это тепло по домам. Сами электрики не стали бы этим заниматься, Только централизованная власть могла соединить, скооперировать два типа производства.

За последние 50 лет советского строя объем промышленной продукции вырос в 20 раз, производство электроэнергии – в 37 раз.

За последние 10 советских лет: обеспечен рост добычи нефти в 2 раза.

Страна вышла в мировые лидеры по добыче нефти и газа. В 1950-е годы огромные инвестиции были вложены в Волго-Уральский регион, нефтедобыча выросла в два раза. Советский Союз вышел на второе место по добыче нефти в мире. В 60-е годы освоены месторождения в Западно-Сибирском бассейне, главное из них супергигант Самотлор. Добыча выросла еще на 40%.

Постоянный прирост населения 1,5% в год.

В Ленинграде люди питались хорошо. В Иваново и Ростове-на-Дону он застывал перед мясными прилавками: пустые. Ни мяса, ни колбасы, ни сосисок.

– Как же вы живете? – спрашивал он местных коллег.

– Да так, ничего, по разному. Из командировок привозим, на базаре покупаем – за двойную цену.

На базар мясо поставляли колхозы и ушлые директора госмагазинов, переправляющие полученное по госцене мясо на базар.

В заводских столовых нормальные обеды, с мясом. Раздают продуктовые заказы – с мясом. В Мариуполе и Севастополе он видел в магазинах мясо в свободной продаже.

В 1989 году одна душа населения в зависимости от зарплаты потребляла 60—90 килограмм мяса. Ученые говорят, что именно столько белка нужно человеку. Буханка хлеба за 16 копеек. В столовых манная каша на молоке со сливочным маслом за 10 копеек, при реальной стоимости 35 копеек. Чтобы и тунеядцы выживали.

Люди (и он в том числе) забывали о феномене воздуха: никто его не замечает, пока он, воздух, есть. Это кажется естественным, на это не обращают внимания.

Люди жили спокойно, работали и зарабатывали, женились и рожали, отдыхали и веселились. Романтические натуры повторяли вслед за поэтом: «Я планов наших люблю громадье, размаха шаги саженьи».

И еще его же: «Радость прет. Не для вас уделить ли нам?! Жизнь прекрасна и удивительна».

Было: блаженное романтическое меньшинство, послушное трезвомыслящее большинство, агрессивные инакомыслящие единицы.

– Жить хорошо! – говорил киношный Трус.

– А хорошо жить еще лучше! – добавлял Балбес.

В постсоветское время «Литературная газета» опубликовала его статью «У нас была Великая Эпоха».

Раздел 2. Эвтаназия советского строя

Глава 24. «Перестройка – это революция!»

В марте 1985 год новый генсек Горбачев заявил: Обещаю Вам, товарищи, приложить все силы, чтобы верно служить нашей партии, нашему народу, великому ленинскому делу.

Новому генсеку 54 года (в 54 года Ленин уже умер). К тому времени ежегодные кончины вождей вызывали уже не скорбь, а улыбку. Интеллигентский анекдот: «Открыт новый элемент таблицы Менделеева – политбюролеум, с периодом полураспада полгода». А о Горбачеве стали сочинять положительные анекдоты: «Слыхали, Горбачева в Политбюро никто не поддерживает. – Как так? – Он сам ходит, его никто не поддерживает».

На предыдущих лидеров тоже сочинялись анекдоты забавные.

«Заказал Брежнев доклад на час, читает час, другой, третий. Возмутился: что же вы мне дали? Леонид Ильич, там же было три экземпляра».

Анекдот на Андропова: «К Андропову пришла курица: Что мне делать? Я при Ленине неслась, при Сталине тряслась, при Хрущеве гуляла. А теперь что мне делать? – Делай что хочешь, только на работу не опаздывай».

Горбачев провозгласил начало новой эпохи в жизни страны и дал ей имя «Перестройка»: «Перестройка – это революция. Гарант Перестройки – коммунистическая партия. Нами движут идеи Октября, идеи Ленина».

Первый выезд нового вождя – в город трех революций. На выставке директор ЛЭМа Кезлинг доложил Горбачеву о плане модернизации промышленности – программе «Интенсификация-90». Горбачев обещал дать деньги и призвал выйти на мировой уровень за шесть лет.

Живой вождь после выставки пошел через трамвайные рельсы прямо к ожидавшей его толпе народа. Колесов был там. Изнутри толпы ничего не видел и не слышал. Кто-то рядом робко произнес «ура».

