Текст книги "Зима, холода"

Таким образом, все наконец-то заснули. Четыре утра, как-никак, пора уже…

Глава 3 «По тонкому льду или история о добытчиках заморских и золотой рыбке»

Когда Клава проснулась, все уже давно встали. В комнате помимо неё находилась Настасья, которая проснулась минут сорок назад, но предпочла ещё поваляться в постели. В результате, Швиммер вытянула из кровати подругу, и они переместились в большую комнату, присоединяясь ко всем остальным. А остальные…

Андрей проснулся ни свет, ни заря и потому, пройдясь по соседям, уже успел узнать много чего интересного, а, заодно, и обнаружить спящего в ванной Тибо. Собственно, именно поэтому переводчику так и не удалось до сих пор принять душ: воды он нагрел, но как раз в это время проснулся Планель и на тех правах, что ванна – его спальное место и, вообще, он звезда отобрал у переводчика нагретую воду и был таков, вновь скрывшись за дверьми ванной комнаты.

После французского клавишника проснулись братья Жаккары, которые сразу ярко продемонстрировали то, что настроение у них ни к чёрту – а как может быть иначе, если они спали вдвоём на узеньком диване, без одеяла (спасибо Лагранжу). К тому же, Бернард бурчал всё время, пока не попал в ванную, что его любвеобильный братец к нему ночью приставал и потому он отказывается впредь делить с ним постель. Старший Жаккар отвечал нечто, вроде: «Сам дурак, нужен ты мне!» и пытался достучаться до Андрея и узнать, когда будет завтрак?

Самым тихим, как обычно, оказался Чарльз, который тихо и молча проснулся, сел на своей раскладушке и просидел бы так ещё не один час, если бы эта самая раскладушка… не сложилась, захлопнувшись на бедном Лагранже, как капкан. Несмотря на то, что Андрей был первоклассным переводчиком, он-таки узнал парочку новых слов. Правда, было странным то, что матерился в основном не сам пострадавший, а вышедший из ванной на шум Планель. А как начал ругаться клавишник, когда, воспользовавшись его промедлением, Бернард вероломно и без очереди влез в ванную, где и сам Тибо пока ещё не всё закончил. Потом, когда младший Жаккар соизволил освободить ванную комнату, Планель вновь орал и ругался, потому что солист израсходовал всю горячую воду, которую, в свою очередь, клавишник украл у Андрея.

В общем – дурдом. И это только начало…

– Что происходит? – задала Клава логичный вопрос, смотря на всю эту свистопляску.

На удивление девушек, к ним подошёл не переводчик Андрей, а… Матис. Гитарист спросил:

– Que se passe-t-il? Pourquoi est pas d’eau chaude? Et la nourriture? (Что происходит? Почему нет горячей воды? И еды?)

Затем парень задумался, после чего улыбнулся и добавил уже на английском:

– Good morning. (Доброе утро).

– Good morning (Доброе утро), – ответили Клава и Настя, кивая.

– Matis, where is… (Матис, где…), – произнесла Клава, но не закончила, потому что Андрей, о котором она хотела спросить, сам объявился.

– Доброе утро, – вздохнул переводчик, и вяло махнул рукой в знак приветствия.

– Дьёбрьое утьрё, – зачем-то повторил за Андреем Матис, еле и по слогам выговаривая эти слова. Гитарист улыбнулся и посмотрел на девушек, ожидая реакции.

Клава вопросительно изогнула бровь. Настя покачала головой.

– Нет, – сказала Тихая, – не так. Надо «Доброе утро», – по слогам произнесла девушка.

Французский гитарист повторил за Настасьей, Андрей закрыл ладонью глаза, изображая: «За что мне это?».

– Good boy (Хороший мальчик), – оценила старания Матиса Клава, с трудом удерживаясь от того, чтобы не рассмеяться.

– Non, (Нет), – покачал головой Матис и вновь улыбнулся, слегка прищурился, – mauvais… (плохой…) – девушки не поняли и это хорошо. А Андрей решил воздержаться от перевода.

– Andrew? (Андрей?) – к переводчику, гитаристу и девушкам подоспел и Бернард. Он положил ладонь переводчику на плечо. Такая привычка была у солиста – трогать всех. – Et quand il est le petit déjeuner? J’ai faim. (А когда будет завтрак? Я есть хочу).

