Текст книги "Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба"

Пролог

Надвигается буря. Ни небо, ни земля ещё не слышат её. Но что-то внутри меня – слышит. Эта буря заберёт меня. Ливнем своим она заполнит мои вены и артерии, громом своим она будет отдаваться в сердце моём, молнии её ослепят меня, сокрыв мир, где я жила, и выпустив наружу мир, что прежде жил во мне. Я стану другой и никогда уже не смогу вернуться. В том виноват ветер, что каждую ночь пел мне песни о свободе. В том виновато солнце, что уходит за горизонт и манит меня за собой. В том виновата земля, что вцепилась в меня мёртвой хваткой и не даёт от себя оторваться и улететь. В том виновато время, что держит меня заложницей в темнице своей повседневности. В том виновата та, кто смотрит на меня из глубины, когда я наклоняюсь над водой – такая же, как и я, быть может, даже с общею судьбой. И пусть она улыбается в ответ, но в отражении том читается тоска по мне – как по единственной, кто может спасти её от веками прожитого одиночества. А, может, это просто я тоскую по ней?

Глава 1. Проклятье.

Город был объят огнём. И земля, и воздух, и деревья, если их так можно было назвать – всё тонуло в обжигающем мареве. Даже здания по своей форме напоминали языки пламени: их стены, постоянно находясь в движении, исполняли ритуальный танец. Все механизмы города были пущены в ход, и город жил: одно здание, словно хвост скорпиона, извивалось в такт пляски огня; другое взрывалось и разлеталось на части, будто это было не строение вовсе, а большая осколочная граната. Оно распадалось на мелкие элементы – на своеобразные модули, из которых, как из детского конструктора, состояли все окружающие дома. Эти отброшенные элементы незамедлительно подхватывались другими строениями, включающими в свои тела новую материю, и тут же отторгались прочь, чтобы быть сожранным следующими. Так этот город, находящийся в вечном движении, срастающийся и распадающийся, способный создать вмиг новый дом или стереть целый квартал, был абсолютно пуст: ни одного человека, ни одного животного вокруг не было. На голых улицах стоял одинокий юноша по имени Пар, а перед ним простиралась широкая магистраль. В конце неё возвышалась серая стена титанических размеров – она занимала полнеба и являлась единственным неподвижным строением в этом городе. Юноша шёл к ней, потому что ему казалось, что там, вдалеке, всё-таки есть какое-то движение – внутри стены. Это могла быть не более чем иллюзия, созданная рябью раскаленного воздуха, но она была единственной надеждой для человека, который оказался в неведомом ему доселе месте? Пар шёл к ней. А город тем временем продолжал ежесекундно менять свои формы, перебрасывая над головой заблудшего гостя свои детали. Было ощущение, что вот-вот какой-то модуль или целое здание сорвётся со своего места и раздавит юношу. Но сама магистраль продолжала быть пустой, зазывая Пара в свои дали – ни дома, ни огонь не трогали раскаленную солнцем асфальтовую ленту.

Подойдя к стене, Пар ужаснулся: вся она была сделана из серых человеческих тел, чья кожа напоминала высохшие шершавые волокна папируса или наждачной бумаги. Лишённые сна и спокойствия, миллионы измученных глаз смотрели на единственного свободного человека в этом городе. Они тянули к нему руки, молили о спасении, просили подать им хоть каплю воды. Но воды не было. Был лишь страх – страх перед этой бесконечно высокой стеной, сооружённой из плотно сжатых бесцветных и обугленных тел то ли людей, то ли живых мертвецов. Ни справа, ни слева не было никакой надежды дойти до конца. Тогда Пар полез наверх. Цепляясь за сухие руки, которые тут же подхватывали его и тянули всё выше и выше, юноша наблюдал, как бездушные глаза проклятых пожирают его. И среди этих глаз, среди тысячи подобий человеческих лиц он на подсознании искал своего брата и сестру, которых он потерял несколько лет назад.