Горбачев в Смольном в обличении прошлого превзошел кухонных ораторов: «Страна в предкризисном состоянии. Нравственная деградация, очковтирательство и взяточничество. Бюрократизм, коррупция, конформизм, лизоблюдство. Незаконные привилегии. И все это проявления ненавистного старого, с которыми нужно решительно бороться. Поэтому – только вперед! Больше социализма, больше демократии. Маховик Перестройки набирает обороты!»

Маховик раздавил ЛЭМ, который вошел в созданное большое объединение. Потому что в доклад Горбачева воткнули две фразы. Первая: обязательный для доклада отрицательный пример – это завод ЛЭМЗ. Вторая – а что ж вы, ребята, перестали создавать объединения? Вы же первыми начинали. Отрицательный ЛЭМЗ включили в новое объединение – отчитались о принятых мерах. Туда же попал и ЛЭМ. Во главе объединения поставили человека со стороны.

Горбачев стал любимцем народа.

Колесов: И я тоже возлюбил Горбачева. Дух захватывало – плыть в революцию дальше. Пока свободою горим!

Горбачев: «Гласность нужна нам как воздух. Ленин учил – партия должна знать правду».

Гласность хлынула бурным потоком. Но в одном направлении: на очернение ненавистного старого. Обличение прошлого – обычное дело для каждого нового вождя. Сталин был представлен кровожадным злодеем. Миллионы расстрелянных, причем число их росло с каждой новой гласностью. Ужасы голода, произвола, террора… Победу в войне одержали вопреки Сталину, забросали немцев трупами.

– Нами правила шайка бандитов, – емко выразился Пальмский о сталинском времени.

Интеллигенция потребовала вернуться к ленинским нормам жизни.

Окуджава пел о той единственной гражданской: «И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной». И еще: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке».

Интеллигенты внимали новым пьесам о Ленине: большевики на сцене поют «Интернационал», интеллигенты встают и подхватывают: «Вставай, проклятьем заклейменный…»

Интеллигенты провозгласила курс на безработицу: «Это лекарство для дяди Васи от лени и пьянства».

Вспомнили марксизм: «Номенклатура – это класс, грабит народ через привилегии».

Эпоха Брежнева была обозначена уничижительным именем – застой.

Еще при Хрущеве люди свободных профессий – барды, истопники котельных и другие художники – клеймили власть на кухнях. Теперь Горбачев перехватил любимую тему – «в стране бардак».

На праздничных домашних митингах школьный товарищ Игорь обличал коммунистов с неистовством натренированного футбольного болельщика, жена Алла вторила ему.

– Коммунисты!? – кричал Игорь, – Буржуи, оторвались от народа. Квартиры, дачи, машины, больницы – все самое лучшее только для себя. Какие они коммунисты? Паразиты! Сволочи!

Колесов отмалчивался, отшучивался:

– Я-то ведь тоже коммунист.

– Какой ты коммунист? – кричал беспартийный Игорь, – ты в партию вступил, потому что так надо!

– Да нет, я и в заявлении написал – хочу быть активным строителем коммунизма.

Крик стоял истошный. Часть обличений была верной.

Горбачев предложил резко ускорить модернизацию, увеличить инвестиции в машиностроение в 1,8 раза.

В июле Горбачев в Днепропетровске добавил к машиностроению еще шесть отраслей, затем в Сибири еще две: нефть и газ.

Деньги растеклись и растворились без пользы.

В 1986 году Горбачев начал антиалкогольную кампанию: «И пусть не надеются некоторые, что поход на пьянство станет очередной кампанией в духе прошлых лет».

За год продажа водки сократилась в два раза. В результате: очереди, самогон, талоны на водку и сахар, паленая водка, богатеющий криминал. Доход бюджета от водки упал с 30% до 3%.

В 1987 году решили за три года перейти на рыночную экономику. Дали большие права директорам по распоряжению финансами, трудовым коллективам – по выборам руководителей, созданию советов трудовых коллективов.

Экономисты опять взялись за реформу экономики в духе «Капитала» Маркса. Эффективность, прибыль, хозрасчет. Для Колесова экономика оставалась тайной за семью печатями: двойная бухгалтерия, плавающие нормативы, выводиловки зарплаты…

Еще Андропов произнес замечательную фразу: «Мы не знаем общества, в котором живем».

