Текст книги "Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба"

– Я смутно помню, как птицы сложились и поднялись в воздух. Я помню лишь, что очень долго плакала, пока не услышала крики за спиной – меня подняли на руки и отнесли домой. После – я отключилась и проспала четверо суток. Почему меня не забрали с ними – я не знаю. Я вообще не могу здраво мыслить, когда вспоминаю те минуты. Возможно ли вообще трезво оценивать такое после пережитого стресса? Порой, в моей душе рождаются лишь смутные воспоминания того страха. Конечно, они намного слабее и тусклее чувств, что я пережила тогда, но я уверена, что даже эти воспоминания на порядок выше любо ужаса, что я чувствовала до этого. Они зовут меня. Днём они принимают облик знакомых мне людей и предметов, но я понимаю, всё, что я вижу – лишь маски. А после захода солнца в моей собственной комнате из теней и выступающих из мрака мебели, одежд и всякой утвари ко мне являются ночницы. От них нельзя спрятаться под одеялом или под кроватью – их взгляд пронизывает всё вокруг… кроме света. Но от свечей трудно дышать – только не от дыма, а от внезапно накатывающего чувства опустошённости. Так и живешь, задыхаясь: то от страха, то от тревожного ощущения надвигающейся безысходности. И ничего не спасает. Разве что луна, и когда я там…

Юна таинственно замолкла. Она глядела впереди себя невидящими глазами. Пар вдруг понял, что она разговаривает уже не с ним, а сама с собой. Она была одна. Нет, не одинока, а именно одна. Между этими понятиями: одиночеством и единением порой очень сложно со стороны найти разницу, в то время как между ними лежит пропасть. Она не закрылась в своей раковине, подобно моллюску, убегая от всех проблем, она не обнесла себя стеной замкнутости. Она была костром, разгоревшимся от своих воспоминаний и нахлынувших на неё чувств и стирающим всё вокруг себя. Не в первый раз она так загоралась, но все, кто были тогда рядом, старались разжечь сильнее в ней этот огонь – они обращались в ветер и дули на неё, как на затухающие угли. И она гасла, потому что ветры эти были чересчур сильными и чересчур холодными. Но так было раньше, не теперь. Пар не был штормом, не был бурей – он был осенним листопадом, незримо присутствуя и одаривая разгорающееся пламя касанием сухих веток своих пальцев и шёпотом пожелтевших листьев. От этого костёр в юной девушке лишь сильнее разгорался, преобразуя всё вокруг не в тихую беседку на окраине деревни, а в свой собственный оторванный от реальности мир – мистическое пристанище, куда она уходила на свидание со своей душой, своими мыслями и надеждами. Пар сгорал рядом с ней, объятый её дыханием, стуком сердца, взмахом ресниц. Но не полностью – он не исчезал в ней, а становился частью неё. Всегда, где бы он ни находился: среди друзей, семьи, однокурсников, в весёлой и шумной компании – он чувствовал себя бездомным, сиротой, ищущим приюта в чужих сердцах и находящего лишь временный ночлег. И даже когда он не был один – он оставался одинок. И вот впервые он нашёл место, куда он может прийти отдохнуть и больше не уходить, место, где он может остаться, место, которое он может назвать своим домом. Это не был уютный уголок среди деревьев – это была душа человека, это была Юна – очаг, готовый согреть его, мир, позволяющий влиться в него, стать его частью. А это уже много – это чересчур много! Это гораздо больше гостеприимности, доброжелательности и дружелюбности, ибо первое видит в тебе гостя, чужака, а второе и третье предлагает добро и дружбу. Пламя Юны не предлагало ничего – оно затягивало в себя, затягивало самоотверженно, безжалостно, ибо не было оттуда иного выхода, как предательства.

Она обняла его, приглашая в свой мир. Он приник к её груди, растворяясь в её тепле. Реальность уплывала всё дальше и дальше, размывая в общем гуле дрёмы играющую в отдалении музыку, продолжающееся гуляние, свист ветра и шелест листвы. Они ещё долго просидели так, молча, вслушиваясь в стук сердец друг друга. Только одно тревожило юношу: теперь, как и тогда, на танцевальной площадке, Пар готов был поклясться, что слышит в груди девушки два сердца.