Казалось, что прошло уже несколько вечностей, пока он пытался покорить вершину. Он посмотрел вниз, но там не было видно ни земли, ни облаков. Раскалённый воздух делал человеческие лица похожими на чудовищ. Голова юноши закружилась, ноги подкосились, а руки ослабли. Если бы ни держащая его стена, летел бы он с бешеной высоты в пасть к самому Доуму десятки лет. Пар собрался с силами и снова начал покорять живую стену. И вот уже показался конец. Перевалившись через груду обезвоженных тел, Пар встал на трясущиеся от напряжения и страха ноги, и взору его предстала ужасающая картина: толпа людей шла шеренгой по внутренней грани стены и опускалась на колени. После этого изо рта и из глаз их фонтаном выливалась вода, заполняющая огромный бассейн по другую сторону живой стены. Когда тела этих людей истощались, теряли свою свежесть и серели, мученики подыскивали более удобное место среди груды себе подобных, плотно ложились в выбранные ими ниши и гасли, угнетая понятия «воля» и «свобода» в своей душе, а на их место приходила новая толпа. Пар посмотрел вверх и увидел перед собою две звезды, как будто два больших глаза демона-тирана наблюдали за кровожадным ритуалом. Юноша подошёл к краю стены, ступая по обнажённым истощённым спинам и лицам людей. Он расставил руки в стороны, сорвался с места и упал – упал в чистый прозрачный бассейн, созданный специально для него болью и страданием миллионов измученных рабов. Несколько мгновений оставалось до поверхности воды, готовой поглотить и растворить в себе его тело и…

Пар проснулся в холодном поту. Вся его одежда была мокрая. Мимо за окнами с большой скоростью проносились деревья, в ветвях своих хранившие шум городов и посёлков, пока те дремлют под покровом ночи.

Юноша сидел на кровати в купе пассажирского состава, который вёз его обратно в деревню. Только что привидевшийся кошмар всё ещё не отпускал от себя, вырисовывая в силуэтах окружающих вещей выступающие из полумрака страшные образы.

Пар протёр рукой взмокшую шею. Частички ворса и пыли, прилипшие к телу, остались на потных пальцах. Юноша встал, стараясь не будить соседей, и прошёл по коридору в уборную. Тряска вагона и стуки колёс паровоза, прорезающих ночную тишину, словно пытались вернуть юношу в только что отступивший кошмар, но уже новый – тёмный и куда более страшный. Чтобы отделаться от навязчивого чувства нереальности, Пар плеснул в лицо воды из-под крана. Она была ледяная. Это пробуждало, но одновременно и пугало. Сны в такие моменты отступали и забывались, оставляя за собой лишь грубые расплывчатые формы. Нынешнее же видение до сих пор стояло перед глазами во всех деталях.

Нужно было отпустить его, оставить в прошлом, в складках старых пассажирских простынях и перьевых подушках. Пар поймал себя на том, что он находится всё ещё там, на той стороне реальности, что глаза его смотрят вперёд, но ничего не видят. Он сменил фокус. Перед ним предстало его собственное отражение в покрывшемся ржавчиной зеркале. Большие впалые глаза с синяками от бессонницы дополнялись худыми чертами лица. Его орлиный нос выступал над острыми скулами, словно высокий обелиск, поставленный в высушенной солнцем пустыне потрескавшихся губ и грубой кожи. Семь лет назад всё было иначе. Его лицо было круглее и розовее, а в глазах горел огонь любопытства и желания окунуться в мир неизведанного, раскрыть самые глубинные тайны. Именно таким он покидал отчий дом, отправляясь на учёбу в один из самых престижных университетов мира. Но вскоре после поступления от родителей пришло письмо. В нём они рассказывали, что его младших брата и сестру похитили. А вместе с ними и большую часть детей со всего посёлка.

В тот же день, когда он получил это письмо, нужно было отправиться домой и поддержать стариков. Но денег на обратный билет не было, а попутной телегой добираться было долго и небезопасно. К тому же впереди предстояли экзамены. Первые экзамены, на которых можно было показать преподавателям чего ты стоишь. И Пар хотел им показать, показать себя, свои таланты. Много позже он жалел, что параллельно не проводились и экзамены для учителей, которым тоже не мешало бы показать, чего на самом деле стоят они.

