Текст книги "Тест на любовь"

9

Голос невидимого мужчины тревожил Ольгу. Он говорил о том, что она сейчас чувствует. О том, что будет чувствовать. Нет, это не гадание, а первый сеанс психотерапии. Она не видела доктора, он не видел ее. Иржи объяснил такой метод просто: для женщин, перенесших такую операцию, гистерэктомию, самое тяжелое – ощущение утраты собственной природы. Но поскольку женщина привыкла доверять мужской оценке, то именно мужской голос, только бестелесный, лучше всего введет в ее подсознание новые представления о себе и о новой для себя жизни.

– Загляните в свои глубины, осмотрите себя внутренним зрением, вы воспримете некую пустоту внутри себя подарком судьбы. Не жалейте об утрате, вы получите взамен гораздо больше…

Ерунда, подумала Ольга. Все равно что отрезать ногу и восхищаться новеньким протезом. Мол, блестящий, удобный и не болит. И его никогда не отрежут… Внезапно она остановила себя – Боже мой, так он про то и говорит! Нога была больная, кривая, угрожала жизни, ее больше нет, нет болезни, кривизны, нет угрозы жизни? Фу, покачала она головой, никогда бы не подумала, что способна поддаться речам психотерапевта.

Впрочем, он не так уж не прав. А силиконовая грудь кинозвезд? Ее делают ради успеха и действительно получают большее взамен меньшего. Никак не скажешь, что они после этого не чувствуют себя женщинами. Напротив, они становятся объектом вожделения… Конечно, такой грудью они не вскормят младенца…

– Да, вы совершенно правы, младенца вам уже не выносить и не вскормить. Но разве на свет можно выпустить только человека? А мысль? А идею?

Ольге стало не по себе. Он что, читает ее мысли? Но мужчина не видит ее, она не видит его. Ольга нагнулась к перегородке, разделяющей их. Здесь как в исповедальне в католической церкви, только перегородка очень плотная, совершенно непроницаемая. Ольга убедилась – подглядеть невозможно.

– Я уверяю вас, трудный этап в вашей жизни придаст вам еще большее ускорение в забеге по жизни. Забег не окончен, нет… Вы выходите на дорогу, которая доступна не всем…

Ольга похолодела. А не слышала ли она когда-то похожий голос? Или слова? Забег…

Ну конечно же. Забег был! В университете, на физкультуре… Когда она поставила рекорд, потрясла всех, начиная от преподавателя и кончая подружками…

– Мы еще поговорим с вами. А вы на досуге вдумаетесь в мои слова…

Иржи Грубов много лет занимался своими экспериментами.

Он, практикующий хирург-онколог, сделавший сотни операций, наблюдал мучительную смерть от рака. Да, существовали обезболивающие лекарства, но не такие, которые могли бы сделать сносными последние дни больных. Эти лекарства на час-другой усмиряли боль.

Впервые Иржи задумался про обезболивающие, когда мать Ирмы страдала от боли перед смертью. Но тогда он мало чем мог ей помочь. До сих пор он помнит, как ее пальцы, похудевшие и превратившиеся в кости, обтянутые кожей, хватали за запястье, а провалившиеся глаза безмолвно поедали его лицо глазами. Лучше бы она вопила во всю мочь. Потому что напряжение, исходившее от нее, энергия, не выплеснутая наружу, хватали за горло, не давали дышать. Он отмахивался, когда Ирма говорила ему, будто знала наверняка, что ее не минет эта ужасная чаша. Он был близок к отчаянию, когда понял – диагноз заболевшей Ирмы тот же самый. Но стадия другая. Он не спал ночами, думал, читал, искал. И нашел.

Еще много веков назад в Китае были описаны целебные свойства конопли, помогавшей при некоторых болезнях. Но попробуй заикнись, назови марихуану или гашиш лекарством! Препараты из конопли, но не всякой, а именно восточной, выращенной на той почве, под тем небом и прогретой тем солнцем, снимают боль, устраняют тошноту, повышают аппетит, уверяли древнекитайские книги. Но прописать анашу как лекарство врач не вправе. Во многих странах доктора пытаются исследовать и доказать благотворное влияние подобных соединений. Лет десять назад американские онкологи искусственно синтезировали дельта-тетрагидроканнабинол (ТНС), вещество, повторяющее главный компонент гашиша. Испытания в больницах Штатов доказали – препарат прекрасно действует на больных. Но можно ли заикнуться об этом в Праге?

