Текст книги "Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах"

Наконец, хотя репутационный метод и подвергается критике за то, что он позволяет обнаружить не «реальную власть», а лишь ассоциирующиеся с ней факторы – репутацию, имидж, ресурсы [Polsby, 1980; Orum, 1978: 168–169], понятие власти в нем, в определенном смысле, более соответствует объяснению власти как диспозиции, потенциала, которое доминирует в концептуальном анализе власти [Ватту, 1976:67-101; Morriss, 1987; Ледяев, 2001: 133–155]. В отличие от решенческого метода, где власть фактически рассматривается как определенный вид влияния (действия), в репутационном методе акцент в большей степени сделан на властных возможностях субъекта, на том, что способен сделать субъект власти в данных условиях. То есть власть не сводится к уже имеющему (имевшему) место влиянию, а выражает то, что может произойти при определенных условиях. Тем самым понятие занимает свое особое место в концептуальной структуре, отличное от тех аспектов социальной реальности, которые обозначаются понятием «влияние».

Базовая идея метода и одновременно его эпистемологическое основание состоят в том, что наличие у субъекта власти соответствующей репутации является надежным показателем власти, по которому можно судить о структуре власти в сообществе. Исследователь относит к властвующим тех, кого таковыми считают опрашиваемые им респонденты. Именно этот момент вызывает наибольшие споры и критику со стороны оппонентов. Действительно, репутационный метод строится на субъективных мнениях людей, а не на исследовании конкретных форм и проявлений власти и в этом отношении выглядит менее «научным», чем, например, решенческий подход.

Насколько субъективные мнения людей, в том числе экспертов и непосредственных участников процесса формирования и осуществления политической власти, в состоянии воссоздать реальную картину властных отношений в общности? Некоторые исследователи обращают внимание на то, что между восприятием поведения и самим поведением существует безусловная связь[209]209
  «Если мы можем установить, что восприятие людьми структуры власти местной политической системы влияет на их поведение в отношении этой системы, то в этом случае мы можем с уверенностью утверждать, что наши соображения очень значимы и полезны» [Ehrlich, 1961&: 926; Bonjean, Olson, 1970: 204].


[Закрыть], однако другие относятся к этому весьма скептически. Во-первых, изучение политических явлений на основе субъективных мнений неизбежно усиливает влияние персональных предпочтений и установок. В случае с репутационным методом в результатах исследования отражаются не только ценности самого исследователя, но и предпочтения респондентов [Hoffman-Lange, 1987: 30]. При этом выбор панели экспертов уже сам по себе рефлектирует изначальное мнение исследователя о том, где находится власть [Harding, 1996: 639].

Во-вторых, сами респонденты, оценивающие власть тех или иных лидеров, должны иметь достаточно четкие представления о том, что есть власть и по каким параметрам ее следует определять. При этом их позиции должны быть максимально синхронны и не расходиться с позицией исследователя, иначе совокупные количественные показатели власти тех или иных персон окажутся изначально неадекватными. Р. Волфинджер, являющийся наиболее жестким оппонентом репутационного подхода, считает, что ответы респондентов не могут быть надежным источником информации и лишь отражают общественное мнение [Wolfinger, 1960: 636–644].

Он ссылается на ряд исследований, в которых отмечались многочисленные случаи слабой информированности о политическом процессе в городских сообществах даже среди непосредственных его участников. В частности, исследование Р. Даля в Нью-Хейвене показало, что многие известные в городе граждане не смогли назвать каких-либо других людей, активно участвующих в принятии политических решений [Dahl, 1961: 78–79]. Проинтервьюировав 500 политиков, А. Херд заключил, что полученная от них информация, выходившая за пределы их личного опыта, была для исследователей малополезной [Heard, 1950: 896]. Дж. Ла Паломбара, опросивший ряд чиновников, политических и гражданских лидеров в Италии, отметил, что респонденты легко меняют свои оценки чьей-то власти, если интервьюер пытается углубить их изначальные ответы; они плохо ранжируют власть различных групп интересов и им трудно объяснить, что есть власть [LaPalombara, 1960: 39–41]. Р. Даль в принципе поставил под сомнение саму возможность оценить экспертное знание информантов: «Может ли исследователь быть уверенным, что в группе представлены эксперты, до тех пор пока он сам не протестировал их экспертные знания? Но он не может протестировать их экспертное знание, если сам не знает ответов на интересующие его вопросы. Получается замкнутый круг» [Dahl, 1956: 85].