Сколько бы ни выпадало на долю человека – всё рано или поздно переходит на жёлтые страницы его памяти, на которых все приятные моменты становятся ещё более прекрасными, а все несчастья переписываются заново, приобретая уже совсем другой характер. Все события в головах людей обволакиваются паутиной мудрости и они, повзрослевшие, как пауки, стараются опутать в свои сети и любимых детей, чтобы уберечь их от излишних неприятностей. Только вот излишних ли? Так, люди в тихой деревне год за годом научились справляться со своим горем, жить дальше и даже быть счастливыми.

Так же и Пара захлестнули многие проблемы по дому. Времени на то, чтобы тосковать не было. Он погрузился в научные исследования, а в свободное время либо вырезал по дереву, либо посвящал свободные часы Юне. Они очень сблизились, и это явно не нравилось Солане. Она всячески пыталась помешать их встречам: придумывала дочери различные дела, наказывала за незначительные проступки, запирая дома, а по ночам наглухо закрывала оконные ставни, так что с появлением первых звёзд совершенно нельзя было увидеть, что происходит там, за закрытыми дверями. Несколько раз в глубокую ночь Пар пробирался к их дому и стучал в окно своей подруги, но ему так никто и не открыл.

Но в одну из таких ночей, когда он пришёл чуть раньше обычного, он увидел, как какая-то фигура, словно призрак, проскользнула мимо стены дома нелюдимой соседки. Это было больше похоже на ветер, вдруг поднявшийся с земли и потянувший за собой уснувшие тени. Но ветер в ту ночь дул в совершенно другую сторону, и это выдало сумеречного фантома. Пар проследовал за ним.

По дороге не встретилось ни души. Всё село уже спало крепким сном. Следуя за тенью, Пар вышел к Карбскому морю. Ночной странник вышел на берег, и лунный свет осветил его. Это была Юна. Но она была другой – совсем не той, которую он знал. Её глаза пылали страстью, холодной страстью, присущей либо богам, либо камням. Она была одержима, словно загипнотизированная, она выполняла какую-то чужую волю. И лишь спустя несколько мгновений Пар понял, что это была воля океана. Юноша притаился за валуном и стал наблюдать.

Юна сбросила с себя тёмную накидку, и Пар увидел, как изящные изгибы её тела обтекает серебристое длинное полупрозрачное платье. На нём тонкой блестящей паутинкой были изображены фантастические сцены из глубоководного царства, жители которого двигались, плавая среди складок, как в аквариуме, отражая в своих контурах мягкий свет тоскливой и сонной луны. Когда волны окатывали ноги молодой красавицы, вода и морская пена поднимались по тонкой ткани, складываясь в изящные морские узоры. Это была именно та девушка, которую Пар видел на море в ночь своего прибытия.

Юна тихой и медленной поступью направилась навстречу волнам. Погрузившись в них, она начала – нет, не плыть – танцевать в воде. И волны, закручиваясь в спираль, поднимали её высоко в небо и опускали, рассыпаясь фонтаном по водной глади. Они кружились вокруг неё, гнались за ней, убегали от неё – вели себя так, будто были её домашним питомцем. Они качали её на качелях, убаюкивая, словно собственную дочь. А девушка звонко смеялась, и голос её доносился как будто из другого мира, существующего несколько секунд раньше.

Наигравшись, красавица прошла по каменистому берегу и села лицом к морю на вынесенное океаном бревно. Она начинала тихо напевать себе под нос какую-то песню и выжимать при этом свои длинные изумрудные волосы. Необъяснимый порыв холодной страсти, движущий ей тогда, когда юноша увидел её, прошёл, и на берегу сидела всё та же добрая и милая Юна, которую Пар знал с детства.