– Et moi, (И я), – подал голос Чарльз, который до сих пор не мог отойти от ощущения «на грани смерти», которое ему подарила раскладушка.

– Bientôt, (Скоро), – кивнул Андрей, выдавливая из себя улыбку.

Бернард довольно кивнул и удалился. Потом вернулся и увёл за собой брата. Старший Жаккар был против, ему больше нравилось общество девушек, нежели общество брата, но он вспомнил, что ещё не принял душ и потому решил не ругаться с родственником и занять ванную комнату, как раз, пока там никого не было. Вот только… горячей воды там тоже не было, Бернард всю израсходовал.

В общем, помылся французский гитарист холодной водой, долго ругался. После Матиса в ванную пошла Тоня. Тибо, который попал в ванную комнату после неё и планировал, что девушка оставит и ему горячей воды, долго ругался по тому поводу, что Антонина этого не сделала. А когда Харламова сказала клавишнику ёмкое «Иди на…", и вовсе, чуть не разразилась новая русско-французская война, потому что, оказалось, что Планель это выражение знает по-русски (как-никак, с гастролями в России они уже были).

Андрей долго требовал от Харламовой, чтобы она извинилась, но Тоня, послав и его, удалилась на кухню, где вновь приступила к поискам кофе. Чтобы клавишник не бесился, переводчик сказал ему, что Антонина извинилась перед ним. Планель был не очень доверчивым человеком, но сейчас решил поверить на слово, слишком уж он хотел есть, впрочем, как и все – картошкой и огурцами сильно сыт не будешь.

Как раз вовремя подоспел и Андрей с разномастными новостями, касающимися их проживания в этой деревне.

– Новости у меня три, с какой начинать? – спросил переводчик, собрав вокруг себя совет русских.

Французы, которые до этого сидели на кухне, подтянулись «на огонёк». Точнее, пришёл к русским любопытный Бернард, а за ним подтянулись и остальные.

– Qu’est-il arrivé? Qu’avez-vous parlé? (Что случилось? Что вы обсуждаете?) – спросил вездесущий младший Жаккар, переводя вопросительный взгляд с одного русского на другого.

– Il est bon, Bernard, (Всё в порядке, Бернард), – ответил переводчик. – Nous venons de discuter de notre entreprise et ce que nous devrions faire. Il est « station balnéaire russe», ici il faut vivre selon les lois des gens ici… (Мы просто обсуждаем наши дела и то, что мы должны делать. Это же «русский курорт», здесь нужно жить по здешним законам…)

– Et quel genre de lois locales? (А что за здешние законы?) – спросил младший Жаккар.

– Oui, je me demande aussi, (Да, мне тоже интересно), – поддержал брата Матис.

Андрей вздохнул и начал объяснять, попутно, на русском сообщая девушкам новости и перспективы. Встав рано утром, Андрей пошёл по соседям, которых должно было быть трое, но парень нашёл всего двух: уже знакомую им Нафту и древнего дедка в ушанке, с перегаром и без передних зубов. У этого самого дедка, который назвался Фёдором, переводчик узнал, что недалеко есть речка, что хорошо, потому что одной картошкой и огурцами сыт не будешь. Ещё здесь рядом был лес. Это тоже хорошо, потому что Андрей, гуляя утром по дому, обнаружил, что дров осталось совсем немного. Третьей новостью, которая была уже не связана с Фёдором, было то, что здесь не ловит не то, что интернет (сложно представить себе жизнь без него, да?), но и элементарная связь. Тут-то до Андрея и начала доходить мысль – а как их найдут, если они не могут сообщить свои координаты? Но эту догадку переводчик решил пока не озвучивать…

Когда Андрей договорил, Бернард вновь заныл о том, что голоден. К нему присоединился Матис, а потом и Чарльз с Тибо. В итоге, под гнётом французского голода и недовольства, русские направились на кухню, чтобы покормить «гостей». Но Андрей зря расслабился, потому что Клава помнила своё вчерашнее обещание о том, что сегодня она готовить не будет. Тоня тоже готовить отказалась, да и не умела она толком этого делать. А Настя… Настя была в ванной, пользуясь тем, что про эту комнату все забыли.

