Текст книги "Записки хирурга. роман"

Однако спал он недолго. Через некоторое время лейтенанта стало подергивать, изо рта пошла слюна, его неподвижный взгляд уставился в темный потолок офицерской камеры. Температура тела повысилась и рука Исаева, пытавшегося прийти на помощь несчастному, ощутила горячие покровы лба. Сокамерники хотели напоить его водой – чтобы сделать хоть что – то, однако его вырвало и продолжало рвать еще и еще. Желудок бедняги был, очевидно, пустым, поэтому судорожные рвотные движения не приносили никакого результата. Офицер стал задыхаться, побледнел, кожа покрылась влагой, пульс очень ослаб. Его состояние внушало серьезные опасения Исаеву, который уже видел смерть больных от алкогольного делирия. Через некоторое время больной стал галлюцинировать. Его невнятное бормотание перемежалось криками и сопровождалось защитными, беспорядочными движениями рук. Офицер метался по кровати. Судя по его бреду, он вел принципиальный разговор с некими голосами, обсуждающими больного и в первую очередь такие его грехи, как пьянство и связанные с ним последствия. В галлюцинациях не прекращались циничная брань, оскорбления в его адрес.

Голоса имели издевательски – дразнящее содержание, но слышались также и оправдывающие его голоса. Вся трагедия разыгрывалась на глазах пораженных соседей как на сцене. Возникали споры, итог которых был чаще всего не в пользу больного. Голоса то усиливались до крика, то ослабевали до шепота, то приближались, то отдалялись. Больной пересказывал содержание слышимых бредовых голосов с такой экспрессией и наглядностью, что создавалось впечатление, будто они видят отдельные сцены. Вначале на лице лейтенанта явственно проступали удивление, недоумение и даже любопытство, то потом были видны тревога, страх и отчаяние. Бредящий больной хватал себя за горло, шарил вокруг руками в поисках каких – то предметов. Состояние молодого человека, дошедшего до крайней степени падения в жизни и службе, становилось все более критическим. У Исаева не было под рукой никаких лекарств, а все больницы были далеко – да и не позволил бы дежурный по гауптвахте освободить больного. Труп списать легче.

Исаев подозвал дежурного офицера и сказал ему: «Еще немного и он погибнет. Его еще можно спасти. Возможно, когда – ни будь, он бросит пить, и будет приносить хоть какую – то пользу. Давай поможем ему!» – «Я не могу позволить никуда его увозить, да и нет возможности такой – дежурная машина поломана». Исаев показал пальцем на сейф: в нём у майора стояла бутылка водки, к которой он периодически прикладывался под завистливыми взглядами заключенных и очень удивил начальника следующими словами: «Ему будет достаточно ста грамм, чтобы прервать явления абстиненции».

Майор налил. Исаев осторожно, почти по каплям влил больному в рот полстакана водки. Через некоторое время тот успокоился и перестал бредить. Еще через некоторое время хрипло пробормотал: «Зажрать есть?» Офицеры облегченно вздохнули. Сладкий чай и хлеб с маслом были съедены в приличном темпе. Жизнь продолжалась.

Прошло два дня. Комиссия отъехала. К Исаеву пришла знакомая женщина, они отпросились у дежурного по гарнизону Петровича – пожилого подполковника, ждавшего приказа об увольнении. Петрович опустил их в гостиницу «Селенга» через дорогу, но с условием – ящик водки. Док для начала выставил половину, и повел толстуху в номера.

За несколько часов они проделали на скрипящей кровати безо всяких удобств гигантский объем работы. Под конец, временно обессиленный неутомимой изобретательностью толстухи и потерявший осмотрительность Исаев, решил интеллектуально отдохнуть, взял вилку местного радио и воткнул ее, не глядя пристально, в розетку на 220. Сверкнула вспышка, приемник махом слетел со стены – на его месте чернела копотью многолучевая звезда. Дежурная по гостинице, похожей на барак, ворвалась в дверь, открыла рот, но Исаев дал ей стеклянную компенсацию – и рот, и дверь были снова закрыты.