Если б была я звездой

Да над миром, над водой,

То свою родную мать

Стала светом бы ласкать,

Чтоб спалось ей в ночь легко,

Чтобы где-то далеко

Меня принц искал младой,

С ним бы конь был удалой.

Пела песни им в пути

С просьбами меня спасти,

И рассеивала б мрак,

Чтоб их твёрд был быстрый шаг.

Но найти б никто не смог

Юнной девушки чертог.

Мир не тот, и я не та,

И душа моя пуста.

Осмелев, Пар подошёл к ней сзади и присел рядом.

– Привет! – произнёс он и посмотрел ей в глаза. – Это было волшебно.

Девушка испугано уставилась на него. Она не ожидала увидеть здесь постороннего и не знала, что ей делать: то ли бежать в деревню, то ли нырнуть на дно Карбского моря, то ли броситься другу на шею. Только душить его при этом или обнимать – Юна пока не решила.

– Ну, привет, – ответила она ему.

– Ты знаешь: ветер, что внимал сейчас твоей песне, улетит далеко-далеко, побывает во многих городах и странах, пройдёт десятки и сотни тысяч километров, и только спустя два года и четыре месяца ранним-ранним утром он вернётся сюда – на это самое место, – юноша взял одну из прядей, спадающих ей на лоб, в свою ладонь и кончиками пальцев коснулся её щеки. – Я назову его ветром объединения душ. И я дарю его тебе!

Как по мановению волшебной палочки на несколько секунд на них обрушился сильный вихрь. Он вырвал всё стеснение и страх из сердца девушки, и волна спокойствия окатила её мысли. Она оглянулась в след убегающему ветру и прокричала:

– Я буду ждать! Где бы я ни была, что бы со мной не случилось – я выйду к тебе этим утром, через два года и четыре месяца, – она повернулась в сторону Пара. – Ну, смотри, если то утро окажется безветренным – я тебя хоть из-под земли достану, – они вместе засмеялись. – Ты следил за мной? Как нехорошо. И часто ты так?

– Ну, за сегодня – первый раз, – признался он. – А вообще, я видел кого-то на море в ночь, когда вернулся из университета. И, конечно, это была ты.

– Да, я, – скромно опустила глаза Юна. – Я тогда очень испугалась, что меня кто-то увидит, ведь для меня это… – она заколебалась.

– Что? – спросил её Пар.

Она посмотрела на друга, пытаясь прочесть по его лицу, можно ли ему открыться. Он казался ей слишком близким, ему хотелось рассказать всё на свете. И именно от этого её предостерегала мать. Но в эту ночь ветер объединения душ стирал границы. Стирался страх, стиралось недоверие, стиралась линия дружбы между двумя сердцами. И Юна открылась ему.

Она рассказала, как, приходя на пустынный пляж, садилась на остывшие за вечер камни и смотрела далеко-далеко, за горизонт. Рассказала, как ей казалось, что там, за линией пересечения двух первородных стихий есть иной, лучший мир. Мир, где её жизнь была бы столь же прекрасной и столь же счастливой, как в те минуты, в которые она ждала на пляже пришествия ночи, когда ветер развивал её волосы, а тьма гладила её щёки, когда шум волны ласкал её слух, а граница перехода светлого моря, слившегося в поцелуе с таинственной бездной звёздного неба, успокаивала её глаза.

Юна поведала, как любила встречать у моря закат, когда размытые светом края солнца превращаются в чёткий острый контур, разрезающий пространство между блестящей алмазной поверхностью водяных гор и мягкой расплывающейся абстракцией неба. Солнце заходило, и за ним, словно в трещину разбитой посуды, медленно стекал свет, передавая власть ночи. Девочке нравилось, как отражаются в воде миллионы звёзд, рассыпанных по чёрному полотну неба. Она рассказала, как, окунаясь в море, наблюдала за небесными светлячками, расходившимися нимбами водяных кругов от её тела. Девушке казалось, когда она проводила рукой по воде, будто это не звёзды отсвечиваются в море, а вода сияет изнутри, изливая тем самым свою душу.