В итоге, картошку почистил Андрей под пристальным взглядом Антонины, а варила её уже Настенька, как раз вовремя вернувшаяся из душа. Клава же, уже традиционно, полезла в погреб за закуской к картошке. Там, в погребе, нашлись соленья: помидоры, кабачки, перцы и лечо. Девушку вновь удивило то, что ей вызвался помочь Матис. Точнее, гитарист не вызвался, а просто, молча, спустился следом за девушкой и с видом «Я добрый заморский молодец, к вашим услугам», ждал девушку около лестницы.

Клава покосилась на парня и банки ему не доверила. Правда, старший Жаккар оказался не из робких и попытался навязать помощь, то есть – отнять банки силой. Итог – одна банка упала на пол и разбилась вдребезги. Швиммер поорала на француза, сбегала в дом и, вручив парню тряпку, приказала:

– Clean it! (Убери это!).

Клава уже успела подумать, что парень не понял её, но старший Жаккар, вновь её удивив, взял полотенце и начал убираться. И пусть делал он это с убийственным взглядом и крайне недобрым видом, но Швиммер праздновала победу и широко улыбалась, глядя на парня сверху. Правда, делал Жаккар это настолько неумело, что брюнетке пришлось засунуть свои принципы куда подальше и опуститься на колени рядом с Матисом, помочь ему.

– Придурок, – бубнила Клава, помогая парню. А с учётом того, что полотенце у них было одно на двоих, это было сложно. – Какой же ты придурок, Матис…

– What? (Что?) – поинтересовался гитарист, услышав своё имя.

– Nothing, (Ничего), – пожала плечами Клава и продолжила уборку. – Придурок…

– Придьюрок, – повторил за девушкой Матис и улыбнулся. – What is? (Что это значит?).

Клава улыбнулась сперва снисходительно, затем растерянно, потому что не знала, что ответить. В английском-то она не сильна…

– So… Do you answer me? (Итак… Ты ответишь мне?) – спросил старший Жаккар.

– Forget it, (Забудь), – сказала Клава и развела руками. На большее её не хватило.

Девушка вернулась к уборке, стирая с пола последние капли лечо. Матис несколько секунд понаблюдал за Клавой, затем тоже взялся за тряпку, помогая ей. А ещё после, осмелев и попрощавшись с инстинктом самосохранения, парень коснулся руки Швиммер.

– Я знаю, что у меня руки грязные, – буркнула брюнетка, не отрываясь от процесса. – Не нужно их вытирать. И у тебя, кстати, тоже. Придурок…

– What? (Что?) – с улыбкой идиота спросил француз.

– Your hands… not clean… too… (Твои руки… тоже грязные), – ответила Клава, делая большие паузы между словами, хмурясь и толком не понимая, что говорит.

– Not clean? – удивился старший Жаккар. – I don’t understand… (Грязные? Я не понимаю…).

– Это потому, что ты – придурок, – фыркнула Клава и, отобрав у парня тряпку, встала и вышла в дом.

Когда они присоединились к остальным, все смогли переместиться на кухню и приступить к поеданию картошки, которую Настя слегка передержала на огне. Но у всего есть свои плюсы – в этот раз Лагранж не жаловался, что картошка недоваренная…

Завтрак, по времени плавно переходящий в обед, прошёл без эксцессов. Только Бернард жаловался, что питание на этом «русском курорте» слишком однообразное…

После еды Андрей без лишних напоминаний помыл посуду. Удивив подруг, ему вызвалась помочь Настасья, которая, порой, оказывалась очень хозяйственной, но это только порой…

После того, как дом привели в нормальное состояние, все вновь собрались в большой комнате и приступили к обсуждению насущных вопросов. А их на повестке дня было несколько…

– Что ж, – вздохнул Андрей, который, в силу владения французским и русским, решил выступить в роли главного. – Давайте решим: кто и что будет делать?

– Кто и что? – переспросила Клава.

– А что делать надо? – вздохнула Антонина.

– Пока что у нас есть следующие дела: наловить рыбы, потому что одной картошкой мы питаться не можем; сходить в лес и нарубить дров, потому что они заканчиваются; и, наконец, присмотреть за домом и приготовить для всех обед. И убрать дом тоже надо.