Иржи Грубов и Энди Мильнер узнали друг друга на конференции в Филадельфии сразу. С первого взгляда стало ясно – оба помнили развлечения молодости.

– Коллега! Какая встреча! – кинулся Энди к Иржи, стоявшему в нерешительности, потом позволившему себе улыбнуться.

Энди усмехнулся, он подумал, что тот, наверное, успел прокрутить в голове, не опасно ли иметь дело с бывшим любовником. Старые грехи, точнее, память о них, умирают только вместе с мозгом.

Но Грубов решился иметь дело с Мильнером. Положение доктора вполне солидное, своя клиника в Сан-Франциско, прекрасный дом, машина. Имя в медицинском мире, в конце концов.

– Здравствуй, Энди. Здравствуй, дорогой.

Они трясли друг другу руки, смотрели друг на друга, и у Энди шевельнулось желание. Снова, как тогда. Но он подавил его в себе. У него было с кем его удовлетворить и не накликать беды.

– Ну, как ты?

– А ты?

– Семья? Дети? Как Прага?

– Научные труды?

Они словно обстреливали друг друга мелкой дробью, коротко спрашивая и коротко отвечая. На конференции занимали каждый свое место, соответственно иерархии страны и собственного научного веса.

Иржи до многого дошел в изучении онкологии, но, слава Богу, не претендовал на сенсационные открытия в лечении, какие случаются не реже чем раз в два года. Нет лекарства от рака, потому что неясна его природа,

Энди находил сходство рака с радиацией, его давно занимала мысль, что изменения внутри клетки ведут к чему-то вроде ядерного взрыва. И тогда…

Но высказать подобную мысль на столь представительном симпозиуме – значит подвергнуться насмешкам или, что еще хуже, дать пищу для ума какому-нибудь лихому исследователю, который скорее тебя дойдет до финиша.

После заседания Мильнер и Грубов поужинали в ресторане отеля, в котором остановился Иржи, потом Энди проводил Иржи в номер.

– Ты помнишь Винограды? – внезапно спросил Иржи у Энди.

Тот пристально посмотрел на все еще красивого Иржи Грубова. С возрастом в нем появилась утонченность, которая особенно нравилась Энди. Его не интересовали мальчики… Мужчины – да.

– Помню. Отлично помню. А где наш третий?

– В Москве. Он стал хорошим психологом. Энди засмеялся:

– Он всесторонне изучал человека. Они посмеялись.

– Здорово ты придумал тогда с серьгой.

– Но я не ожидал от него такой лихости. Отчаянный был юноша. Взять и выдрать ее из уха. – Он покачал головой.

– А как я зашил? Первый шаг в большую хирургию. Энди не сводил глаз с давнего приятеля.

– Иржи, ну а ты теперь – как?

– Я женат, Энди.

– И что же?

– Она только снаружи женщина.

– Ясно. Твоя пациентка. Давно?

– С самого начала.

– А не женился ли ты на ней ради науки? – захихикал Энди. Черные глаза загорелись. – По-моему, женщины никогда не были объектом твоей страсти.

– Ты сам знаешь – без эксперимента ничего не докажешь.

– Верно. Ну и как – получается? Есть доказательства?

– Отчасти.

Энди потянулся к руке Иржи.

– Как давно мы знакомы… Какие мы были молодые, когда веселились в том доме…

– Да, замечательный был дом.

– Журналисты, писатели, адвокаты… Не дом – мечта.

– Одни стены чего стоили. Толщина…

– Да, когда мы занимались любовью втроем, я думаю, соседи не слышали. – Энди захихикал.

– А если бы слышали… Я думаю, мы сейчас сидели бы не здесь.

– А ты… теперь…

– Нет, Энди. Теперь – нет.

– Наверное, ты не мужедева.

– Ты тоже читал этого философа? – удивился Иржи.

– Что значит – тоже? Да он меня, можно считать, спас он петли. Я больше не чувствовал себя изгоем. Ненормальным. Такие, как я, дети все той же природы, над которой никто не властвует.

– Я недавно прочел.

– На русском? С «ятями»?

– Да, факсимильное издание. Кстати, в Штатах, я думаю, тебе с этим проще…

– Если есть мозги и деньги – определенно. Здесь можно купить себе покой.

Энди откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Ему двадцать… Чуть больше или чуть меньше. Их трое. Невероятное ощущение. Давно желанное, но еще не испытанное.

Тела – гибкие, гладкие, сладко пахнущие. Молодые. Не такие, как скользкие и холодные тела женщин, которых он знал. Замораживающие, леденящие кровь. Эти горячие, потные.

Блестящие в свете лампы.

Их звали… Не важно, как их звали. Не важно, как звали всех, кого он знал после. Для него это была любовь. Для него это был единственный способ утолить желание, снедаюшее его.

Для всех – порок. Но почему он должен лишать себя удовольствия? Не должен. Не будет. Ему можно все.

Энди был умным парнем, он прочел много книг по медицине и психологии, желая понять себя. Однажды ему в руки попалась книжка на русском, изданная до революции. С ужасными «ятями». Он знал русский неплохо, как все образованные люди в Чехословакии в те времена, но через «яти» он продрался с трудом. Зато понял главное – такие, как он, не только существуют на свете, но их много. Они, писал автор, это Адам, из которого еще не вышла Ева… Эти люди, по определению автора, мужедевы, и никто не способен побороть свою кровь. Для них быть мужчине с мужчиной – норма, а не содомский грех.

Энди Мильнер, исследуя себя, поставил диагноз и назначил лечение: его жизнь в собственных руках. Но, как всякая жизнь, с самого начала пущенная природой по ей одной ведомой причине именно так, а не иначе, оказалась полна опасностей. Мир приготовлен по другим рецептам, а они не годились для Мильнера.

Тогда, втроем, на Виноградах – было началом. Те двое, с кем он получал удовольствие, оказались случайными любопытствующими участниками его страсти. Один сам не знал, что делал – скорее всего испытывал на себе наркотики, – потом женился на женщине. Другой познавал мир во всем многообразии, готовясь стать психологом. А Мильнер шел по своему пути. И вот его путь снова пересекся с дорожкой одного из тех, кто был тогда на Виноградах… Иржи вдруг сказал:

– Энди, у меня есть к тебе деловое предложение… Энди быстро открыл глаза и выпрямился.

– Слушаю тебя, дорогой.

Иржи решил обойтись без предисловий и пойти ва-банк.

– Энди, мне нужны обезболивающие. Много. Мильнер пристально посмотрел на старого знакомого.

– Понимаю, о чем ты. Хочешь маринол? Что ж, можно, но обойдется дорого.

– Больные раком не могут без него. Они готовы утолить боль чем угодно. Они ищут ходы в преступную среду ради бегства от боли. Мне жаль, но я думаю, скорее мир перевернется, чем удастся доказать, что запрет на подобные лекарства не имеет ничего общего с безопасностью страны. Твердолобый бюрократический догматизм везде одинаков. Возможно, время придет, все изменится, но людям, которые сегодня вопят от боли, этого не дождаться.

– Моя доля?

Иржи, немного подумав, ответил.

– Прибавь еще пять процентов. За риск, – бросил Энди.

Иржи не возражал. Его сердце билось отчаянно. Он сделал первый шаг… Потом он наладит свое дело, заработает система курьеров, пациенты привыкнут к обезболивающим… Дело пойдет.

Лекарство поступало в клинику Иржи без перебоев, упакованное как таблетки от головной боли, рекламой которого были заполнены газеты, телеэкраны, радио. Оно было у всех на устах. Удобный вариант. Иржи только качал головой – как просто. Потрясающе просто.

Клиника Иржи Грубова становилась все более процветающей. Иржи не сомневался в скором успехе.

Ирма тоже не сомневалась – в себе.