Исаев глянул в окно – у входа на губу стоял вездеход комендатуры. Док решил навестить Петровича, оставил женщину наедине с бутылкой селенгинского крепкого и перебежал через дорогу. Дверь в помещение была распахнута, караул в стельку пьян, водитель вездехода открывал последнюю бутылку. Исаев отнял у него сосуд и отправил его к коменданту, еще трезвый водитель завел машину и уехал. Доктор оглядел безмятежно спящих в теплом помещении узников и их охрану, давящегося слюной храпящего Петровича. Пришлось собрать и закрыть в оружейной комнате все оружие, Петровича он повернул на бок – чтоб не захлебнулся. Все были живы и здоровы, но пьяны. Исаев собрал бутылки – их оказалось гораздо больше, чем ставил он – закрыл дверь и убыл в гостиницу.

В номере его ждали двое – толстуха позвала на помощь знакомую буфетчицу. Нет слов, чтобы описать прелестную изобретательность молодых женщин. В некоторых руководствах по сексуальной жизни с придыханием рассказывают о половых гигантах, которые, применяя большие пальцы рук и ног, язык и половой член умудряются одновременно удовлетворить шесть женщин. Исаев не был таким гигантом, в жизни все оказалось гораздо проще и утомительней.

Ночью доктор проснулся от криков и стука на улице. Каждый сантиметр его тела невыносимо болел. Теплые женщины мирно посапывали под боком. Заключенный гауптвахты, кряхтя слез со сдвинутых кроватей, накрыл одеялом подруг и выглянул в окно: это приехал на вездеходе комендант. Стоял лютый мороз, в дымке выхлопа двигателя и дыхания людей радугой светились фары. Исаев рассчитался с дежурной по гостинице, оставил деньги подругам и, перейдя дорогу, открыл коменданту дверь гауптвахты. Служивые по – прежнему спали. Доктор сдал майору автоматы караула и пистолет Петровича. Все номера всех стволов сходились с записями в журнале выдачи оружия. Майор приказал бойцам патруля перенести Петровича в офицерскую камеру, а солдат караула – в солдатскую. Таким образом, он сменил караул.

Наутро все проснулись. Головы трещали, но молодой офицер, ночью заступивший на дежурство, был неприступен – как и положено по уставу. Ближе к обеду в зарешеченное оконце камеры, расположенное под потолком, постучали. Закрытые на губе офицеры глянули в маленькую форточку: между решетками просунулся перевязанный проволокой на конце дюймовый резиновый шланг. Губари быстро и незаметно приняли пять метров гуманитарной помощи от сочувствующих младших офицеров дивизии. Шланг содержал смесь водки, вина, спирта и пива. Через некоторое время все сокамерники спали пьяным мертвецким сном, пустой шланг был спрятан под матрасом прапорщика. Комендант долго материл дежурного офицера, подозревая его в предательстве.

Прямо из гауптвахты всех увезли на учения. Исаев попал в команду, которая встречала на станции Бараты партизан. Пьяных отправляли в теплушки – проспаться, у всех забирали спиртные напитки – самогон и водку из мешков и рюкзаков. По всей территории, на которой располагалась армия, постановлениями местных администраций была запрещена торговля спиртными напитками, одеколонами и духами. Проспавшиеся, злые мужики в телогрейках и шапках шли ставить палатки, обслуживать технику. Тяжелый ратный труд сопровождался эпидемией мелких травм, обморожений, гнойничковых заболеваний.

Хирург целыми днями работал в перевязочной и операционной – все время шли и ехали амбулаторные больные. Несколько раз приходилось разворачивать ДДА-66, устраивать личному составу медсанбата санитарные дни.

Офицеры чувствовали свою нужность, необходимость для родины. Но такие учения бывали не более 2^х раз в год. Остальное время считалось праздным и бесполезно потраченным. В мирных условиях изученные всеми обязанности и навыки оставались невостребованными. Молодые жестоко страдали от обязаловки.