В рядах русских воцарилась тишина. Французы ждали, когда им переведут сказанное.

– Ты хочешь сказать, что мы должны рубить дрова и ловить рыбу? – поморщилась Настя.

– И убирать дом, – кивнул переводчик. – Да, Настя, к сожалению, мы не знаем, когда нас заберут. Нас могут забрать сегодня вечером, а могут и через несколько дней. А, ты сама должна это понимать, без печки мы просто замёрзнем. И мы не можем питаться одной картошкой и огурцами.

– Я могу, – пожала плечами Настасья, которая на своих вечных диетах научилась ценить пищу и радоваться даже картошке с огурцами.

– А я нет, – поддержала Андрея Клава. Тоня воздержалась от комментариев, мысленно уносясь в Испанию, на берег моря.

– Ладно, допустим, я тоже согласна, – сказала Настасья. – Но кто будет это делать? Мы же не умеем ничего?

– А от них толка мало, – вернулась ко всем Тоня и кивнула в сторону французов.

– Почему это? – возмутилась Клава. – Пусть тоже работают! Или, что, мы сами будем всё тащить на себе, а они будут сидеть и задницы чесать?

– Клава… – покачал головой Андрей.

Но девушку было не переубедить. В результате, к ней присоединились и остальные дамы. Было решено, что работать должны все, осталось выбрать: кто и что будет делать?

– Думаю, надо сначала распределить лес и рыбалку, потому что это самое сложное, – предложила Клава. Все согласно кивнули.

– Кто и что умеет? – спросила Настя. Все пожали плечами.

Французы всё ближе подходили к русским, им было интересно, что же они такое обсуждают, а им не говорят?

– Ну, допустим, я рыбачить умею, – после долгой паузы подала голос Антонина. Все беззвучно выдохнули. Это уже что-то.

– Значит, ты идёшь на рыбалку, – кивнул Андрей и быстро чиркнул что-то в блокнот. – С тобой должны пойти мужчины, потому что со льдом тебе одной не справиться…

– Надеюсь, ты намекаешь на себя, – прищурилась Тоня.

– До меня мы ещё дойдём, – ответил Андрей. – А тебе я предлагаю, Тоня, Чарльза и Тибо.

– А припадочного этого куда? – возмутилась Тоня. – Я его откачивать не буду! Плохо станет, там и оставлю!

– Тоня!!!! – дружно прикрикнули на подругу Настя и Клава.

– Ладно, – сквозь зубы процедила Антонина. – Допустим, я согласилась…

– Так и запишем, – с готовностью отозвался Андрей. – Так, – переводчик вновь поднял взгляд на девушек, – с рыбалкой разобрались. Бур есть, я в сенях нашёл. А насчёт Тибо, я тебе отвечу, Тоня. Бернард идти на рыбалку не может, ровно, как и в лес, потому что он простудиться и не сможет выступать.

– А они тут выступать планируют?! – возмутилась Антонина.

– Они планируют выбраться отсюда, как и я, как и вы, я думаю, – ответил переводчик. – Я ответил на твой вопрос?

– Не совсем…

– Продолжим, – вздохнул Андрей. – Бернард идти не может, он останется с кем-нибудь дома. Матиса лучше отправить по дрова, он крепкий…

– Чарльз тоже крепкий, – парировала Тоня. – Даже крепче.

– По-моему, он просто толще, – вставила своё слово Клава.

– Клава! – шикнула на подругу Настасья.

– Девушки, я работаю с ними уже девять месяцев и лучше вас знаю, кто из парней занимается спортом, а кто просто много ест. И, кстати, Чарльз ест не много, у него конституция просто такая. Как раз-таки, самый прожорливый – Матис. А ещё Тибо. Но Тибо ещё и очень переборчивый…

– Ладно, я согласна на Лагранжа, – развела руками Тоня и шёпотом добавила: – Хоть фамилия хорошая… буду думать, что это мой Лагранж…

– Я рад, что ты согласилась, – кивнул Андрей и переключился на остальных дам. – Итак, кто идёт в лес?

– Давайте, я? – предложила Клава.

– Ты? – недоверчиво переспросил переводчик.