Проблема усугубляется тем, что формулировки базового «репутационного» вопроса нередко допускают различные толкования, в том числе и наиболее типичный «репутационный» вопрос: «Если бы был проект, требующий решения группы лидеров (чье лидерство принимается практически всеми членами сообщества), то каких 10 человек из 40 Вы бы выбрали?». Как отмечает Волфинджер, в этой формулировке «фактически содержится несколько довольно разных вопросов – о популярности лидеров, о готовности подчиниться им, о желании служить интересам общности». То же самое относится и к хантеровской формулировке: «Кто является “самым большим” человеком в городе?» [Wolfinger, 1960: 639].

В результате респонденты нередко путают статус и власть, которые не всегда однозначно коррелируют между собой: обладающие высоким социальным статусом могут быть политически пассивны. Респонденты указывают на тех, кто лишь считаются обладающими властью, т. е. имеют соответствующий имидж, который может соответствовать действительности, но не обязательно [Bonjean, 1963: 680; Clark, 1968с: 76; Orum, 1978: 169]. Следствием этого, как отмечают критики, являются относительно низкие показатели лидеров рабочих, местных политиков и муниципальных чиновников, поскольку у них более низкий статус, чем у бизнесменов и лидеров благотворительных организаций [Wolfinger, 1960: 640]. В то же время репутационный метод неизбежно «пропускает» тех, кто не обладает высокой репутацией, но активно влияет на принятие решений [Bonjean, 1963: 680].

Эмпирически протестировать эту критику непросто, а итоги тестирования оказываются нередко противоречивыми. В частности, степень совпадения результатов в исследованиях, где применялась комбинация методов, существенно варьируется. Например, у У Д’Антонио и У Форма 71–93 % людей, участвовавших в важных решениях в городской общности в г. Эль Пасо, оказались и в списках репутационных лидеров [D’Antonio, Form, 1965]; у Р. Престуса (Ривердэйл и Эджвуд) этот показатель составил 50–66 % [Presthus, 1964: 421–426], тогда как у Л. Фримена (Сиракузы) – всего 39 % [Freeman et al., 1963: 791–798], а в некоторых других исследованиях – еще меньше [Clark, 1968с: 80].

В-третьих, наиболее уязвимым моментом всей репутационной техники является невозможность четко очертить сферу власти тех или иных политических лидеров. Люди могут быть одинаково влиятельными, но в разных сферах; некоторые очень влиятельны, но только в отношении ограниченного набора проблем. В этом смысле решенческий метод имеет безусловное преимущество, поскольку дает возможность сравнивать власть разных людей в одной сфере, а также сопоставлять сферы их власти[210]210
  Следует, однако, отметить, что критики часто не обращали внимание на различия между техническими процедурами исследования и последующей интерпретацией результатов. Исследователь, просивший экспертов назвать группу наиболее влиятельных людей в городе, совсем не обязательно рассматривал лиц, попавших в итоговый список в качестве «правящей элиты» [Clark, 1968&: 77]. Можно считать, что в данном списке лишь указаны лица, которые воспринимаются наиболее влиятельными отобранными экспертами, или рассматривать результаты использования репутационной процедуры как показатель распределения потенциального влияния (власти) в отличие от осуществляемого влияния, фиксируемого с помощью проблемного метода. Наибольшие вопросы, сомнения и возражения критиков вызывает только интерпретация результатов репутационной процедуры как индикаторов актуального влияния (осуществления власти).


[Закрыть].

Большинство репутационных исследователей не конкретизируют ареал власти, подразумевая, что власть лидера одинакова во всех сферах. Хантер считал «очевидным», что власть есть относительно постоянный фактор в социальных отношениях, а политические действия – переменные [Hunter, 1953: 6], исключая возможность того, что власть может варьироваться в зависимости от сферы ее применения [Birch, 2001: 163–164; Clark, 1973]. Исследователи обычно указывают, что их интересует лишь «общая категория лидерства в сообществе» [Schulze, Blumberg, 1957: 292], а не конкретные возможности людей в отдельных сферах. Хотя их интенция вполне естественна, вряд ли можно говорить об «общей власти», не конкретизируя ее сферу[211]211
  Некоторые исследователи считают правомерным говорить об «общем лидерстве», если репутационный метод обнаруживает группу лиц, влиятельных сразу в нескольких важных сферах общественной жизни (респондентов просят указать лидеров в различных сферах городской политики) [D'Antonio, Erickson, 1970: 261–262]. Несколько иначе рассуждает об этой проблеме Т. Дай. Он подчеркивает, что вопрос об общей власти фокусирует внимание респондентов на наиболее важных проблемах в жизни города, к которым, по его мнению, относятся вопросы экономического развития города. Здесь Дай ссылается на П. Питерсона, который также уверен в том, что хантеровская формулировка репутационного вопроса заставляет респондентов думать прежде всего о политике в области экономического развития [Peterson, 1981: 140]. Именно в данной формулировке, заключает Дай, репутации действительно коррелируют с реальностью [Dye, 1986: 40–41].