– Когда я окунаюсь в воду, – говорила Юна, – я ищу в волнах что-то, чего сама ещё не знаю. Оно неуловимое, очень тонкое, оно – как рыба, которая плавает очень близко, но каждый раз выскальзывает из рук, стоит попробовать её поймать. Я не знаю, что это, но оно важнее всего на свете. И именно поэтому я прихожу сюда каждую ночь, и, бывает, сижу тут до самого рассвета. Это невозможно описать – это можно только почувствовать. Идём, я покажу тебе!

Она встала с искорёженного куска дерева и подошла к волнам, которые вечно шептали берегу что-то о далёких краях, из которых они пришли. Юна повернулась к своему собеседнику и сказала:

– Только не думай – чувствуй.

С этими словами она нырнула в воду. Пар последовал за ней. Ледяной холод ударил в лицо и поглотил всё тело. Первыми мыслями юноши было желание выбраться из холодной воды, согреться и больше не совершать подобных глупостей, но желание понять Юну было сильнее, и он поплыл за ней. Вскоре его разум действительно покорился чувствам. Обжигающий холод воды уже стал другим – он грел и, что главное, он был глубже. Пар плыл по морю и чувствовал, как брызги разлетаются во все стороны от его рук – они были похожи на маленькие жемчужины под светом сияющей луны, которые живут одно короткое мгновение. Эта их мимолётная жизнь – быстрая, внезапная – казалась ему летописью жизни членов его семьи, друзей, соседей. Вместо водных капель он видел людей.

Он чувствовал, как холодные потоки воды уходят под ним, он чувствовал, как этот холод не режет, как вначале, а ласкает. Он чувствовал свежесть воздуха и радовался ему. Во всём мире не было больше ничего, кроме него, воды, со всех сторон поглощённой тьмой, и бескрайнего звёздного неба, разгоняющего эту тьму. Он плыл на спине и над ним был целый мир, сотканный из созвездий и мифов, сказанных о них, а под ним – всё те же созвездия, но отражённые и утопленные в черноте моря.

– Пар! – его восторженное вдохновение прервал голос Юны. Увлекшись своими ощущениями, он, не замечая того, обогнал свою подругу и уплыл далеко от неё. – Ночь, конечно, длинная, но не вечная. Нам пора обратно.

– Да, – ответил он и ещё раз посмотрел на бесконечное глубокое небо.

Она узнала этот взгляд. Она узнала в нём одиночество – своё собственное одиночество. На её лице луна нарисовала улыбку.

– Ты почувствовал!

В тот вечер они утонули. Но не в воде, а в океане любви, который накрыл их с головой. Они вместе гуляли по просторным полям и каменистым берегам. Вместе работали: в то время как Пар с жаром трудился над очередной деревянной утварью, девушка сидела неподалёку и шила платье или гобелен, как учила её мать. У неё не очень выходило, но она старалась. Они вместе делали открытия: когда Пар проводил очередные научные эксперименты, Юна всегда была рядом, а иногда даже помогала словом или делом, как и в старые добрые времена. Их любовь расцветала, словно тысячелистный цветок, постепенно раскрывая по одному лепестку из всего букета чувств.

Но, несмотря на их близость, Юна, как и прежде, сбегала из дома на берег Карбского моря одна. Она взяла слово с молодого учёного, что он никогда не будет следить за ней ночью, и уходила от него, от матери, от деревни на свидание с луной и одиночеством.

Омрачало отношения ещё и то, что Солана не одобряла их союз, всячески стараясь вразумить дочь не связываться с Паром.

– Почему она так к тебе относится? Ведь раньше ты нравился ей. Она даже в пример тебя ставила, – удивлялась Юна.

Пар пожимал плечами и лишь крепче её обнимал.

Вскоре, он начал убеждать Юну, что все изменится, и Солана больше не будет стоять между ними. Девушка ждала этого с нетерпением, но ей слабо верилось в такое счастье.

В один из дней она зашла к Пару домой и не застала его там. Родители юноши сказали, что он уехал в город, а зачем и как долго он там пробудет – неизвестно.