– Да, я. А что? Я и Сибирь мечтала повидать, и не слабая я, и холодоустойчивая…

– Хорошо, – кивнул Андрей, удивляясь про себя инициативе Швиммер. – Значит, с тобой пойдёт Матис и… – он задумался, оглядел всех присутствующих.

Парень вздохнул и договорил:

– И я.

– Так не хочешь идти? – с язвительной улыбочкой поинтересовалась брюнетка.

– Нет, я просто думал варианты, – соврал Андрей. – Значит, так и запишем…

– А ты уверен, – вновь подала голос Клава, – что этот, – она кивнула на Матиса, – справится?

– Справится, – кивнул Андрей. – Мы ему всё покажем, и у него всё получится.

– Словно дитё малое ходить учим, – фыркнула Клава.

– Швиммер, ты бесподобна в своих высказываниях, – сказала Тоня.

– Я знаю, – улыбнулась Швиммер.

– Остаётся Настя и Бернард. И они остаются дома, – подытожил Андрей. – С вас обед и уборка.

– С что мы будем готовить, если рыбу вы только потом принесёте? – задала логичный вопрос Настасья.

– А вы картошку сварите, – ответил переводчик. – А рыбаков наших попросим побыстрее вернуться.

– Как раз, зимой рыба у поверхности вьётся, там кислород, – удивила всех своими познаниями Клава.

На том и порешили…

Раздав французам их «роли» и объяснив, что от них требуется, все разделились по своим командам. Рыбаки: Тоня, Чарльз и Тибо, Тибо был против, а Чарльз даже рад, оказалось, он в детстве частенько рыбачил с отцом. Дровосеки: Клава, Матис и Андрей, удивительно, но Матис был не против, хотя, впрочем, он пока не до конца осознал то, ЧТО ему предстоит делать… на сорокаградусном морозе. И, наконец, «домохозяйки»: Настасья и Бернард. Удивительно, но младший Жаккар был не очень рад такой перспективе, он хотел пойти с друзьями, правда, инициатива его была недолгой – он посмотрел в окно, подумал и решил, что сидеть в тепле с Настенькой не так уж и плохо. И даже очень хорошо. И тепло.

Осталось одно… Французов нужно было убедить отказаться от своих курточек и надеть не очень красивые, но зато очень тёплые ватники, валенки и так далее. Как сказал Чарльз, подойдя к русским, «хорошо, что Бернард не идёт на улицу, потому что он бы точно отказался это надевать. Он жутко помешан на красивой одежде». К слову, Тибо тоже был не рад новому гардеробу, во-первых, французу не нравилось, что вещи колются, во-вторых, они все были ему элементарно велики. Потому, в итоге, Планель стал похож не на сибиряка, а на огородное чучело – в огромной мешковатой одежде, подпоясанной непонятной верёвкой.

– Bon sang russe… (Чёртовы русские…) – бубнил клавишник TCAS, сражаясь с валенками. – Bon sang… Bon sang froid hiver… (Чёртова зима… Чёртовы холода…)

Когда все собрались на пороге, всем пришлось ждать Тибо, который вдруг решил раздеться и перепроверить – всё ли правильно он надел? В итоге, француз всё проверил и его (и всех остальных) выпроводили из дома. В избе остались только двое…

– So, Bernard… – произнесла Настасья, когда все ушли, и они остались с французом вдвоём. – Come and let’s cleaning home. (Итак, Бернард… Пошли и давай уберём дом).

Француз вопросительно изогнул бровь. Попробовав объяснить ему всё ещё несколько раз, девушка вздохнула и ушла в ванную, откуда вернулась с ведром с водой и тряпками.

– Look at me and repeat, (Смотри на меня и повторяй), – сказала Настасья, намачивая тряпку, отжимая её и плюхая на пол.

Француз повторил это действие, но, когда Настя опустилась на колени и начала мыть пол, он так и остался стоять, в недоумении смотря на неё.

– Pourquoi fais-tu ces mains? (Зачем ты делаешь это руками?) – спросил француз. – Ce n’est pas hygiénique? (Это же не гигиенично?)

Настасья не поняла и начала злиться на парня за бездействие.

