Текст книги "Куда приводят сундуки"

Колодец, к которому привёл нас Лев Георгиевич, был выложен старым красным кирпичом и прикрыт сверху круглой жестяной заслонкой. Крышку мы отодвинули без труда: внизу тихонько тёк ручеёк неизвестного происхождения и поблёскивала небольшая горка пустых выброшенных бутылок. Прижатая к кирпичам железная лестница была выкрашена в совершенно новый, совершенно свежий ультрамарин.

– Девчонки, понимаю, что это глупо… Но коли уж пришли… В конце концов мы просто гуляем… Мы с Шариком идём первыми… Вы стойте, ждите нашего сигнала…

Правой рукой Лев Георгиевич держался за свежевыкрашенную лестницу, а левой прижимал к боку Шарика, крепко перехватив его поперёк туловища. Пёс радостно крутил хвостом и лизал хозяина в подбородок; ему вообще было с нами хорошо, этому Шарику; мне кажется, он был согласен на любые приключения – лишь бы с нами.

Приземление было удачным. Лев Георгиевич исчез из нашего поля зрения на несколько минут. Мы с Ириной слышали радостный лай пса, мелодичный звон стёкол… И нам показалось, что там, внизу, немного в стороне от колодца, зажёгся электрический свет.

– Ирина, Вера, можно! – крикнул снизу Лев Георгиевич.

Мы спустились.

Ручеёк, казавшийся вблизи совершенно чистым, был, судя по ясному речному запаху воды, каким-то притоком Пехорки или Горенки, спрятанным в коллектор. Он бодро нёс свои воды по скользкому кирпичному ложу строго на восток. Если бы у нас были с собой помимо бутербродов ещё и резиновые сапоги, мы могли бы составить компанию ручью: возможно, через полчаса хода мы достигли бы Пехорки. На юг же вёл ещё один коридор, чистый и сухой, щедро освещаемый электрическими лампочками по центру деревянного потолка. Под ногами шли рельсы, предназначенные, как нам показалось, под детский паровозик: они были значительно тоньше обычных «взрослых» и располагались друг от друга на ширине пятидесяти сантиметров. Никаких летучих мышей, крыс, скелетов этот коридор не предвещал. Ни запаха склепа, ни подозрительных следов – ничего. Мы развернули нашу карту.

– Пап, ткни пальцем – где мы сейчас?

– Мы за северными пределами карты. На ней этот колодец точно не обозначен.

– А ты уверен, что мы находимся в искомом тоннеле?

– Не уверен, но наш коридор имеет пока направление чётко на юг, то есть в сторону нашей Салтыковки. Надо продвинуться немного, тогда поймём.

– Да, но мы сейчас будем проходить под кладбищем.

– Значит, коридор либо пойдёт правее, в обход, либо будет спускаться ниже. Рискнём!

Коридор пошёл правее. Верный Шарик бежал впереди. Мы шли друг за другом гуськом (ширина рельс не позволяла передвигаться рядом). Никакой опасности никто из нас не чувствовал. Электрические лампочки под потолком были ввинчены через каждые тридцать шагов и все они исправно горели. После каждой десятой лампочки надо было выключать предыдущие десять и включать десять последующих; выключатели были на стене на уровне опущенной руки, что было, конечно, непривычно.

– Как-то всё однообразно, – сказала Ирина. – Хочется уже смены декораций. Жаль у нас нет ни сапог, ни надувной лодки – я бы лучше по ручью пошла, честное слово.

– Там темно!

– У нас фонарь, с фонарём интересней, чем с этими лампочками. Одна тоска здесь!

– Хорошо, я в следующий раз привезу из Москвы спас жилет для Шарика и пойдём по воде, – сказала я.

Коридор стал плавно отклоняться влево. Через четверть часа на наши головы опустился столб дневного света. Это был открытый люк с приставленной ультрамариновой железной лестницей. Рельсы же продолжались дальше. Лев Георгиевич приподнялся на несколько ступенек так, чтобы иметь возможность осмотреть горизонт:

– Так я и предполагал! Мы прошли под тем сосновым лесочком, за Акатово, обошли кладбище и вышли уже на задворках нашей Салтыковки. И я чётко вижу её крайние дома! – кричал нам сверху Лев Георгиевич. – Значит, всё это время мы продвигались именно по искомому тоннелю.

– Я не понимаю: неужели сюда мальчишки никогда не залезают? – спросила Ирина вернувшегося отца.

– Думаю, залезают. И мальчишки, и бомжи… Но какой интерес в этом коридоре, пусть даже и с лампочками? Ну, побегал раз, другой, ну, лампочки перебил – а дальше? Мальчишек, мне кажется, порадовала бы какая-нибудь комнатка, где можно собираться. Тогда у них был бы интерес достигнуть этого потайного помещения. А пустой коридор – зачем?

– Пойдёмте дальше, – попросила я. – Что-то Шарика не видно и не слышно. Я волнуюсь.

Мы вернулись к прежнему маршруту. Шарика мы звали сначала совсем тихо, потом стали кричать уже в полный голос, потом Лев Георгиевич свистнул несколько раз (Соловей-разбойник позавидовал бы) – бесполезно.

Нельзя сказать, чтобы мы были сильно обеспокоены: пёс был местным, он мог самостоятельно вернуться домой из любой точки дачного посёлка. Лишь бы был жив!.. Мы продолжали идти и звать его. Вдруг вдалеке с потолка что-то посыпалось… Сухие листья, щепки, тряпка и… сверху послышался скрежет и сопение. В потолке был очередной люк, но только на этот раз плотно заложенный досками и, видимо, основательно присыпанный землёй и листьями. Скребли именно по этим доскам.

Лев Георгиевич предложил мне сложить руки крест-накрест, образовав ступеньку для Ирины (она была миниатюрней меня). Приподнявшись на наших руках, ей удалось выбить одну из досок, и она тут же стала энергично отплёвываться от таявшего снега и сухих листьев, посыпавшихся ей на лицо. Мы все зажмурились от дневного света, хлынувшего через щель в потолке. Через секунду мы увидели чёрную морду нашего пса, шумно втягивавшего сверху наши запахи. Шарик, судя по всему, от радости пустился в пляс на оставшихся досках, а потом стал носиться кругами, осыпая каждый раз наши головы новым мусором.

– Как ты попал сюда, чудище? – весело крикнула псу Ирина, пытаясь чмокнуть его в мокрый нос. – Пап, я его обратно не смогу спустить.

– Ну и не надо, пусть в чужом огороде порезвится пока есть возможность, – махнул рукой Лев Георгиевич. – Давайте-ка прикинем по карте, где мы сейчас можем находиться.

– Ну, если мы уже вошли в посёлок, то над нами должна быть какая-нибудь партийная дача номер сто пятьдесят три. Или, скажем, тридцать девять. Знаете что, подсадите-ка вы меня ещё разок: я попробую ещё пару досок выставить.

Со второй попытки Ирине удалось протиснуть голову и плечи между досок.

– Товарищи, мы в десяти шагах от заброшенного дома! Стёкла выбиты, забор присутствует фрагментами.

– Дочь, дом с номером?

– Не знаю, я торчу строго с его тыльной стороны. Пап, я планирую вас покинуть.

– Осторожней.

Ирина выбралась на поверхность, окатив нас порцией снежного бисера.

– Сотая дача! Дача номер сто, пап! – крикнула она через полминуты. – Табличка на фасаде идеальной сохранности.

– Я так и думал, девчонки! Смотрите, как удобно придумано: вылезаешь в случае чего через заднее окно и сразу в люк попадаешь.

– А почему внутри дома нельзя было вход сделать? – спросила я.

– Можно, но в огороде его замаскировать легче – это первое. Дом неизбежно придёт в негодность со временем, вход завалит – это втрое. А под открытым небом этот люк в полной независимости, как мне кажется, – ответил Лев Георгиевич.

– А лестница?

– Думаю, лестница была до тех пор, пока люк не заделали основательно. Дочь, ты спускаться как думаешь?

– Никак не думаю! Я вижу ещё одну дачу с номером и направляюсь туда. Не волнуйтесь, здесь все заборы разобраны. Шарик со мной. Теоретически мы должны с вами встретиться на задворках вон того синенького домика.

Мы с Ириным отцом двинулись по тоннелю дальше. Ирина с псом бежали по верху, передавая нам приветы весёлым стуком по очередному дощатому люку. Шарик каждый раз делал попытки раскопать доски когтями, нетерпеливо скуля. История повторилась трижды. Четвёртого привета сверху мы не дождались: Ирина с Шариком шли нам навстречу по тоннелю.

– Там один люк совершенно разворочен и пустые ящики вниз сброшены. По ним Шарик и выскочил на поверхность. Люк так же за домом.

– Ну вот, а ты говоришь, мальчишки сюда не ходят. Думаю, здесь просто кто-то убирается время от времени.

Мы продолжили путь в прежнем составе. Над нашими головами включались и гасли лампочки, проплывали люки, закрытые почерневшей от влаги фанерой или досками. Мы уже не пытались понять, в каком месте они выходят на поверхность. Мы только ставили на карте рядом с красными точками еле заметную карандашную галочку – «пройдено».

Честно говоря, бодрыми мы себя не чувствовали, несмотря на помощь чудесных бутербродов: наше путешествие продолжалось уже больше трёх часов. Утомляло и то, что «пейзаж» оставался абсолютно однообразен. Одинаковые рельсы, одинаковые лампочки, очередной выключатель на стене…

Новая лента ламп показалась нам короче обычной. Мы как-то воспрянули духом предвкушая перемены. Действительно, над нашими головами вместо ожидаемого куска почерневшей фанеры красовалось… настоящее пластиковое мансардное окошко в коричневой оправе, с удобной ручкой, совершенно чистое; под ним на крюках была подвешена раскладная железная лестница, свежевыкрашенная в ультрамарин, опускавшаяся в разложенном виде до самых рельс.

Окошко одарило нас странным светом – рассеянным, не ярким, не смотря на свою чистоту. Предыдущие же люки вынуждали нас зажмуриваться и потом долго тереть руками глаза… Сейчас же было такое впечатление, что там, наверху, кто-то стоит с раскрытым прозрачным зонтом… Мы решили пока не подниматься наверх, нас гораздо больше озадачило дальнейшее отсутствие лампочек при неизменном продолжении рельс. Ирин фонарь нас подвёл, запасных батареек не было. Моя зажигалка могла бы нас радовать минут пять, не больше. Спички Льва Георгиевича моментально гасли: в тоннеле сквозило… Мы оставались в раздумье: теперь дальнейший путь мог быть небезопасным.

В этот момент из непроглядной тьмы, съедавшей без остатка продолжение рельс, до нас донёсся далёкий скрежет и лязг железа; вслед за ним чёткий звук заводившегося мотора. Лев Георгиевич моментально сбросил с крюков раскладную лестницу, подтолкнул Ирину первой, следом меня, затем буквально выкинул нам в объятия Шарика, сжимая ему пасть рукой (Шарик планировал предупредить предполагаемого врага о том, что с нами шутки плохи), и наконец вылез сам, ловко свернув за собой лестницу и подвесив её в прежнее положение.

Едва мы успели захлопнуть за собой окно, – даже толком не оглядевшись по сторонам, – как почувствовали под собой нарастающий шум. Нельзя сказать, чтобы это было что-то грандиозное, устрашающее, но степень нашего удивления была крайней. Мы с Ириной рухнули на снег, приклеив наши носы к самой кромке окна так, чтобы наблюдать за событиями в подземелье одним глазом.

Через полминуты под нами, на расстоянии вытянутой руки, проплыла чья-то непокрытая седая голова. Человек с минимальной скоростью перемещался по рельсам на каком-то механизме, удаляясь сейчас в ту сторону тоннеля, откуда мы только что прибыли.

– Афанасий? – тихо спросила меня Ирина.

– Похож.

Мы поднялись с колен. Над нами был гранёный стеклянный купол… обычной дачной теплицы под огурцы-помидоры. Он то и давал рассеянный дневной свет. У нас под ногами, согласно расположению будущих грядок, был навален и утрамбован снег.

– Интересно, где мы? – спросил Лев Георгиевич, выпуская Шарика из своих объятий. – Какая-нибудь дача номер двести двадцать три?

– Нет, пап, это дом Афанасия, который мы с Верой детально изучили накануне, – усмехнулась Ирина.

– Почему-то я не сильно удивлён этому совпадению. Ну, рискнём ещё разок? – Лев Георгиевич кивнул на дом.

Мы вышли из теплицы. До дома было двадцать шагов. И пятнадцать до того самого дровяного сарайчика, в котором мы с Ириной сидели в засаде… И ведь видели мы тогда этот парник!.. И ведь проходили мимо него, когда «огородами» по собачьим следам отступали к дальней калитке!..

Ключ от входной двери лежал на месте, под деревянным шаром. Пса мы решили оставить на крыльце, чтобы не наследил.

– Сидеть! – приказала ему Ирина, положив около его передних лап свои перчатки. – Команду «охранять» знаешь? Вот и охраняй, драгоценный наш.

Мы разулись и шагнули в дом с сапогами в обнимку.

– Да-а!.. Не густо… – Лев Георгиевич медленно осматривал единственное помещение.

– Пап, времени мало.

– Ну, ладно, как говорится – прошу к столу! Садитесь, девчонки, сейчас поедем! Тут как раз три стула для дорогих гостей.

– Лев Георгиевич, – я схватила его за рукав, – а почему три? Он живёт один и гостей не принимает. Подозрительно…

– Я думаю, это для отвода глаз. Или здесь какая-то техническая задумка… Так! Все дружно обследуем стол и стулья на предмет волшебной кнопки… Не забываем притопнуть и посвистеть – эта штука может реагировать на звук… От нашего деда можно чего угодно ожидать…

Мы сражались с воображаемым лифтом довольно долго. Никакие наши действия не смогли привести в движение предполагаемый механизм. Со стороны эта мизансцена выглядела, по-моему, максимально комично: трое взрослых людей сидят за столом в одних носках, сапоги – на коленях, свистят, топают, хлопают в ладоши, нажимают пальцами на каждый квадратный сантиметр стола, подпрыгивают на стульях, яростно упираясь пятками в пол… Ирина даже предложила всем вместе залезть на стол… Ничего не помогало!.. Все наши действия были бесполезными. Мебель оставалась на месте, ничего не происходило в пространстве, кроме яростного лая Шарика на крыльце, который не мог равнодушно слушать наше выступление.

– Подождите, девчонки, Афанасий ведь один живёт? Значит, он опускается на этой конструкции тоже в одиночестве. Ну а если всё дело в нашем весе? Предположим, что нас слишком много: я тяжелее деда раза в два, да ещё вы… Четырёх Афанасиев стол опускать явно не хочет.

– Лев Георгиевич, а если вообще нет никакого лифта? Или он – не здесь? Ну к чёрту этот сундук, честное слово! – взмолилась я. – Сейчас нагрянет наш старикан, и что мы ему скажем?

Я начала не на шутку волноваться: в тоннель помимо нас мог случайно попасть кто угодно, ни один из люков не был заперт на замок, а тут – наше сознательное хулиганское вторжение на чужую территорию. Я бы даже сказала взлом с целью кражи. Но ни Ирина, ни Лев Георгиевич, казалось, меня не слышали: ими овладело магическое состояние грибной охоты, когда грибы из корзины уже высыпаются на травку, в глазах рябит от пёстрых сыроежек, но ты просишь лес послать тебе ещё один грибочек «ну, самый последний» и обходишь по пятому кругу одну и ту же берёзку…

С другой стороны, страх быть пойманной и наказанной за любую проделку – это моё нормальное детское состояние, не вылеченное. Может быть, в волшебной стране Салтыковке живут по иным меркам? Ведь ни Ирина, ни тем более её отец не казались мне бессовестными обывателями, творящими зло.

Или тот криминальный путь, на который меня направляла меня Ирина после последнего посещения её мамы, так незаметно открывает свои объятия, ненавязчиво?.. Хочешь – добро пожаловать, не хочешь – можешь не участвовать? Но в конце концов я же пыталась получить назад мою собственность – сундук. Хотя, конечно, это мнимое право не могло быть никогда доказано…

Чёрт меня за ногу дёрнул смотреть эти древние витражи на улице Гиляровского! Кто бы мне тогда намекнул, что через несколько недель я окажусь в доме какого-то Афанасия в поисках волшебной кнопки – клянусь, я бы за километр эту бывшую богадельню обошла!..

– Девчонки, а ну-ка, отставляем стол и стулья в сторону! – скомандовал Ирин отец.

– Пап, ты думаешь, Афанасий будет каждый раз этим заниматься? Это же долго.

– Когда он один, он этим как раз и не занимается, он худой и невысокий. Понимаешь, я хочу максимально вес убрать с этого участка пола.

– Нет, ну это бред. А если ему надо вверх-вниз что-то очень тяжёлое перемещать? – возразила Ирина. – Мне кажется, тут дело не в весе. Мы просто что-то не то делаем!

Я молча повиновалась просьбе Льва Георгиевича, совершенно запутавшись в своих мыслях и уже плохо соображая, что хорошо, а что плохо. И тут у меня под пяткой чуть-чуть провис совсем небольшой участок доски… Мы плавно, практически без звука поехали вниз.

– Чудеса, – тихо сказала Ирина.

– Я же говорил, что дело в весе!

– Нет, товарищи, это я случайно пяткой наступила туда, куда нужно.

– Молодец, Вера! Значит, мы недостаточно хитро нажимали. Но главное – мы едем! – восторгался Лев Георгиевич.

– Нет, Лев Георгиевич, главное – это найти обратный путь.

Через тридцать секунд мы сошли на бетонный пол довольно просторного погреба, а наш лифт спокойно уехал наверх.

– Фамилия Афанасия Ивановича, случайно, не Отис? – пошутил Лев Георгиевич.

Небольшая порция дневного света, опускавшаяся вслед за нами вниз, ненадолго осветила четыре голые серые стены и ярко синюю железную дверь. Справа от двери мы успели заметить какой-то миниатюрный рычажок, похожий на выключатель или на дверной звонок в старых домах. Ирина бросилась к нему (если бы не её сообразительность, мы бы остались в кромешной тьме на неопределённое время). Подвал не осветился, но зато вернулся обратно лифт. Все облегчённо вздохнули.

– Так, путь домой у нас имеется, можно продолжить наши поиски, – сказала Ирина.

Синяя дверь оказалась не заперта. Мы переступили порог. Лев Георгиевич автоматически провёл ладонью по стене в поисках выключателя. Через секунду помещение вспыхнуло десятком софитов по всему периметру. По правой и левой стене красовались старинные велосипеды, насаженные на специальные подставки, вкрученные в пол. Настоящий музей велосипедов! Коллекции Политехнического и Петергофа казались теперь чьим-то детским хобби…

В центре помещения стоял большой калорифер.

– Его недавно включали, ещё не успел остыть, – сказала Ирина.

– Вот что наша Надежда Платоновна называла бункером. Я даже и представить себе не мог, что у нас в Салтыковке такое водится.

– И заметь, пап, давно водится!

Мы стали обходить коллекцию, договорившись ни до чего руками не дотрагиваться – так, на всякий случай. Лев Георгиевич высказал мысль о возможной сигнализации. Не знаю, как чувствовали себя мои спутники, но ко мне радость открытия как-то не хотела приходить. Я вспоминала в те минуты хороший детский мультфильм «Тайна Третьей планеты», где космический корабль «Чайка» проваливается в каменный колодец-ловушку, и единственным, кто смог ненадолго выбраться, была птица Говорун, отличавшаяся по сценарию умом и сообразительностью. У нас такой птицы под рукой не наблюдалось. Был пёс Шарик, который обладал смекалкой разведчика, но хватило бы у него в этой ситуации собачьего ума позвать нам на помощь других двуногих – я сейчас в этом не была уверена и чувствовала себя крайне напряжённой.

Кого он мог позвать? Как? Куда? И мы были не в мультике, а в настоящем бункере.

– Вер, волнуешься? – Ирина как будто читала мои мысли.

– Волнуюсь.

– Боишься оказаться пойманной? – весело спросила она.

– Кто-то обещал нам шапки-невидимки…

– Не торгуют больше такими шапками в нашем салтыковском универмаге. Но и телогрейками ватными там тоже не торгуют, успокойся! – Ирина погладила меня по спине.

– Ирин, я думаю, что телогрейку и ватные штаны мне в тюрьме выдадут без проблем… И макароны с тушёнкой в алюминиевой мисочке тоже будут ежедневно выдавать.

– Да!.. Преступный путь он такой: он тебя и оденет, и накормит совершенно бесплатно.

– Девчонки, – сказал Лев Георгиевич, не вслушиваясь в нашу болтовню, – а ведь по моим наблюдениям в этом собрании между самым старым и самым молодым экспонатом больше ста лет! Вот, смотрите, «Паук». Это девятнадцатый век. Раньше на таких велосипедах в гонках участвовали. Обратите внимание: расстояние между задними колёсами почти полтора метра, под такой велосипед специальный гараж нужен… А вот совершенно современный гоночный тандем…

– Пап, нам, наверное, это не очень интересно… Мы с Верой больше по сундукам…

– Да, Лев Георгиевич, Вы будете проходить по делу о велосипедах, а мы с Ириной – о сундуках… В соседних каме… Ребята, а тут наши рельсы и… ещё одна дверь.

– Ого! Да это не дверь, а целые ворота!

В конце помещения, по правой стене, последний экспонат отсутствовал: подставка пустовала. За предполагаемым экспонатом начинались наши игрушечные рельсы, уходящие под «ворота». Когда мы входили в помещение, мы эту дверь не заметили, она была как-то удачно «утоплена» в стене.

– Ну, вот, девчонки, за этой дверью либо ваши сундуки, либо велодром…

– Либо Афанасий с ружьём! – прервала я Льва Георгиевича.

– Да, это возможно, он мог уезжать на экспонате, снятом с этой подставки. Если это его седую макушку мы с тобой видели сверху, из теплицы, – спокойно сказала Ирина, опять погладив меня по спине.

– Дочь, договариваемся: если там Афанасий Иванович, то я держу эту дверь, а вы с Верой бегом к лифту и наверх, хорошо? Мы же с Афанасием побеседуем тут о жизни. Я извинюсь и подробно объясню ему ситуацию.

– Пап, мы никуда не побежим, а то тебе одному будет скучно макароны с тушёнкой из железной мисочки кушать. Я читала, что психологи рекомендуют обедать в компании с кем-то – так пищеварение лучше…

Ирина сама подошла к двери и толкнула её: за дверью, между рельс, сидел наш драгоценный Шарик. За Шариком, в десяти шагах белело в потолке мансардное окошко под теплицей.

– Умом и сообразительностью, – прошептала я.

Никто из нас троих этой встрече не удивился. В большей степени из всех не удивлённых оказалась наша собака: она даже как-то обиженно посмотрела на нас, вероятно, укоряя, что мы не взяли его с собой, велосипеды не показали, на лифте не прокатили, да и вообще не гладили всё это время… Шарик вилял хвостом вяло, неузнаваем был его хвост в этот момент… А говорят, что любовь собак безусловна… Значит, условна!

Ну, или только в тех случаях, когда речь идёт о велосипедах и лифтах.

– Девчонки, а ведь он на нас обижен, по-моему, – сказал Лев Георгиевич, опускаясь перед псом на корточки. – Мы с ним через окно вернёмся, хорошо? А вы двигайтесь к лифту. Не забудьте стулья наверху на место поставить.

Мы подождали, пока Лев Георгиевич выберется на поверхность, задвинули внутренний засов на железных воротах, прошли через шеренгу велосипедов – их оказалось по двадцать две штуки с каждой стороны, включая «угнанный», – выключили свет, вызвали лифт, поставили на место стулья, заперли входную дверь и положили под деревянный шар на крыльце ключ от дома.

Ирин отец ждал нас на улице. Мы направились, конечно же, в сторону нашего Аптекарского переулка, к печке и чайнику. Хвост Шарика постепенно «оттаивал».

– Девчонки, а вы не припомните, на что было похоже то транспортное средство, на котором сегодня Афанасий перемещался?

– Предположительно Афанасий, – поправила Ирина.

– Предположительно дрезина, – ответила я.

– Да, на дрезине можно много всего увезти… Это вам не тандем… Свет у велосипедов не забыли выключить? Дочь, что с твоим лицом?

– Перчатки! – выдохнула Ирина. – Я забыла на крыльце свои перчатки!

– Ир, я их там не видела, когда мы из дома выходили.

– Да, но я их не забирала… Значит, их кто-то другой забрал…

– Значит, я точно не буду есть макароны в одиночестве! – я погладила Ирину по спине.

– Не смешно! Может, вернёмся?

– На крыльце твоих перчаток не было! Я – художник, я бы заметила, – улыбнулась я, – у нас профессия такая: внимательно смотреть по сторонам.

Мы всё же вернулись: крыльцо пустовало. И Ирина не знала радоваться ли отсутствию улики. Теперь они, её перчатки, бесповоротно ставшие уликой, могли всплыть где угодно (любая улика всплывает рано или поздно).

Уже вечером, за чаем, Лев Георгиевич предложил подвести итоги.

– Никакого волшебства я не наблюдаю вокруг нашего Афанасия. Он изобретатель – это теперь моё единственное предположение. И коллекционер…

– Коллекционер чего? Сундуков? Велосипедов? – перебила его Ирина.

– Не того и не другого. Это всё на десерт. Я уверен, что его страсть – механизмы. Где бы они ни находились. Я обратил внимание, в каком идеальном состоянии находятся все винтики и болтики у велосипедов. Ну, и бесшумный лифт… Осталось только понять, где его мастерская!

– Осталось только найти мои перчатки!

– Ребята, а по-моему, на этой своей как бы дрезине он и перемещается в свою мастерскую. Когда мы за Акатово в тоннель спускались, мы пошли по сухому коридору, но ведь там и другой был, туда текла вода, понимаете, о чём я? Может быть, там дальше, по этому коллектору ещё один тоннель?

– Понимаем, что ты сейчас окончательно встала на скользкий преступный путь! – грозно сказала Ирина, поднимаясь из-за стола и театрально показывая на меня пальцем.

– Дочь, а сапог резиновых у нас три пары найдётся? – спокойно спросил Лев Георгиевич.

– Зачем?

– Так ведь путь этот действительно скользкий, там же вода по кирпичной кладке течёт, сама же видела… Ближе к маю месяцу подсохнет немного, вода должна опуститься, тогда и пойдём. Согласны до мая подождать?

– Да, я тоже о мае подумала. Кстати, вероятно, для собак в Москве действительно можно найти спас жилеты, – улыбнулась я.

– Окончательно! – громыхнула на всю кухню Ирина и стукнула кулаком по столу.

– Дочь, давай-ка сюда нашу карту: оценим размах наших сегодняшних приключений.

Номера казённых дач, под которыми мы проходили, были нами уже подписаны: никакой логики или «случайных совпадений» в этих цифрах мы, при ближайшем рассмотрении, обнаружить не смогли. Было такое впечатление, что цифры были «взяты с потолка». Но это было не так важно – номера домов могли меняться. Или путаница с номерами могла быть организована специально. Нас гораздо больше озадачил тот факт, что ни дом Афанасия, ни люк из тоннеля около его дома не были никак обозначены.

Если верить Карениной, то карту эту делал Афанасий. Скорее всего все данные собирал тоже он. И «случайно» забыть про свой дом он уж точно не мог. Значит, на этом листе ватмана он решил себя не обнаруживать сознательно.

Ирина поставила простым карандашом тоненький знак вопроса в том месте, где по нашим предположениям дислоцировался загадочный дед. Но это «белое пятно» на карте (в буквальном смысле этого слова) оказалось просто мелким недочётом по сравнению с последующим нашим открытием: бункер Афанасия не был конечной или отправной точкой тоннеля! Подземный коридор шёл дальше, на запад, в сторону Москвы. Но красных точек – люков – вдоль этого отрезка тоннеля мы на карте не наблюдали, равно как и квадратов – казённых или старых дач. Только линии улиц. Вот где начиналось самое главное «белое пятно»!

Мы тщетно старались вспомнить тот момент, когда мы вышли из бункера через ворота: Лев Георгиевич присел на корточки перед Шариком, мансардное окошко вдалеке, узкие рельсы, ворота были двустворчатыми, свет погасить у велосипедов мы не забыли…

– А что было по левую руку от нас, когда мы в тоннель вышли? Стена? Девчонки, напрягите память! Там мог быть какой-то хитрый поворот или спуск…

– Пап, у меня в памяти осталась только кирпичная стена. Может, это была какая-то фальшивая стена, нарисованная кирпичная кладка, но в отсутствии освещения разглядеть точ– нее было нельзя.

– Лев Георгиевич, а где находится та самая десятая дача Мосдачтреста, пожертвовавшая Вам раритетную табличку? Ведь если она принадлежала этой организации, то могла иметь отношение и к тоннелю.

– Молодец, Вера! А я-то, болван, совершенно забыл про неё! Так… вот здесь, ближе к железной дороге… Гражданская улица поворачивает от Разинского шоссе… так… Ого! Получается, что наша легендарная дача приходится как раз на тот участок тоннеля, который продолжается за бункером Афанасия и в который попасть мы не можем…

– Пап, а не посмотреть ли нам утром эту дачу? Ну, просто мимо пройдём, прогуляемся.

– Дочь, прогуляться можно, но этот участок купили года три назад и, вероятно, там уже начали строительство нового дома…

– Тогда понятно: тот участок тоннеля, западнее нашего деда, пришёл в негодность. Он мог просто заложить кирпичами проход.

– Ирин, но карта эта давно им делалась, – заметила я.

– И что?

– А то, что десятая дача и тоннель под ней в тот момент ещё функционировали, скорее всего. Какой был смысл их зашифровывать, то есть не показывать на карте?

– Вера, Вы правы… Теряюсь в догадках… Но разбирать кирпичную стену под носом у Афанасия – это бессовестно, по-моему… Слушайте, прогуляемся завтра к этой десятой даче: может быть, что-нибудь прояснится на месте…

– Товарищи, это какое-то Средневековье! – сказала Ирина.

– Ну, не обязательно так глубоко копать. Это вполне могут оказаться и наши тридцатые, что, конечно, менее поэтично… И всё у нас под носом! Поверить не могу.

Мы уже поднялись из-за стола, чтобы разойтись по своим комнатам, как Шарик, выскочивший пулей из-за печки, бросился грудью на незапертую входную дверь и рванул в сторону калитки. Мы вышли на крыльцо. Пёс крутился у забора, отчаянно лая. На улице под фонарём стояла… Ольга Константиновна.

– Пошло прочь, чудовище!! – грубо командовала она.

– Он у себя дома! – в том же тоне крикнула Ирина.

Лев Георгиевич уже спешил на помощь.

– Здравствуй, Оля, какими судьбами? Неужели на последней электричке? Одна?

– На предпоследней. Что у вас тут происходит? – Ирина мама стремительно направилась к дому.

– Не понимаю, что ты имеешь ввиду? У нас всё нормально. Ты о собаке, может быть?

– При чём тут твоя шавка, Лев? Мне два часа назад на городской телефон позвонил Афанасий Иванович. Это тот старик коллекционер, которому я продала свой сундук. Он требовал, чтобы я немедленно явилась в Салтыковку по поводу этого сундука… Ты же понимаешь, Лев, насколько меня не привлекало это путешествие! Насколько меня здесь вообще ничего не привлекает!.. Но я подумала, что с вами что-то могло случиться.

– Что же ты нам не позвонила?

– Мне не известны ваши номера! И на кнопки я жать никогда не буду! Будьте любезны предложить мне чай в комнате, и постель – я останусь до утра.

Ольга Константиновна вошла на кухню, села к столу, не раздеваясь, только стянув перчатки. На голове у неё красовалась старомодная маленькая шляпка-пирожок из тёмной шерстяной ткани, украшенная «букетиком» разноцветных пёрышек. Шляпка завязывалась под подбородком широкой чёрной лентой. Я подумала, что, вероятно, хорошо, что она ехала в электричке так поздно: после работы люди едут измотанные, злые, могли бы и посмеяться открыто, а Ольга Константиновна человек впечатлительный, ранимый, расстроилась бы до слёз… А сейчас поезда уже пустые идут, можно и противогаз на себя нацепить – веселиться некому…

В этой шляпке Ирина мама чем-то была похожа на нашу Каренину, только в гораздо свежей версии.

– Значит так, – устало продолжила гостья. – Этот сумасшедший старик заявил, что его преследуют из-за моего сундука. Пардон, Вера, из-за Вашего. И он требует, чтобы я безотлагательно и при большом стечении народа – это обязательное условие – забрала у него эту неприятную вещь. И своих денег он обратно получить совершенно не планирует.