Обличители навалились на соцстрой: пустая трата денег на проекты века. Вредная затея: строительство дамбы для защиты Ленинграда от наводнений. Самопровозглашенные защитники природы угрожали: залив загнивает, город задохнется в болотной луже. Возглавил борьбу филолог – академик Лихачев.

Еще один проект века – поворот сибирских рек на юг, в Среднюю Азию – остановили писатель Залыгин и другие специалисты.

Много чего было. На волнах демократии падало доверие к власти, к соцстрою в целом.

Добив Сталина, прорабы перестройки взялись за Ленина: немецкие деньги, красный террор. Стало правилом: при очередных трудностях предлагать вынести Ленина из мавзолея.

Началось наступление на советскую цивилизацию в целом, на самое главное в ней: общенародную собственность. И за частную собственность.

«Частная собственность? – обиженно переспрашивал Горбачев, – ну об этом нужно народ спросить!» Но референдума не проводил. Однако народ прислушивался к авторитетным людям, постепенно привыкал к ненашенскому понятию.

– Только частная собственность дает человеку подлинную свободу, – нехотя молвил бывший комсомольский вожак, красивый профессор-историк с лицом усталого патриция.

Подсластили пилюлю: все формы собственности будут равноправны. Дележка будет справедливой, собственниками станут трудовые коллективы, граждане, Советы всех уровней. Никто не будет единоличным собственником завода, например, такого гиганта как Кировский завод.

Горбачев успокаивал: «Мы будем идти к лучшему социализму, а не в сторону от него. У нас будет обеспечена цивилизованная жизнь через два-три года».

Команда Горбачева внесла свою лепту в дискуссии: пошли перебои с солью, сигаретами, сахаром, водкой, вводили талоны. И вообще: Перестройка длилась уже четвертый год без ощутимого улучшения жизни. Народ устал. Вода камень точит. Ну хрен с вами, пусть будет частная собственность, только бы еще хуже не было.

И Колесов дрогнул. Отказаться от социализма? Так ведь капитализм осужден ихними же западными писателями и мыслителями (не коммунистами). Хрен редьки не слаще. Но может быть, действительно, невозможно планировать сверху экономику огромной страны? Сверхсложная система. Да, капитализм – это плохо, черного кобеля не отмоешь добела. Но ведь живут-то неплохо.

Вот что он думал и говорил в это время: «Может ли ошибиться один человек? Да, может, и даже частенько. Может ли ошибиться группа людей? Тоже возможно. Может ли ошибиться целый народ? Почему бы и нет? Наш народ долгие годы строил социализм – идеал Свободы, Равенства и Братства. Не получилось. Эта ветка развития оказалась ложной. За поставленный великий эксперимент наш народ заслуживает величайшей благодарности всего человечества. Но должен идти теперь как все – по камням».

Демократия крепчала. Горбачев вернул из ссылки Сахарова, который предлагал много своих идей: конвергенцию, конституцию с разделом СССР на сто стран по числу наций.

В журнале опубликован «Архипелаг Гулаг» Солженицына, сильнейший удар по советскому строю. Приятель говорил: «Пусть мне скажут, что это неправда, тогда я снова поверю в советскую власть».

Заполыхали национальные конфликты. Комиссии по расследованиям выясняют – кто подстрекал, кто убивал, кто отдавал приказы и т. п.

Весной 1988 года Колесов был в командировке в Ереване: ах, какая демократия – народ вышел требовать справедливости для Карабаха.

Шахтеры – первые рабочие, которые окунулись в демократию: забастовали.

Старое умирает со смехом, говорил Маркс. Юмористы – Жванецкий, Хазанов, Шифрин – переквалифицировались в сатириков и тоже внесли свой вклад в перестройку: «В то, что государство что-то добавит – не верю. В то, что отнимут что-нибудь – верю сразу и безоговорочно. Как бы нам не стало лучше жить – вот о чем беспокоится государство»… «Не понимаю, может быть, государство хочет сократить население, чтобы уменьшить нагрузку на территорию?»… «Издательство «Голодная Россия» выпустило «Книгу о вкусной и забытой пище»… Рецепт: язык под майонезом – набрать майонез на язык и выплюнуть». Остроумно. Все смеются.

Так сознание большинства подготавливалось к слому старого строя. Тот же, чье сознание не перестроилось, получил прозвище «совок».