– Возьми тряпку и мой пол, – по слогам сказала Настя, размахивая перед лицом младшего Жаккара тряпкой. – Возьми и мой…

Повторив это с десяток раз, девушка вздохнула, сдалась, но… ненадолго, потому что ей пришла в голову идея – если он не хочет мыть, пусть готовит.

«В конце концов, – думала Настенька, решая, как доставить француза на кухню и объяснить ему, что он него требуется, – мне проще пол помыть, чем приготовить картошку. Не люблю я её…».

В результате, девушка коснулась руки парня и, показывая ему жестами, чтобы шёл за ней, довела до кухни. Там Настасья показала французу картошку, нож и ведро для очистков, поставила перед ним кастрюлю и, сказав, что у него всё получится, хотела удалиться. Но тут Жаккар младший сразил её наповал…

– What are you want from me? – спросил француз. Настя изменилась в лице. – What? (Чего ты хочешь от меня? Чего?).

– Картошка, – по слогам произнесла Настасья, беря клубень и вкладывая его в руку Жаккара. – Нож, – она взяла нож и вложила во вторую ладонь парня. Бернард слегка прифигел. – Очисти её. Clean it. Ok? (Очисти её. Хорошо?).

Жаккар младший отрицательно помотал головой и положил картофелину на стол. Но Настя не сдалась и снова повторила действие. Но и Бернард повторил. В результате Тихая психанула и, бросив тряпку и француза, ушла в комнату и заперлась там, предварительно хлопнув дверью.

«Она обиделась? – подумал Бернард, не понимая поведения Настасьи. Он обернулся в сторону двери, за которой скрылась девушка. – На что? Ей не понравилось, что я не стал заниматься этой гадостью? Но… Но почему я должен это делать? Это же курорт, пусть и русский, а не тюрьма? Чёрт, надо спросить…».

Встав, парень решительно направился в спальню к Насте. Приоткрыв дверь, он постучался и заглянул внутрь, находя девушку лежащей на животе на кровати.

– Nastya, ce qui est arrivé? (Настя, что случилось?) – растерянно спросил француз, понимая, что девушка его всё равно не поймёт. – Nastya? (Настя?)

– Уйди, – буркнула Настя.

– Что? What?

– Go away! – прикрикнула Тихая и снова уткнулась лицом в подушку.

Парень постоял немного, пожал плечами и ушёл. Настасья снова осталась одна, как хотела, но, на самом деле, она этого не желала, потому что перспектива убираться самостоятельно её не радовала. Кажется, слишком много нервов было вчера, потому что девушка даже поплакала…

Взяв себя в руки, девушка утёрла слёзы и вернулась в гостиную, намереваясь домыть пол и приступить к готовке, но на кухне она обнаружила…

– Бернард? – удивилась Настасья.

И удивлению девушки были причины… Там, на кухне, сидел младший Жаккар и… чистил картошку. Конечно, половина очистков попадала мимо ведра, а половина картошки, в свою очередь, отправлялась в мусор, но, всё же, это было огромной победой!

– Отлично, Бернард, – улыбнулась Настя, подходя к парню.

Услышав своё имя, младший Жаккар поднял глаза и внимательно посмотрел на девушку, пытаясь понять, успокоилась ли она?

– Thank you, (Спасибо), – добавила Тихая и вновь улыбнулась.

Взяв второй нож, девушка поставила стул напротив француза и тоже принялась чистить картошку. Справлялась с этим Настенька лучше, чем Бернард, но ненамного.

***

Тем временем наши рыбаки уже почти дошли до своего места назначения. Точнее, дошли они уже минут десять как, вот только пока никто не понял, что они идут уже не по просто снегу, а по снегу, который укрывал лёд, который, в своё очередь, скрывал от их глаз реку. Сложная ситуация…

– Задолбали, – в который раз буркнула себе под нос Тоня и остановилась, втыкая в снег лопатку, которую им раздобыл Андрей, чтобы рыбаки откапывали реку.

Чарльз, идущий впереди, услышал тихое ругательство Харламовой и остановился, вопросительно смотря на девушку.

«Как собака, ей Богу! – подумала шатенка, смотря на француза. – Всё слышит, но ничего не понимает и ровно столько же может сказать. Не зря я всегда была кошатницей…».

Тибо же, который шёл первым, не заметил, что товарищи по беде и работе остановились, и продолжал ковылять вперёд, увязая в снегу.

