Текст книги "100 знаменитых евреев"

Могилы писателя, понятно, не сохранилось: 6 августа 1942 года (предположительно, поскольку документальных подтверждений не осталось) его вместе с детьми и сотрудниками Дома сирот отправили в газовую камеру, а затем сожгли, как мусор. И лишь детские рисунки на стене одного из бараков лагеря смерти в Треблинке стали немыми свидетелями разыгравшейся трагедии…

«Я никому не желаю зла. Не умею. Не знаю, как это делается…» – писал в своем дневнике Януш Корчак. Он никогда не обманывал своих подопечных. Почему же дети вели себя столь спокойно, с достоинством при отправке? Отступился ли в конце жизни Старый Доктор от своих принципов? Может, он выдумал для детей историю о поездке в сельскую местность? Вряд ли! Врать писатель действительно не умел, да и ребята сразу же почувствовали бы фальшь… Скорее всего, директор поддержал ребят не словами, а собственной уверенностью и спокойствием. Как бы то ни было, последний урок на немыслимую для учителя тему «Что такое смерть и как умирать достойно» Старый Доктор провел блестяще…

ЛАНДАУ ЛЕВ ДАВИДОВИЧ

(род. в 1908 г. – ум. в 1968 г.)

Выдающийся советский физик-теоретик, основатель научной школы, академик Академии наук СССР (1946 г.), профессор Харьковского физико-технического института (1935–1937 гг.), Московского университета (1943–1947 гг.) и Московского физико-технического института (1947–1950 гг.). Лауреат Государственной (1946, 1949, 1953 г.), Ленинской (1962 г.) и Нобелевской (1962 г.) премий. Герой Социалистического Труда (1954 г.), кавалер трех орденов Ленина и других советских орденов и медалей, а также медалей Макса Планка (ФРГ) и Фрица Лондона (Канада). Иностранный член Лондонского Королевского общества, Датской Королевской академии наук, Национальной академии наук США, Голландской Королевской академии наук, а также почетный член Американской академии наук и искусств, Лондонского физического общества, Французского физического общества.

Ландау вошел в историю как выдающийся ученый, талантливый педагог, воспитатель теоретиков-физиков, причем не только как автор оригинальной системы их эффективной подготовки, но и как создатель крупной школы со своим стилем и традициями. С именем Льва Давидовича связан также его знаменитый десятитомный курс «Теоретической физики», переведенный на многие языки, поскольку аналогов в мире ему просто нет.

Глубина истинного ученого сочеталась в нем с чертами подростка – во всем, что не касалось науки. Подростка честного, свободолюбивого, иногда – очаровательного, порой – несносного, не терпевшего недосказанности в отношениях между людьми.

Его представления о том, как «надо жить», его «Теория счастья» весьма нетривиальны, логически последовательны, обоснованы, проверены на практике. Ландау создал также «Брачный пакт о ненападении». А свою теорию «Как надо правильно строить мужчине свою личную жизнь» Дау (прозвище Ландау) считал выдающейся работой. Он всегда сожалел, что его лучшая теория никогда не будет опубликована.

Он поражал окружающих своей пунктуальностью и обязательностью. «Я за свою жизнь ни разу никуда не опоздал ни на одну минуту, – говорил Лев Давидович. – А если что-то обещал, то всегда выполнял».

Родился один из величайших физиков мира 9 (22) января 1908 года в Баку. Его отец работал инженером-нефтяником на местных нефтепромыслах, а мать – врачом. Лева с малых лет всесторонне развивался, увлекался поэзией, изучал немецкий и французский языки. (Позже перед поездкой в Англию он самостоятельно за месяц выучил английский и мог свободно изъясняться с западными коллегами.) Отец, Давид Львович, много занимался с сыном, особенно математикой, что дало возможность мальчику очень рано проявить недюжинные математические способности.

В 1916 году Лева поступил в гимназию и уже в 13 лет получил аттестат зрелости. Родители считали, что для высшего учебного заведения сын слишком молод, и он год проучился в Бакинском экономическом техникуме. В 1922 году 14-летний Лева успешно сдал экзамены в Бакинский университет на физмат, а через два года перевелся в Петербургский университет. Он занимался так интенсивно, что по ночам ему снились формулы.