[Закрыть].

Данный недостаток усугубляет уже отмеченную выше проблему адекватной оценки респондентами властных возможностей лидеров. Исследователь, пишет Волфинджер, «не может быть уверен в том, что респондент не осуществляет ранжирование лидеров в определенной сфере; это может вести к тому, что лидер получает общий высокий рейтинг, поскольку он считается очень влиятельным в решении определенной проблемы, которая может быть очень важной либо для сообщества, либо для респондента» [Wolfinger, 1960: 638; Polsby, 1959: 232].

В-четвертых, метод подвергся критике за то, что он изначально предполагал наличие властвующей элиты. Многие исследователи подчеркнули, что Хантер с самого начала принял как данность, что структура власти в Атланте имеет элитистский характер, и далее лишь стремился подтвердить это, тем самым фактически исключив вариативность власти в разных сферах [Birch, 2001: 163–164]. Если респондентов спрашивают о том, кто входит в правящую элиту, то подразумевается, что она есть, т. е. элитизм отчасти задается концептуально. Между тем, как справедливо считают Р. Даль, Э. Бенфилд и другие исследователи [Dahl, 1958: 463–469; Banfield, 1961: 272; Clark, 1968с: 75], вопрос о наличии политической элиты должен оставаться открытым для эмпирического исследования. Р. Даль и Н. Полсби неоднократно подчеркивали, что Хантер заложил в свою модель слишком много изначальных параметров распределения власти в Атланте. Они указали, что вместо вопроса, содержащего скрытое утверждение о наличии властвующей элиты, респондентам следовало задать следующий вопрос: «Имеет ли кто-то власть в данном аспекте?» [Polsby, 1980: 113].

Кроме того, почему респонденты должны выбрать именно 40 лидеров, а не 10 и не 100? Как сортировать лидеров по спискам, если они проходят сразу по нескольким номинациям?[212]212
  У Хантера получилось, что 40 человек равномерно (по 10 человек) представляют гражданских, экономических, политических, социальных лидеров, что даже на уровне интуиции выглядит довольно сомнительно.


[Закрыть] Количество лидеров в этом случае зависит от критериев, которыми руководствуется исследователь. Что отличает «высших» лидеров от «не-высших»? Если критерии высокие, то это может оставить вне репутационного списка значительное количество тех, кто оказывает существенное влияние на политическую жизнь в сообществе. Если же критерии низкие, то в этом случае неизбежно растворение лидеров среди нелидеров [Polsby, 1980: 49–50; Wolfinger, 1960: 642–643]. При этом важный вопрос о различении между действительно лидерами и теми, кто составляет второй эшелон политического управления, оказывается зависимым от произвольного выбора исследователя [Clark, 1968с: 75]. В любом случае, количество лидеров задается изначально, а не определяется эмпирически. Если же исследователь не указывает количество лидеров, которое должен выбрать респондент, то в этом случае он просто переадресует решение проблемы самим респондентам. При этом оказывается невозможным сопоставить величину власти различных лидеров и реконструировать стандарты, с помощью которых оперировали эксперты, т. е. подтвердить или опровергнуть принадлежность названных респондентами людей к политической элите городского сообщества [Polsby, 1980: 49–50]. Естественно, что неопределенность числа лидеров и числовая вариативность существенно затрудняют и сравнение результатов, полученных в разных исследованиях.

Наконец, хотя власть и является потенциалом, способностью, она возникает лишь в том случае, если индивиды и группы уже включены в политический процесс или имеют установку на участие. Иначе их потенциал остается вне политического пространства и не влияет на решение важных социальных проблем. По мнению плюралистов, о власти можно говорить только тогда, когда субъект участвует в принятии политических решений. Если же он пассивен, то его нельзя считать субъектом власти. Сама же по себе репутация, по их мнению, еще не означает активного участия и потому не является адекватным показателем власти.

