Текст книги "Как я училась быть любимой"

День пятый – среда

Установилось утро. Горемычное моё туловище затекло, и к тому же хотелось пить, есть, и писать. Наконец, из комнат стали выходить соседи. Стройной вереницей почапали они кто – на кухню, кто – в туалет. Доносились голоса, изредка смех. Кто-то недовольно бурчал, кто-то мурлыкал, фальшивя песенку. В общем, жизнь шла своим чередом, но мимо меня. Втайне я рассчитывала на Ингино сострадание. Почему-то думалось, что утром, она обязательно выпустит меня. Скорей всего при большом скоплении народа, чтобы потешиться, но да мне, уже было всё равно.

Слышно было, как она ругается с мужем, соседями, а заодно поносила всю существующую систему устройства нашего государства, но вот отпирать дверь не торопилась. Спустя время, народ разошёлся, кто на службу, кто просто юркнул в свои норы и не высовывался. Я погрустнела, и приготовилась от отчаяния вопить в полный голос, как неожиданно послышались лёгкие шаги, которые стихли у шкафа. Постучав в дверцу, жалобно попросила:

– Дверь откройте, пожалуйста!

Ответа не последовало. Я повторила попытку, уже более громким голосом изрекла:

– Это я, Света, сижу в шкафу. Откройте дверь, она на ключ заперта.

Снова тишина. Тут я осерчала и заорала во всю мощь своих лёгких.

– Слышь, ты, придурошная, если вздумала шутить со мной – не советую, Костику наябедничаю, он тебя в порошок изотрёт!

Ключ в замке ожил, и я буквально выпала в коридор на четвереньках. Приготовясь к атаке, примолкла. Инги не было, вместо неё перед моим взором предстала Верочка Кудряшёва – соседский ребёнок девяти лет.

– Ой, Верочка, – наигранно бодро проскрипела я, – А где мама? – вопрос дурацкий, но ничего подходящего в голову не лезло.

– Там, – меланхолично проронил ребёнок.

– А ты чего здесь делаешь? – поднимаясь на ноги, продолжала допрашивать я Верочку.

– Хожу, – всё так же апатично ответствовало дитя.

– Одна ходишь? – на всякий случай поинтересовалась я.

– Одна.

Ура! Кажется, меня никто, кроме Верочки, не заметил. Ребёнок стоял и глядел на меня. В её глазах не было и тени любопытства, точно она ежедневно высвобождала из шкафа ненормальную соседку. Верочка, вообще, довольно странный ребёнок.

Отец дитяти, со слов матери погиб геройской смертью. Имелась даже фотография бравого мужичка в военной форме. Портрет висел на самом видном месте, и Надежда, демонстрировала его всем желающим. Впрочем, никто не сомневался в том, что это лишь легенда. В действительности же всё обстояло довольно банально: мужа у матери Верочки нет, и никогда не было. Верочка скорей всего была зачата проезжим молодцом, который, живя на белом свете, и не подразумевает, что у него растёт дочь. Картина обычная для наших широт. Тысячи мамаш, придумывают сказки о несуществующих героях, опасаясь, что истинное положение вещей, может развить комплекс неполноценности у их чадушек.

Надежда, работала лифтёром. Мать Веры, была крайне невзрачная женщина без возраста, и фигуры. Носила огромные в пол-лица очки, в старомодной пластмассовой оправе, и совершенно не пользовалась косметикой. Мной замечен вот какой парадокс: дамочки, владеющие от природы красотой, статностью, грацией, изо всех сил стараются следить за своим внешним видом. Казалось бы, при весьма благоприятном наборе, можно было и не прилгать усилий, для достижения ещё большего эффекта. Но они, как правило, до конца остаются женщинами, и при любых обстоятельствах выглядят потрясающе. И напротив дурнушки не считают нужным, хоть как-то себя украшать. Честно говоря, для меня сия загадка неразрешима. Вот и Надя, сдавалось, делала всё для того, чтобы окончательно отвадить от себя сильный пол. И зимой и летом, она ходила в одном и том же одеянии мышиного цвета, единственным украшением наряда были деревянные бусы – подарок мужа-героя. Надежда практически ни с кем в квартире не поддерживала дружеские отношения. Лишь ко мне она прониклась симпатией, и порой доверяла кое-какие секреты касательно собственных планов. А планы у Надюши были грандиозные, и все касались ребёнка. Мать, мечтала вырастить гения. Верочку, в будущем, за её способности должны были буквально носить на руках, и осыпать деньгами.