В 1926 году была опубликована первая научная работа 16-летнего студента – «К теории спектров двухатомных молекул». В декабре того же года он участвовал в работе V съезда русских физиков в Москве. В 1927 году 19-летний Ландау окончил университет и был принят аспирантом в Ленинградский физико-технический институт, где работал над магнитной теорией электрона и квантовой электродинамикой. К этому времени Лева успел опубликовать четыре научные работы. В одной из них («Проблема торможения излучением») для описания состояния систем он впервые ввел в квантовую механику новое важнейшее понятие – матрица плотности.

В 1929–1931 годах аспирант побывал в Германии, Швейцарии, Англии, Нидерландах и Дании, где работал в лучших научных центрах и познакомился с основоположниками квантовой механики – В. Гейзенбергом, В. Паули и Н. Бором, которого считал своим учителем.

В 1929 году чекисты арестовали его отца за хранение царских золотых монет. Хотя Давида Львовича вскоре освободили, факт «контрреволюционной» деятельности отца стал неотъемлемой частью биографии академика Л. Д. Ландау. Это «пятно» сохранилось до конца его жизни.

В 1930 году была опубликована работа 22-летнего Льва о диамагнетизме (впоследствии это явление получило название «диамагнетизм Ландау») и другие труды. Необычайно высокие успехи выдвинули научного сотрудника в число ведущих физиков-теоретиков мира.

В марте 1931 года Лев вернулся в Ленинград, где, говорят, не поладил с директором физико-технического института академиком А. Ф. Иоффе. Возможно, поэтому на следующий год он переехал в Харьков – его пригласили в Украинский физико-технический институт (УФТИ). Здесь молодой, но уже всемирно известный физик возглавил теоретический отдел и одновременно заведовал кафедрами теоретической физики в Харьковском инженерно-механическом институте и в университете. Выросшая вокруг 24-летнего Дау (именно так с любовью называли его ученики и близкие сотрудники) научная школа превратила Харьков в ведущий центр советской теоретической физики. Здесь проводились не только всесоюзные, но и международные физические конференции с участием крупных западных ученых.

Для основательной подготовки будущих молодых научных теоретиков во всех областях физики Ландау разработал жесткую программу подготовки – знаменитый «теоретический минимум». Требования, предъявляемые к претендентам на право участвовать в работе руководимого им семинара, были настолько высоки, что за 30 лет, несмотря на большой поток желающих, экзамены по «теорминимуму» сдало лишь 40 человек. Зато тем, кто преодолел барьер, Лев щедро уделял свое время, предоставлял им свободу в выборе предмета исследования. Кроме того, вместе с коллегой и другом, E. М. Лившицем, Лев Давидович написал многотомный «Курс теоретической физики», по которому и сейчас учатся физики многих стран мира.

В 1934 году Всесоюзная аттестационная комиссия присудила 26-летнему Ландау ученую степень доктора физико-математических наук (без защиты диссертации), а спустя год он стал профессором.

Лев Давидович, несмотря на солидные звания и должности, никогда не важничал. Коллеги и ученики неизменно вспоминали о его искрометном юморе, сам себя он называл «веселым Дау». В общении с людьми профессор не признавал дистанций и шутками настраивал собеседника на доверительный лад. По институту из уст в уста передавались его меткие афоризмы типа: «Жрец науки?! Это тот, кто жрет за счет науки?» Или «Науки бывают сверхъестественные, естественные и неестественные (вариант – естественные, неестественные и противоестественные)». К 50-летнему юбилею Ландау была отлита медаль с прекрасным чеканным профилем юбиляра и латинской надписью его любимого выражения «От дурака слышу!»

Он не знал, что такое скука, очень любил всякие розыгрыши. Как-то сотрудник его института опубликовал свой научный труд, полный абсурда и плагиата. Ландау написал Н. Бору в Копенгаген, чтобы тот первого апреля прислал телеграмму в институт на имя данного горе-ученого. Мол, Нобелевский комитет заинтересовался научным открытием такого-то и просит, чтобы потенциальный лауреат первого апреля представил Л. Д. Ландау все свои работы, перепечатанные на машинке в двух экземплярах. Посматривая на всех свысока, несчастный «великий ученый» с утра бегал фотографироваться, всем совал читать международную телеграмму Бора. Пьяный от счастья, с самодовольной улыбкой «без пяти минут Нобелевский лауреат» даже перестал здороваться с некоторыми знакомыми. Можно себе представить, что с ним творилось, когда, положив на стол Ландау перепечатанные труды, он вдруг услышал: «Неужели вы подумали, что за эту чушь могут дать Нобелевскую премию? С первым апреля!»