Пар ехал в университет, чтобы открыть двери к бесконечному количеству вопросов, скопившихся в его голове. Но вместо ответов юноше предлагали только всё новые и новые вопросы, парадоксы и противоречия. Вместо того чтобы искать истину, профессора сооружали сумасшедшие теории о том, что истина непостижима. А на место этой истины они воздвигали сотни гипотез, которые нелепо объясняли некоторые из созданных ими же самими картин мира. Каждый из этих учителей считал своим долгом поставить перед миром ещё одну проблему, на которую нет ответа… и не будет. Потому что все эти годы они учили студентов не решать проблемы, а только находить их.

Юноше хотелось большего – он мечтал о таких знаниях, которыми обладали Великие Мастера Древности, если, конечно, то, что говорится о них в легендах – правда.

Пар уже не первый год ощущал, что весь мир живёт на руинах погибшей цивилизации. Люди в своих творениях изобрели множество машин и механизмов, делали великие открытия и свершения, а потом похоронили их, присыпав пеплом войны. Некогда высокоразвитые народы скатились чуть ли не к средневековью, позабыв те знания, которые передали им предки. Виной всему, как говорят учебники – война. Затяжная хладнокровная война, унесшая жизни многих светлых умов, стершая с лица земли высокие города и предавшая забвению невероятные знания, ныне утерянные навсегда. Война та была давно, слишком давно, чтобы о ней помнил кто-то из ныне живущих. Многие даже говорят, что и не было никакой войны, что всему виной заговор правительств, попытавшихся предать забвению некогда создавших этот мир богов и заменить его одним. А все удивительные изобретения и открытия – это заслуга единиц, особых личностей, именуемых Великими Мастерами Древности. Но это были лишь мифы. Так или иначе, за долгие века, человечество так и не поднялось до былого величия. Оно словно жило на большой мусорной свалке из некогда хранившихся на полках истории знаний, то и дело, перебирая их, перетасовывая между собой и заглатывая, словно выброшенный прогнивший бутерброд.

Наслаждаясь остатками плодов былых цивилизаций, люди до сих пор используют некоторые машины, но они лишь копируют уже известные схемы, позабыв о принципах работы загадочных механизмов. Одной из таких машин был паровоз, в котором сейчас ехал домой молодой учёный. На нём и на таких, как он, лежала ответственная миссия – возродить былые знания. Но вопреки всему, в институте их учили не находить ответы, а искать лишь всё новые вопросы.

Пар ощутил, как тонкая холодная струя воды потерявшимся насекомым добралась до шрама на его левом предплечье. Парень взглянул на часы. Стрелки медленно ползли навстречу глубокой ночи. Он проспал всего четыре часа. Привыкший к бессоннице организм отказывался возвращаться в тёплую постель. Тишина с той стороны состава звала его.

За окном замаячило море огней. Это была станция. Из окон лился тёплый свет масляных ламп. Пар выглянул в окно и узнал в окружающих строениях соседнюю с его домом деревню. Следующая остановка – его.

Юноша сошёл с поезда. До родной деревни было полтора километра.

Пар шёл домой по утоптанной дорожке и осматривался по сторонам. Неподалёку спало его село в объятьях Карбского моря, убаюканное шёпотом прибрежных волн. Как долго он не видел этого водяного гиганта. Как сильно скучал по нему. Море дышало за него, пело за него, мечтало за него. Каждый раз, как Пар чувствовал себя счастливым, мысленно он приходил сюда, на берег своей деревни, и слушал сказки от морского прилива. Там, в городе, он задыхался, он гонял кислород через свои лёгкие, но тот не обогащал его душу, а наоборот, растворял её в своих грязных улицах и тесных комнатах. А здесь, на склоне у окраины посёлка, дыхание снова возвращалось.