Оценивая эвристический потенциал метода в этом аспекте, А. Вилдавски пришел к выводу, что репутация является «любопытным сочетанием реальности и мифа, догадки и знания, действия и позиции, наблюдения и предположения». Хотя он и не уточнил, каково соотношение между этими составляющими, судя по его собственному исследованию, репутация приблизительно в равной мере основывается как на реальности, так и на мифе: около половины лиц, отобранных с помощью репутационной процедуры, активно участвовали в решении важных для городского сообщества проблем; другая половина лишь обладала репутацией (соответственно 22 и 21 человек). При этом Вилдавски указал, что многие участвовавшие в принятии решений (еще 86 человек) оказались вне репутационного списка [Wildavski, 1964: 303–319].

Сомнения в обоснованности метода сопровождались и оговорками в отношении его полезности. Метод, как считают критики, не объясняет причин неравномерного распределения власти, а лишь называет ведущих участников политического процесса, что, по их мнению, имеет для исследователя довольно ограниченную значимость. Классификация лидеров по демографическим признакам не является описанием политической системы города, поскольку она не раскрывает отношений между ними. Для доказательства существования политической элиты необходимо не только продемонстрировать неравное распределение власти, но и показать, что наиболее влиятельные люди действительно объединены между собой и действуют вместе, а не находятся в оппозиции друг к другу. Иначе это просто группа лидеров, а не правящая элита [Wolfinger, 1960: 643][213]213
  Думается, однако, что здесь критики несколько преувеличивают. Как отмечал Ч. Бонджин, «техника снежного кома» позволяет выделить не просто совокупность лидеров, а группу, учитывая характер лидерских предпочтений относительно друг друга и частоту взаимных выборов [Bonjean, 1963: 279]. Уже у Хантера мы видим попытку протестировать степень взаимосвязи репутационных лидеров, для чего он дополнительно использовал социометрическую технику.


[Закрыть]. При этом репутационный метод не рассматривает субъектов власти в более широком экономическом, социальном и политическом контексте, и поэтому «мы не знаем, почему они властвуют» [Harding, 1996: 639].

Необходимость преодоления (или, по крайней мере, минимизации) указанных недостатков и проблем побудила многих исследователей внести некоторые коррективы и усовершенствования в репутационную технику. Например, в ряде исследований был испробован так называемый проблемно-специфический репутационный метод (the issue-specific reputational method), отличавшийся от классического репутационного подхода тем, что респондентов просили ранжировать людей по их власти в определенных сферах (см. [Clark, 1968с: 77–78]): информанты не только называли и ранжировали лидеров, но и указывали проблемные сферы, в которых они активны.

Также предпринимались попытки более точно сформулировать «репутационные вопросы». Например, Ч. Бонджин в своем исследовании в Берлингтоне реализовал две новации: 1) ранжирование лидеров осуществлялось не только самими лидерами, названными наиболее влиятельными в сообществе, но и нелидерами; 2) выделение трех типов лидеров – символического, видимого и скрытого. Бонджин использовал стандартную процедуру двухступенчатого репутационного анализа, на основе которого было выявлено 16 лидеров городского сообщества. Процедура исследования была следующей. Вначале он предложил исполнительному секретарю городской ассоциации назвать «лидеров сообщества, которые действительно решают проблемы» – выбрать до 20 наиболее влиятельных людей и ранжировать их «по совокупному влиянию», а также указать на сферы их участия (использовалось стандартное интервью, содержащее 78 вопросов). Всех людей, названных секретарем, попросили сделать то же самое. Техника «снежного кома» использовалась до тех пор, пока количество повторных упоминаний лидеров не стало во много раз превышать количество новых имен. В итоге после 45 интервью стало ясно, что есть довольно высокий уровень консенсуса относительно 16 лидеров сообщества и большой разброс мнений относительно примерно сотни людей, упомянутых в интервью[214]214
  Наиболее влиятельному лидеру городского сообщества информант давал 20 пунктов, двадцатому по степени влияния – 1 пункт.