Самая плохая оценка, которую Лев Давидович мог дать кому-то из окружавших его людей – скучный человек. Он создал шуточную «Теорию скуки», в которой была введена даже «единица скуки» со следующим определением: «Час общения с ним убивает слона».

В 1934 году в Харькове Лев познакомился со своей будущей женой, инженером-технологом пищевой промышленности Конкордией Дробанцевой. «Он не пил, не курил, не был гурманом, был абсолютно равнодушен к роскоши… А вся красота природы для него сливалась в образ прелестной женской красоты!» – вспоминала Кора Ландау. В 1937 году они поженились, у них в июле 1946 года родился Гарик, работавший впоследствии физиком-экспериментатором в отцовском институте. Кора хотела, чтобы сын носил фамилию Ландау и был русским. Лев не согласился: «Если Ландау – то еврей, а если хочешь записать его русским, то пусть будет Дробанцевым. Это же смешно – Ландау – и русский». Поскольку переспорить его было невозможно, то супруга согласилась, и они сошлись на решении записать сына под фамилией отца.

По словам племянницы гениального ученого, Эллы, довольно долго жена Льва Давидовича оставалась его единственной женщиной. Но он еще до свадьбы говорил ей: «Фундаментом нашего брака будет личная свобода». У Ландау были любовницы, Конкордия это знала, но ее, очевидно, устраивала безбедная и беззаботная жизнь за счет мужа, и она терпела измены.

Лев был падок на красавиц. Так, он заявил одному диссертанту, что приедет в Ленинград оппонировать его докторскую диссертацию, только если для знакомства с ним будет найдена подходящая дама. Бедный диссертант обзвонил знакомых, и те нашли какую-то женщину. Но Дау, едва взглянув на нее, скривил физиономию, так что знакомство не состоялось. Тем не менее, защита диссертации прошла успешно.

Ландау создал «Брачный пакт о ненападении». Вот один из пунктов: «Все мои доходы делились так: 60 % жене на все потребности семьи, включая и мужа, 40 % – мужу в личное пользование.

– Коруша, ты должна знать: свои 40 % я буду тратить на филантропию, помощь ближнему и, естественно, на тех девушек, с которыми буду встречаться…

Его филантропия в основном заключалась в том, что он материально содержал семьи пяти физиков, умерших в тюрьме в эпоху сталинизма: «Знаешь, Корочка, я очень люблю дарить хорошим людям деньги…»

В 1935 году сталинские репрессии не миновали и УФТИ, который был в то время научным центром мирового уровня. К 1937 году Харьковский институт физики был разгромлен, а сам Ландау спасся от ареста лишь бегством в Москву. Его настоятельно приглашал известный ученый Петр Капица в свой Институт физических проблем. Но в апреле 1938 года Льва все равно арестовали, обвинили в шпионаже, вредительстве, участии в составлении антисталинской листовки. В течение 1938–1939 годов он находился под следствием в Бутырской тюрьме. В камере арестант «развлекался» тем, что дразнил подхалимов: «Я очень люблю дразнить, когда есть за что!»

В результате ходатайства П. Капицы и Н. Бора к Сталину и Берии с просьбой отпустить Ландау «на поруки» под личную ответственность Капицы Лев Давидович был освобожден, но реабилитировали его лишь в 1990 году.

Он был свободомыслящим человеком и прекрасно понимал, что живет в тоталитарном государстве. Тем не менее, несмотря на тяжкий тюремный опыт и предупреждения друзей, что за ним ведется постоянная слежка и его подслушивают на работе и дома, ученый высказывался о СССР так: «Наша система – фашистская система. Наши правители – фашисты с головы до ног. Они могут быть более либеральными, менее либеральными, но идеи у них фашистские. То, что Ленин был первым фашистом – это ясно». О политике Советского правительства во время Венгерской революции 1956 года: «Наши руководители решили забрызгать себя кровью… У нас это преступники, управляющие страной».