Однажды подчиненный Исаеву солдат угнал санитарную машину, подъехал к кошаре, убил овцу. Но местный житель-пастух не дал увезти тушу. Солдат сбежал. Поиски шли несколько дней. Старика – пастуха все это время допрашивали офицеры первого отдела дивизии. Лицо его было разбито. У следователей почему – то сложилось мнение, что хозяин кошары убил незваного гостя. Через некоторое время труп солдата нашли вмёрзшим в лёд в каком-то гараже для моторной лодки, на берегу Гусиного озера, без признаков насильственной смерти. Измученного бурята отпустили. Исаев повез тело за 150 км в патанатомическое отделение армейского госпиталя на вскрытие. Всю дорогу твердый как стекло труп дребезжал об пол салона санитарной машины. Посреди дороги, в тайге, радиатор потек. Трещину замотали, залепили кое-как, набили емкость снегом и, разгоняясь, накатом, периодически включая двигатель и заливая талую воду, за несколько часов доехали до анатомички.

Отсутствие возможностей для нормальной жизни в таежном гарнизоне заставило Исаева искать квартиру в неподалеку расположенном городишке, тем более что в дивизию каждое утро ходил автобус. Продавщица военторговского магазина, расположенного на территории военного городка обещала ему помочь. И вот, снабженный адресом старший лейтенант направился беседовать с хозяйкой квартиры. Это была вовсе не квартира, а половина дома рубленного из сосновых бревен. Дверь открыла худая древняя старуха с грубым басом и папиросой в зубах, представилась потомком «семейских» – участников польского восстания против Российской империи, сосланных сюда в прошлом веке семьями.

Баба – яга посмотрела на Исаева стеклянными глазами и без обиняков, откровенно, сказала: «у меня дочь не замужем, будешь нас обоих кормить, а спать с ней. Сегодня у нашего соседа день рождения. Приглашаем. Там и познакомишься». Обескураженный Исаев отправился в центральный гастроном за пару кварталов от места постоя. Несколько бутылок «Пшеничной» свободно уместились в теплом зимнем комбинезоне. Возле дома его встретил старик с хитрыми глазами – виновник торжества. С доктором пришли еще двое офицеров – танкистов, которых он встретил по пути.

Юбиляр был щедр. Он порезал черный хлеб, сало и поставил тазик квашеной капусты с брусникой – таежный деликатес. Началось застолье с разговорами. Запивали квасом. Оказалось, что старикан был еще тот старикан – один из сподвижников генерала Власова. Он интересно рассказывал о своей жизни, о войне. Соседку – старуху он давно знал, и даже более того…

На севере темнеет рано. Изрядно пьяная кампания сидела в самых живописных позах вокруг дивана, на котором старая паненка перемешивала в мешочке руны и готовилась их толковать. Она докурила свою неизменную папиросину, тяжело посмотрела на Исаева, и достала дощечку с зеркальным изображением буквы И.

«Руна ХАГАЛАЗ – сказала она – соответствует знаку Водолея и отвечает за неуправляемые внешние силы перемен». Исаев затаил дыхание, так как его знаком был Водолей. Зловещая старуха продолжала. «При действии этой руны не следует прогнозировать и планировать что-либо. Перемены необходимо переждать, как стихийное явление, или действовать согласно стихийным побуждениям. Эти разрушительные изменения высвобождают место для нового равновесия. Они позволяют человеку начать сначала».

Тяжёлый приступ кашля курильщицы ненадолго прервал её откровения. «Бессмысленно сетовать на предстоящие изменения, потому что мы сами притягиваем разрушительные энергии. Мы, колдуны, используем эту руну для противостояния подобным разрушениям. Запаситесь мужеством и отбейте атаку хаоса. Немедленно осознайте свои ошибки и будьте готовы выдержать удар, связанный с последствиями предыдущих действий».