Вдруг в серебристых бликах лунной дороги парень увидел силуэт девушки, купающейся в волнах. В таком часу чтобы кто-то купался в море – это было, по меньшей мере, странно. Опасаясь её спугнуть, Пар подкрался ближе, бесшумно ступая по холодным камням, и спрятался за корягу, выброшенную волнами на берег. Он увидел повернутую к нему спиной морскую нимфу, играющую в океане звёзд.

Всё вокруг неё будто бы менялось: и ветер, и море, и отблески далёких галактик – всё будто бы танцевало вместе с ней, нарушая все возможные законы физики. Море было её частью, а она – дочерью моря. Пар не сомневался: он видел перед собой русалку. Она была не из этого мира, а из таинственного мира морского бога Лаотона. Он не видел её ног, но то, что девушка вытворяла в танце, подчиняя себе стихию, неподвластно было человеку.

Красота изгибов тела прекрасной нимфы околдовала юношу. Он наблюдал за её танцем, как заворожённый, потеряв счёт времени. Не веря увиденному, он надавил на глазницы, прогоняя с поверхности век миражи от бессонницы. Голова его закружилась, дыхание стало громким и частым, предательски заурчал желудок, не получавший еды со вчерашнего вечера. Опасаясь, что его заметят, Пар пригнулся к земле и всмотрелся вдаль. Танцы волн, звёзд и ветра стихли, будто они и, правда, только померещились. Девушка насторожилась, оглянулась и осмотрела берег. Было слишком темно, чтобы разглядеть кого бы то ни было. В нерешительности она ещё постояла так с полминуты, но, заподозрив что-то неладное, нырнула под одеяло тёмной воды и так и пропала.

Юноша ждал её появления до рассвета, надеясь ещё хоть раз увидеть этот загадочный призрак океана. Ожидание его было вызвано не только любопытством: Пар помнил старые легенды: если увидеть лицо русалки, то это к свадьбе и счастливому браку. Но горе ждёт тех, кто увидит русалку со спины. К несчастью, нимфа так и не явилась его взору. Кто бы это ни был, он очень долго мог не дышать под водой.

Пар встал и направился по дороге к дому. Но не прошёл он и двадцати шагов, как наткнулся на женщину. Он сразу узнал в ней Солану – соседку, что поселилась на окраине их деревни шестнадцать лет назад. Это была красивая женщина, но красота её была потухшей, выгоревшей, как пожелтевший на солнце лист бумаги. Глаза были серые и неприметные. Она не выглядела старой, но на лице читалось, что за свои годы она пережила больше, чем некоторые переживают за всю жизнь. Её волосы не блистали в лучах солнца, её щёки не горели пламенным румянцем, её походка не была изящной – напротив, девушка часто спотыкалась, падала на ровном месте и, порой, то ли от страха, то ли от ожидания, резко оглядывалась, как будто сзади её преследовала чья-то тень. Это была очень странная женщина – нелюдимая, молчаливая, замкнутая. Пар плохо знал её, но хорошо знал её дочь – она была лучшей подругой его сестры и брата.

Он ожидал, что женщина, увидев его, свернёт с пути или сделает вид, что не заметила своего старого соседа – это было в её характере. Но та, напротив, буквально набросилась на него.

– Пар, ты не видел мою дочь? – встревожено спросила она, не удосужившись даже поздороваться с тем, кого так давно не видела.

– Нет, – ошарашено произнёс юноша.

– Нет? Хорошо, что нет. Извини, – невнятно произнесла женщина и как загипнотизированная пошла дальше, вглядываясь в очертания силуэтов на пляже.

Пар посмотрел ей вслед. Да, очень странная женщина. Она всегда была такой – с самого своего появления. И появление её было не менее загадочным.

Будучи ещё молодой девушкой, она пришла как будто бы из неоткуда, держа на руках маленькую девочку с зелёными волосами и изумрудными глазами. Ничего больше при ней не было, кроме завёрнутого в пелёнку ребёнка.