Всё произошло четыре дня спустя. Небо было пасмурным, нагнетая в воздухе предчувствие трагедии. За окном время от времени проливался сильный дождь, словно создавая длинные водяные решётки вокруг каждого дома и запирая домочадцев в своих тёплых комнатках, как пленников. Лишь несколько самоотверженных рыбаков сидели на берегу моря, укутавшись в плотные дождевики. Им вовсе не нужна была рыба – они искали за пределами уюта ощущение превосходства духа человека над природой.

Юна и Солана, как и большинство жителей деревни, сидели в своём деревянном домике на краю селения и занимались рукоделием. Вдруг в дверь постучали. Но в это же мгновение раздался сильный гром, своим рёвом приглушающий все остальные звуки. Женщины переглянулись в недоумении: показалось ли им это? Ни одна из них не была уверена, что слышала стук. И снова гром – ещё более сильный, сопровождаемый отсветами ударивших в землю молний, и снова еле слышное дребезжание двери. Тишина вновь воцарилась в гостиной, и лишь удары дождя о стекло, бьющие в такт мерно идущей секундной стрелки на круглых парадных часах могли нарушать её. И вновь гром, да такой, что в доме затрещали стёкла, и зазвенела посуда – стихия яростно пыталась скрыть визит ночного гостя под буйством чёрного от туч неба и криками испуганных женщин. Но когда долгий рёв природы утих, мать и дочь услышали монотонный непрекращающийся стук в дверь, доносившийся после оглушительного грохота как будто из другого мира, где не вода тяжёлыми каплями наполняла воздух, а воздух случайными проблесками прорезал морскую толщу. Юна поспешила открыть – на пороге стоял Пар, промокший до нитки. Девушка, не спрашивая разрешения у матери, быстро втащила его в дом.

Юноша, разувшись и сняв мокрый плащ, стоял в коридоре, не решаясь пройти в гостиную. В ответ на такую робость незамедлительно последовал упрёк от Соланы:

– Ну что ты там стоишь? Ещё простудишься! А ну скорее проходи.

Его усадили в кресло, укрыли одеялом и принесли горячего чаю. После того, как Пар согрелся, он начал нетвёрдым голосом говорить о том, что так давно планировал.

– Уважаемая Солана. Зная Ваш суровый нрав, я долго не решался на этот поступок. Не в смысле, что Вы суровая женщина, нет, просто Вы очень бережёте Вашу дочь – я понимаю – боитесь за неё… я тоже за неё боюсь. Нет, не в смысле, что ей чего-то стоит бояться, я просто… – он замолк на полуслове, понимая, как глупо сейчас выглядит. Переведя дыхание и собравшись с мыслями, он произнёс: – Я прошу у Вас руки Вашей дочери.

С этими словами он разомкнул сжатые в кулак руки, и перед хозяйками предстала маленькая коробочка. Пар открыл её и достал тонкое кольцо, повторяющее форму волны. Именно его он искал по всему городу четыре дня, стараясь угодить вкусам любимой. Наставшая пауза поглотила собою всё: время, пространство, звуки, движение. Сколько она продлилась – не мог сказать никто, но юноша решил прервать тишину.

– Как-то неловко получилось. Я готовил длинную красивую речь с метафорами и олицетворениями – Вам обязательно должно было понравиться. Но на деле всё вышло иначе, как это, в общем-то, обычно и бывает. Но ни это важно, а то, что я люблю Юну. И это превыше любых слов.

Он ожидал любой реакции от Соланы: упрёки, нравоучения, холодное спокойствие. Он даже в глубине души надеялся увидеть радость на её лице и почувствовать на своей шее объятия растроганной женщины, но то, что произошло далее, он никак не мог предсказать. Солана задрожала всем телом, но не от холода, а от нахлынувшего вдруг ужаса. Из глаз её потекли слёзы, но они не имели ничего общего со слезам радости или горя – так плачет маленький ребёнок, которого только что очень больно избили. Долго её пытались утешить Пар и Юна, опешившие от такой реакции и не знающие, что делать, но всё было без толку – пока женщина не выплакала всё наболевшее, и её глаза не стали красными от солёных слёз, тишина не приходила в стены этого дома. Успокоившись, Солана подняла глаза на недоумевающих молодых людей и попыталась объясниться:

– Ради бога, простите меня! Простите, что разревелась тут перед вами, простите, что всячески мешала вам и вставляла палки в колёса, простите, что не верила в ваши чувства, а даже если в глубине и верила – заставляла отрицать их. Но поверьте: так было надо. Это необходимо! Ведь вы всё равно не будите вместе…

– Но почему? – перебила её Юна. – Почему? Мама, ведь…

– Дочь моя, да что ты обо мне знаешь? Знаешь ли ты моё прошлое, знаешь ли, через что мне пришлось пройти? – диким голосом прокричала Солана. Но потом она резко успокоилась, потухла, словно прогоревшая спичка и выдавила из себя чуть слышно: – И тебе придётся пройти…

Глава 2. История Соланы.

– Я мало что помню. Я не помню своих родителей, отчего дома, родных лиц – ничего! Я не помню ни одной секунды из своего детства, как будто меня не существовало до того злополучного дня. Бывают отдельные вспышки в моих снах: то ли люди, то ли события, но в момент пробуждения всё тут же забывается. Остаются только ощущения чего-то тёплого, близкого, чего-то «своего», растворившегося в глубинах моей искалеченной памяти в первых лучах рассвета. Может быть – это маленькие льдинки прошлого всплывают на поверхности океана моего беспамятства. А может быть это лишь плод моего больного воображения, мечтающего о прошлом, которого у меня никогда не было. Я была тогда совсем молодой девушкой.

Солана падала в океанскую бездну. Вокруг была лишь вода, мрак, и бесконечно тянущееся время, которое тащило её вниз. Она не могла дышать – её лёгкие были полны воды. Это было мучительно тяжело: ей было нечем дышать, а всё внутри неё просило хотя бы один глоток воздуха. Хотелось расцарапать шею, вырвать горло – только бы не томиться этой тяжестью. Но она не умирала – она просто бездыханно опускалась вниз. Девушка плыла на поверхность от отчаяния, дабы выбраться из этой пропасти, но сколько бы она ни старалась, темнота вокруг не отступала. Тогда она пыталась как можно быстрее опуститься вниз, чтобы скорее достичь дна, но силы растворялись в воде, как соль, и она перестала бороться. Наконец, наступил момент, когда она больше не понимала: где верх, где низ, падала она или поднималась, да ей уже было всё равно – она ждала, чтобы сознание поскорее покинуло её. Но проклятье, которое было посеяно в сердце, не давало ей забыться – ум был ясен, и тем ужаснее казались мучения, сжимающие грудь недостатком воздуха.

Где-то внизу появился слабый свет – мерцание, символизирующие надежду, конец бесконечно длинным страданиям, в которых минуты тянулись, как дни. Солана собралась со всеми остатками своих сил и поплыла на свет. В голове мелькала мысль: вдруг это не спасение – вдруг это удильщик, заманивающий её в свою ловушку? Но она понимала, что уж лучше такой конец, чем неопределённая бесконечность, в которой она заблудилась. Свет расширялся: из маленькой точки он превращался в большое кольцо, которое поглотило девушку. Солана очутилась под большим куполом. Мрак и холод остались высоко позади. Внизу перед девушкой представали экзотические растения морского дна, неведомые рыбы и скульптуры, созданные из камня и льда. Огромная площадь под куполом была усеяна множеством ракушек, которые формировали рисунки и орнаменты, напоминающие всплески разбивающихся волн. Солана чувствовала, что эти рисунки символизировали её разрушенную жизнь, точно так же разбитую вдребезги и раздробленной на множество разрозненных капель её памяти, которые, кажется, уже никогда больше не сольются в единый океан прошлого, а останутся высохшими пятнами солевых разводов на скалах её отверженной судьбы. Её жизнь – скорлупа, ракушка, из которой достали моллюска – её судьбу – и бросили на дно в пустынную среду скорби, и она – лишь оболочка, в которой почти ничего не осталось.