Старик – хозяин судорожно глотнул квас. «Это гнев божий. Знак Водолея, с которым связана эта руна – тоже знак божьего гнева. Водолей – рассерженное Божество. Ему надоело ждать. Оно говорит: «Хватит!» Хагалаз указывает на большую неопределенность ситуации и чрезвычайно высокую степень риска. Бесполезно кого-то винить, потому что идут перемены. Это водопад. Это стихия. Их невозможно остановить. Человек получает гораздо сильнее, чем он сам смог бы предположить. Гнев божества больше тех нарушений и ошибок, которые были допущены. Эти ошибки слишком долго не исправлялись и успели породить массу напряжений, узлов и противоречий. Водолей прорывает все одним движением, потому что течение жизни долго не выдерживает ни психических, ни физических запретов. Но все это пройдет.

Ситуация разрешится достаточно быстро и управлять ею не следует. Могущество, связанное с этой руной, прерывает процесс жизни, приостанавливает работу разума, призывает человека стать другим. Скоро стихийно распадается какая-то крупная иллюзия, которая питала одного из присутствующих здесь долгие годы. Изменения в его внутреннем мире стихийны и непредсказуемы. Нужно приготовиться к принятию нового образа жизни, к освоению новых правил поведения. Не вмешивайтесь, не ропщите. Он скоро полностью изменит направление жизни и свою профессию». Старуха смотрела на Исаева и продолжала: «Будь честным с собой, прими все, как оно есть».

Продолжения не последовало, потому что в окнах засветились фары – дежурная машина из штаба дивизии собирала по городу офицеров на какие – то учения. Трое старлеев перевалились через задний борт 66 – го и вездеход, грубо сотрясаясь на неровностях дороги, покатил в морозную ночь.

Вернувшись в лазарет через положенное время, доктор потребовал от командира уволить его из армии, он справедливо считал, что на гражданке принесет больше пользы людям. В те времена уволиться можно было либо по здоровью, либо за дискредитацию офицерского звания. Выбрали первый вариант. Доктор написал на себя характеристику, командир заверил. Сутки езды на поезде до окружного госпиталя. Сорок пять суток среди больных людей в отделении психиатрической экспертизы.

Обычная психиатрическая больница, прежде всего, является многопрофильным учреждением. Опять – таки, обычно внутренняя структура психиатрической больницы представляется как совокупность мужских и женских психиатрических отделений обычного типа и специализированных. Необходимость организации специализированных отделений связана с особенностями ряда заболеваний, ухода за некоторыми больными или с целевой установкой экспертизой. Именно в такое отделение окружного военного госпиталя, расположенного в Чите и был направлен Исаев из таежного гарнизона на Гусином озере в Бурятии. Закончились перипетии более чем суточной дороги на раздолбанном, пассажирском поезде с пересадкой в Иркутске. Пьяные воровские лица, отчаянная игра в карты, откровенная ненависть бичей. Если это и можно было назвать жизнью, то в ней Исаев не участвовал и скромно сидел в купе, сказавшись больным. Шикарная сибирская осень привлекала взгляд Исаева, природа и ее просторы пленяли воображение своими мнимыми возможностями.

Структура современной психиатрической больницы находит свое отражение не только в типовом проектировании, но кажется и в личностях работающих в ней. Врач приемного покоя вызвал дежурного по экспертному отделению, вместе они долго и с подозрением изучали документы Исаева. «А почему характеристика и направление находятся у вас на руках не в запечатанном виде?» – и взглядами отварных судаков эскулапы брезгливо уставились на вновь прибывшего.

«А затем», спокойно ответил Исаев. «Характеристику я писал на себя сам. Направление тоже – командир только подписал. Результаты экспертизы известны заранее – я служить более не буду ни при каких обстоятельствах. Разве только придется Родину защищать. Но это вряд ли, в таком состоянии наша Родина даже врагам не нужна». Медицинские бюрократы заворчали рассерженными псами: «Вы слишком много на себя берете, товарищ старший лейтенант!» «А это уже не ваше дело, господа как вас там. Или принимайте или телеграмму Брежневу сейчас дам, а хотите – в морду!»