Во время Второй мировой войны Ландау занимался исследованием горения и взрывов и другими научными работами, за что в 1946 году ему вручили первую в его жизни Сталинскую премию. Затем академик руководил группой теоретиков, которые проводили фантастические по сложности расчеты термоядерных цепных реакций для создания ядерного оружия.

Работа над атомным проектом не привлекала ученого, и он старался свести ее к минимуму: «Разумный человек должен держаться как можно дальше от практической деятельности такого рода. Если бы не мой пятый пункт (национальность), я не занимался бы спецработой, а только наукой, от которой сейчас отстаю».

В 1953 году, когда первая советская термоядерная бомба прошла испытания, ее главные создатели, в том числе и Ландау, получили золотые звезды Героев Социалистического Труда, ордена Ленина и Государственные премии. Вот только выезжать за границу на международные симпозиумы было нельзя. Лев Давидович воспринимал свое научное одиночество как трагедию. Позже он обращался к Н. С. Хрущеву, но даже поездку в Китай ему не разрешили.

Те, кто близко знал Льва Давидовича, рассказывали, что он почти всегда находился в состоянии творческого напряжения. Временами, захваченный новой идеей, он терял сон и забывал о еде. Так появлялись новые фундаментальные труды и научные открытия.

Супруга Ландау вспоминала: «Дау занимался только дома. От собственного кабинета в институте он отказался: “Заседать я не умею, а лежать там негде”… О науке разговаривал с физиками, студентами и посетителями дома, в фойе института или гуляя по длинным институтским коридорам, а в теплые времена года – по территории института.

– Коруша, я пошел в институт почесать язык.

Это означало, что его ждут сотрудники и ученики, он будет читать лекции, проводить семинары, разговаривать о науке или консультировать. Занимался же настоящей наукой Дау только в одиночестве, лежа на тахте в окружении подушек».

У гениального ученого была уникальная способность к математическим расчетам. Он никогда не пользовался ни логарифмической линейкой, ни таблицами логарифмов, ни справочниками. Все эти сложнейшие расчеты физик производил в уме. Но порой самые элементарные бытовые вопросы ставили его в тупик. Жена Ландау вспоминала эпизод, произошедший во время войны: «Снабдив Дау утром всеми накопившимися талонами на мясо, я сказала, что буду очень счастлива, если он действительно принесет мясо, но это граничит с чудом… Привезли баранину. У мужа сразу возник вопрос: “А баранина это мясо?” – разрешить который он не мог, здесь его мозг оказался бессилен. Он спросил об этом одну из сотрудниц в очереди, и та ответила: “Дау, мясо это говядина, а баранина – это баранина”. Идти против истины Лев не мог и очень расстроенный вышел из очереди».

7 января 1962 года по дороге в Дубну Лев Давидович попал в автокатастрофу. Он ехал помочь своей племяннице Элле, дочке его сестры Сони. (Случилось так, что племянница ушла от мужа и оказалась в сложном положении.) На скользком шоссе машина ученого столкнулась с грузовиком. Все отделались испугом, легкими ушибами и царапинами, а Дау получил серьезнейшие переломы, повреждения мозга и внутренних органов. В течение шести недель пострадавший оставался без сознания и почти три месяца не узнавал даже своих близких.

Несчастный случай всколыхнул всю научную общественность. Медики и физики разных стран стремились внести свой вклад в спасение великого ученого, и он чудом выжил. К Дау вернулась речь, он начал ходить, но творческой деятельностью заниматься уже не мог. Лев Давидович помнил стихи, какие-то давние события, но кто навещал его вчера, что было час назад – не помнил. И, что хуже всего, именитый физик потерял интерес к жизни и окружающим.

В 1962 году Л. Д. Ландау был удостоен Ленинской премии, а также Нобелевской премии по физике «за пионерские работы в области теории конденсированных сред, в особенности жидкого гелия». (Так сложилось, что саму работу он писал перед своим арестом еще в 1938 году.) Поехать в Стокгольм лауреат не смог, и эту высокую награду вручил ему в Москве посол Швеции.

Незадолго до кончины великий физик сказал: «Я неплохо прожил жизнь. Мне всегда все удавалось». Это были его последние слова. 1 апреля 1968 года он умер в московской больнице.