Как только пальцы Соланы коснулись морского дна, дыхание вернулось: редкое, тяжёлое, но оно было. Она могла дышать! Жадно поглощая кислород из солёной морской воды, она лежала на песке и ждала, когда силы вновь вернутся к ней.

Перед ней открывалась длинная, вымощенная белыми и серыми камнями аллея. Вдоль неё с обеих сторон возвышались мраморные постаменты, на которых стояли скульптуры страшных морских чудовищ. Возглавляли аллею изваяния морских ящеров. Далее красовались уже знакомые хищники: акулы, киты-убийцы, морские змеи и глубинные рыбы-скелеты. За ними следовали такие монстры, которых даже представить было нельзя. Девушка встала и пошла вдоль по аллее. Она дивилась на эти жуткие создания. Порой ей казалось, что она слышит их дыхание за спиной и в страхе оборачивалась. Но это всегда оказывался всего лишь камень – очень реалистично и искусно выполненный, но камень. Стоило остановиться на месте и вглядеться в причудливые формы, как ощущение чужого присутствия снова одолевало её, поэтому она старалась пройти этот путь как можно быстрее.

Как оказалось, не вся аллея была заставлена скульптурами. Пройдя рыб с раздвоенной челюстью и с развивающимися во все стороны волосами, перед ней развернулась длинная дорога, заставленная голыми постаментами. Теперь некого было бояться, кроме своих собственных страхов и темноты, которая вновь вплеталась в окружение со всех сторон.

Наконец, вдалеке показался замок – красивый, светящийся на фоне морского мрака. Он был построен из камня, янтаря, льда и редчайших раковин, видимых и невидимых людьми. Единственное, что теперь разделяло Солану от него, был узенький мостик, перекинутый через бездонный обрыв. Страшно было идти по нему, и страшно было смотреть вниз.

Она попыталась обмануть препятствие и переплыть пропасть, но как только её ноги оторвались от земли – она начала задыхаться. Ещё раз такого испытания она бы не вынесла. В ужасе она отпрянула назад к земле и упала на песок, жадно дыша и оправляясь от шока.

К несчастью, единственным путём был лишь этот узкий каменный мост. На нём не за что было зацепиться, не за что ухватиться, зато сорваться с него – проще простого. Но Солана решилась идти. Медленными шагами она начала пересекать его. Не успела девушка сделать и двадцатого шага, как снизу её окутало облако пузырей, и каждый из них нёс в себе определённое слово. Девушка, готовая к тому, что снова буду бездыханно падать в пропасть, сжалась от страха. Но она чудом устояла. Страх отступил, и разрозненные слова вскоре начали складываться в цельную фразу:

«Оставь Любви своей отраду,

Чтоб получить проход в награду

В рубине красном боевом,

Что сердце сковывает льдом».

Мурашки пробежали по коже. Переведя дух, она пошла вперёд. Через несколько шагов вновь куча пузырей окружила её:

«Ты не свободная душой –

Привязанность всему виной.

Вонзи в грудь острый голубой

Клинок. И в замок дверь открой».

Она слушала и шла дальше. Ей было страшно, но она уже могла совладать с этим чувством. Третья песня не заставила себя долго ждать:

      «Пусть Интерес в твоих глазах

      Не повернёт тебя назад.

      И острия стеклянный взор

      Сметёт с двери дворца запор».

До конца моста более песен не было, и только перед последним прыжком пузыри вновь внезапно окружили девушку, едва не заставив её сорваться вниз:

«Откроем мы тебе секрет:

Нет Памяти – страданий нет.

Кинжалом чёрным на челе

Открой засов – войди смелей».