Исаев серьезно и с некоторым презрением обозревал эскулапов. Один из них вызвал наряд, зарегистрировал историю болезни Исаева и повел его в специализированное отделение под конвоем. Территория госпиталя была под охраной, кроме того, само отделение экспертизы располагалось внутри охраняемой территории и имело жестко ограниченный доступ с могучими санитарами кроме стальных запоров.

Хотя новые принципы содержания и лечения больных предполагают уменьшение размеров палат; выделение вспомогательных помещений для развития самообслуживания больных; значительное расширение поликлинического приема и создание условий для широкого применения социально-культурных мероприятий, отделение экспертизы состояло из нескольких больших палат и пару зарешетченых комнат в качестве карцера.

В этом военном отделении не учитывалось рациональное соотношение новых веяний с традиционными нормами обеспечения безопасности – осуществление надлежащего надзора. Здесь учитывались только особенности обслуживаемого контингента.

Переодетого в больничную робу Исаева поместили в карцер до понедельника. Исаев был рад одиночеству и пролежал почти без движения все эти два выходных дня. В понедельник его осмотрел так называемый лечащий врач. Он с насмешкой выслушал рассказ пациента о его злоключениях. Молодой ординатор окружного госпиталя и не скрывал своего доблестного послужного списка: его отец был старшим офицером штаба округа и после окончания гражданского медицинского ВУЗа сыночек сразу попал на должность подполковника в окружной госпиталь.

«Я переведу вас в общую палату под наблюдение. Менее сорока пяти суток экспертиза занимать не может. Придумаем что – нибудь!» весело сказал холеный молодой человек, имея в виду причину для увольнения из рядов СА. Исаев был помещен на койку возле окна, забранного толстой решеткой.

Красивая березка с желтыми листьями нежно гладила тонкой веточкой по грязному стеклу.

Спокойный накатанный режим отделения скрашивался знакомствами с соседями по палате. Недалеко лежал азербайджанец с бегающими черными бессмысленными глазами. Он постоянно пел песню про цыплят: «Цып, цып, цудзяляри» … Солдат – шизофреник ждал перевода в республиканское психиатрическое отделение. Там ему предстояло коротать жизнь под наблюдением специалистов в режиме под охраной. По словам дежурных медсестер, с которыми успел подружиться Исаев, этот красивый парень имел на руках большую кровь.

На соседней койке находился молодой симпатичный майор, оперативный дежурный ПВО. Он красочно рассказывал, как зарезал любовника и жену, когда несколько раньше времени вернулся домой с дежурства и застал парочку в самом интересном положении. Сиротами остались двое детей.

Чуть поодаль поселился бугристый и противный как жаба майор – тыловик. Он решил бросить пить и согласился на вшивание препарата «Эспираль». Сейчас ему проводили подготовительный курс – удаляли продукты распада алкоголя из крови. Он шикарно расположился, окружив себя изыскаными продуктами и дорогими постельными принадлежностями. Майор благодушно рассказывал, как он нужен армии и своим командирам, которые не хотят отпускать его и буквально уговаривают закодироваться против алкоголизма.

Старлей Исаев и не думал, что пристрастие к алкоголю может достигать такой драматургической глубины. Он внимательно и с большим удивлением слушал рассказ зампотыла дивизии о том, как следует жить и как делать деньги, находясь на кадровой военной службе. По словам вора и алкоголика, майора тыловой службы, иного способа служения Родине и не существует вовсе, никогда не было и не будет.