– Thibault, arrêtez! – крикнул другу Лагранж. – Il semble être arrivé à l’endroit… (Тибо, стой! Кажется, мы пришли на место…)

Планель остановился, соизволил обернуться и состроил такую мину, что Антонина просто не смогла удержаться, чтобы не скривиться в ответ. При этом Харламова демонстративно сложила руки на груди, показывая французским неженкам, что если она и будет пахать, то точно не в одиночку.

Вздохнув, Лагранж пошёл обратно, к Тоне, надеясь поговорить с девушкой и понять, почему она остановилась?

«И зачем с нами пошёл Тибо? – думал француз, приближаясь к Тоне. – Он же нервный. И рыбачить не умеет… Нет, конечно, от Бернарда тоже было бы мало толка, но Матис… Вот, почему он не пошёл с нами? Хотя… – ударник посмотрел в ту сторону, где, предположительно, находился их дом. – Хотя, кто его знает… Играть он любит, гитару свою любит, точнее, все десятки гитар, которые у него есть, а ещё… А всё, больше он ничего не любит. И никого. Это важно».

Ещё раз тяжко вздохнув, француз остановился перед Антониной и, кивнув, попытался спросить:

– Antonina, what’s happened? Why did we stop? (Антонина, что случилось? Почему мы остановились?)

Харламова закатила глаза. И не просто закатила, а сделала это с такой душой и болью, что Лагранж подумал, а не бежать ли ему за врачами? А лучше – за экзорцистами…

– Why-why, – буркнула в ответ Тоня, вынимая из снега лопату и снова втыкая её в сугроб. Орудие ударилось об лёд. – Because we already arrived. It is the river, – она кивнула вниз. – And… ice. (Почему-почему. Потому что мы уже пришли. Это река. И… лёд)

Девушка снова извлекла лопатку из снега и постучала ею по льду, надеясь, что до француза дойдёт, если не её послание, то хотя бы этот звук.

Удивительно, но Лагранж понял (или сделал вид?). Забрав у девушки лопатку, ударник вздохнул и, взглянув на Харламову и бросив взгляд на товарища по группе, начал копать. Очень медленно и неумело копать. Конечно, Чарльз не раз бывал на рыбалке, в том числе и на зимней, но одно дело зима у них там, во Франции. И совершенно другое дело – наша суровая сибирская зима, в которой без литра самогона ни-ни – не выживешь.

– Копай, копай, – кивала Тоня, наблюдая за действиями Лагранжа.

Француз вздыхал, не понимал и копал. Нет, конечно, Харламова была не той, кто может сидеть в стороне, когда другие работают, хотя… Хотя, зачем врать? Той самой она была. Но помочь французам собиралась, но не копать, а рыбачить, потому что понимала, точнее, была уверена, что они утопятся нафиг. А про себя, в свою очередь, она была совершенно не уверена… не уверена в том, что станет им помогать, а не, не спеша, пойдёт прочь, напевая:

 
«Какая жалость… Какая беда…
Но так вам и надо, господа…»
 

И именно поэтому девушка решила, что от греха подальше лучше помочь французам, чем потом их призраки будут приходить к ней во сне и капать ледяной водой на ковёр. Вот только была одна беда… Тоня, как и все остальные, в английском языке была несильна, и это слабо сказано…

– Give it to me, (Отдай это мне), – сказала Тоня, когда Чарльз докопался до льда и стал мерзко скрестись по нему лопаткой, надеясь пробить.

Лагранж непонимающе поднял на девушку глаза, и Тоне не осталось ничего другого, кроме как отобрать лопатку силой. Француз не стал возражать, но его взгляд стал ещё более непонимающим.

– Господи, какие же они придурки, – пробурчала себе под нос Харламова и обратилась к ударнику: – Не надо лопатой. Для этого бур есть. Бур, понимаешь меня?

По Лагранжу было видно, что он не просто не понимает, а уже начинает побаиваться непонятных слов из уст Антонины и её яркой жестикуляции.

– Господи, как же ему объяснить? – подняла глаза к небу Тоня. – Listen to me. Now we will… pierce the ice. (Слушай меня. Сейчас мы будем… протыкать лёд).

