Текст книги "Тест на любовь"

18

Андрей обдумывал предстоящую встречу с Ольгой. Он решил отправиться на метро, а не на машине. Дело не в том, что они непременно выпьют и ему нельзя будет сесть за руль, за ним мог приехать и Толя. Просто ему захотелось вдруг почувствовать себя мужчиной, который едет на свидание. Давно он не спускался в метро, интересно посмотреть на людей.

Каждая поездка – психологический сеанс. Как интересно, как увлекательно читать открытые книги лиц на конкретной странице дня. Сколько печали и грусти на этих страницах. Так мало воли. Что ж, все верно, у кого достаточно воли, тот не ездит в метро. Он улыбнулся. Допустим, он встретится с Ольгой. Прежде всего любопытно понять, что она теперь за человек и почему она так заинтересовала его. Интуиция подсказывала – надо непременно приручить ее, а значит, заинтересовать собой.

Пока он сам не знал – зачем.

Его размышления прервал телефонный звонок.

– Алло? – хриплым от долгого молчания голосом отозвался Широков.

– Добрый день, Андрей, это Ольга.

Он выгнул бровь. Вот как? Он ведь только что о ней думал.

– Встреча отменяется.

– Что-то случилось? – встревожился он.

– Я срочно улетаю в Прагу.

– Дела не терпят отлагательства? – Андрей произнес дежурную фразу, желая удержать Ольгу на проводе.

– Да, работа.

– Обычное дело или что-то экстраординарное? Она помолчала.

– Обычное, – отстранение проговорила она.

– Позвони, когда приедешь. Хорошо?

– Позвоню.

Он положил трубку.

Андрей не успел обдумать услышанное, вникнуть в интонацию – чего в ней больше: обыденности, тревоги или волнения, – как телефон снова зазвонил.

– Привет, Широков. Узнаешь старых друзей?

– Ну что тебе еще от меня надо?

– Ничего особенного. Приезжай. Прямо сейчас. Андрей вздохнул:

– Ладно.

Он надел клубный пиджак, желая уверить самого себя в первую очередь, что встреча будет неформальной. Андрей хорошо знал, что чуткий человек, даже не отдавая себе отчета, всякий раз выбирает одежду, подчиняясь подсознанию. Оно лучше знает, в чем тебе комфортнее в той или иной компании.

Широков затормозил возле длинного бетонного здания в Измайлово, на котором до сих пор висит вывеска из прошлого. Давно здесь никакого проектного института нет и никогда не будет. Бетонные этажи сданы в аренду, здесь есть все, что угодно. Даже ООО «Изделия из дуба». Он усмехнулся.

Ему как раз сюда.

Он вошел в вестибюль, где до сих пор висят часы, которые показывали время еще при социализме, но они шли и показывали новое время. Он взглянул на свои командирские… Знакомые изумлялись – почему, Широков, не купишь швейцарские? Неужели денег не хватает? Он улыбался в ответ и молчал. Он-то знал, почему носит именно эти часы…

Широков прошел мимо литагентства, мимо рекламного бюро, приемного пункта подержанных вещей для бездомных. Постучал в дверь, вытесанную из дуба, с блестящей золотой ручкой. Тишина. Нажал кнопку. Раздался голос секретарши:

– Добрый день. Вам назначено?

– Добрый. Назначено к завхозу Иванову. Дверь раскрылась.

– Слушай, Петруша, вы что, боитесь за своих дубов?

– Не каламбурь, Широков. Я знаю, ты дока в этом деле. Иванов поднялся из кресла, могучий, седой, с хитрыми глазами. Он был в прекрасном деловом костюме, который подчеркивал солидность заведения и самой личности.

– Привет, Широков. – Хозяин кабинета пристально посмотрел на него. – Хорошо выглядишь, молодец. – Он улыбнулся. Большое мягкое лицо, словно вылепленное из хорошо подошедшего теста, сияло. – Рад, рад видеть тебя в полном здравии.

Андрей тоже улыбнулся и провел рукой по волосам. Он вчера подстригся очень коротко, шея стала казаться массивнее, а щеки толще.

– Молодец. Поправился.

– Да есть немного. Набрал вес – восемьдесят килограммов.

– Для твоего роста самый смак. Женщины небось тают… А?

– От специалиста своего дела слышу.

– Не буду скрывать. Есть у меня молоденькая. Недавно ей квартирку обставил. Знаешь, она на что согласилась? Ну в жизни не догадаешься.

Широков увидел заблестевшие детской радостью глаза Петруши.

– А вот и догадаюсь.

– Тогда давай попробуй.

– Твою собаку у себя держать. Брови Иванова изумленно взлетели.

– Вот это профессионал. И после этого ты мне будешь мозги полоскать, мол, не знаю, Иванов, как помочь твоему горю?

– Да нет, про собаку легче.

– А как ты узнал?

– Секрет, Петруша. Профессиональная тайна.

– Может, скажешь, какая порода? – Иванов сощурился.

– Скажу. – Он выдержал паузу, потом небрежно бросил: – Кокер-спаниель.

– Ну, ты силен!

Широков улыбнулся. Еще бы не угадать – на рукаве и на поле пиджака блестели рыжие шелковистые волосинки.

И еще одно он мог сказать совершенно точно: сегодня Петруша ночевал у дамы…

– Широков, ты просто дока. Так что, поговорим? Я, конечно, теперь простой пенсионер, завхоз, как тебе известно, но…

– Вот именно что завхоз. У тебя в хозяйстве много чет хранится. У меня тоже к тебе есть разговор.

– Хорошо бы про одно и то же…

Беседы с Петром Сергеевичем, попросту Петрушей, давно стали для Широкова тренажем. Человек вроде Петруши от дел уходит только в могилу.

– Давай откроем карты.

– Не проси меня открыть все, ладно? – Иванов улыбнулся.

– Можно подумать, ты бы отозвался на мою просьбу с нежностью. – Широков вздохнул. – Мы проведем модную сейчас мозговую атаку.

– Ой, тяжело. Я на пенсии, новым методам не обучен.

– Кончай кривляться, Петруша. У тебя везде остались друзья.

– Ага, кое-кто и ножик к горлу не прочь приставить. – Иванов встал из-за стола, кресло колыхнулось, но не издало ни звука. – Понимаешь, когда люди теряют деньги, очень большие деньги, они способны на все.

– Тебе страшно, Петруша?

– Нет, неуютно.

Широков кивнул. Ему тоже стало неуютно, когда он выстроил в голове то, что выстроил, и отчетливо увидел Ольгу, ненароком попавшую именно туда, где такие же большие деньги взяли власть над людьми.

– Я скажу тебе, Широков, кое-что. Поступил заказ выяснить… – Петруша придвинул к Широкову лист бумаги, на котором было несколько строчек. Прочитав их, Андрей кивнул и поднял на него глаза. Петруша взял листок обратно, аккуратно сложил и сунул в нагрудный карман пиджака. – Понял, да?

– Нельзя ли купить подробности? – спросил Широков.

– Чтобы их купить, никаких денег не хватит. – Петр Сергеевич бухнул кулаком по столу. – Вот я и решил с тобой повидаться. Ты психолог, шляешься по разным клиникам, консультируешь тех, кто жрет эти чертовы болеутоляющие таблетки. Пошевели мозгами, а?

Широков помолчал несколько секунд, не в силах поверить, что, кажется, они с Петрушей на этот раз сошлись в общем деле. Невероятно, но они – каждый по отдельности – подцепили по волосинке с одной и той же собачьей шкуры… Он покрутил головой – дурацкая метафора. Но что-то в ней есть. И как же трудно отыскать собаку, потерявшую всего две волосинки из миллиона! Причем, как и собака Петруши Иванова, она тоже может жить на стороне.

– Пошевелю. Кстати, я улетаю на консультацию в Прагу в конце недели.

– Да? Снова?

– Там программа по онкологии, какой у нас еще нет. Гуманный подход к людям… чрезмерно гуманный, я бы сказал…

– У тебя какая-то странная интонация.

– Да? Ты стал такой чувствительный, тонкий? Давно это с тобой, Петруша?

– А что странного?

– Никогда раньше не замечал.

– Значит, плохо смотрел. Они засмеялись.

– Петруша, завхоз наш дорогой, а не покопаешься ли ты в своих закромах? Ну, может, поищешь каких-нибудь чехов… А? И в коробочке с Юго-Восточной Азией пошурши. – Широков подмигнул. – Страна есть такая, Вьетнам… Слыхал, а? Может, там что-то? – Петр Сергеевич заерзал, кожа заскрипела. – Еще об одном одолжении я бы попросил тебя, но тут уже адрес точный. Имя тоже. Толя, мой шофер. Не трогайте его, ладно?

– Да ты что, ты что…

– И не надо за мной следить, ладно? Я знаю, я тебе многим обязан, Петруша. Но с тех пор неужели не расплатился? Неужели ты все еще сомневаешься во мне? – Петр Сергеевич пристально посмотрел на гостя. А гость продолжал: – Разве не я помог тебе раскрыть дело с сапфирами? А с мехами дельце не с моей подачи на ура прошло? Сколько славы, сколько денег тебе досталось. Мои прежние грешки – я тебе уже говорил – нынче достоинства. Выгляни-ка, Петруша, в окно. Теперь уже не из того кабинета, что прежде. Все книжки, которые ты у меня тогда отобрал, я перевел, прокомментировал и издал вполне легально. Мои комментарии на Западе перевели. Выходит, я лучше всех в мире те книжки прочитал, понимаешь?

– Но тогда те книжки ты не вправе был читать.

– Да, ты меня тогда спас. Но странно было бы тебе этим не заняться. Это ведь труды по психологии.

– Ага, но по психологии какой?

– Как по какой? По науке.

– Да нет, ты совсем другое изучал. Ты изучал влияние психотропных средств на массовое сознание.

– А что вредного?

– Не полагалось такое изучать психологам, психиатрам и прочим психам. Только людям особенным.

– Но тебе ведь просто меня было спасти.

– Конечно, я сказал, что ты на нас работаешь. Вот теперь попробуй опровергни. – Он хмыкнул.

– Можно подумать, тебе, пенсионеру, светит маршальская звезда за успехи в поимке контрабанды.

– Именно звезды-то я и боюсь. На бетонном столбике, – хмыкнул Иванов. – Конечно, рано или поздно нам всем такую навесят.

– Да не скажи, не всем. Кое-кого по ветру развеют.

– Это тебя, что ли?

– Я так и напишу в завещании. Развеять по ветру. Зачем кого-то обременять после жизни? Мне хорошо, и ветру хорошо – есть чем заняться.

– Слушай, Андрей Михайлович, мне что-то не нравится твое настроение. Причины? – требовательно спросил он. – И знай, мой к тебе интерес через Толю лежит совсем в другой плоскости. Не хочу тебя потерять раньше времени, золотой мой. Понял?

Широков внимательно посмотрел на Иванова. Секунду подумал. Потом вздохнул и задал только один вопрос:

– Ну так как, пошуршишь в закромах?

19

Таня Пескова пришла на работу, как всегда, в девять, села за стол возле бесконечных книжных стеллажей. Книги всегда успокаивали ее, но не сегодня. Разговор с Ольгой не шел из головы. Вернувшись вечером домой, она застала Сашу в привычной позе – он сидел на диване, тупо уставившись в телевизор. Катерина делала на кухне уроки, кошка лежала на холодильнике и требовала рыбы. Но рыбы не было, даже путассу, как и много чего еще. В холодильнике, как говорила в таких случаях Таня, выли волки.

На кухне валялись банановые шкурки, видимо, Катя перехватила кое-что после школы. Свет горел тускло, как обычно в это время – все уже дома и все подключились. А когда свет в доме вообще гас, значит, кто-то из новых, утверждали бабки на лавочке возле подъезда, залег в «джакузю».

Она оглядела длинные стеллажи книг – потрепанных и ни разу не открытых – и подумала: сколько еще лет она будет ходить сюда? Ей перевалило за сорок, но еще много придется износить башмаков или подбить старых… А потом? Потом она станет обладательницей пенсии и окажется в компании беднейших теток страны. К тому времени Катерина выскочит замуж за кого-то такого же голоштанного, и дальше все покатится под гору.

Таня иногда чувствовала себя такой же мудрой, как буддийский монах на японском острове в далеком Тихом океане, безбрежном, как сама жизнь. Кажется, она сама не знает, сколько ей лет, потому что цифры сейчас ничто.

Ей все равно. Ей стало невероятно грустно. Она вздохнула и посмотрела в окно. Ну и что видит она в данную минуту? Она видит утро, расплавленное солнце, похожее на разбитый куриный желток не слишком свежего яйца, купленного с лотка возле автобусной остановки. У тетки, которая когда-то была женщиной, младшим научным сотрудником с кудряшками, стучавшей каблуками по бесконечным коридорам бесконечных этажей нескончаемого института. Она смотрела, как одна собака бежала за другой, эти собаки, сменяющиеся поколение за поколением, подтверждали – все меняется, а жизнь остается.

Таня представила свою комнату, ей показалось, она слышит бой часов, которые Саша купил давно за гроши, когда часы эти старинной немецкой работы не относились к антиквариату.

Его глаза тоже были похожи на маленькие солнца, янтарные, они смотрели на мир по-прежнему изумленно. Он удивлялся всегда, словно это его первый приход на Землю. Для нее же в жизни нет ничего нового – Тане казалось, она листает одну за другой знакомые страницы, зная, что на следующей. Из-за этого ей трудно жить с Сашей, но иногда его особенное восприятие мира заставляло удивляться вместе с ним.

Таня знала, все случится именно так, как случилось. Сегодня за кофе она сказала мужу, сидящему напротив нее с кружкой:

– Они сдали тебя. Ты хотя бы это понял?

Он посмотрел на нее. Янтарь в глазах вспыхнул и стал похож на тот, который больше всего ценится. Саша молчал.

– Разве ты не видишь, что они сдали тебя?

– Ну что значит сдали? – Он пожал плечами. – Они просто ничего не могут.

– Ну неужели ты не понимаешь, в какую передрягу попал?

Он помолчал, пристально посмотрел на свои руки. Пальцы дрожали. Пальцы с аккуратными, ухоженными, но почему-то плоскими ногтями были бледно-синими.

– Да, пожалуй, не понимаю.

– Почему ты не хочешь сделать так, как я говорю? Ведь ты сегодня приедешь на работу, и там не будет сейфа. Почему ты не вынул из него то, что собирался?

– Да брось, Таня. Не преувеличивай. На это они не пойдут. Таня вздохнула. Сейчас она не чувствовала ни злости, ни досады. Она в очередной раз поняла, что смысл слов, вышедших из твоих уст, никогда не войдет неизменным в мозги другого. Твои слова не вызовут тех же мыслей и ощущений, которые породили их в тебе. Муж просто не понимает, что означают ее слова. Человек способен понять лишь то, что сознает сам. Она видела, как Саше тяжело все последние месяцы. Он превратился в комок нервов. Он уже не понимает сам, что делает.

Его маленькую фирму, которой, как она теперь поняла, могут перепасть большие деньги из городского бюджета, вырывали другие руки.

Кто такой Саша Песков? Кандидат наук из прошлой жизни. Кто стоит за ним? Поискали – никого. Когда не было денег и вероятности их получить, фирма никого не интересовала. Но теперь заработала огромная машина и поехала на него…

Тане вдруг отчетливо представился огромный грузовик с множеством колес, который мчался, не сбавляя скорости, на Сашу и его фирму. Его коллеги быстро, на ходу вскочили в кузов, немного ушиблись, поцарапались, помялись, но остались живы. И едут дальше, на Сашу.

А Саша стоит и смотрит, ожидая, что машина сейчас остановится. Но она летит, вот она уже приближается. Включены фары, чтобы слепящим светом пригвоздить его к месту, как зайца на ночной охоте.

Она пыталась его уговорить отойти. Отвлечь, повести куда-то, чтобы он очнулся и понял, каким наивным мусором забита его голова, все равно как желудок при несварении.

Но он упирался, будто боялся остановиться и посмотреть на себя издали, увидеть, что творится вокруг него. Те, кто рулил машиной, это понимали. Они действовали.

Так что же, больше не будет глаз, в которых солнце?

Может, и так. Они потускнеют, но вряд ли миру станет темнее. Миру наплевать на таких, как они. Впрочем, наплевать на всех. Людей так много на земле. Ничто не изменится.

Таню пронзила жалость. От того, что невозможно заставить смотреть другого твоими глазами на то, что видишь ясно и отчетливо. Нет, она не ясновидящая. Она просто реально смотрит на мир.

Конечно, были бы деньги, можно нанять частного сыщика и расследовать, кто захотел напасть первым на Сашу и его фирму. Кто направил тяжелый многотонный грузовик, чтобы раздавить его фирмочку, созданную на голом месте Сашей, и на ее основе открыть свою. Чтобы снова поставить телефоны, компьютеры, факсы на место выдранных. Кстати, те же самые, что стояли при Саше, Татьяна ничуть не сомневалась. Чтобы сделать ремонт, потому что у Саши на него не было денег.

Саша унес оттуда только свои старые туфли с новыми шнурками. Когда Саша аккуратно поставил их в прихожей, Таня сказала:

– Ты теперь понял, что я была права?

Она нисколько не удивилась, узнав, кто сел в новый грузовик. А он – очень. Этих людей он хорошо знал и сам принимал на работу, пил с ними чай, ел бутерброды, поздравлял в дни рождения, в праздники, в Новый год, приносил цветы, купленные на деньги из собственного кармана, по случаю совершеннолетия их детей.

Сейчас они ехали в грузовике, устремив жадные взгляды в будущее, поверх его головы. Глаза некоторых были печальны.

– Санек, – позвонил его заместитель, немолодой мужик, прошедший в этой жизни, кажется, через все, – жаль, что так вышло. Мы тут подумаем, как тебе помочь. Держи хвост пистолетом. Понимаешь ли, обстоятельства выше нас.

– Я понимаю, спасибо, Андреич.

Лежа в постели, Таня с великой печалью смотрела на изможденное Сашино лицо, на круги под глазами. Он постарел за два дня на несколько лет. Сама она, в глубине души, тела, разума, чувствовала, как и в ней что-то умерло. А может, даже не в ней, может, для нее. Она не знала, где это что-то, и ощущала даже не тоску, а тупость во всем, что делала.

Автоматически ставила чайник, варила суп и забывала о нем. Вечером садилась за стол напротив Саши и бездумно жевала что-то. Катя учила уроки, не особенно вдумываясь, что творится с родителями. У нее свои заботы. Эти заботы звали ее каждый вечер на лестничную площадку, оттуда доносился ее заливистый смех, а следом – низкий, грубый – соседского парнишки и строгий лай его огромной овчарки.

Тане было так тяжело, что казалось, этот груз раздавит ее. Вот в этот момент и раздался звонок Ольги. На следующее утро, открыв глаза, она увидела над собой лицо Саши. Он приподнялся на локте и сказал:

– Ты не думай, моя обида пройдет, я снова стану веселым.

«Боже мой, – подумала Таня со страхом, – как мы срослись».

– Конечно, Саша, пройдет. Все пройдет. Не горюй, я тебе помогу.

Верно говорят: мужчины – это дети. Вот уж верно так верно, подумала она снова. Саша – ее ребенок, как Катя. Она не может его оттолкнуть, бросить, отвергнуть. Теперь, после стольких лет, уже не может.

После встречи с Ольгой настроение Тани чуточку поднялось. Это не значит, что она решила согласиться на ее предложение. Но всегда дышится свободнее, когда есть хоть какой-то выбор.

Ольга сильная. Рядом с ней так спокойно, подумала Таня. Внезапно Тане пришла в голову смешная мысль – если бы женщины выходили замуж за женщин, они жили бы очень мирно друг с другом.

Внезапно перед глазами возникла фотография «кукольного домика», которую показала Ольга. Да и сама Ольга как куколка. Таня снова вздохнула. Достала зеркальце из стола и поднесла к лицу. Она вынула невидимую ресницу из глаза. Навернулись слезы. Ее разрывало желание: с одной стороны, ей ничего не хотелось менять в своей жизни, а с другой – поменять абсолютно все. Но как могла она поменять, не согласившись на предложение Ольги? Да никак.

– Привет. – Вошла коллега, Ирина Петровна. На лице ее всегдашняя спокойная покорность, с которой она и умрет. – Слышала, Татьяна? – Она была старше лет на десять. – Опять денег не дадут. А если дадут, то тридцать процентов от зарплаты.

– Что? – Татьяна вытаращила глаза. – Да это на пол-проездного! – Рука, потянувшаяся к компьютерным клавишам, повисла в воздухе. – Ну это просто невозможно!

– Да ладно, Тань, дыши глубже. Все возможно. Не горюй, давай-ка лучше чайку поставим. Не хотят платить – чаи гонять станем.

– Слушай, Ира, а у меня нет ничего.

– Я напекла оладий.

Чайник быстро закипел. Они уселись возле него. Глядя в прозрачную глубину чашки, Таня почувствовала, как у нее забилось сердце. Все, она согласна. Больше ее ничто не держит. Она сейчас же позвонит Ольге.

Таня быстро влила в себя чай и подошла к телефону.

Ольга сразу сняла трубку, будто ее рука лежала на аппарате. Таня, не здороваясь, точно опасаясь передумать, сказала:

– Я согласна.

Ольга положила трубку и облегченно вздохнула. Есть. Значит, она не ошиблась, пообещав Ирме вылететь завтра вместе с Таней. Билеты на утренний рейс заказаны.

Ольга улыбнулась. Ну что ж, замечательно. В ее деле появится свой человек, она поможет этому человеку выстоять в тяжелой нынешней жизни. Польза обеим. Есть еще один курьер – не разовый, каких много, а многоразовый. Постоянный. Итак, они с Таней улетают в Прагу.

Миша отвез Ольгу и Таню в аэропорт, они ехали налегке. В Праге их встретит Ирма, она сама знакомилась с каждой новенькой, желая посмотреть, с кем придется иметь дело. Ирма с первого взгляда определяла, кто на что годится. Очень часто попадались неврастенички, задерганные болезнью и страхом. Их нетрудно понять – конец виден ясно и отчетливо, надежды нет, остается только дикая боязнь боли. Таких она не отбрасывала с ходу, с ними она предпочитала поработать с помощью Андрея Широкова и его вкрадчивого голоса.

Кого Ирма отметала без разговоров – болтушек и сплетниц. Эту категорию она определяла мгновенно. Она считала, что по складкам лица, по морщинам на лбу можно прочесть, что за женщина перед тобой. Она еще ни разу не ошиблась. Ошибка стоила бы ей слишком дорого.

Чем опаснее становилась игра, тем сильнее она увлекала Ирму. Она доставляла ей даже большее удовольствие, чем секс. Неожиданно Ирма поймала себя на мысли, что от опасности по ее телу разливается истома, небывалая, экстатическая. Такую она впервые испытала в задней комнате лавки Миня, окуренной благовониями. Он бросил ее на циновку, навалился на нее, припал губами, и его губы сделали то, что должны были сделать совсем не они. Она выгнулась, забилась в конвульсиях и испытала такой восторг, который до того ей никогда не был доступен. Открыв рот, хватая воздух, она потянулась к нему, подсознательно желая доставить ему такое же невероятное удовольствие, какое и он ей. Его жесткие волосы прилипли к ее потному лбу, она открывала рот, стараясь, чтобы его плоть вошла как можно глубже… Она едва дышала, стонала, обхватив руками его спину и царапая ногтями. Реальности не было, комнаты не было, никого из них не было. Экстаз, охвативший обоих, сотрясал, обещая взрыв, после которого они разлетятся на мельчайшие кусочки. Он произошел. Едва не захлебнувшись, она втянула воздух, уткнулась лбом ему в живот… Весь мир провалился в бездну. Были только он и она. С тех пор предощущение опасности всегда возбуждало Ирму.

Подруги летели первым классом – Ольга всегда летала только так, сейчас она выбирала все самое лучшее. Стюардессы порхали между рядами, предлагали напитки, они с Таней взяли по бокалу красного французского вина, выпили и остались очень довольны полетом, солнцем поднебесья, мягкими креслами, музыкой в наушниках.

– Слушай, Оль, ну ты что-нибудь чувствуешь?

– Ничего. Абсолютно.

– Серьезно, да?

– Все сделано мастерски. Ты когда-нибудь слышала, чтобы зубной протез, хорошо сделанный, кому-то мешал?

– Нет. – Таня улыбнулась. – Пожалуй, он только придает красоту.

– Это не придаст особой красоты, но мы сами ее возьмем и придадим с помощью…

– Я что-то волнуюсь. Но Саша…

– А что Саша? Ты улетела на две недели. В командировку от библиотеки. Вот и все.

– Как же я потом ему скажу?

– А зачем ему говорить?

– А про деньги?

– Вот когда заработаешь, тогда и придумаем. Скажем, ты сделала специальный подбор литературы для нашей фирмы. У нас международное агентство, и, естественно, мы хорошо платим. Допустим, ты приготовила целый проект. Такое возможно?

– Да, конечно.

– Тебя и вознаградили. Кстати, совсем не обязательно объявлять ему, сколько тебе дали денег.

– А сколько?

– Не хочу травмировать твое бедное сознание.

– Ты сама… давно этим занимаешься?

– А тебе какое дело? – захихикала Ольга.

– Хотела прикинуть, – ухмыльнулась Таня.

– Ничего не выйдет. Здесь индивидуальный подход. Они приземлились в Праге среди дня. Стояла солнечная погода, солнце заливало окрестности. Их встретила Ирма, нарядная и элегантная, они уселись в машину, по дороге поболтали ни о чем и очень быстро оказались в гостинице в старом городе. Ирма разрешила им погулять.

Они бросили вещи и отправились на Вацлавскую площадь, прошлись по старинным улочкам. Лицо Тани на удивление быстро разгладилось, Ольга снова увидела ее почти такой, как прежде, в юности. Стоит ей вырваться из замкнутого круга серой жизни, она станет другой, думала Ольга. Блеск в глазах меняет человека.

– Ольга, мы вместе полетим во Вьетнам?

– Как распорядится Ирма. Скорее всего ты полетишь одна, я тебя встречу во Вьетнаме вместе с Минем. Там загрузишься и сюда.

– Ясно. Доктор займется мной завтра?

– Да. Сегодня вечером тебя подготовят. Как обычно перед операцией – полдюжины клизм, голодание…

– Ой.

– А ты что думала? Что тебе бантик на брюхо привяжут?

– Меня станут резать?

– В какой-то степени…

– У меня будет шов?

– А то его нет у тебя.

– Есть. Тот же самый будут вскрывать?

– Скорее всего.

– А если нет, что я скажу мужу?

– А про что?

– Да про новый шов.

– А ты скажешь, что в командировке попала в больницу.

– Ага, – задумчиво согласилась Таня.

– Что, пошли выпьем напоследок?

Они направились в маленькое кафе в старом городе, выпили коньяку, и Таня почувствовала себя вступающей в , другой мир, назад из которого в мир прежний хода нет. Неожиданно защемило сердце.