Женщина стала жить в деревянном доме на окраине деревни, чьи бывшие владельцы исчезли так же быстро и внезапно, как появилась Солана. Занималась она вышивкой и ткачеством. На её коврах, платьях, скатертях, панно красовались изумительные морские сюжеты. Там было и бушующее море разгневанного бога водяной стихии Лаотона, и сцены кораблекрушений, и спокойные озёра, и рыбы различных мастей и видов. Богатейший подводный мир представал перед жителями деревни. Опытные рыбаки любили различать на панно или коврах некоторые виды редких рыб, очень искусно выполненных Соланой. Создавалось порой ощущение, будто на вышивке рыбы и, правда, были живые. Были и такие существа на её гобеленах, которых не узнавали даже самые старейшие ловцы. Иные чудовища были настолько страшными, что мореплаватели отказывались верить в их подлинность и допытывались, чтобы женщина созналась, что всё придумала. Солана не отвечала: не говорила ни да, ни нет, но вскоре чудовища покинули её полотна, уступив место красивым рыбам.

Много было загадочного в этой женщине. Но о себе она рассказывать не любила, и была очень замкнутой. Стоило её спросить, где отец её маленькой дочки, как молодая мать с ужасом оглядывалась на море, будто рядом стоял кто-то невидимый, и произносила едва слышным шёпотом: «У неё нет отца».

Сиротку звали Юной. Пар хорошо её помнил, но до сего момента думал, что её, как и множество других детей, похитили шесть лет назад. Вместе с его братом Айри и сестрой Ланией. Они с Юной были лучшими друзьями. Лания и Айри были погодками. Девочка была старшей, что давало, как она сама считала, ей право на невообразимое упрямство и чрезмерную самоуверенность. Айри, ровесник Юны, был по характеру куда мягче сестры. Он был очень робким, но при этом непомерно открытым. Все его мысли и эмоции читались так, словно были написаны на рекламном плакате. И, конечно, для всех была очевидна его романическая привязанность к своей подруге. Для всех, кроме самой Юны. Нередко Пар подшучивал над своим братом: «Гляди, мол, невестой твоей будет».

Пар был старше Юны на семь лет. Её, Айри и Ланию он считал за детей и никогда не воспринимал их игры всерьёз. У него всегда находились дела важнее. Он слыл в деревне трудягой, и работал не покладая рук. У него был талант в резьбе по дереву, поэтому вместо игр и воспитания младших он всему посёлку делал мебель, декор на фасады домов и различные бытовые приборы. В свободное от работы время он занимался естествознанием. В такие моменты его и ловила маленькая Юна. Она наблюдала за его опытами, то и дело, задавая детские вопросы. Пару нравилась любознательность девочки, и он охотно объяснял юной соседке всё, что он делал, чем и заслужил почётное звание лучшего друга.

Нахлынувшие воспоминания о Юне, брате и сестре больно кольнули в груди. Пар прогнал эти мысли – время скорби ещё придёт. Он повернулся и пошёл дальше.

Родители встретили Пара закипающим на огне супом. На столе с раннего утра уже стояли три чашки, чай в самоваре был заварен, а на подносах красовалось множество пряностей, которые принесли соседи в честь прибытия молодого учёного в родное село. Общественное празднество сего события было отложено на вечер, а пока Пар со своими родителями, Ганом и Курпатой, сидел за маленьким столом и рассказывал, что происходит в городе, какие новые открытия в мире делают учёные, и какие чудеса творятся за пределами деревни. А родители тихо сидели за столом и слушали его рассказы. Нет, даже не слушали – они смотрели на сына и любовались им, радовались тому, что он сидит здесь, напротив них и, глядя им в глаза, улыбается.

После долгих рассказов пришла пора и неудобных вопросов.

– Айри и Лания… – произнёс Пар, уставившись взором на узор накрытой скатерти.

Его родителей как будто ударила молния. Курпата плотно сомкнула веки, чтобы не заплакать при сыне.

– Это случилось три года назад, – ответил ему Ган, – в день летнего солнцестояния, когда люди чествуют богиню Глассэону. Дети ушли на пшеничные поля сооружать «хлебного принца» – ну, ты знаешь его – пугало, которое мы плетём из сена в этот праздник. По легендам считается, что пугало ходит ночью по домам и пьёт из детей солнечный свет, набранный за этот день. Взамен оно даёт ребёнку какой-нибудь подарок. Детей же, которые не выходили в праздник из дома, оно накрывает чёрной тканью, чтобы ребёнок на следующий день не проснулся и проспал аж до следующего утра, ощутив, насколько страшна темень и насколько прекрасна богиня Солнца. Многие из наших сыновей и дочерей сооружали чучело. Но вдруг с неба, как будто из самого солнца, вылетели железные птицы. Они кружили над нашей деревней, плавно опускаясь к нашим детям. Мужчины с посёлка, кто был поблизости, кинулись на помощь, и я был в их числе. Но мы не успели. Когда мы прибежали, на полях уже никого не было. Никого, кроме испуганной и плачущей Юны. С тех пор никто из них не вернулся. Некоторые семьи всё ещё надеются, что увидят своих детей. Особенно те, кто не был в тот день на поле. Они не помнят птиц. Никто не помнит, кроме тех, кто, побросав свои дела, кинулись на помощь своим детям. Не помнит и твоя мать, хотя мы были вместе, когда эти стальные демоны спустились с небес. И это беспамятство внушает людям надежду. Но мы с твоей мамой смирились с утратой. У нас хотя бы есть ты! Это всё, что нам известно, – подытожил Ган. – Стальных птиц с тех пор не было. Если ты хочешь узнать больше – расспроси Юну. Вы ведь когда-то были друзьями.

Отец закончил. Пар долго сидел, молча, и не мог прийти в себя. Потом он кивнул, не глядя на родителей, и дрожащим голосом выдавил из себя:

– Да… я… сегодня вечером на празднике обязательно с неё поговорю, – он встал из-за стола и ушёл в свою комнату с тревожными мыслями.

Утрата дочери и сына сыграла с воображением его родителей злую шутку. Они придумали невероятную историю и поверили в неё. Их рассудок не выдержал этого. Но что было самым удивительным: это безумие позволяло им держаться и не опускать руки. Все эти годы они писали ему и казались совершенно нормальными. Они и были нормальными, пока речь не зашла об Айри и Лании. Водоворотом мысли и тревоги вертелись в голове Пара. Бессонная ночь превращала историю родителей в сюжет рассказа, которого на самом деле не было, который ему привиделся, в мираж, который рассеется, стоит ему пробудиться.

На празднике Ган и Курпата накрыли на поляне около десяти столов. Неподалёку юноши и девушки организовали площадку для танцев, где и придавались веселью. Большинство слушало рассказы Пара о городе, о его учёбе и о том, что твориться в мире. Юношу то и дело перебивали громкие песни и музыка, поэтому ему приходилось пересказывать одни и те же истории по сто раз. И вот, среди всех слушателей Пар увидел её. Он часто представлял себе, как вырастут к его приезду брат с сестрой, но ни разу не задумывался о том, как может расцвести прекрасная Юна, которую он всегда воспринимал, как ребёнка. До сегодняшнего дня.

Она сидела поодаль от него и следила за его губами, точь-в-точь повторяя их движения, будто угадывая каждое его слово. Пар замер. Точно так же десять лет назад делала Иора – его подруга, которую он любил больше всего на свете. Для всех она была призраком, пропавшей девочкой, потерявшейся в лесу. Он нашёл её, он приютил её у себя в деревянном доме на ветвях деревьев. Он любил её и заботился о ней. Но в один день она стала призраком и для него, оставив после себя лишь длинный рубец на коже, да память, которую не способны затмить никакие бессонные ночи. И вот теперь она будто бы ожила на губах девушки, которая только сейчас перестала быть маленькой девочкой.

В тени деревьев, на самом краю стола, за дочерью наблюдала мрачная Солана. Словно сторожевой пёс, не выпускающий из пасти баранью кость, она сковывала Юну цепями собственной нелюдимости, пытаясь оградить от внешнего мира. От мужчин этого мира. Она не могла не заметить, как взгляд молодой девушки, словно виноградная лоза, опутал приезжего рассказчика, и уже сплёлся с его взглядом. Они пьянели друг от друга, и вином для них был тот напиток, что покоится на дне зрачков друг друга. Строгая мать не могла этого допустить.

То и дело женщина старалась увести свою дочь домой, напоминая о неисчислимых делах, глубокой ямой засасывающих всё свободное время.

Пытаясь сбежать от чрезмерной родительской опеки, Юна вытащила Пара на танец, оторвав его от вех гостей.

Музыка захлестнула их. Они влились в ноты, словно подхваченные ветром листья, забываясь друг в друге. Они не замечали ни гостей, ни родных – в какой-то момент для них переставал существовать даже звук: всё вокруг стало беспорядочной чередой сумбурно сменяющихся образов. Лишь взгляд глаза в глаза, касание пальцев, дыхание партнёра у самого уха возвращали сорвавшийся со своей оси мир на место. По окончанию очередного танца Пар встал на колени и прижался к груди своей подруги детства. Юна обняла его и повисла на нём, как на единственной опоре, боясь упасть от головокружения.

Пар был на седьмом небе от счастья и волнения. Он чувствовал тепло молодой девушки, чувствовал, как её пальцы проникают вглубь его волосы, он слышал, как сильно бьется её сердце. Вдруг он замер. Что-то странное было в этом стуке, будто оно эхом повторялось ещё раз, но только глуше. Он затаил дыхание и вслушался ещё внимательнее. Это казалось невероятным, но в груди Юны билось два сердца. Одно – сильное, звонкое, другое – тихое, притаившееся. Оркестр заиграл вновь, вернув парня в реальный мир. Что это было? Галлюцинация? Временное помешательство? Или с этой девушкой действительно что-то не так?

– Ещё чуть-чуть и мои ноги совсем отвалятся, а тебе придётся приделывать их на место – ты же у нас мастер на все руки, – прошептала ему на ухо Юна.

Пар поднял красавицу на руки и понёс её прочь. Он прошёл мимо густых зарослей деревьев, обогнул холм, углубился в лес и дошёл до деревянной резной беседки, укрытой в длинных ветках ивы. Слабым фоном доносилась до них музыка. Юноша посадил свою подругу на скамейку и присел рядом. Аккуратно, стараясь не спугнуть, он положил ей на плечо свою руку.

Юна огляделась и, не узнавая этого места, спросила:

– Где это мы? Ты куда меня принёс? Я уже шестнадцать лет здесь живу, но здесь впервые.

Пар осмотрел стойки и балки беседки. За семь лет здесь почти ничего не изменилось. Лишь стало больше плюща и зелени, а так… Он вгляделся и увидел, как за листвою ан деревянной колонне скрывается вырезанная ножом аббревиатура «П+И». Воспоминания нахлынули на него.

– Это моё секретное место, – признался Пар. – О нём никто не знает. Кроме меня и теперь уже тебя. Для всех мы будто бы спрятались в зарослях леса на окраине деревни. Однажды я смастерил на соседнем дереве дом – обыкновенный деревянный дом, о котором, наверное, мечтают все мальчишки. Я часто приходил сюда подолгу смотрел на море – оттуда берег виден, как на ладони. А потом… – он замолк. – Потом он стал мне в тягость, я разобрал его и сделал из полученных досок ажурную перголу. С тех пор я прихожу сюда, чтобы побыть в одиночестве.

– Любишь быть один? – спросила Юна.

– Одиночество – это плот среди океана непонимания. А здесь есть эта ива, которая всегда выслушает и поймёт меня. Как лучший друг или как брат.

Последнее слово напомнило Пару о его утрате, и он резко замолчал. Юна почувствовала его боль и утешающее положила ему на руку свою ладонь.

– Мне очень жаль, – произнесла она, как будто испытывая чувство стыда за то, что она сейчас здесь, с ним, а не с десятками других похищенных детей.

Пар посмотрел в её красивые глаза. Как много в ней было от Иоры. Мимика, интонация неуловимые движения рук и лица. Спустя десять лет она будто бы воскресла в новом теле.

– Расскажи мне о том дне, – попросил он.

– Хорошо, – кивнула она. – Только, пожалуйста, не считай меня сумасшедшей. Это произошло в день праздника Солнца. Ничто не предвещало беды: у всех настроение было хорошее, а день – светлым и ярким… наверное, даже слишком ярким. Бережливые родители, опасаясь, что их дети получат солнечный удар, не выпускали их из дома. Однако некоторые всё же умудрились сбежать и ушли купаться на речку.

– И ты была в их числе? – спросил Пар.

– Нет, – засмеялась Юна, – я всегда была прилежной девочкой и почти никогда не перечила своей матери… почти, – она искоса посмотрела на Пара. – Эти хулиганы все сгорели, получив солнечные ожоги, и им пришлось сидеть дома до самой ночи, – продолжила она. – Бедные дети, в тот момент они даже не могли представить, насколько им повезло. Они – это те ребята и девчонки, которых ты сегодня видел на застолье. Только они в деревне и остались.

Девушка посмотрела на пробивающиеся сквозь листву деревьев лучи красного вечернего солнца, и память стала относить её в тот день, который ей едва ли удастся забыть.

Она вспомнила, как родители, когда спал зной, отпустили своих детей строить «хлебного принца». И она была в их числе. Уже была готова половина чучела, как кто-то вдруг заметил яркие белые блики, разлетающиеся от солнца. Их было так много и они были настолько странными, что дети совсем забыли о пугале – все смотрели наверх. В определенный момент, как по команде, блики эти разлетелись в разные стороны и с дикой скоростью стали пронизывать облака. Перед взором ребят открылась стая светящихся птиц. Страх охватил их всех, но был это не тот страх, который заставляет людей с криками бежать к своим домам и прятаться в укромном месте. То был страх, от которого немели конечности, грудь сдавливало, то был страх, который вселял в сердце разум и заставлял сходить его с ума, подстрекал выпрыгнуть из тела, разорвав грудную клетку. Никто не сдвинулся с места, никто не закричал – ужас поработил их. Подобно невидимой цепи, это зрелище сковало их. С ясного неба вдруг пошёл дождь – обжигающе холодный дождь. Когда его капли касались лиц, плеч и рук детей, в том месте на их теле будто образовывался незримый тоннель, соединяющий детские мысли с парящей в вышине стаей. Через этот тоннель птицы высасывали все самые светлые эмоции, превращая испуганных людей в холоднокровных марионеток, чьи тела были опустошены и лишены души. Одна из стальных птиц оторвалась от стаи и опустилась рядом на поле. Подобно цветку, её клюв и крылья начали раскрываться, выворачивая создание наизнанку. Если бы хоть кто-нибудь тогда отвёл глаза, закрыл веки или хотя бы моргнул, то тут же его прорвавшийся крик ужаса разбудил остальных, и все бы сумели спастись бегством. Но этого не произошло.

Из птиц вышли какие-то бледные люди, только они были больше, гораздо больше взрослых. Они начали забирать детей: одного за другим, отводя их в самое сердце раскрытого металлического цветка. Никто не пошевелился, никто не сопротивлялся. И Юна тоже. Но когда пришла её очередь, один из бледных гигантов протянул руку, чтобы схватить девочку за плечо, как вдруг резко отдёрнул её, едва коснувшись пальцами кожи. Его взгляд, полный ужаса обратился к соплеменникам. Он, ярко жестикулируя, дал своим товарищам какой-то особый знак, и они оставили её в покое. Все титаны отвернулись тогда от нее, и пошли прочь. Стоило металлической птице закрыться и оторваться от земли, как в тот же момент волной к Юне пришли все чувства, затёкшие ноги подкосились, и она упала на траву. Она пыталась закричать, но во рту не осталось ни капельки влаги, а горло по ощущениям напоминало наждачную бумагу. Единственное, что она смогла выдавить из себя с дикой болью, был невразумительный тихий хрип. Она смотрела на то, как уводят её друзей, и не могла ничего сделать. От отчаяния и горя она заплакала.