В год смерти выдающегося ученого вышло собрание его работ в различных областях физики – квантовая электродинамика, магнетизм, сверхтекучесть и сверхпроводимость, физика твердого тела, атомного ядра и элементарных частиц, физика плазмы, астрофизика и других. Такая широта научного творчества Ландау беспрецедентна по своему диапазону.

ЛЕВИТАН ИСААК ИЛЬИЧ

(род. в 1860 г. – ум. в 1900 г.)

Выдающийся русский живописец-пейзажист, создатель «пейзажа настроения», превосходный рисовальщик и колорист. Академик живописи (1897 г.), член Товарищества передвижных выставок (с 1887 г.), действительный член Мюнхенского художественного общества «Сецессион» (1897 г.). Участник международных выставок в Мюнхене (1896, 1898, 1899 гг.), Всемирной Парижской выставки (1900 г.). Руководитель пейзажного класса в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (с 1898 г.).

Понятия «левитановский пейзаж», «левитановская осень» давно вошли в нашу жизнь, став синонимами красоты русской природы. Не каждому живописцу удавалось так поэтично и возвышенно увековечить свое имя в памяти потомков, как Левитану. А между тем к сложному искусству постижения природы этот гений пейзажа шел путем трудным, а порой и мучительным. И даже будучи уже признанным мастером, он нередко чувствовал неудовлетворенность своим творчеством, страдал от невозможности передать на холсте всю божественную красоту мироздания. В письме к А. П. Чехову в 1887 году художник писал: «Может ли быть что-то трагичнее, как чувствовать бесконечную красоту окружающего, подмечать сокровенную тайну, видеть Бога во всем и не уметь, сознавая свое бессилие, выразить эти большие ощущения…»

Современники нередко называли Левитана «удачливым неудачником». В этом парадоксальном определении выразились и сладость творческих побед художника, и горечь его несчастливой человеческой судьбы. За свои неполные сорок лет он сполна испытал нужду и унижения, часто жил в разладе с самим собой и окружающими, переживал творческие кризисы и вновь возрождался к жизни через искусство. И потому, говоря о себе, Левитан утверждал: «…я не могу быть хоть немного счастлив, покоен, ну, словом, не понимаю себя вне живописи».

Будущий художник родился в местечке Кибарты бывшей Ковенской губернии в бедной еврейской семье. Его отец окончил раввинское училище, но затем, пристрастившись к иностранным языкам, стал зарабатывать на жизнь уроками. Знание французского языка особенно пригодилось ему, когда началось строительство Ковенской железной дороги, в котором участвовали инженеры из Франции. Левитан-старший стал служить на железнодорожной станции сначала переводчиком, а затем кассиром.

В 1869 году семья переехала в Москву. В 1873 году Исаак был принят в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где уже учился его старший брат Адольф. Семья жила бедно, а после смерти родителей (матери – в 1875 году и отца – в 1877 году) четверо детей, оставшихся сиротами, впали в крайнюю нужду. Известный художник М. В. Нестеров, бывший товарищем Исаака по училищу, вспоминал: «Левитан сильно нуждался, про него ходило в школе много полуфантастических рассказов. Говорили о его большом даровании и о великой нужде. Сказывали, что он не имел иногда и ночлега. Бывали случаи, когда Исаак Левитан после вечерних классов незаметно исчезал, прятался в верхнем этаже огромного старого дома Юшкова… выждав последний обход опустелого училища солдатом Земляникиным, прозванным «Нечистая сила», оставался один коротать ночь в тепле, оставался долгий зимний вечер и долгую ночь с тем, чтобы утром, натощак, начать день мечтами о нежно любимой природе».

Но, несмотря на голод и бесприютность, талантливый юноша учился гораздо лучше многих состоятельных одногруппников. Уже в 1875 году Левитана, как получившего «первые номера по художественным занятиям», награждают ящиком красок и дюжиной кистей (для нищего художника это было целое состояние), а в 1876–1879 годах освобождают от платы за обучение «ввиду крайней бедности» и как «показавшего большие успехи в искусстве». И в это же время Исааку пришлось почувствовать на себе всю тяжесть унижения человеческого достоинства. В 1879 году, после покушения народовольцев на жизнь Александра II, он, так же как и другие евреи, вместе с братом и сестрой Анной был выслан из Москвы (второй раз Левитана, уже известного живописца, вышлют в 1892 году). «Изгои» поселились на даче в подмосковной деревне Салтыковка. Жили впроголодь, и, чтобы добыть средства к существованию, начинающий художник создает свою первую картину «Вечер после дождя». Писать ее было трудно: Исааку, одетому в красную старую рубаху, дырявые брюки и опорки на босу ногу, приходилось прятаться за кустами, чтобы своим жалким видом не привлекать внимание нарядной гуляющей публики. Попросив одежду у шурина, он поехал в Москву, где на Покровке продал эту картину за 40 рублей и был несказанно счастлив.

В октябре 1879 года Левитан был зачислен советом преподавателей училища на получение стипендии им. В. А. Долгорукого. Тогда же им написана картина «Осенний день. Сокольники», сразу же приобретенная П. М. Третьяковым. Уже в ней проявилась основная черта левитановского творчества – неотделимость природы от мира человеческих чувств. Все в этой картине – и низкие серые облака, и стоящие вдоль пустынной аллеи деревья, горящие последней, увядающей красотой, и опавшая осенняя листва – созвучно печали одиноко бредущей женской фигурки (она была нарисована художником Николаем Чеховым). Такому восприятию природы научили молодого живописца его замечательные учителя – А. К. Саврасов и В. Д. Поленов, которые всячески развивали и поддерживали дарование Левитана. К примеру, Поленов привлекал его к работе над декорациями для Частной оперы С. И. Мамонтова, часто приглашал в свое имение «пожить и поработать». Но даже эти маститые мэтры не смогли изменить решение Совета училища о том, что дипломная работа их ученика не достойна большой серебряной медали. И, закончив в 1883 году учебу, Левитан получил не звание художника, а диплом учителя чистописания.

Уже первые его пейзажи, написанные в 1883–1884 годах, очаровывали необычайной свежестью живописи. Картины «Мостик. Саввинская слобода», «Саввинская слобода под Звенигородом» и этюд «Первая зелень. Май» (одноименное полотно было написано в 1888 году) наполнены ослепительным солнцем, сочной и ажурной зеленью трав и деревьев, ощущением радости от буйства красок и жизненных сил пробуждающейся природы. Между тем творческое настроение самого художника в это время было отнюдь не радостным. Крушение надежд, неотступная нужда, ощущение себя изгоем общества часто повергали его в состояние депрессии. В такие периоды он уходил от людей, из мягкого и деликатного человека превращался в молчаливого или грубого и непредсказуемого. Весной 1885 года он даже предпринял попытку самоубийства, первую и не последнюю.

Но лето, проведенное Левитаном с семейством Чеховых на даче в Бабкино, вернуло ему жизнерадостность и силы для работы. Это был редкий для художника период беззаботной жизни, полной молодого веселья, дурачеств и розыгрышей. Здесь Левитан особенно близко сошелся с А. П. Чеховым, и эта дружба, омраченная впоследствии единственным трехлетним перерывом, продлилась до конца жизни художника. Несмотря на прелести летней дачной жизни, он успевал много и плодотворно работать. Флигель, в котором жил Левитан, был сверху донизу завешан этюдами, которые потом стали основой многих его знаменитых картин.

Большую роль в творчестве художника сыграли его поездки на Волгу в 1887–1890 годах. Благодаря им он создал необычные пейзажные полотна, в которых органично соединились эпический размах и тонкая лиричность, задушевность и созерцательность, глубокие размышления о непреходящей красоте мира и светлая грусть («Вечер на Волге», «Вечер. Золотой плёс», «После дождя. Плёс», «Березовая роща», «Золотая осень. Слободка», «Тихая обитель»). Поездки на Волгу взбудоражили Левитана. Он перестал хандрить, повеселел, и это радостное настроение отразилось в его полотнах. А. П. Чехов очень их расхваливал: «Знаешь, – заметил он другу, – на твоих полотнах даже появилась улыбка». В волжских работах Левитана особенно сильно проявился национальный характер русского пейзажа. Они принесли художнику известность и признание. Одна из них – картина «На Волге», представленная на конкурсе Московского общества любителей художеств, была удостоена первой премии. С этого времени Левитан становится желанным гостем в домах московской художественной интеллигенции. Особенно часто он посещает вечера, устраиваемые художницей С. П. Кувшинниковой, которая сопровождала его во всех поездках по Волге. По словам М. П. Чеховой, сестры писателя, «Софья Петровна была не особенно красивая, но интересная по своим дарованиям женщина». Она хорошо рисовала, и некоторые ее работы даже были представлены в Третьяковской галерее. Неудивительно, что пылкий и темпераментный Левитан не на шутку увлекся ею. Их отношения легли в основу чеховского рассказа «Попрыгунья», что надолго рассорило художника с Антоном Павловичем.

Это увлечение было не единственным в жизни Левитана. Долгое время он был влюблен в Лику Мизинову, делал предложение Марии Павловне Чеховой. Впоследствии она вспоминала: «У Левитана было восхитительное благородное лицо и очень выразительные глаза. Женщины находили его прекрасным, он знал это и сильно перед ними кокетничал… Левитан был неотразим для женщин, и сам он был влюбчив необыкновенно. Его увлечения протекали бурно, у всех на виду, с разными глупостями, до выстрелов включительно». История с выстрелом, о которой вспоминает Мария Павловна, была описана Чеховым в пьесе «Чайка». Она произошла в июле 1895 года в имении Турчаниновых, куда художник приехал писать этюды. Причиной, по которой Левитан хотел застрелиться, стало соперничество увлеченных им Анны Николаевны Турчаниновой и ее дочери Вари. К счастью, и на этот раз смерть миновала его. Но пережитое потрясение еще долго мучило душу художника. В письме В. Д. Поленову он писал: «…жить нет сил, умереть также; куда деть себя?!!» Целительную силу Левитан, как всегда, нашел в искусстве.

С 1891 года художник работает в мастерской, любезно предоставленной ему С. Т. Морозовым. Здесь он создает лучшие свои произведения: «У омута», «Владимирка» (обе в 1892 г.), «Над вечным покоем» (1893–1894 гг.), «Золотая осень», «Март», «Свежий ветер. Волга» (все в 1895 г.), «Весна – большая вода» (1897 г.) и др. Эти полотна поражают своим колоритом, продуманностью композиции, новыми, небывалыми для русской пейзажной живописи сюжетными мотивами, а главное – философским звучанием. Раздумья художника о мире и человеке в нем особенно сильно выражены в картине «Над вечным покоем». В ней отчетливо звучит тема бренности человеческого существования и безграничной власти природы. Сам Левитан писал об этой картине: «…B ней я весь, со всей своей психикой, со всем моим содержанием…» Не менее монументальный пейзажный образ создан художником и во «Владимирке», которая, по словам М. В. Нестерова, «может быть смело названа русским историческим пейзажем, коих в нашем искусстве немного».

В последнее десятилетие своей жизни Исаак Ильич часто бывает за границей: во Франции, Италии, Швейцарии, Финляндии. Там он знакомится с искусством старых и современных европейских мастеров, ищет новые живописные формы, пишет пейзажи («Близ Бордигеры. На севере Италии», «Берег Средиземного моря», 1890 г.; «Озеро Комо», 1894 г.). Но заграничные картины художника в России успеха не имели. Критика ядовито писала о том, что Левитан «уже спел свою песенку и умер для русского пейзажа». Знакомясь с подобными высказываниями, очень ранимый и чувствительный художник не мог найти себе места. К тому же все больше давали знать о себе признаки тяжелой сердечной болезни. В 1897 году врачи сказали Исааку Ильичу, что у него порок сердца и расширение аорты. Он был очень опечален тем, что болезнь не дает ему возможности работать, и говорил: «Так рано складывать оружие больно».

Но, несмотря на запреты врачей, Левитан продолжает много писать. Он создает тончайшие лирические поэмы в красках – «Сумерки», «Стога. Сумерки», «Летний вечер», «Поздняя осень» и большое, давно задуманное полотно «Озеро. Русь», которое современники назвали «песней без слов». Именно об этих работах художника А. П. Чехов писал: «…До такой изумительной простоты и ясности мотива, до которых дошел в последнее время Левитан, никто не доходил до него, да и не знаю, дойдет ли кто после».

Гениальный пейзажист скончался 22 июля 1900 года, в пору цветения любимых им флоксов. Они были положены на его могилу молодыми художниками – теми, кого он учил постигать природу глубоко и проникновенно, так, чтобы слышать «трав прозябанье».