Действительно, через пару недель хирурги «торпедировали» его, он с гордость показывал свой рубец и высокомерно – назидательно беседовал с постояльцами экспертного отделения перед выпиской. За ним прислали командирский УАЗик и он величественно укатил на службу, оставив свою шикарную жратву нищим воякам. Все было по закону. Выписка из психиатрического отделения производится после окончания лечения, полного или частичного выздоровления больного. Выписываются также не нуждающиеся в дальнейшем больничном лечении и уходе и не представляющие опасности для себя и для окружающих лица с хроническим течением заболевания и те больные, которые по своему состоянию могут лечиться амбулаторно. Выписку осуществляет лечащий врач – ординатор по приказу начальника отделения.

А за горе – хирургом продолжали внимательно наблюдать. Как – то в субботу медсестра позвала Исаева в процедурный кабинет и показала ему панариций на указательном пальце молодого солдата – отказника. По малосвязному бормотанию дежурной медсестры, Исаев понял, что панариций надо вскрыть и придется это сделать именно ему. При чем кроме новокаина и шприца в распоряжении медсестры ничего не было, а посылать солдата в хирургическое отделение дежурный врач почему то не хотел. Исаев понял, что его проверяют на профпригодность.

Он сказал медсестре приготовить спирт, бинт, четверть процентный раствор новокаина, стерильную венозную иглу из – под системы для переливания крови. Ввиду отсутствия гипертонического раствора, Исаев приготовил его сам. Он аккуратно подготовил операционное поле, протерев кожу иод – спиртовым раствором (медсестра внимательно смотрела за ним), затем очень осторожно самой тонкой иглой сделал новокаиновую блокаду у основания пальца. Больной пацан – солдат молча, с интересом, следил за ходом событий. Исаев точно режущей частью пункционной иглы вскрыл и прочистил панариций от гнойных и отмерших тканей, хорошо промыл ранку антисептиком, задренировал место вмешательства частью стерильной системы для переливания крови через параллельный разрез и наложил повязку с гипертоническим раствором. Он делал перевязки все выходные дни.

В понедельник солдата отвели в хирургическое отделение для контроля. Старшая медсестра, ходившая с солдатом в хирургию, после возвращения показала Исаеву большой палец вверх. Действительно, через десять дней парень протянул Исаеву свою руку без повязки. На пальце красовался сочный свежий рубец.

Хирург знал, что каждая медсестра, и каждый врач после дежурства в этом отделении пишут необходимые сведения в истории болезней или рапортами. Каждый его шаг – и посещение туалета, в том числе, подробно задокументирован. За полтора месяца строгого режима он повидал всяких больных и насмотрелся на работу персонала. Поступали разные больные: и с психомоторным возбуждением при склонности к агрессивным действиям, и с галлюцинациями и бредом, некоторые проявляли агрессивное отношение к отдельным командирам, другие к армии вообще и к отдельным ее организациям, учреждениям и частям в частности. Поступали несостоявшиеся самоубийцы, маньяки и дегенераты, олигофрены и больные с остаточными явлениями поражений головного мозга, с выраженным возбуждением, агрессией и иными действиями, опасными для самих себя и для окружающих.

И вот, наконец, все позади. Вновь родившийся алкоголик, не страдающий запоями и равнодушный, в общем – то к алкоголю, возвращался в часть сдавать дела. Через три месяца он расписался в приказе по части. Начфин не выдавал ему выходное пособие, пока Исаев не отдал ему почти половину причитающейся суммы. Начвещ забрал всю теплую одежду: «На юге не нужна».

Лютой бурятской зимой прохладненько одетый, бомжеватый Исаев сел в поезд, держа в руках свидетельство о болезни, которой не было, и прочие документы. Прощай, непобедимая, родная Армия. Толстуха в аэропорту поцеловала, заплакала. Впереди дорога в неизведанное.

«Я не знаю, как побеждать других;

я знаю, как побеждать себя».

Мастер меча «Книга самурая».

Часть III. Работа

Молодой мужчина, 30-ти лет, с шумом выпрыгнул из холодной апрельской воды и размашистым вольным стилем поплыл к галечному берегу. Глядя на восток – на Мархотхский хребет – где чисто светлела утренняя заря, он сделал несколько упражнений тибетской дыхательной гимнастики. Мышцы грудной и тазовой диафрагм, брюшного пресса послушно сокращались в ритме оздоровительного комплекса. Растирая грубым полотенцем своё голое тело на малолюдной в это время косе, он с удовольствием готовил себя к сегодняшнему празднику. Первый рабочий день. Дежурный хирург одной из городских больниц. Вот оно – счастье. Сбылись мечты всей жизни идиота.

Лёгкой трусцой он пробежал мимо памятника десанту, рыбзавода, родной школы. На другом берегу бухты виднелись циклопические карьеры и сооружения заводов министерства промышленности стройматериалов. На внутреннем и внешнем рейде холодным апрельским утром ещё горели огни кораблей. Лёгкий морской ветер обдувал тело живыми струями. В очередной раз разрытая недальновидными и безразличными коммунальными службами Суровская улица осталась позади. В старенькой хрущёбе пожилая мать покормила его скромным завтраком. Отглаженный белый халат и операционная роба – рубашка и брюки – лежали в полиэтиленовом кульке. Он идёт спасать больных людей. Он идёт помогать больному человечеству. Исаев, поднимаясь вверх по Лажевой улице, с тревогой думал о том, как его встретит коллектив. Накануне, бледненький, безликий, маленький начмед Сладеньков предупредил: общебольничные конференции по понедельникам, в 8:15, внизу, в конференцзале.

Конференцзал – отгороженный от лифтовой площадки холл – был полон людей в белых халатах. Они сидели группами и поодиночке на театральных креслах, оживлённо обсуждая выходные дни, личные дела, обстановку в стране, городе и больнице, поступивших больных.

Атмосфера оживлённого благодушия не передавала всей остроты и сложности отношений внутри коллектива.

В президиуме – два стола. За ними сидели начмед Сладеньков и главврач Русалкина – очень большая женщина со злыми зелёными глазами. Рядом устроился убелённый сединами пожилой, тучный человек. Это был главный хирург по кличке Цып, который оперировал раненых ещё в Великую Отечественную Войну, был очень опытен и добр. Его тяжёлая рука с пухлыми чистыми пальцами лежала на плече сидящего рядом Пеца, челюстно – лицевого хирурга. Исаев осторожно примостился на заднем сиденье и стал внимать больничную обстановку. Через витринные окна слева был виден скромный больничный дворик и дорога за больничным забором, по которой поднимался транспорт на пути к городскому кладбищу, Хакову мысу и горе Волшебников.

Русалкина громко сказала: «Так!….» – и всё вдруг смолкло. – «Начнём!»

Сладеньков стал записывать в тетрадь доклады дежурных врачей за пятницу, субботу и воскресенье. По ходу конференции задавались вопросы, выслушивались ответы, иногда возникала острая краткая дискуссия. Разбор смертей, ошибок и осложнений переносили на патолого – анатомическую конференцию по средам.

А в пятницу обсуждали большие плановые операции, предстоящие на следующей неделе, зачитывали приказы и документы. За полчаса всё было сказано, оперирующие с утра бригады уже собирались было подниматься в операционную, но Русалкина вдруг остановила всех и сказала: «Представляю вам нашего нового хирурга». Она произнесла фамилию. Исаев вышел к президиуму, повернулся к людям. Все настороженно смотрели на него. Исаев снял хирургический колпак перед коллективом, – обнажил голову. Людям это понравилось, многие заулыбались.

«Расскажи о себе!» – и он рассказал. Кратко.

«Приходи ассистировать, помогать», – приглашали его хирурги, улыбаясь. И он пришёл.

Дежурства были через день, а наутро, после дежурств, Исаев оставался перевязывать больных, ассистировал на операциях, принимал поступающих, обследовал их и описывал истории болезней.

Старый, опытный главный хирург, прошедший Великую Войну, внимательно следил за молодыми хирургами. Цып отслеживал такие субъективные факторы, как: моральное и физическое состояние хирурга, отсутствие или ослабление чувства врачебного долга, эгоизм, невнимательность, небрежность, неаккуратность, недисциплинированность, плохой самоконтроль, забывчивость, неряшливость, непоследовательность, торопливость, неосторожность, злоупотребление алкоголем, беззаботность, лживость, самоуверенность, своеволие, переоценка личных возможностей, нетерпимость, вспыльчивость, грубость, недоброжелательность, обидчивость, плохое физическое состояние, самочувствие и настроение, переутомление, болезнь.

По КзоТу более 3 – 4 дежурств за неделю иметь не полагалось, бухгалтерия чётко выслеживала нарушителей, и у них возникали проблемы с оплатой. Но администрация закрывала глаза на подмены в графике. Можно было отдежурить за кого – либо и получить от него наличные деньги. Табелировался один, а работал другой.

Исаев поставил перед собой цель: достичь совершенства в профессии, чтобы, вылечив, больного, сказать ему: «Иди и живи, – ты здоров!» Ради этого, он не останавливался ни перед какими перегрузками. Однажды он не выходил из больницы одиннадцать суток. Спал урывками, на кушетках в ординаторских; бельё стирали санитарки; мылся в душах клизменных помещений; питался на больничном пищеблоке или в раздаточных отделениях. Дежурства по 2—3 дня подряд, вообще не считались для него за нагрузку.

В редкие дни отдыха, впитывая в себя полной грудью влажный воздух, он чувствовал необычное счастье и тоску. Счастье давала работа и отношение больных, медсестёр, санитарок. Он мог признаться себе, что пользуется хорошим отношением простых людей, – тех людей, которым помогал, и которые помогали ему. Его авторитет рос, приходили на приём люди, которые получили рекомендации от излеченных пациентов. Тоскливо бывало тогда, когда в редкие минуты отдыха он лежал в своей комнате на спине и вспоминал своего сына. Он помнил запах его маленького тела, кучерявые русые волосы, серо – зелёные глаза.

У Исаева было хорошее ружьё, бокфлинт, Иж – 27 Е. Однажды он слишком долго возился с ним. Мать зашла и отобрала оружие, спрятала. Она списалась с невесткой и договорилась привезти мальчика.

Исаев собирался в дорогу недолго. Рейс Краснодар – Нефтегорск выполнял Ан – 26 с посадками в Махачкале, Шевченко и Джебеле. Седые волны Каспия незаметно переходили в песчаные волны барханов пустыни Кара – кум. В районе Шевченко обращали на себя внимание черные выработки урановых карьеров. Система авиаперевозок была отлажена, авиатехника надежна. Гул движков убаюкивал, – а с другой стороны вибрация и тесный салон ко сну не располагали – обычно к исходу полета тяжелела голова и затекали ноги. В Джебеле среднемагистральный самолет сел на знакомую по службе в авиаполку ВПП, состоящую из плоских бетонных многоугольников. Исаев нетерпеливо стоял за спиной открывающего дверь второго пилота. Воздух пустыни ворвался в салон пассажирского самолета и вызвал у доктора знакомое ощущение сауны. Верблюжья колючка, перекати – поле, ракушечниковые и глинобитные дома. Сорок минут по прямому и ровному шоссе на раскаленном автобусе с рыдающим двигателем. Вот из марева песков поднялась реальность – прекрасный город нефтяников. Хотя бывшая жена заранее была предупреждена, в квартире везде были следы мужского присутствия. Ни новой мебели, ни вещей. Сын затравленно прятался среди домов на квартале, а затем подошел и положил белокурую головку на грудь Исаеву. Они сразу сходили за обратным билетом. За сутки до отлета отец и сын успели погулять по знакомому городу. Рассказы ребенка вызывали грусть и отчаяние. Но ничего с этим поделать было нельзя. Если бы Исаев захотел забрать ребенка к себе, то закон был – бы не на его стороне.