Ступив на землю, девушка направилась прямиком ко дворцу. Подойдя к вратам, она увидела на них четыре мощных замка, а около дверей сидел какой-то человек. Это была её мать – женщина, чьи лицо и голос впоследствии навсегда стёрлись из памяти Соланы. Но было тогда в матери и нечто чужое, нечто страшное – глаза демона, таившегося глубоко в некогда родном ей человеке. Они смотрели на Солану с такой ненавистью, злобой и отвращением, что у девушки рождалось желание накинуться и выцарапать их.

У ног этого демона были вбиты в камень четыре кинжала: рубиновый, кинжал из аквамарина, стеклянный и агатовый. Всё становилось на свои места. Солана вдруг поняла, припомнив песни пузырей на мосту, что зайти в замок она сможет только после того, как убьёт демона, а с ним и свою мать. Это был единственный ключ. Других путей нет: либо в бездну, либо наверх, но всё – без права дышать.

Она схватилась за первый кинжал – он был намертво вбит в землю. Еле как Солана выцарапала его из мостовой, разодрав пальцы в кровь. Она замахнулась для удара… но рука остановилась – впереди сидела её мать. Это был самый дорогой для неё человек, самый любимый, и ей приходилось от всего этого отказаться. Ради чего? Стоила ли её свобода такой жертвы? Солана была в смятении. Сердце приказывало бросить клинок, разум же уверял, что перед ней сидит не её мать, а демоническое создание, завладевшее телом её родительницы и принявшее её облик. Вдруг из глубин воспитания девушки, из подсознания и памяти всплыли назидания, что она должна будет это сделать – её собственная мать готовила её к этому. Она предупреждала, что это будет непросто, что это будет больно, это будет мучительно больно, но Солана должна будет это сделать. Ради матери. Ради себя. Так её воспитали. Вся любовь девушки, все самые светлые, тёплые и нежные чувства зажглись в её груди. В ту же секунду она вонзила рубиновое лезвие в сердце демона. Любовь и мечты начали высасываться из неё, будто там, в поражённом сердце, была сокрыта чёрная дыра, которая и вытягивала все эти чувства и эмоции. Так продолжалось, пока они не исчерпались все без остатка.

Девушка отстранилась от матери и услышала щелчок отпирающегося замка. Не теряя времени, она стала выковыривать второй нож – аквамариновый, пока демон не очнулся. Прокручивая в голове стих на мосту, она вспоминала всё, что связывало её с матушкой. Собрав все воспоминания, она вонзила голубой нож в грудь не так давно любимой женщины, и вся привязанность к ней стало покидать девушку.

Опустошённость стала наполнять сердце Соланы, погружая его ещё глубже во тьму. На двери открылся второй замок. Настал час использовать стеклянный нож – нож, стирающий весь интерес к пока что близкому ей родственнику, и она не помедлила. Острое прозрачное лезвие врезалось в глаза ненавистного демона, а через несколько минут всё уже было кончено. Третий замок был открыт, а перед Соланой сидел совершенно чужой ей человек.

Без капли сомнения или сожаления она достала чёрный как ночь кинжал и вонзила его в чело собственной матери, собирая в голове все свои воспоминания о ней и всё, что она о ней знала. Между ними порвалась последняя нить. Огромный кусок жизни выпал у девушки из памяти. Все чувства и мысли, которые были у неё тогда, поглотила тёмная душа демона. Солана видела, как давно знакомое ей лицо теряло привычные черты и становилось серым, невыразительным, обыденным. Оно становилось похожим на одно из тех лиц, на которых не обратишь никакого внимания, идя по улице. В конце концов, человек, сидевший перед ней несколько секунд назад, растворился в воде, как растворяется капля туши в горной реке, оставляя какое-то время за собой длинный тёмный хвост неопределённых чувств, поглощенных неумолимым временем. В этих разводах ещё читалась боль – боль демона, сидящего в некогда близком ей теле. Эта боль разрывала его и уносила куда-то вдаль – высоко во тьму над замком. Солана смотрела ему вслед, не чувствуя ни малейшего сострадания – скорее наоборот, удовлетворение, будто эта боль кидала маленькую крупицу справедливости на мировую чашу весов.