10

Минь прилетел в Прагу поздно вечером. Он чертовски устал, перелет из Сайгона всегда ужасно утомлял его. Эти ИЛы – вонючие и трясучие – отвратительны. Глаза Миня ввалились, щеки затянулись щетиной. Он через силу улыбался Ирме Грубовой, подлетевшей к нему в аэропорту.

– Ну, ты молодец, Минь. Я так и думала, появишься без задержки. – Ирма стала еще стройнее и элегантнее. Она была в ярко-фиолетовой хламиде с желтой подбивкой, это сочетание цветов привело Миня в исступление.

– Ваше слово для меня закон, мадам, – проговорил он. Она расхохоталась:

– Да не строй ты из себя никого. – Она махнула рукой. – Ладно, давай в машину, отвезу в гостиницу. Вечером ужинаешь у нас. Там и поговоришь с Грубовым. Я сняла тебе номер с видом на Влтаву. Тебе понравится.

Минь кивнул. Он хотел сейчас только одного – встать под душ и смыть с себя всю дорожную муть.

– Завтра мы распишем нашу пульку, – засмеялась она. – Определим череду курьеров и прочее.

– О, курьеры готовы?

– Да, они есть. Не мне же одной надрываться ради ваших кошельков.

Минь улыбнулся:

– Но ты только хорошеешь от этих надрывов.

– Обман, милый Минь. Оболочка.

– Мы все – оболочка. Дом нашей души. Ирма засмеялась:

– Ой, Минь, не надо… Он улыбнулся.

– Что смеешься? А думал ли ты, когда встретился со мной в своей антикварной лавке в Дананге? Там, где я покупала китайский иероглиф, а ты совал мне в руки визитную карточку и кланялся, как китайский болванчик?

Думал ли ты, что наша краткая дружба перерастет в великое дело, а? Ну как, ты уже освободил свой магазинчик? Мы расширяемся, дорогой. Я ведь тогда догадалась, что тебя поддерживает в этой жизни. Уж никак не лавочный мусор. В нем только знающие люди вроде меня способны откопать то, о существовании чего ты и сам не подозревал. Иероглиф меня и навел тогда на мысль… Он обещал богатство.

Минь быстро повернулся к ней.

– Я все знал. Тот иероглиф для меня был особым знаком.

– Для меня тоже. Я решила не выпускать тебя из поля зрения. Ты понял, что я догадалась, каким антиквариатом ты торговал?

Как же, догадалась. Она знала наверняка.

– Ну вот, молчишь как истукан.

– Да, мадам.

– Ну ладно, не буду больше мучить тебя вопросами. Отдыхай, дорогой. Вечером за тобой заедут. Что особенного приготовить на ужин, а?

Он посмотрел на нее таким выразительным взглядом, что Ирма усмехнулась:

– Нет, этого больше на ужин не подают. – Она коснулась его щеки холодными губами. – А как Салли?

– Она уехала.

– Уехала? – Ирма изобразила удивление. – Как же теперь клиника?

– Она была не одна, – бросил Минь, отворачиваясь. Отлично, подумал Ирма. Он ничего не знает.

Ирма познакомилась с Минем, когда ездила во Вьетнам с группой журналистов. В ту пору она внешне мало отличалась от себя нынешней, но время, время… Молодые говорят после сорока жизни нет. Ирма старалась держаться так, будто ей все время тридцать пять. И во все предстоящие годы ей будет тридцать пять. Да, она могла держать себя в узде, физиология не мучила ее. Еще бы – она давно в помойке. Теперь главное для нее – следить за внешностью, за женской оболочкой.

Тогда, во Вьетнаме, Ирма с невероятной силой почувствовала себя женщиной. Минь был умелым, ароматы – терпкие, пряные, возбуждающие – насыщали воздух. Фрукты, пропитанные солнцем, насыщали тело. Энергия так и рвалась наружу, чувственная сила требовала выхода в чем-то невероятном, сумасшедшем. Она упивалась млечным соком кокоса, косматые головки которого были похожи на младенческие. Парное молоко декабрьского моря, шепот пальм и запах мандаринов, ничуть не похожий на тот, что в Европе… И ласки, на которые не способен ни один из ее прежних мужчин. Ирме хотелось остаться навсегда под сладким небом и вместо Большой Медведицы страстными ночами любоваться Южным Крестом, упиваясь страстью. В комнате, отгороженной от антикварной лавки Миня, Ирма узнала, что такое на деле восточный секс. Она читала о его изощренности в книгах, как и об изощренности пыток, основанных на сексе, страшных и отвратительных. Она помнит, как выскочила из одного зала музея войны, когда экскурсовод подробно и обстоятельно излагал туристам, как вьетнамцы сводили с ума американских пленных, используя змей. Ее воображение не выдержало…

Минь заставлял ее душу отделяться от тела, ничего похожего с Ирмой прежде не случалось. Ей казалось – это не секс, это медитация вдвоем… Нет тел, есть только соединенный оболочкой дух. Никогда Ирма не думала, что ее может настолько потрясти страсть. А она-то считала, что она больше не женщина…

Приходя в себя, возвращаясь из рая на землю, Ирма в недоумении смотрела на Миня, маленького желтокожего человечка. Она не отходила от него ни на шаг, прикинулась больной, чтобы остаться в Сайгоне и не ездить на курорт в Вунгтау, куда все отправились купаться и загорать. Она догнала группу только на обратном пути в Ханое.

– Ты себя неважно чувствуешь, да? – спросила ее подруга, увидев ввалившиеся глаза и впалые щеки. – Ты так похудела…

– Ничего, все нормально, – откашлявшись, мотала головой Ирма. А сердце обливалось кровью и давилось мукой – она больше никогда не увидит Миня. Она провела все эти дни и ночи в его магазинном закутке. Потом она поняла, конечно, что благовония и курения не простые, догадалась, из чего была таблеточка, которую он предлагал ей всякий раз… Она вселяла необычайную бодрость и дарила неземное счастье.

Ирма задумалась тогда – а не соединить ли им усилия?

Несколько раз они с Минем встречались в Москве. Так было проще обоим. И когда Ирма однажды приехала в Москву по приглашению журнала Ольги Геро, они с Минем жили в одной гостинице. Вокруг Ирмы пытались суетиться журнальные дамы, стараясь вывезти на экскурсии, в театры, как это водится, но она сказывалась больной – от Москвы и морозов.

Ирма не была бы Ирмой, если бы из каждой ситуации не стремилась извлечь нечто, о чем другие даже не подумали бы…

– Грубов, я знаю, над каким лекарством ты бьешься. И я знаю, что для этого надо сделать, – сказала она мужу.

Когда Ирма изложила план, Иржи похолодел, а потом его бросило в жар.

– Дорогая, не кажется ли тебе, что ты делаешь заявку на открытие?

– А ты забыл, я ведь очень давно тебе на что-то такое намекала, но тогда было другое время. Сейчас можно все. Почему не попробовать? – Она расплылась в самой сладкой улыбке.

Иржи ошарашенно смотрел на жену. Он не переставал удивляться ее уму и сообразительности. Да, такое могла придумать лишь женщина.

– Дорогая. Гениально, – прошептал он.

– Риска никакого.

– Да, но…

– Не надо говорить «но». У тебя есть человек для первого рейса.

– Да нет, – покачал он головой.

– Есть, есть! – смеялась Ирма.

– Да кто же?

– Я.

– Ты сошла с ума! Неужели ты думаешь, я могу тобой рисковать?

– Именно, и ты для меня сделаешь все как надо. Ни в чем не ошибешься. Ты будешь трястись надо мной. Тебе нужен успех сразу. Немедленно. Второй попытки быть не может. Понял?

– Господи!..

– Но ты мне за это заплатишь.

– Чем? – Он поднял на нее глаза, под стеклами очков светился искренний интерес.

– Долларами.

– Да они все твои.

– Нет, мне нужна моя личная доля.

– Зачем?

– Ну вот – снова зачем. Я хочу кое-что создать при клинике. Ты наделаешь много курьеров, а мое турагентство станет посылать их во Вьетнам. Невинно, правда? А как гуманно. Дешевые поездки для долечивающихся раковых больных. Ничего не подозревая, они будут привозить товар. Загружать их станут при профилактическом осмотре у Миня, разгружать – при осмотре по возвращении у тебя. Ты делаешь обезболивающее на основе привезенного товара и продаешь им же. Такой вот инкубатор… Разве не гениально? Но это, Иржи, тебе будет стоить денег.

Иржи задумчиво смотрел на жену. Да, он помнил тот разговор, происшедший несколько лет назад. Тогда он не отнесся к нему всерьез. Он допускал вероятность другого – Ирма обладала талантом уговаривать людей, проникать в самые высокие сферы, и надеялся, что ей удастся внушить влиятельным фигурам мысль разрешить применение наркотиков в онкологии в виде исключения. Но то, что предлагает она сейчас, – гениально. Рискованно? Незаконно? Но как привлекательно! Это решит сразу столько проблем – и для него, и для пациентов.

Что ж, а почему бы и нет?

Иржи привлек жену к себе.

– Скальпель! Зажим!

Медсестра, а это была Власта, опасливо посмотрела на Иржи.

– Иржи, что ты делаешь?

– Я знаю, что делаю.

– Но ведь это может давить на…

– Это ни на что не может давить. Я знаю.

– Иржи, ну зачем такой большой объем операции… Разве нельзя оставить ей кое-что, а?

Он усмехнулся:

– Операционная сестра не имеет права голоса. Решаю я.

– Но я не слепая.

– Так надо. Давай.

Они оперировали третий час. Оставалось только зашить и молить Бога, чтобы организм этой женщины – кстати, которой уже по счету? – справился с тем, что на него возложено. Это нужно для дела. Для их с Ирмой дела.

– Ну, вот и все. В реанимацию. Пускай спит. А мы с тобой посидим за чаем.

Власта посмотрела на Иржи. По спине женщины пробежал холодок. Что ж, конечно, осталось только попить чаю. Ей стало как-то не по себе. Не слишком ли часто оперирует Иржи по полной программе? Удаляет и матку, и яичники… Не оставляет пациентке ничего…

Она заварила чай. Они сели в ординаторской. Иржи устало смотрел в окно. Власта подала ему большую чашку и спросила:

– Иржи, ну зачем, а?

– Знаешь, Власта, бывают случаи, когда надо сделать то, что кажется на первый взгляд жестоко. Но только на первый.

– А на второй?

– Полезно для дела. Для спасения других.

– Но это же конкретная женщина. У нее ведь не…

– В данном случае не важно.

– Иржи, я не буду с тобой работать.

– А спать, – усмехнулся он, – тоже не будешь? Власта отвела глаза. От этого она отказаться не могла.

– Как она будет себя чувствовать?

– Ничуть не хуже прежнего. Она не узнает, что у нее было на самом деле. Ты видела предположительный диагноз?

– Но она… согласилась?

– Она согласилась бы, если бы знала, для чего.

– А если нет?

– Все равно бы согласилась.

– Откуда ты знаешь?

– Ей не страшно это потерять. Ей пятьдесят, у нее никого нет. Ее ждет восхитительная поездка во Вьетнам… Почти даром. Плохо ли?

– Но ты укорачиваешь ее дни…

– Она поможет другим. Благодаря моему лекарству и ее телу многие больные уймут свою боль. Все в мире связано. Даже мы с тобой, правда? – Он окинул ее горящим взглядом. – Вообще хватит об этом. Дело сделано. Пускай спит, а мы забудемся, расслабимся. Пойдем.

Власта посмотрела на него, его глаза горели огнем, она знала – после такой операции ему это необходимо, как и ей. Она повернула ключ в двери, опустила жалюзи, пошла за ним в соседнюю комнату, где стоял хорошо знакомый медицинский топчан.

– Иржи, я не хотела бы попасть к тебе на стол… Стоя под дверью, выбирая минуту, чтобы войти, Ирма все слышала. При последних словах она отпрянула и тихо, на цыпочках пошла по коридору. Она не станет им мешать.

Что происходило дальше за закрытой дверью, ее не интересовало. Она знала, Иржи спит с медсестрами. Особенно часто с Властой.

Руки Иржи уже гладили бедра; прохладные и упругие.

– Не надо на стол, – шептал он ей горячо, – мы устроимся на диване. У тебя никогда не будет такой болезни, дорогая Власта, у тебя есть я… Я тебе не позволю…