Брови Чарльза поползли вверх, потому что он не понял, зачем льду делать пирсинг и каким образом Харламова планирует это провернуть. Махнув на ударника рукой, девушка попыталась добиться того, чтобы он отдал ей бур, который лежал у него в рюкзаке. Исход был предсказуем – француз не понимал до тех пор, пока Тоня, матерясь на любимом испанском, не сказала ёмкое и угрожающее:

– Give me your bag, иначе хуже будет. (Отдай мне свою сумку).

Про «Будет хуже» Лагранж не понял, но по тону уловил, что с Антониной шутки плохи и без лишних вопросов отдал ей рюкзак. Получив на руки пресловутый бур, Тоня воткнула его в лёд и начала крутить, надеясь побыстрее добраться до воды и утопить наглые и бесполезные французские морды.

Когда Тоне уже почти удалось продолбить лёд, к девушке и парню подошёл Тибо, так сказать, соизволил явить свой лик им, и, со знанием дела заглянув Харламовой через плечо, изрёк:

– À mon avis, vous avez besoin de se tourner vers l’autre côté… Je l’ai vu à la télévision. (По-моему, крутить нужно в другую сторону… Я по телевизору видел).

Чарльз поднял глаза на друга и решил не сообщать Тоне, что Тибо сомневается в ней. А, впрочем, даже, если бы он хотел сгубить товарища, он бы не смог перевести это и донести до Харламовой.

– Чего ты на меня так смотришь, малахольный? – буркнула Антонина, обернувшись и заметив взгляд французского клавишника.

– Quoi? (Что?). – What? (Что?), – сразу на двух языках поинтересовался Планель.

– Прибила бы… – пробурчала себе под нос Тоня и, встав над пробуренной полыньёй, обратилась к клавишнику: – Can you help me? (Ты можешь помочь мне?). Точнее… You must help! (Ты должен помочь!).

– What? – возмутился Тибо. – I must? Tonya, I’m a musician, not a fisherman. And your fishing does not concern me in any way… (Я должен? Тоня, я музыкант, а не рыбак. И ваша рыбалка меня никоим образом не касается…)

– Так значит… – кивнула Тоня. Пусть она и не всё поняла из пламенной речи Планеля, но и того, что она поняла, ей хватило.

– Thibault, c’est – station balnéaire russe, – обратился к товарищу Лагранж. – Et la pêche est amusant. Je pense… Il est amusant. C’est juste… très froid ici. (Тибо, это – русский курорт. А рыбалка это развлечение. Я так думаю… Это весело. Вот только… здесь очень холодно).

Ударник поёжился и обернулся на Антонину. Тоня, приняв свой самый грозный вид, пригрозилась французам лопаткой. А потом, плюнув на них, отобрала у Планеля удочку и сказала:

– Окей, можете не рыбачить, но и есть, тогда, вы не будете. Я Насте скажу, какие вы добытчики…

– What? (Что?) – поинтересовался Лагранж. Тибо думал, что победил и очень радовался этому. – Tonya, please, give me a fishing rod… (Тоня, пожалуйста, дай мне удочку…)

– Что? – не поняла Антонина. Она не знала, как по-английски будет «удочка».

Чарльз повторил, потом повторил по слогам и, поняв, что Харламова не понимает, указал на предмет его пламенной речи, говоря:

– Can you give it to me? I can fish. (Ты можешь дать это мне? Я умею рыбачить).

– Да, как хочешь, – развела руками Тоня и, отдав Лагранжу одну удочку, отобрала вторую у Планеля (Тибо был ответственным носителем удочек) и устроилась рядом с ударником, бесстрашно присаживаясь на перевёрнутое ведро, в которое, впоследствии, они планировали складывать рыбу.

– Tonya, froid! Vous me glaçait… quelque chose. (Тоня, холодно! Ты же отморозишь себе… что-нибудь), – встревоженно произнёс Лагранж.

Тоня, смерив парня недобрым взглядом, не ответила и вновь вернулась к рыбалке. В эту самую минуту подоспела и первая рыбка, которая была достаточно жирной. Оскорбившись тем, что Харламова выудила уже одну рыбу, а он ни одной, Лагранж тоже спустил крючок в воду и стал ждать, поглядывая на довольную девушку, которая мило напевала себе под нос: