Текст книги "Куда приводят сундуки"

– Молодец, всё правильно понимаешь, выбора у тебя нет!

– Ир, а если мы поедем и сломаемся по дороге? Ты что-нибудь в этих железках понимаешь? Может, папу твоего будем с собой брать?

– Папу? С ума сошла? Тогда уж лучше Шарика. Папа понимает в железках столько же, сколько Шарик. Но от Шарика толку больше – он молчаливее и охранять умеет.

– Да, я и забыла совсем: «умом и сообразительностью»…

– Кроме того, папа не согласится оставить своих героев, сама понимаешь. Слушай, ты как-то всё грустнее и грустнее, тебе что-то не нравится?

– Мне страшно. Вот сломаемся мы с тобой где-нибудь в тверских болотах и что? Нас комары сожрут. Теремок нас не дождётся с подарками…

– А мы не будем забираться в тверские болота! Зачем нам вообще болота? Там прялок нет. И случайные прохожие там разве что корзины с грибами несут. Будем держаться как можно ближе к цивилизации, чтобы рассчитывать на помощь квалифицированного автослесаря.

– Ир! Ты не понимаешь! Вот машина нас подвела, представь: не хочет больше с нами общаться, не едет дальше! А мы с тобой стоим на обочине, платочками белыми машем. И никто не останавливается час, два, три. Что тогда?

– Ну, платочками белыми махать не обязательно: в таком случае точно никто не остановится, будут на полной скорости мимо пролетать. Красными платочками тем более махать не рекомендую. Ты будешь махать прялкой, а я патефоном. Или наоборот. Если народ не клюнет ни на прялку, ни на патефон, мы живописно расположимся на зелёном косогоре с мешочком сухарей…

– Ир, ну какие сухари?

– Из белого хлеба. Они мягче, чем из ржаного. Из белого надо сушить.

– Проверяла?

– Конечно! Рано или поздно обязательно кто-нибудь заинтересуется нашей трапезой, какой-нибудь голодный автослесарь…

– Ирка! Ты бредишь!

– Ты – больше. Вер, поверь, мимо такой машины и двух интеллигентных девушек никто не проедет. Только не надо в тверские болота забираться и платочками белыми махать на обочине.

– А сухари?

– Вот сухарей насушить действительно не помешает! Я абсолютно серьёзно это заявляю. Вер, ты, по-моему, мне не доверяешь. Или ты опять пытаешься быть правильным человеком: никого не напрягать, никуда не влезать, ни одного правила поведения не нарушать. Пионерка ты, честное слово! Пионерка и ботаник!

– Да, ты права, пираткой быть намного легче и приятнее. Моя совесть мне часто мешает жить.

– Вера, это не совесть. Это какие-то твои дурацкие принципы, которые связывают тебе руки и ноги. А скоро и смотреть свободно по сторонам будут мешать. Отойди немного в сторону от самой себя! Против самой себя пойди хоть раз! Мир большой! Слушай, ну хочешь, поедем не на моей машине, а на поезде. Хочешь? Купим билеты в кассе. Как все нормальные люди. И я тоже куплю. Не буду от контролёров бегать…

– Хочу!

– Хочешь? А ты подумала, как мы потащим патефон и прялку? Если ещё и мешок сухарей у нас с собой будет при этом? Носильщика приглашать? А вокруг жара! Мы же в разгар лета поедем, забыла? Верка, ты меня начинаешь бесить, честное слово!

– Я тебя понимаю. Я сама себя иногда бешу. Но у меня есть некоторые сомнения по поводу нашего путешествия. По поводу музея – всё в порядке, я согласна.

– Ну, хоть на этом спасибо большое! Ладно, я буду трогаться в обратный путь.

– В Переделкино?

– Нет, на Самотёку. Я в Переделкино не ночую. Я к своей комнате на Самотёке привыкла. Я бы и до папы сейчас доехала, он не спит, но зато меня уже в сон клонит.

– Он знает, что ты теперь за рулём?

– Конечно. Он был очень рад, сразу же.

Перед посадкой в машину Ирина сняла свою шляпку, ту самую, чёрную шляпку курсистки, с которой она не расставалась. Именно в этой шляпке я увидела её год назад в метро. Тот же выцветший букетик матерчатых цветов… Из-под родной шляпки разбежались в разные стороны белые прямые волосы коротким ёжиком… Это были покрашенные остатки её чудесной тугой косы… Последние остатки, я бы сказала!

Я ахнула.

– Я тебе разве не говорила, что подстриглась и покрасилась? Ещё осенью! Я уже немного успела обрасти, раньше было ещё короче.

– Ирина, почему? Зачем? Твою волшебную косу…

– Ой, ну ладно тебе! Есть на свете много вещей прекраснее, чем моя «волшебная коса». Я себе так нравлюсь больше.

– А что сказала мама?

– При чём тут мама? Вот совершенно меня её мнение не волнует в данном случае. Не стала я у неё разрешения спрашивать, я уже большая девочка, чтобы решить самой, что носить под шляпой… Но вообще мама не разговаривала со мной целую неделю после прощания с «волшебной косой». А папа, наоборот, сразу принял такое положение вещей. Он увидел меня из далека в Салтыковке и закричал на все дачи: «Наконец то ты начала протестовать по-настоящему!»

– А ты из чувства протеста косу обрезала? Из-за мамы, да?

– Если честно, то протестовать надо было давно, лет в четырнадцать. Но я тогда была совершенно не созревшей для протеста. А в мои восемнадцать протестовать уже позд-новато.

– Папа это понимает?

– Вер, мне всё равно, понимает он, или нет. Я теперь – такая, и я собой довольна. Всё! Кстати, знаешь, откуда я эту причёску взяла? Мы с мамой, когда переезжали, я в нашей квартире, бывшей, отрыла среди старых газет какой-то крутой музыкальный журнал – на французском, кстати говоря. Я не помню год издания, но, по-моему, начала девяностых. Мне бросилась в глаза статья о группе Роксет, слышала о такой? Она раньше была жутко известной, а теперь они старые все, но до сих пор поют. Короче, там была масса фотографий их солистки. Собственно, их там только двое – она и музыкант. И вот у этой солистки была на голове такая причёска, как сейчас у меня. А о чём говорится в статье я не поняла естественно, да не очень-то и хотелось.

– А группа эта откуда?

– Швеция. Солистку зовут Мари. Я только эти две вещи и запомнила, извини. Я вырезала из журнала все фотки и отнесла их знакомой девчонке-парикмахеру. И через полтора часа вышла от неё новым человеком! И мне было так странно, что я раньше не додумалась так изменить себя. Понимаешь, это именно то, что мне нужно. Так что, я совсем не уверена, что это протест.

– А мама в тебе узнала кумиров молодости?

– Пока нет! А может узнала и молчит. Может, она этот Роксет, наоборот, не любила никогда.

– Если так, то её молчание – протест, как ни крути!

Я провела в постели весь следующий день, как и планировала. Родители ходили на цыпочках мимо моей комнаты, боясь потревожить мой сон. Если бы они знали, что я не то, что давно проснулась, а вообще не спала прошлой ночью. Пыталась! Но заснуть здоровым сном студентки, сдавшей все экзамены, у меня так и не получилось.

Спать мне мешали мои мысли. Уж не знаю, мучилась ли бессонницей Ирина, но мне было ужасно плохо утром. Я даже и не смогла понять сразу, что именно у меня болит. Горло и живот были в полном порядке. Даже есть немного хотелось… Голова не болела, но как-то не могла найти себе места ни на подушке, ни на мягкой спинке кресла, ни на холодном подоконнике. Она как-то беспокоилась, моя голова. Или это не голова, а душа моя беспокоилась? Но душа, по моему разумению, находилась совсем не в голове.

Потому что в голове – мозг и только мозг. Ещё и душу голова вместить физически не сможет. Душа, наверное, ниже, в районе груди… Тут у меня тоже не болело, но… как-то непривычно… покачивалось на волнах. Тоже не находило себе удобного положения!

В итоге я приклеилась к окну, пытаясь отвлечь себя созерцанием пейзажа.

Мы жили недалеко от метро Щукинской. На левом берегу Москвы-реки. До воды нам было идти буквально десять минут, если учесть ещё и время спуска по большому песчаному откосу с улицы Живописной. А если скакать гигантскими скачками вниз по песку, то не больше семи.

К сожалению, саму водную гладь из наших окон не было видно: мешал ещё один высотный дом. Один единственный! И зачем его только сюда воткнули? Всю красоту испортили жильцам нашего дома. Но два кусочка реки, правее и левее этого «лишнего» дома я всё же видела. Но такие они были маленькие! Как-будто два зеркальца из маминой сумки! Одно спасало: я точно знала, что там, за «лишним» домом, моя река. Широкая и живая, и ждёт меня в любое время суток.

На самой высокой точке того самого песчаного откоса всегда кто-нибудь сидел. Не просто сидел, а сидел в думах. Глядя в даль и машинально швыряя в воду мелкие камешки или снежки. Ни то, ни другое до воды никогда не долетало – слишком далеко была моя река. Но для этих людей была важна не цель, а сам процесс – бросить.

Бросить и найти ответ на какой-то вопрос – так мне всегда хотелось думать.

Я тоже решила, что пора идти бросать что-нибудь в реку. Снежки или камешки, если удастся отковырять под снегом последние… Это должно было успокоить и мою голову, и «область груди». Мне очень хотелось принять какое-то решение относительно Ирины. И я не могла понять причину, по которой я сомневалась в необходимости для себя этих летних приключений.

В три часа дня в комнату протиснулась мама. Мама явила в тот день исключительные телепатические способности. Она держала в руках… внушительный пакет с нарезанными кубиками белого хлеба.

– Я пойду уткам хлеб покидаю. Ты пообедаешь сама? Я тебе там всё оставила на плите.

– Ты покидаешь уткам хлеб? Я с тобой. Подожди, я только чаю глотну. Я как раз сейчас лежала и думала, что надо пойти чего-нибудь мелкое в реку бросить. Но до хлеба и уток я не додумалась.

– Главное, это не хотеть бросить в реку себя.

– Думаешь, ещё прохладно?

– Я не о том.

– Я шучу. Я знаю, о чём ты.

– А покушать? Там картошка с мясом остынут.

– По дороге погрызу твоей нарезки. И как раз нагуляю аппетит для картошки. Жди!

Мы с мамой пошли далеко, через мост над рекой, в сторону новостроек. Разноцветные флажки справа и слева от нас шлёпали от ветра так сильно, что мы не слышали друг друга. К тому же по мосту время от времени пролетали грохочущие красные трамваи.

Когда ни одной голодной утки вокруг нас не осталось (мама предпринимает такие птичьи рейды обычно раз в неделю и режет дома сразу по десять батонов), я решила, что пора держать совет. Великий совет на Москве-реке!

– Мам, вы же не хотите, чтобы я с вами ехала летом в Кострому?

– Нет, тебе там будет скучно с нами. И потом, ты разве не едешь с Ириной?

– С Ириной? Откуда ты знаешь, что я собираюсь ехать куда-то с Ириной?

– А ты всё же собираешься?

– Ничего не понимаю! Я же тебе ничего ещё не говорила сегодня! И вчера не говорила.

– Всё правильно. Ты проговорилась во сне. Не расстраивайся, такое случается.

– Мам!! Я тебе не верю!

– Зря. У меня есть специальное подслушивающее устройство: мы с папой вмонтировали его в твою розовую плюшевую собачку, с которой ты до сих пор засыпаешь в обнимку. Поэтому мы в курсе всех твоих летних дел. И мы очень рады, что ты решила поехать.

– Да вы с ума сошли!! Какое устройство? Какая собачка? Я её давно под диван засунула!

– Это ничего не меняет: устройство очень мощное. Называется телефон.

– В смысле?

– Ты совсем заучился, ребёнок! Ирина позвонила мне сегодня утром и рассказала о вашей возможной летней поездке.

– А ты?

– А я тебе уже начала резать батоны на сухари. Но потом вспомнила, что сегодня у меня птичий рейд, а до лета ещё успеем насушить.

– То есть ты прямо меня выпихиваешь из дома? И ты не боишься за мою жизнь?

– Очень боюсь. Но оттого, что ты будешь сидеть со мной дома, и я не буду в таком случае за тебя бояться, твоя жизнь превратится не в жизнь, а в умирание. И вот это меня пугает ещё больше. Кроме того, в Подмосковье стала нормальная сотовая связь. Надо ехать, ребёнок! Надо ехать!

– А вы денег мне с собой дадите?

– Нет, что ты! Мешка белых сухарей тебе будет вполне достаточно! Никаких денег. Будете питаться подножным кормом.

– Грибы-ягоды, щи из крапивы?

– И это тоже. Жаль ты рыбу ловить не умеешь на удочку. Надо с Ириной поговорить, не умеет ли она. Может, умеет. Тогда вы существенно разнообразите свой походный стол.

– Мам!! Я сейчас зарыдаю!

– От жалости к себе, надо полагать?

– Именно! Хватит издеваться! Мне и так на душе неспокойно.

– Тогда не задавай дурацких вопросов по поводу денег. Сама напросилась. Конечно, мы дадим тебе и денег, и папину рацию на всякий случай.

– Я вот думаю: а у нас нет ни спальника, ни палатки…

– Нет, вот это исключено. Деньги на гостиницу и никак иначе.

– Я боюсь!

– И я боюсь. Но надо ехать! Ты, лучше, как следует подготовь свои краски и холсты. Ты говорила осенью, что у тебя быстро растворитель заканчивается. Надо закупиться.

– Да. И белилами.

– А вы зимой едете?

– Как тебя понимать?

– Зимние пейзажи.

– Нет, просто белила всегда нужны. Мам, ну хоть термос мы должны с собой иметь?

– Пожалуй! У нас дома где-то спрятан. Я поищу.

– Ира хочет взять с собой Шарика.

– Для охраны? Было бы не лишним. Но куда вы его денете, если в гостинице остановитесь?

– Не знаю. Пусть в машине ночует. Разве нет?

– Может неправильно понять.

– Это Шарик неправильно поймёт? Это же супер-пёс! Он всё понимает, как надо!

– Ну, ладно, эти детали вы обговорите ближе к отъезду. Сейчас главное принять решение: едешь ты или нет.

– Я созрею до лета. Обещаю!

– Ну тогда пойдём скорее домой. Я буду тебя обильно кормить, чтобы ты быстрее созревала. Мозгу без каши и котлеток очень тяжело бывает. Тем более без картошки с мясом.

– Мам, кстати, а Ирина подстриглась.

– Совсем? Наголо?

– Почти. Под какую-то Мари из группы Роксет.

– Ого! Ничего себе под «какую-то Мари». Да это очень здорово! Это прекрасно! Мне тоже так в молодости хотелось, но я не могла решиться.

– Мне её косу жалко. Такая шикарная коса была…

– Интересно, а как ты себе представляешь пиратку с длинной русой косой?..

Заснула я в тот день моментально. То ли прогулка меня так успокоила, то ли я просто совершенно растратила за последние сутки все силы – и душевные, и физические, не знаю. Но мне снились какие-то пиратские сны! Как будто Ирина водрузила на машину чёрный флаг с черепом, завела на ходу патефон, который мы купили где-то по дороге, а патефон заиграл какую-то протяжную лирическую песню… Я же кидалась из окна машины сухарями и рыбой… Флаг, по-моему, мы нацепили во сне на удочку…

Шарик мчался впереди нашей машины, облаивая всех автомобилистов на встречной полосе… А по нашей полосе почему-то никто не ехал, кроме нас.

И, кстати, за рулём почему-то была не Ирина, а какой-то незнакомый молодой человек в серой кепочке…

Утром я тщетно пыталась вспомнить его лицо. Ну, или какие-то детали костюма.

Ну хоть что-то, за что можно было бы зацепиться при… возможной встрече (а я очень верила в сны). Ни-че-го!

Когда я рассказала по телефону Ирине о своём сне, она отреагировала очень серьёзно на этого молодого человека. Сказала, что «велика вероятность». Но чего?

Связь пропала. И молодой человек как будто тоже растворился в пространстве: ко мне в гости нагрянули однокурсницы с тремя кило пельменей и тортом: Татьянин день можно и не справлять, но лучше всё же справить, хоть и с опозданием, и без шампанского – это всё равно очень объединяет. И пусть в нашей группе не было ни одной Татьяны. Это имя вообще мне стало редко встречаться среди моих ровесниц.

На время нашего застолья побыть временно Татьяной согласился наш Гриша.

На Гришу срочно нацепили парик из новогоднего «дождика», навели ему лёгкий макияж… То есть по началу собирались сделать его лёгким, но так как Гриша был один, а девчонок десять, вместе со мной и моей мамой, и каждая пыталась привнести свою лепту в дело преображения самоотверженного Григория в Святую Татьяну, то через пятнадцать минут не только мы его не узнали, он и сам себя перестал узнавать…

Гришу усадили в центр большого стола и весь вечер именовали Татьяной Григорьевной. Он настолько вошёл в роль, что вернувшийся к вечеру мой мудрейший папа, общающийся с молодёжью ежедневно по роду своей профессии, не сразу смог понять, кто перед ним, юноша или… Татьяна.

Чудесно мы повеселились, одним словом!

А вечером, уже почти в ночи, когда все ребята разъехались, ко мне снова вернулись мои тяжёлые думы и Неизвестный в серой кепке за рулём «Победы».

Я никак не могла понять, что меня удерживает от путешествия с Ириной? Точнее, я уже приняла решение, что поеду, но радости по этому поводу я не испытывала. И вот именно причину моей «не-радости» мне и хотелось понять.

Зачем люди путешествуют? Увидеть что-то новое? Познакомиться с другой культурой? Выучить иностранный язык? Купить сувенир, в конце концов? Побыть недолго вне родного дома? Приобрести новых друзей?.. Очень много причин. Странно, но у всех они будут примерно одинаковые. То есть у всех – одни и те же. Большинство называет путешествие отдыхом или настоящий отдых видят только в путешествии. Но такая позиция касается в основном наших родителей. Нам, студентам и вчерашним школьникам, от чего отдыхать? От учёбы? От семьи? От работы? От городского транспорта? Ну, не знаю… По-моему, мы ещё не совсем дожили до той степени утомлённости, которая требует от организма: беги отсюда или завтра умрёшь! Мои драгоценные родители освободили меня совершенно от любых бытовых хлопот ради того, чтобы я спокойно могла получить то образование, которое хочу… То есть мне, честно говоря, длительный отдых подальше от дома и семьи точно не требовался! Пока, по крайней мере.

Я мысленно шла дальше по списку.

Иностранный язык? Не думаю, что в Подмосковье говорят на каком-то особом диалекте, который мне необходимо выучить для общего развития. Ну, есть, конечно, отдельные индивидуумы, которые слабо владея нормальным русским языком, пытаются объясняться с собеседниками междометиями. Получается иногда очень смешно, даже хочется некоторые слова и целые выражения зафиксировать в какой-нибудь специальной записной книжке. Но ведь это даже арго трудно назвать. Я знаю, что есть такие учёные, которые ходят, слушают и записывают все эти народные говоры, песни, прибаутки, обычаи. Но мне это никогда не было особо интересно. Хотя мне и не мешало бы, как художнику, проявить интерес к народному костюму. Жаль, что в Подмосковье от возможного костюма совершенно ничего не осталось. Это если забираться далеко на север, совсем далеко… Но туда мы с Ириной забираться точно не будем. Хотя она грезила расписной прялкой, а прялки у нас именно там.

Так, иностранный язык мягко покидает мой список.

Новые знакомства? Даже не знаю. Куда мне столько за последний год? Я иногда получаю одновременно такое количество сообщений в социальных сетях, что не в состоянии на них на всех ответить. А люди обижаются и говорят при встрече, что я невнимательный человек. А я внимательный! Я всегда стараюсь быть внимательной к моим друзьям и знакомым, когда они просят меня об общении. Я всегда стараюсь послать им хотя бы три-четыре незначительных слова, хотя бы просто «привет». Но у меня нет ещё одной пары рук! И нет миллиона на телефонном счету, чтобы всех обзванивать… Люди, родные, дорогие, я помню о вас, вы мне нужны всегда! Я бы прямо такой большой плакат над Москвой повесила со своей фотографией. Или заказала бы для метро такой специальный рекламный щит… Короче, новые знакомства – ну их к чёрту! Я и своих старых любимых «абонентов» не успеваю «обслуживать».

А, может, в путешествия отправляются, чтобы спрятаться от этого общения? Отключают все социальные сети, вообще телефон отключают… Всё, я ушла в подполье на неопределённое время. Ждите ответа!

Нет, родители будут не в восторге от такого моего молчания.

Свежий воздух и новые виды… Тоже сомневаюсь, чтобы у меня была в этом большая потребность. Я живу на улице Живописной, на высоком берегу Москвы-реки. Прямо из моего окна открываются такие потрясающие виды на пойму реки, на сумасшедшие закаты, что иногда не хочется отходить от окна, не хочется идти гулять, чтобы любоваться природой, дышать свежим воздухом… У меня всё это есть, прямо в моей комнате!

Нет, красоты природы – повод не для меня. То, чего я не могу увидеть, я легко себе представляю: я же художник! Целый художник, не пол художника. У меня хорошее воображение. Тренированное!

Знакомство с другой культурой? Да, если ты едешь за пределы своей страны. Но мы с Ириной туда не едем. И потом, я и с родной культурой знакома отрывочно. Родители перед Новым годом лепили в четыре руки на кухне длинные толстые нити из ржаного теста, потом скручивали их на подносах во всякие плоские узоры и подсушивали в духов-ке. У папы получались в основном всякие смешные рожицы, а у мамы снежинки и цветы.

Я смотрела на всё это очень круглыми глазами. Папа объяснил, что это такие северные народные «штуки», печенья, именно из ржаной муки, называются «Каргопольские тетёрки», через них деревенские дети смотрят на солнце, ближе к весне. Забава такая! А они с мамой просто делают пробную партию, потому что он весной будет читать студентам какую-то лекцию… Короче говоря, я ничего не знаю о своей стране. Москва – это ещё не вся страна. Поэтому заграница может подождать.

Сувениры… В столице можно купить всё! К сожалению, и моржовый клык, тоже.

И фотографий любого уголка нашей планеты в интернете полно.

Зачем ещё куда-то тащиться? Только создавать лишние пробки на дорогах.

И тут меня осенило: люди отправляются в путешествие исключительно ради самого путешествия! Ради дороги. Не ради чего-то нового, а просто ради дороги.

Дорога и приключения. Приключения и дорога. Они неразрывны!

Таким образом путешествие – это средство от тоски и однообразия. Это уже приключение, даже если ничего примечательного не произойдёт. Это то, что потом вспоминается и толкает на новую дорогу.

Нужно выйти из дома просто ради того, чтобы выйти.

А не ради этого ли живёт моя Ирина? Может быть, она просто не может мне объяснить? А я до сих пор не могла этого сама понять? Или она ждала, что я это пойму рано или поздно – сама. Тогда это будет самым прочным из добытых знанием. Понять что-то самой – это так ценно, это опыт, приобретённый именно тобой. Не навязанный кем-то, а тобой добытый, иногда в боях и лишениях. Но уже на всю жизнь!

Ну, у меня ни боёв, ни лишений не было. А есть замечательная подруга Ирина, которая хочет разделить со мной грядущую дорогу. А я, балда, порчу ей настроение своим сомнением и молчанием.

Я немедленно позвонила Ирине.

– Ирка! Я еду! Деньги и сухари будут. Прости меня за мою нерешительность.

– Мама тебе лекцию прочитала?

– Нет. Никогда. Я сама додумалась, что надо ехать.

– Прялку и патефон захотелось?

– Не смейся надо мной, у меня мозг кипел последние сутки.

– Ладно, ладно. Ты молодец. Не хочешь на каникулах к нам в Переделкино подъехать?

– А в Салтыковку?

– И туда тоже. Но мне сейчас Переделкино важнее.

– Так. Значит, что-то изменилось с момента нашего расставания?

– Как тебе сказать… В глобальном смысле – нет. Относительно поездки ничего пока не меняется. Сухари по-прежнему сушим…

– Ира, хватит, я завтра с утра приеду. Где ты меня встретишь?

– Ого! Я тебя не узнаю. Ну и быстрота реакции.

– Ира!! Где ты меня встретишь?!

– Станция метро Юго-Западная, первый вагон из центра. Оденься потеплее. Очки солнечные есть?

– А завтра обещали солнечный день?

– Тогда нет ли у тебя… париков?

– Есть один, из новогодней мишуры.

– Нет, не пойдёт. Настоящего парика нет?

– Нет!

– Платок на голову можешь захватить? Ну, так чтобы можно было им замотать голову основательно, чтобы часть лица закрыть?

– Да, найду, у меня есть два платка: серый пуховый и такой пёстрый, с цветами, как подносы бывают, с розами на чёрном фоне.

– Вот и хорошо! Тебе – розы, мне – пух или наоборот, на месте разберёмся.

– Но завтра, вроде, не так холодно будет.

– А вдруг будет?

– Нет, подожди, ты что-то «темнишь». Солнечные очки нас явно не согрели бы. Значит, тебя заботит не столько наше здоровье, сколько…

– Ну хорошо, ты такая догадливая стала, Верка, что даже страшно. Вот пообщаешься со мной ещё пару лет, сама станешь…

– Шпионом? Разведчиком? Пиратом? Если ты мне сейчас же не объяснишь…

– То обижу тебя своим недоверием, да?

– Не смешно.

– Это-то как раз смешно. А молодой человек в серой кепочке – вот это не смешно.

– Ты про мой сон?

– Не совсем. Я вчера совершенно случайно видела в Переделкино молодого человека в длинном сером пальто и в кепке. Серой кепке, понимаешь?

– И ты думаешь, что это тот самый молодой человек из моего сна?

– Вер, ты заболела? Откуда я могу знать, тот это или не тот? Сон же был твой! И вообще я не про «твоего» молодого человека подумала сразу же, а про того, из Салтыковки!

– Ага, и ты хочешь, чтобы я приехала и его опознала? Или даже их, да? Ой, подожди, а ты не думала, что это может быть один и тот же человек?

– Так. Поздравляю. Дошли до самого главного места. Мне, конечно, и хочется, и не хочется думать о том, что мы с тобой ведём разговор об одной и той же кепке. Потому, что это означает тот факт, что кепка следит за мной.

– Можешь мне описать внешность вчерашнего Неизвестного? Ну, хоть что-то…

– Не знаю, не уверена, всё как-то мельком, на бегу произошло. Они такие незаметные эти серые кепочки и рожи под ними. Вот ты приедешь завтра, мы с тобой пройдёмся, прогуляемся, в музей в какой-нибудь заглянем. Может быть, что-то прояснится.

– Ты прям уверена, что он сидит там у вас в канаве и ждёт, когда две студентки в платочках пройдут мимо него и заглянут под кепочку, да? А он нам мило улыбнётся перед тем, как достать из-за пазухи пистолет.

– Ого! Слушай, ты определённо делаешь успехи! Всё, решено, ты больше не Верка-пионерка. Ты теперь Эрик Рыжий.

– Кто?!

– Ты историю в школе изучала? Был такой кровожадный викинг. Они все были кровожадные, но этот прямо был совсем суров. Мы его по Истории географических открытий в институте проходили, точнее вспоминали ещё раз. Его даже изгнали с его исторической родины, вместе с семьёй, за его агрессивное поведение. Он что-то не поделил со своими соседями по деревне. И больше этих соседей никто никогда не видел. И король его попросил удалиться на три года. А Эрик времени не терял – остров Гренландию открыл.

– Но я ничего не открывала и не захватывала. И не собираюсь в будущем.

– Ну, за последнее ты, пожалуйста, пока не ручайся. От рыжих много всего можно ожидать.

– Я покрашу волосы в чёрный!

– Крась! Но если ты от природы рыжая, то суть твоя рыжей так и останется, хоть ты трижды в ярко зелёный цвет волосы покрасишь. Не обижайся, я тебя люблю.

– Я знаю. Я завтра приеду на Юго-Западную. Буду выходить из дома – позвоню.

Полночи я злилась на Ирину. Эрик Рыжий! Это, конечно, лучше, чем Верка-пионерка, но всё равно… я хочу быть собой! К тому же викинги были дикие, лохматые, мухоморы ели перед боем… Дикие, лохматые… Дикие, лохматые… Лохматые! Ну, Ирка, погоди! Я тебе завтра устрою такого Эрика Рыжего на Юго-западной у первого вагона из центра!

Я заварила горячей водой сразу три пакетика хны. Тщательно распределила эту нежную тёплую кашицу по всей голове. Мои волосы действительно имели стойкий рыжий оттенок от природы, но назвать меня совершенно рыжей было сложно. Хотя меня и в школе иногда так дразнили.

Я обмотала голову полотенцем. Постелила ещё одно полотенце на подушку, чтобы не окрасить наволочку и спокойно заснула. Я бы даже сказала – с улыбкой.

Утром я вытрясла всю засохшую хну из моих кудрявых волос (трясла я очень долго), промыла волосы, просушила феном, чего я обычно не делаю и, замотавшись пуховым платком вышла из дома, в сторону метро Щукинской.

Ирине я позвонила, как и обещала.

Стакан чая и булочку я купила около метро. Не хотелось дома терять время на завтрак. Помимо ещё одного платка и солнечных очков в моём рюкзачке лежала расчёска и походное зеркальце.

В метро я платок с головы не снимала.

Я ехала и рыжела всё больше и больше: я не видела это, я просто знала, что магия хны проявляется через несколько часов после смывания краски и просушки волос.

К Юго-Западной я должна была подъехать огненно-рыжей!

Я вышла за одну остановку до Юго-Западной. Народу в метро, к счастью, в это время совсем немного: работающие на работе, школьники – в школах, а студенты по домам, у них каникулы. Я отошла к последнему вагону, вынула расчёску, поставила зеркало на какую-то большую железную штуку в высоту моего роста (очень удобно! прямо как будто её там специально примостили!) и как следует начесала каждую прядь моих довольно густых волос. Мама бы сказала в шутку «навела марафет».

Через пять минут любой клоун любого цирка позавидовал бы моему «парику»!

А может, и сам Эрик Рыжий позавидовал бы: ему, наверное, хотелось хотя бы иногда мыть голову, иметь чистое махровое полотенце, расчёсывать волосы… Только, наверное, не в московском метро, а у себя, на корме лодки, в Атлантическом океане.

Короче, всё получилось! Даже лак для волос не понадобился.

Я села в вагон вновь подошедшего поезда. Думаю, на меня очень даже смотрели пассажиры, но я опустила глаза в пол, чтобы не встречаться с ними взглядом. Главное – удивить Ирину.

Юго-Западная. Я выхожу из последнего вагона. Направляюсь в сторону первого.

Я уже вижу Ирину. Она уже сильно удивлена. Даже напугана… Но она смотрит куда-то мимо меня, поверх голов… Хотя секунду назад она смотрела мне в глаза и совершенно точно меня узнала… Что такое?! Я приближаюсь. Ирина делает мне знак глазами: «Там! Там!.. Обернись!..» Я оборачиваюсь, не успев испугаться… У меня за спиной стоит молодой человек, в серой кепочке, лица не видно… Он быстро протягивает мне моё зеркало:

– Девушка, Вы забыли. Кстати, Вам очень идёт.

Я беру зеркало. Молодой человек моментально растворяется в толпе пассажиров, поднимающихся по лестнице на выход.

– Он? – шепчу я Ирине.

– Я могу задать тебе тот же вопрос, – так же тихо отвечает она. – Ты забыла, что у нас их двое: один – из твоего сна, другой – из Салтыковки. А, возможно, есть ещё и третий – из Переделкино. Или они все – один и тот же человек. Согласно последней версии.

– Мистика какая-то…

– А ты где забыла это зеркало?

– На предыдущей станции, на проспекте Вернадского. Хотела тебя удивить. Не ехать же мне с Щукинской с таким марафетом.

– Тогда никакой мистики: он просто вернул тебе забытую вещь.

– Случайно оказавшись… Следил?.. И за мной??

– Вера, я тоже ничего не понимаю!!

Ирина устало опустилась на скамейку у первого вагона. Она смотрела на меня испуганным взглядом, совершенно не по-пиратски.

– Что будем делать, Верка?

– А что мы должны были сегодня делать?

– Ехать в Переделкино. Искать… этого молодого человека в серой кепочке…

– Ну, так что же мы сидим? Побежали! Я привезла нам и платки, и очки… Ой, извини, теперь всё это, наверное, не имеет смысла.

– Да. Теперь придётся просто гулять. Умеешь просто гулять?

– Сейчас научимся! Давай только пирожков с собой купим.

– Не надо. Сан Саныч обещал нам самовар с бубликами.