Одно плохо – талантами ребёнок был обделён. Даже удивительно, насколько серьёзно. Эпопея, восхождения к славе началась, когда Верочке, было, пять лет. Мамаша пристроила её на подготовительные курсы. Детей в самую престижную хореографическую студию, брали только после окончания этих курсов. Естественно, курсы были платные. Причём сумма, была не маленькой не только для нищего лифтёра, но даже для вполне состоятельных людей. Надюша, засучив рукава, устроилась работать гардеробщицей и уборщицей одновременно. Месяцами, они с дочерью питались кашей и картошкой, соседи подкармливали вечно голодного ребёнка, но Верочка упорно посещала курсы.

– Вы не представляете Света, как талантлива моя дочь! – вещала счастливая мамаша. – Наш хореограф, говорит, что в будущем, Верочку ждёт слава Майи Плисецкой и Галины Улановой!

По прошествии года обучения, выяснилось, что у Верочки плоскостопие. И в студию ей дорога закрыта.

– Это всё интриги завистников, – рыдая в голос, откровенничала Надя, – мой ребёнок самый способный. У неё великолепно получался батман! Она чрезвычайно гибкая! Выворотность потрясающая!

Надежда продолжала бранить завистников, а я с сомнением разглядывала Верочку. Не знаю как насчёт плоскостопия, но вот фигурка у ребёнка была явно не балетная. Короткие ноги, и редкая заторможенность в движениях. Верочка словно спала на ходу. Из этого происшествия можно было сделать лишь один вывод: из несчастной нищей мамаши просто вытрясали деньги.

Затем, пришла очередь музыки. Надежда не потянула покупку фортепиано, а вот маленькую четвертную скрипочку приобрела. На этом спокойная жизнь в квартире закончилась. Верочка обладала лишь одним качеством – упорством. Скорей это было даже не упорство, а тупое, равнодушное послушание. Мать сказала играть, значит, она будет играть. Звуки терзаемого инструмента, доводили до отчаяния соседей. Мой кот, не снося подобного воздействия на нервную систему, принимался выть, а затем пропадал на долгое время. Верочка же всё пилила. Был нанят репетитор, который объявил, что Спиваков, рядом с этим ребёнком, заурядный ремесленник.

Год Надя находилась в этой уверенности. Вступительные экзамены в музыкальную школу, Верочка успешно срезала. Пальцы девочки были слишком коротки, слух и чувство ритма отсутствовали. Надя плакала, но не сдавалась. Теперь Верочка, ходит к репетитору по вокалу, а заодно и в изостудию. Надежда решила не рисковать, и наступать в двух направлениях. Не знаю, как поёт Верочка, а вот рисунки вызывают дрожь во всём теле. Пожалуй, мой кот Степан, выполнил бы их более художественно и осмысленно. Во всяком случае, не использовал бы в своих работах буро-серую палитру, в качестве основного фона. Стёпка кот оптимистический, и обожает жизнь. По моему глубокому убеждению, девочка, с полным отсутствием темперамента, не может заниматься творческими профессиями. К сожалению, я не могу высказать свои догадки тронувшейся матери. И Верочка, лишённая детства, будет приневолена, пробовать свои силы в несвойственных её психофизике ремёслах. Мне стало жаль её. Стоит тут одна, и наблюдает, как полоумная тётка выкарабкивается из шкафа.

– Пойдём, угощу тебя конфетами. Ты помогла мне сегодня, я должна тебя отблагодарить.

– Мама не разрешает, есть конфеты, – ответило дитя, но в глазах у неё проснулась надежда, на угощение.

– А мы не будем говорить маме. Кстати, почему тебе нельзя есть конфеты?

– Это вредно для голоса. Нельзя разговаривать на морозе, щёлкать семечки и орешки. Много чего нельзя. Я ведь собираюсь стать великой певицей. Этой, как её… – ребёнок закатил глаза, вспоминая кем, намеревается стать в будущем, – вспомнила! Примой! В Большом театре петь.

– Ты действительно хочешь стать оперной певицей?

– Наверное, не знаю. Это мама хочет.

– А ты? Что хочешь ты?

– Я не знаю.

Захотелось плакать. Чего, в самом деле, привязалась к ребёнку? Верочка, по сути, несчастный человечек. У неё нет своих желаний, даже если бы они и возникли, то скорей всего, были изничтожены на корню, и принесены в жертву неосуществимой фантазии матери. Я, взяв Верочку за руку, потащила за собой в комнату, она не сопротивлялась.

– Ешь, сколько влезет, – ставя на стол вазу с конфетами, распорядилась я.

Вера счастливо кивнула, и взялась уничтожать содержимое вазочки. Пока она ела, я от нечего делать, обвела комнату взглядом. Непонятное чувство дискомфорта возникло вдруг. Не понимая причины, родившей у меня это чувство, внимательно разглядывала обстановку. Убедившись, что всё находиться на своих местах, для собственного успокоения, заглянула в шкаф, и поняла, что меня тревожило: кто-то рылся в моих вещах. Внешне, всё выглядело, как прежде, но я то знаю, как именно лежат вещи. Я не отличаюсь домовитостью, и чрезмерной чистюлей себя тоже назвать не могу, но порядок в шкафу, навожу тщательно и въедливо. Терпеть не могу грязные пожитки. Чистые же складываю в строгом порядке. И вот теперь этот порядок был нарушен. Комплект постельного белья, оказался наверху, стопки, хотя обычно его место в самом её основании. Ещё много мелочей бросающихся в глаза, утвердили моё опасение: кто-то интересовался моим гардеробом. Пока я коротала ночь в шкафу, здесь побывал любопытный, и оставил после себя неопровержимые улики. И я даже догадываюсь кто. Конечно, Инга! Ну, держись, теперь ты разозлила меня окончательно. Интересно только, что понадобилось нахалке в моих апартаментах? Денег и драгоценностей у меня нет. Одежда и мебель, довольно дряхлые. Зачем тогда?

– Спасибо тётя Света. Я пойду, – вставая со стула, прошептала Верочка.

– Иди, конечно.

Ребёнок ушёл, а я ломала голову над загадкой. Так ничего толкового не придумав, решила, что Инга просто-напросто пакостит, и тайно вымещает на мне свою злобу.

Дверь раскрылась без стука, и материализовавшаяся Инга, скомандовала, как ни в чём не бывало:

– Собирайся, поехали!

Вот бестия, как искусно притворяется! Я тоже включусь в игру, и не выдам своего предположения. Мило оскалившись, я вопрошала:

– Куда если не секрет?

– В морг!

– Ты что, спятила? – дрожащим голосом полюбопытствовала я, теряя самообладание.

– Нет. Поедем за Мотей. Похороны сегодня. Проверим что там да как.

– Чего проверять-то, я не поняла?

– Одели как, накрасили, ну и вообще. С морга ведь хоронить будем.

– Не поеду, дома вас подожду.

Инга злорадно прищурилась.

– Никак боишься?

– Нет, но в морг не поеду. Очень надо! – упорствовала я.

– Как живая была, так мы все добрые, а как окочурилась, и нету нас!

Торжествуя, подвела итог Инга.

Не важно, что подумает про меня эта акула, а в морг я не поеду ни за какие пряники. Когда училась на третьем курсе медицинского училища, нас повели в морг, так сказать, на экскурсию. Для студентов училища, эта процедура была необязательной, и я смело могла отказаться. Некоторые однокурсники именно так и поступили. Мной же двигал молодой задор, и самонадеянность. Дело в том, что после окончания училища, я питала надежду поступить в мединститут, где посещение морга как раз было неотвратимым. Войдя в помещение, где непосредственно возлежали люди, ещё не так давно здравствующие, я, привалившись к стене, тихо сползла на пол и потеряла сознание. Потом, меня куда-то волокли, пихали под нос ватку с нашатырём, сочувственно кудахтали. Собственно на этом, моя карьера доктора, завершилась, как следует не начавшись.

Инга, распахнула, было, рот, для того, чтобы произнести ещё какую-нибудь гадость в мой адрес, но передумала, и лишь приказала:

– Ступай на кухню, поможешь Августе Павловне стол накрывать. Приедем, чтобы всё было готово. Усекла?

Я не стала спорить с противной бабой, и, покорившись обстоятельствам, двинула на кухню. И в самом деле, раз отказываюсь ехать на кладбище, следует организовать угощение. В пищеблоке вовсю орудовали Августа Павловна и Ксения Степановна.

Женщины действовали на автопилоте. Нарезали салаты, одновременно с этим стряпали блины, варили кисель и зажаривали курицу. Моё присутствие оказалось ненужным, и тётки отправили меня в комнату покойной. Посреди небольшой каморки, в которой доживала остаток дней Мотя, стоял длинный стол. Я взялась расставлять посуду. Занятие это быстро утомило меня, и, отвлёкшись от него, стала разглядывать фотографии, висевшие на стене: вот Мотя молодая и красивая, плывёт с белозубым молодым человеком на лодочке. Лица парочки напряжены до предела. Фотография в прежние времена, была в диковинку, и не умеющие позировать граждане, имели весьма странное представление о том, как нужно держать себя перед объективом. Следующий снимок – студийный. Серьёзная Матрёна, с маленьким мальчиком на руках. Волосы белокурого создания, тщательно прилизаны, и зачёсаны назад. Платье Моти украшает большой кружевной воротник. Переходя от снимка к снимку, вдруг поняла, что совершенно не знаю истории жизни соседки. Так, жили рядом бок о бок, разговаривали, а вот что касается личной жизни – пробел. Знаю лишь, что муж Матрёны Николаевны сбежал от неё. Единственный сын умер. Имелся, правда, внук, но где он и что с ним стало, не имею ни малейшего понятия. Не думаю, что другие соседи владеют большей информацией, касающейся внутренних переживаний Матрёны. Тут за спиной я услышала лёгкое покашливание. Обернувшись, увидала перед собой мелкое субтильное существо. Объект, шамкнув беззубым ртом, проронил:

– Фотографиями интересуешься, детка?

– А вы кто?

– Так вроде подружка Мотькина, Анфисой кличут меня. Баба Фиса я.

Я узнала, наконец, приятельницу Матрёны. Лет пять назад, действительно, Фиса часто захаживала в гости. Подруги они были – не разлей вода. Но потом отчего-то возник разрыв отношений, и старухи не приятельствовали больше. Фиса сильно постарела с тех пор. Вещи на ней были, несомненно, с чужого плеча. Притом от старухи исходил тошнотворный запах нечистоплотного человека. Я отодвинулась подальше. Но запах не уменьшился. Преодолевая брезгливость, предложила ей стул. Усевшись на грязное замусоленное сиденье, она принялась вздыхать и креститься.

– Ох, жизня наша. Севодни живём, завтри – нет. Вот и Мотька, Царствие ей небесное убралась. Скоро мой черёд.

– Зачем так говорить? Поживёте ещё.

– А к чему? Одна я. Подружка вот преставилась. А у меня уж всё для смерти готово, не сумневайся.

Мной овладело любопытство.

– Вы давно с Матрёной Николаевной дружите?

– Так почитай ещё с после войны.

– А чего же не общались последнее время?

– А? – переспросила, вероятно, глуховатая бабка.

– Я говорю, почему не дружили в последнее время? – усилив громкость голоса, допытывалась я.

– Дак это Мотька норовистая больно. Осерчала на меня, и всё тут.

– А осерчала-то за что?

– А? – вновь не услышала мой вопрос Фиса.

– Так брякнула как-то, что вот, мол, ты сидячая, а непохоже. Не помню уж, к чему я это сказала. А Матрёна взвилась ажно! Говорит, врёшь ты Фиска, не сидела я. Я говорю, как же не сидела, когда и Данилка, муж твой мне сказывал. Мол, познакомились вы, где-то на лесоповале. А она в слёзы. За сердце давай хвататься, обзывала меня всяко – разно. Я ей говорю, мне, мол вси рано, сидела нет ли, а она, выгонять меня начала, и приказала строго-настрого, чтоб не приходила к ней.

– А за что она срок отбывала?

– Чего? Ты кричи погромчее, не слыхать мне.

– Я говорю, за что сидела?

Не рассчитав, я так усилила громкость, что на мой вопль прибежали перепуганные поварихи. Оценив ситуацию, они вновь скрылись на кухне, продолжая колдовать над поминальным обедом.

– Так ить не знаю я. Пропала куда-то, говорила вроде в другой город уезжала. А сама срок сидела. Вроде народ брехал, что махинации, какие-то проворачивала. На складе продуктовом в голодный год работала, аккурат после войны. А мужик-то ейный, лиходеем вроде был. Но не знаю точно, бабы чево хошь наговорят. А вот сыночек золотой у них получился. Данилка-то вроде из бывших был, Мотьки намного старше. Вот, видать, сыночка в него пошёл. Грамотный умный шибко, всё с книжками сидел. На зоне Мотя родила-то его, сюда уж с пятилетним приехала.

– А умер отчего?

– Дык заболел сердешный. Рак случился. В два месяца завернулся. Мотька тогда чернее тучи ходила, жить не хотела. Говорила, сыночка помер и мне не жить. Лет двадцать уж прошло. Правда, внук остался.

– А внук то где?

– А кто его знает, невестка, как только Сашка скончался, хвостом крутанула, и с мужиком каким-то в дальние дали, рванула. Ребятёнка значить с собой забрала. Так Мотька одна осталась. Мы с ей почему дружили-то? Норовом она больно крута была, да одной-то несладко. Я одна, она одна и вроде веселее.

– У вас, что же детей не было?

– Как не быть – трое.

– Почему тогда вы одна?

– Дак, разъехались все, нету.

Она снова принялась творить молитву, и гулко бормотать что-то, но я уже не слушала несчастную. Сведения о Матрёне, потрясли меня. Соседка представлялась мне безобидным существом. Чудилось, что она всегда была такой. А теперь выясняется обратное. Бурная молодость, потеря мужа и сына, и в итоге полное одиночество. Нет, не хочу так. Нужно срочно принимать меры к тому, чтобы обзавестись, в конце концов, мужем и детьми. Что там Лёля говорила, насчёт какого-то кадра? Всё, решено! Если мужик непротивный, то на некоторые закидоны можно закрыть глаза. Все мы со странностями. Я вот тоже занимаюсь исключительно теорией. На практике же всё не по-людски. Не могу подстроиться под обстоятельства, и терпимее относиться к людям. Решено, становлюсь мягкой и пушистой. Никаких пререканий и неудовольствия.

Народ вернулся с кладбища. Все уселись за стол, лишь только баба Фиса всё так же сидела в уголке и бормотала без устали.

– Это ещё кто? – строго поинтересовалась Инга.

– Подруга Мотина, проститься пришла, – принялась оправдывать я старуху.

– Нечего, тут не богадельня. Эй, как тебя! – обратилась она к Фисе, – ступай домой. Нечего шляться по домам. Да и воняет от тебя. Не моешься, что ли?

– Дак немощна. Да и чего мыться-то? В морге обмоют, – ответствовала старуха.

– Ну, ты даёшь, – заржала в полный голос хамка. – Всё, ступай себе.

Баба Фиса, смиренно поднялась, не выразив неудовольствия, и нацелилась к выходу. Я, ещё минуту назад, давшая себе слово, что любые жизненные ситуации буду воспринимать с улыбкой на сахарных устах, заорала:

– Стой, баба Фиса! Садись с нами. Помянем подружку вашу. – А ты, – с дрожью в голосе обратилась я к Инге, – ещё хоть слово скажешь, – убью! Поняла? Крыса!

Инга примолкла. Неужели и вправду поверила, что я способна прихлопнуть её. Хотя, человеческая психика такова, что существо, будто бы владеющее разумом, в предопределённое мгновение может повести себя самым неожиданным образом. Как-то смотрела передачу, посвящённую преступникам и преступности. Мирным гражданам, вначале задавали вопрос о том, смогут ли они пойти на преступление. Большинство из них отвечало что нет. Затем, расширили круг вопросов, обговаривались детали. Ну, например, оплачивали ли проезд на транспорте, если точно знали, что не грозит разоблачение? Подавляющее большинство ответило что – нет. Затем, вопросы касались преступлений против личности. Оказалось, что при определённом раскладе, опять-таки большинство, было готово совершить убийство, если бы это касалось жизни и безопасности гражданина и его родственников. Корреспондент, всё задавал и задавал вопросы. В случае голода, многие готовы украсть и так далее, так далее. В конце концов, выяснилось, что в каждом из нас сидит зверь, склонный пробудиться при благоприятствующих обстоятельствах.

Анфиса Георгиевна обозрела присутствующих влажными детскими глазами, и как бы прося извинения, за своё присутствие пробормотала:

– Ладно, чево вы девки, ладно. Так ить я могу дома помянуть. Не ругайтися. Пошла я.

Рывком, слетев со своего места, я, схватив старуху за плечи, силком потащила к столу, и усадила на место рядом с собой. Далее, поминальный обед проходил в тишине, прерываемой лишь тостами за помин души. Мотя никому не сделала ничего худого, но и пылких нежных чувств при жизни к ней никто не испытывал. Каждый думал о своём: о бренности существования, о завтрашних делах и заботах. Разговор, медленно набирающий обороты, со временем переключился на далёкую от события тему. Народ болтал о насущном, наболевшем.

Раздался звонок в дверь. Присутствующие были немало удивлены. Входная дверь не запиралась уже лет десять, гости, часто бывающие в квартире, знали это, и потому, не трезвоня, смело проходили в нужную комнату. Да и сам звонок, вёл себя своенравно, включался лишь тогда, когда ему заблагорассудиться. Подчинить же его, у обитателей сего чудного местечка, не доходили руки.

Я распахнула дверь. Перед глазами предстала колоритная троица. Возглавляла процессию полная дама, с неприбранной малёванной в огненно-рыжий цвет головой. На дамочке был надет ярко-жёлтый пиджак, из-под пиджака виднелся ворот белой, несвежей блузки. По обе стороны от грозной тётки стояли два щупленьких мужичка, щеголявшие в рубашках с короткими рукавами, и галстуках, стопроцентно идентичных. Вначале я даже заподозрила, что ребята близнецы-братья. Но когда великолепная компания ввалилась в помещение, разглядела, что всё же, вероятно, мужчины не связаны родственными узами.

– Комиссия из Администрации города, – строго проговорила тётка.

– Пожалуйста, проходите, – шепнула я робея.

Соседи, привлечённые звонком, выкатились в коридор, и с интересом следили за гостями.

– Все жильцы на месте? – вопрошала дама.

– Нет, некоторые работают сегодня. Будний день ведь, – пояснила я на всякий случай.

– Хорошо, донесёте до отсутствующих.

Что именно требовалось донести до отсутствующих, я не уяснила, но переспрашивать побоялась. От тётки исходила прямо-таки парализующая энергия. Вероятно, дама привыкла, к тому, что её команды и распоряжения выполняются незамедлительно.

– Нам необходимо осмотреть комнаты, – распорядилась она.

– А у нас уже были комиссии, и не одна, – встряла в разговор Инга. – Обещали, что в начале лета съедем отсюда, а что получается? Лето давно началось, а мы как жили в этой хибаре, так и живём.

– Для того мы и пришли, – парировала женщина. – Через неделю, переселение. Собирайте вещи, готовьте документы. Переселять будем в один день. Необходимо, чтобы все были на месте. Транспортные расходы по перевозке мебели – ваши, – тётка говорила, и говорила, что нам ещё необходимо предпринять, для того, чтобы, наконец, получить вожделенную жилплощадь.

– Условия проживания, у вас приличные, – констатировала она, осмотрев комнаты. – Эх, если бы не мост, вам жить здесь и жить.

С видимым сожалением оглядела присутствующих. На полном, хищном лице, отразилась тоска, по поводу того, что голытьбе, придётся выделять жильё, за здорово живёшь.

– Это какие такие условия у нас хорошие? – взвилась Инга. – Да вы ванну гляньте, скоро ж потолок провалиться, и на голову рухнет. На унитаз сесть невозможно. Бачок течёт, канализацией круглый год воняет. А вы говорите жить можно!

Такие люди, как Инга, бесспорно, необходимы в определённых ситуациях. Высказывая мысли, которые более осторожные соседи держали при себе, она восстанавливает социальную справедливость. Подозреваю, что если проверяющая начнёт возражать и дальше, то, по всей вероятности, услышит в полном объёме не только о тяготах нашего бытия, но и много интересного и нелицеприятного в свой адрес. Видимо, в администрации города работают всё же не дураки. Достигнуть карьерных высот, в наше время невозможно одним лишь профессионализмом, необходимо ещё чутьё на людей. В случае опасности уметь уступить и сгладить ситуацию. Дамочка в безвкусном жёлтом пиджаке, обладала, по всей видимости, звериным чутьём, и не стала спорить с разошедшейся Ингой она лишь, мило оскалившись, заверила.

– Жильё, которое вы все вскоре получите, соответствует всем стандартам. Вы, наконец, спокойно сможете принимать душ, и пользоваться личным туалетом.

– Уж поскорей бы, – сбавила тон Инга.

– А вы женщина, – обратилась инспекторша к Инге, – бизнесом занимаетесь?

– Нет, – покраснела несгибаемая баба, – продавцом работаю, у индивидуального предпринимателя.

Зачисление в племя доблестных бизнесменов, подействовало на Ингу волшебным образом, она преобразилась, присмирев окончательно.

Напоследок тётка, обвела нас взглядом, попрощалась и всё так же деловито, исчезла с поля зрения. Её сопровождающие, не проронив за всё время ни слова, последовали за ней как два преданных пажа.

Усевшись за стол, жильцы, принялись рьяно обсуждать предстоящий переезд. Баба Фиса, ретировалась незаметно, я догнала её уже на пороге.

– Давайте провожу, – предложила я.

– Так ить незачем. Живу близенько. Хожу, слава богу, нормально. Вижу плохо – это да. Пошла я, прощай девка. Хорошая ты.

Мне стало неловко от незаслуженной похвалы. Как человек прямой и бесхитростный, старуха, сделав мимолётный вывод, из-за одного лишь моего поступка, поспешила, зачислила меня в ранг добрых людей.

– Подождите! – велела я старухе.

Влетев в комнату, я стала сгребать со стола закуску и укладывать её на большую тарелку.

– Это чё же, ты со стола продукты тыришь! На всехние деньги куплены! – взвилась Инга.

Не слушая воплей соседки, догнала бабу Фису, и вручила ей тарелку со снедью.

– Чево это?

– Матрёну дома помянете. Закуска это, – на всякий случай растолковала я.

Получив царский по её меркам подарок, Фиса расчувствовалась и благодарно закивала головой. Уже уходя, повернулась и прошамкала:

– Знашь, чё скажу-то? Мотька-то богатая шибко была.

– Да что вы Анфиса Георгиевна. Сами разве не видите как жила? – пыталась разубедить я бабулю.

– Хитрая она очень, вот и не выпячивалась. Ты никому не говори, только знай. Богатство ейное всегда при ней было.

Она ушла. Продолжать восседать за столом, не было желания. Интересы людей, собравшихся по скорбному случаю, теперь лежат в другой плоскости. О покойной все благополучно забыли, их планы касались исключительно дальнейшей жизни. Наверное, это правильно. Тем более что за столом не было родственников, которых можно конфузиться, и соблюдать приличия до конца.

В комнате тихо. От нечего делать, я тоже взялась представлять новое житьё-бытьё. Чудилось, что с переездом, уйдут проблемы, заботы, печали. Но тут мозг всё же выискал проблему, которую нужно было решать безотлагательно. Где взять денег на переезд? Вон, инспекторша предупредила, что расходы по перевозке, мы будем оплачивать из своего кармана. Хорошо тем, у кого этот карман имеется. У меня, например, полное отсутствие этих средств. Сумма в пятьсот рублей испарилась, словно и не было её. Ну, ничего займу у кого-нибудь. И потом, должны же мне выплатить отступные и компенсацию за неиспользованный отпуск.

Я вновь приободрилась, и начала представлять себя матерью большого семейства. Муж – умница, всенепременно хорошо зарабатывающий успешный, к тому же добрый, внимательный, и заботливый, безумно любит наших детей. Сдувает с меня пылинки, защищает, и оберегает. Так, пожалуй, чересчур увлеклась. Похоже, в мужья я наметила себе ангела. Но если будущая вторая половина, будет обладать хотя бы частью, вожделенных качеств, и то хорошо. Детей, у нас будет трое, или четверо? Да четверо. Два мальчика, и две девочки. Дети родятся умненькими, и здоровенькими, и не будут доставлять хлопот своей матери. Заделаюсь домохозяйкой, и посвящу свою жизнь воспитанию детей.

– Есть кто живой? – голос, раздавшийся в комнате, вывел меня из сладкого оцепенения.

Открыв глаза, увидала, отчего-то невероятно радостную физиономию участкового.

– Да, проходите, Константин Иванович, – пригласила я полицейского, предчувствуя, что вечер, обещает быть испорченным.

Вот зачем он заявился? Чай пить? Неужели дома не мог этого сделать? Нет мне, конечно, не жалко жидкости, и даже сушек, но своим присутствием, страж порядка меня тяготит. Не показывая виду, что раздосадована его визитом, побежала на кухню ставить чайник. Костик сидел на понравившемся ему стуле, и улыбался во весь рот.

– Вот. Так сказать. Это. Я, значит, подумал. Не хочу со всеми. Давай с тобой помянем, – он выставил на стол бутылку водки, бутылку вина, и закуску.

Я немало удивилась. Продукты, которые притащил Костик, были дорогие, притом в таком количестве, которое хватило бы на неделю одинокому вроде меня человеку.

– Никак зарплату получили, Константин Иванович? – подначила я его.

– Ну, да, в общем. Я так то имею средства. Только раньше пил. А сейчас нет. Вот деньги и появились.

Да, выражать свои мысли бравый полицейский умеет чрезвычайно своеобразно. Делать нечего, пришлось накрывать стол. Сценарий развития событий был вчерашний. И если бы не вкусное угощение, я подумала, что это просто продолжение, и Костик никуда не уходил. Молча, помянув соседку, мы сконцентрировано двигали челюстями. За общим столом, немало перекусив, сейчас снова чревоугодничала. А что прикажете делать? Надо же хоть как-то себя занять.

– Жарко, – неожиданно раскрыл рот Костик.

– Да, – подтвердила я, – ужасно жарко.

– В прошлом году, было прохладнее, – продолжил тему погоды полицейский.

– Точно, прохладнее, – вторила я.

Разговор иссяк. Выбранная тема погоды, на мой взгляд, была не самой удачной. Мы снова молчали. Тут мне на радость, в комнату постучали, и на пороге материализовалась моя подруга. Не заходя в комнату, она спросила:

– Можно войти?

– Конечно, чего ты спрашиваешь, – недоумённо воскликнула я.

– Я не одна. Со мной приятель. Ну, помнишь, я тебе говорила о нём? – Лёля многозначительно подмигнула мне.

По правде, говоря, подруга за минуту выдаёт такое большое количество информации, что упомнить всего просто невозможно. Не дожидаясь моего подтверждения, она шумно ввалилась в комнату, и взялась приглашать своего сопровождающего.

– Ну, входите. Входите же!

Посетитель отчего-то не появлялся, и Лёля утроила усилия.

– Не бойтесь, она не кусается. Правда ведь Светка, ты не кусаешься? – глупо поинтересовалась подружка.

– Да, – подтвердила я. – То есть, конечно, могу укусить, но на людей не бросаюсь.

– Ну, вот видите. Всё в порядке. Входите смело!

В помещение, наконец, протиснулся мужчина. Очень высокий, худой, я бы даже сказала измождённый. Синие круги под глазами, трёхдневная щетина, выдавали в нём субъекта, на мой взгляд, несколько опустившегося. Дядька, несмотря на жаркий, даже удушливый вечер, был одет в тёплую байковую рубашку, и жилет домашнего изготовления.

Меня главным образом поразил не сам жилет, а его цвет. Такого редкого бежевого оттенка, трудно было подыскать, и он резко смахивал на цвет стула человека больного холерой. Подмышкой, двухметровое создание держало букет цветов, только тоже крайне необычных. Он протянул веник мне и с гордостью вымолвил: