Текст книги "Невольница. Роман"

Глава 17
Император Оттон

Остаток дня Аза провела у себя в постели. Сальвестра принесла ей поесть и заботливо спросила:

– Может, позвать Орсу?

– Обойдусь без этой старой колдуньи, – запротестовала Аза. – Мне просто надо отдохнуть. Ступай, я посплю.

Однако после ухода служанки она вместо того, чтобы попытаться уснуть, принялась размышлять о недавней встрече. Скорее всего Пиппа прибыла в Венецию вслед за своей недавней подругой по несчастью, на другом корабле. Ее присутствие здесь очень обнадежило Азу, чувствующую себя теперь менее одинокой, чем еще несколько часов назад, и поверившую в возможность своего побега из неволи.

«Я завтра попрошусь на мессу в собор. Пиппа, наверное, каждый день бывает на площади возле него».

Но на следующий день испортилась погода: утром небо было затянуто тучами и дул сильный ветер, к полудню пошел дождь, а вечером стали слышны звуки поднявшегося на море шторма.

Ночью Аза с тревогой прислушивалась к шуму волн.

«Будто сонмище чудовищ пытается вырваться из заточения».

Чувствовала она себя по-прежнему неважно, поэтому к завтраку не вышла.

– Сеньор Венченцо скоро навестит тебя, – сказала ей Сальвестра.

Аза недовольно поморщилась.

– Не надо. Скажи ему, что мне уже стало получше, и я буду на обеденной трапезе.

– Разве же я посмею указывать хозяину, как ему поступать? – проворчала служанка, покачав головой.

– Мне стыдно за себя, – призналась Аза и опустила глаза. – Все-таки сеньор – мужчина, а я лежу в постели.

– Тебе пора бы привыкнуть к хозяину.

Аза едва удержалась, чтобы не сказать, что она не собирается привыкать к человеку, который держит ее в неволе.

Морозини так к ней и не зашел, потому что его, несмотря на непогоду, навестил лучший друг, Гвидо Градениго.

– Значит, я отобедаю у себя в комнате? – спросила Аза у Сальвестры, когда та сообщила о прибытии гостя.

Служанка отрицательно покачала головой.

– Нет, сеньор Венченцо и сеньор Гвидо оба ждут тебя за столом.

Азе пришлось подчиниться желанию хозяина дома, о чем она, впрочем, потом не жалела. Гвидо Градениго оказался человеком приятным – он относился к присутствующей молодой женщине весьма учтиво, чем расположил ее к себе.

Друг Венченцо Морозини был далеко не красавцем, поскольку обладая крупным носом, имел довольно тонкий рот. Зато его глаза светились умом и благородством. Голос Гвидо звучал мягко.

Гость заговорил с хозяином о погоде и неожиданно сообщил:

– А дож отправился в Сан-Серволо2929
  Сан-Серволо – остров в Венецианской лагуне, где в VIII веке был основан монастырь бенедиктинцев.


[Закрыть].

– В такое ненастье? – удивился Венченцо. – Сеньор Орсеоло, конечно, благочестив, однако же ему можно было бы и отложить это паломничество.

– Такое рвение угодно Богу, – возразил Градениго.

– А когда дож вернется?

– Завтра, – ответил Градениго. – Послезавтра ожидаются послы императора Оттона.

– Значит, послезавтра мне надо обязательно быть в палаццо, – пробормотал себе под нос Морозини.

Друзья принялись обсуждать императора Оттона, у которого были большие неприятности: он чем-то не угодил жителям Рима, и они восстали против него. Венченцо настаивал на том, что с бунтовщиками следует поступить жестоко, а Гвидо возражал, считая переговоры более действенной мерой в конфликтах.

Постепенно Аза перестала слушать своих сотрапезников и задумалась о том, что ее сейчас больше всего волновало.

«Пресвятая Дева! Где теперь Вадим? Прошло уже немало дней с тех пор, как мы расстались. Вряд ли он сидел все это время, сложа руки. А если мой муж что-то узнал обо мне и бросился меня искать? Страшно подумать, куда это может его завести. Но почему мне сейчас кажется, что он где-то рядом?»

Венченцо, прервав разговор с другом, обратился к ней:

– Гвидо привез замечательных музыкантов, и я приглашаю тебя их послушать.

Аза, которой сейчас явно было не до музыки, невольно поморщилась.

– Кажется, ты еще себя плохо чувствуешь? – заботливо спросил Морозини.

– Да.

– Хорошо, ступай к себе.

У себя Аза попыталась заняться рукоделием, но у нее ничего не получалось. Она принялась молиться, но душа ее все никак не успокаивалась.

– Ты вся взвинченная, – заметила Сальвестра.

– Это, наверное, из-за погоды – нашлась Аза.

Ночью ее мучили кошмары, а утром она была очень раздражительной и во время трапезы неожиданно для самой себя принялась жаловаться Морозини на то, что с трудом поднимается по лестнице в свою комнату.

Венченцо почувствовал себя виноватым.

– Прости меня! С сегодняшнего дня ты будешь жить в другой комнате.

Азе тут же стало за себя неловко, и у нее на щеках выступил румянец.

«Святой Боже, что это со мной? Как я вообще смею чего-то требовать с Морозини? Он может неправильно меня понять».

Венченцо воспринял ее претензии, как должное. В этот же день она была переселена из башни в находящуюся на втором этаже довольно уютную комнатку с оштукатуренными стенами. Азе понравился ее новое жилище, и особенно она была довольна тем, что рядом находится балкон, где можно было в хорошую погоду подышать воздухом.

Вечером Аза несмело спросила у Морозини:

– А когда я смогу вновь посетить собор?

– Когда погода улучшится, – ответил он ей.

«Придется ждать, – подумала она. – Да и вряд ли Пиппа в такое ненастье развлекает народ своими трюками».

На следующий день Морозини отправился к вернувшемуся из Сан-Серволо дожу на прием послов императора Оттона. После отъезда хозяина дом затих. У себя в комнате Аза слышала лишь редкие шаги в коридоре, отдаленные голоса да еще шум ветра за окном. Как и в предыдущие дни, у нее не получалось чем-то занять себя: рукодельничать ей совсем не хотелось, а молиться мешали беспокойные мысли.

«Если бы можно было посетить храм, – подумала Аза. – Там у меня получилось бы углубиться в молитву».

Но ей не дозволялось ходить одной даже в церковь, а Тинто и Кальво сопровождала ее только по распоряжению хозяина.

«Я – невольница, – злилась Аза. – Морозини обращается со мной, как с рабыней, и у любого из его слуг больше свободы, чем у меня».

Устав от одиночества, она решила разыскать запропастившуюся куда-то Сальвестру и вышла из комнаты. В коридоре не оказалось ни одной живой души, да и вообще дом словно вымер.

«А ведь, если я захочу уйти, никто мне не помешает», – посетила вдруг Азу мысль.

Но ключи от ворот хранились у управителя хозяйством. Была, впрочем, еще расположенная за кухней калитка, которая предназначалась для выноса мусора и отходов.

«Она, кажется, запирается только на ночь», – подумала Аза и направилась на задний двор.

Она, так никого и не встретив, добрела до кухни, откуда слышались визгливые голоса, затем приблизилась к калитке и прислушалась, не копошиться ли кто-нибудь с другой стороны. Поняв, что никого нет, Аза отворила калитку и едва не свалилась в находящийся слева канал. А справа тянулся заваленный мусором проулок.

Аза поморщилась. Исходящее от этих нечистот зловоние вызывало у нее тошноту, да и выглядело все это отвратительно. Однако во двор беглянка не вернулась. На нее напало упрямство, заставившее ее, утопая по щиколотку в грязи и задыхаясь от вони, двинуться по проулку. Испугала Азу только прошмыгнувшая перед ней крыса, однако это случилось уже тогда, когда путь по забитой отходами щели был почти пройден.

Первое, что ощутила молодая женщина, выбравшись на нормальную улицу, было чувство свободы. Впервые с тех пор, как она оказалась в Венеции, никто не сопровождал ее и не следил за ней. Однако тут же появилось и осознание никчемности такой свободы. Аза не могла даже отправиться на поиски Пиппы, поскольку не на что было нанять лодку.

«Мне остается только просить помощи у Господа».

Закрываясь от пронизывающего ветра плащом и обходя лужи, Аза двинулась под проливным дождем к базилике Сан-Христофоро. Навстречу ей попались только трое мужчин, но никто из них не обратил на нее ни малейшего внимания. Хотя путь и был коротким, она успела замерзнуть, поэтому очень обрадовалась, когда, наконец, попала в храм.

В полутемном центральном нефе не было никого, кроме занятого чем-то у алтаря священника, отца Микеле. Он был настолько увлечен своим делом, что не заметил вошедшую женщину. Поскольку Аза хотела его отвлекать, она, ступая бесшумно, нырнула в боковой неф, где опустилась на колени и принялась молиться. Вскоре молитва овладела ею полностью.

Внезапно за колонной кто-то чихнул и мужской голос сказал, прокашлявшись:

– Перед тобой никто иной, как сам император Оттон. Но ты должен сохранить эту встречу в тайне.

– Разумеется, отец Иоанн, – ответил другой голос (Аза даже не сразу сообразила, что он принадлежит отцу Микеле). – Benadico!3030
  Благословляю вас! (лат.)


[Закрыть] Могу ли я узнать, что к нам привело великого государя?

Следующий вступивший в разговор мужчина, судя по его голосу, был довольно молод:

– Я прибыл в Венецию, чтобы тайно встретиться с достопочтенным дожем Орсеоло. После моего возвращения в Равенну о моем визите в Венецию будет объявлено, как о свершившемся событии, а пока пусть все думают, что здесь находится лишь императорское посольство, а сам император молится в святой обители Помпоза3131
  Помпоза – монастырь в устье реки По.


[Закрыть]. Но мне вовсе не хочется быть лжецом перед Господом нашим Иисусом, почему я и посещаю под видом простолюдина здешние храмы. Нынче я решил почтить святого мученика Христофора Никодимского3232
  Христофор Никодимский – христианский святой, казненный по преданию в 303 году. День его памяти 19 апреля.


[Закрыть], для чего отец Иоанн и привел нас сюда.

Аза не верила собственным ушам.

«Господи Иисусе! Пресвятая Дева! Неужели здесь сам император Рима? Не грежу ли я?»

– Святой отец, кажется, чем-то недоволен? – осведомился еще кто-то, говоривший грубым, хриплым голосом.

– Почему ты так решил, Хариберт? – спросил Оттон.

– Я же не слепой.

– Сюда дошли некоторые слухи, – заговорил отец Микеле после недолгой паузы. – Мне сообщили, что император Оттон, да будет милостив к нему Господь, непочтительно обошелся с найденными останками Карла Великого.

В беседу вмешался еще один человек, который произнес с твердостью:

– Никто не относится с таким почтением к памяти Карла Великого, как наш император.

– Генрих Баварский прав, – опять подал голос Оттон. – Да будет известно святому отцу, что я желаю, во славу Божью, возродить Священную Римскую империю в том виде, в котором она была при Карле Великом. Я уже нашел себе союзников в лице нескольких князей и венгерского короля. Есть и поддерживающие меня священнослужители. Да и дожу Венеции моя идея нравится.

Аза тем временем размышляла над тем, как ей поступить. Ее положение было щекотливым. Поначалу она решила затаиться, но вскоре сообразила, что, если будет обнаружена, то окажется заподозренной в дурных помыслах.

«Пожалуй, мне стоит показаться императору, пока он многого не предназначенного для моих ушей не наговорил».

Набравшись храбрости, Аза поднялась с колен и вышла из нефа. Перед ней предстали шесть человек – отец Микеле, незнакомый высокий священник, юноша лет двадцати, седовласый, грузный старик, молодой мужчина болезненного вида и еще кто-то в воинском облачении, находящийся в той части храма, куда свет почти не попадал. Все они с удивлением воззрились на появившуюся перед ними молодую женщину, а она склонилась перед ними в низком поклоне.

– Кто ты? – обрел дар речи юноша.

Аза узнала голос императора. Оттон был невысоким, довольно худым, но при этом жилистым и поджарым. Черты его лица казались несколько вялыми, зато во взгляде присутствовали и глубина, и ум. Оделся он, как небогатый горожанин.

– Кто ты такая? – повторил император.

– Это одна из моих прихожанок, – ответил за Азу отец Микеле. – Она служит сеньору Венченцо Морозини.

– Что ты здесь делаешь? – грозно спросил старик.

«Это Хариберт», – машинально отметила Аза про себя, а вслух сказала:

– Я молилась в уголке и не сразу услышала, как вы вошли.

– Ты подслушала наш разговор? – подал голос высокий священник и осуждающе покачал головой.

– Да! – ответила Аза. – Но пусть это не беспокоит ни императора, ни святых отцов, ни благородных господ. Я никому ничего не скажу.

– Разве женщины умеют молчать? – проворчал Хариберт.

– Некоторые умеют, – неожиданно возразил ему мужчина болезненного вида, и Аза узнала голос Генриха Баварского

– Я не болтлива, – сказала она. – Мне не составит труда помолчать несколько дней о том, о чем вскоре и без меня все узнают. Но, если ваше величество все же сомневается, я готова поклясться жизнью ребенка, которого ношу под сердцем, что никому не расскажу об этой встрече.

– Ей можно верить, – заметил Генрих.

Он явно симпатизировал молодой женщине и этим все больше ей нравился.

– Она не похожа на обычную служанку, – проговорил Оттон.

– Если у тебя будет ребенок, то, значит, есть и муж? – спросил вдруг Генрих. – Где он?

– Он не в Венеции, и мне сейчас ничего о нем не известно, – ответила Аза и поспешила сменить скользкую тему разговора: – Я никого не предупредила о том, куда пошла. Меня могут искать.

Она вопросительно посмотрела на императора, но он, вместо того, чтобы отпустить ее, вдруг сказал:

– Мне захотелось сделать для тебя что-то хорошее. Чем я могу тебе помочь?

Аза растерялась. Будь перед ней византийский император, она попросила бы забрать ее в Константинополь, где сейчас находится Рында, который обязательно помог бы ей встретиться с Вадимом. Но какую помощь Аза может получить от императора Священной Римской империи?

Она почтительно склонилась перед ним.

– Благодарю ваше величество за оказанную мне честь, но я ни в чем не нуждаюсь.

– Неужели? – удивился Оттон. – Меня все молят о помощи, а ты от нее отказываешься. Подумай как следует!

Азе на мгновение показалось, что она упускает что-то очень для себя важное. Однако у нее не хватало времени понять, как ей надо правильно поступить.

– Благодарю ваше величество, но мне ничего не надо, – повторила Аза дрожащим голосом.

– Ладно, ступай! – велел ей Оттон с досадой.

Еще раз поклонившись ему, она подошла под благословение к священникам, после чего стремительно покинула храм. Уходя, Аза чувствовала на своей спине пристальный взгляд и почему-то была уверена, что он принадлежит Генриху Баварскому.

Шагая под дождем по улице, она подумала, что могла бы попросить императора, чтобы тот уговорил дожа принять ее. И тут же Аза себя одернула. Кто она такая, чтобы Пьетро Орсеоло давал ей аудиенцию? Да и о чем его просить? Чтобы дож возместил Морозини убытки? Или, чтобы он нашел и доставил сюда ее мужа? Как будто у правителя Венеции нет иных забот.

Аза дошла до узкого проулка, пробралась, утопая по щиколотку в грязи, по нему и толкнула калитку. Внезапно перед ней выросла рослая красотка Антония.

– Где ты была? – спросила служанка, глядя на соперницу с нескрываемым торжеством.

– Это тебя не касается! – отрезала Аза.

– Бегала на свидание? – усмехнулась Антония. – Хозяин нынче же узнает про твои шашни.

– Думаешь, тогда он, наконец, на тебя обратит внимание? Не надейся: ты ему никогда не будешь нужна.

Аза сама не знала, зачем она это сказала. Не в ее характере было вступать в пререкания с такими вздорными особами, как Антония.

– Потаскуха! – вскликнула взбешенная служанка. – Мерзавка!

– Не злись, – искренно посоветовала ей Аза. – Злоба тебя уродует.

Антония принялась сыпать такими ругательствами, какие даже головорезы капитана Марчелло редко употребляли. Поморщившись, Аза обошла бушующую девицу и направилась в дом, где встретила в коридоре обеспокоенную Сальвестру.

– Где ты была?

– В храме, – сухо ответила Аза, но, поймав недоверчивый взгляд Сальвестры, добавила: – Отец Микеле может подтвердить мои слова.

– Вряд ли твое своеволие понравится сеньору Венченцо. И наверняка он и на меня рассердится.

– Я за тебя заступлюсь, – пообещала Аза.

Глава 18
Напрасные старания

Вечером пылающий гневом Морозини ворвался в комнату Азы и потребовал от нее признаться, где она была и, с кем встречалась. В ответ она дрожащим от искреннего возмущения голосом заявила, что ее положение рабское, если ей вменяют в вину даже самовольное посещение храма.

Венченцо был обескуражен.

– Так ты была в Сан-Христофоро?

– А где же еще? Куда еще я могла отправиться в ненастную погоду? Отец Микеле видел меня.

– И ты вышла из дома такой дождь?

– Желание обратиться к Господу от погоды не зависит.

– Кто еще был в Сан-Христофоро? – осведомился Венченцо, глядя на свою собеседницу с подозрением.

– Никого, кроме отца Микеле.

– В самом деле никого?

Аза замялась

– Честно признаться, не уверена… Может быть, кто-то и был, когда я молилась…

Эти ее слова убедили Морозини, и он процедил сквозь зубы:

– Антония будет наказана за свое злоязычие.

«Кажется, у меня стало получаться правдиво лгать», – удивилась сама себе Аза.

– С нынешнего дня ты будешь посещать храм, когда захочешь, – добавил Венченцо, окинув ее милостивым взглядом.

– Спасибо, – поблагодарила она.

– Ты, должно быть, скучаешь дома одна? – неожиданно спросил он.

– Вовсе нет. Меня спасают от скуки молитва, рукоделие и беседы с Сальвестрой.

– И все-таки тебе, должно быть, скучно, – настаивал на своем Морозини. – Но ничего, ты скоро сможешь развеяться. На Вознесение у нас будет много чего, на что стоит посмотреть, а после праздника ожидается еще более интересное зрелище.

– Какое зрелище?

– Казнь.

– Казнь? – ужаснулась Аза.

Не заметив ее испуга, Венченцо начал увлеченно рассказывать:

– Да, после праздников всегда казнят преступников. Говорят, сейчас их скопилось около десятка. Последний приговор дож подписал сегодня: на днях поймали хорватского корсара, который зачем-то появился в Венеции. Остальные злодеи ему под стать, если не хуже. Всех их выведут из тюрьмы, прогонят по берегу канала, а затем повесят возле собора Сан-Марко. Ты сможешь это увидеть. Народу, конечно будет много, но я найду для тебя удобное место…

– Не надо, – прошептала Аза, на которую рассказ произвел тяжелое впечатление, поскольку она, конечно же, вспомнила о своих казненных в Мелёне родителях.

– Почему? – удивился Морозини.

Аза понимала его удивление. Когда ей было тринадцать лет, она однажды видела в Нарбонне, куда приехала с бабушкой из усадьбы, как народ собирается поглазеть на чью-то казнь. Жаветта тогда поспешила увезти внучку из города. По дороге в усадьбу их слуга, добрейший Рубо, не скрывал своего сожаления о том, что ему не дали посмотреть на увлекательное действо. Подобное зрелище для большинства людей было только развлечением, а казненные не вызывали почти ни у кого сочувствия, поскольку их считали преступниками, достойными самого жестокого наказания.

– Мне непривычно видеть казнь, – ответила Аза. – И я сомневаюсь, что мне это понравится.

– Тебе не приходилось видеть казни? – удивился Венченцо.

– Не приходилось.

Морозини покачал головой.

– Порой мне кажется, что ты существо из какого-то неведомого мне мира – вроде сказочной феи.

– Я хочу опять побывать в соборе на мессе, – сказала первое, что пришло ей в голову, чтобы сменить неприятную ей тему разговора.

– Завтра твое желание исполнится, – пообещал ей Морозини.

– Правда? – обрадовалась она.

– Да, мы послушаем мессу, а потом, когда я буду на переговорах с посольством императора Оттона, ты, если хочешь, немного прогуляйся.

Аза радостно встрепенулась.

– Я с удовольствием прогуляюсь по площади. А кто меня будет сопровождать?

– Сальвестра, Тинто, Кальво и Феделио.

Радость Азы сразу уменьшилась. Четыре пары глаз – это слишком много, чтобы незаметно подать Пиппе какой-то знак. Особенно Азу беспокоило присутствие Феделио.

«Лучше бы его не было завтра со мной», – пожелала Аза, мало надеясь на такую удачу.

А вечером Сальвестра сообщила ей о том, что Феделио споткнулся и неудачно упал. Теперь у него болела нога, из-за чего он был завтра не в состоянии отправиться в собор Сан-Марко.

На следующий день, хотя погода немного улучшилась, солнце редко пробивалось сквозь густые облака, а от воды тянуло пронизывающей сыростью. Аза порядком продрогла, пока лодка доставила ее, Венченцо и слуг к пристани у собора Сан-Марко. Несмотря на довольно холодный день, народа вокруг главного городского храма было много. Аза внимательно оглядывала всех, включая нищих на паперти, но Пиппу она так и не нашла.

После появления семьи дожа и императорских послов все последовали за ними в собор. Началась месса, во время которой Аза была необычайно рассеяна. Ее попытки прислушаться к священнику оказались безуспешными. Не получалось у нее и молиться, поскольку она не могла выбросить из головы мысли о Пиппе.

До ушей Азы донесся шепот Сальвестры:

– Ты все взглядом по храму шаришь, будто ищешь кого-то.

– Тебе показалось? – ответила Аза, опуская глаза.

Немного погодя, она услышала, как жены знатных венецианцев вновь перемывают ей косточки. На сей раз Аза, стиснув зубы, выдержала пересуды.

«Прости, Господи, этих женщин! Не стоит на них обижаться: они же не знают правды. А мне не привыкать к лживым измышлениям».

Она Сальвестра, Кальво и Тинто вышли из собора одними из последних. На паперти Аза вспомнила о том, что Морозини дал ей кое-какие деньги на милостыню и глянула на нищих. Сразу же ее внимание привлекла худенькая девочка-подросток в изодранном плаще. Было что-то ангельское в облике этой нищенки, несмотря на ее грязную одежду и спутанные волосы. Повинуясь душевному порыву, Аза бросила ей не одну, а три монетки, за что получила от Сальвестры ощутимый толчок в спину. Девочка подняла свои бархатные, обрамленные длинными ресницами глаза и глянула с такой благодарностью, что Аза тут же забыла о тумаке.

Когда соборная паперть осталась позади, Сальвестра заворчала:

– Зачем ты ей подала такую большую милостыню? Эти деньги теперь достанутся ее непутевому папаше, чтоб ему сдохнуть, а он снесет твою милостыню в таверну.

– Кто эта нищенка? – спросила Аза.

– Козима – дочь пройдохи Вольпоне. А вон и он сам.

Он указала на находящегося неподалеку мужчины. Это был неприятного вида малый с наглыми глазами и перебитым носом. Его движения походили на движения готовящегося на кого-то напасть хищного животного.

– А мать у девочки есть? – с жалостью спросила Аза.

Сальвестра отрицательно покачала головой.

– Нет, матери у нее нет, а отец живет за счет дочери.

– Заставляет ее просить милостыню?

– Если бы только это! Говорят, он ее под мужчин подкладывает.

– Вот негодяй! – ужаснулась Аза.

– Редкостный подонок, – согласилась с ней Сальвестра. – Он жену побоями свел в могилу, а теперь дочь лупит постоянно. Как она жива до сих пор? Хотя, что ему ее жалеть? Ходят слухи, будто Козима – не родная дочь Вольпоне. Вроде бы он взял ее мать уже с ребенком.

– Бедная девочка! – пожалела несчастную Козиму Аза. – Спаси ее, Боже!

Служанка махнула рукой.

– Да не переживай ты за нее! Сколько на свете несчастных – на всех жалости не хватит. Пусть Господь о них позаботиться, а нам, тварям земным, надо о себе подумать. Давай-ка лучше хорошей погоде порадуемся. Потеплело, пока бы были на мессе.

Действительно, густые облака сменились легкими, перистыми, и солнце теперь щедро поливало землю яркими лучами. На площади перед собором стало заметно оживленнее. Среди небогато одетых горожан и горожанок появлялись один за другим, как конные, так и пешие щеголи в богатых нарядах, а между всеми ними быстро сновали лотошники, предлагающие всякую мелочь и еду.

Аза ощутила у себя в желудке голодное урчание.

– Возвращаемся домой? – спросила у нее Сальвестра.

Венченцо должен был участвовать не только в переговорах, но и в торжественном обеде, поэтому они его не ждали.

– Останемся еще, – возразила Аза. – Помнится, мне говорили, что где-то поблизости есть монастырь. Можно мне на него посмотреть?

Как ей не хотелось есть, гораздо больше она желала встречи с Пиппой. И хотя рыжей артистки нигде не было видно, Аза не расставалась с надеждой ее найти, потому и не торопилась домой.

– Святая обитель Сан-Дзаккария там, – сказала Сальвестра, указывая на восточную сторону палаццо дожей. – Другие монастыри и храмы сгорели двадцать пять лет назад в страшном пожаре.

Аза покачала головой.

– Не приведи Господи! Я уже не в первый раз слышу о том страшном пожаре. Как он случился?

– Вся вина за него лежит на доже Пьетро Кандиано… – подал голос Кальво.

– Погоди! – прервала его Сальвестра. – Давайте, уйдем туда, где нет ветра.

Они приблизились к монастырю Сан-Дзаккария и остановились возле часовни.

– Что же привело к пожару? – настойчиво поинтересовалась Аза.

– Я все помню, – начал Кальво, – хотя лет мне было немного. Дожем Венеции тогда был Пьетро Кандиано – человек низкий и алчный. Он много зла причинил жителям лагуны. Купцам он запрещал торговать рабами, а ведь для Венеции невольники – важная статья дохода и процветания.

Аза с детства привыкла плохо относиться к работорговле. Все, чьему мнению она доверяла – бабушка, дядя, аббат Реми – считали, что лишь один Создатель имеет право ими владеть людьми. Злоключения Вадима до того, как он попал вначале в Барселону, а потом в Обстакул, были еще одним подтверждением этой точки зрения. Поэтому Аза посочувствовала к дожу Пьетро Кандиано симпатию.

«Должно быть, он не был таким уж плохим человеком».

Словно услышав ее, Кальво добавил:

– Но это не самое ужасное его преступление.

– Ну, да! – вмешалась Сальвестра. – Пьетро Кандиано прославился своим распутством. Он соблазнил многих женщин и, в конце концов, заточил свою добродетельную жену сюда, в святую обитель Сан-Дзаккария, а сам женился на Вальдраде, сестре тосканского маркиза, взяв за ней земли в Ферраре, Тревизо и прочих местах. Хотя все эти огромные владения принадлежали лично ему, дож хотел заставить венецианцев защищать их.

– Я слышал, что Кандиано еще и церковью хотел повелевать, – заметил Тинто, который из-за своего молодого возраста вряд ли мог помнить события двадцатипятилетней давности.

– Хотел, – подтвердила Сальвестра. – Потому он и добился для своего сына от первого брака должности патриарха Градо, ослепив и заточив в тюрьму более достойного претендента.

– Патриарх Градо – это ведь святой отец, служивший мессу в первый день Пасхи? – удивилась Аза. – Он показался мне очень благочестивым.

Кальво хмыкнул:

– Да, теперь отец Витале стал благочестивым, а в прежние годы он окружил себя большой пышностью. Когда Венеция восстала, его пощадили, как духовное лицо. Зато с дожем Кандиано венецианцы не стали церемониться. Он засел в палаццо, и, чтобы выманить его оттуда, люди подожгли пару соседних домов. Но из-за жары огонь разнесся по всем окрестным храмам и перекинулся на палаццо. Когда уже вовсю бушевал пожар, дож пытался бежать с женой и маленьким сыном через внутренний двор собора Сан-Марко, но знатные сеньоры преградили им путь. Петро Кандиано и его сын были пронзены мечами, пощадили только сеньору Вальдраду.

– А ребенка за что убили? – растерянно спросила Аза.

Кальво пожал плечами.

– Убили и убили – видать, такова его судьба. Потом оба трупа погрузили на лодку и доставили на скотобойню.

– На скотобойню? Но это же не по-христиански!

– Не нам судить венецианских сеньоров, – строго сказала Сальвестра. – Тем паче, что среди них был отец нашего хозяина, славный сеньор Пьетро Морозини.

«Уж не за этот ли грех его потом наказал Господь», – подумала Аза, но вслух она этого, конечно, не сказала, а только спросила:

– Значит, над телами погибших надругались?

– Нет, – ответила Сальвестра. – Один знатный венецианец забрал их со скотобойни и похоронил, как полагается.

– Кто же этот благочестивый человек?

– Отец лучшего друга сеньора Венченцо – сеньор Джованни Градениго, упокой его, Господи.

«Да будет с ним Божья милость», – пожелала Аза.

– Большой тогда был пожар, – сказала в заключение Сальвестра. – Много чего здесь сгорело.

– Пойдемте в храм, – бросила Аза, хмурясь.

Рассказ о давних событиях совсем испортил ей настроение. Она стала еще хуже относиться к не вызывавшим у нее и прежде расположения жителям Венеции

Помолившись в храме при монастыре, Аза немного успокоилась. Голод все больше давал ей о себе знать, поэтому она сказала:

– Я хочу домой.

На площади перед собором Сан-Марко выступал певец. Под аккомпанемент псалтерия он исполнял красивым голосом песню, а люди со вниманием его слушали.

– На Пасху какой-то рыжий паренек делал разные трюки, – как бы невзначай сказала Аза. – У него это ловко получалось.

На ее слова отреагировал оказавшийся рядом долговязый подмастерье:

– Он только что был здесь, сеньора, но уже убежал.

Аза с трудом скрыла свою досаду.

«Это же настоящее проклятье! Почему я никак не могу увидеться с Пиппой? Господи, помоги мне!»