[Закрыть]. Далее с помощью социометрической техники Бонджин показал, что «властвующая элита Берлингтона представляет собой скорее группу, чем просто совокупность людей»[215]215
  Как и Хантер, Бонджин обнаружил тенденцию лидеров выбирать друг друга в качестве наиболее влиятельных лидеров городской общности (каждому из десяти топ-лидеров предлагалось назвать по три имени): 24 из 30 голосов получили первые десять рейтинговых лидеров. Кроме того, имело место довольно интенсивное взаимодействие лидеров между собой [Bonjean, 1963: 677].


[Закрыть].

Большинство исследователей, использовавших репутационный метод, останавливалось на этой стадии. Но Бонджин посчитал важным сравнить результаты ранжирования лидеров, сделанного самими лидерами и нелидерами – теми информантами, которые в итоге не попали в число 16 лидеров. Данная новация, по мнению Бонджина, позволяет избежать обвинений в том, что метод с самого начала подразумевает наличие властвующей элиты. В случае, если в городском сообществе нет элиты, при использовании данной техники следует ожидать и отсутствия согласия между двумя группами респондентов относительно выбора лидеров. Таким образом, данный метод «может обнаружить как отсутствие структуры власти, так и ее наличие». Например, если бы все упомянутые информантами лица распределились равномерно, то в таком случае можно было бы говорить о «вакууме власти». Однако этого не произошло: из 445 пунктов (choices), сделанных 38 информантами, 201 достались 16 топ-лидерам, а на оставшуюся сотню номинантов пришлось 224 пункта, при этом никто из них не получил больше 4 пунктов (чаще всего они имели по одному пункту) [Bonjean, 1963: 675–676].

Вторая новация Бонджина – выделение различных типов лидеров[216]216
  Новация, разумеется, относительная: попытки выделить типы лидеров предпринимались многими исследователями. Фактически Бонджин пытается несколько усовершенствовать типологии лидерства, использованные его предшественниками, в частности Р. Шульце [Schulze, 1961: 19–80] и А. Фанелли [Fanelli, 1956: 332–338].


[Закрыть] – была вызвана тем, что традиционный репутационный метод оказывался не в состоянии обнаружить тех представителей властвующих элит, которые не имели высокого классового положения и (или) статуса [Ibid.: 680]. Вариации лидерства Бонджин классифицировал следующим образом. Видимые лидеры (visible leaders) хорошо известны всему сообществу; они обладают примерно одинаковой властью в глазах как лидеров, так и нелидеров. Власть скрытых лидеров (concealed leaders) не в полной мере осознается обычными людьми; ее оценки существенно выше у лидеров, чем у нелидеров. И наоборот, власть символических лидеров (symbolic leaders) переоценена; ее оценки существенно выше у нелидеров, чем у лидеров [Ibid.: 678]. В Берлингтоне Бонджин обнаружил 5 видимых лидеров и по 6 скрытых и символических лидеров, т. е. лидерство оказалось отчасти видимым, отчасти скрытым[217]217
  16 лидеров были обнаружены с помощью традиционной репутационной техники, а 17-й лидер – с помощью описанной выше ее модификации.


[Закрыть]. На целесообразность выделения различных типов лидеров при изучении власти указали и другие авторы, что нашло отражение в эмпирических исследованиях [Freeman et al., 1963: 791–798; Miller, 1970].

Учет различных концептуальных нюансов и вариативности механизмов власти и лидерства был осуществлен и в исследовании Ф. Тронстайна и Т. Кристенсена. Экспертам было предложено составить отдельные списки тех, кто а) обладает наибольшей властью, б) осуществляет наибольшую власть, в) является наиболее влиятельным человеком в городе и г) стал высшим лидером в городском сообществе. Ранжируя и специфицируя влияние лидеров на процесс принятия решений, эксперты выделяли десятки «наиболее эффективных» с точки зрения а) выполнения проектов, б) инициации проектов и в) блокирования проектов. Они также назвали тех лидеров, чей рейтинг, с их точки зрения, завышен, занижен, кому больше доверяют, кто не пользуется доверием [Trounstine, Christensen, 1982: 61–69].

Некоторые другие проблемы и трудности репутационного метода также могут быть в той или иной степени сглажены. В частности, субъективность и произвольность в определении числа лидеров снижается путем использования тестов на статистическую значимость (например, ограничивая список лидеров теми лицами, которые набрали существенно большее количество голосов по сравнению с другими), выявлением кластеров или, наоборот, разрывов в количественных показателях лидеров, а также путем сопоставления показателей, полученных лидерами от информантов с их собственными оценками [Bonjean, Olson, 1970: 205–206]. Кроме того, в исследованиях более позднего времени больше внимания обращалось на роль социальной структуры и различных организаций, связей между ними и индивидуальными субъектами власти [Walton, 1977: 78–79].

Другим направлением совершенствования метода стало использование репутационного метода в комбинации с другими методами. С такой постановкой соглашаются и критики метода, выступающие против его использования в качестве самодостаточного [Wolfinger, 1960: 637].

Однако сторонники метода обычно и не возражают против необходимости (или, по крайней мере, желательности) использования в исследовании различных методик. Уже у Хантера достаточно много внимания уделялось анализу конкретных проблем, связанных с принятием важных решений в Атланте. Впоследствии, особенно после исследований Р. Престуса [Presthus, 1964] и Р. Эггера, Д. Голдрихаи Б. Свенссона [Agger, Goldrich, Swanson, 1964], идея о целесообразности строить исследование на сочетании методов фактически стала общепринятой [Hawley, Wirt, 1974а: 137; Aiken, Mott, 1970: 200; Orum, 1978: 134; Domhoff, 1978: 137].

Смысл использования одновременно нескольких исследовательских методов состоит в том, что каждый метод обращен к отдельным аспектам социальной реальности. В частности, репутационный в большей степени показывает потенциальные ресурсы и помогает обнаруживать частные (непубличные) механизмы властвования; поэтому его дополнение к проблемному и позиционному методам позволяет рассмотреть власть в более широком ракурсе. Кроме того, использование нескольких методов одновременно естественно повышает надежность полученных данных и, соответственно, выводов. Р. Престус, который одним из первых использовал комбинацию методов в эмпирическом исследовании власти, считал их «взаимноподдерживающими» и тестирующими валидность друг друга [Presthus, 1964].

Как видно из приведенных выше ссылок, основные дебаты по поводу достоинств и недостатков репутационного метода развернулись в конце 1950-х – начале 1960-х годов. Но основные оценки метода, сделанные в то время, по существу, не утратили своей актуальности и спустя несколько десятилетий. Однако в последние годы ряд исследователей посчитали традиционную критику репутационного метода несколько преувеличенной и даже ошибочной, заявив о необходимости его «реабилитации». К этому, в частности, призывают К. Доудинг и его коллеги, анализирующие проблемы власти в русле теории рационального выбора [Dowding et al., 1995: Dowding, 1996]. Они отмечают, что в настоящее время во многих известных работах по теории рационального выбора «репутации» определяются как ключевые ресурсы власти, которыми обладают акторы во взаимодействии с другими акторами; подчеркивается важность формирования соответствующей репутации актора для поддержания устойчивости его положения в конфликтных ситуациях, при возникновении угроз или предложений со стороны других акторов, а также для расширения возможностей кооперации. Поэтому репутация не только показывает, что думают люди о ресурсах власти, которыми обладают определенные индивиды, но и сама является источником власти этих индивидов [Dowding et al., 1995: 273].

Доудинг и его коллеги подчеркивают, что с появлением современных баз данных стало значительно легче идентифицировать репутацию, чем во времена Хантера. Сам Доудинг выделяет три способа определения репутации различных акторов. Это можно сделать, во-первых, в процессе анализа их взаимодействия; во-вторых, с помощью традиционной репутационной техники Хантера, а также «методом триангуляции»[218]218
  Каждого из акторов X, Y, Z поочередно спрашивают об отношениях двух других акторов между собой.


[Закрыть], позволяющим проверить и верифицировать утверждения, сделанные отдельными акторами (респондентами), в-третьих, – на основе имеющихся баз данных в СМИ. Масштаб репутации может быть количественно обозначен на основании объема и характера освещения в прессе. Индексы публичной репутации актора учитывают количество упоминаний в прессе, в каком контексте и с кем он упоминается, является ли освещение в прессе позитивным или негативным и т. д.[219]219
  Связь между репутацией и частотой упоминаний в местной прессе еще в 1960-е годы выявили X. Эрлих и М. Бауэр, которые пришли к выводу, что цитирование является «интегральной составляющей репутации лидера» [Ehrlich, Bauer, 1965: 411–415].


[Закрыть] Комбинируя эти методы, исследователь получает полную картину репутации [Dowding, 1996: 66–70].

Следует отметить, что рассмотрение репутации как ресурса самого по себе не является новым. Об этом еще в 1960-х годах писал У Гэмсон, подчеркивая, что репутация является не только показателем обладания значительными ресурсами, но таким же ресурсом, как деньги, богатство или авторитет [Gamson, 1966b: 122–123]. Репутация вполне подпадает под понятие ресурса, признаками которого, по Гэмсону, являются возможность субъекта обладать ресурсом, контролировать его и использовать для оказания влияния на тех, кто принимает политические решения. Репутацию Гэмсон относит к ресурсам убеждения[220]220
  Другой тип ресурсов – ресурсы санкционирования.


[Закрыть]: определенные люди считаются «знающими», «солидными», «надежными», «интеллигентными» и т. д., т. е. обладают в глазах других людей рядом стабильных персональных характеристик, которые могут быть использованы в разрешении различных проблем и потому делают их мнение убедительным [Gamson, 1966b: 123–124].

Классическим исследованием власти, проведенным с помощью решенческого (проблемного) метода стало исследование Р. Даля в Нью-Хейвене [Dahl, 1961]. Даль исходил из того, что власть возникает в ходе конфликта между субъектом и объектом, когда субъекту удается навязать объекту свою волю. В политике навязывание воли осуществляется в процессе принятия политических решений, в котором стороны занимают противоположные позиции. Поэтому объяснение распределения власти требует выяснения, кто – какие индивиды и группы – успешно инициируют и обеспечивают реализацию выгодных им политических решений. Фактически речь идет о трех аспектах оценки процесса принятия решений, которые позволяют понять характер распределения власти в социуме: кто участвует в принятии решений, кто выигрывает и проигрывает от принятия решений и кто превалирует в принятии решений[221]221
  По мнению Полсби, наиболее важным является последний аспект, который позволяет определить, «какие индивиды и группы имеют “больше” власти в социальной жизни» [Polsby, 1980: 4].


[Закрыть].

Поскольку изучить все решения практически невозможно, исследователь должен выделить институциональные сферы, имеющие важное значение для жизнедеятельности социума, и рассмотреть совокупность политических решений, характеризующих расклад сил в этих сферах. Даль выбрал три сферы принятия решений – реконструкцию города, образование и назначение на должности. Его анализ показал, что 1) в различных сферах доминируют различные конфигурации лидеров, 2) наиболее сильное непосредственное влияние на принятие решений (осуществление власти) оказывают политики, 3) основная масса граждан оказывает лишь косвенное влияние на принятие политических решений[222]222
  Подробнее см. гл. XI наст. изд.


[Закрыть]. Впоследствии многие исследователи-эмпирики, использовавшие проблемный метод (Э. Бенфилд, А. Вилдавски, Р. Лайнберри, Р. Мартин, Ф. Мангер, Л. Фримен, Р. Уэйст и др.), также обычно приходили к «плюралистическим» выводам.

В качестве иллюстрации метода рассмотрим процедуру его использования Фрименом и его коллегами в Сиракузах (штат Нью-Йорк, США) [Freeman et al., 1963: 791–798]. На первом этапе исследователи определяли набор проблем (тем) городской политики, решения по которым могли бы стать основанием для изучения власти. Для этого были проведены интервью с 20 местными специалистами в области изучения локальных сообществ и 50 информантами, представлявшими различные сегменты городского населения. На основе этих 70 интервью был составлен список 250 городских проблем, далее он был сокращен до 39 проблем в соответствии с рядом критериев[223]223
  Принятое по проблеме решение должно иметь хотя бы временный эффект, считаться информаторами «важным», влиять на развитие, распределение или использование ресурсов и возможностей значительного числа жителей, допускать альтернативные действия, реализовываться людьми, занимающими высшие позиции в публичных структурах, влиять на важные институциональные сектора городского сообщества и др. [Freeman et al., 1963: 794].


[Закрыть].

Следующий шаг – определение позиционных лидеров, т. е. лиц, формально ответственных за данные решения. Это было сделано на основе анализа документов по всем 39 решениям. Для того чтобы убедиться в адекватности списка, были проведены консультации с юристами. Число лиц, формально ответственных за каждое из 39 решений, колебалось от 2 до 57. После этого с этими лицами были проведены интервью, во время которых им выдали по 39 карточек и предложили рассортировать их на две стопки. В одну следовало положить те карточки, где указывались решения, в которых информант принимал участие (которое могли бы подтвердить другие участвовавшие в этом решении), в другую, соответственно, карточки с решениями, в которых он участия не принимал. Информантов попросили назвать всех остальных участников процесса принятия решений, в которых он участвовал, при этом учитывалось только реальное знание, а не слухи. Наконец, они ответили на вопросы анкеты об их социальном статусе.

Полученные в результате интервью данные были сведены в таблицу. Те, кого как минимум два информанта назвали участником процесса принятия решений, были квалифицированы как лица, обладающие первым уровнем влияния (first zone influentials)[224]224
  Две номинации исследователи посчитали обязательным условием отнесения к списку участников принятия решений, чтобы избежать всякого рода случайностей.


[Закрыть]. Далее все лица первого уровня влияния были проинтервьюированы по той же схеме, что и позиционные лидеры. Результаты, характеризующие их участие в принятии решений, вновь были суммированы, а все участники, названные хотя бы одним позиционным лидером и одним лицом первого уровня влияния, также были классифицированы как лица первого уровня влияния и проинтервьюированы. После этого те, кого номинировали два лица первого уровня влияния, были квалифицированы как лица второго уровня влияния. Исследователи отметили, что можно было бы продолжать процедуру и дальше, выделив лиц третьего, четвертого и последующих уровней влияния. Но учитывая полученный в ходе интервью массив качественных данных, они посчитали это излишним. В целом было проведено 628 интервью, на основе которых было выделено 550 участников всех 39 решений. Эти люди были ранжированы в соответствии с числом решений, в которых они принимали участие; в итоге для последующего анализа было отобрано 32 наиболее активных участника [Freeman et al., 1963: 794–795][225]225
  Небезынтересно отметить, что результаты исследования Фримена, полученные с помощью решенческого метода, во много совпали с результатами несколько более позднего исследования в Сиракузах, проведенного Р. Мартином и Ф. Мангером [Decisions in Syracuse, 1973] также с помощью решенческого метода. В обоих случаях была зафиксирована дисперсия власти: в различных сферах городской жизни преобладали различные конфигурации влиятельных лиц.


[Закрыть].

Изначально проблемный метод претендовал на более адекватное определение политических лидеров по сравнению с репутационным и позиционным, поскольку субъекты власти определяются не по наличию ресурсов или репутации, а по совокупности эмпирически наблюдаемых явлений, выражающих процесс осуществления власти. В данном случае исследователь изучает уже саму власть (точнее, ее осуществление), а не факторы, допускающие (предполагающие) наличие власти. Кроме того, при использовании метода учитываются сфера и границы власти, что также дает ему бесспорное преимущество над предыдущими методами. Наконец, он может четко дифференцировать параметры власти, которыми обладают лидеры разного уровня.

Хотя проблемный метод многими аналитиками считается наиболее обоснованным и надежным[226]226
  Отнюдь не все разделяют эту точку зрения. Например, Домхофф считает, что метод «может вводить в заблуждение» [Domhoff, 1978: 137].


[Закрыть], он оказался менее популярным, чем позиционный и репутационный методы. Причина заключается в том, что он значительно более сложен для практического применения, поскольку исследователь должен собрать большой материал по истории принятия каждого существенного решения и предпринять его реконструкцию. При этом остаются естественные трудности в выборе оптимального набора проблем и выявлении акторов, оказавших определяющее влияние на выбор и принятие решений.

В концептуальном плане основное возражение оппонентов проблемного метода заключалось в том, что определение субъектов политической власти по их роли в процессе принятия политических решений является недостаточным (неадекватным). В дискуссии о так называемых лицах власти [Bachrach, Baratz, 1962: 947–952; 1963: 641–651; Lukes, 1974] исследователями было высказано убеждение, что достижение успехов в принятии решений не исчерпывает всего многообразия проявлений политической власти; поэтому проблемный метод не может дать адекватной информации об этих формах власти, а также о власти тех, кто действует «за сценой», поскольку их влияние имеет главным образом неформальный характер. Обычно речь идет о скрытом влиянии элиты бизнеса, власти тех, кто непосредственно не участвует в принятии политических решений, но имеет возможность направлять действия публичных политиков и официальных лиц [Ricci, 1971: 170–175; Presthus, 1964: 116–121; Ehrlich, 1961а: 92][227]227
  Данные возражения не являются бесспорными, и отнюдь не все исследователи разделяют правомерность выделения второго и, особенно, третьего «лиц власти» (см. [Dowding, 1991; 1996; Hayward, 2000: 11–39; Ледяев, 2001: 182–211]).


[Закрыть].